Сонька. Продолжение легенды Мережко Виктор

— Женщины, находящиеся здесь, страдают разным недугом. Здесь есть болеющие чахоткой, довольно много особ после неудачных родов от случайных господ, имеются также дамы, изувеченные собственными мужьями-пьяницами… Мы также не отказываем в приюте женщинам, лишенным крова, то есть бродягам, потому как они тоже люди, тоже нуждаются в уходе…

«Генеральша» снова шепнула что-то «мужу», и тот на вопросительный взгляд хозяйки госпиталя ответил:

— Супруга интересуется, не в вашем ли госпитале находится несчастная, которую едва не застрелил насмерть некий прохвост.

— В нашем! — неожиданно обрадовалась хозяйка. — Именно в нашем. Ею многие интересуются, но мы никого к ней не пускаем. Госпожа Бессмертная никого не желает видеть. — И с той же живостью поинтересовалась: — Вам известно, что данная особа — бывшая опереточная знаменитость?!

Сонька кивнула головой, а «генерал» попросил Марию Михайловну:

— Супруге крайне было бы желательно взглянуть на госпожу Бессмертную. И, может, даже побеседовать.

— Исключено! — воскликнула та. — К ней недавно заявился граф Константин Кудеяров, так она с треском выгнала его!

— Думаю, женщина женщину поймет, — мягко улыбнулся Безносый и напомнил: — Мы намерены пожертвовать несчастным серьезные деньги, сударыня.

Та на мгновение задумалась, затем негромко сообщила:

— Я бы не стала уделять ей столь высокого внимания. Она ведь знаете чья дочь?.. Знаменитой воровки!

— Княгиня настаивает, — повторил «генерал».

Хозяйка решительно провела их к одной из палат, остановилась перед нею.

— Прошу. Но за последствия я не отвечаю. Дама особого нрава!

Рядом с дверью на стульчике сидела сильно похудевшая, печальная Катенька.

Сонька оставила свиту, тронула дверь и вошла внутрь.

Палата была небольшая, однокоечная, довольно мрачного вида. Возле койки стояла тумбочка, на которой находились графин с водой, стакан, медицинский судочек.

Табба спала, отвернувшись к стене, но при появлении Соньки с неудовольствием повернула к ней голову, спросила:

— Что надо?

Была она в простеньком бязевом халате, голова и лицо ее были перебинтованы, волосы сбиты клочками.

— Чего надо? — повторила артистка, глядя на неожиданную посетительницу в черном.

Сонька молча подошла к ней, взяла стул, присела рядом с койкой.

— Здравствуй, доченька. — Подняла сеточку, попыталась улыбнуться.

Табба с трудом села и, морщась от боли, со злостью спросила:

— И здесь нашла?

— Нашла, — ответила воровка. — На краю света найду. Ты ведь моя дочка.

— Я вызову людей, и тебя опять возьмут.

— Не надо, — попросила тихо Сонька. — Я сама сейчас уйду.

— Зачем явилась?

Та пожала плечами.

— Тебя повидать.

— И чего хорошего увидела?

— Тебя.

— Нравится? — Прима отодвинула слипшиеся от крови бинты на голове, на плече. — Такую дочку ты хотела увидеть?

— Мне ты в любом виде хороша.

— Идиотка. Пошла отсюда!

— Хотя бы еще пару минут.

— Сиди, пока охрана не явилась. — Артистка помолчала, глядя перед собой в стенку, неожиданно спросила: — Из Крестов сбежала?

— Сбежала. Спасибо за деньги.

Дочка повернулась к ней.

