Вернувшиеся Мотт Джейсон

— Все пошло не так, — повторила Люсиль.

Дети плакали.

Харольд вытащил из пистолета обойму и, убедившись, что в ней осталось три патрона, вставил ее обратно в рукоятку оружия.

— Иди сюда, Джейкоб, — позвал он.

Когда мальчик, кашляя из-за густого дыма, подошел к нему, Харольд взял его за руку и начал отталкивать кушетку от передней двери. Понаблюдав секунду за мужем, Люсиль пришла ему на помощь. Она не задавала лишних вопросов, всецело доверяя супругу.

— Что будем делать? — спросил Джейкоб.

— Мы будем выбираться отсюда, — ответил Харольд.

— А как быть с ними?

— Делай, что тебе говорят. Я никому не дам умереть.

— Но как быть с ними? — еще раз спросил мальчик.

— У меня достаточно пуль, — сказал Харольд.

В сумрачной безлунной местности прозвучало три громких выстрела. Затем передняя дверь коттеджа открылась, и в воздухе промелькнул выброшенный пистолет. Он упал в кузов грузовика рядом с телом Джима.

— Мы сдаемся! — крикнул Харольд, выходя на веранду с поднятыми вверх руками.

За ним робко следовали Джейкоб и Люсиль.

— Победа ваша, будьте вы прокляты.

Лицо Харольда было мрачным и злым.

— По крайней мере, вы не получите удовольствия, издеваясь над женщиной и детьми. Я прикончил их, ублюдки, потому что знал, что вы не проявите к ним жалости.

Он закашлял.

— Боже, Боже, Боже! — повторяла шепотом Люсиль.

— Мне нужно увидеть их трупы, — сказал Фред Грин. — Парни проследят за окнами на тот случай, если ты решил поиграть с нами в хитрые игры.

Старик спустился по ступеням крыльца и прислонился к грузовику.

— Как насчет моего дома?

— Мы поможем потушить пожар. Но сначала мне нужно убедиться, что ты действительно убил эту нежить.

У Харольда начался приступ. Хриплый кашель согнул его пополам. Он упал на колени перед грузовиком. Люсиль схватила его за руку и присела рядом с ним.

— Что ты медлишь, Грин? — закричала она.

Ее лицо сияло в разгоравшемся свете пожара.

— Прости, Люсиль, — ответил Фред.

— Дом горит, — с присвистом прохрипел Харольд.

— Я помогу тушить его, — пообещал ему Фред.

Он направился к ним. Его ружье было прижато к бедру и нацелено на дверной проем в ожидании того, что мертвые окажутся не мертвыми. От кашля у Харольда перед глазами замелькали маленькие точки света. Люсиль вытирала платком его вспотевшее лицо.

— Будь ты проклят, Фред Грин! — закричала она. — Сделай что-нибудь!

— Хотя бы отгони мой грузовик от дома, — прохрипел Харольд. — Если что-нибудь случится с телом Джима, я перестреляю каждого из вас!

Джейкоб присел на колени и взял отца за руку — частично помогая ему переносить приступ кашля и частично стараясь прикрыть его собой от ружья Грина.

Фред прошел мимо семейства Харгрейвов и взбежал по ступеням к открытой двери. Дым вырывался из дома большими белыми клубами. С веранды были видны языки пламени, пробивавшиеся из задней части коттеджа. Не увидев в прихожей тел, Фред остановился на пороге. Он боялся входить внутрь.

— Где они?

— Надеюсь, уже на небесах, — ответил старик.

Он саркастически хмыкнул. Приступ кашля прошел. Однако у Харольда все еще кружилась голова, и перед глазами вспыхивали искры, заставляя его отмахиваться от них рукой. Он взглянул на Люсиль.

— Все будет хорошо, дорогая. Только присматривай за Джейкобом.

— Не играй со мной в игры, Харольд, — крикнул Фред. — Иначе твой дом сгорит дотла.

Он прищурился, вглядываясь в заполненную дымом кухню. Вероятно, Грин надеялся услышать кашель, стоны или плач, но до него доносился только треск горевших стен и мебели.

— Если они попробуют выбраться из окон, парни изрешетят их пулями. А если они выбегут на веранду, я сам позабочусь об этой нежити. Так что им лучше сгореть в огне.

