Завтра октябрь. Несветские истории Есина Елена

Швейцарский сыр

У подружки дочь выходит замуж. Когда-то она не поехала со мной в Таиланд и, пока я отдыхала, девочка познакомилась с парнем. Роман был очень бурным, теперь вот свадьба.

«У тебя есть платье на свадьбу моей дочери?» – вопрошает подруга.

«Есть, я его не на свадьбу покупала, все думала: и куда же я такую красоту надену».

Спустя некоторое время я стала сомневаться в этом платье, а позднее мы вспомнили про миланские распродажи и поехали в… Швейцарию.

Просто самолет туда оказался дешевле, а от Лугано до Милана около 70 километров. И под Лугано расположен известный аутлет. Короче, очередной шопинг. Я в этом году разошлась в этом плане. А так как культура эта для меня новая, то и результаты всех этих шопингов пока меня больше огорчают, чем радуют: шкаф набивается, а носить по-прежнему нечего. Но этот разговор не всем будет интересен.

Слава Богу, выполнили главную задачу: купили в Милане платье и все, что нужно невесте.

Я и подруга купили себе платья на свадьбу, в которых туда, естественно, не пойдем – не нравятся. Зачем покупали? В магазине нравилось. А сейчас смотрим на платья, друг на друга и понимаем – не пойдем! В Москве что-нибудь купим.

Так вот, живя в окруженном горами Лугано на берегу прозрачного озера, я очень переживала, что, находясь в такой нереальной красоте, мы, по большому счету, видели только плечики с одеждой и примерочные кабинки.

Но проведение исправило эту ошибку. Обратный наш самолет вылетал из Цюриха. Мы настроили навигатор, который нарисовал нам 2 часа 45 минут в пути, а потом выдал, что найдена дорога на 11 минут короче. Подруга подтвердила второй вариант, и мы поехали. Я впервые села за руль в чужой стране в этой поездке. Я вообще люблю, когда меня водят везде за ручку, когда я могу расслабиться и не думать, как ехать, куда и даже зачем. Если честно, я даже блюда в ресторане не люблю выбирать, предпочитаю, чтобы выбор сделал муж. Он закажет за двоих, а я потом забираю что вкуснее, муж привык.

А тут из нас троих за руль только я могла сесть – подруга уже давно ездит с водителем, а у дочери ее в то время еще не было водительских прав. Благодаря этой поездке у меня появился новый навык – могу ездить по Европе. Очень собой горжусь.

Это красиво – ехать по Швейцарии. Но описать эту красоту я смогла бы, если б имела возможность пропитаться ею, отреагировать всей своей впечатлительной натурой, но когда ты ведешь машину по неизвестной дороге, следишь за дорогой и одновременно за навигатором – ни на что другое внимания не хватает. Какие уж тут красоты!

Еду, смотрю, а горы совсем перед нами.

– Как офигительно, – говорю, – когда ехали в Лугано, горы как-то больше по бокам были.

– Так же все было, – возражает подруга. – Просто ты была в напряжении и не могла замечать все это.

Я и поверила… То, что мы оказались высоко в горах, все поняли только тогда, когда за окном вместо травы показался снег. Температура за бортом, судя по приборам, поменялась с плюс тридцати до плюс девяти, а потом еще упала – до четырех градусов. И вообще я к своему ужасу обнаружила, что давно уже еду по серпантину, которого больше всего боялась…

Сил нет описывать нашу истерику, которая включала в себя и тихую стадию, и стадию бешеного смеха, и немного покрикивания друг на друга. Я просто зажалась и решила пройти это испытание. Когда мы спустились с горы, особенно когда показалась трава, мы уже были так расслаблены, что даже остановились и купили у швейцарской женщины домашний сыр и колбасу. Когда мы покупали продукты, мы придирчиво смотрели на ценники. Каждый кусочек стоил 12–17 евро, и среди этого даже мы пытались выбрать дешевле. Когда наши деньги улетали на платья и босоножки, мы не задумывались об экономии, а на домашний сыр из молока коровы, которая пасется в швейцарских горах, мы поскупились.

Потом, правда, когда мы этот волшебный сыр в машине попробовали, поняли, что мало купили и стали припоминать, кому можно было бы привезти столь приятные и полезные подарки. «Ладно, подумаешь, мы теперь сюда хоть каждый день можем за сыром ездить… Вон я теперь какой опытный водитель… Дорогу знаем!» – успокаивали мы друг друга.