— Знаешь, почему я дала?.. Чтоб оставила меня в покое!.. Раз и навсегда оставила! Ты должна понять наконец, что я ненавижу тебя! За жизнь, за судьбу свою ненавижу! И если ты называешь себя матерью, то такую мать я бы врагу не пожелала! Это из-за тебя я стала такой! Посмотри на меня! Куда я теперь?.. Воровать, как ты? Или побираться, просить милостыню? Что ждет меня? Кому я такая нужна? Где ты ни появишься, к чему ни притронешься, везде беда и несчастья! За что, за какие грехи Господь наградил меня такой матерью?.. И еще явилась — в шляпе, в дорогом платье! Хочешь показать, что живешь, а я гибну? Это ты хочешь показать!.. Пошла вон отсюда! Я не желаю тебя видеть, знать!.. Запомни — я ненавижу тебя! И никогда не признаю своей матерью! Пошла!

Сонька медленно поднялась и, не проронив ни слова, покинула палату.

Между княжной и старшим судебным приставом находился изящный чайный столик, на нем стояли самовар, чайная посуда, сладости. Со стороны общение гостя и хозяйки напоминало скорее милое чаепитие, нежели допрос.

— Нам доподлинно известно, княжна, что именно в вашем доме какое-то время скрывались известная воровка Сонька Золотая Ручка и ее дочь Михелина, — сделав глоток из позолоченной чашки, сказал Конюшев.

— Вам известно или у вас есть доказательства? — поинтересовалась та с иронией.

— Скорее, известно. Доказательства ушли вместе с вашим дворецким, царствие ему небесное, и им убитым вором Кочубчиком.

— Вы ждете от меня признания?

— Нет, помощи. — Пристав снова глотнул чаю. — Нам надо задержать аферистку. Желательно с дочерью.

— Ничем не могу вам помочь, — ответила княжна, отщипнув кусочек печенья. — Так же, как и вы, я знаю о них только из газет.

— Они не могли покинуть Петербург — полиция слишком тщательно ведет слежку. Поэтому… — Конюшев замялся.

— Поэтому? — с улыбкой переспросила девушка.

— Поэтому мы не исключаем, что воровки вновь могут обременить вас своим визитом.

— Вы шутите!

— Вы так считаете?

— А как иначе?.. Наш дом окружен таким количеством шпиков, что сквозь такой кордон никто не сможет проникнуть.

Судебный пристав удовлетворенно кивнул.

— А если мы снимем кордон?

— Зачем?

— Чтобы преступницы утратили осторожность и без всяких проблем вновь стали вашими гостями.

От такого поворота беседы Анастасия даже откинулась на спинку кресла.

— То есть вы предлагаете, чтобы я выдала их?

— Это поможет не только органам правопорядка, но и Отечеству в целом. Вы ведь принадлежите к знатному дворянскому роду и по положению обязаны чтить кодекс чести и нравственности.

— Да, но я не обязана чтить кодекс мелкого доносительства!

— Мелкого?

— А вы считаете, что несчастные женщины, которые, в моем представлении, не совершили никаких тяжких деяний, должны подвергаться гонению и жестокому наказанию?

— Можно подумать, вы считаете их святыми.

— Не считаю. Но в отечестве много больше истинных преступников, которые нуждаются в немедленном изолировании и самом суровом наказании!

— Вы имеете в виду…

— Я имею в виду разного рода бомбистов, революционеров, казнокрадов, которые рано или поздно уничтожат Россию!.. Вы же бегаете за двумя измученными дамами, поднимая всю полицию на ноги и изображая из себя героев.

Ответить на гневную речь молодой девушки пристав не успел — до слуха донесся звук электрического звонка, и вскоре в комнату, предварительно постучав, заглянул новый дворецкий, статный, лощеный, доложил:

— Вас спрашивают, барышня.

— Кто?

— Князь Андрей Ямской. Приглашать?

Анастасия наморщила недовольно лоб, затем все-таки кивнула.

— Приглашай.

— Ваш кузен? — спросил следователь.

— Вы хотите ему тоже учинить допрос? — нахмурилась княжна.

— Это бы входило в мои интересы.

— Не думаю, что это входит в интересы кузена.

В гостиной послышался жесткий звук шагов человека на костылях, через пару секунд дверь комнаты отворилась, и на пороге возник князь Андрей.