Он отступил на шаг от нараставшего жара.

— Не беспокойся, Харольд. Ты получишь страховку. Большой чек за сгоревший дом. Хотя я сожалею, что так получилось.

— Да, — ответил старик, поднимаясь на ноги. — И ты, и я сожалеем об этом.

Со скоростью, которая удивила даже его самого, Харольд взбежал по ступеням крыльца на веранду, где Грин все еще заглядывал внутрь горевшего дома. Из-за шума пылавшего огня Фред не услышал, как старик приблизился к нему. Когда же он почувствовал неладное и повернулся на каблуках, большой разделочный нож уже рассек его правую почку.

Нанося удар, Харольд стоял на три ступени ниже Грина. Его лицо оказалось на одном уровне с поясом Фреда. Когда тот от резкой боли нажал на курок, приклад ружья отскочил и, описав небольшую дугу, расщепил надвое носовую кость старика. Как бы там ни было, Грин уже не мог охотиться на Уилсонов.

— Живо оттуда! — прокричал Харольд. — Торопитесь!

Ружье лежало на крыльце рядом с ними, но мужчины находились в ошеломленном состоянии — им не хватало ясности ума, чтобы схватить его.

— Люсиль? — позвал Харольд. — Помоги им!

Захлебываясь кровью, он отчаянно хватал ртом воздух.

— Помоги им!

Она ничего не ответила.

Конни и дети, с трудом расслышав Харольда сквозь шум огня, выбежали из дома под одеялом, которое они предварительно намочили водой. Когда пожар перекинулся на гостиную, они укрылись под ним на кухне неподалеку от двери. Как только дети выбрались на свежий воздух, они начали кашлять. Конни провела их мимо Фреда, который лежал на крыльце, с ножом, торчавшим из спины.

— Забирайтесь в грузовик! — крикнул Харольд. — Его дружки могут появиться здесь в любую секунду.

Семейство Уилсонов пробежало вниз по ступеням крыльца. Конни открыла дверь грузовика и убедилась, что ключи находились в замке зажигания. Ей повезло, что она с детьми остановилась у водительской двери. Когда прогремел первый выстрел, грузовик защитил ее от заряда картечи. Это был «Форд» 72-го года выпуска, сделанный в далекую и славную эпоху — еще до того, как стеклопластик признали подходящим материалом для транспортировки семей из одной точки вселенной в другую. Вот почему Харольд так цеплялся за свой грузовик. В наши годы ни одна машина не выдержала бы выстрела с зарядом в две унции картечи.

В отличие от Конни и ее детей, Харгрейвы оказались по другую сторону грузовика. Они находились в смертельной опасности. В дрожащем зареве горевшего дома Люсиль повалила Джейкоба на землю и, упав, прикрыла его своим телом. Услышав свист картечи, мальчик зажал уши руками.

— Прекратите стрелять! — крикнул Харольд.

Он сидел на крыльце спиной к вооруженным людям, поэтому они, с большой вероятностью, могли не слышать его. И даже если эти парни слышали Харгрейва, они, с еще большей вероятностью, могли бы не прислушаться к его словам. Старик надеялся, что он, по крайней мере, заслонял собой жену и сына.

— Господи, помоги, — сказал он впервые за полвека.

Харольд подобрал ружье Фреда. У него не было сил подняться на ноги, поэтому он решил привлечь к себе внимание другим образом. Старик вытянул ноги перед собой, покачал головой, отгоняя красный туман перед глазами, и сплюнул кровь, которая попала в рот из разбитого носа. Затем он передернул затвор, послал патрон 30–06 в патронник и выстрелил в воздух, поставив все вокруг на паузу.

В зареве горящего дома было видно, как рядом со стариком приподнялась вторая фигура. Фред Грин, обмотав рубашкой раненый торс, сел на ступень бок о бок с Харольдом.

— Может, хватит, парни? — крикнул старик, когда эхо, порожденное выстрелом, затихло в ближайшем лесу. — Я думаю, вы и так уже дел натворили.

— Фред, ты в порядке? — спросил один из стрелков.

Похоже, это был Клэренс Браун.

— Нет, я не в порядке! — ответил Грин. — Меня проткнули ножом!

— Он сам напросился, — прервал его Харольд.