Навигатор продолжал косячить, и ехали мы вместо двух с половиной часов – шесть. Чудом не опоздали на самолет, и то благодаря мужчине из конторы, который забирал наш автомобиль. Он довез нас с чемоданами прямо к нужным выходам. Когда мы заходили в аэропорт, над нами висели две потрясающие радуги. Таких реально насыщенных цветом радуг я не видела никогда. Все цвета были настолько яркие и четкие, от красного до фиолетового, и такими жирными широкими полосами. Такую радугу раньше я видела только на картинке.

Взлетали в грозу. Было жутко страшно. Я такой ужас испытывала впервые, за иллюминатором бесились молнии, гремел гром, крылья тряслись и скрежетали, казалось, что самолет трещит по швам. Люди в салоне обнимались, рыдали, кто-то пил коньяк. Я молилась вслух и, кажется, очень громко.

«Ну что ж, – думала я, – в конце концов, Бог нас спасал до последнего». Мы же все-таки спросили дорогу, которую навигатор упорно от нас скрывал. Когда мы вопреки навигатору поехали в другую сторону, он честно минуты три нас упрашивал развернуться, где возможно, и, только поняв, что мы его не слушаемся, перепланировал маршрут и вывез нас, наконец, на нормальную трассу.

Самолет набрал высоту, вылетел из опасной зоны. Прекратились эти страшные звуки в обшивке самолета. Улеглась паника.

Глаза мои сами собой закрылись, и я четко увидела нос летящего самолета, раздваивающуюся дорогу перед ним, себя за штурвалом и поняла, что навигатор не показывает, по какому пути лететь, а сама я, куда лететь, не знаю!!!

Сильно дернувшись, я проснулась, потом какой-то неприятный и липкий ужас еще долго стекал у меня по внутренней поверхности организма.

Домой я добралась на такси, в пять утра. Дома никого не было – муж с дочерью уехали в Сибирь к бабушке с дедушкой. Я почувствовала себя одиноко, почему-то разревелась, воткнула в цифровое пианино наушники и сыграла себе бетховенский хит «К Элизе», две части которого звучат уже в моем исполнении, по мнению тех, кому выслала записанное видео, вполне узнаваемо.

О, Djohn!

Когда получили фотографии от местных фотографов, я сначала возмутилась, что за психоделики нужно принимать, чтобы так красить и без того яркую действительность. А вышла на улицу, глянула по сторонам – нет, все так и есть. Вот такой голубизны небо, вот такой бирюзовости море, вот таких ярко-зеленых красок зелень и всех известных расцветок цветы. И щедрое в этой местности на свет и тепло солнце делает эти цвета еще ярче и насыщеннее. Хотя казалось – ну куда уж! И, наверно, большого труда стоит людям поддерживать эту яркость, поливая и обихаживая этот огромный парк и утром, и днем, и вечером. Ну, раз не наврали фотографы с красками, то не наврали и с лицом, так и есть – улыбчивое, взрослеющее и круглое… Ох, уж мне эта система «все включено»!

Сейчас, когда я пишу, солнце еще не поднялось над горой, оттенки спокойнее. И цикады спокойнее, днем они не кричат, а, скорее, каркают, как армия голодных птенцов, я поначалу так и думала, потому что столько грома от цикад не могла себе предположить. Просто постоянные аплодисменты, переходящие в овацию, какая-то природная истерика и восторг.

Сейчас мы в Турции. Местность называется Фет-хие. Мы отдыхаем в отеле, который занимает, судя по описанию в интернете, 370 гектаров. 370 га – это же так много, опять наврали, наверно, тут никому верить нельзя. Всю территорию я еще не обошла и, наверно, не обойду. Неважно. С трех сторон нас окружают горы. С юго-востока отель жмется к горе (могу ошибаться, это я по солнцу ориентируюсь), ее лучше всех видно, и потому она воспринимается самой красивой и торжественной. Гора то утопает в зелени, а то вдруг вырвется упрямо отвесной каменистой вертикалью, а потом, опять смягчившись, образует пологий склон и дает приют естественным зеленым насаждениям, в основном это сосны.

