Рыцарь Железного Кулака Тихомиров Артем
Кузнец подходит к женщине, обнимает ее за талию, целует, а она шутливо отталкивает его, машет рукой. Уходит. Браги совсем рядом, но никто из них его не замечает.
– Что же мне делать? – спрашивает Рыцарь Железного Кулака. – Я не понимаю…
– Смотри. Твой путь еще не закончен. – Голос эльфийки плыл через время, изменяясь. Страшила даже не был уверен, что сейчас ему отвечает именно она.
Он смотрел. Чувствовал. Вспоминал…
26
– Чудной какой-то, посмотри на него, Хакон!
– А ну, помоги… Положим его на телегу…
– Эй, Хакон, да ты в уме ли? Может, он разбойник, головорез какой-нибудь… Может, ищут его.
– Да ты никак без ума, Зельм. Будто я брошу своего на дороге, проеду мимо, видя, что не повезло ему и оказался в канаве…
– Голый.
– Голый он потому, что ограбили, портки сняли, не видишь? Не ворчи, Зельм, клади на телегу! Что, каши ел мало?
– Тяжел, битюг! Здоров! Прям как ты, Хакон. Прямо твоим сыночком мог быть…
– Заткнись, Зельм!!!
– Эй, ты чего? Да я шучу, не видишь? Шучу. Просто… на тебя похож! Глянь, разве нет? Одно лицо. И морда такая же – чумазая.
– Еще раз так пошутишь, я за себя не отвечаю, понял?
– Хорошо, Хакон, забыли, забыли… А все-таки странно. Не знаю я его. Откуда взялся? Между Весткогом и Дамсту нет селений, а в обеих сторонах я всех знаю. Не с луны ли упал этот голодранец?
– Помолчи, змеиное жало. Ну и что, значит, не отсюда он пришел, а кто-то из шидамских постарался избавить беднягу от имущества. Едем, едем, забирайся на козлы, Зельм.
– Не доведет тебя до добра твоя доброта, Хакон, хе-хе!
– Много ты понимаешь. Правь.
Скрип осей, подрагивание телеги, запах сена и кож, лошадиного навоза. Открыв глаза, Браги видит, что уже ночь, но для него это ничего не значит.
Он не догадывается, что говорили о нем.
– Дай глотнуть. Спит?
Голос того, кого назвали Хаконом.
– Так же все. Дрыхнет. Может, в колдовстве все дело?
– А если и так, тебе что?
– Несчастье принести может…
– Тогда обмотайся оберегами, кто ж мешает?
Браги снова закрывает глаза. Телега проезжает через лес, ветер шумит в кронах деревьев, свистит какая-то птица. Словно испуганно. Затем ее сменяют козодои. Их вопли будят в Страшиле знакомые ассоциации, но не из прошлого, а из будущего. Которого он еще не знает.
Лидавис. Сюда привезли его спустя несколько часов, все такого же безвольного, слабого, отказывающегося от пищи и воды. Хлопотали. Говорили, но Страшила почти не понимал слов. Он узнал только одно – судьба занесла его в Шидам, область в предгорье Инамойны, где живут огры. Лишь однажды Браги слышал об этом месте, однако и предполагать не мог, что выйдет так.
Лидавис. Деревенька, на окраине которой расположена кузница Хакона.
Над ним лицо. Румяное, большеглазое. Нечеловеческое. Женщина с черными косами.
– И он не назвался? – спрашивает она у кого-то.
Появляется еще одно лицо. Хакон.
– Куда там! То откроет глаза, то снова закроет, никак чары на него наслали. Не пойму. Странно все это. Не мог я на дороге его бросить, Суна, понимаешь… Не знаю, в чем дело… Словно… надо было подобрать его. Парень совсем пропал бы…
Суна кивает. Ее рука прикасается к щеке Браги, гладит. Огры смотрят на найденыша.
– Надо перенести его в дом, – говорит хозяйка.
Хакон отдает какие-то распоряжения. Подворье шумит. Браги поднимают и несут. Он не хочет открывать глаза, ему все равно. Даже когда пахнет кровом, пищей и тянет дымком от печи. Его накрывают шкурой, чтобы согреть.
– Что мы будем с ним делать, муж? – спрашивает Суна.