Анастасия поднялась, некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем княжна сделала шаг навстречу кузену, и они застыли в трогательном объятье.

Судебный пристав, приподнявшись со стула, представился:

— Старший судебный пристав Конюшев.

— Тебя опять допрашивают? — удивился Андрей, взглянув на кузину.

— Как видишь, — пожала та плечами. — Но у господина пристава есть желание допросить и тебя.

— Меня? — удивился Андрей. — По какому поводу?

— По поводу Соньки Золотой Ручки и дочери.

— Именно так, — подтвердил пристав. — Мне было бы крайне важно задать вам, князь, несколько вопросов касаемо означенных особ.

— Вы полагаете, я способен на них ответить?

— Полагаю, да. По нашим сведениям, вы имели общение с дочерью воровки и могли бы существенно помочь следствию.

Андрей помолчал какое-то время, глядя себе под ноги, произнес негромко и даже спокойно:

— Первое. Я писал прошение на имя Государя, чтобы мою кузину, княжну Брянскую, департамент полиции оставил в покое! И я получил высочайшее заверение, что будут прекращены любые издевательства и преследования!

— У меня, князь, есть распоряжение господина прокурора Санкт-Петербурга на проведение допроса вашей кузины.

— Второе! — прервал его князь. — Как офицер, получивший увечье на фронте, защищая Отечество, я приказываю вам, господин чиновник, немедленно покинуть этот дом и больше здесь не появляться! — И заорал, ударив костылем в пол: — Пошел отсюда, канцелярская крыса!

Старший судебный пристав стушевался, хотел что-то возразить, но лишь пожал плечами и стал пятиться к двери.

Анастасия обняла разволновавшегося кузена, помогла сесть на диван. Он отложил костыли, сокрушенно покачал головой.

— Это гнусное племя определенно уничтожит Россию.

Княжна собственноручно налила ему чай, уселась напротив, смотрела на него с улыбкой и радостью.

— Я рада, что ты приехал.

— У тебя новый дворецкий? — спросил князь.

— Да. Никанор умер прямо в участке. Разрыв сердца. Не мог перенести, что убил человека.

Помолчали. Кузен поднял глаза на девушку, негромко произнес:

— Я хочу найти Анну.

— Вообще-то она Михелина. Миха… — улыбнулась Анастасия.

— Какая разница? Я должен узнать, где она.

— Это невозможно.

— Возможно. Надо очень захотеть, и все возможно.

— Она здесь больше не появится. А где искать, непонятно.

— Ее сестра… госпожа Бессмертная… по-прежнему в госпитале?

Анастасия пожала плечами.

— Наверное. Но она тоже может ничего не знать о Михе.

— Ты поедешь со мной?

— К ней?

— Да.

Княжна обняла кузена, благодарно прошептала:

— Обязательно поеду.

Хозяйка странноприимного госпиталя госпожа Гданская внимательно выслушала посетителей, сокрушенно развела руками.

— Увы, госпожа Бессмертная покинула наш госпиталь прошлой ночью, никому не сказав ни до свидания, ни спасибо.

— Как это могло случиться? — удивился князь Андрей. — У вас здесь охрана.

— Люди, попадающие к нам, часто обладают изощренной психикой, и предугадать их поступки, уловки не способна никакая охрана, — усмехнулась хозяйка. — Что уж говорить, если бывшая прима не соизволила предупредить о своей выходке даже собственную прислугу. Кстати, девушку скромную и верную.

— А прислуга сейчас где?

— С нею случился нервный срыв, и мы вынуждены были ее госпитализировать.

— Мы можем с нею побеседовать?

— Полагаю, да. Но ничего особенного, кроме сказанного мной, вы от нее не услышите.

— Мадемуазель Бессмертную проведывали близкие, знакомые? — включился в разговор Андрей.

— Лишь однажды она приняла супругу генерала Крымского, и то, как показалось, беседа их закончилась курьезом.