Территория отеля от моря поднимается вверх и потому отовсюду, где ни присядешь, ни приляжешь, видно море, а если повернуться спиной к морю, то горы. Из-за этого невозможно отказать себе в вечернем ресторане. Расположены рестораны все очень выгодно в плане видов, и вот я сяду и смотрю через море на западную гору, где начинает прятаться солнце. Солнце станет вдруг оранжевым и мелким. «Нет-нет, ну что вы? Это не я вас тут сегодня жарило нещадно. Я мягкое и пушистое, как облачко. И нет меня вовсе», и так бочком-бочком за горку совсем уйдет, оставляя на прощание широкую полосу мягкого красного свечения – «отдыхайте до завтра, насладитесь прохладой, и посмотрите уже на тех, кто рядом».

Смотрим, смеемся много, отдыхаем от работы и от тяжелых эмоций.

Муж мой к вечеру только оживает – жарко ему. Днем вижу его только в море или в комнате, развлекает себя здесь походами в турецкую баню и СПА.

«На улице сорок примерно, у них написано 28. Мерили, спрашиваю, температуру? Нет, отвечают – мы из Интернета берем», сами в Интернет врут и сами с него списывают. Приду в номер свой в самую жару, только прилягу, уборщицам в их помещениях тоже становится жарко. Они идут по комнатам с кондиционерами отдыхать, опять гонят меня в самое пекло. Ухожу, жалко же людей, я-то могу в море сидеть или в бассейне, а им запрещено. Да и без уборки нельзя – полотенца все мокрые, не сохнут на влажном воздухе, в ванной по колено воды, Маша так душ принимает».

Это мой муж с другом по телефону разговаривает – рассказывает, как наслаждается отдыхом.

Лизе здесь рай, их зона так и называется – «paradise», аниматоры их забирают в 10 утра, и у них очень насыщенная программа на каждый день, которая расписана подробно в буклетах, родители могут забрать детей обратно в любое удобное время. Программа расписана до 22.30. Собственно ради Лизы Турция и была выбрана. Такой анимации нет нигде, где мы знаем, может, просто чего не знаем…

На пятый-шестой примерно день хватила меня тут оса за безымянный палец левой руки. Вот подохла же сама потом, но оставила свое жало во мне. И я также: поднакоплю, бывает, яду и знаю, что умираю как разумный человек, но буду отдавать этот яд мужу. Не лучше этой осы, хуже даже – «зу-зу-зу…» ужас!!!

Так вот, к вечеру отекла рука, три пальца и вся тыльная сторона ладони. Ой, так я на нее два дня налюбоваться не могла. Рука стала такая, как у юной девочки – кожа вся припухла, разровнялась, разгладилась.

Сижу в ресторане, разглядываю руки, сравниваю их в пользу укушенной, обнаружила на них по пигментному пятну. Мужу показываю:

– Видишь, пигменты на руках вылезли возрастные?

Муж внимательно руки осмотрел:

– Нет, не вижу.

– Не видишь? Ага-а, видимо, так это и компенсируется. Я пятнами покрываюсь, а у тебя зрение падает.

– Ну ты тогда сильно не покрывайся, пожалуйста, чтоб я совсем не ослеп!

– Да я вроде стараюсь.

Рука была красивая, но дня два-три чесалась очень. Левая рука чешется к деньгам, говорят.

В этой местности есть такая штука – параглайдинг. Снизу смотришь, так плавно летят люди, с каким-то подобием парашюта. И все, кто прыгал, убеждают, что не страшно.

Я решила попробовать. Сначала все решили и заплатили за троих, но я вошла в Интернет и прочитала, что с сердечными заболеваниями нельзя.

Вот почему меня это не насторожило?

Мы с Лизой поехали. В первый назначенный день прыгнуть не получилось, нам объяснили, что ветер в горах поднялся – меня брали, а Лизе посоветовали в другой день, ну тогда и я в другой день!

Надо запомнить – это случилось 19 августа 2012 года.

Это – это что-то!!!

Из отеля нас забрали шестерых – мы с Лизой и семья из четырех человек: мама, папа и два брата, лет девяти и восемнадцати. Из них прыгать собирались только старший брат и муж. Узнав, что мы с Лизой будем прыгать, мама с младшим братом тоже решились, но когда приехали в офис, им сказали, что оборудование рассчитано и сегодня не получится. С намерением прыгнуть в другой день они остались купаться на городском пляже.

