Ганнибал. Кровавые поля Кейн Бен

Даже в темноте Квинт увидел, как удивился Рутил.

– Но зачем ты вступил в армию под фальшивым именем? Ты совершил преступление?

– Можно и так сказать. Я был кавалеристом, но несколько месяцев назад отец приказал мне вернуться домой. Однако я оставался кавалеристом, поэтому, вступив в велиты, я нарушил свою первую клятву.

Глаза Рутила широко раскрылись.

– Так ты кавалерист?

– Ш-ш-ш-ш!

Рутил подошел ближе.

– Но, боги, почему ты решил стать велитом?

– Все довольно сложно.

И Квинт коротко рассказал свою историю.

– Да, необычная судьба, – сказал Рутил, когда юноша закончил.

Теперь Квинт чувствовал свою вину еще сильнее.

– Как ты думаешь, боги меня накажут? Строго говоря, я все еще являюсь кавалеристом.

– Боги уже посмеялись над тобой, когда ты стал велитом!

– Я серьезно.

– И я. Если боги не видят, что ты верный слуга Рима, тогда надежды нет.

– Я должен был служить в кавалерии Сервилия. И сражаться рядом с ними, когда они попали в засаду. Погиб мой лучший друг. Мне следовало находиться с ним рядом.

– Но твой отец приказал тебе вернуться домой, верно?

– Да, – пробормотал Квинт.

– Так что ты не должен был там быть. Даже если бы ты остался со своим другом, ты бы его не бросил, если бы узнал о засаде?

– Конечно, нет! Я бы никогда не оставил Калатина одного.

– Тогда перестань себя винить. Ты можешь погибнуть в следующей схватке с гуггами. И не тебе выбирать, когда и как это произойдет.

Квинт обратил взгляд к звездам.

– Надеюсь, ты прав.

– Да, я прав, так что приободрись, – приказал Рутил и поднял мех с вином, который незаметно держал за спиной. – Давай выпьем за твоего погибшего друга Калатина.

Вино он, вероятно, украл, но Квинту было все равно. Он взял мех и сделал возлияние богам, присоединив к нему молитву за Калатина.

– За всех, кто погиб у озера.

Он сделал большой глоток, наслаждаясь теплым ощущением, которое возникло, когда вино оказалось у него в желудке. Потом протянул мех Рутилу. Так они и пили, передавая мех друг другу, поминая мертвых и сохраняя молчание.

– Мне всегда казалось, что у тебя слишком правильная речь, – наконец заговорил Рутил, – но я не мог представить, что ты к нам спустился с таких высот. И что ты дружил с гуггой!

– Не называй его так, – резко сказал Квинт, вспомнив, как сам оскорблял Ганнона.

– Перестань! Все карфагеняне – гугги.

– Нет! Это слово означает «крысеныш», Рутил, ты помнишь? Я знал Ганнона почти год. И он вовсе не крысеныш.

И Квинт рассказал историю о Флакке и засаде, в которой тот погиб.

Рутил задумался.

– Если мужчина предпочитает мужчин, а не женщин, другие часто судят о нем плохо. И я всегда это ненавидел, – неторопливо проговорил он. – Наверное, то же самое можно сказать о карфагенянах. Ганнон показал истинное благородство, когда отпустил вас с отцом. Они ведь не все чудовища, верно?

Квинт ощутил необычное облегчение, когда Рутил с уважением заговорил о Ганноне.

– Верно. Они враги, но среди них есть достойные люди.

– Что ты станешь делать, если встретишь его еще раз?

– Надеюсь, этого не случится.

– И все же?

– Я убью его, или он убьет меня, – с яростью ответил Квинт.

В глубине души он не был уверен, что способен убить Ганнона, но не собирался никому в этом признаваться.

– Боги не допустят, чтобы ты встал перед таким выбором, – пробормотал Рутил и толкнул Квинта плечом. – Никогда бы не подумал, что буду служить вместе с человеком, чей погибший зять занимал такое высокое положение!

– Он не был моим зятем. Свадьба не состоялась.

Казалось, Рутил его не услышал.

– Брат нашего нового командира кавалерии – родственник обычного велита, такое и представить невозможно!