Кровь из носа заливала ему рот, но он не вытирал ее. Для надежного обращения с ружьем ему требовались сухие руки, а на них и так уже была кровь Грина.

— Почему бы вам всем не разъехаться по домам?

— Фред? — крикнул Клэренс.

Его голос был едва слышен через вой пламени и треск горевших досок. Дым выбивался из всех щелей и лопнувших окон. Его большой темный столб тянулся к взошедшей луне.

— Фред, скажи, что нам делать?

— Конни? — позвал Харольд.

— Да? — донесся женский голос из кабины грузовика.

Он был очень тихим. Наверное, Конни пряталась под сиденьем.

— Заводи грузовик и уезжай отсюда, — сказал Харольд.

Он не спускал глаз с вооруженных приятелей Грина. Через минуту грузовик с ревом завелся.

— А как насчет вас? — спросила Конни.

— С нами все будет в порядке.

Конни без лишних слов умчалась в ночь, увозя детей и мертвого мужа. Она даже ни разу не оглянулась, выполняя указание Харольда.

— Вот и хорошо, — сказал старик.

Секундой раньше он хотел попросить ее позаботиться о Джиме. Но это казалось само собой разумеющимся делом. Плюс его сломанный нос ужасно болел, а жар от горевшего дома казался уже невыносимым. Поэтому он просто кивнул ей на прощание и вытер ладонью кровь с верхней губы.

Клэренс и другие парни проводили взглядами уехавший грузовик, но их ружья по-прежнему были нацелены на Харольда. Если бы Фред отдал им приказ, они догнали бы «вернувшихся». Однако их лидер молчал.

Когда Грин, шатаясь, поднялся на ноги, Харольд навел на него оружие.

— Иди к черту, Харольд, — тихо огрызнулся Фред.

Он потянулся за своим ружьем, но старик приставил ствол к его горлу и сердито ответил:

— Сам иди к черту.

Затем он хрипло позвал:

— Люсиль? Джейкоб?

Его жена и сын лежали неподвижно на земле. Люсиль по-прежнему закрывала мальчика своим телом. Харольд хотел подбодрить их какой-нибудь веселой фразой, хотя и понимал, что любая шутка была бы сейчас не к месту. Внезапно он почувствовал, что его легкие перестали функционировать. Казалось, что их наполнили грудой битого стекла. Острый, как бритва, кашель рвался на свободу. Старик пытался сдерживать его, но темный огромный шар уже поднимался вверх к его горлу.

— Уводи отсюда свою семью, — сказал Фред. — Иначе горящая кровля обрушится на вас.

Жар от пламени стал невыносимым. Харольд знал, что ему нужно спешить — что нужно увести семью подальше от этого пекла, — но чертов кашель, разраставшийся внутри его, грозил вырваться наружу и сбить его с ног, скрутив тело в ком неосознающей себя массы. И что тогда будет с Джейкобом?

— Люсиль? — еще раз позвал он.

Она снова не ответила ему. Если бы он услышал ее голос, то мог бы поверить в счастливый конец.

Харольд ткнул ружьем в грудь Фреда.

— Уезжайте отсюда.

Грин понял намек и медленно отступил назад. У старика болело все тело. Он пытался встать, но ноги не держали его.

— О, Иисус, — со стоном прошептал старик.

— Я держу тебя, — сказал Джейкоб, внезапно оказавшийся рядом с ним.

Он помог отцу подняться на ноги.

— Где твоя мама? — спросил Харольд. — Она в порядке?

— Нет, — ответил Джейкоб.

Харольд по-прежнему целился в Грина и придерживал Джейкоба за своей спиной на тот случай, если Клэренс и остальные парни, сидевшие в грузовиках, решат воспользоваться дробовиками.

— Люсиль? — позвал Харольд.

Харгрейвы и Фред отошли подальше от горевшего дома. Грин прижимал ладони к животу. Харольд пошатывался, словно краб, а Джейкоб прятался за ним, как за щитом.

— Ладно, — сказал старик, когда они отошли от дома. — Я думаю, на этом мы и закончим.