Сначала была дорога на ту гору, с которой нужно было прыгать, она заняла больше часа времени, и последние 20 минут пути я уже понимала, что никуда я не прыгну от страха… И обратно я по этой дороге на этом разваливающемся автобусе не поеду ни-за-что!!! Что мне придется жить в горах, слиться тут с их местными жителями – горными козлами и козлицами. И пытаться когда-нибудь спуститься к людям…

Узкая дорога, вниз ухают обрывы, автобус весь скрипит, как телега, и на некоторых подъемах он напрягается так, что казалось – ему не хватит тяги, и мы сейчас поедем вниз, ну или полетим вбок. А по этим бокам еще и ржавые несчастные машины попадались, подтверждая неслучайность моих мыслей… Слава Богу, Лиза спала.

На горе я была обуреваема сильными чувствами и восторга, и страха уже не за себя, а за дочь. Как я могла такое ей позволить? Хотя от многих слышали, что прыгают дети и помладше Лизы. Да и сейчас с нами приехала турецкая семья, там дети трех и пяти лет, все будут прыгать.

– Как тебя зовут? – подошел ко мне один из инструкторов.

– Маша.

Парень уже обвивал меня ремнями и щелкал надежными креплениями. И, уверенно нацепив мне шлем на голову, заключил:

– Ты ужье готова, Маша!

Смотрю, рядом и Лизу уже облачили, у них уже разложено крыло.

Мы на вершине, на широкой, выложенной тротуарной плиткой площадке, там десять метров для разбега и… широкая пропасть – очень красиво и очень страшно!!!

Лиза моя с инструктором делают несколько шагов… И… по-ле-те-ла моя девочка, да еще не вниз, а вверх! А я еще минуту чувствовала, как в животе по местам раскладываются мои, казалось, оторвавшиеся внутренности.

О Господи! Ну, теперь и мне бы скорее прыгнуть, чтобы знать, что это не смертельно.

При мне турчанка проводила двух своих детей, сама же в разбеге затормозила – их накрыло крылом, и все стропы перепутались. Распутывали, мой инструктор им помогал, я поняла, что он у них главный, он проводил всех из нашего автобуса и только потом подошел ко мне.

– Ну, Маша, вы готова?

– Да я уже без крыла готова туда сигануть, давайте быстрее, догоним мою дочь!

– Спокойно, Маша, всье нормално. Во-он ваша дочь, – ведет он рукой вперед и вверх. – Во-он – оранжевый крыло видишь?

– Вижу. Как вас зовут?

– Джон.

– Очень приятно. Летим же, Джон!

– Не торопись, Маша. Мы ждем ветер. Я скажу – беги, ты, Маша, бежишь. Я скажу – садись и ты, Маша, садись. Хорошо, Маша?

– Я постараюсь, Джон.

Это сейчас я думаю – откуда бы взяться Джону в Турции, а тогда мне было ни до чего, поэтому не знаю, кто он, откуда. Или нездешний, или не Джон. Кое-что он мне про себя рассказал в полете, но это позже. Сам рассказывал, мне было не до вопросов, мне, честное слово, было не до вопросов, вообще. И это сейчас я вспоминаю, что интонации Джона были глубоки и интимны, но что возьмешь с парализованного партнера, прости, Джон!

Джон пристегнул меня к себе и разговаривал с подошедшим к нам парнем, говорили они по-турецки, я не заметила, как этот парень дернул мои ремни на себя, мне показалось, что я сделала два шага, и мы взлетели.

Потоки воздуха трепали нас и тащили вверх. Вверх, в голову, поднялась моя душа, распирая ее ужасом и выталкивая глаза из орбит.

– Садись, Маша. Маша, садись.

– Я сижу, Джон, о Боже мой! Боже мой! Как мне страшно…

– Ближе ко мне садись, Маша.

Оказывается, сесть нужно было глубже, в пристегнутое ко мне кресло.

– О-О, Джон, а мы можем лететь вниз?!

– Подожди, Маша, здесь немножко турбуленс!

– Не пугай меня, а то я уже не очень живая.

Минуты через три я начала привыкать к ситуации и уже имела способность оглядеться вокруг.

