Фестиваль Власов Сергей
– Моя честность меня всегда губит, я слишком порядочна для своей профессии, и сегодня, вероятно, в качестве компенсации судьба мне подарила экспромтную встречу с вами, Клаус.
– Я тоже крайне рад.
– Стыдно сказать, еще вчера я не знала о вашем существовании, а уже сегодня полностью очарована вами и вашей музыкой.
– Но вы же ее еще не слышали.
– Гоннобобель игриво подмигнула Сергею:
– На вашем вчерашнем концерте была моя подруга с магнитофоном, она записала несколько произведений и дала мне послушать.
– Да, все это очень хорошо, но писать любую музыку без разрешения автора во всем мире категорически запрещено.
– Простите ее, маэстро. Она это сделала не специально, не по злому умыслу. К тому же без этих записей я не узнала бы от нее про последний день фестиваля, и не пришла бы сюда, и не познакомилась бы с вами. – Критикесса ухватила пятерню Клауса двумя руками и задумчиво нагнулась над ней. – Какие удивительные пальцы…
– Ну что вы, что вы… Не надо…
– Нет, надо, – уверенно выпалила Гоннобобель. – Я лучше знаю. Композитор, с трудом выдернув руку, с чувством непоправимой неловкости закашлялся:
– Я, пожалуй, пойду…
– Послушай, Марина, оставь мальчика в покое. Послезавтра, после всех окончательных расчетов с его папой я дам тебе полную закрытую информацию по семейству Гастарбайтеров. А сейчас, пожалуйста, не мешай мне…Сегодня у меня очень ответственный день. – Флюсов всучил Гоннобобель два пригласительных билета на фуршет и откланялся. – Не забудь, пьянка начнется ровно в двадцать два ноль-ноль в нижнем фойе. Попрошу, девушка, не опаздывать.
Сергей помчался дальше с резвостью молодого джейрана – ему нужно было решить за рекордно короткий срок массу важных проблем и вопросов.
Сергей Александрович Козик с Ваней Райляном стояли в это время на подиуме, прикидывая, придет ли зритель на последний день фестиваля.
– Как ты думаешь, Иван Григорьевич, получится у нас под конец всей затеи солидно колыхнуть знаменами?
– А чего ж не получится, Сереня? Я вообще думаю, что это будет самый лучший концерт, и Клаус вроде бы сегодня в неплохой форме.
– Ты знаешь, за последние дни он значительно изменился. Стал каким-то более серьезным, что ли.
– Может быть. Теперь по поводу публики – сегодня на концерт должны прибыть курсанты двух военных училищ. Им дана команда хлопать без остановок, с небольшими перерывами на перекур. – Райлян повернул голову в сторону раздавшихся шагов и радостно улыбнулся. – А вот и Валерия наша идет! Привет, солнце!
Козик одобрительно сощурился:
– Ну, теперь уж скорее – не наша, а твоя.
Иван взял собеседника за лацкан пиджака, слегка притянул к себе:
– Ты бы, уважаемый заместитель генерального директора, поменьше разговаривал на отвлеченные темы. Было бы лучше…
Состроив на лице гримасу недоумения, Козик быстро развернулся и тут же исчез.
– Здравствуй, Ванечка, – мило проворковала Валерия и чмокнула его в щеку. – Как у нас обстоят дела с подготовкой последнего дня?
Густо покраснев уже после поцелуя, после вопроса Райлян позеленел:
– Какого хрена ты суешь свой длинный нос не в свои дела?
– Валерия опешила:
– Во-первых, Иван Григорьевич, ваш нос гораздо длиннее, чем мой, а во-вторых, каким тоном вы позволяете себе разговаривать с девушкой?
– Это ты-то девушка?
– А ты не знал…
– Сейчас же перестань со мной пререкаться!
– Хорошо, – внезапно миролюбиво согласилась Валерия и достала сигарету.
– Здесь не курят!
– Зато здесь очень умеют хамить!
Девушке стало не по себе, она никогда еще не видела своего свежего кавалера таким раздраженным.
«Значит, за этим кроется какой-то серьезный негатив в отношении меня, – подумала она, – что-то более серьезное, чем внезапный приступ пусть и не такой сильной ярости. Чем же я это заслужила? А может, это заслуга моих подруг? Он же, как телок, наслушался, развесил уши – они ему и наплели».
К счастью, появился Сергей Сергеевич.
