Джек Ричер, или В розыске Чайлд Ли
– Я должна быть подозрительной. Однако я об этом жалею.
По губам Ричера пробежала короткая улыбка.
– Должен сказать, что ваш арест получился весьма цивилизованным. И максимально вежливым. Если забыть про пистолет. Однако он вам не нужен. Куда я могу сбежать?
– Простите меня, но мне нужен пистолет. Вы подозреваемый. И обладаете ценной информацией. Я уверена, что мой босс с радостью исключил бы офис в Омахе из этого расследования, но сейчас уже слишком поздно. Он должен показать какие-то результаты ночной работы. Либо подозреваемого, либо свидетеля. А вы – либо одно, либо другое. Возможно, и то, и другое в одном лице.
– А если я не хочу в Омаху?
– Она подождет.
– Кто?
– Женщина в Вирджинии. Или нет. Может быть, она уже про вас забыла. Но сейчас задержка неизбежна.
– Я не думал о Вирджинии. Согласен, сейчас это нужно отложить. Я думал про Айову. Там все началось. С этих следов шин.
Следы шин.
Ричер оглянулся и посмотрел на полосу грязи длиной в ярд, идущую вдоль края дороги, но со своего места не увидел то, что хотел.
– Проклятье, неужели вы думаете, что у нас тут кино? Вы гражданское лицо и не имеете к расследованию никакого отношения. След не ваш. Даже не мой. Мы потеряли заложницу – вы не забыли? Невинную женщину. Обычного человека. Жертву угонщиков. И она мать! Вы понимаете? Для расследования создадут большую группу. В нее войдут дюжины специалистов. Может быть, сотни. Их возглавит высокий чин. Появятся средства массовой информации. Кабельные каналы. Происходящее будет намного выше моего уровня. Они спрячут меня, как ребенка-идиота. Так что для нас обоих в Айове нет ничего. Во всяком случае, не сейчас. Вам пора привыкнуть к этой мысли.
– След остынет к тому моменту, когда сюда прибудет специальная группа.
– Но мы ничего не может с этим поделать.
– Можем, если перестанем терять время. Мы можем начать.
– У вас есть страховка по безработице?
– Нет.
– И у меня. Так что не включайте меня в свои безрассудные планы.
– Ладно, тогда я сам могу начать.
– Как? Вы гражданское лицо. Один человек. У вас нет ресурсов. Что вы можете сделать?
– Я могу их найти.
– Почему вы так думаете?
– Я находил людей раньше.
– А что потом?
– Я могу указать им на ошибочность выбранного ими пути.
– Око за око?
– Их глаза меня не интересуют.
– Я не могу вам это позволить. Такой поступок уже сам по себе преступление. Расследование должно идти своим чередом. Пусть о них позаботится закон. Такова цена цивилизации.
– Цивилизация может идти к черту. Мне понравилась Дельфуэнсо. Она была хорошей женщиной. Смелой, умной и сильной. Она проработала весь вечер в паршивом баре, но продолжала думать до самого конца.
– Здесь я не стану вам возражать.
– Они открыли не ту дверь, Джулия. И получат то, что заслужили.
– От вас? Но как? Неужели кто-то умер и сделал вас королем мира?
– Кто-то должен с ними разобраться. Ваши парни смогут?
Соренсон не ответила.
– Значит, ответ – нет, я правильно понял? – спросил Ричер.
Джулия пожала плечами, потом неохотно кивнула, словно очень не хотела этого делать.
– Я должна позвонить.
– Кому?
– Шерифу из Небраски. Дочь Дельфуэнсо должна скоро проснуться.
– Я сожалею.
– Поэтому мне нужно надеть на вас наручники. И я должна посадить вас на заднее сиденье машины.
– Этого не будет.
– Мы не играем в игры.
– Скоро пойдет дождь, – сказал Ричер. – И следы шин исчезнут.
– Повернитесь, – сказала Соренсон. – И руки за спину.
– У вас есть камера?
– Что?
– Камера? – сказал Ричер. – Фотоаппарат.
– Зачем?
– Нам нужно сфотографировать следы шин. До начала дождя.
– Повернитесь, – повторила Джулия.
– Давайте заключим сделку.
– Какую сделку?
– Вы одолжите мне свою камеру, и я сфотографирую следы шин, пока вы будете звонить шерифу.
– А потом?
– Потом мы немного поговорим.
– О чем?
– О моей ситуации.
– А у меня есть другие варианты?
– У вас их нет.
– Но пистолет у меня.
– Однако вы не станете его использовать. Мы оба это знаем. И я дал вам слово. Я не убегу. Вы можете мне доверять. Я давал клятву. В армии. Более серьезную, чем вы.
– Я обязана увезти вас с собой. Вы ведь это понимаете, правда? Омаха должна что-то предпринять прямо сейчас.
– Вы можете сказать, что не смогли меня найти.
– Но владелец мотеля знает, что это не так.
– Вы можете его пристрелить.
– Да, у меня было такое искушение.
– Мы договорились?
– Но потом вы должны вернуться вместе со мной.
– Этого в нашем договоре не было. Пока. Мы примем решение позднее. Мы поговорим.
– Если вы сказали правду, вам не о чем беспокоиться.
– Вы все еще верите в такие вещи?
– Да, верю.
Ричер не ответил.
– Взвесьте все, – сказала Соренсон. – Подумайте. Сделайте выбор. У вас нет машины, нет телефона, нет контактов, нет поддержки, нет помощи, нет бюджета, лаборатории, компьютеров, и вы не имеете ни малейшего представления о том, куда могли направиться преступники. Вам необходима еда и отдых. Необходим врач. Однако я могу оставить вас здесь одного, в полнейшей глухомани. Приближается дождь. Потом меня уволят. А что будет с вами? Вас все равно будут выслеживать, как дикую собаку.
– А какой у меня выбор? – спросил Ричер.
– Вернуться со мной в Омаху, помочь нам, возможно, получить новую информацию. И дальше вы сможете поступать с ней, как посчитаете нужным.
– И откуда я получу информацию?
– Не откуда, а от кого.
– И от кого?
– От меня.
– Зачем вам это?
– Потому что я сейчас импровизирую. Пытаюсь найти способ заставить вас сесть в машину.
– Значит, теперь сделку предлагаете вы?
– И это хорошие условия. Вам следует согласиться.
Ричер фотографировал, пока Соренсон звонила шерифу в Небраску. Камера была цифровой. Как-то он делал фотографии сотовым телефоном, но в последний раз держал в руках камеру еще в те времена, когда они были пленочными. Впрочем, Джек решил, что едва ли между ними есть существенная разница. В обоих случаях имеется объектив и маленькая кнопка, которую следовало нажимать, а также специальная штучка, через которую нужно смотреть. Однако он ошибся. Ему пришлось смотреть на крошечный телеэкран. Из чего следовало, что камеру следовало держать на расстоянии вытянутой руки, двигая вперед и назад, словно ты в защитном скафандре со счетчиком Гейгера в руках.
Однако Ричер сумел сделать два снимка, а потом направился обратно к машине. Соренсон уже закончила разговор, который, судя по всему, получился нелегким. Вид у нее был соответствующий.
– Ладно, поехали, – сказала она. – Вы можете сесть впереди.
– Сначала посмотрите на фотографии.
Начался дождь. Тяжелые капли падали вертикально, а некоторые под углом, поднялся ветер. Они сели в машину, и Ричер передал камеру Соренсон, которая умела пользоваться новой техникой. Она посмотрела оба снимка.
– Вы сделали только две фотографии? – спросила она.
– Мне нужны только две.
– Две фотографии одного и того же?
– Это не одно и то же.
Дождь барабанил по крыше «Краун Виктории». Соренсон очень внимательно посмотрела на первый снимок, потом на второй – столь же внимательно. Она трижды возвращалась к первому и обратно.
– Ладно, они идентичны и оставлены машиной, которая развернулась на сто восемьдесят градусов, верно? Так это левая и правая шины? Или передняя и задняя?
– Ни то ни другое, – сказал Ричер.
– В таком случае что?
– Только одна фотография относится к машине, которая сделала разворот.
– А второй снимок?
– Я снял след от протектора вашей машины.
Глава 39
Соренсон снова посмотрела на фотографии, сначала на одну, потом на другую, туда и обратно. Та же шина, та же грязь.
– Вовсе не обязательно, что из этого что-то следует.
– Согласен, – ответил Ричер. – Не обязательно.
– Я никогда здесь не была.
– Я вам верю.
– И Бюро не использует специальные шины. Уверена, что мы их покупаем, как все остальные люди. Вероятно, в «Сирс»[26]. Наверняка нечто надежное, дешевое и широкого профиля. То, что продается со скидками. Так поступают все. Так что такие шины стоят на всех больших седанах. Существует полдюжины разных моделей. Для автопарков, машин, сдающихся в аренду, больших автомобилей, на которых ездят пожилые люди. Могу спорить, что в мире миллиард таких покрышек.
– Наверное, даже больше, – ответил Ричер.
– Так что вы хотите мне сказать?
– Лишь то, что мы точно знаем, какие шины стоят на машине плохих парней. Такие же, как у вас. Из чего следует, что их машина – большой американский седан. А это уже начало.
– И всё?
– Остальное лишь гипотезы.
– Но нам разрешено строить гипотезы.
– Тогда я бы сказал, что это городская машина. Или для пригородов. Большие седаны редко встречаются у фермеров. Они используют грузовики-пикапы с приводом на четыре колеса.
– Насколько городская?
– Из таких мест, где есть компании такси и сервисное обслуживание. А также офисы и аэропорт. И местный рынок должен быть подходящим. К примеру, я уверен, что здесь невозможно купить такие шины. Зачем кто-то станет их завозить в магазины?
– Вы хотите сказать, что Бюро в это как-то вовлечено?
– Уверен, что нет.
– Но?..
– Ничего.
– Но?..
– Но я человек, для которого существуют только белый и черный цвет. И я предпочитаю получать четкие ответы – да или нет, которые смогу принять без колебаний.
– Тогда – нет. Принято без малейших колебаний. Сразу. И вне всяких сомнений. Бюро не может быть вовлечено в подобные вещи. Это худший вариант безумия.
– Ладно, – сказал Ричер. – Поехали. И скажите мне, если захотите, чтобы я на некоторое время сменил вас за рулем. Я знаю дорогу.
Соренсон сделала разворот на сто восемьдесят градусов, потом выжала газ, и автомобиль помчался сквозь дождь. Они миновали мотель на скорости около шестидесяти миль в час. Днем он выглядел немного иначе – лампы на стенах не горели, и обшивка казалось более бледной.
– Я заплатил за две ночи в мотеле. И провел в комнате около тридцати секунд.
– Зачем же вы заплатили? – спросила Соренсон.
– Я чувствовал вину за его стену.
– Но вы же ни при чем.
– Тогда я так и думал.
– У вас не должны были возникнуть угрызения совести. Не из-за него. Мне он не понравился.
– Ну, у меня в кармане до сих пор лежит ключ от номера. Может быть, я отправлю его по почте. Или не стану этого делать.
Когда они подъехали к первому перекрестку, Соренсон затормозила слишком поздно – шины завизжали, машину занесло на влажной дороге. Джулия сбросила газ, выровняла автомобиль и помчалась дальше.
– Извините, – сказала она.
Ричер не ответил. В его положении не стоило жаловаться. Они все еще оставались на дороге, а он бы брел по полю.
– Покрышки следует сменить, – сказала она. – Я заметила это по дороге сюда.
Ричер не ответил.
– Из чего следует, что у плохих парней также плохие шины. Если фотографии одинаковые. А это уже второй шаг. Мы знаем, какие у них покрышки, и знаем, что они не новые. Может быть, у них старая машина. Или старый шофер. Возможно, пожилой человек на большой машине.
– Сомневаюсь, – ответил Ричер. – Не думаю, что пожилой человек станет выезжать из дома посреди ночи, чтобы посмотреть, как умирает молодая женщина. Вы ведь понимаете, что огонь загорелся, когда они находились здесь? Они не ставили запал. Это не спонтанное возгорание. Они подожгли машину, а потом стояли, смотрели и ждали, пока не убедились, что огонь не погаснет.
– Ладно, это не пожилой человек из местных, – сказала Соренсон. – Это человек из города.
– Где есть такси, автосервис, офисы и аэропорт, – напомнил Ричер. – И в городе проживает около полутора миллиона человек. Алан Кинг проговорился. Он сказал, что там, где он живет, население составляет полтора миллиона.
– Что ж, в принципе, это интересно. Если только он не пытался ввести вас в заблуждение.
– Я так не думаю. Сомневаюсь, что у них имелся сценарий. В целом они действовали умно и быстро, но это был случайный вопрос и мгновенный ответ. Времени на раздумье у него не было. И он ответил мгновенно, так что не мог солгать. Их ложь звучала медленно и неуклюже.
– Что-нибудь еще?
– Маккуин произнес странное предложение – точнее, выбрал необычное слово. Я сказал, что за рекламным щитом может не оказаться бензоколонки, а когда мы туда приехали, Маккуин заявил: «Вам следовало мне доверять». Я думаю, что большинство людей сказало бы верить. Как вы считаете? Вам бы следовало мне верить?
– И что это значит?
– Я не уверен. На военной службе нас учили выделять необычные слова. У русских есть специальные языковые школы с идеальными акцентами и сленгом, но их иногда выдают странные слова. И на минуту мне показалось, что Маккуин иностранец.
Соренсон вела машину и молчала, думая: «Рубашка куплена в Пакистане или на Среднем Востоке».
– У Маккуина был акцент? – спросила она.
– Никакого. Он говорил как типичный американец, – ответил Ричер.
– А он выглядел как иностранец?
– Пожалуй, нет. Белый, рост шесть футов, светлые волосы, голубые глаза, сухощавый, длинные руки и ноги, немного неловкий, но когда пришлось вытаскивать из кармана пистолет, выскакивать из машины и бежать по дорожке, а потом прыгать в машину, оказалось, что он весьма спортивный. Такое впечатление, что он занимался гимнастикой.
– Что ж, возможно, выбор слов – простая случайность, – сказала Соренсон.
– Вот только не следует забывать о жертве. Он наверняка имел дело с иностранцами.
– В качестве торгового атташе? Полагаю, дело в этом.
– Вы когда-нибудь встречались с торговым атташе?
– Нет.
– Я тоже, – сказал Ричер. – Однако я видел несколько человек, которые утверждали, будто они торговые атташе.
– И что это значит?
– Нужна кока-коле помощь, чтобы продавать свой товар по всему миру? Не особенно, вы со мной согласны? Принято считать, что американские товары говорят сами за себя. Однако в каждом посольстве есть торговый атташе.
– Что вы хотите сказать?
– Вы видели кабинет торгового атташе? Я побывал в двух таких кабинетах. Окна в обоих выходили во двор, окон на улицу не было. Повсюду свинец и клетки Фарадея, четыре раза в день их кабинеты проверяют на наличие жучков. Мне известно, что формула кока-колы является тайной, но это просто смешно.
– Прикрытие?
– Совершенно верно, – сказал Ричер. – Любой представитель ЦРУ в посольстве на всей планете называет себя торговым атташе.
Шериф Гудмен смертельно устал. Кроме того, он сомневался, что оставлять дочь Дельфуэнсо дома в этот день правильно. Или на пару дней, неделю или месяц, или что там еще имела в виду специальный агент Соренсон. У него было прямо противоположное мнение. Он считал, что постоянное расписание и знакомая схема жизни чрезвычайно помогают в трудные периоды. Он поддерживал своих подчиненных, когда они приходили в офис, какие бы события с ними ни происходили. Тяжелые утраты, развод, болезнь в семье – что угодно. Опыт подсказывал, что рутина помогает переносить стресс. Конечно, ему самому приходилось всячески проявлять сочувствие, говорить людям, что они могут оставаться дома столько, сколько потребуется, но всегда добавлял, что никто не подумает о них плохо, если они начнут работать. Большинство продолжало жить в обычном режиме, и в конечном счете это приносило пользу.
Но речь шла о взрослых, а дочь Дельфуэнсо была ребенком.
Шериф медленно и очень неохотно ехал вдоль короткого ряда домов. За всю свою карьеру ему приходилось четыре раза сообщать родителям о гибели детей. Но он ни разу не говорил ребенку о смерти матери или отца. В частности, десятилетнему ребенку. И не знал, как это сделать.
«Факты, – сказала Соренсон во время одного из предыдущих разговоров. – И сообщите только то, в чем вы совершенно уверены». Не слишком хороший совет. Факты были жестокими. «Привет, детка, у меня для тебя новость. Твоя мать сгорела в машине». Это нелегко сказать. И у ребенка нет возможности принять такую новость. Вчера она ложилась спать, и все у нее было в порядке, а утром начинается совсем другая жизнь.
Хотя: «Только факты. Сообщите только то, в чем вы совершенно уверены».
А каковы факты? В чем они совершенно уверены? Гудмен видел сгоревшие тела. Пожары в домах, пожары в амбарах. Нужно проверять зубы или ДНК. Для свидетельства о смерти и страховки. Это занимает не меньше двух дней. Заключение врача, которое должно быть подписано и заверено нотариусом. До сих пор никто ничего не знал о Дельфуэнсо наверняка. Кроме того, что она исчезла, а ее машину угнали.
Может быть, для десятилетнего ребенка будет лучше, если процесс разделить на две части? Сначала: «Сожалею, но твоя мама исчезла». А через два дня, когда они будут знать точно: «Мне очень жаль, но твоя мама умерла». Может быть, так лучше, чем один массированный удар? Или он попросту трусит?
Гудмен припарковался перед домом соседки и решил, что дело в трусости, но все же это лучший вариант из всех возможных для ребенка десяти лет. Дети бывают разными.
«Факты. Сообщите только то, в чем вы совершенно уверены».
Шериф медленно и неохотно выбрался из машины, захлопнул дверцу и постоял немного, а потом обошел капот, перешагнул через придорожную канаву и зашагал по короткой дорожке к дому соседки Дельфуэнсо.
Глава 40
Соренсон закончила езду по шахматной доске и выбралась на автостраду – больше никаких проблем у них не возникло. Машина оставалась на полотне дороги. Дождь продолжался. День выдался сумрачный, и низкое небо приобрело цвет железа. Но машин стало гораздо больше, чем прошлой ночью. За каждым автомобилем тянулся длинный серый плюмаж брызг. Соренсон включила дворники на самый быстрый режим. Они ехали со скоростью семьдесят миль в час.
– Как максимально быстро найти брата Алана Кинга через армейские архивы?
– Кинг сказал, что его брат был красноногим, – ответил Ричер. – Наверное, просто тзпк. Персидский залив, первый боевой опыт. Наверное, Мать Силл знает.
– Я не поняла ни одного слова.
– Красноногими называют артиллеристов, потому что раньше у них были красные полоски на брюках. Да и сейчас их цвет остается красным. Тзпк – это 13 MOS, член артиллерийского расчета. Иными словами, тзпк. Тупая задница пушечный кролик. Мать Силл – это Форт-Силл, штаб артиллерийских войск. Там наверняка есть нужные сведения. Ну а Персидский залив – это история с Саддамом Хусейном в девяносто первом году.
– Эту часть я знаю.
– Хорошо.
– Брата звали Питер?
– Верно.
– И вы все еще думаете, что Кинг – его настоящая фамилия?
– Скорее да, чем нет. Стоит попробовать.
– Но тзпк звучит не слишком вежливо.
– Однако это необходимо, – сказал Ричер. – К сожалению, Фридрих Великий однажды сказал, что полевая артиллерия придает достоинство тому, что в противном случае было бы вульгарной дракой. И эти слова вскружили им головы. Они стали называть себя богами войны и решили, что являются самым важным подразделением армии. Однако это не соответствует действительности.
– Почему?
– Потому, что самым важным подразделением армии является военная полиция.
– И как называют вас?
– Обычно – сэр.
– И?
– Мясоголовыми. Обезьяньим патрулем. Макаками. Но это сокращение.
– От чего?
– Малоумные кретины катастрофические козлы.
– А где расположен Форт-Силл?
– В Лотоне, Оклахома.
Соренсон нажала кнопку быстрого набора, и Ричер услышал громкий гудок, усиленный динамиками. Почти сразу на звонок ответил низкий мужской голос. Дежурный офицер, у которого на дисплее возник номер Соренсон и ее фамилия. Так что он был готов к разговору. Ночной дежурный, который еще не сменился. Он говорил не как человек, только что вставший с постели.