Сонька. Конец легенды Мережко Виктор

— Хорошо, говорю. Солнышко!

— От солнышка завсегда хорошо, — согласился солдат. — Не будь его, посдыхали бы все.

— И так посдыхаем. Зовут тебя как?

— Иваном Зацепиным.

— Откуда сам, Иван?

— Из-под Рязани.

— А сюда чего занесло?

— Так ведь вас сторожить, арестантов. Навроде того как служба.

— Не скучно?

— Бывает. Хотя народишко тут развеселый. Почти каждый день драки.

— Сам любишь драться?

— Люблю. Только вот не велено. Говорят, дурной пример подавать не положено, — Иван громко высморкался, вытерся рукавом шинели. — А вас, сказывают, скоро судить будут?

— Обещают. Больше месяца жду.

— Как засудят, так здесь останетесь?

— А где же еще? — усмехнулся Гончаров. — Край земли.

— Тоскливо вам будет здесь. В Петербурге небось жировали. С господами только и встречались.

— Бывало… Начальство, Иван, не обижает здесь?

— А чего обижать? — удивился тот. — Порядок не нарушаем, да и господин подпоручик Илья Михайлович не всегда злобный. А чаще добрый, — солдат снова высморкался. — А вот про вас, ваше высокородие, сказывают, что лютовали вы крепко. А главное — не поймешь. Сегодня вы вроде добрый, а завтра зверь зверем. Хотя кто-то и жалеет вас.

— Неужто?

— А то!.. А в особенности из-за вашей зазнобы — дочки Соньки Золотой Ручки. Вроде из-за нее вы и погорели. Правда, что ли, ваше высокородие?

— Много будешь знать, долго здесь служить придется, — усмехнулся Никита. Но поинтересовался: — А еще чего говорят?

— Будто бежать вы хотите.

— Бежать? Куда?

— На волю. Или в Петербург, или, может, еще дальше… Будто денег здесь поднакопили, теперь ищете, кого бы купить.

— Интересно, — мотнул головой поручик. — А разве отсюда возможно бежать?

— При желании да при деньгах все возможно. Найми самоедов — до самой Москвы докатят.

— Самоеды вон где, а поселок вон где.

— Так приезжают ведь почти каждую неделю. Вяленое мясо да рыбу на самогон меняют.

— Знаком с кем-нибудь из них?

— А мне зачем? — пожал плечами солдат. — Была б нужда, вмиг бы задружился. А так — пьяные они да глупые, как дети.

От своего дома вышел начальник поселка подпоручик Буйнов, двинулся им навстречу.

— Здравия желаю, ваше высокородие! — вытянулся в струнку солдат.

— Ступай к дому, жди там, — махнул ему Илья Михайлович и зашагал рядом с Гончаровым. — Через несколько недель суд, Никита Глебович. Ждут циркуляра из столицы.

— То есть остаток жизни могу провести здесь?

— Если только не поможет кассация. За вас хлопочут родители, подали прошение государю.

— Думаете, поможет?

— Думаю, вряд ли. Уж больно подгажена ваша репутация.

Гончаров помолчал, спросил:

— Беглецов не задержали?

— По моим сведениям, пока нет. Но это вопрос времени — слишком скандальные личности.

— А пароход когда прибывает?

Подпоручик с сочувствием и иронией посмотрел на него.

— Не советую рассчитывать. Ни один капитан не рискнет взять вас на борт после случая с Сонькой Золотой ручкой.

— Я не об этом.

— А я, господин поручик, об этом.

Шли какое-то время молча, затем Никита произнес:

— Мне бы, Илья Михайлович, вяленого мяса купить. Это возможно?

— Почему нет? — удивился тот. — Как только самоеды здесь будут ошиваться, так я и велю принести вам… Только мяса или рыбки тоже?

— Рыбки тоже, — усмехнулся Гончаров.

За несколько месяцев морского путешествия Соньке и Михелине впервые позволили днем поприсутствовать на верхней прогулочной палубе. Стояли они в сторонке от прочей полуреспектабельной пароходной публики, успевшей за все это время основательно перезнакомиться друг с другом, завязать какие-то необязательные или же любовные отношения.