Ружье выпало из рук Харгрейва — не потому, что Харольд бросил его, а из-за чертова кашля, огненного оползня в груди, который, наконец, вырвался на свободу. Что-то похожее на бритвенные лезвия терзали его легкие. Такую сильную боль он никогда еще не испытывал. Перед глазами вновь появились огненные искры. Земля поднялась и ударила его по лицу. Везде сверкали молнии и грохотал гром его кашля. С каждым содроганием тела они разрывали его грудь. Он даже не мог выругаться, хотя ругань была бы единственным пригодным средством, которое заставило бы его почувствовать себя лучше.

Фред поднял ружье с земли и отвел назад затвор, проверяя, был ли патрон в патроннике.

— Ты сам виноват, что так получилось, — сказал он.

— Не трогай мальчика, — прошептал старик. — Пусть он останется чудом.

Смерть смотрела ему в глаза, и Харольд был готов принять ее.

— Я не знаю, почему ваша жена не вернулась, — внезапно сказал Джейкоб.

Харгрейв и Грин посмотрели на него с таким удивлением, словно он только что появился перед ними из воздуха.

— Я помню ее, — продолжил Джейкоб. — Она была очень красивая и могла петь песни.

Лицо восьмилетнего мальчика покраснело под коричневой копной волос.

— Она нравилась мне, — признался он. — И я считал вас очень добрым человеком, мистер Грин. Вы подарили мне на день рождения пневматическое ружье, а она обещала спеть для меня песню.

Зарево, исходившее от горевшего дома, омывало его лицо. Глаза мальчика искрились в красноватом свете.

— Я не знаю, почему она не вернулась, — повторил Джейкоб. — Иногда бывает так, что люди уходят из этого мира навсегда.

Фред сделал вдох и задержал его в легких. Тело Грина напряглось, словно любая новая порция воздуха могла взорвать его — словно этот вдох был последним. Он удерживал его изо всех сил. Затем Фред поперхнулся, с долгим выдохом опустил ружье и заплакал — прямо перед мальчиком, который, по какому-то чуду, вернулся из мертвых и не привел с собой его жену. Грин упал на колени и неуклюже согнулся почти до самой земли.

— Уходи, — прошептал он. — Просто уйди, прошу тебя. Оставь меня в покое, Джейкоб.

До них доносились только звуки горевшего дома; только горький плач Фреда; только хриплые стоны Харольда, с трудом дышавшего под темным столбом дыма и пепла. И этот столб стал таким большим, что напоминал теперь длинную руку, протянутую к небу, как будто кто-то из родителей тянулся к своему ребенку… или муж к жене.

Она смотрела в небо. Луна скрывалась за линией обзора, то ли покидая ее, то ли маня за собой. Трудно было сказать, что и как.

Харольд подошел и встал на колени рядом с ней. Он благодарно вздохнул, увидев, что кровь, впитавшаяся в мягкую землю, не казалась такой красной, какой была на самом деле. В дрожащем зареве пожара ее кровь выглядела темным пятном, которое он мог представить чем-нибудь другим — например, разлившейся краской или куском материи.

Она дышала очень медленно и поверхностно.

— Люсиль? — окликнул ее Харольд.

Его рот почти касался губ жены.

— Где Джейкоб? — прошептала она.

— Он здесь, — ответил старик.

Она кивнула головой. Ее глаза закрылись.

— Не делай этого, — взмолился муж. — Не уходи.

Старик потер ладонями свое лицо, покрытое кровью, грязью и сажей. Он понимал, как плохо выглядел.

— Мама? — позвал Джейкоб.

Ее глаза открылись.

— Да, детка? — прошептала Люсиль.

Ее легкие шипели, как пробитые меха.

— Все будет хорошо, — сказал мальчик.

Он склонился и поцеловал мать в щеку, затем лег рядом с ней и прижался щекой к ее плечу, словно она не умирала, а только засыпала на мягкой земле под россыпью звезд.

— Конечно, милый, — с улыбкой ответила она.

Харольд вытер глаза.

— Черт бы побрал тебя, женщина, — дрожащим голосом произнес старик. — Я говорил тебе, что люди не достойны таких жертв.

Она все еще улыбалась. Ее слова были такими тихими, что ему приходилось напрягать слух.

— Ты пессимист, — сказала она.

— Я реалист.

— Ты мизантроп.

— А ты баптистка.