– Не знаю… Но он так похож на Асти…
– Я заметила. Да, похож.
– Я думал сначала, что вижу призрак, а потом…
– Я заметила, Хакон.
27
– Дай. – Гитад протянул руку, и Вирза вложил в нее баклажку с водкой. Полугном выпил, передернулся. Ночь стала холодной.
Баклажка перешла к Канулю, потом к Обжоре. Орк хлебнул больше других. Чародею Астенфору никто выпить не предложил.
– Почему остановились, мессир? – поинтересовался главарь четверки нарочито бодрым голосом. Кануль усмехнулся, шлепнул комара на щеке. Обычно такая интонация орка означала крайнюю степень его раздражения и ничего хорошего не сулила тому, к кому Обжора обращался.
Чародей сидел в седле и горбился, более всего напоминая старого, даже древнего колдуна из какой-нибудь сказки.
Он указал на узкий туннель – единственный поблизости свободный проход в густом кустарнике.
– Пройти можно только здесь.
– Значит, они тама? – спросил Кануль, вытягивая меч из ножен.
– Неподалеку, – ответил Астенфор. – Можете не сомневаться.
– Так едем? Пора за дело, – гаркнул Гитад.
– Погодь, – прогудел Вирза. – Сдается, мессир наш в смятении пребывает. А?
– И то верно, – сплюнул Обжора, вылупив на чародея налитые кровью зенки. – Что-то не то… Мессир, уснули или как?
Гитад глухо захихикал.
– Мы проехали силовой барьер, сотканный из чар. Это предупреждение, что колдовать здесь нельзя. Дальше… будет тяжелее. Для меня. Крепость Мечты охраняется. Особым образом.
– Каким именно? – спросил Обжора.
– Долго объяснять.
– Но меч там сдюжит? Не сдуется небось, как ваша магия, тьфу?! – проскрипел Кануль.
– Сдюжит, я полагаю. Но…
– Следовательно, – протянул Вирз, – на вашу протекцию мы не рассчитываем?
Чародей молчал.
– Понятно, – проронил полугном. – Так для чего нам вы, мессир?
Астенфор посмотрел на него через плечо.
– Я показал вам дорогу, этого мало?
– Мало, – ответил орк. – А если та колдовка, что с эльфами едет, начнет на нас всякую дрянь насылать? Чего тогда?
– Не начнет. Если не могу я, не может и она.
– Хорошее утешение. Мнение специалиста, что ли? – спросил Кануль, рыгнув.
– Считайте, что так и есть. Источник, который находится в Крепости Мечты, создает сильные помехи для магии.
– Проклятое эльфье местечко. Я говорил, что надо было перехватывать их раньше! – прорычал Обжора. – Теперь-то они на своей территории, им драться сподручней, каждая травинка им своя, не говоря уж о всяких колдовских камешках и развалинах! Гнилое племя! Нет для нормального орка ничего хуже, чем эльфья рожа!
Гитад засмеялся. Кануль лыбился, Вирза молчал, кусая тонкие кривые губы.
– Я сказал, что волшебницу в любом случае возьму на себя, – ответил Астенфор. Нельзя было показывать четверке свою неуверенность. Они хотят крови и с трудом сдерживаются. Здесь, где толком нельзя сплести ни одного заклинания, Астенфор слишком уязвим перед их мечами. – Вы разбираетесь с эльфами и огром. Как положено. Едем.
Орк крякнул зло.