Было жарко, и только прохладный ветер спасал от солнца, висящего прямо над головой.

— Странно, — задумчиво произнесла Сонька, глядя на бескрайнюю синеву. — Прошла неделя, как зажмурили мичмана, а никто не кинулся.

— Значит, вовремя зажмурили. Видно, надоел всем, — ответила Миха.

— Все равно непонятно. Человек все-таки был.

— Тебе его жалко?

— Наверно. Где-то мать есть, отец — ждут, переживают, надеются.

— А Михеля тебе не жалко?.. Или того же Гончарова?!

— А почему ты вдруг о них? — удивилась мать. — Что между ними общего?

— Между Михелем и поручиком?

— Да.

— Один загремел на пожизненную по твоей милости. Второй тоже может остаться на Сахалине, но уже из-за меня. Не жалко?

Мать подумала, пожала плечами.

— А чего их жалеть? Михель через месяц-полтора будет уже на свободе. С твоим же еще проще. Сынок богатых родителей, а такие на каторгах не сидят. Таких, дочка, откупают. Гляди, как бы раньше нас не оказался в столице.

— Дай бы бог.

— Ждешь?

— Жду.

— А как же князь Андрей?

— Было. Было и прошло. Да и я ему не нужна.

— А вдруг нужна?

— Вряд ли. Была б нужна, нашел. Больше пяти лет прокантовалась на каторге, — дочка помолчала, глядя на синюю воду. — Михеля жалко.

— Чего это вдруг? — удивилась Сонька.

— Не любишь ты его. Не любишь ведь?

— Не люблю. Жду, когда до берега доберемся. А там — на все четыре стороны.

— Он это чувствует.

— А что я должна делать?

— Ничего. Хотя бы пожалеть. Он ведь по-прежнему любит тебя.

Воровка придвинулась поближе к дочери, негромко и внятно произнесла:

— Самое гадкое чувство, Миха, — жалость. Если хочешь убить человека — пожалей его. Он ничтожен и размазан. Поэтому пусть Михель останется в моей памяти таким, каким я знала его двадцать лет тому назад. Но не сегодняшним — никому не нужным, жалким, ничтожным, полоумным, прячущимся в трюме. Мне такой не нужен.

— Жестокая ты, мать.

— А ты? Ты только что отреклась от князя Андрея. Почему?.. Потому что встретила другого — сильного, властного, жестокого, бесцеремонного!.. Самца встретила! А вдруг он останется на Сахалине и с годами превратится в Михеля?.. Тоже отречешься?

Михелина помолчала, пожала плечами.

— Не знаю, Соня.

— Хорошо ответила. По крайней мере, честно.

Обе замолчали, глядя на путающую и непостижимую гладь океана, затем мать обняла дочку.

— Я никого уже не люблю, и никто мне не нужен. Кроме тебя и Таббы. За вас я могу убить, загрызть. И как только сойдем на берег, я отправлюсь искать ее. Она почти каждую ночь снится мне.

— Мне тоже.

— Вот видишь?.. А ты говоришь — любовь.

Со стороны капитанской рубки к ним направлялся господин с тростью, невысокий, молоденький, излишне самоуверенный, чем-то напоминающий желторотого черного вороненка. Подошел, приподнял шляпу.

— Юрий Петрович Крук, банкир.

— Шутите? — с иронией спросила Сонька, бросив на него взгляд.

— Почему? — с трогательной непосредственностью удивился банкир, обнаружив при этом едва заметный малороссийский акцент. — Что вас удивляет? Что я — банкир?

— Скорее что Крук.

— А вы знаете, что значит на малороссийском Крук?

— Знаю. Крук — это вы, — со смехом ответила воровка.

Михелина с трудом сдержалась, чтоб не рассмеяться.

— Крук — это ворон, — серьезно объяснил мужчина. — Именно ворон, а не ворона, — и повернулся в профиль. — Похож?

— На вороненка.