Она засмеялась. Этот миг казался очень долгим, и они делили его друг с другом, как одна неразлучная семья, словно не было горьких лет разлуки… словно их не ожидало расставание. Харольд благодарно пожал ее руку.

— Я люблю тебя, мама, — сказал Джейкоб.

Люсиль выслушала сына. И затем она ушла.

В первые мгновения после смерти матери его мучили сомнения. Он не был уверен, что сказал ей на прощание нужные слова. Джейкоб надеялся, что правильно выразил свои чувства. По крайней мере, он думал, что выразил их достаточно верно. А вот его мать всегда умела говорить. Слова были ее магией — слова и сны.

В зареве горящего дома, стоя на коленях рядом с мамой, мальчик вспоминал, как хорошо им было в прежние годы — до того злополучного дня, когда он утонул в реке. Ему вспоминались моменты, которые он проводил вместе с матерью. Отец уезжал на заработки и оставлял их одних наедине друг с другом. Джейкоб знал, что мать всегда печалилась, расставаясь с отцом, но он втайне радовался таким периодам их близости. По утрам они садились на кухне за стол, и во время завтрака она рассказывала ему о своих снах, их смысловом толковании и о том, какие события им следовало ожидать в данный день. Джейкоб не помнил своих снов, но его мать могла описывать их в ярких подробностях. В ее сновидениях всегда была магия: невероятно высокие горы, говорящие животные и восход разноцветных лун.

Каждый сон имел для нее особое значение. Горы были предвестниками бедствий. Говорящие животные означали скорую встречу со старыми друзьями. Цвет восходящей луны говорил о настроении, в котором мать предполагала провести текущий день.

Джейкобу нравилось слушать ее объяснения чудесных таинств сновидений. Он вспомнил одно утро, которое они провели вместе в период долгого отсутствия отца. Со двора доносилось пение птиц. Ветер шелестел листвой, и солнце проглядывало сквозь кружевную крону дуба. Мать готовила завтрак, а Джейкоб присматривал за сковородкой, на которой шипели кусочки бекона и колбасы. На столе уже стояли вареные яйца и печенья «серебряный доллар». Все это время мать рассказывала ему о своем последнем сне.

Она зачем-то спускалась к реке. Одна. Вокруг никого не было. Когда она подошла к берегу, вода вдруг стала гладкой, как стекло.

— Наполненная той удивительной синевой, которую можно увидеть только на масляных картинах, пролежавших долгие годы на сыром чердаке, — сказала она.

Мать замолчала и посмотрела на него. К тому времени они уже сели за стол и начали завтракать.

— Ты понимаешь, Джейкоб, о чем я говорю?

Он кивнул, хотя на самом деле не знал, что она имела в виду.

— Синева — это не столько цвет, сколько чувство, — продолжила мама. — И когда я остановилась на берегу, до меня донеслась музыка, звучавшая где-то ниже по течению реки.

— Какая музыка? — спросил ее Джейкоб.

Он так внимательно слушал рассказ матери, что забыл о еде.

Люсиль подумала несколько секунд.

— Ее трудно описать словами. Это была оперная ария. И казалось, что голос доносился с другой стороны широкого поля.

Она закрыла глаза и задержала дыхание, воссоздавая в уме чудесную мелодию. Затем ее глаза открылись. Она выглядела счастливой и немного удивленной.

— Это была музыка, — сказала мать. — Чистая и светлая музыка.

Джейкоб передвинулся на стуле и потер мочку уха.

— И что было дальше?

— Я прошла несколько миль вдоль реки, — ответила мать. — На берегу благоухали орхидеи, большие и красивые — абсолютно не похожие на те, что растут в наших местах. Таких цветов ты не увидишь даже в самых красочных альбомах.

Джейкоб опустил вилку и отодвинул от себя тарелку. Он сложил руки на кухонном столе и опустил на них подбородок. Его длинные волосы упали на глаза. Мать ласково убрала его челку в сторону.

— Нужно постричь тебя, — сказала она.

— Ты что-нибудь нашла? — спросил ее Джейкоб.

Она продолжила свою историю.

— Солнце уже клонилось к горизонту. Я прошла еще несколько миль, но музыка так и не приблизилась. И только на закате дня я вдруг поняла, что звук доносился не из какого-то места ниже по течению, а из середины реки. Это была песня сирен, манивших меня в воду. Но я не испугалась. И знаешь, почему?

