Простушка Кеплингер Коди

6

Когда наконец наступила пятница – день нашего девичника – я уже предвкушала спокойный и приятный вечерок в обществе лучших подруг… и, разумеется, Джеймса МакЭвоя с его очаровательным шотландским акцентом. Я сунула в рюкзак диск «Джейн Остин» – рождественский подарок Джессики, еще почти новую пижаму (ну да, дома я сплю голой, что такого?) и зубную щетку. Кейси должна была принести попкорн, а Джесс пообещала каждой из нас по большой порции шоколадного мороженого с шоколадной прослойкой.

Можно подумать, у меня и так зад недостаточно толстый.

Но, разумеется, день просто не мог сложиться абсолютно идеально. Об этом позаботилась миссис Перкинс, моя учительница по английскому, во время четвертой пары.

– Вот о чем говорится в романе «Алая буква»,[10] – подытожила она в конце урока, закрывая книгу. – Ну как, вам понравилось?

Раздалось невнятное бурчание – скорее неодобрительное, чем одобрительное – но миссис Перкинс, кажется, не заметила.

– Что ж, поскольку неподражаемое произведение Готорна не теряет актуальности и в наше время, я хочу, чтобы вы написали по нему доклад. – В классе раздались громкие вздохи, но она их проигнорировала. – Темой доклада может быть что угодно – персонаж, сцена, мотив произведения – но я хочу, чтобы доклад был очень хорошо продуман. Вы также будете работать в парах… – это сообщение было встречено радостными возгласами, – а партнеров вам я назначу сама. – Тут от радости не осталось и следа.

Когда миссис Перкинс достала журнал, я поняла, что дело плохо. Это означало, что пары она будет подбирать по алфавиту, а поскольку после «П» шла буква «Р», моим партнером неизбежно должен был оказаться…

– Бьянка Пайпер в паре с Уэсли Рашем.

Черт.

Я целых полторы недели умудрялась не сталкиваться с Уэсли – с того самого дня, как он домогался меня после школы. А миссис Перкинс взяла и все испортила.

Она закончила распределять нас по парам и проговорила:

– Рассчитываю, что доклады будут не меньше пяти страниц – двенадцатым шрифтом с двойными интервалами. Викки! Твои фокусы больше не пройдут! – Она добродушно рассмеялась. – И напарники должны работать вместе. Пусть это будет совместное творчество. Проявите оригинальность, ребята! Надеюсь, вам понравится!

– Это вряд ли, – пробурчала я, обращаясь к Джессике, сидевшей за соседней партой.

– Ох, Бьянка, а по мне, так тебе повезло, – ответила она. – Если бы меня поставили в пару с Уэсли, я бы очень радовалась. Но мое сердце принадлежит Гаррисону. До чего ж несправедливо, что ему досталась Кейси! – Она покосилась через класс на парту, где сидела Кейси. – Она теперь наверняка побывает у него дома и в его комнате, и бог знает что еще! Думаешь, она скажет ему обо мне что-то хорошее, если я ее специально попрошу? Может, она мне дорожку проложит, как считаешь?

Я даже отвечать ей не стала.

– Срок сдачи докладов – через неделю! – объявила миссис Перкинс, пытаясь перекричать нашу болтовню. – Пожалуйста, займитесь ими в выходные.

Тут раздался звонок, и весь класс вскочил одновременно. Субтильная миссис Перкинс отошла в сторону, чтобы ее не затоптало бросившееся к выходу стадо. Мы с Джессикой влились в общий поток, а Кейси догнала нас уже в коридоре.

– Бред какой-то, – прошипела она. – Доклад ни о чем. Не хочу сама выбирать тему! Это учитель должен нам темы назначать! В чем смысл этого чертова задания, если она даже не сказала, о чем писать? Абсурд.

– Зато ты в паре с Гаррисоном, и…

– Прошу, Джесс, даже не заводи эту волынку. – Кейси закатила глаза. – Он гей. Ничего у вас не получится, понимаешь?

– Откуда ты знаешь? Значит, ты не будешь мне помогать?

– Давайте встретимся в столовой, – сказала я и повернула к своему шкафчику. – Мне надо взять кое-что.

