Сонька. Конец легенды Мережко Виктор

— А вас?

— Меня искать незачем. Я на виду. Но, в отличие от вас, пока защищен фамилией, обществом, положением.

— Значит, акция против градоначальника отменяется?

— Нет, не отменяется, — с некоторым злорадством ответил граф. — Ее выполнит барон Красинский.

— Но это никак не вяжется с ним!

— Они считают по-другому.

— Он согласился?

— Не приведи господь. Вначале испугался насмерть… Теперь ищет возможность скрыться, чтоб его не нашли.

— Они найдут везде.

— Я это ему тоже пообещал.

Хлопнула входная дверь, в прихожую вошла с покупками Катенька, поклонилась гостю:

— Здравствуйте, граф.

И принялась на кухне заниматься своими делами.

Тот с кивком поднялся, печально усмехнулся:

— Помните Марка Рокотова? Будет кровь, будет дьявол на красной колеснице, будет ночь вместо дня! — Граф приблизился к лицу бывшей примы, прошептал: — Эти безумцы, именующие себя революционерами, рано или поздно придут к власти.

— Но вы же восторгались ими, боготворили их!

— Заблуждался! Безжалостные сердца, кровавые руки! Ради захвата власти они готовы на все. Они истребят народ! Превратят в рабов! А сейчас им важно посеять панику. В панике народ становится быдлом. А быдлом проще управлять. Знаете, с кого они начнут в ближайшее время?.. Нет, не с генерал-губернатора. Они в ближайшее время обезглавят полицию. Паника, паника! Убьют главного в сыскной полиции — князя Икрамова, затем генерал-губернатора, после него премьера, пока не доберутся до самого государя.

Бывшая прима смотрела на него широко расширенными глазами.

— Князя Икрамова?.. А его за что?

— Зато, что главный сыскарь!.. Говорю же, паника! Нужно бежать от людей с горящим взглядом, чахоточным кашлем и брызгами изо рта! От тех, кто ратует за народ! Бежать, милая Табба! Держитесь от них подальше, милая!

— Уж не решили ли вы, граф, нырнуть под крылышко власти?

— Ни в коем случае! Любая власть — преступна! Спрятаться, закрыться, запереться, взять дистанцию! Чтоб ни одна сволочь не смела приблизиться ближе пушечного выстрела!

Кудеяров откланялся и ушел. Табба стояла потерянная, отрешенная. Катенька подошла к ней:

— Что с вами, сударыня?

— Два дела. Катенька, — произнесла она. — Первое, сегодня же купишь для меня в магазине для господ одежду.

— Зачем, госпожа?

— Ты расслышала?

— Да.

— Второе… Велишь своему разлюбезному извозчику отвезти меня завтра по одному адресу.

Самоед, принесший поручику вяленое мясо и рыбу, оказался маленького росточка, широколицый, одетый в плохо обработанные оленьи шкуры. Говорил по-русски еще более скверно, чем выглядел.

За его спиной маячил мальчик-самоед лет десяти, с интересом наблюдавший за происходящим. А позади ребенка переминался с ноги на ногу солдат Зацепин, изображающий из себя строгость и порядок.

Мужчина-самоед выложил на пол свертки, размотал их.

— Начальника велела принести тебе мяса и рыбы.

— Что хочешь за все это добро? — спросил Гончаров, не прикасаясь к товару.

— Сколько начальника даст.

— Денег?

— Деньги не нада. Спирт давай.

— Чего несешь, курья башка? — засмеялся сзади Иван. — Какой спирт может быть у господина поручика?

— Хороший спирт. Оцень крепкий, — с улыбкой ответил самоед.

— Нет у меня спирта. — Никита взял со стола бумажник. — Бери деньги и ступай. На них купишь спирта.

— Где купить, не знаю. Спирт давай.

— Да где же я его возьму? — рассмеялся поручик.

— Обманываешь нехорошо, нацальника, — деликатно погрозил пальцем самоед. — Сзади зацем стоит спирт?

Тот оглянулся, увидел на столе початую бутылку виски, спросил.

— Эту, что ли? Хочешь?

— Оцень.

Гончаров взял бутылку, передал ее самоеду.

— Хватит этого?

— Оцень хватит. Еще привезу рыба.

— Когда?

— Когда солнце опять выйдет из воды.