Мать с иронией взглянула на дочку, та рассмеялась.

— Мне нравится ваш юмор, — заметил щеголь.

— Нам ваш тоже.

— Почему я не видел вас раньше?

— От вас прятались, — ответила Миха, не переставая смеяться.

— Я такой страшный?

— Вороненок!

— Не обижаюсь… Но учтите, ворон — птица не только мудрая, но и способная прожить не одну сотню лет, — серьезно сообщил банкир. — Я сейчас расскажу вам одну историю…

— Не надо, — довольно бесцеремонно прервала его Сонька.

— Но история действительно интересная.

— Думаю, ее уже знают все пассажиры парохода, — она повернулась к дочке. — Я отойду на пятнадцать минут.

— Хорошо, мамочка.

Воровка ушла. Крук посмотрел ей вслед, встал поудобнее, опершись руками о перила.

— У вашей маман дурное настроение?

— Просто устала, — пожала плечиками Михелина и в свою очередь поинтересовалась: — Вы разве не устали от путешествия?

— До чертиков! А вот увидел новые лица, и сразу на душе посветлело.

— И вы, значит, банкир? Банкир, едущий с Сахалина? И что же вы делали в этой дыре?

— Открывал банк.

— Банк? — искренне удивилась девушка. — Зачем?

— Как — зачем? — искренне рассмеялся Крук. — Зарабатывать деньги! Россия — бескрайняя страна, и только успевай подбирать то, что плохо лежит!.. Особенно, как вы выразились, в дырах. За Сахалином, за Камчаткой, за Дальним Востоком — будущее России, и надо успеть ухватить свой кусок!

Михелина с интересом смотрела на собеседника.

— Ухватили?

— Более чем! Вернусь в Одессу, полгода прокантуюсь, подготовлю кое-какие бумаги и снова на Сахалин. Деловых людей туда слетается, как воронья!

— Ну да… А вы — главный из них. Вороненок.

— Возможно, — не оценил шутку банкир. И заметил: — Вы, мадемуазель, простите, не представились. Позвольте узнать ваше имя?

— Без проблем, — улыбнулась та. — Ангелина.

Мужчина чопорно приложился к ее протянутой ручке.

— Очень приятно. Вы здесь с маменькой?

— Еще и с папенькой. Мы путешествуем всей семьей.

— На Сахалине у папеньки тоже дело?

— Да, он владеет горнорудной компанией.

— Которой? Я все компании знаю наперечет!

— Опять же не ко мне. Я всего лишь дочь — избалованная и вечно маленькая.

— Вы совершенно очаровательны.

Михелина кокетливо посмотрела на банкира.

— Желаете приударить?

— Ну, если маменька позволит, — позволил себе пошутить Крук, не сводя с девушки черных глаз.

— Маменька, может, и простит мое кокетство, а вот папенька от ревности способен натворить глупостей.

— Он вас ревнует?

— Люто. Как дочь.

Банкир помолчал и вдруг произнес:

— Знаете, не могу отвести от вас взгляда. — Было видно, что он искренен.

Михелина с удивлением вскинула брови.

— Что с вами, господин банкир? Окунитесь в океан, и все пройдет.

— Не думаю.

— Это от длительного путешествия. Дам здесь мало, приударить особенно не за кем, вот и решили испытать меня на глупость.

— Вы обручены?

— Пока нет.

— Познакомьте меня с отцом!.. Я состоятельный и серьезный господин, несмотря на возраст.

— Вы таким образом охмуряете всех девиц?

— Я предельно искренен, мадемуазель. В Одессе увидите мои возможности и все поймете.

— Но отец мой тоже не из бедных.

— Тем более. Мы легко поймем друг друга. У нас могут возникнуть общие дела. Прошу вас, познакомьте.

— Прямо здесь, на пароходе?

— У нас впереди длинный путь. Мы можем обговорить многие вещи.

Михелина капризно тронула плечиками.

— Думаю, не стоит… Кроме дурного характера, он сейчас страдает еще зубами.

— Цинга?

— Да, он пробыл на Сахалине довольно долго и запустил здоровье.

— Ангелина, милая… — Крук взял в руки ладони девушки. — Я помогу ему… В Одессе у меня отличные стоматологи!

Вдали показалась Сонька. Михелина отстранилась от банкира.

— Маменька…

Он оглянулся, серьезно предложил:

— Если позволите, я ей все изложу.

— Не смейте! Если вы это сделаете, меня больше не выпустят на палубу.

Воровка подошла, кивнула дочке, игнорируя мужчину.

— Есть разговор.

— Ваша Ангелина — совершенное чудо, — произнес банкир. — Я фактически влюблен.

— Не вы первый, не вы последний, — холодно заметила мать.

— Позвольте откланяться?

— Позволяю.

Крук ушел — прямой, достойный, неторопливый.

Сонька, проводив его взглядом, повернулась к дочке.

— Так ты теперь у нас Ангелина?

— Первое, что пришло в голову. Желает познакомиться с папенькой.

— С каким папенькой? — не сразу поняла воровка.

— С Михелем.

— Зачем?

— Хочет просить моей руки.

Сонька грустно усмехнулась.

— Лучше не надо. Тогда нас точно высадят с парохода. Прямо посередине океана.

К ним подошел старший помощник, спросил:

— О чем беседовали с господином Круком?

— Женихался, — с улыбкой объяснила Михелина. — Он действительно банкир?

— Банкир, мается от скуки, одиночества. И от денег.

— Помочь от них избавиться? — Миха с насмешкой смотрела на Ильичева.

— Если вам удастся, — пожал тот плечами. — А вообще лучше держитесь от него подальше. Человек он странный, непредсказуемый.

Ефим Львович Губский был чем-то сильно озадачен: ходил из угла в угол комнаты, покусывая дужку очков и постоянно откашливаясь.

Присутствующие здесь барон Красинский, Ирина и еще два господина — Емельян Гудков и Вениамин Портнов — молча наблюдали за ним, ждали, когда он скажет.

Губский остановился, уставился красными от недосыпа и чахотки глазами на сидевших, вдруг взмахнул рукой и раздраженно заорал:

— Ни черта!.. Ни черта не делаем! Аресты участились, сотни столыпинских вагонов увозят наших товарищей в ссылку, сыскные службы работают жестко и беспощадно! А что мы предлагаем в ответ? Ни-че-го! Удары — беспощадные и результативные — вот что нужно! Каждую неделю — взрывы! В каждом городе — бомбы! Убивать и убивать! Все это раскачает империю и даст нам возможность уничтожить ее! Дотла! До серого пепла!

Губский закашлялся, вытер несвежим платком рот, вернулся к столу.

— Есть предложение послать властям внушительную черную метку, — предложил тучный, с одышкой Портнов.

— Опять болтовня. Можно конкретнее?

— Можно. Вы, Ефим Львович, обмолвились о сыскных службах. Уже более полугода сыскное управление Департамента полиции возглавляет князь Икрамов. С его приходом на это место ожидалось, что сыск развалится окончательно, однако случилось нечто противоположное. Князь по крови и натуре — господин жестокий, армейский, беспощадный. Кавказец! И сыск стал работать не только эффективнее, но и беспощаднее. Вот я и предлагаю послать сыску черную метку.

— Покушение на князя?

— Да.

В комнате стало тихо. Ефим Львович снова обвел взглядом сидящих.

— Мы с Вениамином просчитали эту схему, — произнесла Ирина, кивнув на Портнова, — она у нас не вызвала никаких противопоказаний.

— Вы лично готовы в этом участвовать? — несколько удивился Ефим Львович.

— Да. Думаю, при должной подготовке ни мне, ни Вениамину ничто угрожать не будет. Мы проводили наблюдение за Икрамовым — он передвигается по городу весьма демократично, имея в качестве охраны всего лишь одного ординарца. Тоже кавказца.

— Сколько дней понадобится на подготовку?

— Думаю, не более месяца. Изучим дополнительно пути передвижения князя, любимые места посещения, время пребывания на службе и в доме.