Европе не нужен евро Саррацин Тило

Но добавилось еще одно затрудняющее положение, связанное с тем, что по правилам Базельской комиссии инвестиции банков в государственные ценные бумаги не обязательно должны покрываться собственным капиталом. Это превратило государственные облигации в инвестиции, которые, очевидно, были особенно привлекательными для банков41. Но 2009 год изменил эту оценку. Европейская служба по банковскому надзору потребовала в ходе стресс-теста в ноябре 2011-го, чтобы банки до середины 2012-го увеличили свой собственный капитал на 9 %, для того чтобы справиться с угрозой потерь по государственным ценным бумагам, например, в рамках реструктурирования долгов Греции42.

Долю собственного капитала банк может повысить за счет приобретения новых средств или снижения объема инвестиций и кредитов. В последние два года банки прежде всего шли по последнему пути. По этой причине многие пытались уменьшить свое участие в государственных ценных бумагах в евро, а это тоже вызвало падение курсов по многим облигациям и повышение процентных ставок.

И наконец, продолжающиеся дискуссии вокруг курса финансовой политики отдельных стран еврозоны и явный провал все новых саммитов по спасению превратились в самостоятельный обременительный фактор и подпитывали сомнения в продолжении существования евро, которые особенно раздувались в англосаксонской прессе. За результатом аукционов облигаций стран еврозоны очень внимательно следили, и иногда они комментировались с паническими нотками. Банки стали проявлять все большую робость при одалживании друг другу денег на межбанковском рынке, они предпочитали вкладывать избыточные деньги под низкий процент, но надежно, в ЕЦБ. Эта тенденция все еще удерживается весной 2012-го. У европейских банков появилось все больше трудностей доставать доллары, потому что банки за пределами зоны евро стремились сократить свои позиции в евро.

Такое развитие все настоятельнее требовало улучшения доверия к развитию государственных финансов стран еврозоны. В ноябре 2011-го по этому поводу высказался научно-консультативный совет при федеральном министерстве финансов: «Нынешний кризис формировался до сих пор повсеместно как кризис государственных финансов различных государств еврозоны, который оказал значительное обратное воздействие на функционирование финансовых рынков. Кризис государственных финансов в основном можно объяснить структурными проблемами стран-членов. Массивные обратные связи между государственными финансами и финансовыми рынками внушают опасения, что без радикальных экономических и политических реформ еврозона в своей нынешней форме не сможет продолжительное время существовать»43.

Дирекция ЕЦБ встревожилась и в своем докладе о финансовой стабильности в декабре 2011-го выявила четыре ключевых риска для финансовой стабильности в еврозоне:

– инфицирование негативными обратными связями между проблемами государственных финансов, финансового сектора и экономическим ростом44;

– узкие места в банковском секторе в еврозоне45;

– падение конъюнктуры, растущие кредитные риски для банков и негативные последствия более ограничительной выдачи кредитов;

– различия между крупными глобальными экономиками и риском резкого замедления глобального роста46.

Президент ЕЦБ Драги, выступая 19 декабря 2011-го перед комитетом по валютным и экономическим вопросам в Европейском парламенте, предостерегал от нового банковского кризиса47, и ЕЦБ решился на необычный шаг: выдать банкам на три года в неограниченном количестве деньги по действующей актуальной процентной ставке рефинансирования эмиссионного банка. Таким образом, было выдано на трехлетний срок в декабре 2011-го 489 млрд € и в феврале 2012-го еще 530 млрд €. Этим банкам были облегчены как выдача кредитов частным лицам, так и покупка государственных ценных бумаг, по меньшей мере краткосрочных48.

Правда, это были не «радикальные экономические и политические реформы», которых требовал научный совет при федеральном министерстве финансов, но все-таки крепкая поддержка испытывающим трудности рынкам капитала на пути к ним.

В результате процентная надбавка на облигации Испании и Италии значительно снизилась по отношению к немецким федеральным облигациям. Тем не менее давление, в особенности в англосаксонской зоне, продолжалось. Там снова и снова звучали требования применить «базуку» или укрепить «брандмауэр», повысив объем ЕSМ (Европейского стабилизационного механизма)49. То обстоятельство, что прежде всего Германия хотела ужесточить условия при втором пакете помощи Греции, считалось наступлением на солидарность в еврозоне50. Наступившее ослабление напряженности на рынках воспринималось многими предприятиями, банками и страховыми компаниями весной 2012-го как искусственное и фундаментально хрупкое. Поэтому все больше банков и предприятий вооружаются оговорками в договоре против распада еврозоны и строят свою политику инвестиций и рефинансирования по возможности так, чтобы при возврате к национальным валютам не возникло никаких проблем при составлении балансов51.

За всеми этими заботами очень легко забывается суть проблемы: по отношению к государственному должнику есть только проявление недоверия рынков, которое выражается в повышении процентных ставок и волны спекуляций, если те не справляются со своими финансами. Но это всегда является выражением политической несостоятельности. От этого не спасут ни брандмауэры, ни базуки. Поэтому банки и рынки постоянно оказывают давление на фонд солидарной ответственности, который охватывает всю еврозону.

Евробонды

При всех дискуссиях по спасению всплывало, как лохнесское чудовище в летнем озере, постоянное требование евробондов. Ответственность путем совместно выпущенных облигаций является ультимативной подушкой безопасности. Она предлагает гарантии, фондовые решения и брандмауэры любого рода и объединяет за выпущенными таким образом облигациями финансовые возможности всей еврозоны.

Естественно, евробонды выдвигают на передний план моральные риски (moral hazard). Ведь предыдущий опыт показывает, что страны со слишком высокой задолженностью в соответствии с тенденцией серьезно воспринимают только рынки. И только осенью 2011-го, когда процентная надбавка по отношению к немецким облигациям выросла до угрожающих размеров, в Италии заработали государственные меры по экономии52. Поэтому с немецкой точки зрения евробонды можно было признать лишь в том случае, если все остальные страны будут готовы подчиниться в известной степени немецкой «финансовой диктатуре». Правда, формально все государства еврозоны несут солидарную ответственность за евробонды. Но фактически страны с менее солидной финансовой политикой с помощью евробондов будут освобождены от экономических последствий своих финансовых действий, в то время как более эффективные страны возьмут на себя дополнительные риски ответственности.

А так как совместная ответственность означает также совместные решения по финансово-политическим вопросам, то евробонды в конечном итоге подразумевают обобществление финансово-политических решений в еврозоне. Но так как согласно любому допустимому правилу принятия решений (численность населения, ВВП, одинаковая весомость голоса на страну-члена) менее эффективные в финансовом отношении страны в Европе имеют большинство, то евробонды не означают ничего иного, как ультимативное обобществление финансовой политики за счет сильных в финансовом отношении стран.

Евробонд – это самое последовательное из всех мыслимых отрицаний принципа No-Bail-Out. Поэтому постоянно повторяющееся требование введения евробондов в большинстве случаев не является выражением особого непонимания со стороны тех, кто их требует, а это плод познания того, что только таким образом можно способствовать достижению совершенно иных целй. Для этого может быть интересным взгляд на различные группы, требующие евробондов:

– В немецкой политике за евробонды в большинстве своем голосуют представители СДПГ, зеленых и партии левых. При этом они проявляют глубокое непонимание не только психологических предпосылок и объективных общих условий солидного государственного финансового хозяйства (см. главу 7), но также источников немецкого благосостояния. Кроме того, они действуют под влиянием типично немецкого рефлекса, по которому покаяние за Холокост и мировую войну окончательно совершится лишь тогда, когда мы предоставим все наши интересы, в том числе и наши деньги, в европейские руки.

– Большими друзьями евробондов являются части банковского мира и вообще большинство крупных институциональных инвесторов, работающих на международном уровне. Этим была бы создана новая ликвидная инвестиционная касса, которой не нужно было бы бояться сравнения с американскими государственными облигациями. И если когда-нибудь еврозона распадется, то за каждым выпущенным до этого евробондом будет стоять вся финансовая мощь Федеративной Республики Германии.

– За евробонды выступают все южные страны еврозоны, включая Францию. Это обобществление ответственности, бесспорно, делает еврозону более стабильной. Но оно также вынуждает к ведению хозяйственной деятельности из общего финансового котла и, очевидно, является сутью того, что французский президент Саркози понимает под единым правительством по вопросам экономики и финансов, которого он постоянно требует.

– Наконец, за евробонды выступает Европейская комиссия. Совместная финансовая политика, которой она добилась силой, принесет ей большое усиление ее власти.

– За евробонды или другие формы совместной ответственности за государственные обязательства выступают также все экономисты, считающие, что валютный союз без Lender of Last Resort (кредитора последней инстанции) по сути своей нестабилен. Это значительное меньшинство экономистов Германии и большинство экономистов Великобритании и США.

– Есть предложение экспертного совета по общему экономическому развитию создать для отдельной части накопившейся задолженности стран еврозоны общий долговой фонд53, также направленный в сторону евробондов (см. главу 7).

В середине 2011-го Ангела Меркель пришла наконец к пониманию того, что евробонды занимают лишь последнее место в интеграции финансовой политики. С одной стороны, это верно, но, с другой стороны, здесь при этом уже можно различить контуры опасного «компромисса», который мог бы повторить основную ошибку Маастрихтского договора:

– В то время компромисс заключался в том, чтобы к финансовой стабильности бюджетов предполагалось добавить д-марку в обмен на принцип No-Bail-Out и положения Маастрихтского договора. Но в действительности из этого реализован был лишь отказ от д-марки.

– Далее компромисс мог бы состоять в том, чтобы разрешить евробонды в обмен на эффективные стабилизационные нормы ЕС для национальных бюджетов. Реально из этого будет осуществлена только первая часть. В главе 8 будет еще показано, что невозможно принудить национальные бюджеты к финансовой надежности лишь внешними нормами.

Lender of Last Resort

Особую проблематику, вытекающую из того, что ЕЦБ для национальных государств еврозоны не является Lender of Last Resort, я уже описывал неоднократно. Она является центральной для валютного союза без общей государственной крыши.

После своего вступления в должность президент ЕЦБ Марио Драги в ноябре и декабре 2011-го много раз очень ясно повторял, что денежно-кредитное государственное финансирование от ЕЦБ с Маастрихтским договором исключено и исключается на будущее. Тем не менее он защищал принятую 9 мая 2011 и расширенную в августе 2011-го программу покупки государственных облигаций для ЕЦБ, потому что это гарантировало функционирование механизма трансмиссии в области денежной политики.

Эта ограничительная позиция встретила в англосаксонском мире широкое недовольство. Миллиардер и управляющий хедж-фондом Джон Паулсон потребовал в Financial Times от 15 декабря 2011-го в одноименной статье «The eurozone needs a post-Lehman style forewall» («Еврозоне нужен брандмауэр в стиле пост-Lehman») и предложил ЕЦБ «независимую программу гарантий». Благодаря этому Испания, Италия и другие страны должны получить возможность рефинансировать у ЕЦБ свои долги, по которым наступил срок платежа, «под умеренные проценты». Таким образом, европейский банковский сектор можно будет уберечь от заражения кризисом государственных долгов в еврозоне54.

Правда, ЕЦБ не является кредитором последней инстанции для государств, но в его задачи входит также, чтобы он стал им для банков. И эту задачу он выполнил двумя выделениями в совокупности свыше одного триллиона евро на три года, 21 декабря 2011-го и 29 февраля 2012-го. Законно также, когда банки используют эти деньги на покупку государственных облигаций. Это довольно надежный бизнес, если эти облигации выпущены не более чем на три года, и сейчас на них начисляются более высокие проценты, чем ставка рефинансирования ЕЦБ, в настоящее время 1 %. Президент Франции Саркози не смог не указать на возможность перенаправить кредиты ЕЦБ в сторону государственных бюджетов. Драги сам предпочел выразить надежду на то, чтобы улучшившиеся возможности рефинансирования банков использовались для выдачи кредитов предприятиям.

Во всяком случае, на этом примере хорошо видно, какими нечеткими являются переходы между уставной задачей ЕЦБ для стабилизационного рефинансирования банковского сектора, с одной стороны, и сомнительной помощью для рефинансирования государственного долга, с другой.

Но эта нечеткость также рискованна, потому что она смазывает ответственность. «С учетом оступающихся банков следует опасаться, что Центральный банк даст подтолкнуть себя еще и на другие шаги. Все должно иметь свои границы. В первую очередь свои бюджеты должны приводить в порядок государства, они также имеют права и обязанности заставить подтянуться свои неблагополучные банки. Центральный банк может помочь при преодолении трудностей, но он не может взять на себя бремя с опережающим послушанием»55. Томас Майер, главный экономист Дойче Банка, продвинулся немного дальше. В конце 2012 года он в известной степени официально высказал оценку, что ЕЦБ «часть долгов уменьшит за счет раздувания инфляции»56. Это возможно сделать разными путями, в том числе и без покупок государственных облигаций, просто продолжением легкой денежной политики.

Политика спасения и основной закон

В моей профессиональной жизни мне часто приходилось иметь дело с юристами, и от этого у меня надолго остались яркие впечатления. Одно из них я испытал осенью 1988 года. В то время я работал в федеральном министерстве финансов руководителем отдела «Финансовые вопросы транспорта, инвестиции в транспорт», отвечая, в том числе, за соблюдение Закона о финансировании муниципального транспорта. Этот закон регулировал участие Федерации в финансировании в муниципальный транспорт. Как и при других регулируемых основным законом общегосударственных задачах по конкретному исполнению законов, он давал повод для конституционных споров между Федерацией и землями, которых во второй половине восьмидесятых годов стало намного больше.

Я не понимал логики, по которой наши юристы по вопросам конституционного права, а также Федеральный конституционный суд позиционировали себя в таких вопросах, и об этом я стал спрашивать ответственных руководителей отдела по конституционным вопросам, советника министерства Шеффера во время нашей совместной прогулки вдоль Рейна57. Я спросил его: «Скажите, господин Шеффер, по каким критериям вы составляете свое мнение, когда вам нужно написать конституционное заключение?» – «Во-первых, я рассуждаю, какое решение предположительно может вынести конституционный суд».– «А по каким меркам конституционный суд делает свое заключение?» – «Они смотрят на бундесрат (парламент)». – «Что это означает?» – «Очень прото, если голоса в парламенте разделяются при незначительном большинстве, то, вероятно, предлагаемое изменение противоречит конституции. Если же в бундесрате преобладающее большинство выступает за изменения в законе, тогда оно, по всей видимости, соответствует конституции». Я был ошеломлен, узнав, что в Конституционном суде решающим критерием был скорее ориентированный на расстановку политических сил здравый рассудок, чем глубокое понимание сути дела конституционных вопросов.

Тогда я понял, что никогда не буду противопоставлять Федеральный конституционный суд широкому политическому течению. Так же обстояло дело с различными решениями вокруг евро. Приняв принципиальное решение по Маастрихтскому договору от 12 октября 1993-го, Федеральный конституционный суд уже подчеркнул главенство политики по отношению к конституции:

«Между тем здесь поднимается не конституционно правовой, а политический вопрос. Осуществление валютного союза без одновременного или следующего непосредственно за ним политического союза является политическим решением, за которое должны нести политическую ответственность назначенные для этого органы. Если выяснится, что желаемый валютный союз невозможно осуществить без (еще не желательного) политического союза, то для этого потребуется новое политическое решение, которое должно приниматься так же, как и предыдущее»58.

Представляя жалобу стабилизационного механизма евро, Дитер Мурсвик в мае 2010-го, будучи процессуальным представителем депутата бундестага Петера Гаувайлера, аргументировал, с моей точки зрения, очень убедительно:

«Нарушение принципа No-Bail-Out с помощью стабилизационного механизма евро является не разовым, так сказать, точечным нарушением договора. Более того, постоянно нарушается правовая концепция, которую содержит договор для обеспечения стабильности денег, с помощью рассматриваемых в этой связи различных «пакетов спасения», которыми Европейский союз и страны еврозоны обходят запрет No-Bail-Out и заменяют его совершенно другой концепцией общей ответственности за трансфер… То, что происходит со стабилизационным механизмом в контексте с принятым ранее решением о помощи Греции, это де-факто изменение основной концепции договорных положений по обеспечению стабильности евро. В политическом плане можно спорить о том, целесообразен ли такой отход от прежней концепции. Однако в юридическом отношении такое фундаментальное изменение концепции возможно только путем официального изменения договора. Законы об одобрении Маастрихтского договора и последующие договоры не дают никакой основы для такого фундаментального изменения концепции»59.

От этого главного аргумента Федеральный конституционный суд уклонился, вынеся следующее решение:

«Поскольку податель жалобы… жалуется также на не предусмотренное договором изменение… концепции для обеспечения стабильности цен, то его конституционная жалоба недопустима… Податель жалобы недостаточно обоснованно изложил, в какой мере внутригосударственные требования к особой ответственности немецких законодательных органов в европейском интеграционном процессе… могли быть соблюдены… В особенности не требуется решения о том, когда меры немецкой государственной власти, не имеющие отношения к договору, в состоянии влиять на первенствующее право союза или дополнять его материально и конституционально, и могут быть обжалованы в процедуре жалобы Конституционному суду на закон об одобрении международных договоров»60.

Когда Федеральный конституционный суд назвал относящиеся к делу доводы подателя жалобы в целом недостаточно обоснованными, он уклонился от высказывания о том, имеет ли место при мерах по оказанию помощи фундаментальное изменение концепции договорных положений и как его следует оценивать с конституционной точки зрения. Иоахим Ян назвал решение «Carte blanche» («карт-бланшем») и очень метко сформулировал свою политическую сущность:

«У очень большой коалиция спасателей евро сейчас свободный путь: Федеральный конституционный суд недвусмысленно пояснил, что он может пресечь действия политики только при явном превышении внешних границ. А она, впрочем, имеет единоличное право оценивать вероятность бюджетных рисков и их посильность для экономики. То, что в трансфертном союзе не должно быть автоматизма, как одновременно заявил председатель суда Андреас Фоскуле, это не что иное, как признание только на словах. Так как такая динамика уже заложена в сегодняшней финансовой подушке спасения. А по-настоящему действовать это начнет после запланированного расширения и увековечения».

У решения есть далеко идущие логические связи. Обозначенная им свобода действий в финансовых вопросах ставит под сомнение надежность конституционного тормоза для задолженностей, до того как он вообще приобрел практическое значение:

«Кто хочет, тот пусть прочтет из решения по меньшей мере аргумент против введения евробондов. Но четких границ оно, к сожалению, не установило. Вероятно, не желая этого, судебное решение указывает сторонникам все новых спасательных пакетов даже лазейку: долговой тормоз, который бундестаг даже включил тем временем в Основной закон, действует, правда, для взятия кредитов, но – по крайней мере по тексту – не для принятия на себя гарантий. Судьям из Карлсруэ явно нечем было бы возразить, если бы дюжина политиков по вопросам бюджета во время будущей паники в связи с кризисом сразу бы гарантировала десятикратную сумму годового федерального бюджета в пользу государств-должников Греции, Италии, Испании и Португалии. Ведь формально бюджетное право – якобы главное право любого парламента – даже тогда было бы не нарушено»61.

Маленьким утешительным призом было только то, что суд укрепил права депутатов бундестага, подтвердив, что немецкий бундестаг не может передать свою ответственность за бюджет какими-то неопределенными полномочиями в области бюджетной политики другим действующим лицам. Любая крупная, связанная с расходами мера солидарной помощи Федерации должна быть каждая в отдельности одобрена бундестагом62.

Этим решением повсеместно провалилась попытка создавать барьеры национального права против дальнейших изменений содержания и основных условий валютного союза. Что бы бундестаг ни принял большинством голосов, все будет также осуществимо. Однако решение заметно ограничило автономную свободу действий федерального правительства. И это тоже прогресс. К тому же конституционный суд уже один раз «подправил», когда он 28 февраля 2012-го решил, что решения о важных мерах по оказанию помощи по спасению не должны приниматься небольшой специальной комиссией63.

С хорошим обоснованием можно аргументировать, что постоянный механизм стабилизации евро ЕSМ представляет собой такой широкий шаг в направлении к трансфертному союзу и союзу по материальной ответственности, что он уже больше собственно не покрывается Основным законом, несмотря на парламентскую оговорку. Так как Федеральный конституционный суд, очевидно, не намеревается проводить здесь определенную границу, то эксперты по административному праву Вольфганг Каль и Андреас Глазер предложили провести народный референдум, который будет назначен бундестагом. Этим они хотели освободить «Федеральный конституционный суд от бремени решения все или ничего, так как внутренний конфликт грозил разорвать суд изнутри… или принципом демократии, или принципом правового государства»64. Идея хороша, но она может быть реализована только с точки зрения политического благоразумия. Оружие административного права с принятием решения Федерального конституционного суда по европейскому стабилизационному механизму стало тупым.

Шестнадцать саммитов по кризису и много спасательных зонтиков

25 марта 2010-го главы государств и правительств стран еврозоны заявили о своей готовности при необходимости дополнительно предоставить Греции к средствам МВФ собственные двусторонние кредиты.

По отношению к принципу No-Bail-Out это был первоначальный случай грехопадения, он привел в провозглашенном бундестагом 7 мая 2010-го законе о финансовой стабилизации валютного союза65 к правомочию на гарантии для федерального правительства на 22,4 млрд €.

И только 14 дней спустя, 22 мая 2010-го, бундестаг принял закон о стабилизационном механизме евро66. Он дал право федеральному правительству «брать на себя гарантии всего до 123 млрд €, если эти чрезвычайные меры необходимы для сохранения платежеспособности пострадавших государств, для того чтобы обеспечить финансовую стабильность в валютном союзе».

Этот закон стал следствием саммита по кризису от 7 мая 2010-го, на котором было принято принципиальное решение о «зонтике спасения» евро, который в последующие недели был наполнен содержанием. Так, от одного саммита по кризису к другому продолжалось в течение следующих 18 месяцев. Таким образом «Европейский фонд финансовой стабилизации» (ЕФФС), гарантированный странами еврозоны фонд для уплаты долгов, многократно «укреплялся» и «делался более гибким».

Повышение максимального объема гарантий от Германии с 123 млрд € до 211 млрд € с принятым 13 октября 2011-го Законом об изменении стабилизационного механизма приобрело силу закона67. Временный ЕФФС должен быть заменен на Европейский стабилизационный механизм (ЕSМ). Осенью 2011-го существовало представление, чтобы использовать средства из долгового фонда как «эффект рычага» и для относительно надежных кредитных траншей других кредиторов. Это в итоге не состоявшееся усилие не увеличило бы, правда, объем ответственности, но увеличило бы вероятность того, что ответственность наступит. Рамки ответственности ЕФФС – это только часть прямой и косвенной общей ответственности Германии, а она в сумме выше, чем в два раза.

Многочисленные саммиты по кризису выполняли не только постоянную работу по перестройке и увеличению «зонтика спасения» евро. Они, кроме того, прилагали усилия для установления лучших норм по стабилизации для национальных бюджетов и для большей экономической и финансово-политической координации. Казалось, что на этом саммите был достигнут «прорыв», но спустя несколько дней после этого выяснилось, что всплыли новые вопросы, а на старые вопросы были даны неверные ответы.

Корреспондент газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг» FAZ в Брюсселе, Вернер Мусслер, писал в декабре 2011-го по поводу своего опыта с 16 саммитами по кризису за два года: «Уже в течение двух лет мы ездим в режиме кризиса, а конца не видно… До следующего заседания всегда есть время подумать. Но какое отношение имеет обсуждавшееся ранее с остальными проблемами и как это сказывается на главном? Можем ли мы сказать, как будут обстоять дела с валютным союзом через два, три года? Будет ли он еще существовать?.. Особенность нахождения решений в ЕС заключается в том, что компромиссы на саммите оставляют много места для интерпретаций, чтобы после этого все оказались в выигрыше. Однако это только означает, что многие вопросы остаются нерешенными»68.

Так продолжалось и после декабря 2011-го, а изменений не видно и к весне 2012-го, ко времени выхода в свет этой книги.

Покупка облигаций ЕЦБ: Изгнание из рая

Первоначальное грехопадение, связанное с принципом No-Bail-Out, состоялось в Европейском совете 25 марта 2010-го в Лиссабоне. А первородное грехопадение относительно запрета денежного государственного финансирования произошло в ночь с 8 на 9 мая 2010-го на телефонной конференции ЕЦБ и советов центральных банков. Это произошло непредвиденно, но не без чьей-либо вины. Бундесбанк и его президент за недели до решения в Лиссабоне упустили возможность занять достаточно твердые позиции. Не действовали больше убеждения, которые нашел Аксель Вебер, после того как на телефонной конференции совета ЕЦБ в ночь на 9 мая было принято роковое решение против возражений его и Юргена Штарка: «Покупка государственных облигаций таит в себе значительные риски для стабилизационной политики, и я критически смотрю на эту часть решения»69.

В политике для официального высказывания был и благоприятный момент, когда еще можно было повлиять на динамику развития. Но в Бундесбанке его определенно упустили. То есть, если кризис был настольно серьезным, что требовал нарушения договора при государственных поддержках госбюджетов, тогда он действительно был достаточно опасным, чтобы оправдать обход запрета денежного финансирования со стороны ЕЦБ. Катастрофа в тогдашнем решении о покупке облигаций Греции, Португалии и Ирландии заключалась не во влиянии на денежную политику. Эта политика тогда еще поддавалась управлению, она остается управляемой и в 2012-м, когда закупленные запасы достигли объема 230 млрд € (состояние на февраль 2012-го).

Запрет денежного государственного финансирования можно сравнить с состоянием целомудрия, для сохранения которого необходимо соблюдение определенных границ. Но после того как физическая преграда была однажды преодолена, для дальнейших действий больше не существует убедительных объективных границ.

Чисто формально можно даже привести такие аргументы, как это сделали президент ЕЦБ Трише и большинство членов совета центральных банков: первичного финансирования государственных бюджетов не будет, покупка облигаций будет осуществляться исключительно на вторичном рынке. То, что это создавало только экономические предпосылки, для того чтобы открыть для заинтересованных стран первичный доступ, было написано на следующей странице. Программа покупок превратилась в постоянное мероприятие и год спустя была расширена на Испанию и Италию. С ростом запасов ненадежных облигаций в своем портфеле ЕЦБ утратил часть своей свободы мнения и принятия решений: сейчас уже было невозможно высказываться за банкротство или урезание долгов стран, заинтересованных в программе покупки облигаций. Это создало бы большие пробелы в собственном капитале ЕЦБ или истощило его, а также потребовало бы дополнительных денежных взносов акционеров.

Поэтому уже было невозможно объективно анализировать, например, проблемы Греции: в 2012-м государственная задолженность Греции без второго пакета помощи достигла бы 190 % ВВП. Выплата процентов по ней требовала 8 % ВВП, государственный дефицит все еще составляет 7 %, а дефицит доходно-расходного баланса также около 7 % ВВП70. Эти совершенно абсурдные цифры взывают к банкротству или очень сильному урезанию долгов. И чтобы спасти репутацию ЕЦБ, во избежание формального дефолта нашли сюрреалистичное решение – сподвигнуть банки на «добровольный» отказ от части их требований. Это еще больше повысило недоверие рынков к государственным облигациям еврозоны, так как если не было формального невозврата кредита – ведь отказ от долгов был «добровольным»,– то ничего не выплачивали и компании по страхованию кредитов, даже если договоры были заключены, так как это предполагало формальную констатацию неуплаты кредита. Достигнутая в октябре 2011-го договоренность о «добровольном» отказе от долгов частных кредиторов оказалась для рынков капитала снарядом, разорвавшимся в канале ствола, после чего в Европейском совете в декабре 2011-го было решено в будущем полностью отказаться от урезания долгов в подобных случаях. Это превращает сверхзадолженность в кризисных государствах в постоянную и доводит логику спасения до абсурда, к тому же из-за этого драматично повышается бремя согласований фискальных программ режима экономии71.

Общая ответственность Германии: риски и вероятности

Статиcтика различных поручительств, гарантий и авансовых платежей немного напоминает состояние ледового спортивного дворца в Бад-Райхенхале72: если крыша не обваливается, что наблюдалось в течение десятилетий, значит, нет и никаких убытков. Но если она обваливается, то ущерб огромен. Нет только специалиста по контролю состояния, который бы заранее мог надежно рассчитать вероятность и стоимость обвала для программ спасения евро.

Для сравнения можно привести еще один пример: сторонники атомных электростанций в течение десятилетий указывали на то, что риск «GAU» (максимально опасной возможной аварии) из-за плавления стержней следут оценивать как крайне незначительный. Тем не менее из-за этого маловероятного случая все равно возможна крупная, очень опасная авария. Этой аргументации в основном придерживались политики в области энергетики вплоть до событий на АЭС «Фукусима». А теперь выступают за прекращение использования атомной энергии.

Когда Ганс-Вернер Зинн в феврале 2011-го впервые составил из различных компонентов список общих рисков гарантий Германии73, политики встретили его так же, как когда-то 40 лет назад было с критиками атомной энергии: здесь теоретические риски суммировались с минимальной вероятностью наступления. Но сами расчеты, которые регулярно актуализировал Институт экономических исследований, в конечном итоге нельзя было подвергать конструктивной критике. Весной 2012-го расчет приходящейся на долю Германии ответственности перспективно выглядел следующим образом:

– 190 млрд € – доля Германии в ЕSМ

(22 млрд € наличными, 168 млрд € в качестве гарантий)

– 15 млрд € – доля в МВФ на «зонтики спасения»

– 12 млрд € на поручительства из бюджета ЕС (ЕФФС)

– 253 млрд € на поручительства для ЕФФС

(включая 20 % потенциал увеличения)

– 2 млрд € на долю в МВФ в пакете спасении для Греции

– 94 млрд € для покупки ЕЦБ государственных облигаций при прекращении платежей стран, переживающих кризис

– 197 млрд € на обязательства для системы TARGET при прекращении платежей стран, переживающих кризис71.

Вместе это составляет 763 млрд €. Эти убытки возникнут в таком размере в том случае, если евросистема из-за неплатежеспособности некоторых стран-членов развалится. Тогда общие убытки ЕЦБ будут распределены среди тех членов, которые в результате окажутся платежеспособными. Это малореальный случай. В настоящее время система выстроена так, что постоянно растущие сальдо «TARGET» южных стран продолжают финансироваться ЕЦБ. Это, правда, повышает непрерывно латентные риски ответственности, но настоящий риск возникнет тогда, когда попытаются прервать эту цепочку. В валютном союзе также ничего не дается даром. «Когда рушится система твердого курса, если дефицит (платежного баланса) истощил валютные резервы Центрального банка, то валютный союз может разрушиться в том случае, если сильные страны откажутся финансировать постоянно растущие дефициты финансово слабых стран»75.

Если сильные страны не откажутся платить, то они будут ослаблены постоянно растущим бременем оказания помощи, хотя это на длительный срок не поможет странам с дефицитом бюджета. Штефан Хомбург высказывает такое мнение: «Когда главы европейских государств и правительств нарушили договор и покончили с запретом поддержки, они открыли ящик Пандоры, который больше невозможно закрыть даже новыми строгими правилами. Поэтому задолженность будет на годы вперед постоянной проблемой Европы и бременем для европейских отношений»76.

Экономическое правительство и фискальный союз

К самым ярким понятиям, которые все время возникают в дебатах вокруг спасения евро, относятся «экономическое правительство» и «фискальный союз».

