Европе не нужен евро Саррацин Тило

– первоклассный коммерческий вексель

– валюта

– золото

– различные ценные бумаги, в том числе государственные облигации.

Если Центральный банк возьмет в качестве залога государственные облигации, чтобы за этот залог выдать на определенный срок деньги коммерческому банку, то это не является денежно-кредитным государственным финансированием. Банк ведь должен снова вернуть кредит, выданный с самого начала на определенный срок. Иное дело, если Центральный банк покупает государственные облигации в свои собственные фонды, тогда он становится владельцем облигаций и кредитором государства. А при кредитовании ценными бумагами он является кредитором коммерческого банка и принимает ценные бумаги только как гарантию. Это различие важно в первую очередь сначала с точки зрения политики формирования экономического порядка, а не обязательно в плане денежной политики. До тех пор, пока эмиссионный банк управляет объемом денежной базы таким образом, чтобы она была совместима с денежной политикой и не вызывала угрозы инфляции, в принципе не имеет значения, вливается ли покупка имущественных ценностей Центральным банком (и если да, то какая) в определяющие ликвидность факторы банковской системы.

Однако в плане политики формирования экономического порядка возможность покупать государственные облигации или предоставлять государству иным образом кредит Центрального банка, опасна потому, что слишком легко достижима и поэтому представляет для государства большое искушение⁵⁸. Почти все большие инфляции начинались именно так.

Но не каждое финансирование государственного долга путем кредита Центрального банка обязательно должно закончиться инфляцией.

В Германии, однако, это случалось дважды: Первая и Вторая мировые войны финансировались в значительной степени кредитами национального банка, а военное поражение в обоих случаях сделало невозможным постепенно прекратить движение избытка денег с позиции власти победителя ввозом ресурсов из побежденных стран.

История экономического успеха Федеративной Республики, однако, показала, что государство может прекрасно процветать, если Центральный банк будет держаться в стороне от какого бы то ни было государственного финансирования. Денежное финансирование государственных долгов не требуется ни в экономическом, ни в фискальном плане, но из-за присущей ему возможности злоупотреблений оно опасно в плане политики формирования экономического порядка. Запрет денежного государственного финансирования был зафиксирован в Маастрихтском договоре аналогично положению Закона о федеральном банке. Это положение было центральной предпосылкой того, что Германия поставила свою подпись под Маастрихтским договором.

Несмотря на это, не любое денежное финансирование государственных долгов, даже в большом объеме, обязательно означает инфляцию. Чтобы это понять, полезно будет заглянуть в общие расчеты банковской статистики в Европейском валютном союзе⁵⁹. Центральный банк имеет различные инструменты, с помощью которых он может изымать деньги из банковской системы или направлять их куда-либо. Эффективное сальдо этих инструментов видно в фондах активов коммерческих банков в Центральном банке, включая минимальные резервы. Денежная база в экономике складывается из этих фондов активов, далее из вкладов, которые банки держат в Центральном банке овернайт, так называемых вкладов до следующего рабочего дня, и обращения наличных денег.

Одним из многочисленных инструментов, которыми Центральный банк может направлять или изымать деньги, является покупка и продажа ценных бумаг самостоятельно на свой собственный счет. В основном при соответствующих запасах в балансе Центрального банка речь идет о государственных облигациях, которые были приобретены в рамках действующей с мая 2010-го программы выкупа. В таблице 3.15 видно, что запасы ценных бумаг ЕЦБ на основе этой программы покупки сильно увеличились. Однако другими определяющими ликвидность операциями с кредитными институтами ЕЦБ одновременно изъял столько ликвидности, что активы, включая минимальные резервы, которые кредитные институты держат в Центральном банке, практически остались неизменными.

Эти активы образуют базу для дальнейшего изъятия денег в банковской системе и имеют определяющее (каузально и линейно не воспроизводимое) влияние на всю находящуюся в обороте в валютном пространстве денежную массу. Есть различные концепции разграничения для определения находящейся в обороте денежной массы, которые отличаются прежде всего степенью ликвидности денежных средств. В таблице 3.15 отражена также динамика денежной массы в принятом разграничении М3 с начала программы покупки для государственных облигаций. Видно, что денежная база и денежная масса могут развиваться совершенно по-разному. В то время как денежная база отражает политику предложения центральных банков, вытекающие из нее денежные массы определяются также спросом банков, предприятий и частных лиц⁶⁰.

Таблица 3.15. Индикаторы денежной политики (в млрд евро)

Источник: Немецкий федеральный банк: месячный отчет декабрь 2011, с. 13*, с. 14*

* Фонды ценных бумаг в собственности ЕЦБ

** Соответствует разнице между суммой направляющих ликвидность факторов и суммой изымающих ликвидность факторов

*** Рассчитана как сумма из депозитов, оборотов на банковских счетах и фондов кредитных институтов на жиросчетах

**** Оборот наличных денег, включая банковские вклады сроком до 2 лет

Рассмотрение развития денежных масс в связи с процентными ставками, инфляцией и экономическим ростом является важной составной частью анализа денежной политики. Инициированное научным возрождением монетаризма в шестидесятые годы Милтоном Фридманом и его учениками управление денежной массой в семидесятые и восьмидесятые годы приобретало все большее значение для политики центральных банков. Крайне важной для этого была тогдашняя необходимость преодоления распространяющейся по всему миру инфляции. Это успешно удалось с помощью последовательного сокращения денежной массы с временно очень высокими доходами в процентах, исчисляемых по действующему курсу. Инфляция отступила, и процентные ставки могли снова снижаться.

После того как инфляционные ожидания однажды были нарушены, с конца восьмидесятых годов все чаще оказывалось, что инфляция оставалась под контролем даже тогда, когда денежные фонды росли сильнее, чем общественный продукт. Это можно объяснить так: дальнейшее денежное покрытие является хоть и необходимым, но недостаточным условием для инфляции. Но сюда еще нужно добавить превышающий пределы мощности спрос на товары и услуги и конкурентную среду, которая дает возможность повышать цены и перекладывать издержки. Кроме того, играют роль психология и ожидания субъектов экономической деятельности.

Современная денежная политика ставит сегодня перед собой чаще всего инфляционную цель, которую не следует превышать, и лишь во вторую очередь учитывает темпы роста денежной массы, если вообще учитывает. Кроме того, она обращает внимание на то, чтобы стабилизировать инфляционные ожидания своей коммуникацией и своим общим образом действия. Если все субъекты экономической деятельности за основу своих индивидуальных решений возьмут определенные низкие инфляционные ожидания, то повышается вероятность, что эти ожидания исполнятся.

Программа двух столпов денежной политики ЕЦБ полагается как на анализ динамики цен, так и на монетарный анализ денежных фондов⁶¹. Однако последнее в прошлые годы все больше отодвигалось на задний план.

В случае ЕЦБ инфляционной целью являются 2 %. Управляемая таким образом денежная политика обращает внимание на то, чтобы не было снижения уровня цен, то есть не было дефляции. Правда, опыт последних лет показывает, что дешевые и имеющиеся в достаточном количестве деньги хотя и не должны привести к повышению инфляции, но они могут вызвать образование так называемых «финансовых пузырей», так как дешевый кредит и легкая возможность задолженностей способствуют спекулятивным сделкам. Когда финансируемые за счет долгов финансовые пузыри лопнут, то это может вызвать большие экономические и финансовые кризисы. Так, мировой финансовый кризис, разразившийся в 2007-м, был в основном вызван вздутыми ценами на недвижимость в США. Но этого бы не возникло, если бы национальный банк США не проводил в течение многих десятилетий политику легких денег (см. также главу 6).

Этот короткий анализ денежной теории и денежной политики я привел здесь не для того, чтобы ввести читателя в заблуждение. Если он все же чувствует себя растерянным, то пусть ему утешением будет то, что эксперты порой тоже чувствуют себя не лучше.

Важным является вывод о том, что взаимодействие денег и кредита, с одной стороны, и динамики цен и реальной экономики, с другой стороны, не представляет собой простую гидравлическую или механическую систему, в которой причину и следствие легко соотнести между собой.

Итак, тот, кто думает, что если сначала в системе возникает покупка государственных облигаций национальным банком, то следом автоматически и обязательно появится инфляция, тот заблуждается. Не надо быть экспертом по валютным вопросам, чтобы видеть, что цифры в таблице 3.15 показывают, как нелегко установить связь между объемом государственных займов, находящихся в собственности ЕЦБ, и другими факторами влияния на денежную политику.

Риски денежного финансирования со стороны ЕЦБ

Итак, правы ли те, которые считают покупку государственных облигаций ЕЦБ не вызывающей опасений для политики стабилизации? Конечно, нет! Ситуация такая же, как и с курением: риски более опасны, так как они проявляются не непосредственно после выкуривания сигареты, и к тому же не скоро и индивидуально по-разному, и речь при этом идет вовсе не только о риске инфляции.

ЕЦБ, правда, может компенсировать влияние на денежную политику покупки государственных займов до значительно большого объема другими мерами денежной политики. Купленные фонды от 500 до 600 млрд наверняка можно было бы еще компенсировать с учетом нейтрального для управления инфляцией количества наличных денег. ЕЦБ в принципе также мог бы постепенно снова сбросить эти облигации, когда стабилизируются рынки государственных облигаций стран еврозоны.

Но это возможно лишь в том случае, если верна основная теория, которая лежала в основе первого решения совета ЕЦБ от 9 мая 2010-го о покупке: а именно, что рынок государственных облигаций тех стран, которые были вовлечены в программу покупок, лишь временно будет дестабилизирован, но структура его продолжает оставаться здоровой. Предполагается, что ЕЦБ имеет одних только греческих облигаций в объеме более чем на 100 млрд €. И если выражаться очень сдержанно, рынок наверняка будет дестабилизирован на длительное время.