— Это когда? — посмотрел поручик на солдата.

— Через полмесяца, значит, — объяснил тот. — Солнышко как раз обернется и снова встанет над водой.

— Ладно, приходи, — согласился Никита и кивнул на пацаненка. — Сын, что ли?

— Сын, — закивал самоед, пятясь. — Оцень хотел смотреть нацальника.

— А как зовут? — присел перед мальчиком на корточки поручик.

Тот молчал, испуганно таращась на русского человека.

— Имя твое?

— Нет имя, — вступился за сына мужчина. — Когда будет большой, будет имя. Сейчас нет имя…

— А тебя как?

— Николай… Так сказали, так отвецаю. Николай, нацальник.

— Вот нехристи, прости господи, — мотнул головой Иван и перекрестился. — Хуже каких-нибудь остолопов!

Никита Глебович взял с полки открытку с картиной Шишкина «Три медведя», протянул пареньку. Тот от неожиданности отступил назад, спрятал руки за спину.

— Бери, бусурман! — ткнул его в бок Зацепин. — Это тебе вроде подарка от барина.

— Боится, — объяснил самоед, суя открытку под одежду. — Опять придем, бояться не будет.

— Ладно, пусть приходит, — кивнул Гончаров.

Иван принялся заворачивать принесенное мясо и рыбу.

— Вот черти немазаные!.. Живут не как люди, а как сзади пришибленные. Под себя даже ходят, не моючись… Ежели б не мы, русские, так в своей глуши и передохли! Спирт любят до падучей! Родную мамку за него могут продать.

— Сюда добираются на собаках?

— А на чем же еще?.. На нартах. А если по реке, на плоскодонках. У них, ваше благородие, во как здесь отлажено!

— Возьми мясо и рыбу себе, — сказал Гончаров. — Я есть это не стану.

— Так ведь сам удивился, когда пожелали!.. А я съемши, и даже под водочку!

Поручик взял из портмоне рубль, сунул солдату.

— Возьми на водку. И не забудь, как самоеды появятся, сразу ко мне.

— Так ведь даже если я забуду, они сами прискачут!.. Вы их такой выпивкой одарили, по век жизни будут вспоминать!

Стоя на верхних ступеньках трапа, Сонька и Михелина видели: банкир уже маячил на палубе и то ли от безделья, то ли от волнения бросал в море скрученные из бумаги шарики.

— Помни, что сказал старпом, — наставляла дочку мать. — Мужчина он действительно странный. Почувствуешь опасность, не рискуй. Сворачивай игру. И второе: не спеши ронять сумочку раньше времени. Пусть это случится совсем нечаянно. Играючи.

Та чмокнула ее в щеку и заспешила к избраннику.

Сонька нырнула вниз, увидела в полутемном коридоре Михеля.

— Чего тебе?

— Какого фраера вы решили зажучить?

— Тебе нужно знать? — Сонька хотела пройти мимо Михеля, он крепко схватил ее за руку. — А ежели я сейчас развалю вашу затею?

Она выдернула руку:

— Что ты сказал?

— Подойду к тому баклану и зазвоню, что вы — воровки и хотите развести его!

— Гляди, как бы я не развалила тебе башку!

— Не развалишь, побоишься! — вор с силой прижал Соньку к стенке. — А я что сказал, то и сделаю!.. Я ведь могу рассказать такое, что мало не покажется!

Воровка зло смотрела на него в упор.

— Ну и чего ты добьешься?

— Скрутят, и из Одессы опять на Сахалин!.. Теперь уж точно на пожизненную!

— А тебя?

— И меня!.. Зато там мы будем наравне! Наравне и вместе!

Сонька приблизила к нему наполненное ненавистью лицо.

— Не будем вместе!.. Не дотянешь до Сахалина! Задушу! Ночью этими руками задушу! — протиснулась мимо, шагнула вниз.

Он перехватил ее, вдруг попросил:

— Соня… Подожди. Не могу я жить так!

— Не можешь — кидайся за борт!

— И кинусь! Меня ничего не держит на этом свете!

— Давай, вперед… Море уже не одного такого муфлона приняло!

Женщина двинулась дальше, Михель придержал ее снова.

— Что мне делать, Соня?

— Молиться, чтоб добрались до Одессы.