Чародей поехал первым. Наемники за ним, вытянувшись цепочкой. Только так здесь и можно было передвигаться. Кусты плотно обступили старую каменную дорогу. Копыта коней стучали по плитам, предупреждая всех и каждого о приближении всадников. Вирза ворчал себе под нос, что теперь вся внезапность псу под хвост, ни хрена не выйдет, а ведь во всем он виноват, кудесник распроклятый…
Астенфор проделал несколько несложных манипуляций, пытаясь определить, как давно через это место проезжали эльфы. Получалось лучше, когда в заклинаниях использовалось по минимуму энергии. Хоть и слабые, но они давали чародею нужные сведения. Он мог бы сказать, что фрилаков и четверку (точнее, пятерку) преследователей теперь разделяет примерно час. Если же предположить, что эльфы и огр с чародейкой достигли Крепости и остановились, то разрыв этот будет сокращаться с каждой минутой. Астенфор почувствовал некую уверенность, хотя поводов для нее особенных не было. По пути он придумал план, который позволил бы ему выйти максимально сухим из воды. У него было время хорошо обдумать свои действия и взвесить результаты. В теории все получалось как нельзя лучше. Несколько магических фортелей – и он освободится от четверки, предоставив ее заботам эльфов. Не вступая в конфликт с фрилаками и той неизвестной волшебницей, он направится прочь из леса своим путем. А дальше – вот тогда и начнется настоящая работа…
«Или все-таки остаться? Придумать для Шардэ какую-нибудь историю – ведь все равно он не сможет проверить, доказать… А что будет с сестрой и племянниками?»
Сомнения брали верх.
Астенфор без особого труда отыскал дорогу к древнему эльфьему святилищу, но не учел некоторые важные моменты. Об Источнике писали несколько авторов, но только один из них, некий Дастур Хьярцен, точно указал его координаты. Благодаря этому магу-исследователю, оставившему столь ценные сведения, Астенфор смог провести четверку к рубежам Крепости. Результат удивил чародея из Монналинга. Астенфор не ожидал, что найти Источник будет настолько легко. Немного ума, хорошая память, магия – этого оказалось достаточно. Но вскоре начались серьезные проблемы. Астенфор не учел, что Источник будет настолько сильным, что его влияние распространяется так далеко. Ни один автор не упоминал о том, каков радиус воздействия Силы, что изливается за пределы крепостных стен. В книгах содержалось множество гипотез и предположений, но не было точных ответов. Еще не достигнув первого магического барьера, Астенфор понял, что сел в калошу. Создавать чары было все трудней, более того, Сила как будто выдувала из волшебника его собственные запасы, а зачерпнуть из себя не давала. Во всяком случае, Астенфор не решался на такой шаг. В критический момент он попытается (если такой момент наступит), но не сейчас. Нужна ясная голова, а по опыту чародей знал, что конфликты с источниками Силы чреваты для берущего большими неприятностями. В конце концов он прибег к старому и испытанному способу – сокращал зарядность заклинания, и чары получались более простыми. Даже формулы он старался перестроить так, чтобы избежать жестких ответных действий энергетических струй. Пока эта методика себя оправдывала, однако Астенфор был готов и к тому, что непосредственно вблизи Крепости его способности целиком сойдут на нет. Или ему казалось, что он был готов. Утешало одно – его противница, кем бы она ни была, испытывает те же самые неудобства. Следовательно, шансы равны.
Другое дело – как быть с наемниками. Если фрилаки окажутся более ловкими, они убьют четверку, если же нет, Астенфору придется иметь дело с опьяневшими от крови головорезами. Которые вовсе не обязаны заботиться о жизни и здоровье своего подельника. Шардэ интересует только выполнение приказа. Астенфор, попавший в эту историю, становится очень опасным свидетелем – для себя в первую очередь. Виконт наверняка уже записал его в заговорщики, внес в черные списки и не намерен оставлять в покое. Если четверка не зарубит его здесь и позволит вернуться, Шардэ наденет на него свой ошейник. Возможны два варианта: смерть или работа под началом советника по делам Безопасности. После вербовки Астенфор, вхожий в высшие сферы не только лорансальского королевства, станет ушами и глазами виконта. То есть будет делать то, что всегда считал верхом подлости и непорядочности. Была ли всему виной та переписка с профессором Десчи или другие его неосторожные высказывания на бумаге и вслух, теперь не столь важно, важно другое – как выбираться из этой гнусной истории. Астенфор не мог убедить себя в том, что все это реально. Что он едет через ночной холодный лес, пробирается, как вор, в компании грязных убийц к месту, где находится реликтовый источник Силы… Цель – прикончить огра и его компаньона, с которыми он дружески беседовал еще утром, да еще знаменитого фрилака… В этот час, когда стирались границы яви и сна, чародей с трудом мог отличить одно от другого и чувствовал нарастающую усталость. Или это был страх? Наемники явно не испытывали таких сложностей. Чем дальше они продвигались, тем настроение их улучшалось. Не требовалось магии, чтобы это увидеть…
Группа покинула густые заросли и подъехала к столбам, остановившись на некотором расстоянии. Наемники не спешили, глазея по сторонам и принюхиваясь, как волки. Слишком тихо и спокойно было вокруг. Ночь могла взорваться в любое мгновение…
Астенфор понял, что его первоначальный план был до невозможности наивным. Далеко не сразу до него дошло, в чем предназначение столбов, а когда дошло, он мысленно обругал всех «авторитетных» ученых, писавших об Источнике и Крепости Мечты. Никто из них не упомянул о такой мощной по своему потенциалу структуре, как защитный барьер, и объяснялось это просто. Доморощенные специалисты опирались на сведения из третьих рук и никогда сами не видели Крепость Мечты. А чего не знали «третьи руки», того не знали и «четвертые», в том числе Астенфор. Сила, источаемая даже порушенными столбами, ошеломляла. Рядом с ней невозможно было колдовать – и уже сейчас Астенфор чувствовал все возрастающее давление. Согнувшись в седле, чародей схватился за луку. Еще немного, и он упадет, ему не хватало воздуха. Невидимая рука обхватила его шею и начала сжимать.