– Ну что, друзья, кажется, наш общий марафонский забег приближается к финишу. Валерочка, срочно разыщи мне Светлану; скажи, я жду от нее исчерпывающего доклада по всем пунктам.
– Хорошо. – Валерия натянуто улыбнулась. – Простите, пожалуйста, а не могли бы вы мне дать еще несколько пригласительных билетов на фуршет для моих подруг?
– Подруги хорошенькие?
– Само собой.
– Тогда – сколько?
– А сколько не жалко.
– А для тебя мне все жалко!
– Это интересно, почему?
– А потому что ты дружишь не со мной, а вот с ним. – Флюсов ткнул пальцем в сторону Райляна. – Ладно, ладно – шучу. – Он сунул на ходу в руки девушки пачку пропусков и радостный пошел в гримерную примерять новый костюм, купленный им сегодня по дороге со съемок, специально для заключительного концерта с фуршетом.
Когда Бизневский вошел в кабинет директора Концертного зала имени Чайковского, где, кроме хозяина, его ожидал еще и старший Гастарбайтер, его огромная фигура заполнила почти всю полезную площадь миниатюрного кабинетного пространства.
– Да, тесновато тут у вас…
– Ничего, – гордо отозвался директор, – главное не это. Главное, чтобы мы не держали друг на друга обиды или еще чего похуже за пазухой.
– Резонно, – согласился фракиец и приготовился слушать витиеватую речь Александра Александровича с нескрываемым интересом – а в том, что она будет именно таковой, он был абсолютно уверен и не ошибся.
Бизнесмен говорил нудно и долго. В результате Гастарбайтер, не выдержав и решив больше не испытывать нервную систему своего приятеля, с европейской солидностью вытащил из рукава давно обещанного Бизневскому джокера:
– Национальный банк моей страны готов выдать вам, Александр Александрович, кредит, размеры и условия которого мы с вами неоднократно обсуждали. Вы довольны?
Где письменные гарантии?!
– Вот они. – Посол открыл лежащий у него на коленях дипломат и достал оттуда несколько листков.
Бизневский от радости даже подпрыгнул на месте:
– Я всегда знал, что вы серьезный человек, господин Гастарбайтер. И к тому же довольно милый.
– Что вы говорите… – Довольный произведенным эффектом, сказал иностранец.
Настала очередь что-нибудь сказать хозяину кабинета:
– Так, ребята, вы-то договорились, у вас, как я понимаю, все окей, а я?
– А что ты?
– Где мои обещанные премиальные?
– Будут! – торжественно заверил директора Бизневский и, спрятав бумаги в карман, предложил послу слегка освежиться.
– В смысле – выйти на воздух? – не понял посол.
– Нет, в смысле – принять на грудь, – объяснил Саныч.
– Предлагаю, уважаемый господин Бизневский, подождать до вечера. У моего сына – как вам, наверное, известно, – сегодня заключительный концерт, – он посмотрел на часы, – уже скоро. И вот, если все пройдет хорошо, на вечернем праздновании я обещаю персонально вам напиться русской водки до состояния «капустка всплыла».
Бизневский изумился:
– Ну-ка, ну-ка… Немножко поподробней. Что это еще за капустка такая? Гастарбайтер объяснил:
– А это когда человек выпивает столько спиртного, что если он при этом посмотрится в зеркало, открыв рот, то увидит в нем плавающую на поверхности алкогольной жидкости капусту.
– Браво! – зааплодировал директор концертного зала. – Слушайте, столько лет пью, но никогда не слыхал подобного выражения.
– А где это вы набрались? – спросил также удивленный Александр Александрович.
– Вы забыли, друзья, я уже сравнительно давно живу в России и у меня в этой стране очень много знакомых – хороших и радушных пьющих русских людей. Вы знаете, мне иногда кажется, что на самом деле я уже не фракиец, а самый настоящий россиянин. Скажите, Саша, может такое быть?
– Конечно, может, – отозвался бизнесмен и тут же подумал: «Гнилому не дано никогда стать снова цветущим и свежим, зловоние не может превратиться в благоухание».
– Ведь мы, европейцы, – Гастарбайтера понесло, – мечтаем о таком всеобщем мире, в котором все люди будут жить как братья, не зная коварства и злобы и разделяя как общую радость, так и общую грусть. Но сколько же времени пройдет до тех пор, пока это случится?
На всякий случай Бизневский обиделся:
– Вы, уважаемый господин посол, подчеркнули в своей речи слово «европейцы». А мы, русские, – что, по-вашему, не Европа?