Сонька шла по коридору. Михель неуверенно шагал сзади. Воровка придержала шаг:

— И не вздумай мешать дочке. Пусть работает. Чтоб в той же Одессе было чего пожрать! Чтоб не подохнуть!

Крук услышал за спиной дробные шажки, оглянулся, приподнял шляпу.

— Здравствуйте, мадемуазель Ангелина.

— Бонжур, господин Ворон, — Михелина кивнула, кокетливо размахивая сумочкой. — Можно я буду вас так называть — Ворон?

— Как вам самой приятно, — тот поцеловал протянутую руку. — А я уже решил, что вы не придете.

— Я обладаю одним дурным и несовременным качеством — не люблю обманывать, — Миха вновь кокетливо рассмеялась. — Вот такая я дурочка!

Банкир снова поцеловал руку, покосился на девушку.

— Маменька с папенькой не возражали против нашего свидания?

— Свидания? — удивилась девушка. — Я полагала, что у нас просто маленькая прогулка.

— Пусть будет прогулка, — Юрий Петрович извлек из карманчика жилетки бархатный мешочек, протянул спутнице. — Скромный подарок к нашей прогулке, мадемуазель.

Она аккуратно вытряхнула содержимое мешочка, от неожиданности ахнула — на ладони лежало колечко, изящно усеянное бриллиантами.

— А не слишком ли вы расточительны, господин Ворон?

— Я счастлив, что вы не отказываетесь от этого скромного презента.

Михелина предусмотрительно сунула подарок в карманчик платья, и они двинулись вдоль палубы.

Девушка улыбалась морю, солнцу, мужчине.

— Знаете, Ворон, — с улыбкой произнесла она, — мы встречаемся всего лишь третий раз, а я уже начинаю привыкать к вам.

— Надеюсь, это не шутка?

— Разве такими вещами можно шутить?

— Можно. Особенно женщинам.

— Они вас обманывали?

— Слишком часто.

— В таком случае заберите свой подарок, и на этом наше свидание закончено. — Миха сунула в его ладонь мешочек с колечком, повернулась уходить.

— Простите, — банкир с трудом заставил Михелину взять подарок обратно. — Меня правда обманывали женщины. Я даже был женат, но жена ушла от меня, прихватив изрядную сумму денег. Видимо, боюсь в очередной раз обжечься.

— Может, вы сами в этом виноваты?

— Может быть.

Они двинулись дальше.

— Вы действительно начинаете привыкать ко мне? — осторожно спросил Крук.

— Нет, нет и нет! — капризно подняла головку Миха. — Я вас не знаю, вы чужой, мне от вас ничего не нужно! И вообще, почему я должна привыкать к вам? Что вы такого совершили и чем особенны?

— Хотя бы тем, что я каждый час, каждый миг думаю о вас. Я потерял покой.

— Так это ваши проблемы!

Банкир взял девушку за локоть, развернул к себе.

— Я недоверчивый, подозрительный… Таким меня сделала жизнь. Но с вашим появлением я становлюсь другим человеком. Я начинаю верить, понимать, любить. Я вижу только ваше лицо. Ваши волосы, ваши губы.

— Тс-с-с… — Миха приложила пальчик к его губам. — А вот дальше не надо. Дальше начинается опасная зона.

— Для вас?

— Почему только для меня?.. Для вас тоже. Начинается с малого, заканчивается большим.

— Для меня, Ангелина, нет малого. Оно проскочило, как молния. Осталось только что-то огромное, уводящее, обволакивающее.

В глазах Михелины горел неподдельный восторг.

— Сдерживайте себя и не забывайте, что я тоже человек. У меня ведь тоже есть сердце, Ворон, — пролепетала она.

— Я знаю.

— Не думаю. Оно слишком глубоко спрятано, чтобы слышать его.

— Я слышу его! — Он поймал ее пальчик, поцеловал. — Слышу и чувствую! — Неожиданно его состояние резко переменилось. — А почему я редко вижу вашего папеньку? Море, дивная погода, а он все время в каюте.

— Вам его не хватает? — искренно удивилась Миха.

— В какой-то степени. С маменькой я, по сути, знаком, а с папенькой — нет.

— Послушайте! — возмутилась воровка. — Вы — банкир?.. Или все в одном стакане — банкир-филер?