28
– Зиаркена!
– Я слушаю тебя, Браги из Шидама.
– Что все это значит? Что? Я…
– Ты нетерпелив, хотя и уверял себя, что готов узнать все до конца…
– Я ничего не понимаю!
– Может быть, это и указывает на то, что ты человек?
– Не смейся, госпожа!
– Не смеюсь. Сейчас ты отматываешь ленту назад. Тебе нужно пройти туда, откуда она тянется. Если сравнение с лентой тебе не нравится, то пусть это будет нить. Нить Судьбы, которую плетет норна.
– Все равно – нить, лента. Я хочу…
– Знаю.
– Я боюсь. Впервые признаюсь…
– Знаю. Терпение, Браги.
29
– Разве ты ничего не помнишь? – спросил Хакон, заглядывая ему в глаза.
– Ничего.
– Я нашел тебя в канаве возле дороги, – сказал кузнец. – Ты был в беспамятстве и ни слова не произнес за всю дорогу до Лидависа, хотя глаза открывал. Я начал думать, что ты немой. Как тебя зовут?
Огр помотал головой. Слабость не хотела покидать его, невзирая на обильную деревенскую пищу и продолжительный сон. Большое тело Страшилы было точно огромный ком теста, с которым неопытный кондитер не знает, что делать. Браги чувствовал в нем себя точно мальчишка в отцовой одежде.
– Наверное, меня зовут Браги… – сказал Страшила, глядя на свои огромные руки. Раньше они такими не были?
Раньше они такими не были.
Теперь это утверждение и уверенность.
Иди по нити назад, Браги, не бойся.
Хакон встал с деревянной колоды, налил найденышу кружку пива, протянул. Страшила взял ее и начал пить. Большая рука дрожала.
– Браги – вполне нормальное имя для огра. У нас в Шидаме я знаю нескольких. Вот, например, в Лидависе, Браги, сын Верма, Браги, сын Ольме Сильного, Браги, сын Преласа Однорукого, есть даже Браги, дочь Ренфснара, которую нарек так выпимший жрец во время ритуала, понимаешь, ошибся, стервец, ну а имя у девочки уж менять не стали – плохая примета… Неплохие огры, должен заметить. Но…
– Что? – спросил Страшила.
– Я поспрашивал… как говорится, справки навел. Никто не знает тебя. Никто тебя не видел. Ни в Шидаме, ни в окрестностях никогда не было такого огра. Это, конечно, ничего не значит, но просто весьма необычно, да?
Браги кивнул. Хакон и его жена Суна были к нему добры, и он испытывал жгучий стыд оттого, что ничем не может отблагодарить их. Слабость даже не позволяла ему наколоть дров. Работники в кузне Хакона смотрели на него искоса. Приблуда и дармоед, думали. Страшила почти слышал их мысли. Огры не любили таких.
– Поэтому мыслю, что пришел ты неведомым путем из дальних краев. Слышал я, что на юге имеется пара-тройка селений, где наши живут. Как знать, может быть, ты оттуда и явился, – рассуждал кузнец. – Только вот не пойму, чего с тобой приключилось. Без одежды, без каких-либо вещей.
– Когда приду в себя, отработаю вам долг, – сказал Браги, глядя в пол между своими обутыми в громадные сапоги ногами.
– Ты чего, белены объелся? – строго спросил Хакон. – Не вздумай о том говорить! Если б мне работник требовался, я бы взял его в другом месте… и не такого…
– Немощного, – подсказал Браги.
Кузнец стоял перед ним, уткнув руки в бока. Настоящая гора.
– Я про то не говорил! Знаю, что случилось с тобой нечто паршивое, Браги, а что, этого пока мы не знаем… Не было на тебе синяков, ссадин, переломов, не было у тебя ничего, что могло бы доказать нападение. Я сначала думал – кто-то из местных дуболомов постарался и ободрал тебя, как липку. Лиходейских голов в Шидаме сыскать можно в достатке, это те дурни, что по причине недалекого умишка удаль свою выказывают там, где не надо. Не в работе, а на большаке. Но возьмись они за тебя – а я мыслю, что без боя ты бы не отдал ничего своего, – то заработал бы Браги целую коллекцию синяков. Известное дело.
– Стало быть, коллекции не было.
– Да, – крякнул Хакон, наливая себе пива. – И это странно.
Кузнец сел на колоду и стал задумчиво скрести щеку. Страшила боялся поднять на него глаза. Хоть он и сам был огром, эти существа по-прежнему внушали ему немалый страх.
«Может, потому, что я им не родня, даже дальняя?» – спросил он себя.
Хакон рыгнул.
«Ошибка. Ошибка какая-то. Но я не понимаю, в чем она состоит. Я не должен быть здесь!»
– Суна мне шепнула вчера, что, может быть, колдовством здесь пахнет, – сказал кузнец. – Она женщина проницательная, редко ошибается. Только каким манером здесь какие-нибудь чары замешаны, не пойму. Наверное, стоит позвать жреца. Может, скумекает, старый пень, что-то, подскажет, сделает. Только он все больше насчет бутылки кумекает, паразитский дух.
– Я ошибка. Я уйду, как только смогу. Или хоть сейчас!
– Сиди ты смирно! Вот упрямый пенек! Я что, из дому тебя гоню или как?
– Бесплатным добро не бывает, – сказал Браги.
– Бывает… Хе, а ты что, испугался, что должок за кашу и щи с тебя стребую? Никогда жадюгой не был и не собираюсь быть, в том меня никто не упрекнет. Пусть там мелют себе, сколько влезет, наплевать.
– Но почему именно я? Был бы на моем месте любой другой… огр, то…
– Было бы то же самое, не сомневайся, – ответил Хакон.
– Я слышал, работники болтают, – решился сказать Браги, чувствуя на себе взгляд кузнеца. – Якобы я похож на…
– На моего сына? Асти. Похож, не тайна это никакая… Погиб он, утонул в болоте, что для огра довольно необычно. Такова судьба.
Браги посмотрел на зеленую кромку леса. Теперь он вспоминал, медленно неохотно, преодолевая незримые, но прочные барьеры.
– Так что будет дальше? – спросил он. – Как ты поступишь, Хакон?
– Я думал… Если хочешь знать, то я считаю, что лежит на тебе какой-то нелегкий груз. Возможно, ты сам взвалил его на себя, и теперь тебе страшно.
Огр не отрицал. Было страшно.
– Я верю, что духи посылают нам знаки и знамения, требуют вмешаться, когда выпадет случай. Руки смертного должны помогать провидению, Браги, так я думаю. И не в том твое предназначение, чтобы гнуть спину в кузне или таскать камни, нет… Мне был сон. Я видел тебя на коне, облаченным в доспехи. Тебя приветствовала толпа, тебя осыпали цветами, словно великого героя. Уверен, что этот сон неспроста, он пророческий…
– Какой же я герой, Хакон?
– Не знаю. Это предстоит решить тебе. Одно мне ясно – я должен помочь в этом.
– Как?
Кузнец молчал, сделал несколько глотков пива. Пахло жимолостью. Стрекотали кузнечики.