— Почему? — спросил Джейкоб, ловя каждое слово.

— Потому что позади меня и этих орхидей на речном берегу я слышала родные голоса. Вы с папой играли на лугу у кромки леса, и ваш смех разносился по всей округе.

Глаза Джейкоба расширились от восторга.

— Внезапно музыка стала более громкой — или, скорее, более цепкой. Она была приятной, как теплый душ после рабочего дня. Как мягкая теплая постель. Мне очень хотелось войти в эту музыку.

— А мы с папой все еще играли?

— Да, — со вздохом ответила Люсиль. — Но ваши голоса тоже стали громче. Словно вы состязались с рекой и пытались привлечь мое внимание. Вы как будто звали меня к себе.

Она пожала плечами.

— Честно говоря, был момент, когда я не знала, куда мне идти.

— И о чем же ты подумала? Что ты решила?

Мать нежно погладила руку Джейкоба.

— Я последовала совету моего сердца, — ответила она. — Отвернулась от реки и пошла к вам с папой. И тогда музыка перестала казаться сладкой и притягательной, потому что в мире не было ничего слаще, чем смех моего сына.

Джейкоб покраснел.

— Ого! — воскликнул он.

Его голос уже менял тональность. Чары истории начинали разрушаться.

— У тебя самые лучшие сны! — сказал он.

Они провели остаток завтрака в молчании. Джейкоб вновь и вновь посматривал на нее, удивляясь, какой таинственной и магической женщиной была его мать.

В те последние мгновения ее жизни, когда он стоял перед ней на коленях, ему хотелось понять, как она относилась к событиям, происходившим в большом мире. К основной причине, по вине которой она умирала в зареве горящего дома на той самой земле, где растила сына и любила мужа. Ему хотелось объяснить ей, почему все так случилось — почему он вернулся к ней после долгой разлуки. Ему хотелось отблагодарить ее за прекрасные и нежные моменты, проведенные вместе в далекие дни его детства, и он был готов сделать для матери то же самое, что она когда-то делала для него — рассказать ей о невероятных чудесах.

Но их общение оказалось недолгим. Так всегда бывает в жизни, хотя он до сих пор не понимал, как это произошло в их случае. Он знал, что весь мир дрожал от страха. Люди боялись «вернувшихся», и каждый человек пребывал в великом смущении. Однажды агент Беллами спросил его, о чем он думал в первые минуты, когда вдруг обнаружил себя в Китае — что он помнил о промежутке времени между прошлой и новой жизнью.

Истина заключалась в том, что он помнил только мягкий отдаленный звук, похожий на музыку. И больше ничего. Воспоминание было таким слабым, что он сомневался в его реальности. Но после своего возвращения он слышал эту музыку каждую секунду… и голос, шептавший его имя. С некоторых пор он стал звучать громче. Казалось, что кто-то призывал его к себе. Джейкоб не знал, была ли эта музыка той же самой, что и в сновидении его матери. Он мог лишь предполагать, что сейчас, когда мать уходила, она снова слышала эту тихую прекрасную музыку, которая иногда звучала, словно смех семьи, объединившейся вместе.

В те последние секунды, когда Джейкоб прощался с умиравшей матерью, ему больше всего не хотелось, чтобы она, закрывая глаза, боялась расставания. Он едва не сказал ей: «Я пока жив, но мы скоро встретимся». Однако чуть позже Джейкоб увидел, что мать не выглядела напуганной. И поэтому он произнес другую фразу: «Я люблю тебя, мама». Это было важнее всего.

А потом он плакал вместе с отцом.

Эпилог

Старый грузовик подскакивал на рытвинах дороги. Двигатель ревел и кашлял. Тормоза визжали. При каждом повороте машина тарахтела, как разбитая телега, но она была на ходу.

— Осталась пара миль, — сказал Харольд, сражаясь с рулевым колесом.

Джейкоб молча смотрел в окно.

— Я рад, что все закончилось, — сказал его отец. — Если бы мы задержались в церкви еще на десять-двадцать минут, клянусь, я стал бы обращенным или начал стрелять.

Он посмеялся себе под нос.

— Или, возможно, первое привело бы ко второму.

Мальчик по-прежнему ничего не говорил.

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » »»