«Трое на качелях» и другие пьесы Лунари Луиджи
Женщина. Ты сам знаешь, чьи.
Синьор (смотрит на Женщину долгим взглядом, качает головой). Ах, мама, мама!.. (Пауза). Мама!..
Женщина прекращает работу и поворачивается к нему.
Ну зачем, мама?..
Женщина. Зачем что?
Синьор (обводит рукой пространство, с печалью). Зачем… зачем все это! Что случилось?..
Женщина. Он идет. Замолчи.
Синьор (нервно). Замолчи… Почему я должен замолчать! Если он меня слышит, тем лучше. Может, он ответит на мой вопрос! Больше того, именно он и обязан ответить!
Бомж сходит по склону с газетой в руках. Он явно слышал последнюю фразу, но и виду не подал..
(Бомжу). Ты понял меня?
Бомж. Умер Вальтер Скотти.
Синьор. Кто?
Бомж. Вальтер Скотти.
Синьор. А кто это?
Бомж (поправляя). Кто это был.
Синьор. Кто это был?
Бомж. Не знаю. Знаю только, что он умер. Поскольку в газете напечатан некролог. (Разворачивает газету, читает). «Супруга, сын, племянник сообщают о смерти Вальтера Скотти… служащего муниципальной электрической компании».
Синьор. Ты был с ним знаком?
Бомж. Нет. Впервые о нем слышу. (Не отрывая глаз от газеты). Невероятно. Человек умирает, а его жена и сын не находят других слов, кроме того, что он был служащим муниципальной электрической компании!
Синьор (с раздражением). Не вижу ничего невероятного. Очевидно, это была его должность.
Бомж. Мне интересно, что за этим стоит. Возможно ли, чтобы жене или сыну нечего было сказать? Хотя бы какое-нибудь прилагательное об усопшем. Намек на их горе. Ничего! Умер – и все. Как ты себе это объясняешь?
Синьор. Абсолютно не считаю нужным чего-либо здесь объяснять.
Бомж. По-моему, проблема не в деньгах. Бедные семьи некрологов в газете не публикуют. Хотя то, что между сыном и племянником стоит запятая, а не союз «и», что было бы логичнее, заставляет думать, что они старались сэкономить на количестве слов. Но все же чем объяснить такой сухой текст? Может, усопший был одним из тех самодуров и тиранов, от смерти которых все испытывают чувство облегчения? А может, он сбежал лет тридцать назад, бросив жену и сына, а вчера отдал концы, и тем не остается ничего, как похоронить его с мыслью: ну и прекрасно, что умер, аминь. И никаких лишних слов? А?
Синьор. Послушай, я…
Бомж. А этот племянник? Супруга, сын, племянник… Кто он? Сын брата или сын сестры умершего? А где сами эти брат или сестра? Тоже умерли? Или так и не простили его за то, что он сбежал, бросив на них жену и сына? Этот племянник, наверное, единственный по христиански милосердный, поскольку один из родственников пришел на похороны всеми брошенного дяди!.. Я думаю, о жизни такого человека можно писать романы, но он умирает, а у жены и сына не находится ни одного теплого слова, только скупое извещение о кончине. И этот загадочный племянник, неожиданно появляющийся из-за колонны или из-за куста. Шикарный сценический эффект, если подумать! Что ты на это скажешь? Нет, можешь не спешить отвечать сразу. Я знаю, это нелегкий вопрос. Черт, эта история запала мне в башку, и неизвестно, как долго она будет морочить мне ее! Так бывает с музыкальным мотивчиком, ходишь и насвистываешь часами, и никак не можешь от него отвязаться. Остается надеяться, что в завтрашней газете появится какая-нибудь новость поинтереснее, которая избавит меня от этой. Клин клином вышибают. Как в тот раз, когда профсоюзы решили организовать марш протеста против дирекции нашей фабрики… ты помнишь, как мы перепугались?.. А днем раньше случилось нападение на башни-близнецы в Нью-Йорке, и на марш никто не пришел. Клин клином, это точно. (Неожиданно, Синьору). Тебе что-то от меня требуется?
Синьор (деловым тоном). Твоя подпись. (Достает из кармана несколько сложенных листков). Вот на этих бумагах.
Бомж. Тебе нужно прямо сейчас?
Синьор. Да, сейчас… Какие-то проблемы?
Бомж. А если у меня сейчас нет желания?
Синьор поворачивается и смотрит на Женщину.
Женщина (Бомжу). Сделай, что он просит.
Бомж. Сколько их?
Синьор. Пять или шесть.
Бомж. Так пять или шесть?
Синьор. Восемь.
Бомж (Женщине). Вот видишь, он все время старается обмануть.
Женщина. Подпиши.
Бомж шарит по карманам в поисках ручки, не находит. Синьор протягивает ему свою. Прежде чем взять ее, Бомж вытирает руку о рукав пиджака. Подписывает бумаги. Синьор и Женщина обмениваются взглядами. Подписав три или четыре документа, Бомж замирает.
Бомж. Эй, а это что такое? Доверенность на пять лет? Обязательно нужно было указывать пять лет?
Синьор (с легким раздражением). Таков закон. Доверенность должна иметь срок.
Бомж. Это значит, что через пять лет ты опять явишься сюда, чтобы заставить меня подписать новую доверенность?
Синьор не отвечает. Взглянув на Женщину, разводит руками, словно говоря: ты видишь?
Бомж (хмыкнув, подписывает остальное). Семь… Восемь… Забирай.
Синьор. Спасибо.
Бомж. Это все?
Синьор. Это все. (Встает, собираясь уходить). Как у вас с едой? У вас есть, что есть?
Бомж. С едой все в порядке, не беспокойся.
Синьор поворачивается к Женщине.
Женщина. Не беспокойся, с едой все в порядке.
Синьор. Может быть… вам точно ничего не нужно?..
Бомж отрицательно качает головой.
Синьор (мнется). Если что-то будет нужно, позвоните…
Уходит вверх по тропинке. Женщина провожает его взглядом.
Затемнение.
2
Утро следующего дня. Бомж читает газету. Женщина смотрит на восход солнца и на тропинку, по которой вчера ушел Синьор.
Женщина. Это еще не все.
Бомж. Ты о чем?
Женщина. Вчера, когда он ушел с подписанными бумагами, это было еще не все. У него было еще какое-то дело.
Бомж (не отрываясь от чтения). Тогда он придет опять. Сейчас как раз его время, не так ли?
Женщина. Но к кому он придет? К тебе или ко мне?
Бомж. Извини… что ты сказала?
Женщина. Он придет поговорить со мной или с тобой?
Бомж (продолжая читать газету). Или с нами обоими.
Женщина. С нами обоими нет.
Пауза.
Бомж (откладывая газету). Мама…
Женщина, не отвечая, по-прежнему смотрит на тропинку.
Мама… все-таки он странный тип… Это надо же! Спросить нас, не нужно ли нам что-нибудь!.. Знаешь, что мне это напомнило?… Историю с Диогеном. Ты знаешь, кто такой Диоген?
Женщина. Нет, я не знаю, кто такой Диоген.
Бомж. Древнегреческий философ. Жил в бочке. Бомж. Никогда не слышала?
Женщина. Ах, этот. Слышала.
Бомж. Однажды его пришел навестить Александр Македонский… Ты знаешь, кто был Александр Македонский?
Женщина. Слышала.
Бомж. Император. В те времена императоры еще ходили проведать философов. Совсем как Бог в Библии, который иногда спускался с небес, чтобы поговорить с людьми. Диоген сидел на земле перед своей бочкой. Как мы. Александр подошел, они побеседовали… не знаю, о чем, история об этом умалчивает. А в конце, когда пришла пора прощаться, Александр спросил, может ли он что-нибудь сделать для Диогена. И знаешь, что ему ответил Диоген?
Женщина. Отойди в сторону, ты мне заслоняешь солнце.
Бомж. Видишь, ты тоже знаешь. В первый раз, когда мне рассказали эту историю, я подумал, что это просто остроумная шутка. Однако, подумав получше, я понял… действительно, что мог сделать Александр Македонский для Диогена? Предложить ему пост, официальную должность? Дать ему денег? В чем мог нуждаться Диоген? Так что, единственное что мог сделать для него Александр, это не заслонять ему солнце. Кажется шуткой, а на самом деле, что более верное и глубокое мог бы сказать один человек другому? Самый мудрый выбор!.. Но его нелегко понять.
На площадку перед лачугой падают солнечные лучи.
А вот и солнце! Как красиво! (Счастливо улыбаясь, закрывает глаза, повернув к солнцу лицо. Потом встает, подходит к Женщине и нежно обнимает ее). Мама… я тоже не нуждаюсь ни в чем… Даже в тебе.
Женщина. Я это знаю.
Бомж (продолжает обнимать ее, с улыбкой). А вот и Александр Македонский. Ты была права.
По склону спускается Синьор. Он слышит последнюю фразу Бомжа.
Синьор. В чем? В чем права?
Бомж. Ты что-то забыл?
Синьор. Я ничего не забыл. Просто… нам надо поговорить.
Бомж. Со мной? Или с мамой?..
Синьор. С тобой.
Бомж. Сегодня? Именно сейчас?
Синьор. А когда, если не сейчас?
Бомж. Когда хочешь. Я всегда здесь.
Синьор. Тогда сейчас.
Бомж. Значит, сейчас. Я это знал.
Заметно, что Синьор едва сдерживается.
Синьор. Хочешь, поедем домой? Или в мой офис?
Бомж. Зачем?
Синьор. Чтобы поговорить в спокойной обстановке.
Бомж. Я думаю, здесь спокойствия больше, чем достаточно. К тому же, солнце…
Синьор. Здесь… (оглядывается по сторонам).
Женщина. Если я вам мешаю, я могу уйти.
Синьор (смущенно). Нет-нет, ты не мешаешь.
Женщина. У меня кое-какие дела в доме.
Исчезает в лачуге. Бомж, закрыв глаза, наслаждается солнцем. Синьор смотрит на него.
Синьор. Я думаю, ты догадываешься, о чем я хочу поговорить с тобой. В следующем месяце пятидесятилетие основания фабрики и компании. И кроме того, первая годовщина смерти папы. Я… то есть все мы, мы подумали отпра… отметить обе даты вместе. С большим размахом.
Бомж. Все мы – это кто?
Синьор. Все мы… это все. Административный совет, соответствующие службы, отдел печати, отдел паблик релейшн…
Бомж. Ясно. (Бормочет, цитируя Синьора). С большим размахом.
Синьор. Что ты сказал?
Бомж. Я сказал: с большим размахом…
Синьор (раздраженно). Да, все, как полагается в таких случаях. Обещал приехать замминистра промышленности. Может, будет и сам министр. Я пытаюсь договориться, чтобы приехал и министр внешней торговли. В конце концов, у нас авторитет на мировом рынке. Кстати, по случаю события я придумал построить детскую площадку, где служащие могли бы оставлять своих детей. В Соединенных Штатах и в Англии провели эксперимент: результаты превосходные, производительность выросла на шесть процентов! А расходы незначительные. Так что и мы откроем такую же. Торжественно. Ты знаешь, как это бывает, министр разрезает ленту и все такое! Будет присутствовать телевидение! Несколько каналов! Будет епископ, он хочет совершить мессу во дворе, напротив столовой, затем освятить площадки и статую папы, которую мы поставили во внутреннем дворике. Папа на себя не очень-то похож, но ничего не поделаешь, заказ скульптору сделал сам президент Торговой палаты, а ему я не мог отказать.
Бомж. Вижу, это дело тебя крепко забрало.
Синьор. Еще бы! Поставь себя на мое место. Результат может быть фантастический… Да, чуть не забыл! Будет кое-что для рабочих. Медаль ветеранам, подарочные наборы для остальных. Вечером бал, с живой музыкой. На двух площадках. Одна перед столовой, вторая за складом. Для молодежи рок-группа, для пожилых что-нибудь помелодичнее… Приедет также делегация нашего завода в Румынии. Премиальная поездка для каждого, кто заслужил. (Пытается пошутить). А все потому, что я дружу с профсоюзами. Они и носа не высунут из своих кабинетов. Представь себе, что для них значит поездка в Италию! После нас они проведут один день в Венеции и вернутся домой на автобусе. Согласись, неплохо задумано!
Бомж. Просто здорово.
Синьор. Коммуна решила присвоить имя папы площади перед зданием фабрики…
Бомж. Отлично.
Синьор. Будет куча народу… журналисты… телевидение… (Решившись, наконец). Что мне говорить о тебе?
Бомж. Обо мне?
Синьор. О тебе… И о маме.
Бомж. Оставь маму в покое.
Синьор. Ради Бога, Джанни, не делай вид, что не понимаешь, о чем я! По-твоему, в такой ситуации я могу позволить, чтобы люди узнали, что мой брат живет бомжом вместе с моей матерью?..
Бомж. Оставь маму в покое.
Синьор. Под мостом, в десяти километрах от семейного дома, от фабрики? В городе и так ходят слухи, а приедут журналисты, раскопают этот факт и раструбят на весь свет!.. Ты не понимаешь, как по-идиотски мы все будем выглядеть?
Бомж. Тебя только это заботит?
Синьор. Что?
Бомж. Как ты будешь выглядеть? То есть это проблема твоего имиджа?
Пауза.
Синьор (горько). Нет, Джанни, это не только проблема имиджа. И ты это знаешь! Об этом я и хотел бы с тобой поговорить. Но, кажется, сегодня неподходящий день.
Бомж. Да, ты прав.
Синьор. Неважно. Поговорим в другой раз. Как-нибудь сядем и поговорим обо всем… когда ты будешь не против. А то я прошу, прошу, а ты все тянешь и тянешь!.. Но однажды мы поговорим! Как в детстве!.. А, Джанни? Если такое еще возможно… А пока о важном. Да, это проблема имиджа! Я не могу позволить себе в такой момент, когда наш корабль идет под полными парусами, компания расширяется… мы уже не только в Румынии, мы в России, Украине, Белоруссии и даже в Азии! На прошлой неделе завершили переговоры об открытии заводов на Цейлоне и в Гонконге. Все законно, никаких заключенных, никаких детей-рабов, которые работали бы по десять часов в сутки… (Эйфория от перспектив охватывает его, но он берет себя в руки). И при всем при этом совладелец компании устраивает спектакль… строит себе лачугу на свалке под мостом и устраивается жить среди отбросов и дерьма, рядом со сточной трубой…
Бомж. С отравленной и грязной водой.
Синьор. Да еще тащит за собой свою мать…
Бомж. Я тебе сказал, оставь в покое маму.
Во время их разговора из лачуги вышла Женщина. Некоторое время стоит слушает.
Синьор (замечает ее). А вот и она! Она все слышала, я уверен.
Женщина. Я освободилась.
Синьор и Женщина уходят по склону.
3
Вечер. Бомж полулежит на склоне. Звонит мобильник. Бомж слышит, но не двигается с места. Мобильник звонит еще и замолкает. Бомж удовлетворенно улыбается. Какой-то звук привлекает его внимание. Он поднимается и идет к тропинке, на которой появляется Женщина. Бомж спешит к ней навстречу.
Бомж. Мама!.. Я уже начал думать черт знает что!
Женщина. Месса началась с небольшим опозданием. И я еще осталась немного, чтобы помолиться в одиночестве. А ты чем занимался?
Бомж. Наслаждался покоем. Размышлял. Потом навел порядок в доме. Почитал газету. Ты знаешь, ни слова больше о Вальтере Скотти, который вчера умер… Видимо, никому другому тоже нечего сказать о нем… Чай еще горячий, тебе налить?
Женщина. Да, спасибо.
Бомж (наливая чай). Ты помнишь некролог, который мы опубликовали, когда умер папа? «Неутомимый труженик, примерный муж и отец, хранитель трудовой традиции нашего города!»… Мы напрягали все извилины, чтобы ничего не забыть. Некролог занял целую колонку. В нем было о папе все! Все!.. Вот и в некрологе этого Скотти, очевидно, было все, что можно о нем написать!.. Ты скажешь, о чем ты молилась?
Женщина. Сама не знаю, о чем. Просто молилась.
Бомж. Обо мне?
Женщине. Нет. Сегодня нет.
Бомж. О моем брате?
Женщина. Может быть.
Бомж. Считаешь, что ему это нужно больше, чем мне?
Женщина. Не знаю, я об этом не думала.
Бомж. Наверное, ты права. (Пуаза). Мама, почему ты не возвращаешься к нему? Почему не возвращаешься домой?
Женщина молчит.
Мама, я же сказал тебе, что не нуждаюсь ни в чем. И не в ком. Даже в тебе. И мне больно видеть, как ты страдаешь…
Женщина. Я страдаю?
Бомж. Видеть тебя здесь… в этом… в этих условиях… живущей, как оборванка… уставшей… Скоро наступят холода…
Женщина. В моей жизни были моменты и потрудней.
Бомж. Я знаю, мама, знаю. Я это помню.
Женщина. Как ты можешь это помнить? Ты тогда даже еще не родился.
Бомж. И все же я помню! Может, это передалось мне от тебя и от папы…
Садится у ее ног.
Женщина (словно рассказывая сказку). Тогда для нас не существовало ни дня, ни ночи. Мы спали прямо у станков, среди ящиков с готовыми изделиями… боялись, что их украдут… и чтобы быть готовыми начать работу сразу, едва проснемся… И там же мгновенно засыпали, когда валились с ног от усталости… Даже когда у нас появились двое первых рабочих, мы спали там же, боясь, что они могут унести что-нибудь… В углу, рядом с входной дверью, у нас была кухня… и там печь… А дом… дом мы нашли только тогда, когда прибыл новый станок, и в мастерской для нас больше не оставалось места…
Бомж. Дом я помню. Помню его стены…
Женщина. А ничего другого и не было… только стены…
Бомж. А после?
Женщина. А после дела пошли лучше и лучше. Мастерская стала фабрикой, вместо двух рабочих стало десять, потом двадцать…
Бомж. Потом сто…
Женщина. Потом сто, потом двести… и скоро мы уже не могли запомнить имени каждого. Твоего отца это очень огорчало! Меня тоже. Хотя я не была такой сентиментальной, как он. Женщины, они, знаешь, более реалистичны. Иногда чересчур… А тем временем появились служащие…
Бомж (как ребенок). Расскажи мне о том, который ушел на пенсию и вы взяли на работу его сына…
Женщина (улыбается). Да, было такое. Первый из рабочих, кто, уходя на пенсию, попросил нас принять на работу его сына… Твой папа так и сделал, взяв его на место отца.
Бомж. А тем временем появились служащие…
Женщина. Мастера, управленцы…
Бомж. Отделы, мама, отделы!
Женщина. Да, и отделы. Вместо отдельных людей – отделы. Персонала, снабжения, коммерческий…
Бомж. … пресс-служба, паблик рэлейшн…
Женщина. Нет-нет, эти позже. Когда уже приехали вы, ты и Карл! Мы и понятия не имели о таких вещах! Это было для нас слишком… не знаю, как сказать… словно другой мир… Твой отец еще продолжал говорить: я иду в мастерскую… но ее уже не было, была фабрика… И это тоже был другой мир… Иногда… да, иногда… когда тоска его забирала, он прогуливался среди станков и сборочных конвейеров… Я глядела на него, и у меня болело сердце. Проходить мимо всех этих работяг в фирменных комбинезонах, с испачканными маслом руками, и никого не знать… не знать их имен, не знать, есть ли у них дети, какие у них проблемы… не знать ничего! Поэтому, особенно в последние годы, когда он уже мог доверить мне фабрику, он брал свои бумаги, чертежи и образцы, садился в самолет и отправлялся на другой конец света: Америка, Япония, Англия… а возвращался и вовсе с другой стороны… из Москвы или Бухареста…
Бомж. Исчезая на пять дней, с понедельника по пятницу…
Женщина. Да, но в субботу и воскресенье всегда был дома. И проводил их, работая с документами. Прямо на кухонном столе, как когда-то, когда мы еще жили в двух комнатках…
Бомж. Знаешь, а я помню это время. Хотя бы потому, что и тебя с понедельника по пятницу я почти никогда не видел.
Женщина. Я должна была замещать его. В мастерской, ты понимаешь, да? Пока он был в отъезде, с понедельника до пятницы. Выходные дома. Иногда только ходил в церковь…
Бомж. Это я тоже помню… Как он хотел, чтобы мы ходили вместе с ним. Однажды я спросил его: папа, но ты же коммунист? А он: даже Бог был коммунист.
Женщина. Да-да, он всегда говорил: Бог – он коммунист!
Бомж. А еще он говорил: проклятая фабрика!
Женщина. Проклятая фабрика и проклятые деньги!
Пауза.
Бомж. Как ты думаешь, если б папа был жив, он был бы доволен?
Женщина. Чем?
Бомж. Всем. Нами, компанией, деньгами, которые сделал… Почему ты не отвечаешь?
Женщина. Что?
Бомж. Я спросил тебя, если б он был жив, был бы он доволен?
Женщина. Да, конечно… Думаю, да.
Бомж (смеясь, словно поймал ее на ошибке). Неправда, мама, это ты выдумываешь.
Женщина. Вовсе нет. Он очень гордился тем, что создал. Как и твой брат. Это он перенял от отца. Конечно, не все ему нравилось, кое о чем он сожалел…
Бомж. О том, что не остался таким, каким был когда-то?
Женщина. Я помню… много лет назад… может, это был единственный раз, когда он вышел из дома в субботу вечером и пошел в тратторию, хотел поиграть в карты, как раньше. В траттории было много его рабочих. Он играл, но, как он мне потом рассказал, не получал от игры никакого удовольствия. Как раньше… Тогда-то он впервые и сказал: проклятые деньги!.
Бомж. А ты? Что ты ответила?
Женщина. Проклятые деньги, спросила я, благодари за них Бога!
Бомж. А он?
Женщина. Он промолчал. Но с тех пор в тратторию не ногой. Сказал: мне казалось, что играя со мной, они испытывают страх, они играли молча, с напряженными лицами, и никто не ругал меня, когда я делал неверный ход!.. Он очень переживал.
Пауза.
Бомж. Мама, если бы тебе выпала возможность подарить кому-нибудь тысячу евро… или миллион, неважно, кому бы ты их отдала, Диогену или Александру Македонскому?
Женщина. Скорее всего, Диогену… жившему в бочке.
Читать бесплатно другие книги:
