Фестиваль Власов Сергей

– Бырдину плохо стало.

– Кошмар… А что говорят врачи?

– Они уже сами еле языком ворочают. Поди глянь.

Как известно в медицине, главным лекарством является сам врач, поэтому, сделав Бырдину укол но-шпы, оба доктора окончательно успокоились.

– В больницу его с таким диагнозом не возьмут, а других лекарств у нас все равно нет, – пояснил тот, кто поглавней, Николай Николаевич.

– Мы вам это говорим не в качестве оправдания, а для того, чтобы вы понимали условия, в которых нам приходится работать, – помощник Николая Николаевича – Степан – с удовольствием отхлебнул из бокала. – А покрепче у вас ничего не будет?

– К сожалению, мы не рассчитывали на подобную ситуацию. Но если надо организовать – подумаем.

– А чего думать? У нас вот есть закрытая поллитровая банка медицинского спирта. Но она не наша. Вот если бы вы у нас ее купили.

Савотин, моментально отреагировав, достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитал несколько купюр, в результате чего тут же стал счастливым обладателем банки, содержащей целительную жидкость девяносто шести градусов; Степан передал ему ее и нервно спросил:

– А вы знаете, как спирт правильно разбавлять?

– Ну, так… В общих чертах…

Николай Николаевич засмеялся:

– Эх, молодость, молодость… С этим напитком надо вести себя крайне осторожно. Здесь ничего в общих чертах предпринимать нельзя.

Дмитрий Григорьевич внимательно посмотрел в глаза доктору:

– Простите, а сколько вам лет?

Николай Николаевич как-то немного съежился, но ответил вполне уверенно:

– Тридцать шесть.

Дмитрий улыбнулся:

– А мне – тридцать восемь.

Медика сбить с толка было крайне трудно:

– Вы забываете, коллега, у меня год идет даже не за два, а за два с половиной.

– Это на «Скорой-то помощи»?

Николай Николаевич профессионально потупил глаза и, покарябав заскорузлым ногтем поверхность стола, сказал:

– На ней я работаю всего лишь полгода. Я ведь не зря назвал вас коллегой – раньше я служил в двенадцатой лаборатории КГБ СССР на Краснобогатырской улице.

У Дмитрия Григорьевича защемило сердце: «Во попал…»

– Между прочим, до сих пор нахожусь в действующем резерве. – Николай Николаевич нервно закурил.

«Раз в действующем – может стукнуть руководству». – Сердце защемило еще больше.

Пока Савотин размышлял, чем ему грозит случайное знакомство, Степан с аккуратными словами «Позвольте в таком случае… Все будет сделано в лучшем виде» забрал у него емкость со спиртом и, получив на свой немой вопрос одобрительный кивок шефа, отправился на кухню – готовить сногсшибательный коктейль «Белое безмолвие».

– Степа, позвонить не забудь в диспетчерскую… Скажи, у нас сложный случай. Когда освободимся – не знаем. Теперь по поводу кардиограммы… Если ребятки у нас купят еще одну бутыль чужого спирта, можно будет пригласить двух девчонок. Для снятия ЭКГ.

– Больше они ничего не снимают?

– Они снимают стресс.

– Квалификация – широкого профиля?

– Медсестры – мастерицы на все руки. После стакана спирта на двоих раздеваются догола и на пару танцуют кадриль, по очереди выдавая себя за кавалера.

– Так в чем же дело? Где ваша вторая бутыль? Я ее покупаю! Кстати, меня Дмитрий Григорьевич зовут.

После крепкого рукопожатия врач заметил:

– Дмитрий Григорьевич, только не считайте, пожалуйста, что своими деньгами вы покупаете мое молчание. Я же вижу в ваших глазах беспокойство – не волнуйтесь. Я никому не стану сообщать, что офицер секретной службы, даже пусть и в свое свободное время, так фривольно проводит его в обществе людей, страдающих различными заболеваниями, в том числе и хроническим алкоголизмом.

У следившей за диалогом поэтессы Маши от всего услышанного и увиденного наступил небольшой шок. Она просто молча сидела за столом и курила одну сигарету за другой. Но когда в дверях появился господин Бырдин, она внезапно заговорила:

– Смотрите, он встал. Ему же нельзя стоять.