– Ладно. – Кейс схватила Джессику за руку и потащила в другой коридор. – Встретимся у торговых автоматов, ладно, Би? Пойдем, Джесс. – И они оставили меня среди толпы. Ну, не совсем толпы, конечно. В «Хэмилтон Хай» училось всего четыреста человек, но сегодня, несмотря на небольшое число учеников, в коридорах было как-то особенно многолюдно. А может, у меня от нервов просто клаустрофобия разыгралась. Короче говоря, подруги ушли, бросив меня посреди этой толпы.

Проталкиваясь мимо горланящих дятлов из футбольной команды и милующихся парочек – целоваться на публике, боже, как отвратительно – я направилась в сторону кабинетов физики, химии и биологии. Через пару минут я уже стояла перед своим шкафчиком, который, как и вся эта чертова школа, был оранжево-синим. Набрав код, я открыла дверцу. За спиной пронеслась стайка чирлидерш с кличем «Вперед, Пантеры!»

Я взяла куртку и рюкзак и собиралась уже закрыть дверцу, как вдруг увидела его. По правде говоря, я ожидала, что он появится раньше.

– Ну что, жупа, теперь мы с тобой в одной упряжке.

Я захлопнула дверцу, треснув ею куда сильнее, чем следовало.

– К моему великому сожалению.

Уэсли заулыбался, провел рукой по темным вьющимся волосам и облокотился о дверцу соседнего шкафчика.

– Так куда пойдем, к тебе или ко мне?

– Что?

– Задание делать на выходные, – пояснил он, прищурившись. – Только не подумай ничего такого, жупа. Я за тобой не бегаю. Я просто прилежный ученик. Уэсли Раш не бегает за девчонками. Они сами…

– … бегают за ним. Да, да, я помню. – Я натянула куртку поверх футболки. – Если уж мне не отвертеться от этого задания, может, мы…

– Уэсли! – Незнакомая мне стройная брюнетка (скорее всего, десятиклассница) бросилась ему на шею, не обращая на меня ни малейшего внимания. Она таращилась на него влюбленными глазами. – Потанцуешь со мной сегодня на балу?

– Конечно, Меган, – ответил он и провел рукой по ее спине. Он был достаточно высокого роста и легко мог заглянуть ей под блузку. Извращенец. – Оставлю для тебя один танец, ладно?

– Правда?

– А когда я тебе врал?

– О, спасибо, Уэсли! – Он наклонился, она чмокнула его в щеку и упорхнула, даже не удостоив меня взглядом

Уэсли снова повернулся ко мне.

– Так что ты говорила?

– Я подумала, что, может, мы лучше пойдем ко мне, – процедила я сквозь стиснутые зубы.

– А почему не ко мне? – спросил он. – Боишься, что у меня дома привидения водятся, жупа?

– Да нет, конечно. Просто работать я предпочитаю у себя. Откуда мне знать, какие болезни можно подхватить, ступив на порог твоей спальни. – Я покачала головой. – Поэтому давай лучше у меня. Завтра после обеда, скажем, в три. И позвони, когда будешь выходить из дома.

Ответа я ждать не стала. Не хочет приходить ко мне – так я возьму и сама напишу этот доклад. Нарочно не попрощавшись, я отвернулась и ушла. Лавируя между компашками шушукающихся девчонок, я поспешила в сторону столовой.

Кейси и Джессика ждали меня у старых торговых автоматов.

– Не понимаю, Кейс, – донеслись до меня слова Джессики. Она опустила доллар в щель единственного автомата, который еще работал, и подождала, пока выпадет ее фанта. – Разве ты не должна выступать на матче?

– Нет. Я сказала девчонкам, что сегодня не смогу, и мое место займет одна симпатичная новенькая со скамейки запасных. Она весь год мечтала выступать и знает танец, но в команде просто не было свободных мест. Так что они и без меня справятся.

Я подошла к ним вплотную, и только тогда Джессика меня заметила.

– А, вот и ты, Бьянка! Пошли отсюда! Ура! Девичник!

Кейси закатила глаза.

Джессика толкнула голубую дверь, ведущую на парковку, и, улыбаясь до ушей, проговорила:

– Вы лучше всех, девчонки. Серьезно. Не знаю, что бы я без вас делала.