– Я сделаю тебе доспехи. Я куплю тебе коня и все, что требуется. И ты уедешь из Лидависа совсем другим. И позже, гораздо позже, с помощью меча и булавы ты найдешь ответ на свой вопрос… Если духи будут к тебе благосклонны, так и произойдет.
– Но я же не человек. Не могу я стать странствующим рыцарем!
Хакон посмотрел на него и покачал головой.
– Можешь.
– А если я не хочу?
Огр пожал плечами.
– Я не знаю, как тебе это объяснить. Верь или не верь. Но я видел тебя только в этой роли… Если мы обратимся к нашему жрецу, он подтвердит, хотя этот пьянчужка успел за годы дружбы с самогоном подрастерять большую часть своих способностей. Можно бросить руны, и они, убежден, сообщат то же самое…
– Ну, раз так…
– Я научу тебя всему, что знаю, – сказал Хакон.
Браги молчал и смотрел на свои большие руки.
30
Он был девятым ребенком. Деревушка, где он появился на свет, прилепилась к склону горы, две дюжины крытых соломой глинобитных домишек и дорога, бегущая к перевалу. Зимой – пронизывающий холод, осенью – дожди и слякоть, летом – удушающая пыльная жара. Браги вспоминал, как бегал к ручью с другими мальчишками и собирал цветные камешки, как сгребал навоз и доил тощую козу. Память раскрыла перед ним один из своих тайников. Он был самым младшим, самым грязным и самым голодным из детей. Спина его всегда была в заживающих рубцах от поводьев, которыми отец, настоящий отец, охаживал его при каждом удобном случае. Браги подбирал объедки с пола и вылизывал тарелки после того, как старшие братья и сестры съедали свои скудные порции. Большую часть времени весной и летом он жил в лесу, боясь возвращаться домой, где его не ожидало ничего, кроме отцовской ненависти и материнского презрения. Браги работал у них за кусок черствого хлеба и часто не получал даже этого, зато его щедро награждали пинками и зуботычинами. Братья и сестры беспрестанно дрались между собой и все вместе колотили младшего с несказанным наслаждением, будто он был виноват в их нищете, в том, что деревушка умирала и неумолимо зарастала грязью.
Однажды отец на глазах у матери исхлестал его поводьями и оставил на дворе истекать кровью. Так Браги еще никогда не били. Его спина превратилась в кровавое месиво, лохмотья даже отдаленно перестали напоминать одежду. Он лежал в грязи и курином навозе, а птица ходила вокруг него и деловито кудахтала, словно насмехаясь. Браги попытался вползти в дом, но его не пустила старшая сестра. «У нас и так многовато ртов, – сказала она, – так что здесь для тебя больше нет места. Проваливай!» Браги полежал еще немного. Он привык молчать, а потому и сейчас не произнес ни звука. Если он плакал, становилось хуже. Браги дал себе слово, что больше не станет умолять о пощаде, ведь от этого все равно не было толку. В углу двора он пролежал до позднего вечера, и никто не поднес ему даже воды. Как только появилась возможность, он поднялся и ушел прочь, ни разу не обернувшись. Ни тогда, ни спустя полчаса, когда с трудом, спотыкаясь и падая, добрался до околицы. Браги приказал себе навсегда забыть это место – и на долгие годы ему это удалось. Он пересек перевал, шел по лесу, питаясь ягодами, грибами, кореньями и корой, пил воду из ледяных ключей, дрожал от холода по ночам и однажды едва спасся от медведя. И спустя неделю оказался в местах, о которых даже не подозревал. Мимо городка проходил торговый тракт, на котором его подобрали купцы. Один из них взял Браги в качестве служки. Поначалу казалось, что все горести позади. Купец кормил его и не особенно нагружал работой, пока караван был в пути, даже вылечил его раны. Спустя три месяца Браги вновь получил свое – на этот раз его избили вымоченными в рассоле розгами за то, что он пролил молоко. Теперь побои не прекращались ни на день. В конце концов Браги сбежал от купца. Так начались его скитания по городам и деревням. Он ночевал в канавах, побирался по дорогам, боролся с такими же оборванцами за кусок плесневелого хлеба. Его поймали, продали в рабство, но он сумел сбежать до того, как получил клеймо. К тому времени он освоился с таким существованием, стал бродячей собакой, готовой пустить в ход зубы и драться за свою жизнь до последнего вздоха. И Браги делал это год за годом. Всякий раз, когда ему удавалось отыскать какое-нибудь более-менее благополучное место, это все равно была самая грязная и унизительная работа. Он не поднимал головы, но смотрел исподлобья, как звереныш. Это еще сильнее злило хозяев – и они пускали в ход палки, кулаки и плеть. Опять и опять его судьба возвращалась к исходной точке: отец бросает окровавленные поводья и уходит в дом хлебать гнусное пойло; мать не говорит своему последнему сыну ни слова, а братья и сестры смеются… Так будет всегда, если это не прекратить.
К тому времени, когда Браги исполнилось семнадцать, он превратился в изможденное невыносимой жизнью и работой существо, лишь отдаленно напоминающее человека. В один из хмурых дней начала осени он решился наконец покончить со всем этим. Браги ушел в лес и бродил по нему, надеясь натолкнуться на волчью стаю или какого-нибудь голодного медведя. Невзирая ни на что, ему не хватало решимости сделать последний шаг самому. В полуобморочном состоянии от голода Браги выбрался к берегу небольшого озерца. Упав около воды на колени, он умылся и посмотрел на свое отражение.
– Я не хочу больше быть человеком. Я не хочу! – сказал он. Из водяной ряби на него смотрело страшное существо, с кожей, покрытой несмываемым загаром бродяги, с глазами, наполненными отчаянием и болью.
Лес и озеро молчали.
– Я не хочу больше быть человеком! – крикнул Браги. – Вы слышите? Слышите?
Эхо издевалось над ним. Черные вороны над озером передразнивали его отчаянный крик.
Браги сжал огрубевшие кулаки и ударил ими по воде. Песок поднялся на мелководье и замутил, украл отражение. Браги-человека больше не было.
Он бил руками по воде до тех пор, пока от бессилия не потерял сознание. Холодная вода приняла его и понесла лишь в одном ей известном направлении. Его тело покачивалось на поверхности озера.
Браги не чувствовал ни воды, ни холода. Забытье казалось ему концом этого пути, давало надежду, что больше не будет боли и страха. Что исчезнет человек, никогда не знавший ничего другого.
31
– Значит, так все и было? – сказал Хакон. – Ты отказался от своего человеческого облика и стал огром… Забавно.
– Что? – спросил Браги. Не отрываясь, он смотрел на доспехи и оружие, которые выковал для него кузнец. Ему предстояло впервые примерить все это.
– Быть огром не так уж плохо. Не хуже, чем эльфом, гномом или хоббитом.
– Я не думал об этом. Я хотел умереть, но вода и смерть не приняли меня, а озеро как-то изменило.
– Выходит, Суна права. Здесь замешано волшебство. Должно быть, лес тот был необыкновенным. – Хакон улыбнулся, вытирая лысину тряпицей.
– Получается, я сам наслал на себя проклятие, – вздохнул Браги. – Теперь мне с ним мучиться до конца жизни…
– А ты не мучайся. Будь огром. Забудь прошлое. Занимайся своим делом.
– Не знаю, мое ли это дело.
– Уверен – твое! Правда была в моих снах. Для странствий и подвигов ты предназначен, парень. Если честно, если бы мне дали выбор – жить вечно в облике кого-то другого или быть огром отпущенный срок, – я бы выбрал второе. Может быть, мы и не такие умные существа, как разного рода эльфийские задаваки, но у нас имеются свои достоинства. Разве нет? Мы сильны. Мы честны и благородны. А что еще надо странствующему рыцарю?
– Надо быть человеком, – возразил Браги.
Хакон помолчал.
– Но в твоих силах это изменить, я так думаю. В конце концов, тебе не привыкать к трудностям… к лишениям… к гонениям… после всего, ну, ты понимаешь… Однако сейчас у тебя есть нечто, что ты можешь противопоставить своим обидчикам. Да и не только своим…
– Боюсь, я не справлюсь, – ответил Браги.
Кузнец рассмеялся.
– Ничего, ты парень крепкий. И сметливый. Думаю, это самое легкое, что тебе по силам.
Браги молчал. Невзирая на оптимизм Хакона, уверенности в нем не прибавилось.
Кузнец помог ему облачиться в доспехи, хлопнул по нагруднику, смеясь, и обошел кругом. Полюбоваться было чем.
– Настоящий рыцарь. Я многих видел-перевидел, так что можешь считать, что я специалист в этом вопросе.
Браги пошевелился, сделал несколько шагов, привыкая к новым ощущениям. Они были восхитительными. Огр почувствовал себя сильным, способным горы свернуть. Прошлое теперь казалось лишь скверным сном, посетившим его под утро и не оставившим почти никаких воспоминаний. Хакон вложил в руку Браги большой двуручный меч. Новоиспеченный рыцарь помахал им, сделал несколько движений, и кузнец захлопал в ладоши.
– Я всегда говорил, что ты схватываешь на лету. Если будешь тренироваться, достигнешь больших высот… Пожалуй, мне нечему больше тебя учить. Ты готов отправляться в путь.
Браги оперся о гарду меча и посмотрел себе под ноги.
– Вы гоните меня?
– Нет. Ты уедешь, как только почувствуешь, что готов. Выбор за тобой, Браги… Надо, пожалуй, придумать тебе титул… и кое-какую биографию… Хм, дай подумать… Ладно, ты будешь Рыцарем Железного Кулака. Нравится?
– Нравится.
– К этому титулу прибавятся другие, со временем. Слава о тебе пойдет по разным землям… Хм… считай, это мое пророчество.
– Хорошо. Буду считать…
– Выше нос, парень!
32
Он уехал из Лидависа вечером. Хакон и Суна проводили его до околицы. Жители деревушки предпочитали держаться от странного огра на расстоянии, и никто не пожелал ему счастливого пути. Наоборот, большинство откровенно смеялись над таким маскарадом. Кузнец дал Браги першерона и лошадь для поклажи и перевозки оружия. Также, не принимая никаких протестов, сунул Рыцарю Железного Кулака кошель с деньгами.
– Если не возьмешь, я перестану уважать самого себя. Не привык к полумерам. Деньги тебе на первое время понадобятся, не спорь…
Браги склонил голову. Суна обняла его, поцеловала и посмотрела в глаза, не говоря ни слова. Браги стало стыдно. Огрица видела в нем своего сына – насколько он мог соответствовать этому образу? Оправдал ее надежды? Браги подозревал, что нет. Что никогда не оправдает… если не будет слушаться наказов Хакона. Пока Суна держала его за руки, Рыцарь Железного Кулака поклялся себе, что станет тем, кем должен, хотя бы ради этой женщины…
– Прощай, – сказала она. – Мы больше не увидимся.
Браги хотел возразить, но не стал. Хакон пожал ему руку и похлопал по плечу.
– Прощай. Рад, что мы встретились. А теперь иди. Долгие проводы – лишние сопли!
Огр постоял, собирая силы для последнего шага, а потом забрался в седло и поехал. Он не обернулся. Как тогда, уходя из деревушки, где имел несчастье родиться.
Браги ехал через пустошь до самой ночи, а потом свернул в лес и устроился на ночлег. Он не видел снов и ни о чем не тревожился. Утром, проснувшись и увидев росу на траве, Браги не мог вспомнить лиц Хакона и Суны. На следующий день эти туманные образы вовсе покинули его память, жизнь потекла по другому руслу, стремительно и без оглядки. Он забыл про Лидавис и месяцы, проведенные в доме кузнеца, забыл про свои сны, про годы скитаний и несчастий. Они принадлежали человеку, но Браги больше человеком не был.
33
– Что, сюда кто-то едет? Кто-то едет, да? – прошептал Зирвент, вытаращивая в лунный полумрак испуганные глаза. До его ушей долетал стук копыт. – Госпожа чародейка… а…
– Заткнись! – послышалось в ответ. Что-то тускло блеснуло. Вагант, вцепившийся в дерево, едва не свалился в обморок. Ему мерещились мечи и кинжалы, и с этим он ничего не мог поделать.
«Боги, ну когда все это закончится?! Я хочу домой!» – подумал студиозус.