– Это вы про что, голубушка? – вежливо поинтересовался врач. – А-а-а… – Здесь он повернулся и увидел Алика. – Наш друг уже очнулся…

Покачиваясь, Бырдин подошел к креслу, плюхнулся в него и потянулся за бутылкой шампанского.

– Ему же нельзя! – закричала еще помнящая страстные объяснения поэтесса.

– Ничего-ничего, если хочется, пусть выпьет, – успокоил Николай Николаевич. – У нас с Дмитрием Григорьевичем полное взаимопонимание. Он сейчас приобретет у Степана для своего друга две ампулы дорогостоящего швейцарского лекарства, не принадлежащие Степану, и все будет окей.

Савотин моментально согласился:

– Конечно, конечно.

Николай Николаевич оживился:

– Умеют же собаки заграничные хорошие лекарства делать. После них человек может пить сколько захочет, может не пить – ему ничего не будет. Димуль, скажу тебе по секрету, это я еще с бывшего места работы прихватил.

– Запасливый ты человек, Николай Николаевич.

– Так ведь школа. Какие учителя были… Все лауреаты Ленинских и Государственных премий, генералы… Сколько важной работы по всему миру с дела ли…

– Слушай, а люди в квартире нам не помешают для полноценного проведения акции под кодовым названием «Кардиограмма»?

– Во-первых, я сейчас лично сделаю на нее заказ, а во-вторых, внизу автомобиль с крестом в полном твоем распоряжении. Дабы развести уважаемых гостей по домам.

– Николаич, – Савотин гордо вскинул голову, – у меня свой внизу. Кстати, с форсированным движком.

– Заработался ты, родной. Мало отдыхаешь. Я думаю, тебе и здесь будет чем заняться, пока твои гости будут разъезжаться.

– Это не мои гости, а моего товарища Михаила. Он хозяин квартиры.

– Какая разница, кто хозяин. Главное – кто руководитель.

Маша хоть и была девушкой недалекой, но все же сообразила, что ее совместными усилиями скоро вытурят, а посему побежала на кухню жаловаться подругам:

– Они что-то там затевают!

– В комнату девушки вернулись уже в полном составе.

– Между прочим, уезжать никто никуда не собирается, – строго предупредила Светлана.

Николай Николаевич в это время уже накручивал диск телефонного аппарата, а Степан аккуратно тащил из кухни огромный металлический поднос, уставленный разнокалиберными чашками и кружками, наполненными коктейлем.

– Степа, как дела?

– Сделал все по люксу, шеф, как учили.

– Я вот думаю, Степа, а может, мы с тобой что-нибудь не так делаем? – рявкнул Николай Николаевич нарочито громко. – Может быть, нас где-то ожидают больные люди, которые нуждаются в нашей поддержке и лечении?

Степа хитро мигнул начальнику и также громко ответил:

– Да что вы, уважаемый док! Я же звонил в диспетчерскую, там сказали, что вызовов пока нет. Никто не болеет. Должен вам сказать, Николай Николаевич, что Москва на самом деле – удивительно здоровый город.

Когда Степан вошел в большую комнату, напевая: «С добрым утром, милый город, сердце родины моей…», – все зааплодировали.

Вернувшийся Николай Николаевич страстно, но негромко сообщил Савотину, что на все про все – пьянку и дурацкие разговоры – у них минут сорок – сорок пять.

– Не хотелось бы, чтобы ваши знакомые столкнулись в дверях с девушками, которые приедут делать электрокардиограмму.

– Почему?

– Дело в том, что хоть медсестры у нас создания милые и грациозные, но вид при этом имеют крайне вульгарный.

– Я что-нибудь придумаю.

На самом деле, Дима, особых выдумок и не потребуется. Пусть гости выпьют хотя бы по чуть-чуть коктейля «Белое безмолвие», больше от них ничего и не потребуется.

– Тогда нам придется их тащить на себе.