О Господи!!! Солнце было ниже нас!!! Садящееся, оно, отражаясь в море, выстелило целый переливающейся золотом тракт! И все это под нами… острова… утопающая в зелени горная Ривьера… О Божье созидание!!! Как же ты прекрасно!!! Все это великолепие было нескончаемым… Я уже не понимала, от страха или красоты я слабею и постанываю: «о, Джон!»

– Ты умеешь кричать, Маша? Кричи!

– Зачем?

– Ты летишь, Маша!!!

– О, да. Я лечу!

– Сколько тебе лет, Маша?

– Не спрашивай меня, пожалуйста, об этом… Дай хоть здесь забыть эти беспощадные цифры. Разве птицы знают, сколько им лет, Джон?

Мы так хорошо и ровно планировали над горами, я уже полурасслабленно улыбалась. И даже, вспомнив про фото, взялась фотографировать.

Джон опять спросил про возраст, не дал мне моих лет, сказал, что ему 38 (я ответно восхитилась, я, честно, думала – ему лет тридцать), рассказал мне, что женат, что дочкам три года старшей и шесть месяцев младшей. В общем, любуясь низлежащими ландшафтами, я была в состоянии поддерживать беседу…

Джон снял с меня шлем:

– Он сейчас тебе не нужен.

Что-то отстегнул от боковых стропил, опять возбудив во мне страшок:

– Что ты там отстегиваешь, Джон? Ничего не трогай и не меняй, я тебя прошу.

Джон, довольный, смеялся:

– Покажи мне, как ты кричишь, Маша!

Передо мной нарисовалась камера.

– Ты покричишь, Маша?

– Нет, Джон, мне все нравится, но что ж я буду кричать? Я врач, культурная, интеллигентная женщина. Я никогда не кричу.

Но парень свое дело знал хорошо. Он уложил крыло на бок, и мы пошли кружить по центробежной… И я дала Джону, что он просил, я дала ему такую некультурную трель визгом!!!

Джон успокоил сначала крыло, дал проораться мне уже словами:

– Что ты делаешь! Не делай так больше, пожалуйста! Я не могу так… О-о!!! Как я могла на это согласиться!!! Зачем? А-ааа, Джон, пожалуйста!

– Ты должна почувствовать полет! Это хорошо, Маша. Это оргазм. Это секс, ты должна понять!

– Зачем, Джон! Зачем ты меня с неба опускаешь на землю!? Я в первый раз лечу, Джон! А что ты, думаешь, я к своим без половины ста годам, не знаю о сексе? Может, для тебя это сравнимо, сколько раз в день ты летаешь?

– Пять…

– Ну вот! А для меня это несравнимо, Джон. Ровно настолько раз, сколько я этим сексом занималась. Потому что лечу я в первый раз и точно больше никогда! Никогда, слышишь! Ведь ты даже не представляешь, как мне хорошо! Джон, мне так хорошо… мне так хорошо, Джон… Что вот именно так мне, идиотке, и надо.

Знал ли Джон, что я цитировала еврейский анекдот, я не знаю, но, просмеявшись, Джон опять взялся за свое… Он работал, ему нужно было продать мне эффектное видео и фото. Когда он не шалил, я даже ему позировала, видимо, уже привыкая к полету. Но Джон не давал мне долго отдыхать, он дразнил меня, как мышь ленивую кошку.

– Покружимся, Маша?

– Не-ет!

– Тогда я – спать.

И смеясь, опять немного меня поворачивал… Доповорачивал…

Мы приближались к земле, уже были хорошо различимы домики с бассейнами, я уже убедила Джона просто ровненько лететь. Но организм мой решил отреагировать на все предшествующее… И наш с Джоном секс-не-секс мог закончиться не очень красиво с моей стороны.

– Джон, мы можем приземлиться быстро? меня тошнит…

– Маша, мы можем летать еще минут десять или пятнадцать.

– Нет, не можем, Джон!

– Хорошо, как ты хочешь, Маша.

Сели быстро и мягко, Джон двумя движениями освободил меня от ремней и замков, ко мне бежала моя Лиза.

– Как ты, доченька?

– Хорошо, мне понравилось летать. Я только что прилетела.

Стоит, моргает, лицо спокойное. Хорошо. Я села на траву, перевела дух. Тошнота улеглась. Волоча за собой огромные рюкзаки с экипировкой, подошел Джон, протягивает мне бутылку:

– Маша, хочешь воды? – Джон сел рядом.