Франция, Италия и другие южные страны еврозоны под «экономическим правительством» понимают регулярные встречи стран еврозоны, на которых будут более конкретно согласовываться национальная и финансовая политика, преимущественно с целью склонить северные страны к постоянному расширению спроса, к большему повышению зарплат и к снижению профицитов доходно-расходного баланса. Под «фискальным союзом» южные страны в идеальном случае понимают создание пула общих финансовых ресурсов, по меньшей мере общей финансовой ответственности, преимущественно с помощью евробондов. Типичной является критика французского социалиста Арно Монтебурга, депутата Европейского парламента, и в случае победы Франсуа Олланда кандидата на должность министра, будто бы Германия «в одностороннем порядке снизила затраты для предприятий… Стоимость евро завышена, потому что это служит интересам Германии. План конкурентоспособности – это немецкий план. Мы требуем переориентации по всем этим пунктам»77. «Экономическое правительство» и «фискальный союз» с точки зрения южных стран имеют целью уменьшить конкурентное преимущество Германии и других северных стран и добиться ответственности севера за государственные расходы южных стран.

Федеральное правительство Германии, напротив, с самого начала кризиса евро понимало под этими двумя понятиями усилие установить обязательные нормы для солидного государственного финансового хозяйства и создать для этого режим контроля и действенные санкции. Налицо сомнительный компромисс: за возобновленное и уже в прошлом необоснованное обещание стабильности южных стран они получают право участия в совместном решении в экономической политике северных стран и доступ к финансовым ресурсам. И с немецкой стороны снова слышится аргумент: на жесткие требования с другой стороны необходимо что-то предпринимать.

Становится понятно, какое гигантское нарушение управления вызвал отказ от принципа No-Bail-Out. При соблюдении этого принципа все были равны. Политика государств в конечном счете убедила рынки, что динамика задолженностей была продолжительной, а внешнеэкономическая позиция стабильной. Германия не получила возможности давать предписания другим суверенным государствам для их политики. Но после того как был открыт ящик Пандоры под названием «зонтик спасения», ЕЦБ также оказался втянут в акции по спасению, а Германия вдруг оказалась в роли большого сильного брата, который дает предписания другим и от которого требуют больше любезности, сострадания и разумной уступчивости.

Стремление прийти к единому мнению привело осенью 2012-го к так называемому «Six-Pack», пакету из шести правовых предписаний и директив ЕС, касающихся

– осуществления эффективного контроля за бюджетной политикой,

– мер по корректированию чрезмерных макроэкономических дисбалансов,

– ускорения и разъяснения действий при чрезмерном дефиците,

– требований к рамкам бюджетной политики стран-членов, которые в целом должны укрепить надзор Европейской комиссии за экономической и финансовой политикой стран – членов еврозоны. Этот пакет, занимающий в ведомственном бюллетене Европейского союза 47 напечатанных убористым шрифтом страниц, вступил в силу 13 декабря 2011-го78. Он предлагает как сторонникам экономического правительства и фискального союза, так и приверженцам более строгих стабилизационных норм множество точек соприкосновения для государственных бюджетов.

Прогрессом является запланированная в рамках «Six-Pack» система раннего обнаружения: в этой системе индикаторы по государственным бюджетам, по внешнеэкономической деятельности, по стоимости рабочей силы, по занятости и частным задолженностям должны рассматриваться в комплексе. Проблематичным является используемый термин «дисбаланс», во всяком случае, для сферы внешнеэкономической деятельности: профициты и дефициты доходно-расходных балансов, так же как и слишком высокая или слишком низкая конкурентоспособность одной национальной экономики, очевидно, рассматриваются как в равной степени вредные 79. Здесь снова проявляется то мышление, которое сорок лет тому назад привело к «теории локомотива».

Но огромная проблема растущих сальдо в системе TARGET при индикаторах раннего обнаружения вообще не затрагивается. При этом все еще увеличивающийся кризис платежного баланса является по своей значимости центральным индикатором того, что «что-то идет не так, как нужно»: он отражает именно ту часть дефицитов доходно-расходного балансов южных стран в еврозоне, которые участники рынка не готовы больше финансировать. До того как «Six-Pack» смог продемонстрировать свою пригодность и эффективность, случился скандал на саммите по евро 9 декабря 2011-го.

Межгосударственный договор

Президент Саркози и канцлер Германии Меркель внесли предложение узаконить

– тормозной механизм для долгов для национальных бюджетов стран еврозоны,

– контроль за ним со стороны Европейской комиссии,

– юридическую проверку осуществления соответствующей финансовой политики со стороны Европейской судебной палаты в Европейском договоре (AAEU).

Так как Великобритания не давала своего согласия без учета ее представления о регулировании европейского финансового рынка, то участники саммита наконец согласовали принятые межгосударственного договора стран-участниц наряду с договором ЕС, который также должен быть ратифицирован парламентами участвующих стран. В дни после саммита это отмечалось как большой прорыв. Но фактически предмет договоренности был первоначально очень незначительным, как показало соответствующее сообщение Европейской комиссии от 12 декабря 2011-го: «На европейском саммите 8 и 9 декабря 26 из 27 государств-членов высказались за жесткие, решительные меры в кризисе задолженностей и проложили путь для межгосударственного договора, который должен привести к большей интеграции, дисциплине и конвергенции. С договором должна появиться возможность соблюдать вновь изданные предписания по долгам и дефицитам». В качестве договорных обязательств были названы:

– поддержка рекомендаций комиссии в связи с процедурой при сильно превышенном дефиците с автоматическими последствиями при нарушениях,

– утверждение правила по обеспечению сбалансированного бюджета и признание судебной практики судебной палаты при реализации этого положения80.

На саммите в конце 2011-го не продвинулись дальше доклада Делора, представленного в апреле 1998-го, с которого все началось, а там было сформулировано очень четко:

«Функционировать экономический и валютный союз сможет лишь в том случае, если поведение правительств и других действующих лиц в экономике во всех странах-членах будет непротиворечивым и разумным. Иначе нескоординированная и расходящаяся политика по национальным бюджетам подорвет монетарную стабильность и приведет к дисбалансам в реальном экономическом и финансовом секторе сообщества.

В сфере государственных бюджетов требуются обязательные регулирующие положения, которые… будут предусматривать эффективные верхние границы для бюджетных дефицитов отдельных стран-членов…

Установление среднесрочного общего курса в финансовой политике, включая объем и финансирование глобального бюджетного сальдо, то есть как национальных бюджетных позиций, так и бюджетных позиций сообщества81.

Средства массовой информации также быстро заметили, что собственно ничего нового в договоренностях не было. Роланд Тиши писал по этому поводу: «И таким образом, Европа снова пришла туда, откуда начались ее блуждания: в Маастрихт. Все положения, которые сегодня отмечаются как успех, содержались уже в Учредительном пакте по евро 1992-го, и даже в юридически допустимой форме. Но национальные государства не дают так быстро посадить себя на цепь… Нет судебного пристава, который наложит печать – скажем – на остров Самос. Таким образом, все стабилизационные обещания остаются лишь политическими волеизъявлениями»82. Йозеф Йоффе очень метко добавил к этому: «Новым является только автоматика санкций, но не бойтесь. Ведь решение будет принимать Европейский суд. То есть политика расходов в руках судьи!»83 Financial Times выразила опасение, что «новые правила либо недейственны, либо, если они действуют, то из-за своей жесткости они действуют только во вред финансовой и конъюнктурной политике»84.

Закрепленный в Основном законе Германии долговой тормоз имеет существенные пробелы в положениях и отсутствие четкости в исполнении. Он еще не выдержал испытания на практике (см. главу 7). Неясной остается до первого процесса роль Конституционного суда Германии при его реализации. Подобное относится и к европейскому уровню. Европейский суд мог бы, пожалуй, вначале контролировать, как выполняются договорные обязательства по законному закреплению национального долгового тормоза странами еврозоны. Будет ли долговой тормоз целесообразным способом выполняться государственной финансовой политикой, напротив, очень трудно проверить. Во всяком случае, до сих пор традицией Европейского суда было наказывать только явные нарушения права ЕС. Обязательный долговой тормоз по немецкому образцу должен преодолеть два препятствия: сначала он должен «притормозить» национальные законодательные процессы, а потом практика применения должна соответствовать немецкому пониманию права85.

На европейском саммите 31 января 2012-го – спустя два года после отказа от принципа No-Bail-Out как ведущего элемента Маастрихтского договора на саммите в Лиссабоне – для ограничения и контроля долгов был принят межгосударственный договор, за который проголосовали все страны ЕС, кроме Великобритании и Чехии. Этот договор после его подписания главами государств и правительств, которое произошло 1 марта 2012-го, должен быть еще ратифицирован в национальных парламентах. Ирландия даже решила провести референдум по одобрению договора86.

– Все подписавшие договор государства должны закрепить долговой тормоз (золотое правило) на национальном уровне, «предпочтительно» в конституции. Согласно этому структурный, не связанный с конъюнктурой государственный дефицит не должен, как правило, превышать 0,5 % ВВП.

– Для каждого государства устанавливается специфическое для страны среднесрочное целевое значение. Тот, кто еще не достиг своей цели, должен представить график достижения целей. Временные отклонения возможны при экстренных обстоятельствах, но они должны запустить корректирующий механизм.

– Тот, у кого долги составляют более 60 % ВВП, должен ежегодно сокращать выходящую за пределы 60 % часть в среднем на одну двадцатую.

– При процессе по дефициту, который назначается по законодательству ЕС в том случае, если государство превышает 3 % – ную границу новой задолженности, рекомендации Европейской комиссии могут быть отклонены только квалифицированным большинством голосов.

– Помощь из действующего с середины 2012-го «зонтика спасения» евро ЕSМ может получить только тот, кто ратифицировал фискальный пакт и установил долговой тормоз.

– Фискальный пакт должен вступить в силу 1 января 2013-го после того, как его ратифицируют не менее 12 государств еврозоны87.

Так как межгосударственный договор не является частью законодательства ЕС, то Европейская комиссия не может подавать жалобу в Европейский суд. Это должно сделать подписавшее фискальный пакт государство, если Европейская комиссия установит нарушение договора. Жалоба возможна лишь в том случае, если государство не вводит долговой тормоз, но не в том случае, если оно его не выполняет.

Бундесбанк прокомментировал: «Несмотря на потенциальное укрепление фискальных правил фискальным пактом вовсе не вводится «фискальный союз». За рамками договора о стабилизации и развитии не предусмотрены никакие права принятия решительных мер европейского уровня по отношению к национальной финансовой политике. Они не имеют места и тогда, если согласованные национальные нормы на практике исполняются неадекватно»88.

Спустя несколько дней после саммита недовольный председатель Бундесбанка Вайдеман критиковал: «Заданные нормы для национальных фискальных правил пока еще оставляют значительную свободу действий, и на европейском уровне не контролируется, в какой степени они в действительности соблюдаются». Краеугольный камень для настоящего фискального союза еще не заложен. До тех пор пока не будет «центрального права принятия решительных мер» при продолжении неправильного фискального поведения, нельзя рассчитывать на обобществление ответственности за долги89.

В главе 7 более подробно рассматривается, в какой мере фискальный пакт может внести подходящий вклад в преодоление кризиса государственной задолженности еврозоны. В случае если фискальный пакт будет действовать, он сможет способствовать тому, чтобы государственные долги стран еврозоны были на длительное время посильными. Но сам по себе он не дает решения для дисбалансов в доходно-расходных балансах и структурах затрат, которые сложились между северными и южными странами еврозоны90.

«Окончательный» пакет для Греции

При более трезвом рассмотрении ясно только одно: более чем через два года после начала акций по спасению в марте 2010-го постоянное улучшение ситуации среди трех «спасенных» тогда государств отмечается только в Ирландии. В этой стране внутренние усилия привели к заметному улучшению ситуации с конкуренцией. В Португалии вновь избранное правительство прилагает усилия, есть успехи в оздоровлении государственного бюджета, но в улучшении конкурентоспособности и снижении доходно-расходного дефицита его нет (см. главу 7).

Греция же, напротив, более чем за два года упустила все обязательства по консолидации. Структурных решений греческой проблемы не заметно даже в общих чертах (см. главу 7). Динамика торгового дефицита превзошла самые худшие ожидания, продолжается сокращение внутреннего валового продукта и отсутствуют реальные идеи, как можно достичь большего экономического роста и продуктивной экспортной экономики. И поэтому, несмотря на растущие сомнения, еврогруппа решилась на второй пакет, который был утвержден 9 марта 2012-го:

– Из средств ЕФФС (с еще не определенной долей МВФ) будет предоставлено дополнительно 130 млрд €. 100 млрд € из них – это государственная помощь. 30 млрд € – облигации ЕФФС для частных инвесторов, которые пострадали от урезания долгов.

– Частные инвесторы отказываются от 107 млрд € своих требований из 200 млрд €. Они получат на 30 млрд € облигации ЕФФС и на 63 млрд € новые греческие государственные облигации с процентной ставкой 3,65 %, срок действия которых 30 лет.

– Наряду с этим остается еще 150 млрд € долгов государственных инвесторов и организаций, а значит, сокращенные греческие долги составляют примерно 250 млрд €91.

Пакет такой дорогой помощи концентрируется на том, чтобы не допустить государственного банкротства. Но в финансовых трудностях греческих предприятий и общем тяжелом положении с кредитами ничего не изменится92.

Но так как Греция и дальше будет иметь высокий текущий дефицит государственного бюджета от 8 до 10 % ВВП, то и дефицит доходно-расходного баланса останется высоким. А экономического роста не предвидится, и по всем прогнозам опять не будет достигнута цель снижения государственной задолженности Греции до 2020 года с уровнем 120 % ВВП, как это было предусмотрено в планах «тройки» и, собственно говоря, что должно было бы стать предпосылкой для пакета помощи. Поэтому уже намечается следующий пакет помощи весной 2012-го, и он уже был объявлен Вольфгангом Шойбле перед голосованием в бундестаге 23 февраля 2012-го. Он предусмотрительно написал депутатам: «Нет гарантий, что выбранный путь приведет к успеху… Возможно, это не последний раз, когда немецкому бундестагу придется заниматься вопросами финансовой помощи Греции»93. В 2015 г. уже 85 % всех греческих долгов будет находиться у государственных учреждений, то есть риски возьмут на себя европейские, преимущественно немецкие, налогоплательщики. Нуриэл Рубини полагает, что эти долги в конце концов придется списывать94. Оценки со стороны «тройки» свидетельствуют о том, что уже в 2015 году может потребоваться дополнительный пакет помощи в 50 млрд €95. Тогда Греции удастся взвалить на плечи своих партнеров государственный долг, который выше, чем греческий ВВП. Для банкротства Греции спасателям недостает только мужества, а влияние банковского лобби было слишком большим96.

Однако смены правительств в Греции, Италии, Испании и Португалии дают повод надеяться, что по меньшей мере консолидация государственного бюджета в еврозоне впредь будет осуществляться более серьезно. Но будут ли осуществимы меры по реформированию, которые придадут национальным экономикам южных стран больше гибкости и структурной конкурентоспособности, это остается под вопросом. Поэтому неизвестно, можно ли будет восстановить конкурентоспособность этих стран без девальвации или без реформ, равнозначных девальвации. Такой процесс в любом случае мог бы длиться годы. Ганс-Вернер Зинн предсказал в начале 2012-го: «Спасение будет продолжаться и в результате выльется в трансфертный союз»97.

«Большая Берта» ЕЦБ

Президент Франции Саркози высказался в СМИ, что саммит 9 декабря 2011-го свидетельствовал о рождении новой Европы, с одним лагерем, с большей солидарностью между странами. Но есть и другой лагерь, который следует только логике Общего рынка. Под «другим лагерем» имелась в виду Великобритания98. Если переводить слово «солидарность» как евробонды, а «регулирование» как ограничение конкуренции, тогда разделение Саркози указывает на опасность, что традиционная немецкая позиция будет раздавлена до неузнаваемости операциями по спасению. Хольгер Штельцнер считает, что переосмысление договора ЕС по пути межгосударственных договоров может привести к тому, что «конкуренция между государствами как двигатель роста экономики и благосостояния в сообществе будет отменена»99.

Взгляд на совместную валюту может измениться: в экономическом мышлении, идущем от конкуренции и Общего рынка, единая валюта при определенных условиях могла бы стать только разумным дополнением. Однако она грозит превратиться в самоцель, достижение и гарантии которой, по-видимому, стоят любых жертв. При этом легко расплывается взаимосвязь между целями и средствами и теряется соотношение затрат и доходов.

Как уже упоминалось, Марио Драги при своем вступлении в должность в качестве президента ЕЦБ поначалу сбил с толку главных экономистов банков и англосаксонские СМИ, когда исключил денежную государственную задолженность как принципиально противоречащую договору и не соответствующую полномочиям ЕЦБ. Покупки облигаций теперь осуществлялись очень осторожно. Но тем больше ЕЦБ обрадовал рынки и удивил в декабре 2011-го и в феврале 2012-го двумя крупными долгосрочными сделками по рефинансированию, которые предоставляли банкам на три года ликвидность в неограниченном размере под процентную ставку в 1 %, и при этом еще были снижены требования к необходимости предоставления гарантий. Этими возможностями на сумму более чем в один миллиард евро воспользовались в первую очередь банки южных стран еврозоны.

Перефразируя игру слов с «базукой», Драги назвал это массивное наводнение рынков «Большой Бертой», намекая на самую крупную 420-мм пушку, созданную в Германии в 1914 году100. Своим чувством юмора он намекнул на то, что такой род денежной политики может встретить в Германии особенно большие возражения. И не ошибся. Президент Бундесбанка Вайдеман написал ему предостерегающее письмо, в котором высказывался относительно либерализации в политике обеспечения гарантий, предостерегал от репутационных рисков и требовал возврата к стандартной денежной политике с единым действующим стандартом качества для безопасности во всей еврозоне. К тому же он высказал опасения против растущих сальдо TARGET. Вероятно, не случайно это письмо сразу же нашло дорогу в редакцию газеты FAZ. Неслучайным было и то, что Ангела Меркель в Европейском совете демонстративно похвалила Марио Драги и экспансивную политику ЕЦБ. Журнал Der Spiegel по этому поводу самодовольно замечает: «Это самое замечательное в деньгах Драги. Они закрывают проблемы, и не только проблемы банкиров, но и проблемы политиков»101.

Противоположность интересов была явно налицо. Среднесрочные инфляционные заботы для федерального правительства не представляют большой проблемы, но им приветствуются любые уменьшения нагрузки, которые может дать рискованная денежная политика для того, чтобы сгладить трудности стран с бюджетным дефицитом в еврозоне.

Тем временем ЕЦБ со своей денежной политикой по трем направлениям глубоко втянулся в тему спасения:

– С одной стороны, Quantitative easing (количественное смягчение) за счет покупки государственных облигаций проблемных стран. Любой режим банкротства с реструктурированием долга для одной из этих стран принес бы ЕЦБ миллионные убытки. Этим ЕЦБ заключил крайне опасное пари, что государственные бюджеты каждой из этих стран можно санировать и без банкротства.

– Механизм системы TARGET привел к тому, что дефициты платежного баланса южных стран de facto предварительно финансировались Центральным банком. В режиме национальных валют финансирование дефицитов платежного баланса всегда доходило до определенной границы, когда валютные запасы эмиссионного банка были исчерпаны, а зарубежные партнеры отказывались принимать в качестве платежа национальную валюту. Этой естественной границы больше нет, отсюда неограниченный марш во все более высокие TARGET-сальдо. Драги сам видит проблему и считает, что есть «основания наблюдать дисбалансы, так как в валютном союзе с хорошо функционирующим межбанковским рынком вовсе не дойдет дело до требований TARGET таких масштабов»102.

– Растущее недоверие к государственным облигациям многих стран еврозоны и проблематика TARGET привели к тому, что проблемы рефинансирования многих банков в еврозоне осложнились. Банки с избытками ликвидности предпочитают скорее размещать их под минимальный процент в ЕЦБ, чем давать взаймы на межбанковском рынке. Таким образом, многие банки отпадают в качестве покупателей государственных облигаций. Это подтолкнуло ЕЦБ в декабре 2011-го на беспримерный шаг: предоставить банкам на три года неограниченный кредит под минимальную ставку рефинансирования, который был исчерпан на 489 млрд €. Последующая акция 29 февраля 2012-го привела к дальнейшему использованию 530 млрд €103.Целью этих двух акций было облегчить банкам покупку государственных облигаций кризисных стран. В известной степени верили в погашение этих акций, ведь это были операции, не связанные с риском: 1 % денежной стоимости ЕЦБ и 4,83 % доход от процентов за итальянскую государственную облигацию с согласованным сроком действия. Ее затем можно предъявить ЕЦБ в качестве гарантии и получить снова деньги под 1 %. Таким образом, ЕЦБ при его шефе Драги покупал себе вначале только время104.Главный экономист Коммерцбанка Йорг Кремер справедливо заметил в этой связи: «ЕЦБ все больше берет на себя роль государственного банкира и помогает всем с помощью печатного станка»105. Кроме того, эта акция облегчила странам с бюджетным дефицитом дальнейшее финансирование дефицитов их доходно-расходных балансов, однако этим же одновременно обострилась проблема растущих TARGET-2-сальдо106. Однако такая политика ЕЦБ ведет к тому, что межбанковский рынок продолжает иссякать, а коммерческие банки становятся все более зависимыми от дешевых денег ЕЦБ. Зачем стараться получить соответствующий доступ к капиталу, если они могут проще и дешевле получить деньги в ЕЦБ? Возвращение в нормальные условия тем самым станет еще тяжелее для денежной политики107.

Нерешенная проблема заключается в том, что даже самая смелая и инновационная денежная политика ЕЦБ в конечном итоге не сможет заменить отсутствие конвергенции стран – членов еврозоны108. Симптомом массивного участия ЕЦБ является огромное расширение его балансового итога с 1,5 триллиона € в конце 2008-го до более чем 2 триллионов € в марте 2012-го109. Бывший главный экономист ЕЦБ Юрген Штарк сказал по поводу этого роста: «Баланс евросистемы гигантский не только по своему масштабу, но и ужасающий по своему качеству. Беспокоит перемещение тяжести с краткосрочных на долгосрочные требования. Это усложнит возможность вернуть свободную денежную политику»110.

Немецким банкам деньги не нужны. Они купаются в ликвидности и почти не пользуются возможностями рефинансирования национального банка111. Почти невозможно скрыть, что «Большая Берта» является не общей мерой в области денежной политики для всего валютного пространства, а лишь целенаправленной помощью от дефицита ликвидности и падающей кредитоспособности банков в южных странах еврозоны112. Вероятно, так следует понимать высказывание генерального директора Федерального союза немецких банков Михаэля Кеммера: «Достаточное обеспечение ликвидностью подавляет симптомы, а не причины. Нужно действовать так, чтобы банки становились конкурентоспособными и не давали усыпить себя выходящей из берегов ликвидностью»113.

Темпы инфляции являются классическим запаздывающим индикатором денежной политики. Может пройти много времени, пока слишком экспансивная денежная политика найдет свое отражение в повышающихся ценах. В настоящее время (февраль 2012-го) инфляционные ожидания на ближайшее будущее в еврозоне являются стабильными и составляют примерно 2 %. Наблюдавшиеся в начале 2012-го средние темпы инфляции в еврозоне в 2,7 % подстегиваются прежде всего быстро растущими ценами на импортируемую энергию114. Не ощущается также какого-либо особого давления при существующей стоимости труда. Удельные затраты на рабочую силу в еврозоне возросли в 2011-м на 1,3 % после того, как за год до этого они упали на 0,7 %115. Однако ЕЦБ в своих публикациях в том числе при анализе цен и затрат традиционно отказывается от каких-либо исследований различий в динамике развития в разных странах зоны евро. Поэтому исследователи были не в состоянии обнаружить за прошедшие годы растущие диспропорции между членами еврозоны и сделать целенаправленные предложения для их устранения.

Сумма всех экспансивных нетрадиционных мер не подорвала веру в способность и волю ЕЦБ проводить ориентированную на стабильность политику, но она и не способствовала его укреплению. Повышаются риски, что политика ЕЦБ когда-нибудь станет действовать инфляционистски. Прежде всего медленно разрушается вера в то, что ЕЦБ в случае сомнения в первую очередь будет ориентировать свою политику на сохранение стабильности стоимости денег. Очень внимательно фиксировалось, как ЕЦБ в начале марта 2012-го скорректировал свой среднегодовой инфляционный прогноз на 2,4 % вверх. И лишь в 2013-м темпы инфляции, по его мнению, упадут до 1,6 %. Драги, правда, отверг предположение, что ошибка с инфляционной целью заключается в экспансивной денежной политике, и вместо этого возложил ответственность на цены за электроэнергию и сырье116. Но они, точно так же, как и курсы акций и цены на недвижимость, подстегиваются экспансивной денежной политикой во всем мире, в которой ЕЦБ между тем участвует в первых рядах. Намечается опасность, что слишком свободная денежная политика вновь, как и в первой половине прошлого десятилетия, финансирует фондовый пузырь117.

Уже по поводу первой акции облагодетельствования деньгами в декабре 2011-го газета «Хандельсблатт» писала, что непосредственная задача ЕЦБ, сохранение цен, вряд ли имеет какое-то отношение к фактическим реальным акциям. «Та организация, которая начала когда-то свою работу в традиции стабилизационной политики Бундесбанка, менее чем через два года кризиса евро превратилась в универсальное оружие. Она является спасителем банков, финансистом государства, машиной для печатания денег и одновременно bad bank (плохим банком)»118.Умный президент ЕЦБ Марио Драги видит как риски проводимой им политики, так и вред для постепенно ухудшающейся репутации ЕЦБ, но пытается успокоить немцев многочисленными выступлениями, в которых хвалит немецкую стабилизационную культуру119. Это действует не очень убедительно, поскольку слова и дела расходятся. Его предшественник Жан-Клод Трише, который начал расставание ЕЦБ с моделью Бундесбанка, выступил с заявлением, что национальные банки впредь долговременно должны будут обеспечивать стабильность финансового рынка средствами денежной политики, то есть достаточным количеством денег и низкими процентами120. От традиций Бундесбанка это очень далеко.

Такое представление соответствует требованию англосаксонских экономистов, а также главных экономистов крупных банков, уменьшить путем инфляции часть накопившихся государственных долгов посредством продолжения политики низких процентов и достаточной денежной массы121, но не соответствует той роли, которая отводится ЕЦБ как преемнику Бундесбанка Маастрихтским договором. Бывший главный экономист ЕЦБ Юрген Штарк писал по этому поводу в конце декабря 2011-го в своем прощальном письме сотрудникам, предупреждая об «иллюзии верить в то, что денежная политика может решить большие структурные и фискальные проблемы в еврозоне». Он предостерег также от опасности для сохранения стабильности цен122. В кадровом составе совета директоров тоже заметны перемены: бывшее доминирование северных стран уступило место преобладанию южан. Единственный немец в правлении, бывший госсекретарь по финансовым вопросам Йорг Асмусен, является в настоящее время путешествующим «главным дипломатом» ЕЦБ, кроме того, он занимается строительством нового здания для администрации ЕЦБ. Президент немецкого национального банка Йенс Вайдман не может больше, как прежде, поиграть с главным немецким экономистом в совете Центрального банка в бильярд123. Это выглядело бы так, будто бы он тоже утратил поддержку федерального правительства. Он стал одиночным бойцом за стабилизацию стоимости денег124.

Ганс-Вернер Зинн формулирует это очень кратко: «ЕЦБ должен был строить свою работу по образцу Бундесбанка. Но этого, к сожалению, не случилось. Иначе бы Бундесбанк не оттеснялся на позиции меньшинства при каждом решении по покупке государственных облигаций и по качеству гарантий для кредитов на рефинансирование. Совет ЕЦБ на 70 % находится в руках Club Med (неофициальное название сообщества государств средиземноморского региона.– Прим. пер.) и Франции»125.

Очевидным стало в последние годы непременное желание стран евро держаться за единую валюту, которое больше сказывается на оценках на рынках, чем достигнутые до сих пор скудные результаты акций по спасению. Но на рынки также накладывало отпечаток и то, что деятельность валютного союза происходит при продолжающихся нарушениях законодательства, а это приносит с собой самостоятельные опасности: «Функционирование современной бумажной валюты основывается на доверии, это в первую очередь связано с сохранением лежащего в его основе правопорядка. Неуважение правил валютного порядка почти всегда является началом конца такого порядка»126.

Марио Драги и его «Большая Берта» фатально напоминают о долгом времени триумфа, а в итоге о катастрофической политике американского президента Центрального банка Алана Гринспена. Его продолжительная стратегия дешевых и достаточных денег привела прямиком к мировому финансовому кризису 2007–2009, хотя в течение десяти лет эту стратегию одобряли и хвалили127 (см. главу 6).

5. «Преимущества» валютного союза. Задаваясь принципиальным вопросом

Появился бы евро, если бы мы в 1992 году знали то, что мы знаем сейчас?

По известному высказыванию Клаузевица, первой жертвой войны является правда, и в дискуссии о единой европейской валюте, похоже, дело обстоит так же: Маастрихтский договор исключил как принцип Bail-Out государственных бюджетов, денежное государственное финансирование со стороны ЕЦБ и прописал независимость ЕЦБ, а также обеспечение стабильности цен, как его первоочередную обязанность. Сегодня еврозона де-факто несет коллективную ответственность за государственные долги, ЕЦБ по самые уши влез в монетарное финансирование и тесно втянут в санирование государственных бюджетов. Цель обеспечения стабильности цен тихо отступает назад по сравнению с целью любой ценой сохранить евро.

Единая валюта политически умерла бы летом 1992 года, если бы кто-либо из тогдашних деятелей или комментаторов смог бы заглянуть в 2010–2011 годы. Министр финансов Шойбле, дававший интервью газете Sddeutsche Zeitung, на вопрос «не сделали ли тогда архитекторы евро ошибку», тем не менее ответил: «Нет, мы не сделали ошибки. Но то, что мы действительно не могли предвидеть, так это опасности экономического заражения, которая чрезвычайно выросла из-за все большей экономической и технологической глобализации. Если бы Греция с долей экономических показателей в ЕС в 2,4 % раньше попала бы в затруднительное положение, то многие этого вовсе бы не заметили. А сегодня из-за этого мгновенно возникает проблема для всей зоны евро»1.

Шойбле целенаправленно избегает говорить о правде и замалчивает центральный пункт. «Не экономическая и технологическая глобализация» представляет опасность заражения греческим кризисом. Если бы еще существовали драхмы, то экспортный кризис для изюма или маслин так же, как греческое государственное банкротство, мало бы кого заинтересовал. Риск заключается, скорее, в самой единой валюте и в коллективном пренебрежении установками Маастрихтского договора с самого начала валютного союза.

Вольфганг Шойбле известен чуть ли не как фанатичный приверженец объединенной Европы. Но ему и многим другим единая валюта уже в 1992-м, при одобрении Маастрихтского договора, служила преимущественно средством для достижения более высокой цели. В 1992-м ответственные за приятие решений политики смирились с экономическими рисками ради политической цели, а сегодня преемники тогдашних ответственных политиков представляют возникшее из-за этого вынужденное положение как безальтернативное. Но это верно лишь тогда, когда нет возможности вернуться к прежнему состоянию до валютного союза.

Для поведения нынешних политиков также есть вывод Гидеона Рахмана: «For reasons of pride, fear, ideology and personal survival, it is extremely hard for European leaders to accept that the euro is a large part of the problem. Instead the search for other explanations of the economic crisis: Countries have failed to stick to the rules. The have lied. Europe needs new political structures. The bazooka is not big enough. The markets are irrational. The people are revolting»2.

«Из соображений гордости, страха, идеологии и личного выживания чрезвычайно трудно для европейских лидеров согласиться с тем, что евро является большой частью проблемы. Вместо поиска других объяснений экономического кризиса, надо признать: страны не смогли соблюдать правила. Они лгали. Европа нуждается в новых политических структурах. Одной базуки недостаточно. Рынки иррациональны. Люди начинают бунтовать». Обидно признаваться, что высказанные первоначально политэкономические сомнения относительно единой валюты большей частью подтвердились и что евро как таковой способствовал возникновению и поддержке кризиса в Европе.

Рухнет ли Европа, если рухнет евро?

Поэтому велико искушение прекратить любые дискуссии на тему целесообразности единой валюты. Очень удачна формулировка Ангелы Меркель: «Если рухнет евро, то рухнет и Европа», поскольку никто в Германии, кроме нескольких представителей Немецкой национальной народной партии и правых популистов, не хочет нести ответственность за развал Европы. Но от этого подразумеваемая в этой фразе причинная связь не делается более правильной.

Ни Общий рынок, ни общая внешняя и военная политика, ни дальнейшее демократическое развитие европейских институтов, ни постепенное усиление элементов федеративного государства в Европейском союзе не предполагают в обязательном порядке наличие единой валюты или что это каким-то образом всем принесет облегчение. Получается как раз наоборот: при подготовке к введению единой валюты немецкий политический класс был уверен, что чуть ли не по законам природы вскоре появится политический союз, потому что иначе валютный союз не будет стабильным. Увы, этого не случилось. Евроскептики в итоге оказались правы, а политического союза пока все еще не предвидится.

Верным в высказывании Меркель является другое: соотношение между успехом или неуспехом евро, с одной стороны, и дальнейшей европейской интеграцией, с другой стороны, асимметрично: функционирующий евро автоматически ничуть не поднимает Европу до небес федерального государства. Но развал еврозоны мог бы иметь негативные последствия для дальнейшей интеграции Европы, он может запустить политическую динамику, которая поставит под сомнение уже достигнутые шаги по интеграции.

Поэтому необходимо сделать все, что укладывается в рамки разумного, для того чтобы защитить евро, но отнюдь не любой ценой. Цена, которая платися за евро, была бы слишком высокой, например, в том случае, если результатом стала бы общая фискальная ответственность в еврозоне. Она была бы также слишком высокой, если бы основные условия единой валюты на длительное время препятствовали бы экономическому развитию в южных странах или ограничивали бы добросовестную конкуренцию в странах евро.

Приблизится ли Германия к швейцарским условиям?

Мы, немцы, должны при этом остерегаться извращенного мессианского чувства по отношению к Европе, которое можно объяснить только немецкой историей: Германия в ХХ веке своим стремлением к военному превосходству в Европе очень сильно нарушила жизнь во всем мире. После двух мировых войн стало ясно, что процветающая совместная жизнь в Европе требовала сплочения народов и государств в европейскую интеграцию. Этим правильным путем Германия идет уже 60 лет вместе со своими партнерами. И этот путь совсем не обязательно приведет европейское общество к краху.

Немцы, хотя и склоняются к тому, чтобы воплотить свои традиционные качества величия и мощи на европейском уровне, но теперь связанные с идеей рейха надежды и ожидания проецируют на Европу. Европейский валютный союз является частью этой проекции. Этот несколько смелый тезис я проиллюстрирую двумя цитатами.

Три бывших и один действующий министр иностранных дел от СвДП написали в совместной статье, содержание которой большей частью заслуживает одобрения: «В Германии уменьшается численность населения. Влияние национальных государств в глобализованном мире уменьшается. Ни одна страна, в том числе и Германия, не имеет веса, чтобы одной влиять на важные центральные решения в политике и экономике»3.

Все это очень хорошо. Но нужен ли нам поэтому евро? У Австралии, Канады, Швеции и Швейцарии его нет, а это лига, в которой стареющая Германия с низкой рождаемостью в будущем будет играть демографически второстепенную роль. Сейчас сокращающаяся численность населения является причиной того, что Германия вынуждена будет раствориться в Европе.

Еще грубее действует Зигмар Габриэль. Вначале он противопоставляет «чистый внутренний рынок Европы с большой конкуренцией, то есть основной логикой Общего рынка с 1958 года «внутриевропейской солидарности», и полагает, что в этом случае «нам следует сразу отказаться от проекта евро и с ним от всех иллюзий по поводу других политических общностей в ЕС, как, например, от общей внешней политики и политики безопасности. Но тогда Европа как политический Global Player (глобальный игрок) погибнет. Мы «ошвейцаримся»: экономически относительно успешные, а в политическом плане не имеющие никакого значения»4. Признаю, я бы с удовольствием «ошвейцарился»: уже 160 лет эта страна живет в мире, и ВВП на душу населения в пересчете на паритет покупательной силы у нее выше немецкого уровня на 30 %. (Здесь у Зигмара Габриэля просвечивает высокомерие по отношению к меньшему соседнему государству, которое я, с точки зрения швейцарцев, счел бы нетерпимым.) Явно, что от немецкого нрава мир не улучшится, и даже обходным путем через Европу.

Неправомерное использование евро для целей, не связанных с валютой

Очевидно, для четырех министров иностранных дел и для Зигмара Габриэля важным в первую очередь является не экономическая польза или вред, который евро приносит Германии: для них евро прежде всего политическая монета в большой европейской powerplay (силовой игре). Но для такого серьезного дела, как валюта, евро – принципиально неверный и (как показали последние годы) очень опасный ход. Ошибка при рождении евро заключалась в том, что его политические отцы рассматривали эту валюту как политический проект – с французской стороны это было средство для лучшего контроля и сковывания немцев, с немецкой стороны – первая ступень к политическому союзу – и при этом отцы-основатели упускали, что единая валюта развернет действия, которые никто не планировал и которые оказались почти не поддающимися управлению.

Все политики вместе хотели евро, для того чтобы поддерживать роль Европы в мире. При этом забыли о том, что валюта как таковая всегда бывает такой же сильной, как стоящая за ней экономика. В то время как Общий рынок сделал Европу сильнее посредством расширения конкуренции и торговых отношений, единая валюта обострила неравенство между северными и южными странами и затруднила последним адаптацию. В конце концов, это привело ко все еще продолжающемуся длительному кризису.

Если планировалось использовать евро как «средство для объединения европейских народов», которое будет способствовать европейскому единению, то все получилось наоборот. Анализ в главе 3 показал: многие страны евро имели бы сегодня меньшую частичную безработицу, конкурентоспособную экономику и лучшие перспективы на будущее, если бы они не были частью Европейского валютного союза. Евро также не оправдал ожидания как проект по повышению европейской дружбы народов. С психологической точки зрения он скорее принес с собой недоверие и отчуждение: многие греки чувствуют себя так, будто бы немцы мелочно придираются к ним, во Франции множатся голоса, выражающие страх перед немецким доминированием. «Введение евро создало напряженность и конфликты, которых иначе бы не было»,– считает американский экономист Мартин Фельдштайн5. Но высказывается очень сухо: «But breaking up the Monetary Union would be difficult and costly. Unfortunately, that potential cost was not concidered when the European political leaders decided to adopt the single currency»6. «Но выйти из валютного союза будет трудно и дорого. К сожалению, вовсе не учитывалась потенциальная стоимость, когда европейские политические лидеры решили принять единую валюту»6.

Евро как катализатор европейской интеграции

Часто используется аргументация, что вызванная единой валютой необходимость более эффективной координации и согласованности действий более ускоряет интеграцию, чем это было бы без евро.

Аргумент в принципе правильный: катастрофическое положение официальной финансовой статистики в Греции и антиконкурентное регулирование на итальянском рынке труда вряд ли так волновали бы европейскую общественность при их самостоятельной валюте. Сейчас они представляют проблему потому, что могут негативно повлиять на функционирование единой валюты.

Однако открытым остается вопрос: «Катализатор чего?» И это важно, так как становится все более ясно, что речь идет о центральном определении направления развития.

Созданный в 1958 году и непрерывно развивающийся Общий рынок был рассчитан на либеральную конкуренцию. В большом экономическом пространстве товары, услуги, труд и капитал должны перемещаться по возможности свободно. Государственное регулирование не должно ограничивать конкуренцию, но по возможности активизировать ее. Роль управляемых цен и национальных ограничений конкуренции должна быть по возможности ограничена. Искажающих конкуренцию государственных дотаций быть не должно. Стражем этой нормативной базовой политической ориентации была и остается Европейская комиссия, достаточно часто вопреки ожесточенному сопротивлению многих стран-членов.

В эту модель входит также и то, что ЕС подпитывает свой по сравнению с экономической мощью очень скромный центральный бюджет из таможенных пошлин и отчислений членов, так как не имеет собственных налоговых источников и не имеет права брать кредиты. Бюджетное хозяйство стран-членов принципиально автономно, Маастрихтские критерии и их исполнение и по сей день остаются инородным телом. И в такой ситуации Европейская комиссия совместно с Европейским парламентом борется за расширение власти. Поэтому эти институты выступают за центральный контроль над бюджетной политикой, за большую совместную ответственность, и в конечном итоге также за евробонды7.

В течение многих десятилетий система в принципе удерживала баланс, потому что комиссия сняла конкурентные ограничения и поддерживала Общий рынок, но при этом поборола оппозицию связи с различием интересов стран-членов. Страны-члены, с другой стороны, были едины в том, чтобы бюджет ЕС оставался маленьким, а национальные бюджеты сильными.

Но сейчас провал Маастрихтской концепции по единой валюте ввел в игру новый элемент: горизонтальную помощь стран-членов друг другу или общему институту на европейском уровне, которая была введена со «спасательными парашютами», кроме того, обсуждаются дальнейшие меры. Все концентрируется в основном на таких вопросах материальной ответственности, как поручительство в рамках ЕФФС. Вводимый с 2012-го ЕSМ уже предполагает значительные взносы стран-членов. Там, где есть ответственность, будет и использование. Стали вдруг обсуждаться различные формы совместной ответственности, при том что не всем участникам кажется ясно, какие принципиальные, оправдавшие себя после создания ЕЭС принципы подвергаются сомнению.

Средства для структурной поддержки ЕС всегда были ограничены и к тому же очень далеки от системы общей ответственности. Сейчас же обсуждаются инструменты, идущие намного дальше, чем бюджетное регулирование в федеральных землях в Германии. Федеральные земли всегда были влюблены в идею выпускать займы, чтобы получать доход от преимуществ процентного курса. Федеральные министры финансов, последний раз Петер Штарк в 2008-м в рамках комиссии по Федерализму-2, всегда с усмешкой отклоняли это.

Нельзя исключить, что фактическая или предполагаемая вынужденная необходимость спасения евро пошатнет позиции, которые уже более полувека были определяющими для развития ЕС: центральной здесь является позиция, что непосредственным источником благосостояния Общего рынка является честная конкуренция и что каждая страна имеет право сама пожинать свои плоды, а не делить их с другими.

Катализатором для коренного изменения направленности политики формирования экономического порядка ЕС была бы в этом случае суета вокруг спасения от кризиса евро. Но в функции евро как катализатора я вижу не преимущества, а только большую опасность.

Внешняя торговля и внутренний рынок

Твердые курсы валют или отсутствие рисков обменных курсов валют способствуют внешней торговле и экономической интеграции. Это было постоянным контраргументом для единой валюты. Подпитывался этот контраргумент шоковым опытом с гонкой девальвации валют после обвала золотого стандарта в тридцатые годы прошлого столетия и затем вновь большими колебаниями валютных курсов после краха Бреттон-Вудской системы в начале семидесятых годов.

Если нужно оценить конкурентные условия на основе курсов обмена валют, то нужно посмотреть на реальные эффективные валютные курсы, а это значит, что необходимо привлечь динамику цен в ассортименте товаров различных стран. Федеральный банк разработал в начале семидесятых годов индикатор для ценовой конкурентоспособности. Развитие этого индикатора с 1972-го по 2010-й показано в таблице 1.4, а именно, отдельно от выбранных стран без Европейского валютного союза и стран валютного союза. Рассмотрение этих цифр вызывает глубокую задумчивость: с 2000-го по 2010-й ценовая конкурентоспособность Германии по сравнению со странами вне валютного союза снизилась на 17 %, а по сравнению со странами валютного союза она, наоборот, выросла на 9 %. Но одновременно выросла торговля со странами, не входящими в валютный союз, в то время как торговля с партнерами валютного союза непрерывно утрачивала значение (см. таблицу 3.6).

Это общая тенденция. Руководители крупных предприятий видят основные направления для экономического роста их предприятий все больше и больше вне Европы: чаще всего с 39 % назывался Китай, затем с 22 % США, с 15 % Бразилия, с 14 % Индия и с 12 % Германия. Франция в этой номинации с 5 % оказалась на седьмом месте, на уровне Японии и Австралии8.

Единая валюта нанесла вред конкурентоспособности южных стран зоны евро по сравнению с Германией и по сравнению с остальным миром. Это сократило торговлю внутри зоны евро. Единая валюта, таким образом, воспрепятствовала экономической интеграции в валютном союзе, вместо того чтобы способствовать ей. Конечно, никто не знает, как проходило бы развитие без валютного союза. Возможно, сильное повышение значимости д-марки еще сильнее снизило бы ценовую конкурентоспособность Германии, чем фактически получившиеся 17 %? Повредило бы это немецкой экономике? Этого никто не знает. Во всяком случае, немецкая внешняя торговля с 1970 до 2000 г. справилась с заметными смещениями в конкурентоспособности9.

Как бы то ни было: Германии не нужен евро, для того чтобы обеспечить и защитить свою конкурентоспособность на будущее, а конкурентоспособности стран с менее сильной экономикой на Западе и юге еврозоны единая валюта не пошла на пользу.

И европейскому внутреннему рынку евро также не нужен, для того чтобы он мог функционировать10. Он по всем прогнозам без евро развивался бы даже лучше. У Нидерландов и Австрии традиционно уже в течение многих десятилетий существует тесная связь с экономикой Германии. Национальные банки этих двух стран всегда учитывали это и ставили во главу угла своей денежной политики стабильное соотношение обменного курса валюты и немецкой марки. Курсы шиллинга и гульдена за многие десятилетия не изменились, и денежная политика в обеих странах обеспечивала достаточную ценовую конкурентоспособность. У экономики Франции лучшими были годы с 1980-го по 1998-й, когда французская денежная политика в ЕВС де-факто опиралась на якорную (резервную) валюту д-марку.

Для историка экономики Вернера Абельсхаузера важно при этом: пароль «Рухнет евро – рухнет Европа» опасен, потому что является неверным. Вполне достаточно всеобъемлющей европейской валютной системы с твердыми курсами валют для того, чтобы добиться важнейших целей валютной политики без продолжительного политического стресса11. Эта система должна была по возможности охватить всю Европу. Конечно, она была бы открыта для необходимых согласований отдельных государств. Конечно, такие соображения исторически бессмысленны после того, как евро уже был введен. Но это не делает их основное экономическое содержание менее правильным! То, что имеет экономический смысл, имеет лучшие шансы на выживание.

Защита евро происходит в настоящее время (к началу 2012-го) не из-за экономической выгоды, которую он творит, а из-за рисков и финансовых потерь, которые принес бы с собой распад валютного союза. Поэтому банки выступают за удержание евро, и поэтому Йозеф Акерман в последние месяцы своего пребывания в должности охотно выступал как крупный европейский государственный деятель. У его главного экономиста Томаса Майера вполне заметна раздвоенность, когда он в случае распада валютного союза, с одной стороны, высказывает опасения относительно дальнейшего объединения Европы, а с другой стороны, выразил суть едва разрешаемой основной проблемы так:

«Ответственные политики в области экономики, кажется, до сих пор не полностью поняли масштабы кризиса платежного баланса». Речь идет о «внутренней девальвации из-за намного большей гибкости на рынках товаров, услуг и труда», но которая в сравнении с изменением номинальных валютных курсов требует «много времени». «В течение этого времени необходимо профинансировать дефициты платежного баланса». В конце он последовательно требует «финансирования несостоятельных государственных должников со стороны Центрального банка, даже если из-за этого повысится… потенциал для инфляции»12.

Рост экономики и занятость

Вышеприведенные цитаты заканчивают праздничную статью Томаса Майера по случаю 10-летнего юбилея евро как наличных денег. После благосклонного кивка в сторону европейской идеи делаются выводы относительно ошибок при рождении евро и рисков сегодняшней ситуации. Слова «рост» и «занятость» в статье не встречаются. Но из всего контекста становится ясно, что, во всяком случае, для южных стран воздействие как на одно, так и на другое было скорее негативным.

Для Германии утверждается противоположное, но, к сожалению, не надежными данными. Правда, руководитель компании McKinsey в Германии Франк Маттерн, говорит: «Мы обязаны евро одной третью экономического роста»13. Но немецкий экономический рост и без того в среднем за годы евро был довольно скромным, а более детальный анализ к тому же показывает, что данные McKinsey основываются на неподтвержденных предположениях, как развивался бы обменный курс д-марки без евро и как она повлияла бы на внешнюю торговлю. Но это – с позволения сказать – гадание на кофейной гуще.

Президент федерального союза оптовой и внешней торговли Антон Бернер считает, что экономическое значение общей европейской валюты для Германии переоценивается: «Для нас важен свободный рынок, нам не обязательно нужна одинаковая валюта… Мы можем жить без евро»14. А в середине января 2012-го Вольфганг Райтцле, председатель правления Linde AG, высказался в том смысле, что выход из евро (которого он не желает) не повредит немецкой экономике, скорее наоборот: «Уже спустя пять лет Германия по сравнению с азиатскими конкурентами могла бы чувствовать себя еще сильнее»15. Растущее число лидеров немецкого бизнеса тоже, кажется, придерживаются этого мнения, но похоже, что еще не пришло время высказывать его открыто.

Что остается?

«Введение евро… снизило стоимость транзакций для некоторых промышленников и бизнесменов и их сроки, но также и для сферы туризма… А это имеет свою цену. Введение евро отобрало у еврозоны важную переменную – обменный курс – и важную политику – денежную политику. А это кое-чего стоит. Это ограничило степень свободы системы»16. Здесь профессор экономики Вацлав Клаус – бывший министр финансов и сегодняшний чешский президент – высказывает простую истину, которую не может оспорить даже самый большой энтузиаст евро.

А каким был прежний экономический и политический эквивалент? Простой ответ: постижимого эквивалента (еще) нет, как нет и ни дивиденда мира, ни дивиденда благосостояния. Постижимы пока только затраты и риски.

С исторической точки зрения единая валюта следовала за политическим единством почти автоматически. Особое преимущество она принесла, став частью общей экономической интеграции, но не по собственному праву. Европейский валютный союз исторически был не первым случаем, когда суверенные государства пытались ввести единую валюту. Но, вероятно, впервые единая валюта использовалась с целью привести в движение цепь событий, которая из-за своей неизбежности должна была закончиться политическим союзом. В эту рискованную игру играли прежде всего немцы. Французы, итальянцы, испанцы или греки, используя евро, хотели в первую очередь перевести к себе низкие проценты, стабильность и покупательную способность д-марки, но наверняка они не имели в виду европейское федеральное государство. Однако возможность трансфертного содружества и общей ответственности всегда встречала у них симпатии.

6. Мировой финансовый кризис, системный вопрос и чему из этого можно научиться?

Пусковым механизмом и предшественником – но не причиной – кризиса евро был мировой финансовый кризис, разразившийся летом 2007-го, который в 2008–2009-м привел к самому резкому спаду экономической активности в индустриально развитых странах со времен мирового экономического кризиса семьюдесятью годами раньше. Этот кризис многих шокировал темпами финансово-экономических процессов заражения во всех странах и континентах. Очевидно, риски в течение многих лет недооценивались оттеснялись или их вовсе не хотели замечать. Эксперты тоже старались не видеть приближения кризиса. Весной 2007-го для Международного валютного фонда небо все еще казалось безоблачным. В сентябре он оценивал потребность списания с баланса банков из-за кризиса на 200 миллиардов долларов1. Затем он полтора года шел вслед за реальностью до тех пор, пока его оценки весной 2009-го не остановились на 4000 миллиардов долларов2.

Последствия мирового финансового кризиса пока еще полностью не преодолены, но из него также не извлечены уроки. Предыстория и драма мирового финансового кризиса имеет много граней, и разные исторические повествования дают, как мне кажется, убедительные ответы. История, которую я сейчас расскажу в общих чертах, я считаю очень убедительной. Должно было соединиться несколько причин, для того чтобы возникла смесь такой взрывной силы, которая вспыхнула летом 2007-го.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Случается, что путешествие начинается там, где его совсем не ждали, а свадьба лучшей подруги едва не...
«Ангел Кумус» - книга о женщинах, мужчинах, детях, животных и богах.Однажды женщина решила спрятатьс...
Замысел книги о старинных русских мастерах-изобретателях возник вскоре после окончания Великой Отече...
Путешественник и торговец XIII века, Марко Поло (1254–1325), родился в семье венецианского купца. В ...
Над книгой о художнике П. А. Федотове В. Шкловский работал в 1934 году. В 1936 году, на обсуждении р...
Мания.Интрига новой книги Александра Потемкина строится вокруг разлива современной эротомании во все...