– Ничего подобного. Положительные свойства этого напитка заключаются именно в том, что человек после его принятия действует как бы на автопилоте, с трудом сознавая реальную действительность, но при этом твердо стоя на ногах. К тому же на крайний случай у нас есть Степан, лицо доверенное, проверенное во всех отношениях.

С началом употребления коктейля за столом сразу наметилось оживление. Порозовевший Бырдин обрадовался своему старому девяностошестиградусному знакомому больше всех. Тема любви, ненадолго отошедшая в тень в результате припадка, вновь заняла главенствующее место в его голове. Алик сказал:

– Выходить для девушки за творческого человека замуж – страшная глупость. С людьми, причастными к искусству, можно дружить, спать, но жить с ними!.. Любой художник, писатель или артист всегда ищут женщину, которая взяла бы его на содержание.

Здесь Маша поинтересовалась:

– Олег, а вы себя причисляете к творческим людям?

– Безусловно.

– Так, значит, вы хотите, чтобы я взяла вас на содержание?

– Ни в коем разе! Дело в том, что вы, Машенька, тоже творческий человек, а минус, умноженный на минус, дает плюс.

– И все-таки, Олег, мне непонятно ваше отношение ко мне. Любите ли вы меня?

Бырдин что-то пробормотал и сделал вид, что ему не хватает воздуха.

– Машенька, не пытайте моего друга столь прагматичными вопросами, а то у него опять начнется приступ, – попросил Жигульский. – И вообще у меня к тебе есть некоторое конфиденциальное дело. Давай уединимся на десять минут в другой комнате – я хочу с тобой посоветоваться.

– Пожалуйста. – Маша встала и с важным видом просеменила в направлении кухни.

На заплетающихся ногах за нею устремился и хозяин. Когда поэтесса поравнялась со второй комнатой, Жигульский с разбегу попытался ее туда втолкнуть.

– Нет, Мишаня, только на кухню!

– Хорошо, хорошо, – тут же согласился журналист, про себя подумав, что при удачном расположении звезд на небе сможет и в кухонном помещении достичь желаемого.

– И учти – без глупостей.

– Разумеется. – Жигульский одним движением развернулся на сто восемьдесят градусов и со словами «Я только прихвачу пару коктейлей» помчался назад.

Когда наконец они уединились на кухне, Михаил, отхлебнув из стакана, запальчиво начал:

– Он тебе не пара!

– Кто? – не поняла поэтесса.

– Ну кто-кто… Кабан, конечно. Он мерзавец и скотина, к тому же хронический алкоголик…Ты знаешь, как он однажды хотел жениться? Его серьезные люди познакомили с приятной девушкой по просьбе родителей Алика. Кабан пригласил ее к себе в гости. Ну, девушка подумала: туда-сюда… человек из приличной семьи, выглядит солидно, работает на телевидении, чего бы не заехать на глоток-другой доброго «Анжуйского». У Кабана оставались последние пять рублей, на которые он успешно и купил два «огнетушителя», содержащие в себе розовый вермут, дешевле которого стоила в то время лишь моча молодого поросенка, но ее, правда, не разливали по бутылкам. Сидит, значит, Кабан, ждет девушку и скучает. Потом что-то ему навеяло, он взял и первый «огнетушитель» выпил. Развеселился сразу, стал обрастать манией величия. В общем, все как всегда. Девушка наконец приехала, а Кабан к ней с претензиями, мол, почему так поздно, где была, где шлялась. Она не поняла сразу, дурочка, с кем дело-то имеет, стала что-то объяснять. И тут Кабан смилостивился «Ладно, – говорит, – я тебе, в принципе, верю. Давай за это вермута выпьем». Девица, конечно, отказалась, ее отказ Алик воспринял как личное оскорбление, вследствие чего прямо при ней из горлышка засадил второй «огнетушитель», после чего стал к ней приставать.

– Ну и что?

– А ничего. Как видишь, до сих пор в женихах ходит. Давай я сейчас всех отправлю, и мы останемся вдвоем…

– Нет, Миша, я так сразу не могу.

– Ну что значит сразу? Мы же знакомы много лет.

Жигульский приблизил к глазам девушки свое пучеглазое лицо, и она с ужасом увидела на расстоянии двух носов его кариесные гнилые зубы вперемежку с летящей в разные стороны проспиртованной слюной.