– Нет, пока еще, нет. Боюсь спровоцировать.

Мы посмотрели друг на друга и повалились в разные стороны на траву в беспричинном приступе смеха.

«Спасибо тебе, Джон! И хоть это был не секс, признаюсь – вот так меня еще никто!» – я закрывала лицо руками, но говорила, что хотела.

В офисе уже сидели люди из нашей команды и смотрели в мониторы, им демонстрировали отснятое видео.

– Аааа-ииииии! – зазвенел по всей комнате поросячий визг.

Это Джон включил мой полет и довольно откинулся на стуле. Женщина, та что собиралась лететь в следующий раз, встрепенулась:

– Это что, так страшно?

– Нет, это Маша на камеру работает.

Все-таки Джон профессионал, не отпугивает клиентуру. В мониторе перекошенное ужасом лицо, оглушительный фальцет и Джон со своим «кричи, Маша, кричи».

Женщина посмотрела на меня вопросительно:

– Там страшно или…?

– Ну не на столько, это Джон просил от меня огней, – мы уже с ним так по-свойски перемигивались.

На мониторе во всю стену показывали полет Лизы и ее безмятежное лицо.

– Вон, посмотрите – ребенок спокоен. Джон, я беру видео и свое, и дочки.

– Фото будешь смотреть?

– Нет, дома посмотрю.

Видео и фото я посмотрю в Москве. А здесь я весь следующий день смотрела в небо. И я уже видела, что кто-то летит спокойно, а кто-то – ух, как неспокойно… И все это зависит от желания, как мне сказали, клиента. Джон меня не спрашивал. Может, и хорошо – наошущалась! И я в своем «больше никогда» уже не совсем уверена. Просто в следующий раз обедать не надо перед полетом, и очень страшно ехать на гору. Но это, как говорится, «полюбишь кататься, полюбишь и саночки возить». Ездят же ребята в гору по пять раз в день.

О, Джон! – 2

Еще позавчера я растекалась по лежаку, и в пустое пространство моей головы вплывали мысли о безграничности счастья – «границ нет счастью, границ нет мне…»

Еще вчера я выискивала Лизку в бассейне, чтобы поскорее переодеть ее в сухое и не опоздать на такси. А когда нашла, подумала, что не ее надо вытаскивать, а самой упасть в бассейн, прямо в брюках и шляпе, лечь на дно и ждать, когда такси уедет без нас.

Еще сегодня утром я лежала в кровати на границе сна и реальности, в приятном чувствовании, что лежу, завернутая в саму себя, – лопаются там на свободных пространствах узлы и веревки, ремни и канаты, которые сжимают наши души… А мы шире, мы точно шире себя и своего тела…

Все еще спали, когда я встала и включила видео с нашими полетами…

Летать мне долго не дали. Позвонил сын и спросил отца… Если так рано нужен отец в выходной день, совершенно естественно спросить:

– Что случилось?

– Настя там нарушила в вашем районе что-то, у нее права на полгода хотят забрать… Есть кому позвонить?

– А денег дать нельзя?

– Да она уже поругалась с ними, с ней уже не разговаривают. Я уже сам с одним гаишником по телефону говорил, сказал, сейчас приеду…

– Я позвоню Саше.

Саша трубку не взял – или спит, или не в Москве.

Я к Насте ближе – бужу мужа, беру деньги, надеваю спортивный костюм…

Вроде все делала быстро… И все равно, когда с первого своего светофора звонила сыну, он уже подъехал к ним… Но я уже тоже поехала… А не надо было… Вот так напрасно… на гаишников тратить самые вкусные, пропитанные южным солнцем, куски своей души…

Въезжаю на круг, сразу вижу людей в форме и Настю. Пытаюсь съехать с круга на видимую парковку, но не заметила шлагбаум, и поэтому у меня получился не очень понятный маневр… Теперь уже меня останавливают.

– Что-то я не понял ход Ваших мыслей. Вы куда ехали?

– К Вам, к девочке вот.

– А Вы тоже к Насте, а Вам она кто?

– Девушка Пашки моего, – показываю я инспектору рукой на машину сына.

– Вы Пашкина мама? Ну давайте я на Ваши права посмотрю… Расписались они уже?

– Нет, но любит ее… Будем брать.