— Проводите нас, пожалуйста, к прислуге госпожи Бессмертной, — попросила княжна.

— Как пожелаете.

Госпожа Гданская вывела гостей из своего кабинета и, отвечая на приветствия больных и медперсонала, повела их по длинному белому коридору.

Палата, в которой лежала Катенька, ничем не отличалась от ей подобных — койка, столик, тумбочка. Сама же больная сидела у окна и печально смотрела на больничный двор, по которому расхаживали выздоравливающие пациенты.

Услышала за спиной звук открывшейся двери, от неожиданности вздрогнула.

Хозяйка оставила посетителей, плотно закрыла дверь.

Прислуга поднялась, смотрела на молодых людей вопросительно и тревожно.

— Мы по поводу госпожи Бессмертной, — сказала Анастасия.

— Ее здесь нет, — пожала плечами Катенька.

— Нам сказали. Вы не сможете помочь найти ее?

— К сожалению, нет. Она ушла, не предупредив.

— Вы в это время спали?

— Нет. Госпожа сказала, что ей нужно срочно отлучиться, и не велела ходить за ней.

— Как думаете, почему она ушла?

— Ее стали тяготить посетители. На нее приезжали смотреть как на диковинку. Ей от этого было больно.

— Вы не должны нас бояться. Мы друзья госпожи Бессмертной, — объяснил князь. — Вернее, ее сестры Михелины. Вы что-нибудь слышали о ней?

— Слышала. Она дочка воровки — Соньки Золотой Ручки.

— Но госпожа Бессмертная тоже дочка Соньки.

— Я этого не знала, — ушла от ответа прислуга.

— Мне госпожа Табба сама об этом говорила, — вмешалась княжна. — Она приходила в наш дом. Я — княжна Брянская!

— Мне моя хозяйка ничего такого не говорила, — тихо, но твердо повторила Катенька.

Кузен и кузина переглянулись, желая покинуть палату, но Андрей все-таки задержался.

— Если вдруг госпожа Бессмертная вернется, не откажите в любезности сообщить мне об этом. — Он достал визитку, протянул девушке. — Это крайне важно.

— Я сомневаюсь, что она вернется когда-либо. Но если это случится, я сообщу.

Анастасия и Андрей, кивнув на прощание ей, покинули палату.

На улицы города опускался вечер. Зажигались фонари, высыпал на прогулку народ.

Табба, в госпитальном халате, с незажившим лицом и сочащимся сукровицей плечом, с всклокоченными волосами, неспешно брела по Литейному. День выдался пасмурный, изредка срывался дождь, и от порывистого ветра приходилось кутаться в ветхую одежду, вытирать воду с израненного лица.

Хотелось есть.

Прима временами останавливалась, голодно смотрела на витрины, в которых были выставлены колбасы, окорока, просто свежий хлеб, не решалась войти в магазин, тащилась дальше.

Неожиданно увидела лоточницу под навесом, продающую румяные, свежеиспеченные пирожки, придержала шаг.

Смотрела, как двое простолюдинов, мужик и баба, набрали целую дюжину и, смеясь от удовольствия, стали поедать их.

Артистка подошла к лоточнице, попросила:

— Миленькая, не угостите пирожочком?

— Угощу! — кивнула та. — Так угощу, что колбасой покатишься, профура!

Табба виновато пожала плечами, сделала несколько шагов, оглянулась. Увидела, как к лотку подошли двое студентов и стали выбирать пирожки порумянее и погорячее. Лоточница принялась любезно помогать им, весело отшучивалась, кокетничала.

И в этот момент артистка решилась.

Она рванулась к лотку, с ходу схватила пару пирожков и, хромая и спотыкаясь, побежала прочь.

— Держи ее! — заорала вслед лоточница. — Держи воровку!.. Люди добрые, украла!