И только в том случае, если упомянутая основная теория верна, возникает также возможность когда-нибудь прекратить дальнейшие покупки, чтобы курсы опустились до нижней отметки, а процентные ставки снова повысились. Но до тех пор, пока продолжающиеся покупки удерживают курс на желаемом уровне, ситуация внутренне нестабильна: ЕЦБ побуждается к дальнейшим покупкам. Если он их когда-нибудь вынужден будет прекратить и курсы вновь упадут, тогда возникнет потребность списания, которое ЕЦБ честно когда-либо должен будет отразить в своем балансе. Основной капитал и резервы в консолидированном балансе евросистемы составляют «лишь» 81,5 млрд €⁶². Этот основной капитал мог бы уже сегодня быть полностью растраченным, если бы программу покупки полностью приостановили и стали ждать установления курса.

Это снова означает, что финансовые риски покупки государственных облигаций ЕЦБ полностью отходят на счет их владельцев, то есть участвующих в евросистеме государств. Германия на основании своей доли в 27 % всегда при этом присутствует. Если в ходе еврокризиса другие страны не смогут заплатить последующий денежный взнос, доля Германии соответственно увеличится⁶³.

Часто проводится параллель между Quantitative easing – количественным смягчением – других центральных банков и политикой покупки ЕЦБ. Это сравнение уже ведет к заблуждению и с точки зрения мотивации, и относительно предпринимаемого действия:

– Если национальный центральный банк покупает государственные облигации в собственной валюте, то для него никогда нет риска платежеспособности, самое большее – это риск инфляции для экономики. И напротив, ЕЦБ покупкой, например, греческих облигаций внес риск платежеспособности в свой собственный баланс.

– Мотивом количественного смягчения действий национальных центральных банков является осуществление их денежной политики и поддержка государственной экономической политики. Мотивом ЕЦБ для покупок была защита отдельных государственных бюджетов от трудностей рефинансирования. Основная мотивация программы покупок относится к области фискальной, а не денежной политики. В этом целеполагании заключается связанное с программой покупки превышение полномочий и нарушение договора⁶⁴.

– Связанные с количественным смягчением действий национальных центральных банков шансы и риски затрагивают соответствующее национальное государство в целом. И, напротив, покупка национальных государственных облигаций ЕЦБ хотя и создает ответственность для всех, но поддержки служат (и идут на пользу) только определенным странам, находящимся в трудном положении. Выгоды и обязательства распределяются, таким образом, асимметрично.

С другой стороны, сравнение объемов покупок показывает, что другие национальные банки использовали количественное смягчение в намного большей мере, чем ЕЦБ⁶⁵.

С учетом влияния на денежную политику и возможных инфляционных рисков многое зависит от того, подойдет ли – и если да, то как – программа покупок к своему естественному концу. Если ЕЦБ для поддержки курса неограниченно будет продолжать программу покупок, то когда-нибудь он окажется не в состоянии компенсировать денежно-политические последствия фонда облигаций на 1000 млрд € другими мерами, поддерживающими ликвидность. Тогда действительно будет грозить еще большая инфляция.

Таблица 3.16. Государственные облигации в собственности центральных банков

Источник: Хандельсблат от 9 декабря 2011-го, % государственного долга, собственные расчеты.

Решением о покупке государственных облигаций ЕЦБ создал себе заботы и проблемы, которые не являются его собственными. Правда, по этому поводу существует, например, мнение, была ли большая покупка государственных облигаций на вторичном рынке формально нарушением запрета денежного финансирования – в конце концов, ЕЦБ одалживает государствам деньги не непосредственно. Но в любом случае ЕЦБ нарушил положения статьи 123 Договора о функционировании Европейского союза (ДФЕС) и статьи 21 Устава ЕЦБ.

В чисто экономическом плане уже невозможно различить последствия покупки на вторичном рынке и непосредственного государственного кредита, если интервенция ЕЦБ на рынках облигаций является предпосылкой того, что заинтересованные государства вообще могут продавать свои облигации.

Возросшее давление

Я уже описывал неслыханное давление, которое исходило и исходит в особенности от англосаксонских экономистов, СМИ, а также от работающих там главных экономистов или экономически активных крупных банков, для того чтобы на длительное время утвердить ЕЦБ в качестве кредитора последней инстанции для государственных долгов стран еврозоны⁶⁶.

Уже была достигнута более высокая точка, чем та, которую отстаивали выдвинутый профсоюзами член Немецкого консультативного совета экспертов Петер Бофингер и бывший крупный финансовый спекулянт Джордж Сорос в совместной статье в Financial Times по поводу так называемого «плана Сороса». Согласно этому плану гарантированный странами еврозоны антикризисный фонд ЕФФС юридически должен быть в состоянии неограниченно брать кредиты у ЕЦБ, чтобы покупать на них облигации проблемных стран. До тех пор пока эта конструкция будет юридически утверждена, ЕЦБ должен будет покрывать рыночные проценты за государственные облигации проблемных стран и, чтобы удерживать это покрытие, в случае необходимости неограниченно покупать облигации. Как основную проблему, которая противостоит этому решению, оба автора выдвигают психологический синдром немцев из-за их чрезмерного страха перед инфляцией⁶⁷.

Относительно мнения лондонского сити Беттина Шульц пишет: «В глазах кредиторов неприемлемо, чтобы суверенитет в денежной политике с национального уровня был перенесен на центральное учреждение, а страны-члены в плане фискально-бюджетной политики остаются суверенными»⁶⁸. В таком стиле мышления требования к политическим решениям еврозоны совершенно неприкрыто соизмеряются с интересами покупателей и держателей государственных облигаций. Financial Times сформулировала к этому вопросу в комментарии с примечательным заголовком «Markets behold Judgment day» («Рынки узрели Судный день») за несколько дней до Европейского саммита 9 декабря 2011-го с англосаксонской краткостью такое замечание: «But paramount is that eurozone leaders do not frustrate investors hopes»⁶⁹ («Но самое важное то, что лидеры еврозоны не обманули надежды инвесторов»). Журнал The Economist высказал опасение: «Teutonic rigidity will wreck the European project»⁷⁰ («Тевтонская негибкость погубит европейский проект»).

При этом, очевидно, никого не интересует, что подразумеваемое требование Bail-Out поставило бы с ног на голову всю архитектуру Маастрихтского договора. Не интересует также и то, что США и Швейцария, обе страны с федеративным государственным устройством и со стабильной валютой, не знают, что такое ответственность федерации за долги штатов или кантонов. Кредитором последней инстанции является Центральный банк, во всяком случае, за долги на федеральном уровне (см. главу 7).

При этом поучительно посмотреть на интересы и мотивы: большинство сформировавшихся под англосаксонским влиянием экономистов считали (и считают) евро без политического союза с самого начала концептуальным мертворожденным созданием. К тому же они в большинстве случаев проявляют такое отношение к роли Центрального банка, которое фундаментально отличается от немецкого понимания, наложившего отпечаток на правовую конструкцию евро и ЕЦБ:

– Ценовая стабильность и контроль за инфляцией в этом понимании не находятся в центре политики Центрального банка, не говоря уже о том, что обеспечение стабильных цен должно быть первичной задачей Центрального банка. Он должен скорее поддерживать рост экономики и занятость, в крайнем случае тем, что будет допускать существенно большую инфляцию.

– В последние годы все больше преобладала точка зрения, что деньги не могут быть дешевыми и их не может быть достаточно много, пока инфляция хоть до некоторой степени будет оставаться под контролем. Алан Гринспен имел подобную точку зрения. Сегодняшний президент федерального резервного банка Бен Бернанке также следует этой линии (см. к этому главу 6 и далее).

– Покупка государственных облигаций, называемая Qualitative Easing – количественным смягчением, в свете этой точки зрения является совершенно легитимным средством денежной политики, также интенсивно проводимой в США, Великобритании и Японии⁷¹.

Того же направления придерживаются позиции почти всех главных экономистов крупных банков. Их интерес заключается в том, чтобы создать непосредственно через евробонды или косвенно через обеспечивающую курс гарантию покупки ЕЦБ систему ответственности для всех государственных облигаций стран еврозоны. Тогда бы для всех инвесторов государственные еврооблигации были бы такими же надежными, как и американские федеральные облигации. За этим стоит однозначный интерес банков, при инвестициях в государственные облигации иметь не связанные с риском капиталовложения, что соответствует также логике документа «Базель-2».

Это давление со стороны большинства англосаксонских экономистов и практически всего мира крупных банков влияет на формирование воли внутри еврозоны: Франция и остальные южные государства, Европейская комиссия, большинство в совете ЕЦБ, многочисленные немецкие экономисты и вообще все те, которые хоть как-то придерживаются левых политических взглядов и всегда были против последовательной независимой денежной политики, могут принципиально утешиться мыслью, что ЕЦБ покупает государственные облигации. Предложения, что ЕФФС и создаваемый с середины 2012-го постоянный Европейский стабилизационный механизм (ЕSМ) должны получить банковский статус, идут в том же направлении. В этом случае эти организации, имеющие государственные гарантии, также смогут без ограничений брать взаймы деньги в ЕЦБ для покупки государственных облигаций или для других акций помощи и таким образом обойдут запрет на денежное финансирование.

Такой расклад мнений, независимо от того, кто прав или что говорят договоры, мешает добиться успеха тем, кто выступает против любого рода денежного финансирования в еврозоне. Накануне Европейского саммита 10 декабря 2011-го, который должен был внести ясность в вопрос бюджетного контроля, Гюнтер Нонненмахер в комментарии газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг», известной своей критической позицией к евро и планам спасения, четко сформулировал, что «17 или 27 государств не могут обойтись без уступок», что «чистую теорию» можно осуществить только ценой внешнего давления⁷².

Независимость ЕЦБ не может быть одобрена, хотя формально нет возможности помешать ему в расширении или временно неограниченном осуществлении денежного финансирования государственных облигаций. Тем не менее прогрессом можно было считать то, что в еврозоне политически договорились о том, что политики, выступающие за страны еврозоны, не должны комментировать шаги ЕЦБ⁷³.

Распад еврозоны?

Высказанные осенью 2011-го опасения многих сторонников денежного финансирования, что еврозона может распасться, если ЕЦБ не будет готов покупать без ограничений по установленному курсу государственные облигации кризисных стран, до весны 2012-го не подтвердились, но и до сих пор не были принципиально опровергнуты⁷⁴.

