Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в. Сухова Наталья

Зарождение системы научной аттестации в России в XVIII в.

Очевидная потребность в установлении ученых степеней в России возникла с учреждением в 1724–1725 гг. центра развития науки – Академии наук и художеств и университета при ней[51]. Создание при академии университета для подготовки новых научных кадров – российских («натуральных») ученых – подразумевало возможность оценивать уровень их подготовки, или проводить их аттестацию. Действительно, планы дать университету особую привилегию – присваивать своим выпускникам «градусы академиков» – были[52]. Однако эта мысль Петра I тогда осталась неосуществленной. При учреждении академии точного Устава составлено так и не было: академия жила по проекту «Положения об учреждении Академии наук и художеств», который представлял собой краткую записку с указаниями на соотношение академии и университета и на обязанности членов Академии[53]. Первое упоминание о праве возводить лучших студентов академического университета в магистры появилось в первом Уставе Академии наук и художеств 1747 г.[54]

Еще более настойчиво потребность ввести систему аттестации научных кадров обнаружилась в 1755 г. при образовании Московского университета, положившего начало российской университетской системе. Хотя институт научной аттестации как таковой еще долго не был сформирован и присуждение ученых степеней носило эпизодический характер, сама идея присуждения ученых степеней постепенно адаптировалась в русской науке. При этом система научной аттестации начинала рассматриваться не только как действенное, но и как неизбежное средство формирования национальной научной элиы[55].

Процесс формирования университетской системы научной аттестации, то есть постепенного введения ученых степеней («градусов») в учебную и научную деятельность преподавателей и студентов, был долгим и непростым[56]. Одной из главных проблем было долгое отсутствие нормативно-правовой базы научной аттестации. Поэтому инициатива исходила от самих корпораций, члены которых были знакомы с научной аттестацией, действующей в странах Западной Европы, а некоторые из них были и сами обладателями ученых степеней европейских университетов и академий. Уже в конце 1760х гг. были отдельные случаи присуждения ученых степеней разного ранга: докторов, магистров, бакалавров. Палитра специальностей, имевших право на получение ученой степени, была естественна для университетов, как европейских, так и Московского: философия, медицина, юриспруденция. При этом начальные степени были привилегией философского факультета, как базового, для себя самого и для других факультетов. Первые доктор ские степени были медицинскими[57]. В конце 1760х гг. появляется ученая степень «магистра философии и свободных наук» и низшая степень, присуждаемая лучшим выпускникам университета, «бакалавра философии»[58]. Первым официальным документом, подтвердившим право Московского университета возводить в ученое докторское достоинство, был указ Екатерины II 1791 г. «О предоставлении Московскому университету права давать докторскую степень обучавшимся в оном врачебным наукам»[59]. Таким образом, постепенно складывалась трехступенчатая научная аттестация – бакалавр, магистр, доктор, – хотя системой эти одиночные присуждения степеней назвать нельзя. Единых требований и регламента для присуждения этих степеней не было. Единственным более или менее устойчивым требованием для магистерской степени являлась диссертация и ее публичная защита перед Конференцией университета. Видимо, такие же пожелания высказывались и по отношению к докторским степеням[60].

Но, как уже было отмечено, богословие в России имело особое положение. В итоге обсуждения вопроса о включении богословия в универсум развиваемых или изучаемых наук и в 1724 г., и в 1755 г. принималось решение: развивать, но оставив богословскую науку и богословское образование в сфере духовного ведомства, то есть под управлением высшего церковного управления – Святейшего Синода[61]. При этом правительство не дистанцировалось от поддержки этого развития. Напротив, именно от государственной власти в XVIII в. исходили наиболее значимые предложения по систематизации духовного образования, определенная материальная поддержка. Однако развитие богословия предполагало конфессиональные ориентиры, что невозможно было реализовать при международном и межконфессиональном составе первых корпораций Академии наук и Московского университета[62]. Ситуация синодальной эпохи – тесная связь Русской Православной Церкви и государства – гарантировала единство научно-образовательного пространства, и к принципиальным сложностям такое разделение привести было не должно.

Святейший Синод естественным образом связывал решение научно-богословского вопроса с развитием духовных школ. Само понятие «духовной школы» как учебного заведения, имеющего целевое назначение подготовки духовенства, формируется в России в начале XVIII в. Старые школы, учрежденные до этого времени, были школами обще образовательными, хотя именно богословие венчало последовательную чреду классов и составляло ученое устремление познающего. В частности, именно такими учебными заведениями были Киевская и Московская академии, учрежденные в XVII в. и получившие статус академий в 17 01 г.[63]

Киевская академия, представлявшая, по словам ее историка иеромонаха Макария (Булгакова), «средоточие всей духовной учености» XVII – начала XVIII в.[64], могла представить на аттестационный суд ряд сочинений, хотя и не бесспорных, но претендующих на научное значение. Тем не менее, вопрос о какой-либо последовательно действующей системе научной аттестации не вставал. Единственное до начала XIX в. присуждение ученой богословской степени в недрах Русской Православной Церкви, о котором сохранились сведения, состоялось на Киевском Соборе 1640 г.: степень доктора богословия была присуждена соборным решением архимандриту Исайе Трофимовичу Козловскому[65]. Мнения исследователей расходятся в вопросе: присуждение степени было оценкой конкретного сочинения или же общей богословской деятельности докторанта. Речь идет о знаменитом «Православном исповедании Кафолической и Апостольской Церкви Восточной», в авторстве которого подозревали архимандрита Исайю. Но традиция научно-богословской аттестации не была продолжена, и о какой-либо системе говорить в этом случае не приходится.

Некоторые русские богословы имели ученые богословские и философские степени, но получены они были в заграничных университетах, при особых оказиях. Таковые случаи исчислялись единицами.

Так, например, в 1698 г. получил ученую степень доктора философии и богословия при окончании коллегии святителя Афанасия в Риме архимандрит Палладий (Роговский), бывший питомец школы братьев Лихудов[66]. Степень была получена в униатском коллегиуме, однако полученные знания были использованы на благо Русской Православной Церкви: после покаяния и присоединения к православию архимандрит Палладий был назначен ректором московской Славяно-Греко-Латинской школы. Сама московская Славяно-Греко-Латинская академия прямой задачи формирования научных кадров перед собой не ставила, хотя и имела с самого своего учреждения вполне обоснованные научные претензии. Первые учителя – братья Лихуды – внесли свой вклад и в практику богословских полемик, и в их теоретическое обоснование, но до специальных научно-богословских занятий студентов дело так и не дошло[67]. Их преемники ставили перед собой преимущественно образовательные задачи, поэтому разработка системы их аттестации не стала актуальным вопросом.

В XVIII в. государственная и церковная власти постарались стимулировать развитие духовного образования. В 1721 г. решение этой задачи было заявлено в качестве одного из основных направлений деятельности как епархиальных архиереев, так и нового высшего церковного управления – Духовной коллегии (Святейшего Синода)[68]. При этом Духовный регламент – основополагающий документ синодальной эпохи – представлял наряду с архиерейской школой епархиального уровня более высокий и научный вариант – академию[69]. В Духовном регламен те указывается, что преподавателям академии необходимо повышать уровень знаний и углублять понимание преподаваемого богословия. Для этого рекомендовалось чтение источников, ученых книг, выработка самостоятельного взгляда на богословские вопросы, основанного на Священном Писании и Предании[70]. Однако ничего конкретного о научных занятиях ее преподавателей и выпускников в документе не говорилось: «ученость» и «остроумие» учителей предполагаемой академии представлялось как некоторая данность[71]. Разумеется, не было речи и об аттестации их научных успехов: единственным показателем уровня «учености», достигнутой выпускниками, было «свидетельство» от академии и от Духовной коллегии.

Еще менее можно было говорить о научном развитии богословия применительно к реальным духовным школам, учреждаемым епархиальными архиереями в первые «синодальные» десятилетия. С самого начала они имели главной задачей подготовку образованных ставлеников на священнические места, а насущные проблемы, связанные с этой подготовкой, не позволяли даже ставить вопрос о развитии богословской науки. С развитием, с одной стороны, духовных школ в епархиях, с другой стороны, светской образовательной системы и академии постепенно превратились в такие же церковно-епархиальные учреждения, может быть с несколько более высоким уровнем образования. Разумеется, подготовка преподавателей для духовных школ – а эта задача скоро стала заявляться как самостоятельная – подразумевала некоторую оценку «учености» выпускников и их пригодности к преподаванию. Но этот вопрос для каждой духовной школы решал епархиальный архиерей, присматриваясь к студентам старших классов, иногда советуясь с ректором[72]. О выработке каких-либо объективных критериев на уровне конкретной духовной школы и тем более их обобщении и распространении на российское духовное образование в целом речь не шла. Поэтому вопрос о специальной подготовке научно-богословских кадров и их аттестации в духовной школе не вставал.

Но вне духовной школы богословие развиваться не могло. Академия наук и художеств, как указывалось выше, не имела в своем составе богословия. Московский университет включал богословие, но не ставил перед его преподавателями научных задач. Не существовало никаких иных научно-исследовательских институтов, занимающихся богословскими проблемами. Поэтому духовная школа являлась единственным учреждением, с которым можно было связывать надежды на научное развитие богословия. И, конечно, со временем именно в духовной школе должен был встать вопрос о стимулировании научной деятельности и констатации научных успехов, то есть о введении ученых богословских степеней. Во второй половине XVIII в., в 17601790е гг., церковные и государственные власти неоднократно пытались усовершенствовать систему духовного образования, в частности создать собственно высшую богословскую школу со своими особыми задачами. Предлагались разные проекты, из которых можно выделить два основных направления: либо Духовный университет, включавший в свой состав все науки, «духовному чину потребные»[73], либо Богословский факультет при наличном Московском университете с церковным или общеуниверситетским подчинением[74]. Ни в одном из проектов не шла речь о возведении преподавателей и выпускников в «ученые градусы», хотя реализация варианта университетского факультета непременно бы поставила такой вопрос, актуальный для Московского университета 17701790х гг.[75] Но ни один из проектов не был воплощен. В 17601770е гг. была проведена уже традиционная для российского образования попытка воспользоваться помощью западных университетов. В Геттинген, Лейден и Оксфорд были посланы группы студентов духовных школ с целью изучения разных наук, в том числе, разумеется, и богословия[76]. Обучение и стажировка прошли успешно, хотя и с потерями в рядах духовного юношества, однако полноценно использовать эти кадры для российской богословской науки не удалось. Степени и отличия, полученные за границей, продемонстрированные знания дали возвратившимся звания профессоров и учителей. Но это событие, став важным прецедентом, осталось лишь фрагментом в истории духовной школы и отечественной науки, не открыв нового этапа в развитии научно-богословской подготовки и ее аттестации.

Богословское образование в российских духовных школах постепенно совершенствовалось, появлялись отдельные богословские сочинения, которые можно было причислить к научным по понятиям того времени. Однако эти труды и их авторы были фрагментарными успехами, а сами духовные школы не превращались собственно в «рассадники богословской науки». Актуальные задачи подготовки приходского духовенства и связанные с ней проблемы – по-прежнему слабая связь школьной подготовки с приходским священническим служением, сложное сочетание латиноязычной учености со славяно-русской литургической практикой и церковным просвещением, не всегда удачные попытки выработать на основе критического осмысления западной богословской традиции самостоятельные учебно-методические подходы и «классические» книги – отнимали все время, внимание и силы. Систематическое научное изучение богословских вопросов оставалось даже для лучших духовных школ лишь перспективой.

В 1797 г. к двум старым академиям присоединились еще две: статус академий получили столичная Александро-Невская и Казанская семинарии[77]. Столичная академия, как наиболее близкая к церковному и государственному центру и имеющая особые возможности привлечения интеллектуальных сил, была выбрана эталоном. Именно эта молодая академия должна была получить устроение и развитие, достойное именования и статуса «академии», затем планировалось «подтянуть» за ней три остальные академии[78]. При этом задача научного развития богословия была поставлена перед всеми академиями с особой значимостью. Однако решить эту задачу было довольно сложно: во-первых, академии были заняты решением насущных проблем – подготовкой духовенства и преподавателей для духовных школ, во-вторых, трудно было адекватно сформулировать актуальные проблемы, требующие богословского исследования, на языке школьного богословия конца XVIII в., наконец, российским духовным академиям просто не хватало опыта научной деятельности. С задачей научно-богословского развития духовная школа подошла к началу XIX в. – эпохе великих перемен.

Научная аттестация в российских университетах в начале XIX в.

К началу XIX в. Московским университетом и Императорской Академией наук уже был накоплен определенный опыт – положительный и отрицательный – и по подготовке, и по аттестации научных кадров. В 1803–1804 гг., при проведении в России образовательной реформы, создавшей университетскую систему, опыт научной аттестации был обобщен и осмыслен, а сам процесс подробно регламентирован. Это давало возможность духовной школе использовать отечественный опыт для разработки системы научно-богословской аттестации[79]. Для того чтобы понять, от каких положений могли отталкиваться разработчики первого варианта научно-богословской аттестации, кратко рассмотрим деятельность университетской аттестационной системы начала XIX в.

Историк университетов Ф. А. Петров отмечает одно из принципиальных изменений, внесенных Уставом 1804 г. в российскую систему образования. Если в XVIII в. университетам (Московскому) отводилась лишь роль высшего учебного заведения, а научные исследования были прерогативой Академии наук, то теперь перед профессорами университета прямо ставилась задача: заниматься не только преподаванием, но и научной работой, писать собственные труды и представлять их на научную аттестацию. Если профессоры екатерининского и павловского времени обходились чаще всего без ученых степеней, для профессора александровской эпохи ученая степень становилась важным атрибутом занимаемой им должности[80]. Хотя официально ученая степень стала непременным условием для преподавания в университете после утверж дения «Положения о производстве в ученые степени» (1819), идея этого соединения науки и образования в университетских стенах лежала в основе Устава 1804 г. Разумеется, научно-исследовательская деятельность профессорско-преподавательской корпорации должна была постепенно вовлечь в этот процесс и студентов старших курсов. А это в свою очередь вело к необходимости изменить и всю систему университетского образования, включить в учебный процесс элементы научных исследований, сделать лекции более научными, с учетом новейших открытий. Ф. А. Петров высказывает предположение, что на составителей университетского Устава 1804 г. повлиял пример ведущих западноевропейских университетов, ставших ведущими научными центрами во многих отраслях знаний. Но в любом случае имнно Устав 1804 г. впервые определил место университетов не только как учебных и методических, но и как научно-исследовательских учреждений[81]. Это следует иметь в виду при анализе духовно-учебной реформы 1808–1814 гг., перед разработчиками которой стояла такая же задача в отношении к богословской науке.

Для получения ученой степени «университетского достоинства» Уставом 1804 г. был выстроен определенный порядок испытаний и производства: «Никто не мог получить Университетское достоинство иначе как чрез испытание»[82]. Система научной аттестации была трехступенчатой: кандидат, магистр, доктор. При этом была установлена строгая последовательность в достижении ученых степеней: степень кандидата была обязательной для получения степени магистра, а магистерская – для получения степени доктора. Однако срок для достижения той или иной степени установлен не был. Была лишь намечена связь степени кандидата с завершением университетского образования – «студенты, окончившие с отличным успехом курс наук в университетах, прямо удостаивались степени кандидатов» – и минимальное время «разделения» всех трех степеней – один год (§ 12). Однако к «испытанию в кандидаты» допускались и «прочие», желавшие получить эту ученую степень. Для получения степени кандидата необходимо было согласие декана соответствующего отделения и прохождение «испытания» перед собранием отделения. Собрание предлагало испытуемому задачи, «…касающиеся до Наук, к отделению принадлежащих», на которые он должен был дать письменное объяснение. Потом следовало устное испытание: претенденту в кандидаты задавалось два вопроса, предварительно избранных по жребию, и ряд вопросов произвольного характера[83].

Получение ученых степеней магистра и доктора (высшие университетские достоинства) было более сложным, длительным и трудоемким процессом. Он состоял из пяти этапов: предварительное собеседование (искус), диспут, опыты (необязательный этап), лекции и защита (защищение). Сначала в присутствии декана отделения и двух профессоров, преподающих вспомогательные науки, осуществлялось предварительное испытание соискателя (искус) по вопросу ценности его научных сочинений, его способностей и нравственности. После этого следовало публичное испытание (диспут) в присутствии декана, двух профессоров, преподающих вспомогательные науки, и двух представителей других отделений – членов университетского Совета, выбранных тайным голосованием. Диспут состоял из двух этапов: письменный ответ на заранее составленные вопросы из соответствующей области науки, «сохраняющиеся в тайне и выбранные по жребию» (два вопроса для магистра и четыре для доктора) и словесное испытание по произвольным вопросам в других предметах, назначаемых экзаменаторами. Степень доктора, разумеется, требовала решения более сложных проблем. Затем соискателю ученых степеней, так или иначе связанных с практикой, предлагались опыты по роду науки: испытуемый медицинским факультетом определял болезнь представленного ему в клиническом институте или в градской больнице больного, предписывал ему лекарства и предсказывал их действия; химик исследовал и определял составные части данного ему тела и т. д. На четвертом этапе соискатели обязаны были прочитать публичные лекции по предмету своего исследования (магистр одну, а доктор три лекции сряду). И только после всего этого следовала публичная защита (защищение) диссертации в общем собрании отделения (факультета).

Защита также была регламентирована. После краткого выступления диссертанта шли состязания (устные ответы на вопросы собрания). Затем три профессора отделения по старшинству оппонировали (делали противоположения) соискателю, и они же докладывали Совету университета об успехе или неуспехе испытания. В том случае, если собрание отделения не одобряло диссертацию, повторные испытания назначались не ранее как через год. Все магистерские и докторские испытания должны были происходить на латинском языке, кандидатские испытания разрешалось проводить на русском[84].

Темы диссертаций предлагались советом или подбирались самими диссертантами и утверждались советом. В большинстве случаев они были не простым «рассуждением» или рефератом, а соответствовали уровню науки своего времени.

Следует иметь в виду и то, что право на защиту диссертации имели не только выпускники самого университета, но и представители других университетов, если они желали получить ученую степень именно в этом университете или в их родном не было соответствующих специалистов. И такие случаи были нередки: так, при Московском университете защищали магистерские и докторские диссертации представители Харьковского и Казанского университетов, более молодых[85]. Университеты имели право присуждать высшие ученые степени и тем, кто не слушал вообще университетских лекций. Но в таком случае соискатель должен был предварительно сдать экзамены по всем предметам за полный университетский курс по соответствующему факультету[86].

К началу XIX в. духовная школа и церковное руководство стояли перед необходимостью разработать и реализовать систему научно-богословских исследований. Система предполагала подготовку научных кадров и их аттестацию. Имелся опыт зарубежной богословской науки, с которой российские представители были в определенной степени знакомы, а также пример отечественных университетов, для которых система научной аттестации была оформлена в первом российском общеуниверситетском Уставе 1804 г. Этим опытом можно было воспользоваться, но при этом следовало учесть собственный опыт российской духовной школы. При разработке научно-образовательной богословской системы неизбежно вновь должен был встать вопрос о связи богословия с остальными областями науки и практической реализации этой связи, в том числе при подготовке научно-богословских кадров и их аттестации.

Система научно-богословской аттестации в России имела институционную основу, так как опиралась на конкретные органы, осуществлявшие оценку научных достижений, их аттестацию, присуждение ученых степеней и утверждение в них. Эти органы получали свое значение и действовали по определенным правилам, имевшим статус государственного закона Российской империи. Поэтому исследование системы научно-богословской аттестации необходимо начать с изучения ее законодательной базы и организации.

Законодательная база системы научно-богословской подготовки и аттестации

Православная высшая духовная школа как особая ступень была учреждена в России в начале XIX в. Духовно-учебная реформа 1808–1814 гг. выделила четыре духовные академии – Санкт-Петербургскую, Московскую, Киевскую и Казанскую – в особую ступень, со своим особым предназначением и особыми задачами. Новые академии создавались на базе старых, но это было не просто очередное преобразование, а создание принципиально нового для России типа духовного учебного заведения, «надстроенного» над основной духовной школой. Если главной задачей основной духовной школы, завершавшейся семинарией, была подготовка образованного духовенства, то перед высшей ступенью стояли особые задачи. Комитет об усовершенствовании духовных училищ, составлявший проект реформы, видел в реформированных академиях центры духовного просвещения и богословской науки, подобные Академии наук светских. Разумеется, учебная задача не отменялась: академии должны были готовить кадры для высших должностей, требующих углубленных познаний в богословии, и научно-педагогические кадры. Но «ученость» (eruditio) должна была стать главным делом академических профессоров, наряду с учительством[87]. Естественно, целенаправленное развитие науки и подготовка новых научно-педагогических сил требовали и учета символов, сложившихся к этому времени в мировом опыте научной деятельности и уже неразрывно связанных с отечественной, российской наукой. Первый Устав православных духовных академий, составленный в процессе реформы 1808–1814 гг., ввел в русскую богословскую науку знаки подтверждения научной квалификации – ученые степени кандидата, магистра и доктора – и определил регламент их получения. Это было началом систематической подготовки и аттестации богословских научных и научно-педагогических кадров в России.

Комитет об усовершенствовании духовных училищ, разрабатывавший проект реформы с ноября 1807 по июнь 1808 г., по окончании работ представил проект реформы – «Начертание правил о образовании духовных училищ и о содержании духовенства при церквах», – который был Высочайше утвержден и получил силу закона 26 июня 1808 г. В 1809 г. был составлен проект Устава духовных училищ всех ступеней, в том числе и духовных академий. По этому проекту жила единственная преобразованная в 1809 г. СПбДА, причем обучался в ней один курс. Проект планировали доработать и утвердить через шесть лет, когда этот курс завершит свое обучение, тогда же решено было и довершить план научно-педагогической аттестации выпускников академий и распределения их по духовно-учебным и церковно-приходским местам. Начальству и преподавателям академии было поручено отмечать и докладывать центральному органу созданной духовно-учебной системы – Комиссии духовных училищ при Святейшем Синоде (КДУ) – обо всех замеченных проблемах, которые надо было бы учесть в уставных документах. Но и члены КДУ непосредственно и внимательно наблюдали за обучением I курса столичной академии, принимая по необходимости оперативные решения и замечая, в чем составленный проект Устава оказался неудобоисполним или неполон. В 1814 г. проект Устава был доработан, на основании опыта, полученного при обучении I курса СПбДА. 27 августа были Высочайше утверждены «Дополнительные правила к Уставам о духовных училищах», а 30 августа – Устав духовных академий, получив силу закона[88]. С этого времени нормативно-правовую основу системы научно-богословской аттестации в России составляли соответствующие параграфы уставов духовных академий и дополнений, приложений и исправлений к этим уставам.

В «Начертании правил» 1808 г. лишь указаны основные идеи, согласно которым должна была строиться система подготовки и аттестации научно-богословских кадров. В проекте Устава православных духовных академий 1809 г. эти идеи развернуты, конкретизированы и детализированы. «Степенные» параграфы проекта Устава православных духовных академий 1809 г. и его окончательный вариант 1814 г. не сильно отличались друг от друга, ибо вплоть до 1814 г. система научной аттестации реально не действовала и собственного опыта у нее не появилось[89]. Основные принципы, выработанные на начальном этапе реформы, были закреплены в его окончательном – законодательном – варианте, но некоторые аспекты были скорректированы. На протяжении более полувека – вплоть до вступления в силу нового Устава православных духовных академий 1869 г. – Устав 1814 г., с учетом некоторых корректив, составлял нормативно-правовую базу всех сторон деятельности духовных академий, в том числе и системы научно-богословской аттестации.

В дальнейшем эта нормативно-правовая база менялась несколько раз. Принципиально изменила систему научно-богословской аттестации реформа православных духовных академий, проведенная в 1869–1870 гг. Уже с середины 1850х гг. высказывались мнения о недостаточном развитии богословской науки, причем прежде всего самими ее деятелями. Главной слабостью богословской учености было названо крайне малое число специальных научных исследований: «…специальности нашей богословской науки только намечены, но не разработаны вполне»[90]. В то же время множество конкретных богословских вопросов, уже поставленных и сформулированных, требовали решения, новые вопросы поставили перед богословием бурно развивавшиеся естественные науки, реальная церковная жизнь выявила проблемы, требующие научно-богословского исследования. Духовные академии стояли перед насущной необходимостью научного рывка, а это подразумевало средства стимулирования и оценки научных достижений. Устав православных духовных академий 1869 г. постулировал новые принципы подготовки и аттестации научно-педагогических кадров[91]. Изменения и в организации, и в порядке получения ученых степеней, и в требованиях, предъявляемых к их соискателям, были детализированы в «Положении об испытаниях на ученые степени и звание действительного студента в духовных академиях» 1874 г.[92]

Введение в жизнь этих изменений имело неоднозначные последствия для богословской науки – были положительные сдвиги, но возникали и новые проблемы. Критические замечания по отдельным вопросам системы научной подготовки и аттестации высказывались и высшей церковной властью, и самими практиками научно-богословского дела. Следующая реформа духовных академий, проведенная в 1884 г., значительно изменила процесс подготовки научно-педагогических кадров – и на студенческом этапе, и на этапе специальной подготовки, – в систему же научной аттестации внесла лишь некоторые коррективы[93].

Устав православных духовных академий 1884 г. в целом действовал на протяжении четверти века – до 1910 г., однако в 1905–1906 гг. была проведена его модификация. В это время по инициативе, поступившей от самих духовных академий, были разработаны, приняты Святейшим Синодом и утверждены императором Временные правила для духовных академий. Они изменили некоторые положения действовавшего Устава 1884 г., в том числе относящиеся к научной аттестации. Название правил – «временные» – подразумевало краткосрочность их действия. Действительно, одновременно с введением этих правил Советам духовных академий было дано указание: составить проекты нового Устава, учитывающие и действующий Устав 1884 г., и нововведенные правила. Составленные проекты обсуждались на Предсоборном Присутствии в 1906 г., была попытка составить общий проект – для обсуждения на ожидаемом церковном Соборе. Целостного проекта не получилось, но и предполагаемый Собор состоялся лишь через одиннадцать лет, в 1917 г. Временные правила действовали всего три года, до 1909 г., когда на недолгое время вновь обрели законодательную силу все положения Устава 1884 г.

Последняя реформа духовных академий была проведена в 1910–1911 гг. Она готовилась и проводилась в два этапа. В 1909 г. Комиссия при Святейшем Синоде составляла проект, который, после доработки самим Синодом, с начала 1910/11 учебного года. был частично введен в действие – во всех частях, кроме учебно-научной. В 1910 г. при Святейшем Синоде была создана новая Комиссия, которая и доработала Устав. В процессе работы эта Комиссия дважды представляла свои результаты Синоду, и Синод представлял внесенные в Устав изменения на утверж дение императору[94]. С начала 1911/12 учебного года в действие вошел исправленный вариант Устава. Эта реформа, со всеми ее дополнениями и уточнениями, собственно на аттестацию научно-педагогических кадров повлияла мало. Но система подготовки аттестуемых кадров, то есть учебные планы, а также элементы научной подготовки будущих ученых-богословов были изменены.

В марте 1917 г. действовавший Устав 1910 г. был скорректирован новыми Временными правилами для духовных академий. Эти правила лишь в некоторых положениях отличались от таковых 1905–1906 гг., а в вопросе научной аттестации дословно их повторяли. Начиная с мая 1917 г. велась разработка проекта нового Устава православных духовных академий. Этот проект обсуждался на заседаниях Священного Собора Русской Православной Церкви, получившем в дальнейшем именование Поместного Собора 1917–1918 гг. Однако этот Устав так и не обрел законодательной силы его предшественников. Радикальное изменение государственнй власти в России, отделение Православной Церкви от государства лишило духовную школу всякой возможности вести нормальный научно-образовательный процесс. В 1918 г. была разрушена система научной аттестации в России в целом, такая же участь постигла ее богословскую составляющую. Вскоре прекратила существование система богословского образования, и последние идеи по совершенствованию системы подготовки и аттестации научно-богословских кадров остались теоретическим наследством отечественного богословия.

Организационные принципы научно-богословской аттестации

Общим принципом института научно-богословской аттестации на протяжении всего времени его деятельности являлось то, что все ученые степени присуждались учеными органами духовных академий. Ситуация с утверждением присужденных степеней была сложнее: в разные периоды это право принадлежало разным учреждениям – от Святейшего Синода до самих ученых органов академий. При этом различным образом проводилось утверждение в старших степенях – докторских и магистерских – и в младших – кандидатских, а также в звании действительного студента. К тому же на протяжении XIX – начала XX в. происходили неоднократные изменения в самих органах научно-богословской аттестации и местного, и высшего уровня, а также в порядке их деятельности. Поэтому рассмотрение следует проводить по периодам.

1814–1869 гг.

Комитет об усовершенствовании духовных училищ 1808 г. определил «троякий предмет установления духовных академий»: «1) образование духовного юношества к высшим должностям»; 2) распространение и поощрение учености в духовенстве; 3) управление духовных училищ, Академии подчиненных»[95]. Каждой задаче, поставленной перед академией, соответствовал свой руководящий орган: научному центру – Конференция, учебному институту – Внутреннее академическое правление, центру духовно-учебного округа – Внешнее академическое правление[96].

На протяжении всего периода, на котором действовал Устав духовных академий 1814 г. (1814–1869), непосредственной аттестацией научно-богословских кадров занимались Конференции духовных академий. Они представляли собой особые ученые коллегии, отвечавшие за развитие богословской науки не только в самой академии, но и в академическом округе. На Конференцию были возложены три основные задачи: проведение испытаний (экзаменов) в академическом учебном институте, возведение в ученые степени и цензура духовной литературы, издаваемой в округе. Комитет об усовершенствовании духовных училищ, составлявший в 1807–1808 гг. проект духовно-учебной реформы, именно в Конференции видел научный центр академии, точнее сказать, саму академию как ученое заведение, подобное Академии наук светских. Учебный институт, управляемый Внутренним правлением академии, был при академии, готовил для нее новые научные кадры и использовал для этого обучения наличные силы академии. Академия в лице Конференции должна была проверять знания студентов института посредством испытаний (экзаменов), а в конце обучения констатировать уровень их учености, присуждая ту или иную ученую степень[97].

Структура каждой Конференции была скопирована со структур действующих академий наук и университетов: в нее входили члены действительные, почетные и члены-корреспонденты. Возглавлялась Конференция епархиальным архиереем. Роль архиерея в деятельности Конференции оценивалась и историками богословской науки, и историками духовных академий неоднозначно. С одной стороны, и «Начертание правил» 1808 г., и Устав 1809–1814 гг. настаивали на подчинении академий напрямую КДУ при Святейшем Синоде, таким образом подчеркивая их общецерковное значение и определенную независимость от местного епархиального преосвященного. Положения Устава предусматривали даже возможность несогласия Внутреннего правления академии с предложениями архиерея, если большее число или все члены Правления усмотрят уважительные причины, по которым это предложение не может быть исполнено. Если согласия архиерея и Правления не удается достигнуть, дело должно было представляться «на разрешение КДУ»[98]. Тем более определенная свобода обсуждения проблем и деятельности на благо науки должна была реализовываться в Конференции как ученом обществе. Иногда академическим корпорациям казалось, что обсуждение научных проблем удобнее было бы вести своим кругом, представляя на утверждение архиерея уже готовые решения. Вопросы снимались в тех случаях, когда для корпораций был вне сомнения не только епископский, но и научный авторитет преосвященного. Несомненным научным авторитетом обладали митрополит Московский Филарет (Дроздов), митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Никанор (Клементьевский), митрополиты Киевские Евгений (Болховитинов) и Филарет (Амфитеатров), архиепископ Казанский, а затем митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Григорий (Постников)[99].

Но так как Конференция была все же теснейшим образом связана с учебной частью академии, а научными деяниями наиболее активно занимались члены преподавательской корпорации, важную роль в делах и решениях Конференции играл ректор академии. Особенно это было заметно, когда ректором становился ученый-богослов с собственными идеями, научными и учебными проектами. Так, в СПбДА особыми эпохами были периоды ректорства архимандрита Филарета (Дроздова) (1812–1819), архимандрита Григория (Постникова) (1819–1825), епископа Евсевия (Орлинского) (1847–1850), архимандрита (с 1851 г. епископа) Макария (Булгакова) (1850–1857); в МДА – архимандрита Филарета (Гумилевского) (1835–1841) и архимандрита Евсевия (Орлинского) (1841–1847); в КДА – архимандрита (с 1837 епископа) Иннокентия (Борисова) (1830–1839), архимандрита Димитрия (Муретова) (1841–1850), архимандрита Антония (Амфитеатрова) (1851–1858).

Действительные члены делились на внутренних, то есть профессоров академии, и внешних – представителей образованного духовенства округа, «известных со стороны просвещения, трудолюбия и готовности исполнять поручения, на них возлагаемые». Непременно в состав Конференции включался ректор местной духовной семинарии, а часто и инспектор, настоятели городских монастырей и протоиереи некоторых городских церквей, если они имели академическое образование, профессор богословия городского университета. С конца 1820х гг. в состав Конференции СПбДА стали включаться викарные епископы, несколько позднее это же произошло и в Конференции МДА: во-первых, эти архиереи чаще всего сами были недавними ректорами академий; во-вторых, митрополиты часто поручали викариям ревизии академий, и присутствие на испытаниях, наблюдения преосвященных были важны для Конференций[100]. Члены-корреспонденты выбирались самой Конференцией из духовенства и светских лиц и должны были доставлять ей «полезные сведения обо всех открытиях, относящихся к духовной учености»[101]. Ректор и все ординарные профессоры академии входили в со став Конференции по должности, для экстраординарных профессоров такое право испрашивалось и предоставлялось особо, при возведении их в это звание. Конференции духовных академий по замыслу Устава 1814 г. были ближе по структуре к Академии наук, нежели, например, к Конференции Московского университета до 1804 г. Главным отличием было включение в Конференции духовных академий внешних членов, которые в большинстве своем были выпускниками этих же академий и в реальности довольно активно привлекались к делам Конференций[102].

Однако жизнь внесла коррективы в начальные замыслы. С одной стороны, академии очень скоро почувствовали специфику высшей школы: научные проблемы так тесно соединялись в ней с учебными, что решать первые без вторых было просто невозможно. Решение же учебных проблем подразумевало обсуждение широким преподавательским кругом. С другой тороны, в первые годы после преобразования в академиях не всегда в наличии было шесть ординарных профессоров, а даже если и было, «преподавательского представительства» в Конференциях было явно мало. Так как младшие члены корпораций – бакалавры – были самостоятельными преподавателями, в виде исключения и каждый раз с особого разрешения КДУ (до 1839 г.) или Святейшего Синода (после 1839 г.) некоторых из них также стали включать в состав Конференции. Так, например, Конференция СПбДА почувствовала необходимость такого расширения состава своей Конференции уже при выпуске I курса, в 1814 г. В том же году в ее состав были включены магистры этого первого выпуска, оставленные бакалаврами в академии: иеромонахи Григорий (Постников), Моисей (Богданов-Платонов) и Кирилл (Богословский-Платонов), Г. П. Павский, И. Я. Ветринский, B. И. Себржинский. В год выпуска II курса (1817) в состав Конференции вошел магистр этого курса бакалавр иеромонах Нафанаил (Павловский); в 1820е гг. членами Конференции СПбДА стали бакалавры игумен Игнатий (Семенов), иеромонахи Иоанн (Доброзраков), Гавриил (Городков), Иннокентий (Борисов), Исидор (Никольский) и др.[103] В Конференцию МДА при ее открытии в год выпуска I курса (1818) были включены наряду с ректором, инспектором и профессорами В. И. Кутневичем и А. И. Тяжеловым три бакалавра: архимандрит Никанор (Клементьевский), Г. А. Левицкий и П. И. Розанов[104]. Та же ситуация возникла и в третьей преобразованной академии – КДА: при выпуске ее I курса в декабре 1823 г. состоялось первое полное собрание Конференции, на котором в ее состав были введены в качестве действительных членов не только ректор архимандрит Моисей (Антипов-Платонов)[105] и инспектор иеромонах Смарагд (Крыжановский), но и бакалавр церковной истории иеромонах Евгений (Соловьев), бакалавр философии протоиерей Иоанн Скворцов и бакалавр греческого языка А. И. Пушнов[106]. Но даже введение должности экстраординарного профессора не сняло необходимости включения в состав Конференций некоторых бакалавров: так, например, в 1848 г. в состав Конференции СПбДА был введен бакалавр канонического права иеромонах Иоанн (Соколов)[107].

Регулярными делами Конференции, в которых должны были участвовать все действительные члены, были мероприятия, связанные с аттестацией успехов выпускников академий. Представители Конференции участвовали в предварительных испытаниях (по два-три), итоговые же – «решительные» – экзамены проводились в общем собрании Кон ференции. Представители Конференции, делегированные на предварительные испытания, должны быть сведущи в тех науках, в которых испытываются студенты. Во время испытания они должны иметь списки студентов со всеми оценками по данному предмету, «поверять» эти отметки, делая собственные замечания о каждом студенте на основании его ответов как на вопросы профессора, так и на вопросы самих представителей Конференции. На этом этапе испытаний составлялся первый вариант разрядных списков, который вносился в Конференцию[108]. Для решительных испытаний Устав отводил три общих собрания Конференции, причем расширенных, с приглашением «знатнейших как из духовного, так и из светского звания особ». Программа распределения предметов по этим заседаниям должна была составляться ректором академии и утверждаться председателем Конференции – епархиальным архиереем[109]. На основании этих испытаний, а также нравственных успехов студентов на протяжении всех четырех лет обучения в академии составлялись разрядные списки, дававшие основание для получения ученой степени магистра богословия (1й разряд) или кандидата богословия (2й разряд). Не попавшие в разряды получали звание действительного студента[110].

Если звание действительного студента мог получить только выпускник академии (или выпускник семинарии 1го разряда), то ученые степени кандидата и магистра могли получить и сторонние лица, то есть не прошедшие академического курса. При этом Устав 1814 г. давал такое право не только выпускникам семинарий, но и лицам, «другими путями приобретшим сведения в предметах академического института». Устав не очень определенно говорит, должны ли это быть непременно лица «из монашества или белого духовенства», либо подобное дерзновение дозволяется также и светским лицам[111]. Но в любом случае: ищущие степеней могут требовать себе «искуса» не только во время выпускных экзаменов, а во всякое время года, и Конференция должна подвергнуть их таковому. Критерии, предъявляемые к внешним искателям степеней, те же, что и к студентам академий, претендующим на таковые степени – и на предварительных, и на решительных испытаниях. Единственное послабление, которое давалось в этом случае: внешние освобождались от испытаний по предметам «свободного выбора», а экзаменовались только в общеобязательных науках[112].

Устав 1814 г. очень неопределенно говорил о диссертационных сочинениях выпускников. С одной стороны, в Уставе есть упоминание о «диссертациях», которые составляются выпускниками академии во время предварительных испытаний в виде ответов на две-три здесь же предлагаемые задачи, «из наук всем общих, на латинском и российском языках», а затем передаются в Конференцию[113]. Упоминались и «диссертации своего сочинения», которые студенты «говорят с кафедры» во время решительных испытаний[114]. С другой стороны, говорилось о важности основательных «письменных ответов» на задачи, предложенные неакадемическим лицам, ищущим магистерской степени – эти письменные работы могут компенсировать недостатки устных ответов «в подробностях наук», понятные для лиц, не слушавших академических лекций[115]. Но акцент в Уставе ставился именно на искусе, испытании, проводимом Конференцией.

Диссертации даже не упоминаются в параграфах, говорящих собственно о присуждении ученых степеней кандидата и магистра: «производство» в обе степени должно было проводиться путем голосования членов Конференции, общим согласием или большинством голосов[116].

Интересно, что члены Конференции, не имевшие степеней духовных академий, то есть выпускники иностранных или российских светских школ, не имели права решающего голоса при избрании кандидатов или магистров – только совещательный, причем «по предметам испытания, им известным»[117].

Еще одним органом духовной академии, который участвовал в производстве в ученые степени, было Внутреннее правление академии, состоящее из ректора, инспектора и эконома академии[118]. Это участие было исполнительным: 1) Правление вело списки об учебных успехах и нравственном поведении студентов и перед испытаниями передавало их членам Конференции; 2) выдавало студентам «аттестаты по разрядным спискам, составляемым в Конференции», причем за подписями членов Правления. При этом обо всех выданных аттестатах Внутреннее правление доносило напрямую КДУ, без посредства академической Конференции[119].

Возведение в звание действительного студента и степень кандидата богословия было внутренним делом каждой академии. Их присуждение было окончательным, после чего Внутреннему академическому правлению предлагалось выдать аттестат на это звание[120].

Степень магистра, присуждаемая Конференцией, должна была утверждаться высшими – общецерковными – органами. До 1839 г. право утверждения магистерских степеней принадлежало центральному духовно-учебному органу пр Святейшем Синоде – КДУ. 1 марта 1839 г. КДУ была упразднена, а «высшее заведование духовно-учебной частью» было сосредоточено в Святейшем Синоде как едином главном духовном правительстве Российской империи[121]. Обоснованием этого изменения была «необходимость тесной связи между управлением Православной Церкви и воспитанием юношества, приготовляемого на священное служение оной». Надзор за исполнением законов, определяющих все стороны деятельности духовно-учебной системы, был вверен обер-прокурору Святейшего Синода. С этого момента возрастает значимость и власть обер-прокурора в духовно-учебных делах, а следовательно, отчасти и в системе подготовки и аттестации научно-богословских кадров. «Исполнительная ответственность» и делопроизводство духовно-учебной системы возлагались на новый центральный духовно-учебный орган при Синоде – Духовно-учебное управление (далее: ДУУ). Но это была канцелярия, состоящая из чиновников, важные же дела, к которым относилось и утверждение в ученых степенях, Синод взял на себя. Поэтому с этого момента утверждал в степени магистра богословия непосредственно Святейший Синод[122]. По утверждении высшим органом магистерских степеней Внешнему правлению академии предлагалось связываться с Духовными консисториями тех епархий, куда были распределены магистры, и передавать через них аттестаты на звание магистра[123].

Показателен текст магистерского диплома. Он гласил: «Sub auspicatissimo regimine Augustissimi ac Potentissimi Imperatoris… Totius Russiae Autocratioris, …Ecclesiasticae Academiae Conventus pro potestate sibi concessa Dominum …ob luculenta progressuum in solidioribus et humanioribus, praesertim vero sacris, scientiis specimina, tam privato, quam publico examine non semel edita, Magistrum sanctiorum humaniorumque ei ac privillegia concessa, decrevisse ac contulisse publice testatur». То есть: «В благополучнейшее царствование Августейшего и Могущественнейшего Императора… Самодержца Всероссийского, Конференция …[такой-то] духовной академии, по власти, ей предоставленной, сим торжественным дипломом признает …[такого-то], за отличные успехи его в науках философских, словесных и преимущественно богословских, неоднократно как на частных, так и на публичных экзаменах дознанные, магистром богословских и словесных (гуманитарных) наук, торжественно свидетельствуя сим о даровании и присвоении ему сего достоинства и прав, с ним сопряженных». В дипломе обязательно ставилась точная дата утверждения в степени магистра – то есть соответствующего указа до 1839 г. КДУ, а после 1839 г. – Святейшего Синода. Следует обратить внимание на то, что центральный орган – КДУ, Синод – в дипломе не упоминался, а органом, констатирующим уровень успехов в науках, является Конференция.

Степень доктора богословия, согласно Уставу 1814 г., также присуждалась Конференцией. Для докторской степени как раз главным являлась диссертация – сочинение на латинском или российском языке, которое вносилось в Конференцию самим автором или представляющим его доктором богословия[124]. Устав 1814 г. оговаривал право Конференции назначать особые темы для докторских сочинений по вопросам, требующим богословского изучения[125]. Докторская степень присуждалась, как и две младшие степени, общим согласием или большинством голосов членов Конференции. Однако в этом случае Устав давал право решающего голоса тем членам Конференции, которые сами обладали докторскими степенями: все остальные члены могли и должны были участвовать в рассмотрении сочинения, но с совещательными голосами. Если Конференция не имела в своем составе достаточного числа членов – докторов богословия, она должна была посылать текст сочинения, представленного на докторскую степень, докторам богословия в другие города и требовать их мнения[126]. Устав предлагал некоторые критерии, которые Конференция должна была предъявлять к оцениваемому сочинению, но самые общие[127]: вся ответственность ложилась на саму Конференцию.

Утверждал в степени доктора, как и в степени магистра, высший орган: до 1839 г. – КДУ, с 1839 г. – Святейший Синод. После того как присуждение докторской степени утверждалось, сочинитель удостаивался звания доктора богословия в общем собрании Конференции с вручением диплома за подписями епархиального архиерея и трех из присутствующих в собрании членов Конференции[128]. Докторам богословия давался диплом, подобный диплому магистра, только с изменением звания ученой степени.

С учеными богословскими степенями были связаны определенные знаки отличий. Разумеется, в основе всех знаков отличий, связанных с учеными богословским степенями всех уровней и во все времена, лежал крест. Это было положено в «Начертании правил» 1808 г., подтверждено в проекте Устава 1809 г., закреплено в окончательном варианте Устава 1814 г. Магистру, имевшему духовный сан, с его утверждением в степени, должен был доставляться крест «для ношения в петлице на золотой цепочке». Доктору богословия из духовного звания давался малый крест на золотой цепочке «для ношения на персях». Согласно Уставу, кресты выдавались от КДУ (после 1839 г. – от Синода) через Конференции, присудившие степени. После кончины магистра или доктора крест не оставался наследникам, а возвращался в КДУ (после 1839 г. – в Синод)[129].

В 1808 г. были разработаны и конкретные формы магистерского креста-медальона и наперсного финифтяного докторского креста, сделаны же эти знаки отличий – 30 магистерских и 5 докторских – были к моменту первого их присуждения, то есть к лету 1814 г.

1869–1884 гг.

Реформа 1869 г. радикально изменила все стороны жизни духовных академий – учебную, научную, организационно-административную, хозяйственную[130]. Были упразднены духовно-учебные округа, хотя, разумеется, с академий не снималась задача распространения и поощрения учености в духовенстве. Ставился акцент на научной задаче академий, причем как в исследовательском аспекте – стимулирование специальных научных исследований членов корпораций и выпускников в области богословия, так и в учебном – подготовка студентов к научной деятельности. Понятие научного развития богословия неразрывно связывалось с подготовкой преподавателей-специалистов, занимающихся исследованиями в области преподаваемой дисциплины и способных вводить свои научные достижения в учебный процесс. Одним из средств решения этих задач была специализация, вводимая на всех уровнях учебного процесса: специализация студентов первых трех курсов по трем отделениям, студентов выпускного курса – по более конкретным группам наук[131], преподавателей – по кафедрам.

Изменилась и организационная структура академии. Все преподаватели и студенты теперь были распределены по отделениям[132]. Даже преподаватели общеобязательных предметов были отнесены к тому или иному отделению: «по сродству предметов»: преподаватели Священного Писания, основного богословия и философских предметов – к богословскому отделению, преподаватели древних и новых языков – к церковно-практическому отделению[133]. Внешнее правление, отвечающее за управление средними и низшими школами академических округов, упразднялось вместе с самими округами. Внутреннее правление сохранялось под именем Правления, но теперь оно занималось не учебным процессом, а лишь хозяйственными, финансовыми и некоторыми организационными вопросами[134]. Учебные задачи Внутреннего правления и часть задач Конференции переходило в ведение нового внутреннего органа духовной академии – Совета. Следует отметить, что при разработке реформы 1869 г. духовными академиями высказывались предложения об изменении состава и круга дел научного органа академии – Конференции. Основных предложений было два: по примеру Советов российских университетов ограничить состав Конференции внутренними членами – профессорами академии, и – по примеру тех же университетов – соединить в одном органе решение учебных и научных вопросов, как и подобает высшему учебному заведению[135]. Так что прове денное преобразование органов управления академий в целом отвечало запросам практиков-преподавателей.

Совет возглавлялся ректором и ведал всеми научными, учебными и воспитательными делами академии, однако наиболее значимые из них представлялись на утверждение епархиального преосвященного или Святейшего Синода. Этот орган в трактовке Устава 1869 г. был довольно сложным учреждением. Было выделено пять видов заседаний Совета – обыкновенные, общие, открытые, чрезвычайные и торжественные, и для каждого вида заседаний полагался свой особый состав. Для обыкновенных заседаний, решавших текущие вопросы учебно-воспитательного процесса и организации жизни академии, в Совет собирались кроме ректора инспектор, помощники ректора по отделениям и выборные представители отделений (по два от каждого) из ординарных и экстраординарных профессоров. Для решения особо важных дел устраивались общие собрания Совета, в составе всех профессоров академии, ординарных и экстраординарных, с правом решающего голоса, а при надобности и всех остальных преподавателей с правом совещательного голоса. Часть вопросов, связанных с научной аттестацией, принадлежали как раз к этому разряду дел. Однако публичная защита магистерских и докторских диссертаций, введенная Уставом 1869 г., выходила за пределы этих дел и совершалась на открытых заседаниях Совета (диспутах), куда, кроме всех преподавателей академии, приглашались и все желающие, то есть студенты академии и внешние лица. Чрезвычайные заседания Совета собирались каждый раз по особым поводам, не предусмотренным стабильным ходом учебных, воспитательных, научных, организационных дел, а также, если возникала необходимость, в вакационное время. Некоторые проблемы научной аттестации, неожиданно возникавшие коллизии также решались на таких заседаниях, хотя это зависело от академии и ректора. Раз в год, обычно в актовый день академии, устраивались торжественные собрания Совета в присутствии студентов и особо приглашенных лиц, на которых читался отчет о состоянии академии за год, в том числе отчет обо всех ученых диссертациях, рассмотренных Советом, диссертационных диспутах и присужденных ученых степенях[136]. Через Совет вся корпорация могла участвовать в организации научного и учебного процесса.

Немалую роль в научной аттестации при действии Устава 1869 г. играли отделения академий. Именно на заседаниях отделений, в которых участвовали все преподаватели данного отделения, происходило первое рассмотрение и первая оценка диссертаций, представляемых на соискание кандидатских, магистерских и докторских ученых степеней, обсуждение тем, которые давались студентам для кандидатских сочинений, производство магистерских, выпускных и переводных экзаменов и обсуждение мероприятий по подготовке к этим экзаменам[137]. Это доверие к отделениям подчеркивало, что научная аттестация на «рабочем» этапе теперь становится более специальной. И ученые сочинения, представляемые в качестве диссертаций, и экзаменационные ответы на ученые степени, по мнению авторов Устава 1869 г., могли по достоинству оценить только профессионалы в этой области богословия.

При подготовке реформы 1869 г. неоднократно обсуждался и вопрос о наиболее адекватной форме центрального духовно-учебного управления. Этот вопрос затрагивали и особые Комитеты при Святейшем Синоде, учреждаемые для разработки проекта Устава духовных семинарий и училищ 1860–1862 и 1866–1867 гг., и частные лица[138]. Все проекты и мнения сходились в одном: орган духовно-учебного управления должен обладать достаточной компетенцией для решения учебных и ученых дел. Функции этого органа по отношению к богословской науке предполагалось даже отразить в названии: Ученый совет или Ученый комитет, подобно Ученому комитету при Министерстве народного просвещения. Однако мнения расходились в определении границ власти проектируемого органа и круга его занятий. В 1862 г. бывший профессор МДА Н. П. Гиляров-Платонов, критикуя очередной проект духовно-учебного управления (составленный Комитетом 1860–1862 гг.), отметил, что в проектах происходит «смешение желаний и понятий». Он выделил самое главное предназначение Ученого совета: следить за развитием науки и разрешать возникающие в связи с этим вопросы. Это обычные задачи Ученых советов при различных министерствах и ведомствах. Однако можно ли в этом отношении богословскую науку приравнять к другим наукам? Можно ли Совет, даже состоящий из «лиц, особенно знаменитых духовною ученостию», считать более компетентным решать вопросы церковной науки, нежели «высший собор иерархов»[139]? Проблема не была решена и неоднократно обсуждалась в дальнейшем, и наиболее болезненно в отношении системы научно-богословской аттестации.

В 1867 г. произошло новое изменение в центральных органах духовно-учебного управления. Вместо упраздненного ДУУ при Святейшем Синоде был учрежден Духовно-учебный комитет (вскоре он стал называться просто Учебным комитетом)[140]. В вдении Учебного комитета, согласно его Уставу, находились семинарии и духовные училища, отношения же с академиями четко определены не были[141]. Вопросы духовной науки в ведение Учебного комитета не передавались, и это выводило академии из-под его контроля. Но это означало и то, что новое учреждение не могло стать Ученым комитетом или советом, который предлагался в проектах 1860х гг.: компетентным в решении научных вопросов и отстаивающим интересы богословской науки на высшем церковном уровне. Разработка нового Устава духовных академий еще предстояла, и это не позволяло заранее регламентировать их отношения с новым органом управления. Но опыт свидетельствовал о том, что прямое подчинение Синоду требует канцелярского надзора за этим делом, а этот надзор рано или поздно выходит за рамки канцелярского. В круге дел Учебного комитета был некоторый «резерв» – дела, «касающиеся духовного просвещения, передаваемые в Комитет по особым назначениям Святейшего Синода или обер-прокурора»[142]. Действительно, уже в июле 1869 г., при введении нового Устава в СПбДА и КДА, появилось множество вопросов и проблем, в том числе связанных с учеными степенями, студенческими и преподавательскими. Эти вопросы необходимо было обсуждать, искать решения, и Синод поручил Учебному комитету «обсуждение дел и вопросов, касающихся учебно-воспитательной и административной части духовных академий»[143]. В этот набор вошла и часть научных вопросов, по крайней мере связанных со студентами и выпускниками академий. Вопросы, адресуемые Советами академий в Синод, в том числе и связанные с наукой, неукоснительно переправлялись для обсуждения в Учебный комитет, и в большинстве случаев Синодом принималось мотивированное заключение Комитета. Значение обер-прокурора в духовно-учебных делах при учреждении Учебного комитета сохранилось и даже усилилось. Обер-прокурор являлся связующим звеном между Синодом и Учебным комитетом. Кроме того, светские члены Комитета назначались по предложению обер-прокурора.

Все эти изменения отражались в дальнейшем на решении вопросов, связанных с подготовкой и аттестацией научно-педагогических богословских кадров. Однако утверждение в высших ученых богословских степенях неизменно принадлежало Святейшему Синоду: в докторских с 1839 г., а в магистерских с 1884 г. (и до этого в 1839–1869 гг.).

Устав 1869 г. знчительно изменил всю систему научно-богословской аттестации. При этом в самом Уставе были закреплены главные принципы системы испытаний и присуждения ученых степеней, подробные же правила должны были определяться особым положением. Это положение разрабатывалось в течение четырех лет полного введения Устава (1869/1870–1874), причем самое активное участие в его разработке принимали сами академии, а централизующую и отчасти корректирующую роль исполнял Учебный комитет при Святейшем Синоде.

Все ученые степени и звание действительного студента присуждал Совет академии, как и Конференция при Уставе 1814 г.[144] Присуждение происходило в общих собраниях Совета, то есть при участии и с учетом мнения всех профессоров академии[145]. Но кандидатские степени и звание действительного студента присуждались теперь студентам по окончании 3го курса – для части студентов он становился выпускным – на основании успехов за три года обучения, выпускных испытаний и выпускного – курсового – сочинения. Показавшие на испытании «отличные успехи» и представившие «рассуждение, признанное удовлетворительным для степени кандидата», переводились на 4й курс. Не удовлетворившие этим условиям выпускались после 3го курса со званием действительного студента. Теперь только присуждение звания действительного студента было одновременно и утверждением, ученые же степени кандидата богословия утверждались епархиальным архиереем[146]. Несмотря на кажущееся умаление прав ученого органа академии, в этом положении сохранялись принципы Устава 1814 г.: епархиальный архиерей, как глава Конференции, и тогда утверждал присуждение кандидатских степеней своим участием в этом процессе.

4й курс по новым принципам Устава 1869 г. выходил за пределы базового богословского образования и имел особое предназначение – готовить выпускников академий к научной и преподавательской деятельности. Студенты должны были слушать особые специально-практические лекции по избранным предметам своего отделения, по которым они готовились сдавать экзамен на степень магистра и быть преподавателями в семинариях. Магистерская степень могла быть получена по окончании 4го курса, но при условии успешной сдачи магистерских экзаменов, представления и публичной защиты магистерской диссертации. Сдавшие успешно экзамен, но не представившие диссертации, получали степень кандидата богословия и право преподавать в семинариях. В дальнейшем они могли получить степень магистра, если представят удовлетворительную магистерскую диссертацию и защитят ее установленным порядком. Не сдавшие успешно магистерского экзамена при желании получить магистерскую степень должны были, помимо удовлетворения всех условий относительно диссертации, вновь сдавать магистерские экзамены.

К получению младших ученых степеней допускались и вольнослушатели академии[147], и посторонние лица, имеющие аттестат о «вполне удовлетворительном знании курса наук семинарии или классической гимназии». Но должна была соблюдаться последовательность – магистерская степень после получения кандидатской, причем не раньше чем через год, и все правила, установленные для студентов. Желающие получить степень кандидата должны были пройти испытания по всем предметам, изучаемым в академиях, как общеобязательным, так и одного из отделений, и представить рассуждение, удовлетворительное для кандидатской степени. Кандидаты, ищущие степень магистра, должны были сдать магистерский экзамен и защитить магистерскую диссертацию. Степень магистра, как и кандидата, утверждалась епархиальным архиереем[148].

Получение докторской степени по положениям Устава 1869 г. также значительно отличалось от такового по Уставу 1814 г.: представляться на ее соискание могла только специальная диссертация или равное по научному достоинству сочинение, эта диссертация должна была публично защищаться на диспуте, с официальными оппонентами и дискуссией. Получить ее могли, как и раньше, только магистры богословия. Однако отменялось не очень четко обозначенное в Уставе 1814 г., но в реальности строго действовавшее ограничение круга докторов богословия лицами в священном сане – теперь докторами богословия могли становиться и миряне. И, как и в Уставе 1814 г., оговаривалась возможность возводить в ученую степень доктора богословия знаменитых ученых, приобретших известность своими научными трудами, без всяких испытаний. Утверждал докторские степени Святейший Синод по представлению Совета через епархиального архиерея[149].

1884–1918 гг.

Следующая реформа духовных академий 1884 г. сильно изменила организацию учебного процесса в академиях, в меньшей степени – структуру управляющих органов[150]. Были ликвидированы отделения, преподавательская и студенческая корпорации каждой академии вновь становились едиными. Совет сохранялся в качестве главного учебно-научного органа академии, но были несколько изменены его состав и круг дел. В качестве постоянного состава Совета был утвержден состав его общих собраний, регламентируемый Уставом 1869 г.: все ординарные и экстраординарные профессоры. Воспитательные и некоторые учебные вопросы передавались в сферу деятельности академического Правления, однако функции Совета в системе научно-богословской аттестации практически не изменились: по-прежнему Совет присуждал звание действительного студента и все ученые богословские степени[151].

Однако в организацию научной аттестации были внесены определенные изменения. Особое устроение и предназначенность 4го курса аннулировалась, полный курс основного богословского образования распределялся на все четыре года. Выпускное сочинение для получения ученой степени писалось всеми студентами на 4м курсе, этот курс заканчивался обычными испытаниями. Вновь вводились разрядные списки, составляемые с учетом успехов студентов за все четыре года обучения, то есть оценок за сочинения, устные ответы и поведение. Возобновлялись правила Устава 1814 г. Студенты, показавшие за весь период обучения отличные успехи (1й разряд) и представившие сочинение, удовлетворяющее степени магистра, получали право на таковую. Студенты, имевшие очень хорошие и хорошие успехи и удовлетворительное сочинение, удостаивались степени кандидата. Те студенты, которые имели посредственные успехи и не представили сочинения на степень кандидата или представившие сочинение, неудовлетворительное для степени, получали звание действительного студента. Единственное отличие от Устава 1814 г. состояло в том, что сохранялось введенное Уставом 1869 г. требование к магистерским диссертациям: обязательная публикация и защита, правда, теперь не в публичном собрании, а лишь в присутствии совета академии и особо приглашенных советом лиц (коллоквиум)[152].

В процесс присуждения докторской степени также были внесены изменения, отчасти возвращавшие к условиям Устава 1814 г. Докторская диссертация теперь не защищалась, а лишь рассматривалась и оценивалась академическим Советом. Сохранялось и право Советов возводить в степень доктора лиц, известных отличными по своим достоинствам учеными трудами – также без каких-либо испытаний[153].

Повысился уровень инстанций, утверждавших в ученых степенях. В звании действительного студента, как и в степени кандидата богословия, утверждал теперь епархиальный архиерей. В степени магистра богословия и доктора богословских наук (богословия, церковной истории, церковного права) – Святейший Синод[154].

В 1880е гг. были внесены изменения и в знаки отличий, связанные с учеными богословскими степенями. Устав 1884 г. установил знак отличия для кандидатов богословия, состоявших в духовном сане: серебряный крест для ношения в петлице[155]. В октябре 1885 г. в Совете СПбДА обсуждался вопрос о желательности учреждения отличительных знаков для магистров и докторов духовных академий. Устав императорских российских университетов 1884 г. ввел нагрудные знаки для университетских магистров и докторов, а еще до университетов такое отличие получили магистры и доктора высших специальных светских учебных заведений. Таким образом, только магистры богословия и доктора богословских наук, не имеющие духовного сана, не имели особых ученых знаков. Совет СПбДА просил митрополита Санкт-Петербургского Исидора (Никольского) ходатайствовать пред высшим начальством об учреждении таких знаков, что послужило бы и повышению значения «духовной учености» в глазах общества. Кроме того, это определило бы, сколько выпускников академий и деятелей богословской науки служит на разных церковных, государственных, общественных поприщах[156]. Высочайше утвержденным 11 октября 1886 г. определением Святейшего Синода были установлены особые нагрудные знаки отличия для магист ров и докторов православных духовных академий, не состоящих в духовном сане[157]. К указу прилагалось описание этих знаков: в основе лежал также крест, окружал его лавровый венок, а венчала корона, символизировавшая Российскую империю. Этим же указом право носить такие знаки распространялось на докторов и магистров богословия, удостоенных ученых степеней до введения знаков отличия, а право ношения серебряного креста распространялось на кандидатов богословия, получивших степень до 1884 г.

Через пять лет указом, утвержденным императором 23 ноября 1901 г., были введены знаки отличий для кандидатов православных духовных академий, не состоящих в священном сане[158].

В таком виде система научно-богословской аттестации сохранялась на протяжении двадцати лет, до конца 1905 г. Временные правила, введенные в жизнь духовных академий в конце 1905 – начале 1906 г. и получившие также статус временного закона, внесли изменение в порядок утверждения в ученых степенях[159]. Согласно этим правилам, в со став Совета включались не только профессоры, но и доценты, а в случае признанной Советом надобности в собрании Совета могли принимать участие и прочие преподаватели академии. Советы духовных академий получали право не только присуждать, но и окончательно утверждать в ученых академических степенях, сообщая Святейшему Синоду об этих утверждениях чрез местного преосвященного постфактум, но с представлением требующихся экземпляров самого сочинения[160].

Временные правила имели силу до февраля 1909 г., когда указом Святейшего Синода они были отменены и все положения Устава 1884 г., в том числе имеющие отношение к научной аттестации, были восстановлены во всей полноте, «впредь до выработки и введения в действие предполагаемого нового Устава»[161]. Новый Устав православных духовных академий действительно был разработан и введен в действие довольно быстро. Его введение происходило в два этапа: в 1910 г. был введен проект нового Устава, затем, после некоторой доработки, в 1911 г. был введен его окончательный вариант[162]. Систему научно-богословской аттестации он практически не менял: по-прежнему все ученые степени присуждались Советами духовных академий. Кандидатские степени и звание действительного студента давались выпускникам академий. Защитам на коллоквиумах подвергались только магистерские диссертации, а докторские давались по отзывам рецензентов. Диссертации на соискание двух старших степеней – магистра и доктора – должны были представляться на защиту в виде печатных монографий. Сохранялось право присуждать докторские степени известным ученым без представления конкретного сочинения и без каких-либо испытаний. Единственным уточнением, которое ввел новый Устав, была регламентация в конкретных баллах доселе неопределенных выражений «отличные успехи», «удовлетворительные для кандидатской степени успехи» и пр.[163]

С такой структурой и организационными принципами система научно-богословской аттестации действовала вплоть до весны 1917 г. Временные правила, введенные в действие определением Святейшего Синода от 24–27 марта 1917 г., вновь расширяли состав Советов академий, но теперь туда включались не только доценты, но и исполняющие должность доцента. Этими же правилами Советам даровалось право окончательного утверждения во всех ученых степенях[164]. Временные правила действовали до конца 1917 г., до восстановления патриаршества, проведенного по решению Поместного Собора в ноябре – декабре 1917 г.

С мая 1917 г. на заседаниях Комиссии профессоров, а затем на заседаниях Отдела о духовных академиях Поместного Собора шла разработка проекта нового – Нормального – устава духовных академий. Как и все предыдущие Уставы, он должен был регламентировать и порядок научной аттестации в духовных академиях[165]. Изменение в высшей церковной власти – восстановление Патриаршества в Русской Православной Церкви – отразилось и на проекте нового Устава духовных академий. Согласно этому проекту, академии состояли в непосредственном ведении Высшего Церковного Управления – Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета. Патриарх становился «верховным Покровителем и Почетным Членом всех духовных академий», мог давать Советам духовных академий ученые поручения. Патриарх, Священный Синод и Высший Церковный Совет должны были определять круг деятельности академий, согласно их Уставу, и «иметь наблюдение за порядком и направлением их деятельности». Право присуждать и утверждать ученые степени кандидата богословия, магистра и доктора богословских наук сохранялось за Советами академий, «с доведением о присужденных степенях до сведения Священного Синода»[166].

Таким образом, система научно-богословской аттестации на протяжении столетия своей деятельности (1814–1918) представляла собой институт с органами присуждения и утверждения в ученых степенях, действующими по определенным правилам.

Деятельность системы научно-богословской аттестации определялась положениями Уставов духовных академий, разработанными специальными комиссиями при Святейшем Синоде, и утверждалась самим Синодом. Однако право окончательного утверждения Уставов духовных школ принадлежало императору Российской империи, то есть высшей государственной власти. Следовательно, положения научно-богословской аттестации имели статус государственного закона.

Несмотря на изменения, происходящие на протяжении XIX – начала XX в., научно-богословская аттестация сохраняла определенную стабильность: два этапа оценки научной работы, присуждение ученых степеней и утверждение этого акта. Присуждение степеней проводилось органами конкретной академии, утверждение в степенях проводилось церковной властью, высшей или епархиальной, либо специальными органами при этой власти (КДУ в 1814–1839 гг.).

Институт научно-богословской аттестации по своим организационным принципам был очень похож на институт научной аттестации российских университетов, особенно на уровне присуждения ученых степеней. В частности, общей чертой было то, что диссертационными советами были органы, исполнявшие и административно-управленческие функции. Однако было и отличие, связанное с факультетской структурой университетов. В университетах диссертации обсуждались и защищались в факультетских ученых собраниях, а Совет университета имел преимущественно административно-утверждающие полномочия. Главный орган академии – в период 1814–1869 гг. Конференция, а после 1869 г. Совет академии – на протяжении всего времени деятельности системы научно-богословской аттестации исполнял роль диссертационного совета. Даже в 1869–1884 гг., когда академии отчасти восприняли университетскую структуру, а учрежденные в них отделения получили статус квазифакультетов, официальные защиты диссертаций проводились академическими Советами. Эта научно-организационная черта, обусловленная отчасти и малочисленностью духовно-академических корпораций, имела основание и в единстве богословия как научной области. Это же единство подтвердила недолговечность «отделенского» устроения.

Большее различие духовно-академической и университетской систем научной аттестации было на уровне утверждения ученых степеней. Святейший Синод, или органы при нем (КДУ в 1814–1839 гг.), был значительно теснее связан с процессом аттестации, чем Министерство народного просвещения, в ведомстве которого находились университеты.

Во-первых, Синод был утверждающей инстанцией для старших ученых степеней большую часть изучаемого периода (1839–1905, 1908–1917), а на протяжении первых 25 лет (1814–1839) старшие степени утверждались органом при Синоде. Во-вторых, процесс утверждения степеней был не формальной процедурой, а экспертной оценкой, ибо от Синода (или от КДУ в 1814–1839 гг.) назначался дополнительный рецензент (за исключением 1863–1869 гг.).

Такие положение и организация обеспечивали системе научно-богословской аттестации, с одной стороны, полноправное положение в государстве, с другой стороны, возможность учитывать особые задачи богословской науки и духовно-учебного процесса. Однако с этим положением и организацией был связан и ряд проблем, на которые будет указано в последующих главах монографии.

Согласно нормативно-правовым документам, в православных духовных академиях в России на протяжении всего рассматриваемого периода (1814–1918) действовала трехступенчатая система аттестации (кандидат – магистр – доктор) в области богословия. Однако расширение круга изучаемых источников показывает, что и с иерархией ученых богословских степеней, и с их специализацией, и с номенклатурой ученых степеней, присуждаемых духовными академиями, было связано немало вопросов. Вопросы не только ставились, но и активно обсуждались современниками, причем эти вопросы затрагивали более глубокие проблемы, связанные с деятельностью высшей духовной школы и местом богословия в системе научного знания. Поэтому вопросы иерархии и специализации ученых богословских степеней требуют внимательного изучения.

Иерархия ученых богословских степеней

1814–1869 гг.

Идея перенесения степеней «измерения» учености на духовную науку воспринималась непросто. На протяжении всего времени обучения первого курса преобразованной СПбДА, то есть от заявления принципа научно-богословской аттестации до момента присуждения первых ученых богословских степеней, вопрос обсуждался в церковных и, прежде всего, духовно-учебных кругах очень активно. В 1812 г. иеромонах Филарет (Дроздов) писал своему товарищу по Коломенскому училищу: «…когда в Церкви оскудели учители, тогда явились доктора, профессоры и бакалавры. Дух Евангельский, подобно как спирт, стали измерять градусами»[167]. Тем не менее через два года сам святитель Филарет стал доктором богословия, а в качестве ректора СПбДА, члена ее Конференции и Комиссии духовных училищ участвовал в присуждении и утверждении первых магистерских и кандидатских богословских степеней выпускникам I курса преобразованной СПбДА.

Какими же «градусами» измерялась «духовная ученость»?

Согласно «Начертаниям правил» 1808 г., «степени академические» составляли: студент, кандидат богословия, магистр и доктор богословия[168]. Первые три предполагались для выпускников академии. Основой для их присуждения должен был быть разрядный список, составляемый на основании результатов всего обучения в академии и итоговых экзаменов. Студенты должны были делиться на два разряда, при этом все попавшие в 1й разряд при выпуске получали степень магистра, а попавшие во 2й разряд и «остающиеся в духовенстве» – «звание кандидата богословия»[169]. Интересно, что остальные выпускники 2го разряда должны были оставаться «в степени студента»[170]. Следует иметь в виду, что терминология «Начертания правил» не очень четкая, в том числе по отношению к степеням и званиям. Поэтому присутствует одновременно термин «звание кандидата богословия» и «степень кандидата богословия»[171]. Не до конца понятно, различали ли авторы «Начертания правил» «звание студента» с правами университетского студента, которое должны были получать выпускники семинарии 1го разряда, и «степень студента», в которой планировалось оставлять выпускников академии 2го разряда, покидавших духовенство?[172]

При окончательной редакции Устава 1814 г. в соотношение «степеней» и «званий», составляющих научно-аттестационную систему в академиях, так и не была внесена ясность: «студент» был одновременно степенью и званием[173].

Тем не менее, формально научно-богословская аттестация представляла на первом этапе четырехступенчатую систему – студент, кандидат, магистр, доктор, – ибо все эти степени действительно давались академиями и представляли собой иерархическую лестницу. И хотя в большинстве случаев аттестация выпускника академии ограничивалась одной ступенью – кандидата или магистра, в принципе было возможно последовательное получение всех четырех степеней. В целом эта система соответствовала составу степеней российских университетов, определенному в «Предварительных правилах народного просвещения» 1803 г.[174] Эти правила предусматривали «бесстепенной» выход из университетов[175], хотя само именование «действительный студент» было введено в университетскую систему «Положением о производстве в ученые степени» 1819 г.[176] Появление звания студент в университетской системе А. Е. Иванов объясняет памятью об университете при Академии наук и художеств XVIII в., именовавшем так, но без прибавления «действительный», своих выпускников[177]. Для духовных академий добавление этой «бесстепенной» оценки для успехов выпускников было вызвано конкретной ситуацией. Некоторые студенты I курса преобразованной СПбДА увлеклись небогословскими науками, в частности математикой, входившей в состав предметов духовных академий, в ущерб богословию. Ректор академии архимандрит Филарет (Дроздов), перу которого принадлежал последний вариант проекта Устава духовных академий 1814 г., усмотрел в этой ситуации несоответствие цели высшего духовного образования: «…нужно единство и усиление направления, соответственного их назначению и достоинству академии», а назначение это – духовное служение и богословская образованность[178]. Именно тогда он дополнил систему богословских степеней званием действительного студента, равного по правам выпускнику духовной семинарии 1го разряда, но все же более высокого статуса[179]. Тогда же был сделан акцент на том, что для получения степени магистра и даже кандидата при окончании академии важны успехи именно в богословских науках. «Бесстепенное» окончание академии – в звании действительного студента – предназначалось для неуспешных, то есть не показавших даже «довольных успехов» в богословии[180].

Как звание действительного студента, так и первые две ученые степени – кандидата и магистра – предполагались для выпускников духовных академий. Степень магистра не следовала за степенью кандидата, а давалась параллельно: более успешные студенты аадемий выпускались в 1м разряде, то есть магистрами, менее успешные – во 2м, кандидатами. При присуждении выпускникам академий ученых степеней за основу брался разрядный список, который составлялся в процессе выпускных мероприятий, но с учетом всех оценок по экзаменам и сочинениям за четыре года обучения. Кроме общей итоговой суммы полученных баллов, при составлении разрядных списков должны были соблюдаться три правила: 1) студент, помещаемый в 1й разряд, должен был отличаться не только успехами в науках, но и «примерным благонравием», 2) 1го разряда не мог быть удостоен тот, кто не оказал в богословии отличных, в прочих «необходимых предметах» – изрядных, а в «предметах свободного выбора» – по крайней мере достаточных успехов, 3) даже особо отличившийся в знании «предметов свободного выбора», но не оказавший таковых же успехов в богословии и прочих «необходимых предметах» не мог быть причислен к 1му разряду[181]. Понятия «необходимые предметы» и «предметы свободного выбора» были введены в 1810 г., для облегчения многопредметности, уже в те годы отягощавшей высшее духовное образование[182]. В окончательном варианте Устава духовных академий 1814 г. эти понятия и состав каждого были уточнены и закреплены. Необходимыми для каждого студента Устав признавал: а) полный курс богословия, б) курс теоретической и нравственной философии, в) курс словесности, г) библейскую, церковную и российскую историю, д) латинский, греческий и еврейский языки. Прочие науки курса духовной академии, сформированные в два отделения – физико-математическое и историко-географическое, – предлагались собственному выбору студентов, как и один из европейских языков – немецкий или французский[183].

Если первые две ученые степени, предназначенные Уставом 1814 г. выпускникам академий, были по преимуществу учебными, квалификационными, то свидетельствовать об истинно научной зрелости должна была докторская степень. В этом случае Уставом оговаривалось строгое преемство: доктором богословия мог стать только магистр богословия. Если вдруг докторской богословской степени искало «внешнее» лицо, не прошедшее через магистерскую академическую степень, то, как указывалось выше, он должен был не только представить сочинение, но и пройти все испытания, подразумеваемые магистерской степенью[184]. Предусматривалось, правда, возведение в докторскую степень, без каких-либо особых требований и испытаний, «знаменитых мужей, прославившихся духовными сочинениями». Причастность таких лиц к докторской степени возвеличивала саму степень «от славы получающих оную»[185].

Сама докторская богословская степень была «открыта», то есть впервые присуждена, в 1814 г., незадолго до утверждения окончатель ного варианта Устава духовных академий. Отчасти это было проведено для завершения духовно-учебной реформы, начатой в 1808 г., то есть для полноты научного богословия в России. Была еще одна задача: придание авторитета «высшему духовному представительству», то есть присуждавшей богословские степени Конференции столичной академии и утверждавшей в таковых Комиссии духовных училищ[186]. Однако в дальнейшем, как будет показано ниже, эта степень являла лишь принципиальную полноту системы научно-богословских степеней, но не реальную.

Докторская степень не только констатировала высокий научный уровень ее обладателя, но и его право быть «учителем христианским». Хотя в Уставе 1814 г. не указывалось на обязательность священного сана для доктора богословия, на практике эта степень давалась лишь лицам священного сана, с учетом их деятельности на благо Церкви и духовного просвещения. Единственным исключением было присуждение в декабре 1857 г. степени доктора богословия профессору Афинского университета Георгию Маврокордато[187]. Но это была помощь братской Поместной Церкви, предпринимавшей в те годы подвижнические усилия по возрождению богословской науки и потому особенно нуждавшейся в свидетельстве статуса ее лучших ученых. Такое отношение к докторской степени, с одной стороны, подразумевало, что в духовных академиях этих лет не было и речи о каких-то иных специальных степенях докторского уровня, кроме богословских. С другой стороны, заведомое отвержение от высшего научного статуса лиц, не имевших священного сана, также вызывало некоторое недоумение. Кроме того, это ограничение не позволяло однозначно соединять с высшей ученой степенью и высшие преподавательские должности.