Квинт не стал протестовать. В последние дни он часто слышал упоминания о Марке Минуции Руфе, но значимость имени прошла мимо его внимания. А он был братом Гая Минуция Флакка. Теперь в течение следующих шести месяцев Минуций будет вторым военачальником Рима, который подчиняется только диктатору Фабию.

– Я как-то не подумал…

Он снова ощутил укол совести, когда представил, какие дополнительные возможности получила бы его семья, если бы Аврелия вышла замуж за Флакка.

– Ты должен меня с ним познакомить, – шутливо-серьезным тоном сказал Рутил.

Наконец Квинт рассмеялся.

– Я же говорил тебе, Аврелия не вышла замуж за Флакка, и я не связан родственными узами с Минуциями!

Рутил тоже рассмеялся.

– Но, даже если бы и был, ты не стал бы знакомить с ним своих друзей. Ты можешь себе представить, что такой важный человек, как Минуций, болтает с такими, как мы?

– Боюсь, он и со мной не стал бы разговаривать. В любом случае, этого не произойдет. Надеюсь, Минуций умнее Флакка. Тот был заносчивым идиотом. Именно он предложил тогда отправиться в патрулирование.

– Остается радоваться, что Фабий главнее, – с некоторой тревогой сказал Рутил.

– Говорят, в детстве он соображал очень медленно, верно? Теперь, верно, стал осторожнее, – заметил Квинт, повторяя слухи, которые до него доходили. – Но он дважды был консулом и один раз диктатором. Наверное, он сможет держать Минуция под контролем.

– Конечно! – Рутил снова высоко поднял мех. – За нашего нового диктатора. Пусть он покажет себя достойным лидером и умелым командующим, который принесет нам победу над Ганнибалом!

– И пусть это случится скоро, – добавил Квинт, думая о матери и Аврелии.

– Коракс говорит, что Фабий не будет торопиться. У нас слишком много молодых солдат и не хватает кавалерии. План состоит в том, чтобы уничтожать отряды карфагенян, которые добывают продовольствие. «Лягнуть врага в живот столь же эффективно, как победить его в сражении, но гораздо безопаснее», – сказал Коракс. – И тут я не стану с ним спорить.

Квинт уже слышал подобные разговоры. И, хотя ему это не очень нравилось, разумных доводов против у него не находилось – логика Фабия и Коракса выглядела безупречной. Он помнил, как его отец рассуждал об эллинистических принципах управления войсками, которым следовал Александр. Если военачальник не уверен в победе, ему следует избегать серьезных столкновений до тех пор, пока его армия не станет сильнее. Возможно, Фабию и Минуцию потребуется для этого весь их срок пребывания на высоких должностях.

– Пусть боги заставят Ганнибала держаться к востоку от Апеннин, – пробормотал Квинт и почувствовал, что Рутил смотрит на него. – Я из предместий Капуи. Моя мать и сестра все еще там, на семейной ферме.

– Если Ганнибал переберется через горы, твоя мать бросит ферму и переедет в Капую, где она будет в безопасности за крепостными стенами.

– Ты не знаешь моей матери. Она упряма, как мул с паршивым характером.

– Наверное, твой отец отправил ей письмо.

– Я очень надеюсь на это.

– А почему бы и тебе ей не написать? – Рутил почувствовал неуверенность Квинта. – Расскажи ей, что ты сражаешься в войсках союзников Рима, или еще что-нибудь в таком же роде. Даже если твой отец узнает, у него не будет времени искать тебя по всей армии.

«Да, это может получиться», – подумал Квинт.

– Но даже если мое письмо до нее дойдет, это не значит, что она меня послушается.

– Да, но оно может на нее как-то повлиять. И тебе станет легче. Так что напиши.

– Спасибо тебе, Рутил, – с благодарностью сказал Квинт.

Его друг был прав: ему следовало извлечь максимум из своего положения, а не предаваться переживаниям. И все же он продолжал беспокоиться о матери и Аврелии.

Глава 9

В окрестностях Капуи

Стены Капуи исчезли у нее за спиной, и Аврелия в двадцатый раз спросила себя, правильно ли она поступает.

«Я делаю то, что считаю нужным! – решительно подумала она. – И пусть моя мать отправляется в Гадес!»