– Ты бы хоть зубы себе другие вставил!

Жигульский обиделся:

– У меня других нет. Что значит вставил? Пальцем я себе их вставлю? Я тебе дантист, что ли?

– Короче, пока не вернешься от протезиста, никаких разговоров об интимной близости быть не может.

– Сучка ты, Машка. И потаскуха. Уходи из моего дома, я тебе от него отказываю.

– Ты – мне?! – Маша ухватила со стола кружку с коктейлем и выпила содержимое ее до дна.

Ввиду отсутствия поэтессы Алик пересел поближе к Светлане и положил ей руку на коленку.

– Светочка, вы знаете, что я пишу стихи?

Света убрала руку, вспомнила Ванин проступок, вернула руку назад и сказала:

– Почитайте мне что-нибудь.

– Да-да, больной, это вам пойдет сейчас только на пользу, – поддержал девушку врач Николай Николаевич.

Алик приобнял Свету за плечи и начал:

Сначала слушатели зааплодировали, а потом Степан глухо произнес:

– Здорово. Особенно про побелку – здорово.

Николай Николаевич хрустнул суставами пальцев и важно сообщил:

– А вы знаете, больной, вы – исключительно талантливый человек. Я немного разбираюсь в людях, в причинах и следствиях их поведения, и поэтому, когда увидел вас, у меня возник ряд вопросов. Теперь же одним своим стихотворением вы все их сняли.

– Спасибо, – поблагодарил Алик и чмокнул Свету в щеку.

Савотин тут же подошел к девушке Лене и чмокнул ее в щеку тоже.

Доктор нервно посмотрел на часы и подумал: «Если Дмитрий разойдется, его потом не остановишь. Тогда на кой хрен я вызывал своих медсестер?»

С кухни вернулась поэтесса.

– Ты многое пропустила, дорогая, – ввернула Светлана. – Алик нас просто всех поразил своим поэтическим талантом.

– А между прочим, меня Жигульский только что выгнал из своей квартиры. И поэтому я сейчас отправлюсь к себе домой. Посижу с вами пять минут и отправлюсь.

Степан быстро налил девушке волшебного напитка и сунул его ей прямо под нос.

– Скажите, Степа, а чем вы разбавляли спирт?

– А вы не обидитесь?

– Так поздно обижаться – все уже напились до отвала.

Степан ухмыльнулся:

– В спирт я добавил немного найденного в холодильнике сока, минимальное количество настойки из женьшеня плюс лимонад «Буратино», который я всегда вожу с собой, так как он является основным ингредиентом коктейля после спирта.

– Всего-то? А получилось довольно вкусно.

– Стараемся…

– А сколько вам лет, Степан?

– Двадцать шесть с половиной.

– Вы меня так упоили… Не могли бы вы меня сопроводить домой, поскольку в этом пристанище человеческих пороков я уже являюсь персоной «нон грата».

– С превеликим удовольствием.

Вероятно, Жигульский подслушивал под дверью, потому что появился сразу же после Степиного ответа:

– С каким таким удовольствием? Я ее сам отвезу, а еще лучше – оставлю у себя.

– Размечтался…

Жигульский решительно подошел к поэтессе и встал рядом, всем своим видом показывая, что отступать не намерен.

Николай Николаевич примирительно заметил:

– Ребята, скоро все поедете. Больному нужен отдых. Сейчас приедет вторая бригада снимать ему электрокардиограмму.

– Тогда давайте по последней, – предложил Савотин.

В это время в прихожей гораздо монотоннее, чем днем, затренькал телефонный звонок.

– Это вас… – сказал Жигульский, передавая трубку Николаю Николаевичу.

Разговор, судя по всему, был нервный и нелицеприятный. Доктор вернулся к столу с видом человека, проигравшего в рулетку последние деньги. Обращаясь к Савотину, он грустно сказал:

– Дима, должен тебя огорчить, но сегодняшний демарш отменяется. У меня срочный вызов.

Когда медики наконец ушли, через пару минут внизу хлопнула дверь парадного, – на улице раздались выстрелы.