– Смотрите, истеричная очень, я б не стал…

– Ну давайте пока текущую проблему решим без лишений, я помогу детям спокойствием и деньгами… – я была улыбчива и совершенно искренна расположена не к гаишникам, нет! К людям, просто к людям!

– В машину идите садитесь, там уже Ваш Пашка.

Я улыбнулась Насте по пути к ведомственной машине, села в нее, представилась человеку в форме, попросила сына выйти…

Потом уже я поняла, что сразу начала с суммы несколько большей, чем требовала ситуация. Такой ширины душа! И еще – не включенные мозги. Не могла иначе…

Надо собраться… Это Москва, она требует концентрации… Адекватности…

P.S. Совершенно неприличное звуковое сопровождение моих полетов, но картинка красивая… Если доведется… еще полечу… Где теперь уже так наойкаешься?..

И еще…

В этом тексте много, казалась бы, лишних точек… Они не лишние, они прочувствованные… Можно, конечно, и их преобразовать в слова. Но зачем???

Растворенная

Разозлил тут меня один человек. Вот думаю, поеду в отпуск и напишу рассказ, где выставлю этого человека во всей его некрасивости и непривлекательности, как внешней, так и внутренней. И бряцали уже в моей голове, как оружие, заготовки, наполненные гневом и жестокой иронией. Я хотела разоблачить в лице этого человека алчность, изворотливость, бесчестие, а также желание иметь и пользовать людей под маской дружбы, подхалимство, мздоимство и многие, многие человеческие пороки, которыми мне казался этот человек переполнен. Но тут я совершенно неожиданно попала в Рай!.. Место, где мы отдыхали в Болгарии, очень красивое. Домики наши стояли на высоком холме, вписанные в зелень национального заповедника, над мысом, выходящим в море. Глазу, куда ни глянь – радость неописуемая от сочетания ярко-зеленого и всех оттенков синего. Уху – восторг от щебетания, жужжания, стрекотания, чирикания, а ночью от зычных криков жаб и, наверно, каких-то сычей. Душе от всего этого – радостный праздник и услада.

Утром, как я всегда стараюсь делать в отпуске, пробегаю километров пять вдоль побережья, затем купаюсь в море. И вот – мерный шум прибоя, легкий теплый ветерок и ласковое утреннее солнце успокоили мои нервы, растворили всю злость и вытащили на поверхность моих мыслей спокойную гармонию. Чувства, переполнявшие меня, вдруг переплавились и стали опять добрыми по отношению к бытию, в том числе к человеку, с которым я знакома 25 лет, а около 20 лет мы дружим. Со многими, впрочем, «но»… Но что в наше время без «но»? Этак можно всеми расшвыряться, да с кем останешься? И вообще, судя по опыту и по данным внешних разведок, люди нам встречаются для того, чтобы нас же и «зеркалить». Раз уж мы можем быть в непосредственной близости столько лет, значит – есть и во мне все то, на что я так бурно отреагировала в другом человеке. Да уж, свои грехи отмолить бы и простить бы самой себе. Но сейчас разбираться с качествами плохими, злыми и хоть в какой-то мере неприятными не хочется. «Там где есть ненависть – сей любовь», – сказал кто-то, с кем я абсолютно согласна. Я с удовольствием брошу зерна этого чудесного, но капризного растения в свои разрыхленные злостью мозги. Тем более что этому человеку, какой бы он ни был, я во многом обязана. И вообще из всех лексик мне предпочтительнее нежно-романтическая – люблю слова, которыми щебечут влюбленные. Поэтому в очередной раз признаюсь человеку в любви и скажу, что жизнь наша складывалась так, что волей-неволей во многом он мне помог, за что я очень благодарна. А пока… Пока любовь, любовь, любовь. О чем бы мне таком прощебетать?

Немного жаль, что я ничего не записывала, будучи молодой, когда желание любить и быть любимой носили другой, более телесный характер. С другой стороны – хорошо, что не записывала, некогда было – жила на полную катушку. Сейчас вот записываю. Сейчас для меня любовь – это то, что есть или нет во мне.

