Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в. Сухова Наталья

1814–1869 гг.

Как уже было указано, органы, утверждавшие в ученых богословских степенях, могли располагаться на трех уровнях: академический, епархиальный и высший, или синодальный (см. 3.1). Сами академии в лице их ученых органов утверждали в 1814–1869 гг. в звании действительного студента и в ученой степени кандидата богословия, в 1869–1884 гг. только в звании действительного студента, а с 1884 г. утверждение и в этом звании было передано епархиальному архиерею. Было лишь два коротких периода, когда право окончательного утверждения в ученых богословских степенях всех уровней принадлежало самим академиям: с начала 1906 по февраль 1909 и с марта 1917 г. до конца существования системы научно-богословской аттестации. Кроме того, был период (1862–1869), когда утверждение магистерских степеней базировалось лишь на мнениях Конференций академий и отзывах о диссертациях без дополнительного рецензирования.

Для тех ученых степеней и званий, которые утверждались самими академиями, процессы присуждения и утверждения совпадали: решение о присуждении автоматически становилось и утверждением, и Правлению давалось указание выдать соответствующий аттестат или диплом.

В 1814–1869 гг. епархиальный архиерей, будучи председателем Конференции духовной академии, участвовал в присуждении и утверждении звания действительного студента и степени кандидата, для магистерских же степеней был промежуточной инстанцией. На практике архиерей иногда утверждал мнение Конференции, если не присутствовал на соответствующем заседании.

После 1869 г., когда Совет академии был дистанцирован от архиерея и действовал под председательством ректора академии, утверждение архиереем двух младших степеней становилось самостоятельным актом, отделенным от присуждения их Советом.

Высшими инстанциями, утверждавшими в старших ученых богословских степенях, были: центральные органы – до 1839 г. КДУ при Святейшем Синоде, а после 1839 и до весны 1917 г. Святейший Синод. На синодальном уровне утверждались всегда – за исключением кратких периодов с начала 1906 до февраля 1909 и с весны 1917 г. до конца синодальной системы – докторские степени, и большую часть времени – за исключением периода действия Устава 1869 г. – магистерские степени. Утверждение в ученых степенях на синодальном уровне – и в период деятельности КДУ, и в период непосредственного управления высшими духовными школами Синодом – не было автоматическим: каждый случай утверждения рассматривался отдельно. При этом до 1863 г. в КДУ или в Синод посылались не только списки выпускников, предназначенных на степень магистра, но и сами выпускные сочинения, и каждое сочинение в этой высшей инстанции читал дополнительный рецензент. До 1869 г. магистерских сочинений было много, поэтому обойтись в качестве рецензентов членами КДУ или Синода было трудно. Особенно болезненно это ощущалось начиная с 1840х гг., когда выпускные сочинения стали серьезнее по содержанию и больше по объему. Тем более состав Синода менялся, те члены Синода, которые еще работали в КДУ и чувствовали свою непосредственную ответственность за ход научно-образовательного процесса, постепенно уходили. Для новых членов Синода чтение большого числа магистерских сочинений, поступавших ежегодно из академий (по нечетным годам из СПбДА и КДА, по четным – из МДА и КазДА), было тяжелой дополнительной нагрузкой при обилии других синодальных дел. Поэтому начиная с середины 1840х гг. Синод чаще всего поручал читать магистерские диссертации епископам, которые имели академическое образование и были в свое время профессорами и ректорами академий. Так, например, часто посылали на прочтение выпускные сочинения архиепископу Иннокентию (Борисову), бывшему ректору КДА, епископу Могилевскому Евсевию (Орлинскому), бывшему ректору МДА и СПбДА. Ректорство при действии Устава 1814 г. в большинстве случаев определяло, кроме общего опыта, чтение лекций по богословскому классу. А так как выпускные работы в академиях писались на богословские темы, бывшие ректоры должны были быть компетентны в этой области. Разумеется, если это было справедливо в первые десятилетия действия Устава, уже к концу 1840х гг. богословский курс сильно дифференцировался, и профессоры богословия двадцати– и даже десятилетней давности не могли быть специалистами в развившихся областях богословской науки. Но рецензент от Синода выступал не в роли специалиста – для этого был преподаватель-специалист, читающий диссертацию первым, и даже не научный эксперт – для этого были рецензенты от ученой коллегии – Конференции.

Иногда бывали случаи поручения подобных рецензий представителям образованного столичного духовенства, чаще всего из членов Конференции СПбДА. Рецензент от Синода высказывал мнение об общем уровне работы, об умении автора определять роль и значение изучаемого вопроса в богословской науке, о корректности исследования с точки зрения православного богословия в целом, соответствии Преданию и церковному учению, о направлении мысли диссертанта. Но разумеется, для этого рецензент должен был иметь опыт выражения богословских интуиций в конкретных научно-богословских формах.

Так, в декабре 1850 г. епископ Самарский и Ставропольский Евсевий (Орлинский) писал профессору МДА А. В. Горскому о том, что оберпрокурор Н. А. Протасов прислал владыке Евсевию от Синода «на прочтение» 20 выпускных сочинений – 10 из КДА и 10 из КазДА, – представленных в качестве магистерских диссертаций. Епископ Евсевий был выпускником (1832), а потом профессором, инспектором (1838–1841), ректором (1841–1847) МДА и ректором СПбДА (1847–1850) и относился к учебному процессу серьезно. Поэтому он сетовал, что для внимательного прочтения 20 сочинений, в одном из которых 187 листов, «надобно употребить времени» более, «сколько можно… употребить, при других занятиях»[1165]. Следует иметь в виду, что КДА и КазДА выпускали в разные годы: КДА в четные, КазДА – в нечетные, так что сочетание сочинений из этих академий в одной «партии» показывает долгий процесс утверждения в степени магистра.

Конечно, окончательное решение об утверждении в степени принадлежало по-прежнему Синоду, и его члены обсуждали представленные архиереями отзывы в своих заседаниях. Но времени еще для одного чтения сочинения не было, сам рецензент не мог дать дополнительного комментария по работе, поэтому чаще всего эти отзывы и ложились в основу окончательного решения Синода об утверждении в магистерской степени. Однако в 1860х гг., при разработке новой духовно-учебной реформы, некоторые архиереи высказались критически об этом устранении членов Синода от чтения сочинений выпускников духовных академий. Так, например, епископ Смоленский Антоний (Амфитеатров) в отзыве на проект нового Устава духовных семинарий вспоминал с благодарностью эпоху КДУ, когда ее члены «наблюдали за ходом наук», сами рассматривали ученые труды, в частности магистерские диссертации выпускников академий. Синод же, не имея специального духовно-учебного или научно-богословского органа, отстранился от наблюдения за развитием богословской науки. Сперва Синод только изредка прибегал к «странному способу» рассылать представленные ему сочинения выпускиков духовных академий «для рассмотрения и обсуждения епархиальным архиереям за 1000 верст». А через это теряется смысл рецензий Синода, так как нет «сосредоточения внимания и труда» высшего церковного начальства на проблемах богословской науки, нет «живого, сознательного стремления к определенной цели»[1166].

Чаще всего все представленные на степень магистров утверждались в таковой, хотя и с временной задержкой, но бывали и «отказы».

Массовый «отказ» произошел в тяжелом для академий 1825 г., когда в Святейшем Синоде и в КДУ возникли сомнения в правильном направлении духовно-академической деятельности[1167]. Ни один из выпускников СПбДА и КДА, представленных на степень магистра, не был утвержден КДУ. Этих выпускников утвердили в степени кандидата, но «с правом получить магистерскую степень без нового испытания, ежели заслужат одобрение от местного начальства за усердное прохождение должностей и доброе поведение»[1168]. Это решение вызвало, как писал святитель Филарет (Дроздов), в духовных академиях «неблагоприятное для учения уныние и недоумение о том, чем недовольно начальство и чего оно желает от училищ»[1169]. Срок «испытательного» прохождения должностей был назначен в два года. И действительно, по прошествии двух лет Конференции СПбДА и КДА, собрав аттестацию этих выпускников от их начальств, возобновили дело об утверждении 19 выпускников VI курса СПбДА и 12 выпускников II курса КДА в степени магистра. Аттестации были отличные, и утверждение вскоре последовало[1170]. Следует отметить, что правильность «направления» этих выпускников и воспитавших их академий была подтверждена дальнейшим церковным служением. В дальнейшем некоторые из них стали архиереями – митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор (Никольский), архиепископ Казанский Афанасий (Соколов), архиепископ Таврический и Симферопольский Елпидифор (Бенедиктов), архиепископ Могилевский Анатолий (Мартыновский), архиепископ Черниговский и Нежинский Нафанаил (Савченко), епископ Винницкий Евгений (Добротворский), епископ Винницкий Израиль (Лукин); ректорами семинарий – архимандрит Стефан (Зелятров); профессорами академий – протоиерей Дмитрий Вершинский, С. Ф. Соловьев, В. Н. Карпов.

Были и отдельные случаи отказов в утверждении магистров в степени. В 1841 г. Синод не утвердил в степени магистра выпускника СПбДА И. И. Лобовикова, оставленного в академии бакалавром греческого языка. Степень была дана через два года, причем И. И. Лобовикову, тогда уже бакалавру патристики, пришлось представить новое сочинение[1171].

В 1862 г. только трое выпускников КазДА были утверждены в степени магистра, в связи с делом о панихиде по жертвам с. Бездны.

Первые годы деятельности преобразованных академий утверждение в магистерских степенях происходило довольно быстро – менее полугода. В дальнейшем срок утверждения увеличился: чаще всего это происходило через год после выпуска, но иногда приходилось ждать около трех лет. Так, например, 12 выпускников КазДА V курса (1854), предназначенных Конференцией к магистерской степени, утверждали в таковой группами: первая группа была утверждена 20 апреля 1855 г., вторая – 8 ноября 1856 г., третья – 4 сентября 1861 г.[1172] Бывали случаи быстрого утверждения, но редко. Очень быстро утверждали магистров в первые годы царствования Александра II – 1856–1859: так, магистров МДА и КазДА выпуска 1856 г. утвердили уже в октябре того же года, а выпускников-магистров тех же академий 1858 г. – 1 сентября того же года, хотя и не всех[1173].

Упомянутое выше изменение в порядке утверждения магистерских диссертаций, проведенное в мае 1862 г., несколько скорректировало смысл прохождения работы через последнюю инстанцию. Так как по новому порядку Синод не получал самих магистерских сочинений, а только три отзыва о каждом, у членов Синода не было возможности даже заглянуть в само сочинение и оценить его уровень. Можно было ориентироваться только на сами отзывы, поэтому внимание обращалось преимущественно на противоречия в замечаниях и оценках рецензентов. Если таковые бывали, то Синод откладывал утверждение и просил Конференцию прислать само сочинение. В таком случае либо, как и раньше, диссертацию читал дополнительный рецензент от Синода, либо диссертация посылалась на дополнительный отзыв в конференцию другой академии. Так, например, было с магистерской диссертацией выпускника МДА 1866 г. (XXV курс) Александра Кудрявцева – сильного студента, второго по разрядному списку курса[1174]. Тема его выпускного сочинения формулировалась витиевато, хотя подразумевала вполне определенную проблему: «Рассмотрение Евангелия от Иоанна может ли подтвердить свидетельство древности, что Иоанн писал свое Евангелие, уже имея в виду другие Евагнгелия». Преподаватель специалист архимандрит Михаил (Лузин) и читавший сочинение член Конференции протоиерей Филарет Сергиевский дали противоречащие друг другу отзывы. При рассмотрении этого сочинения в Конференции МДА мнения разошлись, но Конференция приняла положительное решение о присуждении магистерской степени. Однако Синод отложил утверждение этого решения и указом от 31 января 1869 г. потребовал само сочинение Кудрявцева, передав его на рассмотрение в новый духовно-учебный орган – Учебный комитет. Учебный комитет, рассмотрев сочинение, нашел его недостаточным для получения степени магистра и предложил доработать оное. Но дело кончилось благополучно: А. Н. Кудрявцев переработал сочинение, представил его в Синод и был удостоен искомой степени магистра[1175].

Но изменение в порядке магистерской аттестации 1862 г. некоторыми архиереями оценивалось отрицательно. В уже упомянутом отзыве епископа Смоленского Антония (Амфитеатрова) этот способ утверждения в степенях раскритикован еще более жестко. Во-первых, как считал преосвященный автор, «чрез сие парализована та энергия, с какою в духовных академиях обычно занимались курсовыми сочинениями на ученые степени»: студенты не занимаются этим с должным усердием, а академическое начальство не обращает на это внимание, какого стоит это важное дело. Во-вторых, Синод лишился возможности знать, на каком уровне, «в каком духе и направлении» преподаются науки в академиях, какие выходят из них воспитанники. А поэтому Синод не может теперь замечать наиболее талантливых и образованных выпускников, чтобы при необходимости назначить их на соответствующее служение в Церкви. При этом епископ Антоний вовсе не считает, что Конференции не могут верно оценить уровень работ, ибо «нет ничего естественнее» для Конференций, чем такие ученые труды. Но их решение, по мнению архиерея, не должно признаваться «не требующим проверки». Что же касается дополнительных отзывов от других Конференций, то преосвященный Антоний считал это нарушением нормального хода вещей. Во-первых, решения одного ученого учреждения «не могут быть судимы и перерешаемы» другим учреждением, «равным ему». Во-вторых, конференции таким образом ставятся во «взаимные неблагоприятные между собой отношения», а это парализует общую работу, вместо того чтобы помогать ей. Наконец, если Синод получит противоречащие решения двух Конференций, возникнет новое затруднение: какому отдать предпочтение? Поверка мнений Конференций может поручаться только «высшей инстанции» и «большему авторитету». Преосвященный видел единственный выход: у Синода должен быть особый ученый орган, обладающий должной научной компетентностью и подкрепленный статусом и авторитетом Синода[1176].

Уклонение от духовно-учебной службы некоторых выпускников академий повлекло еще одно решение Святейшего Синода: связать утверждение в ученых степенях с обязательной службой выпускников. Указом Синода от 7 сентября 1864 г. было определено утверждать в ученых степенях не ранее как через четыре месяца после начала деятельности на месте назначения, но старшинство в степенях вести со дня присуждения их Конференциями.

Процесс магистерского «остепенения» становился все более косным: так, в СПбДА из выпускников 1865 г. большая часть была утверждена в степенях только через три года, а некоторые уже при действии нового Устава. Но не следует в этом винить исключительно Синод: сами выпускники все более затягивали подачу сочинений. Так, из выпускников СПбДА 1867 г. ни один не подал сочинение вовремя[1177]. Подобная ситуация наблюдалась и в других академиях, и в 1868 г. Святейший Синод вменил в обязанность Конференциям: 1) внушить студентам выпускных курсов, что нарушение сроков, установленных для подачи выпускных сочинений, недопустимо; 2) назначить крайний срок подачи сочинений на ученые степени для всех выпускников прошлых лет[1178]. Однако увещания Конференций не имели успеха: шла разработка новой реформы духовных академий, общая нестабильность не могла способствовать восстановлению порядка. Последняя попытка Святейшего Синода призвать «неостепененных» бывших выпускников академий к ответственности символизировала конец предреформенной системы: указом от 18 сентября 1869 г. назначался последний срок подачи сочинений на ученые степени – 15 августа 1870 г. Не исполнившие этого указа должны были перемещаться из семинарий на учительские вакансии в училища, а при желании получить ученую степень после назначенного срока – подвергаться, помимо представления сочинения, новым и са мым строгим экзаменам по всем предметам академического курса. Однако мера не была эффективной, да и угроза исполнена не была.

Система научно-богословской аттестации в 1814 г. была завершена учреждением высшей – докторской – степени. Однако присуждение этой степени, которое, согласно Уставу 1814 г., должно было проводиться Конференциями духовных академий, в большей степени зависело не от самих Конференций, а от высшего духовно-учебного и научно-богословского органа, КДУ или Святейшего Синода. Лица, возведенные в степень доктора богословия в 1814 г. (см. 3.3), были одновременно и утверждены в этой степени, ибо все члены КДУ присутствовали в заседании и были избраны почетными членами Конференции СПбДА.

Но в дальнейшем представление докторских диссертаций было столь нечастым, что говорить об отработанной системе не только избрания, но и утверждения довольно сложно. Малое число докторов богословия приводило к тому, что ученые органы духовных академий – Конференции – практически не могли сами присуждать высшую богословскую степень (см. 3.3). Это делало невозможным исполнение правил Устава 1814 г., относящихся к возведению в докторскую степень. То есть высший духовно-учебный и научно-аттестационный орган – КДУ (до 1839 г.) или Святейший Синод (после 1839 г.) – становился, по сути, не только органом утверждения, но и органом присуждения докторских степеней. Поэтому не только в источниках личного происхождения, но и в официальных документах часто указывалось, что то или иное лицо «получило степень доктора богословия от Синода».

Выше было показано, каким образом Конференции, не имевшие в своем составе достаточного числа докторов богословия, могли выдвигать претендентов на соискание степени доктора богословия (см. 3.3). Важно еще раз подчеркнуть, что в большинстве случаев именно КДУ или Синод присуждали докторскую степень. Были и случаи обратного порядка: сам высший научно-аттестационный орган предлагал Конференции избрать то или иное лицо доктором богословия. Так, например, именно от КДУ в Конференцию СПбДА поступило в 1822 г. предложение избрать в докторскую степень ректора КДА архимандрита Моисея (Антипова-Платонова) и ректора МДА архимандрита Кирилла (Богословского-Платонова), магистров СПбДА I курса. Тогда Конференция СПбДА была «действующей» для избрания докторов – в ее составе было три доктора богословия: столичный митрополит Серафим (Глаголевский), ректор академии архимандрит Григорий (Постников) и протоиерей Герасим Павский. Возможно, КДУ в данном случае руководствовалась дополнительным побуждением – исполнением положения Устава духовных академий 1814 г. о желательности докторского достоинства для ректоров академий. Правда, непонятно, почему это не стало традицией, по крайней мере, для ректоров академий, имевших значительные научно-богословские успехи. Так, например, ректор МДА архимандрит Филарет (Гумилевский) (1835–1841) уже в годы своего ректорства имел немало научных заслуг, им было составлено и несколько новых лекционных курсов – не компилятивных, а самостоятельных, основанных на хорошей научной базе: по истории Церкви, в том числе русской, по Священному Писанию, по пастырскому и нравственному богословию, по догматическому богословию. В 1839 г. им был составлен конспект по патристике, которую он предлагал ввести в академиях в качестве самостоятельного предмета. В дальнейшем эти курсы легли в основу его фундаментальных трудов[1179], за один из которых – «Историческое учение об отцах Церкви» – он и был в 1859 г. удостоен степени доктора богословия.

В результате система научно-богословской аттестации приобрела более централизованное устроение, чем предполагал Устав 1814 г. Это заложило и определенную традицию: Синод – высшая церковная власть – утверждением богословских степеней не просто подтверждал доверие ученым коллегиям, но отчасти брал на себя и функции этих ученых коллегий.

1869–1918 гг.

Реформа духовных академий 1869 г., изменившая организацию и деятельность всех уровней системы научно-богословской аттестации, скорректировала и процесс утверждения в ученых степенях. В 1869 г. управляющий орган академии, Совет, выполнявший и роль диссертационного Совета, был отделен от епархиального архиерея, и последний стал выступать в роли самостоятельной инстанции, утверждавшей решения Совета. Не следует думать, что это значительно сковывало свободу научно-аттестационной деятельности Советов академий. Ут верждение епархиальным архиереем – в 1869–1884 гг. в магистерских и кандидатских степенях, в 1884–1917 гг. (за исключением 1906–1909 гг.) в звании действительного студента и кандидатских степенях с разными привилегиями и условиями – заключалось в рассмотрении архиереем представленных ему журналов (протоколов) заседаний Совета. В эти журналы вносились и списки выпускников с указанием присужденных степеней, и рецензии на выпускные сочинения. За редким исключением епархиальные преосвященные утверждали эти решения Советов. Особые случаи – когда происходило какое-то отступление от общих правил присуждения – комментировались ректором академии, представлявшим журналы (протоколы) на подпись. Отказы в утверждении бывали чрезвычайно редко. Это объясняется отчасти тем, что епархиальный архиерей обычно был в курсе того, что происходило в его академии, поэтому все претензии и замечания к научным работам он мог сделать заранее. Разумеется, это относилось преимущественно к магистерским диссертациям, которые представлялись на публичную защиту после обсуждения на Совете академии и издания в виде монографии, когда и журналы (протоколы) этих обсуждений, и сами ученые сочинения уже были прочитаны архиереем.

Срок утверждения зависел, с одной стороны, от оперативности представления ректором журналов Совета епархиальному архиерею, с другой – от скорости просмотра архиереем представленных материалов. Самыми быстрыми были утверждения в магистерских степенях в 3–10дневные сроки. Так, приват-доцент МДА В. А. Соколов, защитивший магистерскую диссертацию по новой церковной истории 4 мая 1881 г., и помощник смотрителя Севского ДУ И. В. Преображенский, защитивший диссертацию на ту же степень по русской истории 5 мая того же года, были утверждены в этих степенях резолюциями митрополита Московского Макария (Булгакова) от 11 мая того же года[1180]. Приват-доцент КазДА А. А. Дмитриевский, зщитивший диссертацию по литургике – истории богослужения в Русской Церкви в XVI в. – 11 декабря 1883 г., был утвержден в степени резолюцией архиепископа Казанского Палладия (Раева) от 14 декабря того же года. Помощник инспектора той же академии А. В. Попов, защитивший диссертацию по истории рус ской словесности 15 декабря 1883 г., был утвержден в степени резолюцией архиепископа Палладия от 22 декабря того же года[1181].

Хотя епархиальные архиереи не утверждали докторских степеней, но в обсуждении докторских работ до их публичных защит участвовали достаточно активно. При этом их мнение отнюдь не всегда совпадало с мнением Совета. Но так как официально Совет имел самостоятельность в вопросах одобрения сочинений к напечатанию и допуска к защите, архиерей мог лишь высказывать свое мнение по этим вопросам, советовать и рекомендовать[1182]. Так, например, поступали архиереи (см. 3.3): митрополит Киевский Арсений (Москвин) – при обсуждении в 1872–1873 гг. докторской диссертации ректора КДА Филарета (Филаретова); архиепископ Казанский Антоний (Амфитеатров) – при обсуждении в 1873 г. докторской диссертации профессора КазДА П. В. Знаменского; митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор (Никольский) – в том же 1873 г., при окончательном решении о защите докторской диссертации ректора Петербургской ДС архимандрита Хрисанфа (Ретивцева).

К магистерским степеням Святейший Синод при обычном ходе процесса не имел никакого отношения. Однако в случаях экстраординарных, когда соискатели магистерских степеней, окончившие академии после 1869 г., по тем или иным причинам просили о присуждении их без публичной защиты, Советы академий ходатайствовали о таком разрешении пред Синодом. Таких случаев было немного (см. 3.5).

Утверждение Святейшим Синодом в докторских степенях, присужденных Советами, при Уставе 1869 г. не было болезненным процессом: все дела об утверждении уже присужденных степеней решались положительно. Причем такое же положительное решение Синод принял при утверждении в докторской степени профессора КазДА П. В. Знаменского, несмотря на то что это представление было сделано с особым мнением преосвященного Антония, написанным в противовес постановлению Совета[1183]. В этот период докторские степени утверждались довольно быстро: так, например, первая докторская степень, присужденная по правилам нового Устава профессору СПбДА И. В. Чельцову, была утверждена через 12 дней после защиты.

В период 1869–1884 гг. Святейший Синод лишь один раз сделал Советам – а именно Совету КазДА – критическое замечание о присуждении докторской степени. Это было в 1881 г., при утверждении в докторской степени профессора КазДА И. С. Бердникова. Его докторское сочинение было посвящено изучению отношений Христианской Церкви и Римского государства в доконстантиновский период, то есть в период враждебного отношения государственной власти к Церкви[1184]. Однако выводы автора были более радикальны и могли быть перенесены на современность. И. С. Бердников считал, что между гражданской и церковной властью не может быть полного единства, ибо каждая из них существуют вполне самостоятельно, независимо друг от друга. Точки соприкосновения есть и возможны, но это не должно вести к подчинению или вмешательству одной власти в дела другой. То есть вмешательство гражданской власти в дела Церкви – аномалия. Синод утвердил профессора И. С. Бердникова в докторской степени, но при этом указал Совету КазДА, что при рассмотрении диссертаций «следует обращать внимание не только на ученое достоинство сочинения, но и на соответствие его направления с духом учения и с достоинством Православной Церкви»[1185].

Иногда Синод должен был еще в процессе обсуждения докторской диссертации исполнить роль органа, централизующего всю научно-богословскую систему. Так, например, было с докторской диссертацией «Состояние учения о совести, свободе и благодати и попытки к разъяснению этого учения» ректора СПбДА протоиерея Иоанна Янышева. В этом случае Синод принял единственно возможное решение: отправил диссертацию на дополнительный отзыв в другой диссертационный совет, в МДА.

Бывали, однако, и неординарные ситуации: Синод осуждали за положительно оцененную диссертацию и утвержденную ученую степень. Так, в январе 1881 г. члену Синода митрополиту Московскому Макарию (Булгакову) был прислан анонимный печатный листок, в котором высказывалась критика в адрес докторской диссертации профессора МДА по кафедре истории Древней Церкви А. П. Лебедева[1186]. Профессор Лебедев в записке был назван «открытым нигилистом», вынимающим «из основания Церкви… Вселенские Соборы». Вина автора диссертации, по мнению анонима, заключалась в том, что он, относя решения Вселенских Соборов к доминирующим мнениям Александрийской и Антиохийской школ и ставя акцент на их дискуссионных отношениях, тем самым противопоставлял и сами Вселенские Соборы друг другу. Синоду же ставилось в вину то, что он утвердил автора в степени доктора богословия за это «лжеучение», особенно вредное для будущих пастырей, слушающих лекции А. П. Лебедева[1187].

При подготовке новой реформы духовных академий в начале 1880х гг. и Советы академий, и члены Комитета, составлявшего официальный проект Устава, высказывали пожелание повысить статус магистерской степени, передав ее утверждение на высший уровень, в прерогативу Святейшего Синода. И хотя не все были единогласны в этом мнении, в новом Уставе духовных академий 1884 г. было сделано именно так.

Однако в период действия Устава 1884 г., как и последующего Устава 1910–1911 гг., утверждения в магистерских и докторских степенях составляли немалую проблему. Разумеется, эта проблема не была тотальной – лишь в отдельных случаях Синод не соглашался с решениями Советов академий о присуждении магистерской или докторской степени и предлагал в большей или меньшей степени переработать диссертацию. Но все эти случаи выявляли более серьезные проблемы и ставили важные вопросы: не об отношениях академий и Высшей Церковной Власти, как иногда полагают исследователи, а в самой системе научно-богословской аттестации, роли каждого из ее органов, а также в богословской науке в целом.

В последние десятилетия XIX в. магистерских диссертаций защищалось довольно много: по нескольку за год. Процесс был налажен, и применительно к этому времени можно говорить о каких-то «обычных» сроках утверждения в степени Синодом. Если диссертация не вызыва ла претензий, то обычный срок утверждения – от 1 до 4 месяцев. Хотя от Синода для каждой диссертации выделялся специальный рецензент – чаще всего не постоянный член Синода, а кто-то из архиереев, вызванных для присутствия, – все члены Синода хотели ознакомиться с работой. До 1900 г. после состоявшегося коллоквиума епархиальному архиерею и в Святейший Синод представлялось по экземпляру диссертации и копии отзывов о ней. По определению Синода от 19–30 апреля 1900 г. в Синод – для членов Синода – требовалось представлять 10 экземпляров магистерских и докторских диссертаций (на основании § 88 Устава, возлагавшего утверждение в степенях магистра и доктора на членов Синода)[1188]. Указом Синода от 10 апреля 1909 г. число экземпляров диссертации, представляемых в Синод, было увеличено до 15. Соответственно, количество экземпляров диссертации, представляемой соискателем в Совет, возросло сначала до 60, затем до 65.

Однако проблемы с утверждением в степенях возникали, и частные ситуации выявляли общие проблемы. В 1885 г. было отвергнуто ходатайство об утверждении в магистерской степени и. д. доцента СПбДА И. Г. Троицкого: утверждение в степени произошло через год, когда был представлен исправленный вариант, с корректировкой «спорных моментов»[1189].

В 1885–186 гг. с большим трудом прошло утверждение в Святейшем Синоде магистерской диссертации выпускника КазДА А. И. Алмазова, писавшего ее под руководством Н. Ф. Красносельцева, – «История и чинопоследование крещения и миропомазания»[1190]. А. И. Алмазов, в те годы преподаватель Симбирской ДС, писал 20 марта 1886 г.: «Через два месяца будет год, как я защитил сочинение… синодского решения о моем труде все нет, как нет… Прихожу к тому несомненному заключению, что тут проволочка недаром. По всей вероятности, направление моего исследования не подходит к духу настоящего времени… Я писал так, как говорит мне историческая правда, а не как требовали житейские выгоды». Диссертант и его руководитель просили о ходатайстве члена Учебного комитета И. В. Помяловского, что, возможно, отчасти способствовало успеху[1191].

Неудачей окончились две попытки – в 1885 и в 1887 г. – представления сочинения на степень доктора церковной истории экстраординарным профессором МДА Н. Ф. Каптеревым, связанные с исследованием древних форм перстосложения[1192]. Труды Каптерева были призваны Советом МДА достойными докторской степени, но получали отрицательный отзыв в Святейшем Синоде. Ситуация была усугублена полемикой между Н. Ф. Каптеревым и Н. И. Субботиным. Профессор Н. И. Субботин в своем журнале «Братское слово» и в личных письмах К. П. Победоносцеву и архиепископу Сергию (Ляпидевскому) заявлял о научной несостоятельности и практической опасности сочинений Н. Ф. Каптерева. Н. И. Субботин был обеспокоен реакцией на исследования Н. Ф. Каптерева в среде старообрядцев и приводил конкретные примеры ссылок на эти работы у старообрядческих полемистов. Кроме того, высказывалось опасение, что выводы профессора Н. Ф. Каптерева могут породить недоумения в православном народе[1193]. Ситуация со старообрядчеством в 1880е гг. была непростая, и эти проблемы решали дело: сочинения признавались непригодными для получения степени. Наконец, третья диссертация Н. Ф. Каптерева была удостоена в 1891 г. степени доктора церковной истории[1194].

В этом контексте следует еще раз обратить внимание на уже упоминавшиеся выше «Правила для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых богословских степеней» 1889 г. и на историю их появления. Частные случаи с сочинениями, представляемыми на научные степени, выявили общие проблемы. Съезд противораскольнических миссионеров, состоявшийся в 1887 г. в Москве, сделал заявление о том, что идеи, высказываемые в ученых сочинениях последних лет, используются раскольниками для своих целей против православной истины и ее защитников. Имелись в виду в числе прочих сочинения Н. Ф. Каптерева. В это время в Синоде как раз рассматривался второй вариант докторской диссертации Н. Ф. Каптерева. Вскоре последовало определение Святейшего Синода, указывающее Учебному комитету на необходимость составления «руководственных правил» для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых богословских степеней[1195]. 16 августа 1888 г. Святейшим Синодом был издан указ, подтверждавший духовным цензурным комитетам и Советам духовных академий, чтобы в разрешаемых ими к печатанию книгах и ученых исследованиях, имеющих отношение к расколу, не содержалось «неправильных мнений и ошибочных суждений»[1196]. Наконец, в феврале 1889 г. указом Синода в Советы академий были разосланы «Правила для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых богословских степеней»[1197].

Выше указывались те главные требования, которые выдвигали «Правила» (см. 3.2): 1) верность православию и 2) соответствие темы и содержания искомой степени. Верность православию должна быть засвидетельствована отсутствием каких-либо смущений для православного читателя, а также такой полнотой и определенностью изложения, «при которой не оставалось бы сомнения в истинности православного учения», и точностью выражений, «которые устраняли бы всякий повод к ложным вопросам». То есть сочинения должны быть «согласны с духом и учением православной Церкви», не иметь неправильных взглядов на «происхождение, характер и значение тех или других церковных учреждений и памятников, преданий, обычаев»; не отрицать, «хотя бы и с видимостью научных оснований», тех событий, к которым «церковное предание и народное верование» привыкли относиться как к достоверным; рассматривать события священной истории и действия священных лиц с должным благоговением и т. д.[1198]

Ученые духовных академий по-разному оценили «Правила» 1889 г. Одни увидели в этом стеснение свободы своих исследований и узаконенную подчиненность интересов богословской науки сиюминутным интересам современной церковной жизни и опасности «смутить невежество». Высказывались опасения, что такие ограничения приведут к тому, что всякий, кто хочет получить ученую степень, будет стараться взять для исследования «безопасную» тему, избежать сомнительных частных мнений, смелых гипотез, неосторожных выражений. Отечественная богословская наука будет загромождена «периферийными» работами – биографиями церковных деятелей, изданиями актов, документов и историко-археологическими исследованиями. Основные богословские темы, важнейшие и более тонкие, в которых, по их новизне и неразработанности, естественны перечисленные промахи, будут вечной терра инкогнита. В дальнейшем эта точка зрения высказывалась в заседаниях V отдела Предсоборного Присутствия (см. 3.2 и 3.4). Другие отнеслись к изданному документу с пониманием: церковная ответственность иерархии дает им возможность предвидеть опасность там, где ее не видит увлеченный своими исследованиями и промежуточными научными результатами исследователь. Третьих отмеченные «Правилами» проблемы подвигли на размышления: должно ли научным исследованиям придавать статус «не заслуженной ими общецерковной силы»[1199]. В 1893–1896 гг. Святейшим Синодом был отклонен ряд ходатайств Совета МДА о возведении в степень магистра богословия.

Указом Синода от 27 сентября 1893 г. было отклонено ходатайство Совета МДА об удостоении степени магистра богословия кандидата МДА (1876) и преподавателя Харьковской ДС Николая Страхова за сочинение о браке и форме его заключения[1200]. Отзывы и. д. ординарного профессора П. И. Казанского и экстраординарного професоора В. Ф. Кипарисова были положительны, как и результат коллоквиума[1201]. Основанием отказа был отрицательный отзыв эксперта, назначенного Синодом, присутствующего в Синоде епископа Псковского и Порховского Гермогена (Добронравина)[1202]. В вину диссертанту ставилось отсутствие строго определенного плана, фрагментарность изложения, многословие и неоправданное обилие иностранных слов, несоответс твие содержания сочинения заявленной теме и искомой богословской степени. По мнению преосвященного рецензента, исследование носило более философский, нежели богословский характер, недостаточное внимание было уделено библейскому и святоотеческому учению о браке. и. д. ординарного профессора П. И. Казанского и экстраординарного профессора В. Ф. Кипарисова. В 1896 г. Н. Н. Страхов представил в Совет МДА новую редакцию своего исследования по христианскому учению о браке и противниках этого учения. На этот раз он получил положительные отзывы тех же рецензентов – и. д. ординарного профессора П. И. Казанского и экстраординарного профессора В. Ф. Кипарисова, – благополучно защитил диссертацию в коллоквиуме и был утвержден в искомой степени магистра богословия[1203].

Указом Синода от 10 мая 1895 г. было отклонено ходатайство Совета МДА об утвеждении в степени магистра богословия законоучителя 2й классической гимназии г. Пензы Василия Васильева по истории канонизации русских святых[1204]. К указу прилагался анонимный отзыв синодального рецензента, и Синод поручил Совету МДА предложить автору исправить диссертацию согласно указанным в отзыве замечаниям. Замечаний было много, но можно выделить главные. Рецензенту казались недопустимыми некоторые замечания диссертанта, которые не только могли смутить благочестие читателя, но и являются некорректными с богословской точки зрения. Критиковались необоснованные и резкие замечания о древнем периоде Русской Церкви, путях появления на Руси тех или иных церковных святынь, ненаучное перенесение выводов о канонизации в Греческой Церкви на канонизацию в Русской Церкви. Разумеется, были случаи отказа в ходатайствах об утверждении присужденных степеней и другим академиям. В 1894 г. возникли проблемы с магистерской диссертацией и. д. доцента СПбДА Е. П. Аквилонова, посвященной поиску «научного определения» Церкви[1205]. В работе ав тор ставил под сомнение полноценность катехизического определения Церкви как «общества верующих» и предлагал новое определение Церкви – «в смысле Богочеловеческого организма истинной жизни», что, по его мнению, есть выражение апостольского учения о Церкви как теле Христовом (Еф. 1: 22–23), как наиболее точного, полноценного, основанного на библейском тексте. Е. П. Аквилонов не был утвержден Святейшим Синодом в искомой степени, и в качестве обоснования был приведен ряд замечаний: уклонение от традиционного православно-богословского воззрения на Церковь, рационализм, использование неоправданно усложненных богословских категорий. Коллеги Е. П. Аквилонова по академии признавали, что диссертация имела слабые места, да и заявленная цель – дать научное определение Церкви взамен катехизическому – не была достигнута. Но в процессе обсуждения вновь был поставлен общий вопрос: допустима ли попытка пересмотра традиционных богословских определений и является ли это предметом занятий богословской науки[1206]?

Отдельные отказы по ходатайствам о присуждении ученых степеней случались и позднее. Так, в декабре 1899 г. Совет МДА рассматривал сочинение преподавателя Смоленской ДС Николая Виноградского о Московском Церковном Соборе 1682 г. Отзывы рецензентов – заслуженного ординарного профессора академии по кафедре гражданской русской истории В. О. Ключевского и и. д. доцента по кафедре истории и обличения русского раскола – были положительны, хотя и со значительным числом критических замечаний. Защита 10 мая 1900 г. прошла с положительным результатом, хотя и не единогласным. Однако указом Святейшего Синода от 13 августа 1900 г. ходатайство об утверждении в степени магистра было отклонено. В указе Синода были приведены аргументы: многочисленные недостатки, указанные в отзывах рецензентов, а также отрицательный отзыв рецензента от Синода – архиепископа Тверского и Кашинского Димитрия (Самбикина). К указу была приложена и сама рецензия архиепископа Димитрия, в которой кроме неточностей и даже противоречивых тезисов, встречающихся в рецензируемой работе, выделено главное: в работе нет корректного и самостоятельного научного решения проблем, связанных с Московским Собором 1682 г. Достоинство, которое отмечал в своем отзыве один из рецензентов – И. М. Громогласов – «напечатание в приложении подлинных актов, документов», с точки зрения архиепископа Димитрия, не являлось собственно научным достоинством, претендующим на ученую степень. В отзыве преосвященного отмечен еще очень важный вопрос: соискатель «не заявил себя учеными трудами», кроме диссертации, поэтому нет никакого подтверждения его научной активности и зрелости[1207].

Бывали и «условные» утверждения в ученых степенях или утвержденные, но с высказанными критическими замечаниями – в основном это относилось к магистерским диссертациям. Так, например, указом Святейшего Синода от 18 мая 1896 г. был утвержден, по присуждению Совета МДА, в степени магистра богословия кандидат (1889) и и. д. доцента академии С. С. Глаголев за сочинение «О происхождении и первобытном состоянии рода человеческого». Однако в указе оговаривалось, что, утверждая соискателя в степени «во внимание к трудолюбию», Синод ставит условие: при следующем издании своего сочинения автор должен переработать его, согласно указаниям, изложенным в отзыве рецензента от Синода, епископа Воронежского Анастасия (Добрадина). В отзыве отмечалось несомненное достоинство ученой добросовестной работы и оправданность цели: «устранить возможность конфликта между верою и знанием». Однако рецензент видел в работе «промахи и недосмотры», которые недопустимы в учено-богословском сочинении на степень магистра богословия. Сама задача поставлена неверно: доказать, что «в своих исторических, географических, хронологических и вообще научных указаниях о первых судьбах человека» Библия не стоит «ни в каком противоречии» с научными открытиями, но «подтверждается ими и разъясняет их». По мнению преосвященного, вечные истины Божественного Откровения не могут быть согласны с постоянно изменяющимися и часто противоречащими друг другу научными теориями и гипотезами. Скорее, наука должна руководствоваться и направляться в своих исследованиях данными Библии, чем Библия искать помощи в науке для доказательства своей истинности. Не совсем адекватным казался и подход автора: не богословский, а религиоведческий: библейское сказание о происхождении мира и человека не выделяется, но стоит наравне со сказаниями других народов о происхождении и первых судьбах человечества. Рецензент предлагал изменить подход: 1) дать четкие понятия о различных мировоззрениях; 2) ясно изложить строго православное учение о происхождении и падении человека, на основе святоотеческого наследия и современных православных ученых, а не новейших исследователей, далеких и от православия, и от христианства в целом; 3) ясно изложить эволюционную теорию; 4) привести суждение о ней православных ученых. В таком случае труд автора будет надежной опорой для православного читателя в трудных научных и пререкаемых вопросах[1208].

Утверждение Синодом в степени иногда затягивалось более чем на два года. Так, например, законоучитель Нежинского Историко-филологического института священник Павел Светлов, кандидат МДА, защитив магистерскую диссертацию 14 сентября 1893 г., был утвержден в степени указом Синода лишь от 3 января 1896 г.[1209]

Долгой оказалась история с магистерской диссертацией преподавателя Рижской ДС М. М. Тареева, выпускника (1891) и профессорского стипендиата 1891/92 уч. г. МДА. В 1893 г. он представил в Совет академии магистерскую диссертацию, в которой рассматривал искушения Богочеловека Христа «как единый искупительный подвиг всей земной жизни Христа», причем пытался изучить этот подвиг в связи с историей дохристианских религий, с одной стороны, с последующей историей Христианской Церкви – с другой[1210]. Ректор МДА архимандрит Антоний (Храповицкий) и доцент академии по кафедре Священного Писания Нового Завета М. Д. Муретов, читавшие сочинение, нашли его вполне удовлетворительным для степени магистра богословия, а автора – достойным искомой степени. Коллоквиум прошел благополучно, и Совет, признав защиту удовлетворительной, ходатайствовал об утверждении М. М. Тареева в степени магистра богословия. Однако утверждения в степени не последовало. Синод, рассмотрев сочинение М. М. Тареева, отдал справедливость трудолюбию автора «как в составлении этого сочинения, так и в изучении им памятников древних языческих религий и обширной древней и новейшей церковной литературы». Но и название сочинения, и его содержание вызвали серьезные сомнения в их соответствии учению Православной Церкви, а также опасения, что эта неопределенность может породить в читателях «недоуменные вопросы». Святейший Снод предложил М. М. Тарееву изменить заглавие сочинения, а саму диссертацию тщательно переработать, «при руководстве Слова Божия и святоотеческих писаний», а по исправлении вновь представить на рассмотрение в Совет академии[1211]. Переработанная диссертация была представлена в Совет в 1895 г., и рецензенты – профессоры академии В. Н. Мышцын и М. Д. Муретов – в отзывах в 1898 г. признали, что оно исправлено согласно указаниям Синода. В 1901 г. новый вариант диссертации был напечатан и представлен в Синод в нужном количестве экземпляров. Но диссертант не считал нужным еще раз защищать представленный труд и настаивал на этом, сочтя, что указ Синода требовал доработки диссертации, но не новой ее защиты. Если бы Совет настаивал на новом коллоквиуме, то, по мнению соискателя, тем самым он не уважал бы решение Синода, а послушание самого М. М. Тареева Синоду потеряло бы всякий смысл (защищать вновь он мог бы диссертацию при любых обстоятельствах). Совет счел аргументацию достаточно веской и ходатайствовал об утверждении в степени без новой защиты[1212]. Святейший Синод согласился с убедительностью аргументации, и в 1902 г. после дополнительного рецензирования нового варианта диссертации архиепископом Казанским Арсением (Брянцевым) М. М. Тареев был утвержден в степени магистра богословия[1213].

Указом Синода от 29 ноября 1895 г. в степени магистра был утвержден кандидат (1892) и помощник инспектора МДА И. Д. Андреев за сочинение «Константинопольские патриархи от времени Халкидонского собора до Фотия (хронология этих патриархов и очерки жизни и деятельности важнейших из них). Вып. I». Но при этом ставилось условие: при следующем издании монографии сделать некоторые поправки и заменить выражения, отмеченные в отзыве рецензента от Синода архиепископа Херсонского и Одесского Иустина (Охотина). Так, например, преосвященный рецензент считал неудачными как для научной богословской работы, так и для характеристики значимых церковно-исторических лиц замечания об императоре Феодосии II, «с капризами которого ладить было трудно», об Иоанне Постнике, который «был очень слаб и сух как щепка» и пр.[1214]

Не следует думать, что все диссертации, поданные в эти годы от Совета МДА, отвергались или как-то критиковались. Например, одновременно с отвержением диссертации Васильева был утвержден в степени магистра богословия выпускник той же академии преподаватель Вифанской ДС Иван Николин – за исследование книги Деяний святых апостолов. Отзыв рецензента от Синода – епископа на покое, бывшего Кавказского и Екатеринодарского, председателя Училищного совета Германа (Осецкого) – был положительным, и никаких проблем с утверждением не возникло[1215]. Однако передавалось мнение о том, что МДА вызывает последнее время много нареканий. Были критические замечания и в адрес других академий.

Следствием всех этих случаев было новое определение Святейшего Синода от 16 января – 3 февраля 1895 г. – о сочинениях на соискание ученых богословских степеней. Оно отчасти повторяло «Правила» 1889 г. и содержало три основных положения: 1) следует проводить исследования, основываясь на Священном Писании и святоотеческом учении, а не подвергать рациональному рассмотрению предметы веры, основываясь на ученых взглядах протестантов; 2) писать чистым литературным русским языком, не злоупотребляя иностранной терминологией; 3) цитаты из святоотеческих творений приводить по подлинникам или русским переводам, а не «из немецких книг». Члены корпораций духовных академий, соглашаясь с правильностью последних двух требований, считали первое проблемным: насколько возможно научное исследование без рациональных рассуждений и каким образом без этого раскрывать предметы веры, если не сводить раскрытие к схоластическому обычаю ограничивать работу подбором библейских и святоотеческих цитат[1216].

Иногда Синод утверждал в ученой степени по ходатайству Совета академии и на основании «словесного отзыва» кого-либо из членов Синода о научных достоинствах диссертационного исследования. Это относилось, конечно, к известным уже ученым, возводимым в докторское достоинство. Так, например, в 1902 г. Совет МДА ходатайствовал об удостоении степени доктора богословия профессора богословия Киевского университета святого Владимира протоиерея Павла Светлова. На степень представлялось конкретное сочинение – «Курс апологетического богословия», но принималась во внимание и вся совокупность ученых богословских трудов автора. Ходатайство было удовлетворено, в качестве рецензии от Синода был учтен словесный отзыв и о курсе, и о других трудах протоиерея Светлова митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского)[1217].

Отметим еще одну функцию Синода как высшего научно-аттестационного органа: Синод брал Советы под защиту от домогательств чересчур настойчивых выпускников. Так, например, в августе 1897 г. Синод поддержал Совет МДА, в который поступил ультиматум действительного студента академии сербского уроженца иеромонаха Дамаскина. Последний подал в Совет сочинение, признанное недостаточным для получения кандидатской степени, после чего требовал либо присуждения ему кандидатской степени, либо возвращения самого сочинения[1218].

К началу XX в. в духовных академиях настойчиво заявлялось пожелание: предоставить самим академиям право не только присуждать, но и окончательно утверждать ученые степени магистра и доктора богословия. Это пожелание было включено в качестве одного из пунктов так называемых «правил автономии», сформулированных к 1905 г. и пред ставленных академиями в Синод. Непростая ситуация конца 1905 г. побудила Синод к согласию на это предложение. Определением Синода «удостоение в степени магистра и доктора» было отнесено в разряд дел, окончательно решаемых самим Советом академии[1219]. Указом Синода от 23 сентября 1906 г. Совету академий было поручено «доносить чрез местных Преосвященных о всех удостаиваемых ими высших ученых степеней лицах Святейшему Синоду с представлением положенных 10 экземплярах диссертации.

Теоретическое обсуждение вопроса об утверждении в ученых богословских степенях

Впервые серьезное обсуждение вопроса о том, каким органом и в каком порядке должно утверждаться присуждение ученых богословских степеней, возник в начале 1860х гг. С одной стороны, к этому побуждали практические проблемы: уже упоминаемые выше задержки в утверждении выпускников в магистерских степенях, которые создавали много сложностей и самим выпускникам, и выпустившим их академиям, и учреждениям, где служили выпускники. С другой стороны, подготовка новых духовно-учебных реформ, начавшаяся в 1860 г., затронула и проблему духовно-учебного управления, его центрального органа и его функций. Речь и в том, и в другом случае шла о магистерских степенях, так как докторские степени ввиду малого числа докторов богословия в духовно-академических Конференциях почти всегда присуждал Синод (с 1839 г.), а Конференции могли лишь предлагать и ходатайствовать об этом. И это часто делала не Конференция академии, а епархиальный преосвященный (см. 3.5). Поэтому дополнительной проблемой – хотя и не заявленной открыто, но подразумеваемой – была практически полная зависимость в присуждении докторской богословской степени от высшего церковного управления и изоляция ученых корпораций от этого процесса.

Результатом обсуждений 1860х гг. были некоторые изменения в порядке присуждения магистерских степеней (в 1863 г.), изменение центрального органа духовно-учебного управления (в 1867 г.), изменение ситуации с присуждением докторских степеней (в 1869 г.). Утверждение в магистерских степенях на какое-то время (1869–1884) было передано на епархиальный уровень – архереям академических городов, утверждение же в высших – богословских – степенях осталось прерогативой Синода. Однако в дискуссиях, сопровождавших все эти изменения, были высказаны предложения о коррекции и этого положения, то есть об учреждении на высшем уровне – при Святейшем Синоде – ученого органа – Ученого совета или комитета. Этот орган должен был бы заниматься специально организацией и координацией научно-богословской деятельности, в том числе взял бы на себя и утверждение в богословских степенях, то есть стал бы и высшей аттестационной комиссией в богословской науке. Состав этого органа должен быть соответствующим этой функции – компетентным в отношении к богословской науке. Отчасти таким органом была в 1808–1839 гг. КДУ, но на ней лежало управление и всеми остальными сторонами жизни духовно-учебной системы – организационной, финансовой, учебной, воспитательной. Развитие богословской науки потребовало специального внимания к ней, поэтому эта сторона духовного образования должна была иметь и особое попечение. Тогда же была сформулирована особая проблема: может ли ученая коллегия решать вопросы оценки и аттестации богословских достижений без непосредственного участия высшей власти Русской Православной Церкви, то есть Синода[1220]?

Этот вопрос вставал и при последующих обсуждениях проблем высшей духовной школы и богословской науки. Но все проблемные присуждения или неприсуждения докторских богословских степеней в 1870х гг. были связаны именно с присуждением, а не с утверждением, с уточнением прав, обязанностей и порядка работы диссертационных Советов, роли епархиальных архиереев. Поэтому к осмыслению роли и деятельности утверждающего органа ни новых фактов, ни новых аспектов они не добавили. Результатом обсуждения 1880х гг. стали лишь коррективы, внесенные в порядок присуждения степеней, и передача утверждения в магистерских степенях в Синод.

Неоднократно упоминаемые выше «Правила» 1889 г. выделили главные проблемы, на которые обращал внимание Синод и которые вызывали его опасение: соответствие темы и содержания диссертации богословской области и верность православному учению. Таким образом, ответственность за научную составляющую работы – научная значимость и самостоятельность исследования, уровень и глубина проработки, верность методологии, адекватность научных выводов – несли сами диссертационные Советы. Однако ряд отказов в ответ на хо датайства об утверждении в ученых степенях, присужденных Советами, в первой половине 1890х гг., ссылки на «Правила» 1889 г., указ Синода 1895 г. с требованием «не подвергать рациональному рассмотрению предметы веры» вновь поставили старый вопрос: о роли и научной компетентности утверждающего органа. На этом этапе в него добавились новые аспекты: соотнесение научного поиска и церковной ответственности, права науки на ошибку и «катехизической безопасности» в богословских вопросах, не имеющих догматического утверждения. Первое осмысление этих вопросов было проведено в контексте подготовки несостоявшейся реформы в 1896–1897 гг. Профессор Н. Н. Глубоковский высказал предложение разделить научные исследования – «передний край» богословия, имеющий обязанность рисковать и право на ошибку, – и утверждения, исходящие от Высшей Церковной Власти и поэтому обладающие общецерковной значимостью и обязательностью. Все, даже самые серьезные, научные сочинения – лишь ступеньки лестницы, ведущей к познанию истины, выражают истину далеко не совершенно, имеют лишь «относительную важность в научном раскрытии всякого богословского предмета и не определяют общеобязательной авторитетности». Утверждение же докторских и магистерских степеней Святейшим Синодом налагает на эти научные труды печать высшей обязательности в глазах читателей, что имеет два негативных последствия для богословской науки: тормозится здоровая научная критика исследований, «освященных» печатью синодского признания, и закрывается путь новым исследованиям, не претендующим на подобное совершенство. Н. Н. Глубоковский предлагал восстановить истинную иерархию научных и общецерковных ценностей, не придавая ученым богословским степеням не заслуженной ими общецерковной силы. Практический выход он видел в передаче права утверждения в кандидатских и магистерских степенях епархиальному преосвященному, а также предоставление преосвященному права в случае несогласия с Советом относительно докторских степеней выходить на благоусмотрение Синода[1221]. Однако не все представители академий поддержали Н. Н. Глубоковского. Некоторые считали, что Синод не может снять с себя своей прямой обязанности – постоянного наблюдения за состоянием бого словской науки. Другие, вспоминая строгие суждения епархиальных архиереев о научных сочинениях 1870х гг., предлагали пойти в предложениях Глубоковского до логического завершения и ходатайствовать о передаче права не только присуждения, но и утверждения в ученых степенях в сами Советы как специальные ученые богословские коллегии. Для осведомленности же Синода о состоянии богословской науки направлять туда все сочинения, прошедшие аттестацию и удостоенные ученых богословских степеней, но постфактум.

Новым этапом осмысления этих проблем стало Предсоборное Присутствие 1906 г. В это время Советы духовных академий, получившие по «правилам автономии» право утверждения в ученых степенях, осмысляли сложившуюся ситуацию с ее достоинствами и новыми проблемами. Как оказалось, главные теоретические проблемы остались. С одной стороны, не был решен вопрос об отношении Высшей Церковной Власти к научным богословским исследованиям. С другой стороны, не было достаточно ясно, считают ли сами духовные академии полезной централизацию процесса научно-богословской аттестации, – например, создание специальной Высшей аттестационной комиссии в виде Ученого совета или комитета при Святейшем Синоде. Оказалось, что все представители академий, участвовавшие в обсуждении, согласны в двух положениях: 1) что Святейший Синод должен иметь возможность тем или иным путем наблюдать за «правильным направлением» богословской науки в академиях; 2) что Советы духовных академий как ученые богословские коллегии могут наиболее адекватно оценивать научные достоинства диссертаций, представляемых на ученые богословские степени.

Однако мнения расходились, и значительно, в определении способов: как это наблюдение должно осуществляться и как обеспечить наиболее компетентную научно-богословскую оценку диссертаций. Некоторые члены духовно-академических корпораций высказывали опасения в том, что замыкание всего научно-аттестационного процесса в Советах, проведенное Временными правилами, понизит научный уровень диссертаций. Причиной того может стать и недостаточное число специалистов в той или иной области богословия в одной корпорации, и обычные человеческие пристрастия, которым не чужды и ученые[1222].

Некоторые участники обсуждения предлагали разграничить научное достоинство сочинения и его соответствие православному учению, оценку первого полностью возложить на Советы, а второго – на Си нод[1223]. Их оппоненты считали, что в богословской науке не может быть такого разделения, поэтому надо признать либо компетентность Синода в богословской науке и возвратиться к системе дополнительного рецензирования диссертаций Синодом, либо компетентность корпораций в догматической правильности ученых сочинений и закрепить за ними право окончательного присуждения богословских степеней. Предлагались к рассмотрению гипотетические ситуации: ученое сочинение, удостоенное Советом академии ученой богословской степени, но, по мнению Синода, несогласное с учением Православной Церкви и потому вредное в смысле ложного истолкования этого учения. Как должен и может поступить Синод в таком случае – может ли он лишить ученой степени, уже присужденной Советом? И может ли православная духовная академия присудить ученую богословскую степень за исследование, в котором есть противоречия православному учению? Означает ли утверждение Синодм членов духовно-академических корпораций в ученых степенях и духовно-учебных должностях такую степень доверия в научно-богословской области, при которой Синод не пересматривает решения ученых корпораций?

Попытки ответить на эти вопросы приводили и к радикальным предложениям: полностью отстранить Синод даже от курирования научно-аттестационного процесса, организовав наблюдение за академиями иным образом[1224]. Некоторыми участниками дискуссии отрицалась и полезность Ученой комиссии при Синоде, ибо ее наличностью игнорировалось бы научное значение академий[1225]. Или, напротив, отменить автономию в научной аттестации, усилив права Синода[1226]. Н. Н. Глубоковский повторил свое мнение 1897 г., подтвердив его новыми фактами, накопившимися за истекшее десятилетие. Работа ученого-богослова по собственному уразумению и посильному разъяснению христианских истин, а также научный поиск в вопросах, не имеющих догматического ответа, не должны получать общецерковной значимости. Присуждение степени доктора богословия еще не означает признания за данным лицом права церковного учительства. С одной стороны, такое смешение понятий ставит Синод в ложное положение, заставляя его применять строгости, не обоснованные по отношению к научным сочинениям. С другой стороны, тормозится развитие науки, сковывается свобода научного поиска[1227].

Однако однозначных ответов на сформулированные вопросы и решений поставленных проблем найти не удалось. Поэтому большинством голосов было принято компромиссное решение: аттестацию оставить в Советах, а Синоду уделить право наблюдать за учено-богословской литературой в целом[1228]. В ответ же на вопрос о соответствии богословской науки православному учению Н. Н. Глубоковский ответил немного раньше, в своей записке, приложенной к отзыву митрополита Антония (Вадковского) на вопросы Синода 1905 г.: «Богословская наука, будучи серьезною и честною, всегда останется посредницей познания истины и не может оказаться антицерковной принципиально, коль скоро Церковь есть носительница и провозвестница этой истины»[1229].

Дальнейшие обсуждения немного добавили в теоретическое совершенствование системы научной аттестации. Наиболее ярким вкладом был проект об учреждении при Святейшем Синоде Академии богословских наук или Учено-богословского совета, разработанный Комиссией 1909 г.[1230] Это учреждение могло бы, по мнению некоторых членов Комиссии, исполнять и роль Высшей научно-богословской аттестационной комиссии.

Последние обсуждения этих вопросов проходили в 1917–1918 гг., в эпоху действия новых Временных правил. Эти правила вновь передали право окончательного присуждения ученых богословских степеней в академические Советы и возобновили обсуждения 1905–1906 гг. Произошедшее в ноябре – декабре 1917 г. изменение в высшей церковной власти – восстановление Патриаршества в Русской Православной Церкви – отразилось и на проекте нового Устава духовных академий. Согласно этому проекту, академии состояли в непосредственном ведении Высшего Церковного Управления – Патриарха, Священного Синода и Высшего Церковного Совета. Патриарх становился «верховным Покровителем и Почетным Членом всех духовных академий», мог давать Советам духовных академий ученые поручения. Патриарх, Священный Синод и Высший Церковный Совет должны были определять круг деятельности академий, согласно их Уставу, и иметь наблюдение за порядком и направлением их деятельности. Право присуждать и утверждать ученые степени кандидата богословия, магистра и доктора богословских наук сохранялось за Советами академий, с доведением до сведения Священного Синода о присужденных степенях[1231].

Таким образом, деятельность Высшей Церковной Власти по утверждению ученых богословских степеней в XIX–XX вв. трудно охарактеризовать однозначно. Те проблемы, которые возникали при утверждении некоторых решений диссертационных Советов, хотя и разочаровывали специалистов-ученых, не могут быть сведены ни к личным отношениям, ни к непониманию членами Синода сути научно-богословской сферы. Все эти ситуации, а также те критические замечания, которые иногда при этом высказывались, были обусловлены какими-то немаловажными причинами. В одних случаях это было обусловлено действительными недостатками и промахами в аттестуемых работах. В других случаях научно-богословские исследования приходилось рассматривать через призму церковных проблем и учитывать это при их оценке. Наконец, в некоторых случаях конкретность проявляла принципиальные проблемы, связанные с научной аттестацией в целом и ролью утверждающей инстанции, а также особенности этих проблем в области богословской науки. Еще сложнее оценить, как эти особенности отражались на отношении Высшей Церковной Власти к научным исследованиям в духовных академиях, а также на критериях, которые могла предъявлять церковная власть к плодам этих исследований.

Следует отметить, что исследование не подтвердило часто приводимое в историографии мнение о принципиальном различии действий Святейшего Синода как утверждающей инстанции научно-богословской аттестации при Уставе 1869 г., с одной стороны, и Уставе 1884 г. – с другой. Разумеется, характерные черты эпох, личностный состав Синода и взгляды обер-прокуроров имели определенное влияние на эту область. Однако более значимы были общие проблемы, имевшие значение в той или иной степени на всех этапах становления и развития системы научно-богословской аттестации. Усугубление этих проблем в более поздние периоды, то есть в 18801910х гг., объясняется процессом развития богословской науки, который, разумеется, с большей активностью и значимостью проявлял существующие проблемы и ставил новые вопросы. Основные требования к докторским и магистерским диссертациям, введенные реформой духовных академий 1869 г., были сохранены при проведении реформы 1884 г, а также при последующем Уставе 1910–1911 гг.: научные принципы исследования, обязательная публикация, защита перед ученой комиссией. Эти требования стимулировали научную деятельность преподавателей, студентов и выпускников духовных академий в условиях обоих Уставов, позволили сохранить научное значение докторской степени и перевести степень магистра богословия из разряда учебных в разряд ученых.

Возникавшие в процессе научно-богословских исследований сложности, связанные с адаптацией научно-критических методов, иноконфессиональных заимствований, преодолевались по мере сил. Постепенно рождалось понимание, что сочетание научной ответственности и свободы научного поиска с верностью церковной традиции – труд, но не непреодолимая проблема. И что научная богословская деятельность призвана участвовать в изучении конкретных фактов и свидетельств исторической жизни Церкви, ставить вопросы и решать их научными методами, имея, как и всякая наука, и свободу поиска, и право на ошибку. Но сама научно-богословская деятельность должна быть выверена Преданием как живой реальностью Откровения. Это понимали и сами богословы-исследователи: духовные академии являлись «учреждениями конфессиональными, а значит, должны были возвещать и оправдывать свое исповедание… Было моральной необходимостью для всех сообразоваться с принципиальным положением в своей научной работе… быть мудрым в выборе самих тем… иметь и хранить достаточное самоограничение»[1232].