За этим кроется «теория заражения». Недоверие инвесторов к государственным облигациям стран еврозоны и нежелание покупать их продолжали бы распространяться почти как грипп, от страны к стране, если бы недвусмысленно не было разъяснено, что государственные облигации всех стран еврозоны имеют гарантию от невыплат. А это может произойти либо с помощью евробондов, либо (что лучше) если ЕЦБ будет считаться Lender of Last Resort – кредитором последней инстанции– для всех стран еврозоны. Так или иначе, терапия, которую предлагает эта теория, сводится к обобществлению долгового риска всей еврозоны. Однако эта «теория заражения» не имеет никакого экономического содержания, по сути своей являясь скорее политической теорией.

Для рынков с облигациями предприятий она, очевидно, не подходит. На этих рынках экономисты, по-видимому, считают, что потенциальные инвесторы составят себе представление о платежеспособности и перспективах предприятия и в зависимости от спроса на них позаботятся о соразмерном риску дифференцировании условий кредита. Инвесторы, которые оценивают риск облигаций Эйр Берлин по сравнению с риском облигаций Люфтганза и назначают конкретную цену, об этом свидетельствуют различные процентные ставки, якобы не в состоянии оценить государственные облигации разных стран еврозоны и назначить соразмерную цену. Не думаю, что кто-то всерьез может в это поверить.

Там, где существует рынок облигаций предприятий с различной степенью риска, там принципиально существует и рынок еврооблигаций также с разной степенью риска. Новым, однако, является то, что в случае с государственными облигациями, за которые национальный банк не является кредитором последней инстанции, в принципе существует риск платежеспособности. Тем не менее и для государственных объектов с риском платежеспособности существуют действующие кредитные рынки. Иначе бы американские федеральные штаты, американские муниципалитеты, швейцарские кантоны и муниципалитеты вообще были бы не в состоянии найти кредиты. Но они могут это сделать в любое время, хотя банкротства американских муниципалитетов случаются постоянно. Американские федеральные штаты также много раз оказывались неплатежеспособными⁷⁵. В солидной Швейцарии такое случается очень редко. Но там несколько лет тому назад муниципалитет Лойкербад попал в крупные заголовки газет, когда стал банкротом из-за неэффективных инвестиций в свой курортный бизнес, финансируемых за счет кредита.

Если какая-либо страна в еврозоне продолжительное время не в состоянии обслуживать свои долги – например, Греция, то честным и правильным путем для нее было бы банкротство с последующим реструктурированием долга (см. главу 4).

В постановке вопроса возникает совсем другое качество в том случае, если растущая часть потенциальных инвесторов исходит из того, что евро как валюта не выживет. Тогда может нарастать нерасположенность к тому, чтобы вообще покупать облигации, выпущенные в евро. Но тогда это также должно относиться и к выпущенным в евро облигациям предприятий.

Государства, впрочем, в любое время имеют возможность бороться с недоверием к их платежеспособности путем сокращения доходов и повышения расходов. Позиция государств как обладателей суверенной власти над расходами и доходами намного проще, чем ситуация частного предприятия.

И напротив, когда у предприятия упадет оборот или увеличивающиеся расходы нельзя переложить на другое предприятие, то банкротство объективно может быстро стать неизбежным. Объективная невозможность при неплатежеспособности государства существует лишь в том случае, если оно должно обслуживать долги в иностранной валюте. Само суверенное государство с безнадежным финансовым положением (как, например, Греция) могло бы при наличии внутренней политической решимости повысить налоги и сборы и снизить расходы, чтобы в кратчайшие сроки закрыть огромную брешь между доходами и расходами. Если оно не в состоянии сделать это, то такая невозможность обусловлена только недостаточной способностью принятия политических решений или административными недостатками. Это не объективная невозможность, как в случае с неплатежеспособностью предприятия.

Итак, если инвесторы вовсе не покупают еврооблигации или покупают под очень высокий процент, то это отражает недоверие к политической дееспособности государства, выпускающего облигации. Тем не менее это доверие принципиально можно укрепить или вновь завоевать, если политические деятели докажут свою способность действовать.

Эмиссионная и фискальная политика как важный механизм регуляции методом обратной связи

Рынки и те их представители, которые требуют неограниченных покупок облигаций ЕЦБ для спасения евро, видят только одну сторону медали, а именно риск, что отсутствие доверия к государственным финансам еврозоны может привести к обрушению рынков облигаций и тем самым сделать банкротство отдельных стран еврозоны сбывающимся пророчеством.

И напротив, они охотно оставляют без внимания другую сторону, а именно, что надежды на какие-то формы Bail-Out (выхода из экономических трудностей с чьей-либо помощью), будь то евробонды или другие методы совместной ответственности за долги, а также гарантию покупок ЕЦБ для поддержания курса, не обязательно поддержат национальные усилия по строгой политике консолидации, а скорее могут их парализовать.

И тут в игру вступает важная «обратная связь»: могут ли национальные деятели надеяться на Bail-Out либо со стороны сообщества стран еврозоны, либо со стороны национального банка как кредитора последней инстанции, и влияет ли это на их решимость и на их способность прийти, в конце концов, к неприятным решениям.

До тех пор пока Италия летом и осенью 2011-го могла полагаться на то, что расширение программы покупки ЕЦБ на итальянские и испанские облигации на рынках сможет предотвратить самое худшее, консолидация бюджета при премьер-министре Берлускони кое-как происходила. Только драматичное повышение процентных ставок на рынках – именно потому, что ЕЦБ купил не так много итальянских облигаций, как они надеялись, и потому, что новый председатель ЕЦБ Марио Драги довольно ясно выступил против соответствующих ожиданий – способствовало вынужденной смене правительства и потребовало, чтобы новое правительство технократов под руководством Марио Монти быстро представило убедительную программу консолидации бюджета.

Через несколько недель пребывания в должности председателя ЕЦБ Драги стал еще принципиальнее и заявил на пресс-конференции по поводу собрания совета ЕЦБ 8 декабря 2011-го: «Ответственность за государственные бюджеты несут правительства. Крайне важно, чтобы они обеспечивали стабильность финансов. ЕЦБ не будет выступать в качестве государственного денежного туза». На этой пресс-конференции он многократно подчеркивал, что это может превысить полномочия и нарушить «дух договора», если Центральный банк без ограничений будет покупать государственные долги. На вопрос, будет ли ЕЦБ в чрезвычайных случаях монетизировать долги стран еврозоны, Драги сказал: «Мой ответ – нет». Таким образом, ЕЦБ полностью продолжает лучшую традицию Бундесбанка⁷⁶. Драги целенаправленно приобщил критическую позицию Бундесбанка по вопросу покупки облигаций зимой 2011-го к формулировке его ясной точки зрения и обратил внимание на то, что нужно не уменьшать давление на южные страны, а продолжать их курс на консолидацию⁷⁷.

Этим Драги очень разочаровал «рынки», что можно понять по мрачному тону отчетов в Financial Times, которая в последние недели усиленно выступала за то, чтобы ЕЦБ наконец взял на себя роль кредитора последней инстанции, газета также предоставила широкую свободу высказываний всем тем, кто придерживался этой позиции. Высказывания Драги имели тем большее значение, поскольку они выпали на тот день, когда начался Большой саммит Совета Европы для утверждения увеличения финансовой ответственности в еврозоне.

Драги, очевидно, хорошо знал вышеописанный механизм регуляции методом обратной связи и целенаправленно использовал его, чтобы оказывать еще большее давление на финансовую политику стран еврозоны. Этим он следовал классической традиции Бундесбанка, который всегда использовал денежную политику для повышения дисциплины финансовой политики. Драги также не мог отменить «первородный грех» от 9 мая 2010-го, когда началась программа покупки греческих, португальских и итальянских облигаций. Но при этом он довольно близко подошел к позициям, которые задолго до этого неоднократно высказывал председатель Бундесбанка Вайдман. При этом, возможно, сыграл роль тот опыт, который Драги приобрел в девяностые годы в качестве госсекретаря в итальянском Государственном казначействе. Там он много занимался вопросом консолидации итальянского бюджета непосредственно перед началом валютного союза. Очевидно, он тогда прочувствовал значение внешнего давления для принятия политических решений и, возможно, намеревался также для этих целей стратегически использовать власть ЕЦБ.

Чрезвычайно большим облегчением предоставления кредитов коммерческим банкам ЕЦБ при Драги стали другие пути для того, чтобы косвенно облегчить также финансирование государственных долгов. Например, наблюдавшееся уже в США и Великобритании «fiscal dominance» – «фискальное господство» в денежной политике, которое проявляется там в количественном смягчении. Теперь оно начинает постепенно формировать денежную политику ЕЦБ, при этом растет число наблюдателей, которые видят в этом растущий риск инфляции⁷⁸.

4. Европейская политика спасения и валютная политика 2009–2012 годов

В главе 3 сделана попытка эмпирической инвентаризации состояния валютного союза, и одновременно я постарался систематизировать возникшие проблемы. Читателю, очевидно, стало ясно, что все как-то между собой связано, но от этого анализ не становится понятнее.

Одновременно я старался оградить читателя от затянутых и преждевременных выводов. Но сейчас будет правильно обобщить следующие промежуточные результаты:

– Евро был в первую очередь политическим проектом.

– Маастрихтский договор не выдержал проверки на практике, так как большинство партнеров не были готовы соблюдать его потому, что не было и нет возможности эффективно осуществлять соответствующее договору поведение.

– Экономических преимуществ, которые можно было бы подтвердить данными и фактами, единая валюта в первые тринадцать лет ее существования не принесла.

– Но евро создал специфические риски для стран как с профицитом, так и с дефицитом бюджета, которые в последние годы стали очевидными.

– Эти риски мешают странам с профицитом бюджета наслаждаться плодами своих успехов и бросают темные тени на финансовое и экономическое будущее стран с дефицитом бюджета.

– Европейский центральный банк, далекий от того, как когда-то Бундесбанк, чтобы работать в стороне от политики, находится в эпицентре урагана самых разных требований и ожиданий.

– Питаемая многими надежда, что валютный союз автоматически будет действовать в направлении политического союза, до сих пор не сбылась. Возможно, решения Европейского совета от 9 декабря 2011 и основывающиеся на них мероприятия станут первым шагом на этом пути¹.

Открытая дискуссия, сопровождавшая политику спасения с осени 2009-го, с начала греческого кризиса, действовала в высшей степени хаотично.

Четыре разные «идеологии» спасения как модели толкования соперничали между собой и всеми силами пытались добиться расположения общественного мнения. Каждая из этих историй, если полагаться на нее, действовала по своей собственной внутренней логике и логически увязывала между собой события, их причины и рецепты спасения:

– История 1: Сейчас принцип No-Bail-Out должен оправдать себя на практике, но он должен также во что бы то ни стало применяться. Тот, кто не может или не хочет восстанавливать платежеспособность своего государственного бюджета собственными силами, должен заявить о банкротстве и при необходимости покинуть валютный союз.

– История 2: Банкротство той или иной страны еврозоны стало бы вторым случаем после банка Lehman Brothers, только намного хуже. Возникли бы чрезвычайно опасные цепные реакции. Ни при каких обстоятельствах страна еврозоны не должна стать банкротом. Непременно потребуется помощь по спасению, хотя бы даже с обязательствами.

– История 3: Единственная эффективная помощь заключается в том, чтобы сделать ЕЦБ Lender of Last Resort – кредитором последней инстанции для всех стран еврозоны и чтобы ЕЦБ в крайнем случае без ограничений покупал облигации с риском падения курса. Дополнительно, при необходимости альтернативно, нужно перевести новые долги стран еврозоны в евробонды.

– История 4: В бедственном положении виноват не евро и даже не ошибки отдельных стран в фискально-бюджетной политике, виноват сорвавшийся с цепи финансовый капитализм, из-за него банки приобрели слишком много власти.

История политики спасения последних трех лет – это также история борьбы трех моделей толкования. Эта борьба происходила на научном, публицистическом и политическом уровне. В то время как ученые часто не могли помочь, так как они со знанием дела и компетентно могли обосновать и опровергнуть совершенно различные точки зрения, политики руководствовались интересами и соображениями, и часто это уже выходило за пределы понимания ими сути дела. Средства массовой информации, сообщавшие о науке и политике, не проясняли сути дела. В том числе и меня – опытного эксперта – не раз раздирали самые противоречивые чувства.

Покупатели государственных облигаций также слишком поздно распознали проблемы. То, что инвесторы не хотят оставлять свои деньги там, где им нужно беспокоиться о процентах и погашении, абсолютно ясно. Остается вопрос, может ли все большее распространение материальной ответственности на Германию каким-то образом бороться с этой озабоченностью инвесторов. Функции Германии в качестве поручителя и плательщика не противостоит никакое сравнимое влияние на структуры, ответственные за принятие решений, и соотношение сил у заемщиков. Даже при гарантируемых Германией евробондах без коренного преобразования еврозоны в централистское федеральное государство политика национальных государств все равно оставалась бы суверенной. Но и в европейском федеральном государстве принятие решений перешло бы к большинству должников, точно так же как сейчас против Германии в ЕЦБ используется большинство голосов.

Весь предшествующий опыт показал, как политическая динамика может усилить постоянное давление на Германию, что даже юридически непоколебимая и экономически хорошо обоснованная позиция в конце концов может дрогнуть².

Затишье перед бурей

До начала мирового финансового кризиса, летом 2007-го, единая европейская валюта представлялась ничем не омраченным удачным достижением: цены были довольно стабильными, процентные ставки низкими, фактический доход от процентов по государственным облигациям также был надежным. Экономика развивалась, хотя и по-разному в каждой стране. Структурные проблемы южных стран стали заметными постепенно, к тому же они перекрывались вплоть до 2008-го очень положительным, хотя и разнящимся от страны к стране развитием экономики.

Первоначально сдержанное, а затем поздней осенью 2008-го вдруг бурное развитие мирового финансового кризиса привлекло внимание к совместным усилиям вначале центральных банков, а затем и государств, по спасению мира от нового мирового экономического кризиса. Именно в Германии существование евро многократно даже расхваливали и повторяли, что благодаря единой валюте, к счастью, удалось избежать ужаса девальвации д-марки.

Многие воспринимали тогда еврозону с ее Центральным банком как защиту от превратностей мировых финансовых рынков. Но на деле все оказалось не так просто. Суровость или относительная мягкость кризиса в разных странах – членах еврозоны зависели от степени и структуры внеэкономического сращивания и от того, насколько национальная банковская система напиталась ядовитыми ценными бумагами или сомнительными кредитами из США.

В целом полагали, что южные страны еврозоны были затронуты мировым финансовым кризисом ниже среднего уровня, так как их сращивание с мировой экономикой было значительно ниже, а значит, и последствия сильного падения экспорта также были меньшими, и их банки в основном держались в стороне от токсичных ценных бумаг из США. Финансируемый за счет кредитов бум на рынке недвижимости в собственной стране предоставлял достаточно возможностей для экспансии и прибыли.

Лишь в конце 2008-го выросли премии за риск на облигации отдельных стран еврозоны по сравнению с федеральными ценными бумагами. В начале 2009 года проценты по греческим государственным облигациям были на 300, а на итальянские государственные облигации на 80 базисных пунктов выше уровня процентных ставок по немецким государственным облигациям. И когда затем мировая экономика в первой половине 2009-го неожиданно заметно ожила после глубокого падения, премии за риск снова пошли вниз.

Диаграмма 4.1. Процентные ставки по государственным облигациям в сравнении

Источник: Евростат. С 2000-го по 2011-й среднегодовые показатели, за 2012-й среднемесячный показатель.

Почему именно Греция?

То, что Греция вообще вошла в Европейский валютный союз, было недоразумением в истории европейской интеграции. Еще в начале 1998-го Греция по обоим критериям конвергенции – процент по долгосрочному кредиту и сальдо финансирования – занимала последнее место в тогдашнем Европейском союзе, а по уровню задолженности она находилась на третьем месте от конца³.

Членство Греции в Европейском валютном союзе представлялось тогда совершенно абсурдным, если критерии конвергенции имели вообще какой-то смысл. Валютный союз начал действовать в 1999-м без Греции. Два года спустя Греция неожиданно сообщила о сальдо финансирования всего в 1,6 % ВВП и могла, без больших дискуссий по этому вопросу, также вступить в еврозону.

Это показывает, что Европейский совет с самого начала воспринимал критерии конвергенции несерьезно. Уже принятие Италии с уровнем задолженности в 122 % общественного продукта в 1998 г. было явным нарушением правил. Принятие Греции в 2000 г. логически и неизбежно явилось следствием официальных цифр греческого правительства по сальдо финансирования за 1999 год.

После этих двух тяжелых нарушений правил в момент зарождения валютного союза «смягчение» стабилизационного пакта Германией и Францией в 2002-м было только последовательным поведением политиков, которые, очевидно, с самого начала не очень серьезно воспринимали свои собственные договоры там, где они грозили привести к неприятным последствиям. Вероятно, неслучайным было и то, что именно итальянский председатель Еврокомиссии Проди в 2002 г. назвал стабилизационный пакт «stupide» (глупым)⁴.

Отношение Европейской комиссии, Европейского совета и стран – членов ЕС к критериям конвергенции и фискальным установкам Маастрихтского договора в большинстве своем с самого начала было позицией «benign neglect» – «благотворного невмешательства», и немецкое правительство вело себя соответственно.

Греция же занималась только обманом смысла и содержания договора, что делали и другие, когда она беспечно, с левантийской хитростью, для того чтобы добиться вступления в валютный союз, просто искажала цифры. Это могло сойти с рук только потому, что существовало молчаливое согласие с Европейской комиссией и Европейским советом каким-то образом сделать возможным вступление Греции. Оппортунизм и сентиментальность по отношению к маленькой стране на окраине Европы, которая якобы 2500 лет тому назад являлась колыбелью европейской демократии, вступили в неудачную связь.

В 2004-м вновь избранное консервативное правительство Греции созналось, что ушедшее в отставку социалистическое правительство за четыре года до этого фальсифицировало данные, чтобы добиться вступления в ЕС. Реакция из Брюсселя была мягкой. Португальский председатель Еврокомиссии Баррозу, также родом из маленькой южной страны на окраине Европы, относился с большим пониманием к положению Греции. Он похвалил новое правительство за честность и «мужественные шаги» и выразил надежду, что они до 2006-го снова приведут данные в порядок⁵. Конечно, этого не случилось, государственный дефицит оставался крайне высоким, и в 2006 году он составлял 5,7 % ВВП, в 2008-му подскочил до 9,8 %, а в 2009 г. даже до 15,8 % ВВП. Затем, после того, как консервативное правительство вновь сменило социалистическое правительство, в сентябре 2009 года были сделаны откровенные показания об имущественном положении страны, и это явилось началом кризиса в еврозоне.

Каждый, кто интересовался цифрами, уже заранее знал, что ситуацию в Греции удержать было невозможно. Итальянское правительство, также большой грешник в плане государственного бюджета, во всяком случае, оно традиционно задолжало своим очень экономным гражданам. Иначе обстояло дело с Грецией: там все государственные кредиты шли прямиком из-за границы.

В каждом году до 2008-го абсурдно высокий доходно-расходный бюджетный дефицит Греции был намного выше, чем государственный дефицит. Даже в первый год фазы консолидации, в 2010-м он составлял еще 12,4 % ВВП (см. таблицу 3.7): не только государство, но также и частная экономика жили сплошь за счет импорта капитала. Заграничные кредиты в течение 10 лет подпитывали экономический рост, обеспечивали повышение заработной платы, растущие государственные расходы и в целом явились причиной «европейского чуда». Одновременно большие структуры и без того скромной экспортной экономики разорились из-за слишком высоких издержек. Цены выросли с присоединением к евро на 40 %, затраты на единицу рабочей силы – на 32 % (см. таблицу 3.10).

Случай с Грецией как в увеличительном стекле демонстрирует все те проблемы, которые касаются и других южных стран еврозоны.

Греческий вопрос sine ira et studio (без гнева и пристрастия)

Осенью и зимой 2009–2010-го долгое время существовала большая неуверенность относительно финансовой ситуации в Греции. У управления статистики ЕС, Евростата были большие трудности с получением из Греции достоверных цифр. Туда отправлялись делегации, чтобы составить себе представление на месте. Волнение на рынке росло, повышалась разница процентных ставок по греческим облигациям в сравнении с облигациями ФРГ.

Я тогда работал в правлении Бундесбанка, отвечал за электронную обработку данных и управление рисками и старался получать только реальные данные. Это было непросто. Экономический и статистический отделы подчинялись президенту Бундесбанка Веберу, а тот ревностно охранял доступ к ним⁶.

От созданного в ноябре 2009-го нового федерального правительства поступали противоречивые сигналы. Вступивший в должность новый федеральный министр финансов Шойбле из-за болезни часто выбывал из строя, но с больничной койки снова и снова высказывался по поводу греческого кризиса, но суть его высказываний всегда была такова, что о банкротстве или о какой бы то ни было неплатежеспособности Греции не может быть и речи и стране нужно как-то помочь. Этим он уже подогревал в политике и на рынках капитала надежды на «программу спасения» и тем самым преждевременно сузил полосу возможностей будущих решений. Федеральный канцлер Ангела Меркель, напротив, долгое время держалась в стороне.

В правлении Бундесбанка мы с необычной для этого органа страстью бесконечно обсуждали случай Греции, его последствия для евро и дальнейшие действия в течение зимы. Аксель Вебер при этом не раскрывал своего мнения.

А так как предварительные оценки из соответствующих отделов в правление не представлялись, то я в начале марта 2010-го завел для себя таблицу с расчетами с проекцией на государственный бюджет Греции. Исходным пунктом был соответствующий актуальный на данный момент – меняющийся – уровень знаний о предварительном фактическом положении в 2009-м согласно цифрам Евростата.

Этот метод в течение всей моей профессиональной деятельности многократно оправдывал себя: так, в 1984-м в федеральном министерстве финансов я теоретически решил проблему консолидации государственных железных дорог ФРГ. А в начале 1991-го я довольно точно предварительно оценил структуру долгов и потребность в дополнительных средствах ведомства по управлению государственной собственностью. В 1992-м я разработал структурную основу для бюджета земли Рейнланд-Пфальц. И точно с такой таблицей в 2002 году я начал успешную стратегию консолидации для бюджета федеральной земли Берлин.

Теперь с марта по апрель 2010-го я загружал эту проекцию меняющимися предположениями, оказалось, что даже при решительной и успешной консолидации потребовались бы – так же как и в Берлине – годы до того, как снизится только первичный дефицит государственного бюджета Греции, то есть дефицит без учета задолженности. А в этот период уровень задолженности и вместе с ним и начисление процентов будут продолжать расти. Стабилизация была бы возможна только при уровне задолженности от 140 до 190 % ВВП. Но при не таких оптимистичных предположениях не было бы даже этого. Вариант проекции, который в апреле 2010-го ближе всего соответствовал моей тогдашней оценке вероятного развития, показан в таблице 4.1. За 2011 год я тогда оценил уровень задолженности в 149 % ВВП, фактически же вышло 165 %⁷. Только для того, чтобы стабилизировать долю задолженности в валовом социальном продукте на этом уровне, потребовалось бы среднесрочное первичное превышение доходов над расходами в бюджете (то есть превышение перед процентами и погашением) ежегодно в 5 %. Если бы до 2020 года уровень задолженности захотели бы снова довести до 100 % ВВП, то есть на уровень к началу валютного союза, то это потребовало бы из года в год наличия первичного профицита государственного бюджета Греции в 11,5 % ВВП. Исторически этого еще никогда не удавалось сделать. Поэтому экспертный совет по общеэкономическому развитию считал, что у Греции однозначно существует проблема с платежеспособностью⁸.

Таблица 4.1. Расчет по модели бюджета Греции с апреля 2010 (в млрд евро)

Источник: По фактическому значению 2009-го предварительные данные Евростата, состояние апрель 2010-го, по проекции собственные предположения и расчеты за апрель 2010-го.

Так как задолженность греческого государства из-за огромного дефицита доходно-расходного баланса происходит почти исключительно за границей⁹, то совокупная консолидация государственного бюджета и экономики могла бы получиться, если бы у Греции был внешнеторговый профицит в размере ежегодной уплаты процентов государства, то есть 7 % ВВП. Ежегодный чистый трансферт за границу в таком размере был бы, во всяком случае, сравним с требованиями по репарациям, которые Версальский договор 1919 года наложил на Германскую империю, то есть совершенно нереальным!

Я задумывался над тем, что бы сделал в такой ситуации я, будучи министром финансов Греции. Ответ был совершенно ясным: я бы приостановил пока обслуживание процентов и погашение и продолжал бы работать совсем без кредитов. Из-за отсутствия возможности делать долги тогда бы почти автоматически можно было бы добиться по крайней мере сбалансирования первичного дефицита.

Ситуацию с бюджетом в Греции спасти традиционными средствами было невозможно. Тот, кто это обещал – а к моему удивлению, греческие политики именно это и обещали,– по моему мнению, либо не знал цифр, либо не понимал их, либо хотел, чтобы за эту неразбериху платили другие.

Ответственные политики в Греции, очевидно, отказались от ответственности за свою экономику и свой бюджет или, что более вероятно, никогда ее на себя и не брали. Благополучие в ЕС, а также кредитоспособность и низкие процентные ставки, которые принес с собой евро, привели к длившемуся в течение 10 лет огромному расточительству. Конечно, виноваты были не только политики. Виновато было все общество. В конце концов, каждый народ избирает тех политиков, менталитет которых он понимает и чувствует, что они скорее всего являются его представителями.

Я вспоминаю мою первую поездку в Грецию в феврале 1965-го. Греция была еще королевством, это было незадолго до военной диктатуры. Я ехал на автобусе, путешествовал пешком и автостопом, ночевал в основном на частных квартирах, вступал в контакт со многими людьми. На Пелопоннесе, во время поездки из Олимпии в Ларису, я разговорился с мужчиной примерно тридцати лет. Он был секретарем социалистической партии в маленьком городке. Мы говорили о политике. Я спросил его, на что он живет, платит ли ему партия зарплату. Он удивленно посмотрел на меня. Нет, он живет на то, что ему дают люди. Какие люди и почему они ему что-то дают? Ну, они дают ему что-то, потому что он помогает им с их проблемами. Мне это показалось интересным. Молодой человек был элегантно одет, иначе, чем остальные люди, которых я обычно видел в деревнях и маленьких городках. Стоит опасаться, что в последние 50 лет в этих структурах мало что изменилось.

Логика принципа No-Bail-Out

Политика спасения отводит Германии, как стране, на которую падают будущие основные расходы по спасению Греции, роль экономического опекуна. Не думаю, что складывавшийся в течение тысячелетий своеобразный менталитет граждан Греции изменится за короткое время только благодаря дисциплинирующему воздействию евро и Маастрихтских критериев.

Я считаю неправильным, что Германия, или «Меркозия» (от фамилий Меркель и Саркози), или комиссия ЕС дают предписания живущему на окраине Европы народу с восточным складом характера, как ему следует жить и организовывать свои внутренние дела. Свободная торговля – да, целенаправленная помощь на развитие со строгим контролем применения – да, но остальное? Пусть они спокойно используют евро, если эта валюта не связана с кредитами.

И тут я подхожу к принципу No-Bail-Out, как модели хорошего соседства: люди здороваются друг с другом через садовую изгородь, принимают посылки для передачи соседу, присматривают за его кошкой или собакой. Но за его взятую в евро ипотеку сосед должен отвечать сам. И когда неизбежна принудительная продажа недвижимости с торгов, то, бесспорно, ему придется это пережить. То обстоятельство, что моя ипотека взята в евро, не влечет за собой обязательства оказывать помощь за его просрочку платежа. Также, и особенно в глобализованном мире, должны существовать строгие правила для ответственности перед самим собой и для невмешательства в дела другого.

Но, к сожалению, политика уже с самого начала отказалась от центрального для Маастрихтского договора и всей логики валютного союза принципа No-Bail-Out в первом же случае его возможного применения. Правда, критики такого необдуманного поведения, как Отмар Иссинг¹⁰ и Ганс-Вернер Зинн¹¹, запустили настоящий риторический и публицистический фейерверк, чтобы помешать отказу от этого принципа. Ответственный редактор газеты «Франкфуртер альгемайнецайтунг» Хольгер Штельцнер, противодействуя, исписал вороха бумаги, но политика и главные экономисты банков шли своим путем.

В правлении Бундесбанка временами велись очень оживленные дискуссии. Аксель Вебер так и оставался в стороне. Мой коллега в правлении и я были категорически против любой формы Bail-Out (оказания помощи при выходе из кризиса). Коллега хотел любой ценой предотвратить нарушения с платежами и считал для этой цели необходимыми любые меры по оказанию помощи. Остальные два члена правления избегали ясно высказывать свое мнение. В то время, пока эти дискуссии продолжались, при подготовке к докладу я листал в апреле 2010-го мою старую книжку о евро, тетье издание 1998-го, и нашел там следующую цитату:

«Страны-члены тем скорее начнут проводить ответственную и отвечающую стабилизации финансовую политику,

– чем скорее им станет ясно, что они не могут повлиять на уровень процентных ставок и темпы инфляции,

– чем меньшим будет влияние ЕС на сторону доходов, в особенности на национальное налоговое законодательство и на состояние платежей на стороне расходов,

– чем однозначнее может быть исключена любого рода надежда на прямую и косвенную помощь ЕС при тяжелых финансовых ситуациях.

С другой стороны, они тем скорее будут поддаваться своей по-разному выраженной склонности к национальной дефицитной экономике,

– чем больше они смогут надеяться в итоге на гибкую денежную политику,

– чем больше на их доходы и расходы будут влиять предписания ЕС, и они, таким образом, будут избавлены от ответственности,

– чем больше они смогут надеяться на помощь непосредственно со стороны ЕС или межгосударственной системы финансового выравнивания.

Говоря другими словами: все представления о большей финансовой солидарности в ЕС… скрывают в себе риски для самостоятельной финансовой ответственности и тем самым для платежеспособности финансового хозяйства стран-членов»¹².

Лучше я и сегодня не могу это выразить. Зимой и весной 2010-го реальность, к сожалению, развивалась точно в противоположном направлении. Усиливались требования из комиссии ЕС и из Франции о двусторонней помощи Греции. Председатель Еврокомиссии Баррозу, который великодушно простил Греции искажение документации в 2004-м, стоял теперь во главе тех, кто требовал помощи для Греции. Этому не способствовало и то, что федеральный министр финансов Шойбле уже с самого начала отказался от какого-либо противодействия.

Федеральный канцлер Ангела Меркель продержалась со своей тактикой сдерживания только до 25 марта 2010-го, до саммита в Лиссабоне. Она согласилась, что «двусторонние кредиты» Греции рассматриваются как «крайнее средство», и потребовала в Бундестаге на будущее: «Необходимо положить конец всяким махинациям»¹³. Такие слова сейчас мало что значили, плотина в сторону кредита спасения была прорвана. Почти ежедневно после принципиального грехопадения в марте 2010-го высказывается требование о необходимости строгих правил. Это также метод, чтобы успокоить и усыпить общественность. Штефан Гомбург иронично предсказывает, что так же будет продолжаться и в будущем: «Прежде всего общественность будет оставаться в абсурдной вере в то, что со всеми проблемами можно справиться с помощью «строгих правил», уже в течение 20 лет ad nauseam («до отвращения») произносимое как заклинание выражение»¹⁴.

Благими намерениями вымощена дорога в ад: прямой и тернистый путь вел с 25 марта 2010-го через 16 саммитов по спасению к все более высоким суммам помощи и гарантий со стороны Германии, которые наконец составили риск на сумму более 500 млрд €.

Логика фонда (зонтика) спасения

Конечно, сторонники фондов спасения вовсе не дураки. В их рядах встречаются доброжелатели, наивные, оппортунисты и заинтересованные.

Начнем с заинтересованных. Все владельцы государственных облигаций, на переднем фронте банки, которые согласно документу Базель-2 могут держать надежные, не подкрепленные собственным капиталом денежные инвестиции, в принципе выступают за правила Bail-Out или за структуры-гаранты, которые защищают владельцев облигаций от убытков и перебоев с платежами.

Дискуссия вокруг помощи Греции началась зимой 2010-го с предложения создать Европейский валютный фонд (ЕВФ), который по образцу МВФ должен выдавать кредиты тем странам еврозоны, у которых были проблемы с получением кредитов. Это предложение внес самый известный и самый сведущий экономист среди главных экономистов крупных банков, а именно Томас Майер из Дойче Банка, прямо к началу дискуссии о Греции¹⁵. Из этой идеи вышла затем комбинация двусторонней помощи для стран еврозоны с пакетом поддержки МВФ. При этом никто не задавался вопросом, что участие МВФ с позиции его задач довольно бессмысленно, так как речь идет не о валютном кризисе, а о кризисе государственной задолженности отдельных стран еврозоны.

К заинтересованным принадлежат также те страны, которые на основе своего финансового положения когда-нибудь могут прийти к такому положению, воспользоваться помощью из фонда спасения. Таких преобладающее большинство, а именно все страны еврозоны, кроме Германии, Австрии, Нидерландов, Финляндии и Люксембурга. И наконец, к заинтересованным относится также Еврокомиссия, которая за каждой коллективно организованной помощью для отдельных стран чувствует усиление власти для европейского центра.

К доброжелателям относится большая часть политиков, средств массовой информации и ученые. Их пугают последствия неплатежеспособности Греции и других стран, даже если они видят риски подрыва основ принципа No-Bail-Out.

Ужасающе большим оказалось в дискуссии число наивных во всех лагерях и группах. Они никогда не занимались более глубокими логическими рассуждениями и центральным значением принципа No-Bail-Out и полагают, что в валютном союзе нужно каким-то образом нести ответственность друг за друга. А остальное будет видно.

И наконец, в большом количестве резвятся оппортунисты из средств массовой информации, политики и ученые. Они идут в ногу с явным большинством, а это отнюдь не сторонники принципа No-Bail-Out, которые очень быстро оказались в обозримом меньшинстве.

Принципиально правильный следующий вывод: «Финансовые подушки безопасности (спасительные зонтики)» могут спасти в том случае, если финансы страны находятся в кризисе доверия, который не основывается на чрезмерных долгах. И напротив, нерешенная проблема долгов из-за «подушек безопасности» скорее только ухудшится, так как «государства, чьи задолженности вышли из-под контроля, получат кредиты из фонда поддержки при условии, что они пойдут на возмещение существующих и будущих долговых обязательств. То есть фактически государства обязуются продолжать неконтролируемое увеличение долгов. Задуманные как стабилизационные меры экономические реформы действуют по меньшей мере краткосрочно рецессивно и тем самым продолжают ухудшать проблематику задолженностей. Проблема задолженностей как причина кризиса с помощью «подушек спасения» не устраняется, а лишь ухудшается со временем»¹⁶.

Четыре видных немецких экономиста, все скорее критики политики спасения, в июне 2010-го – несколько недель спустя после большого грехопадения – обобщили причины, которые могли бы говорить в пользу политики «подушки безопасности» (или все новых и постоянно растущих «подушках») следующим образом.

Следует «спросить, почему федеральное правительство при актуальном кризисе согласилось с «подушкой спасения», хотя она нарушает Маастрихтский договор. Наверняка здесь сыграло роль политическое давление обремененных большими долгами стран. Но решающей для согласия федерального правительства была, очевидно, озабоченность, что государственное банкротство в еврозоне может спровоцировать общий кризис на рынке капитала, который повлечет за собой крах банков и повторный финансовый и экономический кризис. Независимо от того, оправданной ли в конечном счете оказалась озабоченность или нет, сам риск рассматривался как очень большой. Недостаточная подготовка способствовала возникновению кризиса, так как инвесторы знали, что еврозона в случае чрезмерной задолженности отдельных стран-членов будет иметь риск формальной неплатежеспособности. Так как заключение договора о принципе No-Bail-Out казалось маловероятным, эти государства могли намного глубже влезть в долги, но процентные ставки при этом не отражали риски»¹⁷.

Отмар Иссинг писал по этому поводу в январе 2010-го, перед запущенной в марте 2010-го в Лиссабоне фатальной цепочкой решений: «Принцип No-Bail-Out не допускает никаких компромиссов. Если здесь делается исключение, то остановиться уже невозможно. …опасение, что неплатежеспособность Греции может вызвать цепную реакцию, стало уверенностью в совершенно ином смысле. Если сообщество предоставит помощь Греции, которая явно нарушила правила сообщества и попала в кризис из-за собственных долгов – как можно тогда отказать в ней в других случаях»¹⁸. Поэтому из обещанной 25 марта 2010-го помощи Греции, которая должна была бы стать единственным случаем, выросла целая цепочка спасения для половины еврозоны, а конец которой все еще не виден.

Наряду с непосредственными мерами по «спасению» отдельных государственных бюджетов требовалось установить механизм спасения, который на будущее должен быть настолько убедительным, что рынки не решатся на спекуляции против государственных бюджетов отдельных стран только из-за его масштабов. С этой целью в июне 2010-го страны еврозоны создали совместно гарантируемый кредитный механизм, Европейский фонд (ЕФФС), а в сентябре 2011-го увеличили его до 440 млрд €. Попытки «удлинить» капитал с помощью отмены страхования не имели успеха. ЕФСФ в середине 2012-го будет заменен на Европейский стабилизационный механизм (ЕSМ). В распоряжении ЕSМ должно быть 700 млрд € санкционированного капитала. Из них 80 млрд € должны внести страны-участницы в течение ближайших пяти лет. Германия должна уплатить из федерального бюджета 22 млрд €. Максимальный объем ссуды ЕSМ должен составлять 500 млрд €. Но уже с осени 2011-го МВФ и южные страны еврозоны значительно усилили давление на то, чтобы увеличить ЕSМ. Германия сначала отказалась, однако в марте 2012-го стало заметно, что Германия, в конце концов, согласится передать неиспользованные фонды ЕФФС в ЕSМ и сделать их таким образом постоянными, или допустить, чтобы ЕФФC продолжал работать параллельно.

Дирекция федерального банка пишет дипломатично: «ЕSМ может способствовать тому, чтобы ограничить угрозы для финансовой стабильности в еврозоне». Но она одновременно предостерегает: «Однако действующее принципиально только в ЕЭС исключение ответственности ограничивается, и любым механизмом помощи могут быть уменьшены стремление к солидным государственным бюджетам и эффективность предупреждающих установок. Поэтому важно, чтобы помощь, с одной стороны, фактически была привязана к строгим условиям. С другой стороны, кредиты на поддержку должны выдаваться только с ощутимыми процентными надбавками»¹⁹. Тем не менее практика показывает, что происходит как раз обратное. Было принято решение о втором пакете помощи для Греции, и это при том, что условия первого даже приблизительно не были выполнены, а до сих пор кредиты ЕФФС выдавались под дотационную процентную ставку. С точки зрения государственных бюджетов оценка ЕSМ будет дана в главе 7.

В то время как при ограниченном по времени на три года ЕФФС нарушение принципа No-Bail-Out все еще обосновывалось временным затруднительным положением, в ЕSМ этот фиговый листок тоже упал: политика No-Bail-Out легализуется тем, что изменяется договор. Должно появиться новое положение (статья 136, абзац 3 Договора о функционировании Европейского cоюза), который даст право государствам еврозоны создать механизм Bail-Out. В договоре он называется «стабилизационным механизмом». По Маастрихтскому договору принцип No-Bail-Out должен действовать в обязательном порядке как рыночный тормоз для долгов и не должен поддаваться никаким политическим манипуляциям. Сейчас государства характером своего согласия на помощь сами могут решать, в какой степени принцип еще действует. Они даже могут отменить дисциплинирующий механизм более высокой процентной ставки и установить процентную ставку для кредитов на в известной степени политическую поддержку. Это значительно усиливает давление, в особенности на Германию. Нас упрекают в моральном плане в строгих условиях, что вызывает ненависть в странах-получателях, как сейчас в Греции²⁰.

Очарование банкротства

Поздней зимой 2010-го можно было уже предвидеть, что меры помощи по спасению греческого бюджета сорвут в конечном итоге весь принцип No-Bail-Out и тем самым все то, на чем держится Маастрихтский договор. Вокруг этой проблематики вращались также наши дискуссии в правлении Бундесбанка. Однако внешне Бундесбанк вел себя сдержанно и не был слышен в голосах общественной дискуссии. Какие контакты по этому вопросу были у председателя с федеральным канцлером и с федеральным министром финансов и насколько интенсивными они были, для меня было неизвестно.

17 марта 2010-го я читал в Зальцбурге доклад по основным вопросам прогнозирования²¹. В последующем интервью с «Новостями Зальцбурга» редактор непременно хотела знать мой прогноз по Греции. Наконец я дал понять, что банкротство Греции я считал бы меньшим злом по сравнению с нарушением принципа No-Bail-Out. Это не только настоящий сигнал всем несолидно ведущим экономику государствам, но при финансовой поддержке Греции это грозит также тем, что «возникнет большое давление на Европейский центральный банк сделать денежную политику настолько податливой, что долги можно будет предотвращать даже инфляцией». Тогда это опасение казалось притянутым за волосы, но сегодня ясно, что давление в этом направлении существует.

Опубликованное 19 марта интервью было процитировано в некоторых немецких СМИ²² и подарило отделу информации Бундесбанка несколько часов оживленного обмена мнениями. Аксель Вебер позвонил мне и попросил отозвать мое высказывание. Но я не хотел этого делать, и отдел информации после этого заявил, что это высказывание является только моим личным мнением.

Это мое личное высказывание вскоре было признано мнением некомпетентного члена правления, кроме того, это было единственным высказыванием члена правления Бундесбанка, занимавшего честную позицию в преддверии принципиальных решений, которые были приняты 25 марта 2010-го в Лиссабоне и с 7 по 9 мая 2010-го в Брюсселе. Когда Аксель Вебер на совете ЕЦБ в ночь с 8 на 9 мая решил выступить против покупки государственных облигаций Греции, было уже поздно²³. Стрелки для поезда спасения были переведены уже многими неделями раньше, а именно нарушением принципа No-Bail-Out 25 марта в Лиссабоне, спустя неделю после моего интервью.

В Греции отказ от принципа No-Bail-Out вскоре привел к сдерживанию темпа реформ²⁴. Конечно, никто не может сказать, как дальше пошло бы развитие Греции при сохранении принципа No-Bail-Out. Это было бы не первое государственное банкротство Греции. С неизбежной после этого приостановкой обслуживания государственного долга отпали бы расходы на уплату процентов и погашение. Но закрытие первичного дефицита в государственном бюджете не было бы больше неразрешимой задачей. Кроме того, из-за отсутствия возможности брать новые кредиты этому не было бы никакой альтернативы. Грекам пришлось бы самим принимать решение о своем будущем. Не осталось бы даже образа злых немцев как проекционной поверхности для предотвращения конфликтов и отсрочки решения.

Прерывание выплат процентов и погашения государственного долга могло бы повлечь за собой неизбежное банкротство греческих банков. Но для Европейского валютного союза и ЕЦБ было бы намного дешевле спасти банки притоком капитала или гарантиями, чем помогать греческому государству.

Правда, и в случае с Грецией правильным был бы тот же самый общий вывод: «Цена, которую должник обязан был учитывать при любой форме неуплаты, это потеря его кредитоспособности на неизвестный период времени. А право самому решать, платить ли ему свои долги или нет, он, разумеется, не может использовать безнаказанно. Ценой за суверенитет страны-должника в случае угрозы сверхзадолженности является так называемая sudden stop (внезапная остановка) в платежном балансе»²⁵. Но в этом случае прекращение экспорта на проценты за погашение долга существенно разгрузило бы платежный баланс. В результате банкротство Греции дало бы возможность нового начала под суверенную ответственность на базе собственных ресурсов. Как и в случае с фирмами-банкротами, для государств тоже существовала бы возможность поставкой товаров или предоплатой получить деньги на жизненно необходимый импорт, например, энергии, медикаментов или исходных продуктов для промышленности.

Выход из евро?

Банкротство греческого государства или прекращение Грецией выплат по процентам и погашению не обязательно должно было бы означать также выбытие из еврозоны и возвращение к собственной валюте. В валютном союзе банкротство государственного образования в принципе не следует квалифицировать иначе, чем банкротство крупного предприятия. Для рынков случай Греции означал бы следующее: тот, кто покупает облигации стран – членов валютного союза, идет на такой же риск, как если бы он покупал облигации какого-либо предприятия-банкрота. Решающим фактором является платежеспособность эмитента.

Для Греции вопрос валюты был бы предметом взвешивания обстоятельств: через девальвацию было бы, конечно, легче быстро сократить накопившиеся за 12 лет убытки для греческой экономики. Ганс-Вернер Зинн считает временный выход Греции из евро лучшим действием. Она могла бы провести девальвацию, стать снова конкурентоспособной и позднее вновь вступить в союз с уже изменившимся обменным курсом. Таким образом, нужно будет изменить всего одну-единственную цену, а именно, валютный курс. И напротив, без изменения валютного курса пришлось бы снижать все цены и заработные платы для того, чтобы греческая экономика снова стала конкурентоспособной. Правда, из-за девальвации выросли бы внешние государственные долги, но их Греции, так или иначе, все равно пришлось бы простить²⁶. О низком доверии к имманентной стабильности единой валюты свидетельствует часто приводимый аргумент, что при выходе какой-либо страны из зоны евро рынки полностью потеряют доверие к будущему европейской валюты. И поэтому, дескать, Греции нельзя выходить из зоны евро²⁷. Самое большее, что могут потерять «рынки», это веру в будущее слабых партнеров в зоне евро, и это было бы не так уж плохо, потому что в этом случае эти страны были бы вынуждены активно завоевывать доверие своей политикой. Тогда их ситуация не будет отличаться от ситуации тех предприятий, у которых курс акций и процентная ставка по облигациям также определяются доверием рынка.

Кеннет Рогофф предлагает, чтобы Греция «установила что-то вроде шаббата для евро», чтобы сделать экспортную и туристическую отрасли экономики снова конкурентоспособными. Но он также говорит: «Если Греция выйдет, то рынки потребуют убедительных ответов на свои вопросы. Во-первых: какие страны должны в любом случае оставаться в зоне евро? И во-вторых: какова цена, которую Европа готова за это заплатить? Проблема заключается в том, что у европейцев нет убедительных ответов на оба эти вопроса»²⁸.

Без выхода из евро и связанной с этим девальвации новой валюты нужно будет добиваться снижения затрат через структурные реформы, в особенности через гибкие рынки труда. Наверняка это очень жесткий путь, но все равно не жестче, чем программа консолидации, которую Эстония собиралась взвалить на себя как следствие экономического кризиса и перед вступлением в зону евро.

Председатель ЕЦБ Марио Драги, будучи в девяностые годы государственным секретарем в итальянском министерстве финансов, санировал государственный бюджет и создал, таким образом, предпосылки для вступления в еврозону. Драги признается, что девальвация лиры в начале девяностых годов очень помогла итальянской экономике. Но он обращает внимание также на то, что действие девальвации без структурных реформ очень быстро сошло на нет. Кроме того, слишком большая девальвация ведет в большинстве случаев к большей инфляции, в результате которой процентные ставки по государственному долгу повышаются. В середине девяностых годов итальянскому государству пришлось уплатить Германии за свои облигации на 600 базисных пунктов больше²⁹.

Вопрос о банках

В наших дискуссиях в правлении Бундесбанка в первые месяцы 2010-го все больше запутывалось три круга вопросов, которые накладывались друг на друга. Это и сегодня регулярно происходит при таких дискуссиях:

1. Какой курс является правильным для государства с чрезмерной задолженностью – банкротство, реструктурирование долга, снижение расходов, повышение пошлин, структурные реформы и т.д.?

2. Следует ли усиление реформаторских сил, вызванное применением принципа No-Bail-Out, оценивать выше, чем вызванные банкротством социальные трудности, а также финансовые и моральные последствия?

3. Какие последствия имеет банкротство для банковской системы и в целом для доверия к финансовым рынкам, а также их функционирования?

На вопрос 1 всегда можно ответить только в определенный момент в контексте конкретного государственного бюджета в конкретной экономике: то, что было осенью 2009 г. правильно для Греции, ни в коем случае не должно считаться правильным для Испании летом 2012 г.

Вопрос 2 – это принципиальный вопрос политики формирования экономического порядка вне времени и пространства. Право государства делать долги должно быть неразрывно связано с его непременной обязанностью выплачивать их. Только если политики и граждане, которые их избирают, будут это точно знать и глубоко осознавать вопреки всяким разумным сомнениям, то можно предотвратить moral hazard (моральный риск), то есть тенденцию жить за счет других. Никакие интенсивные заданные нормы и контроль не могут компенсировать отказ от принципа No-Bail-Out или негативных последствий его ограничения.

Вопрос 3 необходимо решить или дать на него убедительный ответ до того, как фактически произойдет банкротство государственного бюджета или приостановление либо существенное ограничение выплат процентов и погашения государственного долга. Если банки имеют крупные портфели государственных облигаций, это означает:

– либо вытекающие из государственного банкротства убытки не должны быть настолько большими, чтобы они снизили собственный капитал отдельного банка ниже предписываемой законом нормы собственного капитала. Это привело бы к закрытию или банкротству соответствующего банка;

– либо возникающие у банка из-за государственного банкротства убытки собственного капитала должны быть компенсированы иным путем, например, поручительством государства или других органов с достаточной платежеспособностью, а также государственным участием в банке при необходимости, путем законного принуждения.

Последний путь применялся во многих государствах в период мирового финансового кризиса 2008–2009 годов (см. главу 6 и далее).

К сожалению, при установлении принципа No-Bail-Out в Маастрихтском договоре упустили, что это возможно лишь в том случае, если банковский кризис не является следствием государственного банкротства. Как уже упоминалось выше, в этом случае недостаточно учитывалось, что государственный долг в валютном союзе меняет свой характер:

Государство с собственным эмиссионным банком, который делает долги в собственной валюте, строго говоря, не может обанкротиться, скорее оно решит непреодоленную проблему долгов путем инфляции: правда, при этом вместе с национальной валютой теряют реальную стоимость и государственные облигации, но никогда не случается невыплат процентов и погашений, и поэтому у составляющего свой баланс в этой валюте банка также никогда нет потребности списания на государственные облигации. Для облигаций в иностранной валюте, которыми владеет банк, напротив, всегда существовал обычный риск валютного курса.

При том же качестве государственной политики риск государственных облигаций изменяется только из-за того, что в одном случае есть национальный банк в качестве Lender of Last Resort – кредитора последней инстанции, а в другом нет. Банкам это вообще не нравится, так же как и рейтинговым агентствам и большинству инвесторов на рынках. Распределение по степеням платежеспособности стран еврозоны даже настоятельно обосновывалось отсутствием Lender of Last Resort. Отсюда и давление на ЕЦБ в случае крайней необходимости неограниченно покупать государственные облигации для того, чтобы ограничить потери от колебания курса.

В своем высказывании презиент французского центрального банка Кристиан Нойер в декабре 2011-го открыто жаловался, что рейтинговые агентства лучше оценивают платежеспособность Великобритании, чем Франции, хотя и текущий дефицит, и уровень задолженности во Франции благоприятнее, чем на островах³⁰. Вольфганг Мюнхау написал на это в язвительном комментарии, что истинное различие состоит как раз в том, что Великобритания из-за своего национального банка не сидит в ловушке, в то время как Франция из-за отсутствия собственной валюты в экономическом отношении является субсуверенной зоной³¹.

Если бы банки и другие инвесторы в государственные облигации, но также и регуляторы в соответствующих национальных органах банковского контроля и в международных органах правильно понимали последствия принципа No-Bail-Out Маастрихтского договора, то никогда бы не случилось так, что в соответствии с соглашением «Базель-2» государственные облигации считаются не связанными с риском капиталовложениями, которые не нужно обеспечивать собственным капиталом. И уже давно бы установилось большее дифференцирование в процентных ставках по государственным облигациям в еврозоне.

С возникновением кризиса вокруг греческих государственных финансов пришлось в спешном порядке учиться. Требования к собственному капиталу, как регулятору, были в целом значительно обострены³², и обсуждается вопрос, чтобы ввести квоты на минимальный размер основного капитала для банков, которые независимы от оценки риска соответствующего портфеля инвестиций³³.

Во всяком случае, совершенно ясно, что признаком кризисного развития не является то, что инвесторы во всем мире по-новому оценивают специфический риск государственных долгов еврозоны у банков, страховых компаний, фондов и у частных компаний по управлению имуществом. Это означает, что они на какое-то переходное время расстаются нетто с банковскими фондами, пока не получат желаемую новую структуру портфеля. Это в соответствии с тенденцией повышает процентную ставку для всех тех государств в еврозоне, которые не обладают действительно первоклассной платежеспособностью.

Однако подобные вопросы, как уже упоминалось, практически вовсе не обсуждались до тех пор, пока не разразился кризис вокруг греческих государственных финансов. Когда кризис уже наступил, применение принципа No-Bail-Out в психологическом и политическом плане уже было невозможно до тех пор, пока не было представлено решение для банковской проблемы.

Вероятно, самая большая ошибка, которая была сделана тогда, заключалась именно в этом пункте: греческий бюджет спасали для того, чтобы спасти греческие государственные облигации, и не думали о том, что весной 2010-го было бы намного дешевле сконцентрироваться на защите банков. Этим бы не повредили принципу No-Bail-Out.

В июне 2011-го требования немецких банков к греческим должникам составляли еще 28 млрд €. Даже осторожный Бундесбанк оценивает «непосредственные обременения» немецких кредитных институтов из невыплаты этих требований как «удобные для пользования»³⁴. В случае банкротства Греции банкам не нужно было бы возмещать все убытки гарантиями или приливом капитала, а лишь той частью потерь, которая могла бы опустить собственный капитал банков ниже регулятивного минимума. В случае Германии львиная доля греческих государственных облигаций так и так лежала в двух банках, которые уже находились под государственной программой спасения, а именно в Коммерцбанке и Хипо Реал Эстейт.

Последовательное применения принципа No-Bail-Out в случае Греции наверняка бы повысило недоверие рынков к другим странам еврозоны, но одновременно значительно подстегнуло бы их желание помочь самим себе. И в этих случаях государственную подушку спасения нужно было бы ограничить тем, чтобы помочь банкам гарантиями и собственным капиталом для того, чтобы в любое время выполнялись необходимые регулятивные квоты собственного капитала в совокупном капитале.

В течение многих лет регулирование банков на национальном и международном уровне было рассчитано на то, чтобы проводить все более точную выверку рисков требований собственного капитала. Это создавало мнимую безопасность. Как мировой финансовый кризис 1997–1999 годов, так и кризис вокруг греческих государственных финансов, начинались с того, что «проверенные» модели рисков вдруг больше не действовали. Классы активов, которые оценивались как ААА, в период мирового финансового кризиса вдруг стали toxik assets (токсичными активами), а в случае Греции пришлось извлечь горький опыт из того, что и государственные облигации могут иметь риск неплатежей.

Источник: Экспертный совет по общеэкономическому развитию, заключение за 2010/11, Висбаден 2010, с.54. Страны БМР – это страны, которые представляют отчеты Банку международных расчетов.

Экономист в области конкуренции Мартин Хельвиг тем временем считает, что банки должны держать в целом 20 % или даже 30 % собственного капитала³⁵. Аргумент, что собственный капитал очень дорогой и что такие цели для собственного капитала чрезвычайно ограничивают выдачу кредитов, он считает чисто защитным утверждением банковского лобби³⁶. Хельвиг выступает также за то, чтобы полностью отказаться от оценки рисков банковской деятельности, каждое вложение денежных средств, каждый кредит должен быть защищен собственным капиталом. Он заявляет:

«Представление о том, что мы можем измерять риски, является иллюзией. Здесь мы имеем дело с соотношениями, которые невозможно измерить стационарной моделью распределения и которые с течением времени постоянно меняются. В количественных моделях общается сверхточность, которая в конце оказывается иллюзией. Использование моделей риска хотя и полезно, потому что вынуждает банки систематизировать риски и составлять себе консистентные представления об этом, но проблематично, если банки нацелены на него во внутреннем управлении, утверждении стратегии предприятия или в размере собственного капитала. Размер собственного капитала не должен зависеть только от того, какие риски ты признал»³⁷.

Для этого вывода государственные облигации Греции являются самым лучшим примером. Какая польза банку от самой прекрасной модели риска, если во всем банке, очевидно, никто своевременно не поинтересовался реальными условиями в Греции или не задумался о логическом значении принципа No-Bail-Out. Тот, кто в банковском мире в таких вопросах проявил необходимую осторожность, разумеется, заработал за многие годы меньше, чем оптимисты. В хорошие времена карьерные шансы оптимистов в банковском мире были заметно лучше, и это, очевидно, всегда ведет к тому, что принцип осторожности в банках в продолжительные хорошие времена находится под угрозой³⁸. Тот, кто с небольшим собственным капиталом совершает якобы хорошие сделки, имеет также на длительное время хорошие доходы. То есть строгие предписания по собственному капиталу служат для того, чтобы защитить банки от самих себя. Но все-таки интересно, что оба крупных швейцарских банка, Credit Suisse и UBS, которые после недавней реформы рассматривают строгие швейцарские предписания по собственному капиталу как конкурентное преимущество³⁹, и англичане в своих требованиях к их банковской системе тоже хотят пойти значительно дальше, чем в настоящее время запланировано в ЕС⁴⁰.

Инфекция, брандмауэр и базуки

Тот вывод, что государственные облигации стран еврозоны из-за отсутствия национальной валюты несут в себе специфические риски, стал распространяться, как уже говорилось, только с начала греческого кризиса у инвесторов, в том числе и у банков. Это привело не только к переоценке облигаций Греции и других стран еврозоны с особенно критическим развитием государственной задолженности, но и в целом к большой осторожности по отношению к государственным ценным бумагам из еврозоны.

Следствием изменения долговременных оценок риска на перспективу является также изменение состава портфелей инвестиций. Одного этого результата было бы уже достаточно, чтобы понизить на некоторое время спрос на государственные ценные бумаги определенных стран еврозоны с соответствующими последствиями для возможностей сбыта и процентных ставок.

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Паутина Судеб

Самойлова Елена

Случается, что путешествие начинается там, где его совсем не ждали, а свадьба лучшей подруги едва не...

Ангел Кумус

Васина Нина

«Ангел Кумус» - книга о женщинах, мужчинах, детях, животных и богах.Однажды женщина решила спрятатьс...

О мастерах старинных 1714 – 1812

Шкловский Виктор

Замысел книги о старинных русских мастерах-изобретателях возник вскоре после окончания Великой Отече...

Марко Поло

Шкловский Виктор

Путешественник и торговец XIII века, Марко Поло (1254–1325), родился в семье венецианского купца. В ...

Повесть о художнике Федотове

Шкловский Виктор

Над книгой о художнике П. А. Федотове В. Шкловский работал в 1934 году. В 1936 году, на обсуждении р...

Мания

Потемкин Александр

Мания.Интрига новой книги Александра Потемкина строится вокруг разлива современной эротомании во все...