— Я хочу знать о вас все. Я должен поверить вам. Я не могу нормально жить, если что-то тревожит меня!

Михелина резко оттолкнула его:

— Знаете, мне все это надоело! Вы действительно странный, сумасшедший тип! От вас лучше держаться подальше!

Она, размахивая сумочкой, решительно пошла прочь. Банкир зашагал следом.

— Ангелина, подождите… Вы должны понять меня. Если ошибусь в очередной раз, то больше никому не поверю!.. Выслушайте же меня!

Он попытался резко остановить девушку, она оттолкнула его, взмахнула руками, и сумочка, вдруг взмыв ввысь, улетела за борт.

Михелина вскрикнула, бросилась к перилам.

— Боже! Что я наделала, боже?! — И стала плакать горько, безутешно.

Крук, не решаясь прикоснуться к ней, пробормотал:

— Я куплю вам другую сумочку. Стоит ли так из-за этого убиваться?

— Там деньги, — продолжала убиваться воровка. — Что скажут папенька с маменькой?

— Много денег?

— Все наши сбережения! Маменька запрещала брать с собой сумочку, я же не послушалась! И вот расплата!

В это время на трапе показалась Сонька, увидела плачущую дочку и стоявшего рядом банкира, быстро направилась к ним.

— Что случилось, Ангелина? Тебя кто-то обидел?

— Маменька, простите. Простите меня… — Миха уткнулась ей в плечо. — Пропали все наши деньги.

— Какие деньги?.. Как пропали?

— Вместе с сумочкой!.. Господин пытался остановить меня, я споткнулась, и она улетела за борт.

Воровка вопросительно посмотрела на банкира:

— Вы можете мне толком разъяснить, что произошло?

— Ваша дочь не удержалась на ногах, и ее сумочка упала в море.

Мать повернулась к дочке, лицо ее стало бледным от возмущения.

— Дрянь… Ты понимаешь, что наделала?

— Но я не виновата, маменька… Я случайно.

— Но это были все наши деньги!

— Что теперь я могу сделать? — принялась рыдать еще сильнее Михелина. — Ну, убейте меня! Или тоже бросьте в море!

— Минуточку, — вмешался Крук. — Сколько денег было в сумочке.

— Много, — коротко бросила Сонька.

— Сколько?

— Много!.. Все наши сбережения!

— Конкретную сумму можете назвать?

Женщина с иронией посмотрела на него:

— Вы намерены компенсировать утрату?

— Назовите сумму.

— Знаете, господин… забыла, как вас…

— Юрий Петрович Крук.

— Ваши вопросы, господин Крук, неуместны. У людей проблема, а вы с шутками.

— А если я действительно хочу вам помочь!

Воровка окинула его снисходительным взглядом, коротко бросила:

— Денег — двести тысяч. И золота примерно на столько же.

От такой суммы банкир даже поперхнулся.

— Сколько?

— Хотя вы и Ворон, но я не попка, чтобы повторять десять раз.

В другом конце палубы показался старший помощник капитана, издали наблюдающий за происходящим.

— Спасибо, Юрий Петрович, — вмешалась Михелина, вытирая глаза. — Вы поистине добрый и порядочный господин, но вряд ли вам стоит заниматься чужими проблемами. — Помолчала и, с трудом сдержав слезы, добавила: — Мы сами решим, как жить дальше.

— При себе у меня есть пятьдесят тысяч, — сказал Крук. — Я их отдам вам сразу по прибытии в Одессу.

— То есть мы должны будем молиться и надеяться, чтобы вы не передумали до Одессы? — усмехнулась Сонька.

— Не передумаю, — ответил тот. — Я слишком привязан к вашей дочери, сударыня.

— Знаете, Ворон… — брезгливо скривила губы воровка. — То, что вы хотите подачкой привязать Ангелину, мне противно. Я не торгую дочерью, сударь.

Сонька дернулась уходить, дочка остановила ее.

— Мамочка, вы напрасно видите в этом господине только дурное. Он действительно желает помочь нам. Другое дело, что мы не можем принять его милость.

— Почему не можете? — спросил банкир.

— Хотя бы потому, что отныне вы по-прежнему остаетесь банкиром, мы же в одночасье превратились в людей, лишившихся заработанного состояния. То есть в нищих…