– Рыдала бы в подушку вечерами, – ответила Кейси.

– Нашла бы себе других подружек «лучше всех», – предложила я свой вариант, улыбнувшись в ответ. Ни за что не позволю Уэсли Рашу испортить себе настроение. Ну уж нет! Девичник – это святое, и придурок вроде него не способен омрачить нам вечер!

– Надеюсь, Джесс, ты про мороженое не забыла?

– Помню-помню. Шоколадное с шоколадной прослойкой.

Мы пересекли парковку и сели в мою машину. Джессика тут же завернулась в старое одеяло, а Кейси, дрожа от холода, с завистью покосилась на нее и пристегнула ремень. Я выжала газ, мы выехали со стоянки на шоссе и понеслись прочь от «Хэмилтон Хай», как сбежавшие заключенные от своих камер. Впрочем, отчасти так и было.

– Не могу поверить, что тебя не выдвинули в королевы бала, Кейси, – проворковала Джессика с заднего сиденья. – Я была уверена, что выдвинут!

– Не-а. Меня же выбрали королевой бала в честь футбольного чемпионата. А есть правило, что один и тот же человек не может выиграть два раза за год. Мне просто нельзя было участвовать. Скорее всего, королевой станет Викки или Анджела.

– А если одна из них выиграет, как думаешь, они поссорятся? – Кажется, Джессику всерьез беспокоил этот вопрос.

– Вряд ли, – ответила Кейси. – Анджеле вообще плевать на такие вещи. Это Викки любит во всем быть первой. Ох, как же я ждала сегодняшнего представления с ее ухажерами! Кстати, я вам говорила, что Викки и с Уэсли Рашем тоже хочет замутить?

– Не может быть! – хором воскликнули мы с Джессикой.

– Может! – закивала Кейси. – Не пойму, то ли она хочет, чтобы ее парень приревновал, то ли еще что. Встречается со своим десятиклассником, на бал идет с парнем из школы «Оак-Хилл», а еще всем уши прожужжала, что ей нравится Уэсли. Якобы после вечеринки они с ним что-то замутили – парень ее об этом пока ничего не знает – и она думает, не повторить ли это еще разок! Мол, было потрясающе.

– Неужели он с ней переспал? – ахнула Джессика.

– Он спит с кем ни попадя, – сказала я, сворачивая на Пятую улицу. – Если у тебя есть вагина, считай, ты в его списке.

– Фу! Бьянка! – взвизгнула Джессика. – Не говори это… слово. На букву «в».

– Вагина, вагина, вагина, – нараспев проговорила Кейси. – Да брось ты, Джесс. У тебя тоже она есть. Называй вещи своими именами.

Щеки у Джессики покраснели, как помидоры.

– Но необязательно об этом разговаривать. Это грубо и… слишком личное.

Не обращая на нее внимания, Кейси повернулась ко мне.

– Да, он бабник, но он сексуален, этого у него не отнять. Даже ты должна это признать, Би. Спорим, в постели он великолепен. Ты же с ним целовалась. Скажи, он супер? И можно ли винить Викки в том, что она хочет с ним замутить?

– Ты целовалась с Уэсли? – Джессика чуть не подавилась от волнения. – Как? Когда? Почему мне не сказала?

Я бросила на Кейси гневный взгляд.

– Ей стыдно, – объяснила Кейси, взъерошив на затылке свои короткие волосы. – И это глупо, потому что, ставлю что угодно, целоваться с ним было круто.

– Ничего не круто, – возразила я.

– Он хорошо целуется? – спросила Джессика. – Скажи, скажи, скажи! Как же хочется узнать!

– Если очень хочется, знай: хорошо. Но это не делает его менее отвратительным.

– Но все же, – вмешалась Кейси, – учитывая твой опыт, ответь на мой последний вопрос. Можно ли винить Викки в том, что она хочет с ним замутить?

– А зачем ее винить, – я включила поворотник, – она сама себе локти кусать будет, когда подхватит от него венерическое заболевание… или когда ее парень обо всем узнает. Интересно, что случится первым?

– И именно поэтому я хотела пойти на бал, – вздохнула Кейси. – Увидели бы все своими глазами… это же как новая серия «Сплетницы», но только действие происходит в нашей школе. Парень Викки разозлился и планирует отомстить, а его неверная подружка тем временем развлекается с самым потрясным красавчиком в школе… а Бьянка, скрывая свою тайную любовь к Уэсли, дуется и притворяется, что ненавидит его, а на самом деле мечтает о том, чтобы их суперсексуальный поцелуй повторился!

Челюсть у меня так и отвисла.

– Ни о чем таком я не мечтаю!

Джессика на заднем сиденье прыснула со смеху, а когда я, нахмурившись, взглянула на нее в зеркало заднего вида, закрыла рот своим длинным хвостом.

– Ой, ну ладно, – вздохнула Кейси. – Наверняка мы обо всем узнаем в понедельник.

– Или завтра, если история действительно интересная, – заметила Джессика. – Анджела и Жанин не умеют держать сплетни при себе. Если там что-то из ряда вон, нам непременно позвонят и доложат, что мы пропустили. Уверена, так и будет. – Она улыбнулась. – Надеюсь, нам все расскажут в подробностях. Поверить не могу, что не пошла на последний бал в честь баскетбольного чемпионата!

– Ты не одна на него не пошла, Джесс.

Я свернула на Холбрук-лейн и через несколько секунд подъехала к дому Гейтеров. Вытащила ключи из зажигания и провозгласила:

– Итак, объявляю начало девичника!

– Ура! – Джессика выпрыгнула из машины и протанцевала к крыльцу. Толкнула входную дверь, и мы с Кейси вслед за ней вошли в дом, улыбаясь и качая головами.

Я сняла куртку и повесила ее на крючок у двери. У Джессики был образцовый дом – чистый, аккуратный, с ботиночками в ряд у входной двери. Ее родители любили порядок. Кейси тоже повесила свою куртку и сказала:

– Вот бы моя мама так в доме убиралась. Или хотя бы наняла уборщицу. У нас не дом, а помойка.

Наш дом тоже нельзя было назвать оазисом чистоты. Мама любовью к порядку никогда не отличалась, а папа считал, что уборку нужно делать раз в год – по весне. Так что в доме Пайперов убирались нечасто. Мы только стирали, мыли посуду и периодически вытирали пыль и пылесосили – и то обычно я.

– А когда родители придут, Джесс? – спросила я.

– Мама в полшестого, а папа после шести. – Она ждала нас у лестницы, чтобы мы все вместе поднялись к ней в комнату. – У папы сегодня новый пациент, и он, наверное, задержится.

Мистер Гейтер работал психотерапевтом. Кейси не раз грозилась попросить его поработать со мной бесплатно. Чтобы он помог мне с моими «тараканами». Не то чтобы у меня их было так много… Но Кейси считала, что причина моего цинизма кроется во внутреннем конфликте. Я же придерживалась иного мнения: что все умные люди циничны. Что до Джессики… Джессика отмалчивалась. Хотя мы обсуждали это лишь в шутку, она всегда немного смущалась, когда мы поднимали эту тему. Видимо, наслушалась от папы всякого психотерапевтического мозговтирательства и действительно думала, что мое негативное отношение к жизни объясняется внутренним конфликтом.

Сама Джессика терпеть не могла негативное отношение к жизни. Она ненавидела его до такой степени, что даже не говорила об этом вслух. Ведь это тоже было бы проявлением негатива.

– Скорее, скорее! Что вы там копаетесь?

– Вечеринка начинается! – провозгласила Кейси и промчалась мимо Джессики вверх по лестнице.

Джессика захихикала и попыталась догнать Кейси, но я задержалась и поднялась по лестнице не спеша. На самом верху я услышала, как подруги смеются и болтают в комнате в самом конце коридора, но я туда не пошла. Кое-что еще привлекло мое внимание.

Дверь в первую спальню слева от меня была широко открыта. Мой разум велел мне пройти мимо, но ноги не слушались. Я стояла у распахнутой двери, приказывая себе отвести взгляд, но тело не слушалось.

Заправленная кровать без единой складочки, темно-синее покрывало. Все стены увешаны постерами с супергероями. Черная лампа над изголовьем. Все в комнате осталось таким, как я помнила, только грязная одежда не валялась на полу. Открытый шкаф был пуст, а календарь с Человеком-Пауком, висевший над компьютерным столом, убрали. Но в комнате все еще чувствовалось человеческое присутствие, будто он все еще был там. А мне по-прежнему было четырнадцать.

– Джейк, я не понимаю. Что это за девчонка?

– Не беспокойся. Она ничего для меня не значит.

– Но…

– Тихо, тихо. Ерунда все это.

– Я люблю тебя, Джейк. Не лги мне!

– Не стану.

– Обещаешь?

– Обещаю. Неужели ты думаешь, что я могу сделать тебе больно, Би…

– Бьянка! Ты куда подевалась?

Услышав голос Кейси, я вздрогнула и быстро вышла из спальни и закрыла дверь. Но знала, что, вставая ночью в туалет, не смогу пройти мимо.

– Иду! – Я постаралась ответить нормальным голосом. – Господи, хоть раз в жизни можете потерпеть?

И с вымученной улыбкой я пошла смотреть кино с подругами.

7

Немного поразмыслив, я решила, что быть жупой не так уж плохо.

Преимущество номер один: не надо беспокоиться о том, какая у тебя прическа или макияж.

Преимущество номер два: не надо казаться крутой – никто на тебя не смотрит.

Преимущество номер три: никаких проблем с парнями.

Я осознала третье преимущество, когда мы смотрели «Искупление» в комнате Джессики. В этом фильме бедняжке Кире Найтли приходится пережить адскую трагедию в отношениях с Джеймсом МакЭвоем, а вот если бы она была дурнушкой, он бы даже не посмотрел в ее сторону. И не было бы никаких разбитых сердец. Все же знают, что старая песенка про «лучше любить и потерять любовь…» – полная ерунда.

И это не единственный фильм, к которому применима моя теория. Сами подумайте. Будь Кейт Уинслет гадким утенком, Леонардо ДиКаприо ни за что не стал бы увиваться за ней в «Титанике», и сколько слез мы бы тогда сэкономили! А если бы Николь Кидман в «Холодной горе»[11] была уродиной, ей не надо было бы волноваться о Джуде Лоу, когда тот ушел на войну. И этот список можно продолжать до бесконечности.

Всю жизнь я была свидетелем того, как мои подруги страдают из-за парней. Обычно отношения заканчиваются одинаково: слезами (в случае с Джессикой) или криком (в случае с Кейси). У меня лишь однажды была несчастная любовь, но мне хватило. Поэтому во время просмотра «Искупления» я поняла, что должна бога благодарить за то, что не красотка. Ох, и жалкое я, наверное, зрелище со своими теориями!

К сожалению, моя непривлекательность не спасла меня от семейной драмы.

На следующий день я пришла домой где-то в половине второго. После «ночевки» у Джессики – ведь мы не спали всю ночь – и глаза у меня слипались. Но когда я увидела, в каком состоянии был наш дом, сон как рукой сняло. На полу гостиной сверкали осколки стекла, кофейный столик был перевернут, как будто кто-то толкнул его ногой, а по всей комнате раскиданы пустые пивные бутылки. Я не сразу даже сообразила, что к чему. Замерла на пороге и сначала подумала, что нас ограбили. Но потом услышала из папиной комнаты громкий храп и поняла, что все гораздо хуже.

Мы жили не в образцовом доме, поэтому при входе не всегда снимали ботинки. Но сегодня снимать их было даже опасно. Стекло хрустело под ногами, пока я шла на кухню за мусорным мешком – без него разгрести этот хаос было бы невозможно. Осколки, по-видимому, были от нескольких разбитых рамок с фотографиями.

Шагая по дому, я чувствовала странное оцепенение. По идее, я должна была испугаться. Папа почти восемнадцать лет не пил, а пивные бутылки ясно свидетельствовали о том, что он сорвался. Но я ничего не чувствовала. Может, потому что не знала, как ощущать себя в такой ситуации. Что же такого ужасного произошло, что он после стольких лет не выдержал?

Ответ на мой вопрос лежал на кухонном столе, аккуратно упакованный в конверт из коричневой бумаги.

– Документы на развод, – пробормотала я, изучив содержимое открытого конверта. – Какого черта? – Я в шоке уставилась на витиеватую подпись своей матери. Ну да, я понимала, что конец неизбежен – когда твоя мать исчезает на два с лишним месяца, невольно возникают подозрения – но сейчас? Она что, серьезно? Ведь она даже не позвонила и не предупредила меня! А раз на то пошло, и папу.

– Проклятье, – прошептала я. Руки дрожали. Папа ни о чем не подозревал. Боже, неудивительно, что он сорвался! Как мама могла так поступить? С нами обоими.

Пропади все пропадом. Нет, правда. Пропади она пропадом.

Я отбросила конверт и направилась к шкафчику, где мы хранили все для уборки. Слезы наворачивались на глаза, но я сопротивлялась. Я взяла мусорный мешок и вернулась в разгромленную гостиную.

Я потянулась за пустой пивной бутылкой, и тут все навалилось разом, и к горлу подкатил комок.

Мама не вернется. Папа снова запил. А я… я в буквальном смысле разгребаю обломки. Собирая самые крупные осколки стекла и пустые бутылки в мешок, я старалась не думать о матери. О том, что сейчас она, наверное, уже покрылась ровным загаром. И, вероятно, завела себе симпатичного двадцатидвухлетнего любовника-латиноса. А еще я старалась не думать о ее красивой подписи, которой она подмахнула бумаги на развод.

Я злилась на нее. Очень злилась. Как она могла так поступить? Просто взять и отправить документы по почте. Даже не приехав домой и не предупредив нас. Разве она не знала, как папа на это отреагирует? А обо мне, наверное, вообще не подумала. И правда, зачем звонить, чтобы заранее меня подготовить, смягчить почву перед падением?

В тот самый момент, перешагивая через осколки в гостиной, я решила, что ненавижу свою мать. Ненавижу за то, что ее вечно не было дома. За то, что обрушила нам на голову новость о разводе. За то, что причинила боль папе.

Я тащила мешок с разбитыми фоторамками на кухню и думала о том, удалось ли отцу таким образом избавиться от воспоминаний – стереть из памяти все, что было изображено на общих фотографиях. Видимо, нет. И поэтому он обратился к бутылке. А когда даже алкоголь не помог избавиться от мыслей о маме, в припадке пьяного безумия принялся громить комнату.

Я никогда не видела отца пьяным, но знала, почему он бросил пить. Как-то раз в детстве я слышала, как они с мамой это обсуждали. Когда отец напивался, он становился неуправляемым. Настолько, что однажды мама испугалась и стала умолять его, чтобы он бросил. Видимо, это и объясняло опрокинутый кофейный столик.

Но мне было трудно даже представить отца в подпитии. По правде говоря, я никогда даже не слышала, чтобы он ругался – за исключением слова «черт». Неуправляемый? Вообразить это было невозможно.

Я также надеялась, что он не порезался о стекло. И не винила его ни в чем. Во всем была виновата мать. Это она довела его до такого состояния. Ушла, исчезла, а потом – бац! – огорошила его без звонка, без предупреждения. Если бы не эти дурацкие документы, он никогда бы не сорвался. Все было бы в порядке! Смотрел бы сейчас телевизор и читал местную газету, как всегда по воскресеньям. А не отсыпался бы после попойки.

Поднимая опрокинутый кофейный столик и убирая мелкие осколки пылесосом, я приказывала себе не плакать. Мне нельзя было плакать. А если бы я и заплакала, то не из-за развода родителей. Тоже мне удивительная новость. И не из-за того, что скучала по маме. Слишком уж долго она отсутствовала. Я бы не оплакивала свою семью, какой она была когда-то. Моя жизнь меня вполне устраивала: мне нравилось, что мы с папой вдвоем. Нет. Если бы я и заплакала, то от злости, от страха, а может, по другим, совершенно эгоистичным причинам. Я бы заплакала из-за того, что все это означало для меня. Ведь теперь мне придется стать взрослой. Именно мне придется заботиться о папе. Но я не могла быть такой же эгоисткой, как мать, которая теперь жила, как звезда в Орандж-Каунти, поэтому слезы пришлось отменить.

Только я откатила пылесос в чулан, как зазвонил телефон.

– Алло? – проговорила я в трубку.

– Привет, жупа.

Ох, черт. Я и забыла, что мы с Уэсли должны делать этот дурацкий доклад! Если кого мне не хотелось видеть сегодня, так это его. День обещал стать еще хуже.

– Уже почти три, – сказал он. – Я готов выезжать к тебе. Ты же просила позвонить перед выходом… А я, знаешь ли, вежливый.

– Ты даже не понимаешь, что значит это слово, – я бросила взгляд в конец коридора, откуда доносился отцовский храп. Гостиная уже не напоминала поле боя, но в ней по-прежнему царил беспорядок, и кто знает, в каком настроении будет папа, когда проснется? Точно не в хорошем. А я даже не знала, что ему сказать.

– Знаешь что, я тут подумала, и, пожалуй, лучше встретимся у тебя. Буду через двадцать минут.

В каждом маленьком городке есть такой дом. Он настолько хорош, что просто не вписывается в окружающую обстановку. Настолько роскошен, что кажется, будто его хозяева хвастаются своим богатством. В каждом городке мира есть один такой дом, и в Хэмилтоне это был дом семьи Раш.

Не знаю, можно ли было назвать его особняком, но у него было три этажа и два балкона. Балконы, представляете? Я миллион раз заглядывалась на этот дом, проезжая мимо, но никогда не думала, что окажусь внутри. И в любой другой день даже бы обрадовалась, что мне выпал шанс увидеть дом (хотя, конечно, в жизни бы никому в этом не призналась). Но сегодня все мысли были о документах на развод на кухонном столе, а меня переполняли печаль и беспокойство.

На пороге меня встретил Уэсли с раздражающе самонадеянной ухмылкой на лице. Он стоял, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на широкой груди. На нем была темно-синяя рубашка с закатанными до локтей рукавами. И конечно же, верхние пуговицы он оставил расстегнутыми.

– Привет, жупа.

Знал ли он о том, как обидно мне слышать это прозвище? Я взглянула на дорожку, ведущую к дому – кроме моего «Сатурна» и его «Порше», машин на ней не было.

– Где твои родители? – спросила я.

– Уехали, – ответил он и подмигнул мне. – Сегодня только мы с тобой.

Я презрительно закатила глаза, прошла мимо него и оказалась в просторном холле. Аккуратно поставив обувь в уголок, повернулась к Уэсли. Тот без особого интереса наблюдал за мной.

– Давай поскорее все сделаем и закончим с этим.

– А ты разве не хочешь, чтобы я показал тебе дом?

– Не особо.

Уэсли пожал плечами.

– Тебе же хуже. Пойдем. – Он провел меня в громадную гостиную – размером почти с нашу школьную столовую. Потолок поддерживали две большие колонны, а в комнате стояли три бежевых дивана и два одинаковых двухместных диванчика. На одной стене висел гигантский плоский телевизор, а с противоположной стороны разместился огромный камин. Январское солнце проникало сквозь окна от пола до потолка, и естественный свет создавал радостное настроение. Но Уэсли повернулся и пошел вверх по лестнице, уводя меня из этой чудесной комнаты.

– Ты куда? – спросила я.

Он посмотрел на меня через плечо и раздраженно вздохнул.

– В свою комнату, куда же еще.

– А мы не можем написать доклад здесь? – попросила я.

Уголки его губ поползли вверх. Он подцепил пальцами ремень.

– Можем, жупа, но будет гораздо быстрее, если я стану печатать, а мой компьютер наверху. Ты же сама сказала, что хочешь поскорее закончить.

Я застонала и принялась подниматься по лестнице.

– Ладно.

Комната Уэсли находилась на верхнем этаже – это была одна из двух комнат с балконом. Она оказалась больше нашей гостиной. Двуспальная кровать была не прибрана, а на полу вокруг игровой приставки, подключенной к большому телевизору, валялись диски с играми. Что удивительно, пахло в комнате приятно – смесью одеколона Burberry и чистой одежды, как будто Уэсли только что убрал в шкаф белье из стирки. Книжная полка, к которой он подошел, была заполнена книгами самых разных авторов: от Джеймса Паттерсона до Генри Филдинга.