Один из двух рабов Марциала бросил на нее вопросительный взгляд, но мрачный вид Аврелии заставил его отвести глаза. Сочетание лести и угроз помогло ей выйти вместе с ними за городские ворота; Аврелия надеялась, что сумеет убедить их проводить ее до семейной фермы. Уже в который раз она пожалела, что рядом нет Гая; он бы обязательно согласился ее сопровождать. Но теперь даже лучше, что его нет рядом, решила Аврелия. Ей нужно выйти замуж за Луция. Так что она должна избегать любых искушений. К тому же Гай уехал вместе со своим отрядом, чтобы усилить армию Фабия.

Луций согласился бы ее сопровождать, но ей не хотелось находиться рядом с ним. Он был одной из причин, по которым Аврелия решилась отправиться на ферму.

«Вот бы мать не старалась так усердно завоевать расположение отца Луция», – подумала она. Но Атия была подобна собаке с костью. Их свадьба с Луцием должна была состояться в ближайшие несколько месяцев. Аврелия уже смирилась – отец дал благословение на этот союз, и она уже ничего не могла поделать, – но девушка твердо решила провести оставшееся время так, как сама того пожелает. Став замужней женщиной, она будет вынуждена подчиняться воле мужа, и, возможно, сейчас у нее последний шанс навестить то место, где она выросла, побыть наедине с воспоминаниями о Квинте и – она не хотела признаваться в этом даже себе – Ганноне.

Аврелия окончательно решила действовать, когда случайно услышала кое-что накануне вечером. После ее катастрофической попытки подслушать разговор матери с Фанесом девушка стала настоящим мастером в этом деле. Атия и Марциал вели долгие разговоры по вечерам – после того, как Аврелия отправлялась спать. Прошлой ночью она была поражена до глубины души. Заем Марциала смог отсрочить требования Фанеса всего на два месяца, пожаловалась мать. Марциал ужаснулся и принялся многословно извиняться.

– У меня больше нет денег, которые я мог бы тебе одолжить, – с глубокой горечью сказал он.

Когда Аврелия услышала ответ матери, ей пришлось прикусить губу. Если Фабриций не сумеет помочь – что выглядело маловероятным, ведь он продолжал следовать за армией Ганнибала, – ферму придется продать или передать Фанесу. Учитывая обстановку, последний вариант становился более вероятным. Аврелия выпятила челюсть, изо всех сил стараясь не расплакаться. Из-за нее Фанес вскоре станет владельцем отцовской фермы. У нее возникли темные мысли об убийстве ростовщика, но она не знала, как его организовать – даже если бы у нее и были деньги. Девушка тяжело вздохнула. Ее семья вскоре станет нищей, а она ничего не могла сделать…

– Куда мы идем, госпожа? – спросил сутулый раб с неприятным дыханием.

Его спутник, смуглый ибериец, тоже повернулся к Аврелии.

– На ферму моей семьи, – коротко ответила Аврелия. – Здесь недалеко.

– А наш хозяин знает?

– Конечно, знает, – солгала Аврелия. – Впрочем, это не имеет значения! Он приказал вам повсюду меня сопровождать и заботиться о моей безопасности.

Раб выглядел несчастным.

– Но речь шла только о Капуе, госпожа.

– Я не помню, чтобы Марциал что-то говорил о необходимости оставаться внутри городских стен, – резко сказала Аврелия, хотя прекрасно знала, что имел в виду Марциал. Именно по этой причине она оказалась возле восточных ворот вместе с мулом и двумя рабами в тот самый момент, когда ворота открывались – Марциал еще спал. Он только потягивается в постели, а она уже в миле от города… – А ты помнишь?

– Н-нет, госпожа, – угрюмо ответил раб.

– Ну так забудь о своей дерзости и следи за дорогой. Идет война, и вокруг полно разбойников. Держите наготове дубинки.

Рабы переглянулись и замолчали.

«Хорошо», – подумала Аврелия, стукнув мула пятками, чтобы он ускорил шаг. Теперь они будут молчать в течение следующих нескольких миль, потом она скажет им, что осталось пройти совсем немного. А к тому времени, когда они наберутся мужества, чтобы спросить у нее еще раз, они практически будут на месте. Аврелия даже думать не хотела о заросшем лесом участке дороги, который им предстояло преодолеть через пять миль. Именно там чаще всего разбойники нападали на путешественников. Она постаралась набраться мужества. С ней или ее членами семьи ни разу ничего не произошло по дороге с фермы в Капую и обратно. Но, даже если в лесу есть разбойники, двое сильных рабов с дубинками ее защитят.

«Будь здесь Квинт, я бы чувствовала себя спокойнее», – с горечью подумала она. Но надежд на это не оставалось – она не знала, где брат. Однако он жив, и только это хоть как-то скрашивало невзгоды ее жизни. Появление его письма – примерно через месяц после битвы у Тразименского озера – оказалось полнейшей неожиданностью не только для Аврелии, но и для матери. Девушка плакала от радости, когда Атия читала его вслух. И ее не тревожило, что Квинт поссорился с Фабрицием или что присоединился к войскам союзников и стал пехотинцем, чтобы не возвращаться домой. Важно было одно – он жив.

«Не рассказывайте отцу, – написал Квинт. – Он меня не найдет, как бы ни пытался».

Несмотря на очевидное неодобрение его действий, Атия не смогла сдержать радости. Она даже приняла к сведению просьбу Квинта покинуть ферму, хотя сейчас в этом не было необходимости. Перед Атией стояла одна задача – поскорее выдать Аврелию замуж за Луция, поэтому они не собирались возвращаться домой после последней встречи с Фанесом. Ферма находилась слишком далеко от Капуи, чтобы Луций мог продолжать ухаживать за Аврелией, а Атия старалась улучшить отношения с его отцом, и они продолжали жить в доме Марциала.

– Агесандр вполне справится с фермой и без меня, – сказала Атия, когда Аврелия спросила об этом у матери.

Ей совсем не хотелось снова встречаться с управляющим, особенно в одиночку. С тех пор как Агесандр убил Суниатона, Аврелия старалась не оставаться наедине с управляющим. Он слишком сильно ее пугал. Он совершил убийство, делая вид, что защищает семью, но на самом деле ненавидел карфагенян.

«Суни не сделал ничего плохого! – грустно подумала Аврелия. – Он был доброй душой и даже не хотел участвовать в войне. Если бы я держала язык за зубами, он бы остался жив».

Она вспомнила, как проговорилась, и почувствовала себя еще хуже. Путешествие угнетало ее все сильнее. Стало тепло, солнце высоко поднялось в лазурное небо. Платье Аврелии прилипло к спине; вспотела голова, и она уже жалела, что не взяла шляпу. Ее мул оказался ужасно упрямым существом, категорически отказывался идти быстрее и едва переставлял ноги. Рабы еще раз попытались поставить под сомнение ее право покинуть город, но им пришлось сдаться; однако они строили мрачные гримасы и едва плелись вслед за мулом. Но еще больше Аврелию тревожило то, что местность вокруг совершенно опустела.

Здесь находились фермы и владения соседей ее семьи. Обычно в полях было полно работавших там рабов. Сегодня же она никого не видела. Почти вся пшеница и ячмень были собраны, но на больших участках почерневшей земли урожай сгорел.

«Некоторые приняли слишком близко к сердцу совет Фабия», – презрительно подумала Аврелия, хотя солдаты Карфагена находились еще очень далеко от Капуи. Однако ее презрение было наигранным. По всему выходило, что лишь удача жителей Капуи и ее окрестностей помешала карфагенским солдатам зайти так далеко на север и запад. Аврелия радовалась, что живет в Капуе, за толстыми каменными стенами. Луций часто и с удовольствием повторял, что, как бы ни был хорош Ганнибал в открытом поле, осадных машин у него нет.

– Если только ему не помогут изнутри, – однажды тихо сказал Марциал, поразив Аврелию.

Она привыкла считать Марциала и Гая римлянами, но они были оски. Их народ населял эти территории сотни лет и признал римское владычество всего несколько поколений назад.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Всего лишь шутка старика, – с улыбкой пробормотал Марциал.

До этого не дойдет, решила Аврелия, отбросив эту мысль как смехотворную.

Тем не менее, тревожные мысли о карфагенских солдатах преследовали ее до конца путешествия. Увидев знакомые очертания семейной виллы и строения фермы, Аврелия почувствовала облегчение. К ее удивлению, один из пастухов стоял на посту у главных ворот, у его ног лежали несколько крупных собак, а на коленях – лук. Оказалось, что Агесандр выставил вооруженную охрану вокруг фермы, приказав подать сигнал, если появятся вражеские войска. Один свисток означал небольшой отряд и необходимость браться за оружие; два свистка говорили о крупных частях карфагенян, и тогда все население фермы должно было немедленно уйти в лес. Аврелия не показала Агесандру, что его действия произвели на нее впечатление, только кивнула, словно сама поступила бы так же.

– Мать знает, что ты здесь, госпожа? – спросил Агесандр.

– Знает.

Аврелия не совсем ему соврала. Атия уже наверняка нашла ее записку, и девушка молилась, чтобы мать не обнаружила ее послание слишком рано и не отправила за ней погоню.

– Немного необычно позволить тебе путешествовать под охраной всего лишь двух рабов. Сейчас опасные времена для наших легионов.

– Не мне ставить под сомнение решения матери. – И, тем более, не тебе, казалось, намекнула Аврелия.

Агесандр все понял.

– Как долго ты намерена здесь оставаться?

Аврелия ощетинилась, но вопрос выглядел вполне разумным.

– Одну ночь.

Если она задержится дольше, сюда явится мать. Аврелия надеялась избежать унижений – она не хотела, чтобы ее насильно вернули в Капую. Девушка не удивилась бы, встретив Атию на следующее утро на дороге, когда она будет возвращаться. Все лучше, чем если бы мать принялась ее ругать в присутствии Агесандра. Она посмотрела на него, чувствуя, что управляющего распирает от любопытства.

«Пусть пытается понять, зачем я здесь, – сердито подумала девушка. – Проклятье, его это не касается. Он скоро сам узнает о предстоящей свадьбе – скорее всего от рабов Марциала».

– Я бы просил тебя оставаться поближе к дому, пока ты здесь.

– Почему? – вспыхнув, спросила Аврелия.

Ей хотелось прогуляться до поляны, где Квинт учил ее владеть мечом.

– Неужели мне нужно объяснять? Неделю назад поместье, находящееся десятью милями южнее, было разграблено и сожжено. Только появление сильного римского отряда помешало гуггам вынести из него все. С тех пор отряд ушел, из чего следует, что угроза нападения гуггов остается столь же высокой. Если они найдут тебя одну в лесу, лишь богам известно, какая судьба тебя ждет.

– Кто ты такой, чтобы рассказывать мне, что я должна делать? Я буду поступать, как пожелаю!

К удивлению Аврелии, Агесандр не рассердился.

– Тебе известна история моей семьи, – сказал он, и его темные глаза наполнились болью. – И я не допущу, чтобы с тобой произошло нечто подобное. Дело даже не в том, что твои родители со мной сделают, – я не смогу этого вынести сам.

Аврелии вдруг стало немного жалко Агесандра. Во время предыдущей войны карфагенские солдаты изнасиловали его жену, а потом убили вместе с малолетними детьми. И все же ему не следовало хладнокровно убивать Суни! Однако суровый разворот его подбородка поведал Аврелии, что он способен удерживать ее в доме вопреки любым протестам. По спине у нее пробежал холодок страха. Возможно, он прав, и ей следовало соблюдать осторожность.

– Очень хорошо. Я буду держаться поближе к дому.

Агесандр бросил на нее пронизывающий взгляд и удовлетворенно кивнул.

Справа от Ганнона с севера на юг шла сплошная гряда Апеннин. Под яркими лучами солнца их склоны казались смесью коричневого, зеленого и серого. Он полюбил эти картины, хотя был далеко от Карфагена и дома. Местность здесь сильно отличалась от плоских равнин его родины. Да, на юге и западе от Карфагена находились горы, но он никогда не видел их вблизи. А в Италии, где бы ты ни находился, с любого места можно разглядеть горы. Слева также высились отдельные пики. Самый большой, Везувий, вздымался на впечатляющую высоту над окружающей равниной. Здесь горы были поменьше, и вокруг раскинулись многочисленные фермы, до самого моря, в одном дне пути на запад.

Ганнон никогда не бывал тут прежде, но местность казалась ему знакомой. И на то были причины. Ферма Фабриция лежала всего в десяти милях отсюда. «Твоя жизнь описала полный круг», – подумал Ганнон. Когда юноша в прошлый раз находился в этих местах, он был беглецом, спасавшим свою жизнь. Теперь же стал частью наступающей армии, и под его началом служили почти двести копейщиков.

Какая-то часть Ганнона мечтала о том, чтобы отправиться на ферму: узнать, там ли Аврелия; убить Агесандра; показать всем, что он не раб. Но другая часть его сознания радовалась, что Замар, офицер нумидийской кавалерии, с которым он вместе патрулировал, считал это слишком рискованным. Разведчики Замара докладывали, что на севере стоят вражеские войска. Римляне применили новую тактику – они выслеживали отряды карфагенян, занимавшихся поисками продовольствия, и уничтожали их. Ганнону совсем не хотелось разделить жуткую судьбу таких отрядов.

Ганнибал приказал не рисковать; если враг рядом, осмотрительность становится составной частью доблести. Утром Ганнон, нумидиец и Мутт устроили совещание и приняли решение возвращаться к своей армии. На то имелись все причины. Их миссия увенчалась безоговорочным успехом. Им удалось избежать любых контактов с римскими войсками; их мулы были нагружены мешками с зерном и амфорами с вином и маслом; почти пять сотен овец и сотня голов другой живности паслись во временных загонах рядом с лагерем. Его солдаты убили множество римских фермеров, но совсем мало женщин и детей; насколько Ганнону было известно, изнасилования случались очень редко. А добиться подобных результатов совсем не просто.

Юноша нахмурился. Он должен был чувствовать себя счастливым, но не чувствовал. Он понимал, что разумнее всего оставить это место и уйти, не оглядываясь.

Но Ганнон знал, что если так поступит, то больше никогда не увидит Аврелию. И не узнает, что с Суни. Весь день эти мысли перекатывались в его голове, как камешек в высохшей тыкве. Он бросил еще один взгляд на север. Возможно, ее там нет; бльшая часть ферм брошена. Не имеет значения, решил юноша. Если он не воспользуется шансом, то будет всю жизнь жалеть. Он возьмет лошадь у Замара и тогда сможет преодолеть десять миль достаточно быстро.

Из-за войны все дороги оставались пустыми. А когда станет темно, ночное небо будет достаточно ярким, чтобы осветить дорогу на Капую. Он легко найдет поворот на ферму Фабриция, да и само поместье. Если все пойдет хорошо, он вернется еще до рассвета, и нито, кроме нумидийца и Мутта, ничего не узнает. По губам Ганнона пробежала свирепая усмешка. Он не испытывал такого волнения с тех пор… нет, он даже и вспомнить ничего похожего не мог.

В тот день боги улыбались Ганнону, и он легко выбрался из лагеря. На дороге ему встретились лишь путешествовавший на муле жрец и его прислужник, который шагал в пыли за своим господином. Оба бросили на Ганнона подозрительные взгляды, но после сердечного приветствия жрец все же пробормотал в ответ нечто вежливое. Разговаривать они не стали. Ганнон обрадовался, что надел скромную одежду и взял едва ли не самую грязную лошадь Замара. Очевидно, жрец не признал в нем воина Карфагена. Конечно, он скакал по дороге, когда остальные сидели дома, но что вражеский солдат будет делать здесь в одиночку?

Солнце еще не зашло, когда Ганнон свернул на дорогу, ведущую к ферме Фабриция, до которой оставалось полмили. Конечно, он бы с радостью въехал в поместье на лошади, но зачем совершать глупости? Если Агесандр здесь – а у него нет оснований думать иначе, – то в качестве приветствия в него метнут копье. Лучше преодолеть последнюю часть пути пешком. Заросли крушины и можжевельника, служившие границей между двумя владениями, были самым подходящим местом, чтобы спрятать и стреножить лошадь. Затем, держа руку на рукояти меча, Ганнон осторожно зашагал через поля к ферме и вскоре оказался на дороге, ведущей к вилле.

Юноша ощутил странность ситуации, когда увидел цепочку строений возле кипарисовой рощи. Сердце застучало быстрее у него в груди, но он заставил себя двигаться очень осторожно, как улитка. Если ферма не брошена, то Агесандр выставил охрану. Или собак… Ганнон слишком поздно вспомнил о громадных охотничьих псах, величиной с кабана и с таким же норовом. Ночью их обычно спускали с поводков. По спине Ганнона потекла струйка пота. Почему он не подумал о проклятых псах раньше? Они разорвут его на куски.

Он отчаянно вертел головой, оценивая расстояние до границ владения, и понял, что ему осталось преодолеть всего несколько сотен шагов. Со стороны виллы не доносилось ни звука. Ганнон знал, что если он сейчас повернет, то почти наверняка сумеет благополучно отсюда уйти. Он сделал назад дюжину шагов, но ноги отказались нести его дальше.

Неужели он просто жалкий трус? Подойти к цели так близко и не попытаться узнать, на вилле ли Аврелия?

Ганнон сглотнул тошноту, которая начала подниматься к горлу. Собаки бегают парами или поодиночке. Если они атакуют, он сумеет убить сначала одну, а потом другую. Если ему будет сопутствовать удача. Вытащив меч из ножен, Ганнон снова начал красться в сторону виллы.

Он добрался до последних кипарисов, так никого и не встретив. Их ветви шевелились под легкими порывами ветра и слегка поскрипывали. Воспоминания заставили Ганнона замедлить шаг. Когда он в последний раз стоял здесь в темноте, Квинт его освободил.

«С тем долгом я расплатился», – подумал юноша. Теперь Квинт – враг. Тогда зачем он, Ганнон, пытается увидеть его сестру? На этот вопрос у него не было ответа. Однако что-то толкало его вперед, и он не мог сюда не прийти.

Юноша уловил движение в тени хозяйственных построек и виллы; возбужденно повизгивали собаки. Виллу не бросили, здесь остались люди. Ганнон спрятался за стволом ближайшего кипариса.

– Стой, Зевс! Стой, Марс! Вам сегодня особенно хочется побегать? – Смех. – Вы совсем не меняетесь. Медведь и Клык никогда не спешат. Все еще надеетесь найти что-нибудь съестное? Сожалею, но должен вас огорчить: все будет, как обычно. Никакой еды до утра. Голод делает ваши носы более чувствительными, если я хоть что-то в этом понимаю.

«Я знаю этот голос, – удивленно подумал Ганнон. – Ублюдок Агесандр».

– Хорошие мальчики, молодцы… Дайте мне снять ваши поводки, и сможете побегать.

«Вот дерьмо!» – беззвучно выругался Ганнон, понимая, что слишком сильно рискует.

Псы так близко, что очень скоро они почуют его запах. Юноша начал на цыпочках отступать. Чем дальше он отойдет до того, как Агесандр их отпустит, тем будет лучше. И если боги все еще к нему благоволят, то собаки побегут в другую сторону. Но тут один из псов залаял, и Ганнона охватил страх. Он совершил глупейшую ошибку, когда сюда пришел. Карфагенянин схватился за нижнюю ветку кипариса, понимая, что это ему не поможет. Собаки загонят его на дерево, а когда Агесандр поймет, что произошло, он заставит его спуститься при помощи копья. Послышался вой. Надежды окончательно оставили Ганнона, когда он начал подтягиваться вверх. Танит, не бросай меня сейчас… Не дай умереть здесь такой смертью… Ганнон отреагировал инстинктивно, понимая, что ему не на что рассчитывать. Боги никогда не приходят на помощь в подобных ситуациях – так подсказывал ему собственный опыт.

– Агесандр?

Ганнон застыл. Нет, не может быть.

– Что ты тут делаешь, Аврелия? Уже очень поздно.

Аврелия здесь? От удивления Ганнон едва не упал с дерева.

– Я хочу немного здесь посидеть, – сказала она.

– Я собирался спустить собак.

– Ты можешь сделать это немного позже.

– Я чувствовал бы себя спокойнее, если бы они уже бегали вокруг…

– Если я останусь здесь, они будут кружить поблизости, рассчитывая на угощение. Пожалуйста, Агесандр. Я не стану задерживаться.

– Хорошо, – ответил управляющий после небольшой паузы. – Я отправлю их обратно в загон. Скажи, когда вернешься в дом.

– Благодарю тебя.

Ганнон был так удивлен, что ожидал увидеть саму Танит, которая уводит сицилийца прочь вместе с собаками, и с радостью наблюдал за Агесандром, скрывшимся во дворе. Поразительное совпадение – Аврелия оказалась здесь именно в ту ночь, когда он сюда пришел. Девушка стояла всего в двадцати шагах от него, ему ужасно хотелось ее позвать, но он не знал, что сказать? Она не поймет, что это он, и, скорее всего, закричит, призывая на помощь Агесандра с собаками. Ганнон снова посмотрел на девушку и с облегчением обнаружил, что она приближается к нему. Куда она собралась? Ганнон бесшумно спрыгнул на землю, положил меч и стал ждать. Когда она оказалась совсем близко, он подкрался к ней сзади, схватил одной рукой за запястье, а другой зажал рот.

– Не произноси ни звука, – прошептал он. – Это я, Ганнон!

Аврелия начала вырываться, но он продолжал крепко ее держать.

– Клянусь, это я, Ганнон. Я пришел тебя повидать.

Она снова попыталась вырваться, но теперь ее сопротивление ослабело. Он вдруг ощутил тепло ее спины и ягодиц и понял, что его рука касается ее груди. Какими духами она пользуется? На него накатила волна желания, и Ганнон тут же смутился. Уже ни о чем не думая, он отпустил девушку и сделал шаг назад, дрожа от напряжения.

Она резко повернулась к нему и широко раскрыла рот.

– Га… Ганнон?

Он хотел сделать шаг к ней, но в последний момент остановился.

– Да. – Юноша вдруг лишился дара речи.

– Что? Где? Как ты здесь оказался? – посыпались градом вопросы.

– Я прискакал на лошади. – Ответ прозвучал глупо, и он захихикал. – Из своего лагеря. Он в десяти милях отсюда.

– О боги! Вы намерены напасть на нашу ферму? – Голос Аврелии наполнился ужасом.

– Нет, нет, конечно, нет. Аврелия, я бы никогда…

– Мне очень жаль, – прервала его девушка. – Я слышала ужасные рассказы.

– Я знаю и сожалею. – Ганнон хотел добавить, что римляне так же поступали в его стране во время прошлой войны, но понимал, что это бессмысленно.

– Подобные вещи случаются на войне, – печально сказала она. – Но я не хочу об этом говорить. Не могу поверить, что ты оказался здесь одновременно со мной… В последнее время я жила в Капуе. И совсем не ожидала увидеть тебя здесь – но это замечательно! Я молилась за тебя.

– А я – за тебя. – Ганнон не мог поверить своим глазам.

Они улыбнулись друг другу, вдруг смутившись, потому что они так сильно изменились со времени последней встречи. «Она стала совсем взрослой», – подумал Ганнон. Она красивая. Он не мог этого знать, но Аврелия примерно так же думала о нем.

– Квинт жив? Ты получала о нем известия?

– Он в порядке. Мы слышали, что он попал к тебе в плен у Требии, и ты отпустил его вместе с отцом. – У нее перехватило в горле. – Ты хорошо поступил.

– Это меньшее, что мне следовало сделать после того, как он помог мне. А твой отец?

– С ним тоже все хорошо, благодарение богам. Пусть они хранят их обоих.

– Да, конечно. – Ганнон просил того же для своей семьи. – Я бы не тронул и Флакка, – добавил он, – но мои братья не позволили. Нам дали приказ убивать всех врагов, которые попадают к нам в руки. – Ганнон вдруг вспомнил отвращение, которое испытал, когда узнал, что Флакк женится на Аврелии.

– Я тебя не виню, я даже испытала облегчение, – прошептала она. – Я его совсем не знала. Мы встречались лишь один раз.

– Ты заслуживаешь лучшего человека, чем Флакк, – хрипло сказал Ганнон. – Может быть, такого, как Суни. Как много времени прошло с тех пор, как он покинул хижину пастуха? – Аврелия ничего не ответила, и Ганнон мысленно выругал себя. – Извини, если я тебя оскорбил, – смущенно сказал он. – Просто у Суни добрая душа. Он стал бы для тебя хорошим мужем. – Она продолжала молчать, и Ганнону стало не по себе. – Аврелия?

– Я… я не знаю, как сказать.

– Что?

– Суни…

– Он… мертв? Нет. Нет. – Ганнон сделал шаг назад.

– Мне очень жаль, Ганнон.

– Но его нога уже заживала! – воскликнул он, невольно повысив голос.

– Ш-ш-ш. Нас могут услышать.

Юноша сделал глубокий вдох.

– Клянусь Мелькартом… когда это случилось?

Аврелия дрожащим голосом рассказала Ганнону о том, что произошло.

– Агесандр, – не веря своим ушам, пробормотал Ганнон. – Сын шлюхи убил Суни?

– Это моя вина. Мне не следовало приводить его в дом.