– Так вы же не русский.
– Какая разница. Ну, россияне…
– Я не хотел вас обидеть.
– Нет-нет. Говорите все как есть – начистоту. Без всяких ваших там околичностей.
– Так я и говорю. Вне всякого сомнения, Россия – Европа. Просто не совсем обычная. Другими словами, не такая, как все остальные страны, в нее входящие.
– Скажите, пожалуйста, герр Гастарбайтер, вы мне как-то говорили, что закончили в свое время в Вене дипломатическую академию. Так вот, вопрос следующий: преподавали ли вам в том достойном академическом заведении физкультуру?
– Ну а как же. У нас были ежедневные занятия спортом, а в конце каждого семестра мы сдавали что-то вроде зачета с нормативами. А к чему вы это спросили?
– У вас очень гибкий спинной хребет.
– Это правда. И у меня есть этому объяснение и даже в некотором смысле – оправдание. Спинной хребет дипломатического чиновника моего ранга должен обладать не только способностью всячески изгибаться, но также еще и извиваться во всех направлениях. Заметьте, все это необходимо в большей степени для соблюдения всех правил при проведении протокольных мероприятий и отнюдь не служит в целях проявления таких низменных чувств, как угодничество перед более сильными или богатыми.
– Вот теперь мне абсолютно все понятно.
– Что именно?
– Как вы продержались столько лет в Москве? С такой склонностью к высокохудожественной риторике, я думаю, для вас не составляет особого труда пудрить мозги не только своим правительственным чиновникам, но и нашим «совковым».
– Спасибо, Александр, за высокую оценку моих скромных возможностей. А теперь я предлагаю отправиться в – прямом и переносном смысле – в мир музыки – пообщаться с моим гениальным сынулей Клаусом.
– С превеликим удовольствием.
Клаусу всего пять минут назад позвонила его последняя московская пассия и сказала, что оставляет его навсегда. У маэстро закружилась голова, он плюхнулся на ближайший стул и обхватил ее пухлыми руками:
– Все – ложь… – В туманном мозгу незнакомый голос начал монотонно читать когда-то давно заученные юношей стихи:
- Жестокая! Коль для тебя отрада –
- Знать, что по свету разнеслась молва,
- Как ты надменна и бесчеловечна,
- Пусть грешники из тьмы кромешной ада
- Подскажут мне ужасные слова
- Для выраженья муки бесконечной.
- Чтоб выход дать тоске своей сердечной,
- Чтоб заклеймить безжалостность твою,
- Я исступленье безответной страсти
- И боль души, разорванной на части,
- В неслыханные звуки перелью.
В гримерную вползла Ирина Львовна Ловнеровская:
– Здравствуйте, Клаус.
Молодой человек поднял на нее потухшие глаза, при этом его дыхание стало каким-то стонуще-свистящим.
– Что с вами? – испугалась Ловнеровская.
– Дайте мне яду!
– Зачем?
– Мне изменила моя девушка.
– Ха! Моё хорошее… И всего-то… Мне бы ваши проблемы, уважаемый…
После слов Ирины Львовны у младшего Гастарбайтера почему-то пошла носом кровь, он испугался:
– Это что значит? Это не опасно?
– Да нет, не очень. Хотя кто знает…
Клаус запрокинул вверх голову и упавшим голосом жалостливо произнес:
– Срочно вызывайте «Скорую помощь»!
– Света! Валерия! Наташа! – зычно заорала Ловнеровская. – Кто-нибудь – сюда!
Вместо девушек в гримерку заглянула голова Ниндзи в нарядной тюбетейке:
– Что случилось?
– Дирижеру плохо.
– Что нужно делать?
– Быстренько, голубчик, раздобудь где-нибудь ватный тампон и позвони «03» – нужен врач.
Ниндзя побежал выполнять указания, по дороге рассказывая всем, кто попадался на его пути, о том, что в результате гнусного нападения сын боснийского посла опасно ранен.
– Огнестрельное? – услышав Ниндзянский бред, ужаснулся Райлян.
– Трудно сказать… – загадочно ответил подчиненный и побежал дальше.
Приехавшая бригада «Скорой помощи» вместе с обнаруженным где-то неподалеку Ниндзей ветеринаром быстро поставили Клауса на ноги, констатировав у музыканта обычное переутомление вкупе с нервным перенапряжением.
