Гробница императора Берри Стив

Глава 45

Пекин

Линь Йон понимал, что председатель Госсовета изъясняется столь уклончиво умышленно, для того чтобы постоянно держать слушателя в напряжении. В прошлом их всегда разделял письменный стол, на который ложились отчеты о следствиях, вызывавшие лишь мимолетный интерес и немногословные замечания. Но этот разговор был другим.

– Я помню время, – продолжал старик, – когда на окнах всех автобусов были наклеены плакаты с изречениями и фотографиями Мао. То же самое с витринами магазинов. По радио транслировались только революционная музыка, изречения Мао и официальные известия. В кинотеатрах показывали, как Мао приветствует красную гвардию. Даже оперы и балеты были на революционную тематику. Все мы постоянно носили с собой книгу цитат Великого Кормчего, потому что в любой момент каждого могли попросить прочитать отрывок.

Тихий голос председателя Госсовета был проникнут скорбью, словно воспоминания причиняли ему горькую боль.

– «Служить народу». Вот к чему призывал Мао. На самом же деле все служили ему. И это здание доказывает то, что мы по-прежнему ему служим.

Линь начинал понимать, зачем они здесь.

– Нашей слабостью является гегемония, – продолжал председатель Госсовета. – Это внутреннее нежелание работать заодно с какой-либо иностранной державой, даже если это не таит никакой угрозы. Гегемония – это естественное проявление нашего тоталитаризма, точно так же, как мирные взаимоотношения являются проявлением демократии. Мы всегда считали себя географическим и геополитическим центром мира. На протяжении столетий и особенно после сорок девятого года единственной целью нашей внешней политики было господство над нашими соседями, а впоследствии и над всем миром.

– Но это же абсолютно выходит за рамки наших возможностей.

– Нам с вами это известно, но знает ли это остальной мир? Я хорошо помню, как в семьдесят первом году к нам приезжал Киссинджер с тайной миссией заложить основы для возобновления контакта между Соединенными Штатами и Китаем. Постоянное использование слова «гегемония» ставило в тупик американских переводчиков. Они не могли точно передать его значение. Эта концепция была им неизвестна. – Председатель Госсовета указал на саркофаг. – Тогда Мао сказал: «Китай встал». Он говорил всему миру, что ни один посторонний больше не будет повелевать нами. Боюсь, однако, что никто его не слушал.

– На нас испокон веков не обращали внимание, – сказал Линь. – Нас считали отсталыми, дремучими. Хуже того, диктатурой, подавляющей любое инакомыслие.

– В чем мы сами виноваты. Мы ничего не сделали, чтобы исправить такое представление о себе. Казалось, мы наслаждались тем, что предстаем перед всем миром в дурном свете.

Линь был озадачен.

– Почему вы настроены столь цинично?

– Я просто говорю правду – которая, подозреваю, тебе и так хорошо известна. Демократия является заклятым врагом гегемонии. Распределение власти среди избранных должностных лиц, вместо того чтобы сосредоточить ее в руках правителя, дать народу силу, вместо того чтобы его подавлять, – эти концепции выходят за рамки нашего понимания.

– Но так больше не может продолжаться.

– Я вспоминаю пятидесятые, когда Мао был в зените своего могущества. Рисовались карты, на которых наши границы отодвигались далеко на север, юг и запад, к нам присоединялись земли, которые нам не принадлежали. Эти карты раздавались государственным служащим, чтобы побудить их мыслить грандиозными масштабами. И это приносило свои плоды. Мы вмешались в войну в Корее, вторглись в Тибет, бомбардировали острова Цзиньмэнь,[9] воевали с Индией и помогали Вьетнаму, и всё с намерением установить господство над этими странами. – Старик помолчал. – Сейчас под нашим контролем остается только Тибет, да и то наша власть там хрупкая, держится исключительно на силе.

Линь вспомнил слова Пау.

– Вы хотите сказать, что нам следовало забыть о национальной гордости?