Студенты по добровольной прихоти с гоготом кинулись догонять бродяжку, один из них ловко сделал ей подножку, и Табба со всего маху растянулась на асфальте.

Студенты подцепили ботинками выпавшие из ее рук пирожки, по ходу поддали воровке по спине.

— В участок ее, сучку! — продолжала надрываться лоточница. — Где городовой?.. Зовите городового!

Парни, шутя-играя, подхватили артистку, стали тащить поближе к лотку, но она вдруг — то ли от боли, то ли от злости — сильно толкнула одного из них, поднырнула под другого, успела все-таки подхватить с земли один пирожок и бросилась в ближнюю арку.

Студенты нехотя пробежали за нею несколько метров, швырнули вслед оставшимся пирожком и зашагали дальше, смеясь и обсуждая приключение.

Было слышно, как недалеко заливался свистком городовой.

Табба забежала в одно из пустых парадных, поднялась на второй этаж, забилась в темный уголок и стала жадно жевать грязный, но все-таки еще теплый пирожок.

Вытерла губы, прислушалась.

Было тихо и гулко.

Она вынырнула из парадного, пересекла круглый двор, попетляла по другим закоулкам и оказалась на Невском.

Отсюда до ее театра было рукой подать.

Артистка, стараясь держаться подальше от праздной нарядной публики, добралась до улицы, ведущей к театру оперетты, двинулась в его сторону.

Подойти поближе к главному входу Табба не решилась. Пересекла шумную площадь, пугая и настораживая своим видом гуляющих, нашла свободную скамейку в сквере, как раз напротив театра, уселась и стала с напряженным вниманием наблюдать за входом в театр.

До начала спектакля оставалось не более часа, и народ уже начинал подтягиваться.

Здесь же, в сквере, играл духовой оркестр, на фронтоне театра трепыхалась большая афиша, анонсирующая спектакль «Орфей в аду» с именем новой примы — некой госпожи Прилуцкой.

Поначалу публика была малоприметная и не представляющая интереса. Но неожиданно ко входу с грохотом подкатили два модных автомобиля, из них вышли братья Кудеяровы и в сопровождении двух ярких молодых девиц направились к парадному входу в театр.

Прима некоторое время не сводила с них глаз, затем поднялась и тяжело побрела прочь.

Около полуночи на окраине Охты, где на выезде из города стоял довольно плотный жандармский пост, появились три крытые телеги, сопровождаемые четырьмя конными конвоирами.

Навстречу повозкам из дежурного домика вышли два жандарма, старший, ротмистр по званию, крикнул ленивым повелительным тоном:

— Стоять!

Обоз остановился, с передней верховой лошади спрыгнул на землю старший конвойный, направился к жандармам.

— Кого везешь?

— Арестантов.

— Куда?

— В Нарву.

— Показывай документы.

Старший конвойный достал из планшета грубой кожи требуемые бумаги, передал жандармам. Те, подсвечивая двумя керосиновыми фонарями, принялись изучать их.

— Мужики или бабы? — спросил ротмистр.

— Бабы, — ответил конвойный. — Убийцы.

— Лярвы! — выругался младший по званию. — Таких не в Нарву надо, а в Сибирь! Пожизненно!

— Своими руками порешил бы этих биксов! — тяжко вздохнул конвойный. — Но не нашего ума дело, господин ротмистр.

— Вот и я об этом. — Жандарм сложил вчетверо бумаги, распорядился: — Показывай. Надо на морды их глянуть!

Они двинулись к телегам, жандармы стали по очереди поднимать брезент, подсвечивать фонарями лица арестанток.

Женщины были пожилые и не очень, смотрели они на мужчин угрюмо, нерадостно, руки всех были схвачены наручниками.

— Может, ловите кого? — поинтересовался старший конвойный.

— Думаешь, для забавы проверяем? — ухмыльнулся ротмистр. — Ловим одну мурловку, самую лихую из них.

— Уж не Соньку ли, часом, Золотую Ручку? — со смешком спросил конвойный.