К шести вечера главный герой фестиваля чувствовал себя вполне сносно для того, чтобы через час снова овладеть широкой аудиторией с помощью своих талантливых произведений.
Флюсов с Козиком тем временем приводили в порядок финансовую документацию, просматривая многочисленные счета, справки, квитанции и договора.
– Скажи мне, Сергей Александрович, что у нас по телевизионным эфирам? Я имею в виду в основном «Вести», ну, и все остальное – по мелочам, что мы там заряжали.
– По ящику – полный ажур! Все идет настолько гладко, даже противно и подозрительно.
– Это верно, что подозрительно. А кого конкретно ты подозреваешь?
– Ясно, кого – врагов.
– А много их у нас?
– Да достаточно. Я думаю, если в процентном соотношении, то они составляют где-то пятую часть от общего числа нетрудоспособного населения планеты.
– В каком смысле – нетрудоспособного?
– А это те, кто любыми способами увиливает от любого труда.
– Мерзавцы! – нарочито взволнованно сказал писатель-сатирик. – Они за это ответят!
– Смею вас уверить, – поддержал шефа Козик, – они ответят и за многое другое.
– А если…
– Этого мы им не позволим!
– Ну, может, у них…
– Полностью отсутствует! И главное – никаких перспектив.
– Это радует. Значит, напоминаю еще раз главное – в половине девятого начинаешь в нижнем фойе накрывать столы, ставишь там два кольца охраны, собираешь вокруг себя всю нашу команду и ждешь моего сигнала. Все понял?
– Как не понять…
– Тогда иди.
Среди почетных гостей четвертого, заключительного дня фестиваля была одна очень известная толстая оперная певица вместе со своим аккомпаниатором. Может, перепутав время начала концерта, а может, от безделья они приехали в зал Чайковского без чего-то шесть и, немного погуляв по его служебным помещениям, с помощью профессионального чутья оказались на сцене.
– Какой оригинальный цвет у этого инструмента, сказала оперная прима, показав глазами на рояль.
Аккомпаниатор тут же торжественно уселся за него и стал с огромным усердием давить на его педали. Затем, похрустев пальцами рук и немного их поразминав, взял первый аккорд. Прима сделала глубокий вздох и, закатив глаза, запела на итальянском языке. Скорее всего, слова этого романса – как, впрочем, и многих других, – повествовали о любовной тоске, страстных переживаниях и прочей малозначительной ерунде – певица была не в курсе, хотя и исполняла это произведение уже лет двадцать. На ее лице отразилось глубокое волнение, а в самый ответственный момент – кульминационную развязку в романсе, как она думала, – исполнительница заломила себе по привычке правую руку за спину с такой силой, что сидящий рядом друг и соратник – аккомпаниатор испуганно вытаращил глаза, ожидая негативных последствий неосторожного жеста.
Через некоторое время к месту талантливого пения начали стекаться люди, в числе которых оказался и маэстро Гастарбайтер. Выйдя на подиум и еще не до конца осознав суть происходящего, он в негодовании воскликнул:
– Что здесь происходит? Кто эта женщина? Почему этот немытый человек стучит по клавишам арендованного за мои деньги рояля?
– Не волнуйся, Клаус, сейчас разберемся. – Сзади боснийца нарисовалась уверенная фигура Ивана Григорьевича.
– Райлян подошел вплотную к певице и грозно спросил:
– Ваши документы!
– Вы что, без паспорта меня не узнаете?
– Нет.
– Тогда, может, так… – Народная артистка повернулась в профиль.
– Так – тоже.
– Однако… Ну, ничего. Бывает и хуже. Никодим, достань, пожалуйста, из моей сумочки документ, удостоверяющий мою личность. Не видишь, молодой человек просит. Да, и заодно не забудь продемонстрировать и свой паспорт, если, разумеется, он у тебя с собой.
– А если я его забыл дома?
– Тогда мы вас задержим до полного выяснения вашей личности.
– По какому праву?
– О каких правах тут еще можно говорить, кроме права сильного?
– Тогда – вот, сильный вы наш.
Пока заместитель по безопасности фестиваля знакомился с документами дуэта, Гастарбайтер исследовал последствия фамильярного обращения с роялем нахального незнакомца:
– Он мне поцарапал ногтями несколько клавиш!
– Он лжет! Вы, сударь, враль! – встала на защиту своего помощника певица.
– Кто вас сюда пригласил?
– Одна почтенная дама – Ирина Львовна.
– А почему вы вышли на сцену?