– Похоже, ничего, кроме гордости, у нас нет. Мы – самая древняя цивилизация на земле, однако посмотри на нас. Нам нечем похвастаться, за исключением своих бесчисленных непреодолимых проблем. Боюсь, Олимпийские игры в Пекине оказали на нас такое же действие, как в свое время и те карты. Все это подталкивает честолюбивых правительственных чиновников совершать глупости. – Впервые голос старика ощетинился яростью, и глаза гневно блеснули. – Мы помним мелкие обиды, которые случились десятилетия и даже столетия назад. Хватаясь за любой предлог, мы спешим отомстить за них, какими бы пустяковыми они ни были. Это смешно, и этот глупый вздор обусловит наше падение.

– Не все думают так, – возразил Линь.

Председатель Госсовета кивнул:

– Знаю. Только старики. Но нас пока что еще много, и есть молодежь, готовая сыграть на наших страхах.

Линь понимал, к кому именно относится это замечание.

– Мао лежит здесь, – продолжал председатель Госсовета, – чтобы мы могли ему поклоняться. Восковая фигура вождя-неудачника. Иллюзия. Однако полтора миллиарда китайцев по-прежнему его боготворят.

– Я не отношусь к их числу. – Линь почувствовал в себе силы сделать это заявление.

– И не надо. Никогда.

Линь ничего не сказал.

– Такие люди, как Карл Тан, представляют угрозу для всех нас, – продолжал старик. – Они будут выступать за насильственное присоединение Тайваня, а затем и всего региона Южно-Китайского моря. Потом они захотят присоединить Вьетнам, Лаос, Таиланд, Камбоджу, Бирму и даже Корею. Наше былое величие, обретенное вновь.

Впервые Линь прочувствовал в полной степени грандиозность предстоящей схватки. Он сказал:

– И в процессе этого они уничтожат нас. А окружающий мир не будет смотреть на это сложа руки.

– Я поддерживал кое-какой порядок, – сказал председатель Госсовета. – Я понимал, что не могу ничего изменить, и старался удержать все как есть до тех пор, пока не придет мой преемник. Этот человек будет в лучшем положении, для того чтобы осуществить перемены. Вы готовы, товарищ министр, стать этим человеком?

Если бы этот вопрос ему задали три дня назад, Линь без раздумий ответил бы, что готов. Но теперь он не был в этом уверен, и глаза выдали его сомнение.

Кивнув, старик сказал:

– Нет ничего плохого в том, чтобы бояться. Страх делает человека скромным, а смирение ведет к мудрости. Вот чего недостает Карлу Тану. Вот в чем его слабость.

Последовало несколько мгновений молчания. Линь предостерег себя быть осторожнее со словами, вспомнив еще один факт, связанный с Мао.

Кампания «сотни цветов».

Период в середине пятидесятых, когда была разрешена открытая критика правительства, поощрялись новые решения и предложения, и хлынули миллионы писем. Со временем в студенческих городках стали появляться листовки, начались митинги, публиковались статьи с призывом перехода к демократии.

Однако на самом деле это была политическая ловушка, ловкий ход, нацеленный на то, чтобы выявить инакомыслящих. Больше полумиллиона человек были арестованы, подвергнуты пыткам и казнены.

– Тебе известно о евнухах? – вдруг спросил председатель Госсовета, застигнув Линя врасплох.

Министр кивнул.

– Мы вместе с Пау Венем готовились к посвящению в «Ба». Мы прошли обязательный двухлетний курс обучения и медитации. Нас обоих раздели догола, и животы нам перетянули бинтами; наши тела омыли водой с растворенным перцем. Я держал Пау, когда он подвергался оскоплению, чувствовал, как дрожат его ноги, видел у него на лице страдания. Он с честью принял это истязание. – Старик понизил голос до едва различимого шепота. – Однако когда пришел мой черед и наставник спросил у меня, буду ли я сожалеть о том, что случится, я ответил «да».

Линь смотрел на него, не в силах поверить своим ушам.

– Я испугался. Перед лицом того, что должно было произойти, я вдруг почувствовал, что нож – это не моя судьба.

– И вы были правы.

На сморщенном лице появилось усталое выражение.

– Возможно. Но знай, что те, кто может лечь под нож и не издать ни звука, обладают силой, какую мы с тобой не можем себе даже представить.

Линь и сам уже пришел к такому же выводу.

– Официальная точка зрения партии гласит, что Мао был на семьдесят процентов прав и на тридцать – не прав. Но никто никогда не определял, в чем именно он был прав, а в чем ошибался. – Из тонких старческих губ вырвался смешок. – Какие же мы дураки. – Председатель Госсовета указал на тело Мао. – Он якобы лежит на черном камне с горы Тайшань, в соответствии с тем, что написал в «Ши цзи» Сыма Цянь: «Жизнь человека может быть тяжелее горы Тай или легче гусиного перышка». Ты должен принять решение, Линь Йон. Какой будет твоя жизнь?

Малоун держал высоту приблизительно пять тысяч футов. Он ни за что не мог предположить, что ему предстоит свободно лететь в воздушном пространстве Вьетнама. Внизу простирались зазубренные скалы и пологие холмы, многие из которых были исполосованы террасами рисовых полей, поднимающихся над сочной зеленью долин, укутанных покрывалом тумана.

– Мы подлетаем к границе, – предупредила Кассиопея, внимательно изучая карту, полученную от Ивана.

– Администрация Юннаня, – вмешался Пау Вень, – поддерживает хорошие отношения со всеми своими соседями. Провинция граничит не только с Вьетнамом, но также с Лаосом и Бирмой. До Пекина далеко, поэтому на первый план выходят местные заботы.

– Надеюсь, это по-прежнему так, – пробормотал Малоун. – С оружием у нас не густо.

– Во времена чисток Мао многие бежали в Юннань. Труднодоступный характер местности служил определенной защитой. И к северу, уже в Китае ландшафт будет оставаться таким же, как то, что мы сейчас видим под собой.

Иван посоветовал лететь вдоль железной дороги Куньмин – Хайфон, которую в начале двадцатого столетия французы проложили через Вьетнам и дальше в Китай, до крупных городов Гэцзю и Кайюань.

– Вам часто приходится работать вместе с русскими? – спросил Пау.

– Не очень.

– Каков их интерес во всем этом?

– Так мы вам и сказали, – усмехнулась Кассиопея, оборачиваясь к нему. – Как насчет такой сделки? Вы нам говорите, зачем возвращаетесь на родину, а мы раскрываем вам, что здесь делают русские.

– Я возвращаюсь в Китай, чтобы предотвратить революцию.

– Скорее, чтобы ее разжечь, – заметила Кассиопея.

– Вы всегда ведете себя так агрессивно?

– А вы всегда такой двуличный?

– По-видимому, вам ничего не известно о гуаньси.

– В таком случае просветите меня.

– На протяжении всей нашей истории, чтобы пережить тяжелые времена, китайцы полагались в первую очередь на друзей и родственников. На тех, кто благодаря своему положению может оказать помощь. Это называется «цзу ху мень» – «с заднего входа». Конечно, если услуга оказана, тот, кто ее получил, обязан отплатить. Это поддерживает гуаньси в равновесии.

– И не дает вам направить нас навстречу катастрофе, – добавила Кассиопея.

– Я вам не враг. Под это определение попадает Карл Тан.

– Вижу впереди границу! – воскликнул Малоун.

Кассиопея вернула свое внимание к тому, что происходило за стеклом кабины.

Извивающаяся железнодорожная линия уходила на север, пересекая шоссе, которое, по словам Ивана, соединяло Китай и Вьетнам. Шоссе отклонялось на запад, железная дорога шла прямо на север. Через пограничную реку Хонгхо был перекинут мост, запруженный машинами, остановившимися на пограничном посту.

Малоун снизился до тысячи футов.

– Ну, вот мы и в Китае.

Глава 46

Линь Йон ворвался в здание Комитета партийного контроля, благоразумно построенного вдали от обнесенного стеной комплекса Чжоннанхай, расположенных в центре Пекина дворцов и административных зданий, в которых разместились высшие правительственные и партийные органы Китайской Народной Республики. Встреча с председателем Госсовета очень встревожила Линя. Он ничего не понимал. Все перевернулось с ног на голову. Его раздирали сомнения, он задыхался в бурлящем облаке незнакомых чувств. Ему не давал покоя вопрос председателя Госсовета.

Чем будет измеряться его жизнь?

Силой или слабостью?

Линь позвонил еще из машины и приказал, чтобы весь его аппарат собрался в конференц-зале. Ему были нужны союзники, а не предатели, и сейчас настало время выяснить, кто есть кто.

Четырнадцать человек ждали в зале. Девять мужчин и пять женщин. Линь поднял руку, успокаивая возбужденные голоса, и тотчас же отпустил всех женщин. После чего приказал мужчинам:

– Снимайте штаны.

Все изумленно уставились на него.

Достав пистолет, Линь направил его на своих помощников.

– Дважды повторять я не буду.

Кассиопея смотрела на проплывающий внизу горный ландшафт. Солнечные лучи прогревали разреженный воздух. Гидросамолет уже больше часа без каких-либо происшествий летел в воздушном пространстве Китая. Украдкой взглянув на Малоуна, Кассиопея обрадовалась, что летит вместе с ним. Хотя Виктор Томас дважды спас ей жизнь, она доверяла Коттону.

Безоговорочно.

Он поспешил в Бельгию по первому ее зову, а это что-то значило.

Кассиопея редко подпускала к себе мужчин близко, предпочитая сдерживать свои чувства. Как-то раз она прочитала, что женщин, воспитанных сильными отцами, тянет к сильным мужчинам, а Малоун определенно напоминал ей ее отца. Гигант бизнеса, миллиардер, сколотивший состояние собственными руками, он обладал влиянием и в Европе, и в Африке. У него было много общего с Хенриком Торвальдсеном, которым Кассиопея восхищалась, хотя призналась она себе в этом только после того, как его не стало в живых. Казалось, смерть отнимала у нее всех, кого она любила. У Кассиопеи были свежи в памяти мысли о собственной кончине, что так живо показало случившееся в музее. Какое решающее мгновение… Не за горами тот день, когда ей стукнет сорок. У нее не было ни мужа, ни детей – никого, с кем можно поделиться самым сокровенным. Она жила одна в старинном французском особняке, полностью посвятив свою жизнь помощи другим.

Не обращая внимания на собственные нужды?

Быть может, пришло время изменить такое положение вещей.

Кассиопея неизменно с нетерпением ждала встреч с Коттоном и испытывала разочарование, когда они расставались. Неужели она втайне от себя пыталась найти замену своему отцу, единственному мужчине в ее жизни, которому она всегда с готовностью подчинялась? Нет. Это объяснение было бы слишком простым. Ее мать сказала бы, что мужчины подобны полю – они требуют тщательной обработки и ежедневного ухода, и все это в надежде на то, что когда-нибудь они принесут урожай. Довольно циничный подход.

Самой Кассиопее он ничего не дал.

Вот она летит на крошечном самолете вдоль южной границы Китая, направляясь бог знает куда. Стоит ли дело того? Если она найдет сына Льва Соколова – стоит.

А если не найдет?

Ей не хотелось думать о неудаче.

Поэтому Кассиопея облегчала свое беспокойство мыслями о Коттоне и о том, что она, возможно, нашла что-то для самой себя.

Что-то очень нужное.

Наконец.

Линь Йон с удовлетворением отметил, что никто из его ближайшего окружения не является предателем. Вспомнив слова Пау Веня про успехи современной фармацевтики, скрывающей последствия кастрации, он воспользовался единственным методом, способным дать гарантированный результат. Линь также приказал своему первому помощнику незамедлительно провести осмотр всех мужчин, работающих в здании. А сам он тем временем заново просмотрел информацию, собранну его помощниками за последний день.

В материалах служб безопасности не было абсолютно никаких упоминаний о тайной организации под названием «Ба». Эти материалы включали в себя допросы задержанных, показания свидетелей, сводки происшествий, статьи, опубликованные в средствах массовой информации, – все то, что не имело грифа секретности. В архивах содержались миллионы документов, многие из которых уже были переведены в цифровой вид, что делало возможным достаточно быстрый поиск. Изучая прошлое, помощники Линя разыскали множество материалов, подтверждающих все то, что Пау Вень рассказал про братство, выросшее из древнего движения легистов и предположительно прекратившее существование в XVII веке.

Ничто не указывало на то, что организация существует в настоящее время.

Линь распорядился составить досье на Пау Веня, однако в официальных архивах ничто не указывало на связь Пау, председателя Госсовета и Карла Тана.

Однако эта связь существовала, по их собственному признанию.

Из размышлений Линя вывел стук в дверь.

Вошел его первый помощник.

– Проверены все лица мужского пола, товарищ министр. Евнухов среди них нет.

– Ты считаешь меня сумасшедшим, так?

– Я бы ни за что не осмелился вас судить.

Линю нравился этот человек, безукоризненно честный, из-за чего он и избрал его в качестве своей правой руки.

– Я не имел возможности доложить вам раньше, – продолжал помощник, – поскольку мы были не одни. Но прошлой ночью нам удалось кое-что обнаружить.

Линь полностью обратился в слух.

– На спутниковый телефон министра Тана поступил вызов из-за границы. Несколько недель назад я распорядился прослушивать все его телефоны. Тан использует несколько аппаратов, меняя номера каждую неделю. Было очень непросто идти на шаг впереди него. Перехватывать все разговоры мы не можем, но и того, что у нас есть, уже достаточно. – Помощник протянул накопитель на флэш-памяти. – Вот запись.

Вставив устройство в компьютер, Линь стал слушать. Он сразу же узнал голоса Карла Тана и Пау Веня. В интонациях чувствовалось напряжение, перерастающее в конфликт. Собеседники были между собой в очень натянутых отношениях. Измена Тана, затем его заявление: «Вы не сможете законным путем возвратиться в Китай. Никто не выдаст вам визу. Этот вопрос полностью находится в моих руках. И тем немногим братьям, что остались у вас в распоряжении, дорога домой также будет закрыта».

– Это и есть то доказательство, которое мы искали? – спросил помощник.

Линь покачал головой:

– Этого недостаточно.

Но он уже понял, что заговор действительно существует.

Глава 47

Малоун высмотрел внизу сверкающую зеленую гладь высокогорного озера, покрытую рябью и усеянную рыбацкими джонками.

Озеро Диань-Ци.

Западный берег был огорожен горами, одетыми в сочную зелень деревьев, на востоке простирались равнины светло-бурых возделанных полей. Над трубами домиков рыбацкой деревушки, расположенной в нескольких милях, вились струйки дыма.

Малоун снизился до пятисот футов.

Отстегнув ремень, Кассиопея прошла вперед и выглянула в стекло пилотской кабины. Из карты Малоун узнал, что горы на западе называются Сишань. Он заметил на каменистых склонах тропинки и высеченные в скалах ступеньки, соединяющие храмы с возвышающимися пагодами, которые напомнили ему Тиволи и его дом.

– Изгибы линии холмов, – заговорил Пау Вень, – напоминают отдыхающую женщину, чьи волосы рассыпались к водам озера. Поэтому они называются Спящей Красавицей.

Малоун мысленно отметил, что это название подходит как нельзя лучше.

– А храмы относятся к эпохам Юань, Мин и Цин. Вон там, где на самую вершину тянется линия кресельного подъемника, даосистский монах прорубил в горе длинный коридор. Легенда гласит, что когда он уже приближался к концу, у него сломалась кирка. В отчаянии монах бросился в озеро. Через пятьдесят лет его последователи закончили работу, и теперь этот проход называется Воротами Дракона.

– Похоже на туристическую достопримечательность, – заметила Кассиопея.

– На самом деле эта легенда достаточно близка к истине.

Иван сказал, что озеро простирается с севера на юг почти на сорок километров, и Малоун, не видя до самого горизонта ничего кроме воды, готов был с этим согласиться.

– Давай перед тем, как совершить посадку, посмотрим, что там внизу.

Он подал штурвал вперед, сбрасывая скорость.

Полет на север через провинцию Юннань прошел спокойно, воздушное пространство на всем протяжении оставалось свободным. Малоун расслабился, но тут вдруг крылья гидросамолета вздрогнули от ударов.

Двигатели закашляли, но затем снова набрали обороты.

Снаряды пробили корпус и просвистели в кабине.

В дыры в обшивке ворвался воздух.

Правое крыло задрожало от новых попаданий, и элероны беспомощно повисли. Правая сторона перестала откликаться на органы управления, и самолет вильнул влево.

– Что это было? – воскликнула Кассиопея.

Ответом стал рев реактивного перехватчика, который пронесся над головой, озаряя вырывающимся из сопел пламенем утреннее небо.

– Огонь автоматических авиационных пушек, – сказал Малоун.

Треугольник крыльев скрылся вдали, однако инверсионный след показал, что перехватчик выполнил разворот для нового захода на цель.

– Это истребитель Народно-освободительной армии, – продолжал Малоун. – И он здесь не случайно. Китайцы были предупреждены о нашем появлении.

Усиленно работая рулем и ручками газа, он вернул некое подобие управляемости. Весь полет его раздражало отсутствие синхронизации работы двигателей. Малейший диссонанс настораживает любого пилота, однако двигатели гидросамолета кричали друг на друга, словно поссорившиеся сопрано и баритон.

– Чем я могу помочь? – спросила Кассиопея.

– Говори, где находится перехватчик.

– Он летит сзади прямо на нас, – спокойно доложил Пау.

Гидросамолет медленно рассекал плотный воздух всего в нескольких сотнях футов над поверхностью озера. Потянув штурвал на себя, Малоун набрал высоту в тысячу футов. Маленькому гидроплану нечего было противопоставить современной авионике, скорострельным пушкам и управляемым ракетам.

Однако одно оружие у них было.

– Далеко он?

– Трудно сказать. В нескольких милях.

Малоуну довелось немало общаться с пилотами реактивных истребителей, и ему был знаком их образ мышления, независимо от их национальности. Черт побери, когда-то он сам хотел стать летчиком. Итак, ястреб охотится за голубем; добыче не уйти. Пилот перехватчика подлетит близко и только тогда откроет огонь.

Малоун взглянул на спидометр.

Горизонтальная скорость чуть меньше ста десяти километров в час.

Он вспомнил то, чему его учил инструктор.

«С воздухом столкнуться нельзя. Высота – твой лучший друг».

– Он настигнет нас через несколько секунд! – встревоженно доложила Кассиопея.

Хотелось надеяться, что маленький гидроплан выполнит то, что задумал Малоун. Рули управления на правом крыле бездействовали, но левое крыло и хвостовое оперение продолжали действовать исправно. Что самое главное, двигатели тоже работали. Выждав пару секунд, Малоун полностью открыл обе дроссельные заслонки и потянул штурвал на себя. Гидросамолет круто взял вверх так, что от перегрузки застонал фюзеляж. Очередь трассирующих снарядов расчертила воздух далеко внизу. Самолет быстро набирал высоту.

Две тысячи футов.

Две с половиной тысячи.

Три тысячи.

Перехватчик пронесся внизу, оставляя след черного дыма, вырывающегося из сопел турбореактивных двигателей. Перехватчики не созданы для малых высот. Лучше всего они действуют в стратосфере, а не рядом с землей, где двигателям и пилоту приходится работать на пределе своих возможностей.

Малоун прекратил подъем на трех тысячах трехстах футах.

– У меня желудок поднялся к горлу, – взмолилась Кассиопея.

– Мне нужно было сделать что-то неожиданное.

– Определенно, ты в этом преуспел.

Малоун знал, что легкомоторные самолеты не относятся к ее любимым средствам транспорта. Он вспомнил тот полет в Средней Азии, когда стареньким убогим вертолетом управлял Виктор Томас.

Малоун сосредоточил взгляд на том, что происходило за стеклом кабины. «МиГ-21» зловеще маячил вдалеке. До Малоуна вдруг дошло, что перехватчик может легко сбить маленький гидросамолет ракетами класса «воздух – воздух». У него в памяти всплыл еще один урок, усвоенный на флоте.

«Учись на чужих ошибках».

– Приготовиться! – предупредил Малоун.

Сбросив скорость, он выдвинул закрылки. Воздушные потоки были капризными и непостоянными, что только еще больше усложняло ситуацию. Опустив левое крыло, Малоун начал спуск по плавной спирали. Резко задрав нос, выровнял самолет в восьмистах футах над поверхностью озера.

– Ты видишь истребитель? – спросил он.

Кассиопея покрутила головой во все стороны.

– Нет. Но это ничего не значит. Он может по-прежнему держать нас на прицеле.

Малоун это прекрасно понимал. Он старался держать самолет горизонтально, однако рули управления правого крыла повиновались с трудом.

– Очевидно, это была западня, – сказал Пау Вень.

– Проницательное замечание.

Малоун многозначительно взглянул на Кассиопею, и та его поняла. Виктор. Другого объяснения быть не может. Китай – огромная страна, однако перехватчик ждал именно здесь, над озером Диань, куда направил самолет Иван.

Самолет скользил к водной глади. Деревья внизу быстро увеличивались в размерах. К счастью, до ближайшей джонки было не меньше мили.

Резкий порыв ветра заставил гидроплан вильнуть вправо.

Малоун задрал нос самолета вверх.

Ему еще никогда не приходилось совершать посадку на воду, и он уже чувствовал, что ощущение глубины здесь будет совсем другим. Ему предстоит точно оценить расстояние и убедиться в том, что в момент касания поверхности воды скорость будет именно той, какая нужна. Меньше всего ему хотелось перескочить через все озеро. Также его беспокоила опасность опрокинуться. К счастью, бокового ветра не было – по крайней мере, вершины деревьев оставались неподвижными. Малоун решил обойтись без лишних сложностей и заглушил двигатели в тот самый момент, когда последние деревья промелькнули внизу и впереди не осталось ничего, кроме бескрайней воды.

Как его и учили. «Сила притяжения всегда побеждает».

– Я рада, что здесь так просторно, – заметила Кассиопея.

Малоун тоже был этому рад. Достаточно места, чтобы погасить скорость и остановиться. Коттон потянул штурвал на себя, задирая нос, чтобы первым коснулся воды хвост. У него в голове запоздало мелькнула тревожная мысль: оба поплавка под крыльями должны оставаться над водой, так как каждый из них может быстро стать якорем.

Дважды подпрыгнув, гидроплан заскользил по воде. Малоун крутанул штурвал, и самолет остановился ярдах в двухстах от берега.

Коттон распахнул свою дверь.

Кассиопея повторила то же самое с противоположной дверью.

Гидроплан качался на волнах. Фюзеляж его был изрешечен снарядами. Малоун всмотрелся в небо. Перехватчика нигде не было видно. Однако далеко на юге сверкнула вспышка. Мгновение спустя утреннее небо расчертила извивающаяся лента инверсионного следа.

Малоун сразу же понял, что произошло.

Ракета класса «воздух – земля» с лазерной головкой наведения, нацеленной на них. Такую ракету можно выпустить – и сразу же забыть о ней.

– Прыгайте в воду! – крикнул Малоун. – Живо! Ныряйте как можно глубже!