Я временами могу узнавать любовь во всем и всех, что и кто меня окружает. Почему нет? Почему не приравнять улыбку, дружеский взгляд или дежурное приветствие к любви? В таком состоянии, если уметь его сохранять, легче и жить, и работать, и отдыхать. Да, это настроение нестойко и далеко убегает при любом неосторожно сказанном слове, при любом, даже маленьком, приступе злости уныния или испуга. Любовь этого не любит. Любовь предполагает доверие и слияние с объектом любви. С одной стороны, со всем срастись невозможно, с другой – не принимая и отталкивая от себя что-то или кого-то, ограничиваешь себя же в любви. Потому что им, непонятым и непринятым, может, больше всего моя любовь и нужна. Шучу, конечно, туплю и глуплю, но настроение примерно такое.

Настроение, состояние близко к йоговскому или даже дзен сплошной – глубина покоя. Я тут много общаюсь с молодой женщиной, чуть за тридцать. Она очень часто употребляет словосочетание «не понимаю, как так можно жить». Оно употребляет его так часто, по отношению практически ко всему, так что хочется остановить ее и сказать, что для того, чтобы что-то понимать, надо научиться для начала принимать жизнь в различных ее проявлениях, а там глядишь, и понимание подтянется. Но я не говорю ничего, молча слушаю все «непонятия». В спор вступать, поучать – лень. Да и чему я кого могу научить? Те пятнадцать лет, которые нас разделяют – это то время-пространство, где она еще, возможно, получит свои уроки. И учитель рядом хороший, не даст умереть в незнании. Сейчас непонятна ей будет моя готовность радоваться безмятежности вне страстей, вне печалей, страданий и наслаждений, даруемых мужчинами. Меня в ее возрасте тоже бы не успокоил морской бриз. А солоноватый воздух и жаркое солнце, напротив, разбудили бы во мне потаенные желания, которыми были наполнены голова, грудь и живот… Душа тогда все время хотела чего-то, выпрашивала, как маленький ребенок. Бывало, что и довыпрашивалась, конечно.

Слияние с объектами любви со мной случались, хорошие состояния, скажу я вам.

Исчезаешь также, видимо, как исчезает сахарок в стакане с чаем.

И также меняешь свойства человека, в котором растворилась, как сахар меняет вкус напитка. Сладенький такой становится человек! И сама – растворенная, невесомая, взвешенная, воздушная, послушная!

Хо-ро-шо!

Хорошо? По-разному, на самом деле. Вначале – да, пока есть ангельское благословление, пока есть восторг и экстаз от этого погружения в реальность другого. Каждый день и каждый час в той реальности – открытие другого и обновление себя. А мир! Каким волшебным становится мир вокруг!

Со временем, правда, становится душновато и тесновато, начинает чего-то не хватать. Восторг легко и незаметно заменяется на претензии. От страха потерять экстаз начинаешь напрягать человека, в котором растворился. Он соответственно начинает тебя отторгать как чужеродный элемент. Нормальная реакция здоровой иммунной системы. Если защита не в порядке – есть риск заболевания собственной личности или несвоевременной ее гибели. Все распадается на фракции. Болезненный процесс доставания себя из другого: вновь приобретаешь «вес» в виде самосознания, «вес», который тебе в принципе и не очень нужен. Начинается зримая или незримая война миров. Война с перемириями. Если ее пережить, то найдутся способы мирного сосуществования при условии всех достигнутых договоренностей с противником и с самой собой. Вот и вся любовь. Но без нее никак. Да и не вся, конечно. Дальше просто сложно и не так весело. Чтобы все описать, нужны мозги Достоевского, мне такие не достались. Я по верхам, по цветочкам, аки бабочка, крылышками бяк-бяк…

У тибетских монахов я читала, что влюбленность нам дается для того, чтобы люди узнали, как нужно любить жизнь. Читала давно, а вспомнила сейчас. В такой красоте, где я – все любовь. Здесь на холме очень близко небо, в котором нестрашно раствориться. Хочется в море раствориться или просто в пространстве, никак его не нарушая. Я ма-аленькая, в таком большом объеме если и буду присутствовать, то в гомеопатической дозе, и точно ничего не испорчу.

Потом соберусь в себя и поеду любить жизнь в Москве. С новой догадкой, что в жизни тех, кого люблю, я присутствовать могу, но в малом разведении. Теперь вот и в книжном варианте в этом мире присутствовать могу. Книг много, и здесь я в малом разведении. А тем, кто эти записки дочитал до конца, – привет!