– Ну, так получилось. Мы же не специально. Случайно оказались здесь, увидели рояль, ну и… Я все-таки – всемирно известная певица.
– А-а-а, ну если всемирно известная – тогда другое дело. Только почему-то я вас абсолютно не знаю.
– Это и понятно. Кто вы такой для того, чтобы меня знать?
– Я – кто такой? Если бы вы не были женщиной, я бы вам быстро разъяснил, кто я такой и кто вы такая.
– А ну, попробуй, молокосос!
Гастарбайтер не понял:
– Ваня, скажи, пожалуйста, кто есть такой «молокосос»?
Райлян был предельно краток:
– Тот, кто очень любит молоко.
– Ну что ж. В этом ничего обидного нет, поэтому я, пожалуй, прощу этой жирной тетке вместе с сопровождающим их дурацкие поступки.
– Как это благородно с твоей стороны, Клаус. Просто по-рыцарски. Наверняка твои предки имели графский или какой другой титул.
Дирижер обрадовался:
– Вы правы, Иван Григорьевич. Все так и есть, как вы говорите.
Со стороны гримерок появилась запыхавшаяся Валерия:
– Ваня, там тебя какая-то женщина спрашивает с телевидения.
Дама оказалась Натальей Алексеевной Вилиной, которая после крат кого приветствия заговорщицки протянула Райляну бытовую кассету VHS. Иван Григорьевич все понял и спокойно поинтересовался:
– Ты же говорила, что все материалы заседания сразу размагничиваются. Откуда тогда это? После моего предложения новых заседаний ведь не было. Или вы, мадам, вводили меня в заблуждение?
– Случайно завалялась с записью последнего совминовского форума. Оператор забыл по халатности размагнитить. Ничего не поделаешь – у нас тоже работают обычные люди и у них тоже есть человеческие слабости.
– Ну-ну, – понимающе кивнул Ваня. – Сколько?
– Подожди. Сразу сколько… Ты ее посмотри сначала. А завтра… завтра мы с тобой обязательно повидаемся и обсудим все без исключения пункты нашей устной предварительной договоренности. Все, мне надо бежать. Пока…
Раздобыв видеомагнитофон, суперагент уединился в одной из служебных комнат и с интересом приготовился к просмотру эксклюзивного материала. То, что он увидел, поразило его сверх всяких ожиданий.
– Да-а… – нервно потирая свой белый подбородок с плохо растущей на нем растительностью, певуче протянул он, когда кассета закончилась. – Это, конечно, не бомба, а мина замедленного действия – еще неизвестно, что хуже… Увидеть господ министров в таком неприглядном виде дорогого стоит. – Он рывком встал с табуретки и метнулся к телефонному аппарату.
В дверь постучали.
– Я занят! – злобно бросил Иван и прикрыл ладонью отверстие с мембраной. – Буду сегодня ровно в двадцать три тридцать пять. Да… На редкость удачно… Понял… Нет… Понял… Да… Хорошо понял… Будет сделано… А вот это вопрос не ко мне.
Собеседник на другом конце провода в завершение разговора сказал что-то особо доверительное – Райлян от удовольствия покраснел и положил трубку на место.
В дверь опять постучали.
– Ну что еще? Кому я так сильно понадобился? – Ваня, с волнением щелкнув «собачкой» замка, дернул за ручку.
– Это я, – в образовавшемся пространстве на фоне затемненного коридора четко проявилась фигура Светланы. – Ваня, скажи, ты меня бросил?
– С чего ты взяла?
– Ну как же, как же… А твое общение с Валерией?
Райлян покраснел и закашлялся:
– Не было никакого общения, все всё врут.
– Хорошо, тогда почему ты меня не замечаешь?
– Я замечаю, только виду не подаю.
– А почему, Ванечка?
– Ты что, забыла про Бизневского? Он же меня везде преследует. Я чувствую, ему что-то от меня надо, поэтому до полного окончания всех фестивальных мероприятий я и стараюсь не афишировать наши с тобой близкие отношения. Ты меня понимаешь?
– Это чтобы не подвергать меня опасности? – догадалась девушка.
– Ясный хрен!
У Светы сама собой опустилась голова:
– Раньше ты не говорил таких нехороших выражений. Ты стал ко мне хуже относиться, Иван Григорьевич, за последнее время.
– Обещаю тебе: вот закончится фестиваль, и я стану прежним.
– Честно?
– Да чтоб мне птицы склевали… кое что…