Тривейн Ладлэм Роберт
— Другого сказать не могу...
— Так вы говорите, он не пытается навязать вам точку зрения Пентагона?
— Иногда я спрашивал майора, что он думает по тому или иному поводу, но всякий раз он высказывался с точки зрения военных. Признаться, будь это иначе, я бы встревожился. Думаю, так же, как вы... По вашей логике получается, что мы знали, о том, кем на самом деле является майор Боннер, или узнали об этом. И это, естественно, нас встревожило. Однако тревоги оказались несостоятельны...
— Вы не ответили на мой вопрос, Тривейн!
— По-моему, вы ищете название для вашей очередной статьи о майоре Боннере, который «торпедирует деятельность подкомитета». Хотите убедиться в том, что он подослан ко мне с целью передачи секретной информации о нашей деятельности? Возможно, все это выглядит весьма логично, но это неправда. Это было бы шито белыми нитками...
— Ну а что он сам-то говорит? В чем заключается его «точка зрения военных»?
Тривейн внимательно взглянул на журналиста. Уж слишком резким и нервным казался тот в эти минуты: словно боялся упустить нечто весьма для себя важное. Он вспомнил, как Боннер представляет себе контрмеры против гипотетических «маршей мира» — ввод войск, быстрое подавление и репрессии, — и понял, что именно это хочет услышать от него журналист.
— Да у вас паранойя! Вы хотите замазать Боннера грязью, не так ли?
— Нет необходимости, Тривейн! Он и без того вымазан по уши! Этого бешеного пса следовало отправить в газовую камеру еще три года назад!
— Серьезный приговор, Брюс! И если вы действительно так считаете, вам следовало бы собрать пресс-конференцию по этому вопросу... Если, конечно, вы сможете что-либо доказать...
— Этого сукина сына тщательно оберегают — все как один! Его поместили на территории, на которую не может ступить нога постороннего! Даже с теми, кто проклинает его подвиги от Меконга до Дананга, невозможно обменяться хотя бы парой слов. Вот что меня тревожит! Думаю, это должно волновать и вас.
— Я не располагаю вашей информацией. К тому же у меня достаточно проблем, чтобы создавать еще дополнительные — из полуправды-полулжи. Меня совершенно не интересует майор Боннер!
— А следовало бы заинтересоваться!
— Подумаю...
— В таком случае, подумайте еще вот над чем — даю вам на это два дня. Вы много говорили с Боннером, он провел с вами уик-энд в Коннектикуте. Позвоните, мне и расскажите о ваших беседах. Вполне возможно, что вам его слова не представляются важными. Но вместе с той информацией, которой располагаю я, они могут дать интересные результаты. А вы тем самым окажете услугу не только себе, но и стране...
Тривейн встал с кресла и сверху вниз посмотрел на журналиста.
— Не стоит прибегать здесь к гестаповским методам, мистер Брюс! Здесь это не пройдет.
Родерик Брюс понимал, что стоит ему подняться, и он потеряет последние преимущества. А потому продолжал сидеть в кресле, по-прежнему нервно поигрывая авторучкой.
— Не делайте из меня врага, Тривейн. Это в высшей степени глупо! Ведь я могу преподнести историю с подлодками таким образом, что люди начнут отворачиваться от вас... Или — что еще хуже — смеяться!
— Убирайтесь вон, пока я вас отсюда не вышвырнул!
— Угрожаете представителю прессы, господин председатель? Грозите физической расправой «маленькому человечку»?
— Пишите все, что вам заблагорассудится, но только убирайтесь отсюда, — спокойно повторил Тривейн.
Брюс медленно поднялся с кресла и спрятал авторучку в нагрудный карман.
— Через два дня жду вашего звонка, Тривейн... Сейчас вы, конечно, расстроены, но через несколько дней все уляжется. Вот увидите...
С этими словами Брюс повернулся и засеменил к двери, так и не удостоив больше Тривейна взглядом. Он захлопнул за собой дверь с такой силой, что она ударила по стоявшему рядом креслу и еще долго вибрировала...
— Проклятый ублюдок! Чертов лилипут! Что ему нужно? — Генерал Лестер Купер, с красным от гнева лицом и набухшими на шее жилами, изо всех сил ударил кулаком по столу.
— Пока не знаем, — ответил стоявший перед ним Роберт Уэбстер. — Ведь наша основная задача — Боннер, и мы уже рассчитали момент, когда его можно вводить в игру...
— Вы рассчитали! А мы не желаем иметь с этим ничего общего!
— Мы знаем, что делаем...
— Лучше бы вы убедили в этом меня... Мне не нравится, что каждый может быть использован...
— Не будьте смешным! Просто надо сказать Боннеру, что его старый приятель Брюс кое-что против него имеет, так что пусть поостережется... Но не надо запугивать, — продолжал Уэбстер с чуть заметной улыбкой на губах. — Не нужно, чтобы он полностью замкнулся в себе... Он знает, что за Тривейном ведется наблюдение, не стоит, чтобы кто-то еще говорил об этом.
— Понятно... Тем не менее, надеюсь, что ваши люди заставят Брюса выйти из игры. Его нельзя подпускать так близко!
— Всему свое время, генерал!
— Этим следовало бы заняться сейчас... Чем дольше тянуть, тем больше риск! Не забывайте, что Тривейн охотится за «Дженис»!
— Именно поэтому мы и не предпринимаем необдуманных шагов... Особенно теперь. Тривейн ничего не выудит, а вот Роджер Брюстер может...
Глава 17
Эндрю Тривейн смотрел из окна своего кабинета на быстрое течение Потомака. Опавшие почерневшие листья, солоноватая вода в реке, футбольные матчи по субботам и воскресеньям... Одним словом, осень. Разгар осени характерен еще и тем, что газеты больше пишут о спорах в конгрессе, нежели о его достижениях.
Заседание прошло нормально, мозговой центр подкомитета сумел собрать достаточно информации, чтобы противостоять власть имущим из «Дженис индастриз», особенно одному из них — Джеймсу Годдарду, единственному, кто отвечал на вопросы. Следующей остановкой для Тривейна был Сан-Франциско.
Собственно, с задачей они справились, и не в последнюю очередь благодаря особому методу, рекомендованному Тривейном своим сотрудникам. Заключался он в том, что серьезная работа велась не в офисе, а в комнате отдыха в доме на Таунинг-Спринт. Понятно, что в этот своеобразный штаб допускались лишь избранные — Алан Мартин, Майкл Райен, Джон Ларч и неугомонный Сэм Викарсон. У Тривейна были к тому весьма веские основания. Когда пришли последние ответы от «Дженис» и ее заводов, а также от разбросанных по всей стране подрядчиков, Тривейн и его люди столкнулись с огромным объемом информации. Кабинет, где хранились папки, был забит до отказа. Ознакомившись с новыми документами, команда Тривейна поняла, что ответы весьма расплывчаты, и разослали главам компаний повторные запросы. Тривейн понял тактику «Дженис»: завалить его беллетристикой. Трудно было даже просто сопоставить огромное количество ответов, не говоря уже о том, что почти все они отличались уклончивостью.
Тривейн оказался в сложном положении: следовало найти кончик ниточки в этом огромном клубке лжи и, минуя тысячи преград, добираться до истины. Работа предстояла сложнейшая, можно сказать, исполинская, и, чтобы выполнить ее, нужно было найти удобное для всех место, где можно работать допоздна, по субботам и воскресеньям.
Была и еще причина, почему они выбрали Таунинг-Спринг: уединение... И к Райену и к Ларчу уже подкатывались некие типы, пытаясь выяснить, что известно команде Тривейна о «Дженис». Не обошлось, понятно, и без завуалированных намеков на солидное вознаграждение и отдых на Карибских островах. Но эти попытки ничем не кончились: и Райен и Ларч сразу поняли, о чем речь.
Произошли и три инцидента, в которых опять же чувствовался завуалированный, осторожный интерес.
В один прекрасный день сосед по дому пригласил Сэма Викарсона в загородный клуб в Чеви-Чейз. Небольшой коктейль, в котором приняли участие какие-то полузнакомые Сэму люди, очень скоро превратился в настоящую пьянку: едва знакомые друг с другом люди стали вдруг закадычными друзьями, настоящие же друзья перессорились. Веселье тем не менее продолжалось, алкоголь кружил головы, и очень скоро Сэм Викарсон оказался на площадке для гольфа вместе с женой мелкого конгрессмена из Калифорнии.
Потом, как рассказывал Сэм Тривейну, опуская некоторые подробности, — большая доза ликера, очевидно, вызвала и провалы в памяти, — им пришла в голову великолепная мысль прокатиться по площадке на тележке для гольфа. Однако проехать удалось лишь несколько сот ярдов: сел аккумулятор. Жена конгрессмена сначала испугалась, но потом повела себя весьма недвусмысленно, намекая, что ее тянет к Сэму. Они почти тут же направились в клуб и вдруг наткнулись на ее мужа, которого сопровождал незнакомый Сэму человек.
Последовала безобразная сцена: муж и не думал стесняться в выражениях, поскольку был пьян до бесчувствия. Отведя душу, он врезал жене пощечину и кинулся на Сэма. Тот отступил, готовясь защищаться, но тут приятель нападавшего схватил конгрессмена за руки, повалил наземь и велел успокоиться, не выставлять себя за посмешище. Обманутый муж еще более разъярился, принялся вырываться из рук приятеля и, убедившись, что это ему не удастся, прокричал Сэму:
— Убирайся к черту со своим Пало-Альто!
Жена конгрессмена тем временем кинулась к автомобильной стоянке.
Незнакомец зажал конгрессмену рот рукой, поднял его на ноги и потащил к стоянке, вслед за супругой.
Сэм Викарсон, стоя на траве, молча наблюдал за происходящим. Он тоже был пьян, но тем не менее понял, что рухнул какой-то договор, распалась какая-то связь с Пало-Альто... Это и есть «Дженис индастриз»...
Сэм рассказал Тривейну о своих подозрениях, и тот с ним согласился. Что ж, впредь надо быть осторожнее, принимая подобные приглашения...
О втором случае Тривейну рассказала его секретарша. По ее словам, она вот-вот должна была расстаться со своим женихом: их отношения давно изменились, не осталось и намека на чувство. Неожиданно он попросил ее вернуться к нему, хотя бы на несколько дней для видимости. С чего бы вдруг? К тому же он стал задавать ей слишком много вопросов. Затем вдруг уехал из Вашингтона, попросив ее снабдить его рекомендациями, что она и сделала. В день отъезда в Чикаго, к месту новой работы, жених позвонил. «Передай своему шефу, — сказал он, — что многие с Небраска-авеню заинтересованы в „Дженис индастриз“. И все они очень встревожены!»
Секретарша, понятно, все рассказала Тривейну. Так снова выплыла корпорация «Дженис индастриз».
И наконец, о третьем инциденте ему стало известно от Франклина Болдвина, того самого нью-йоркского банкира, которому Тривейн был обязан своим назначением на пост председателя.
Болдвин приехал в Вашингтон на свадьбу внучки, выходившей замуж за родовитого англичанина, атташе английского посольства. По словам Болдвина, «это была самая глупая церемония из всех, которую я когда-либо видел! Времена не меняются: скажите любой американской матери, что ее дочь нашла титулованного жениха, и вместо свадьбы она сразу же возмечтает о нудной коронации».
Итак, банкиру все-таки пришлось принять участие в этом погребальном обряде, и, когда уже Болдвин собирался уйти, один из его старых друзей, отставной дипломат, пригласил его «на лучшие воды Вирджинии», где можно превосходно отдохнуть.
Они поехали, но в доме старого друга Болдвин, к своему великому удивлению, встретил какого-то отставного адмирала.
Поначалу ему даже нравилась та безобидная игра, которую затеяли старики: они вели себя так, будто к ним снова вернулась молодость, избегавшая надоевших разговоров о делах.
Но мало-помалу атмосфера непринужденности и легкости исчезла. Адмирал принялся вдруг всячески поносить статью Родерика Брюса о четырех стоявших на приколе подводных лодках. Затем перешел к тому, как Тривейн трактует проблемы военных, в том числе министерства морского флота. Похоже, иронизировал он, у самого Тривейна никаких проблем нет.
В конце концов Болдвин был втянут в спор: ведь речь зашла о Комиссии по делам вооруженных сил, за деятельность которой он отвечал. Ему снова пришлось повторить, что кандидатура Тривейна была единогласно одобрена не только их комиссией, но сенатом и самим президентом. И военным, включая, естественно, министерство морского флота, лучше бы принять факты такими, каковы они есть...
Однако, как выяснилось, именно этого адмирал и не желал признавать. И когда Болдвин уже собрался уходить, старый моряк вдруг заявил, что вчерашнее одобрение может сегодня обернуться чем-то иным. Особенно если Тривейн будет продолжать беспокоить один из самых великих институтов, — «институтов, имейте в виду!» — от которого в значительной степени зависит положение в стране — «да, черт побери, зависит.». Понятно, что этим «институтом» оказалась «Дженис индастриз».
И теперь, глядя на реку, Эндрю думал о том, что пока знает лишь о пяти попытках выйти на его людей: это ситуации с Райеном, Ларчем, Сэмом Викарсоном, его секретаршей и Франклином Болдвином. Но ведь он практически ничего не знает о других сотрудниках, а их в подкомитете — двадцать один человек. Искали ли уже подходы к ним? Если да, то расскажут о них ему или нет?
Конечно, он мог бы собрать всю команду и спросить напрямую. Но он никогда не сделает этого, и не только потому, что считает такой шаг отвратительным. Главное — подобная тактика все равно не принесет успеха. Ведь если с кем-нибудь уже была проведена работа, а ему ничего не сказали, то маловероятно, что человек «расколется» на общем сборе. В глазах других такое промедление выглядело бы преступным...
К тому же, думал Тривейн, если кого-то из его сотрудников завербуют, — весьма сомнительно, но все может быть, — едва ли этот человек сможет поставлять своим новым хозяевам ценную информацию. Ведь папки с особо важными документами, касающимися «Дженис индастриз», хранятся в Таунинг-Спринг.
Досье на корпорацию были помечены следующими записями: «Статус — Текущие дела. Закончено. Удовлетворительно». Те папки, где содержались сведения о менее важных сделках, имели и другие надписи, например: «Статус — Текущие дела. Возможные решения». Хранившиеся в них документы не представляли особой важности.
Код «Удовлетворительно» был дан вовсе не для того, чтобы получше скрыть что-либо. Просто он подходил более всего. И только пять человек из штата подкомитета — четверо из «мозгового центра» и сам Тривейн — могли работать с этими папками, прекрасно зная, что означает этот термин. Если бы досье попали к непосвященному, он бы ничего не понял.
Отойдя от окна, Эндрю вернулся к столу, на котором один на другом лежали три блокнота. Все они имели отношение к «Дженис» и являли собой те самые концы ниточек, потянув за которые можно было распутать огромный клубок. В этом лабиринте кривых зеркал они были единственными источниками света, хотя и слабого. Что, черт возьми, скрывается в лабиринтах?
Интересно, а что предприняли бы люди типа Родерика Брюса — или Роджера Брюстера, — попади эти блокноты им в руки?
Родерик Брюс — крохотный охотник за драконами... Нет, его он пока не сразил. Несмотря на все свои угрозы, когда дело коснулось председателя подкомитета в деле о субмаринах, он повел себя как джентльмен. Хотя никто его ни о чем не просил, да и причин у него вроде не было.
Более того, можно считать, что Тривейн удостоился некоего подобия комплимента: «Сильный, невозмутимый председатель подкомитета, — писал Родерик Брюс, — по-прежнему недосягаем для высших чинов разведки, забивших тревогу. Контакты со средствами информации он предоставил другим — может быть, и не самый мудрый шаг, но кому на этом посту нужна мудрость; большее, что ему грозит, — это угодить на свалку. Возможно, такая угроза реальна. Но, может, он этого и добивается?»
Интересно, почему Брюс молчит о его просьбе не публиковать статью? Впрочем, ему нет дела ни до Родерика Брюса, ни до его читателей...
Ни при каких условиях не позовет он снова Брюса. Что бы ни отстаивал Пол Боннер — видит Бог, тяжеловесно и старомодно, — человек он настоящий. Его убеждения глубоко искренни, не бездумны, и он ими не бросается. Боннеров этого мира следует переубеждать, а не приносить их в жертву идеологическим стычкам, словно коз.
Прежде всего — переубеждать.
Тривейн взял в руки блокнот, лежавший поверх остальных. В правом углу красовалась римская цифра «один». Именно этот блокнот и был сейчас своеобразным путеводителем. Первая остановка — Сан-Франциско.
Обыкновенная работа, ничего особенного. Председатель подкомитета совершил поездку по расположенным на Западном побережье компаниям. И если заинтересованные лица возьмут на себя труд проверить, — а они обязательно это сделают, — то выяснят, что Эндрю Тривейн посетил около дюжины фирм. Вот и все, что они смогут узнать.
Ну, выяснят еще, что председатель не отказывался от партии в гольф или нескольких сетов в теннис — если, конечно, позволяла погода.
Общий настрой его поездки был вообще-то предопределен. Ходили слухи, что подкомитет скоро обретет нового председателя, что поездка Тривейна по стране — его прощальный визит, символическое завершение бессмысленной деятельности.
Прекрасно. Именно этого Тривейн и хотел.
Все было бы по-другому, если бы Родерик Брюс добрался до документов о «Дженис».
Сам Бог не допустил этого! То, чего следовало избегать любой ценой, выглядело сейчас туманными обвинениями. Основываясь на них, трудно было прийти к каким-либо выводам...
Звонок вывел Тривейна из задумчивости. Эндрю взглянул на часы. Начало шестого, сегодня он отпустил сотрудников пораньше и остался один.
— Слушаю.
— Энди? Это Пол Боннер!
— Вы ясновидящий! — воскликнул Тривейн. — Я только что о вас думал!
— Надеюсь, что-то хорошее?
— Не особенно... Как у вас дела? Мы не виделись почти две недели.
— Меня не было в городе... Каждые шесть месяцев мои начальники посылают меня в Форт-Беннинг на скачки с препятствиями. Хотят, чтобы я находился в форме...
— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Видно, надеются таким образом вытрясти из вас враждебность, а заодно дать отдых вашингтонским дамам.
— Лучше так, чем холодные ванны... Что вы собираетесь делать вечером?
— Обедаем с Фил в «Авийоне». Пойдете с нами?
— Конечно, если не помешаю...
— Отлично! Встречаемся минут через сорок пять?
— Договорились! У нас еще будет время поговорить об этой вашей дурацкой поездке.
— Что вы сказали?
— То, что я вернулся, маса! Махните рукой или свистните, — и я к вашим услугам!
— Вот уж не знал, — с некоторым сомнением произнес Тривейн.
— Я получил указания... Думаю, мы переходим к активным действиям... А то вы слишком расслабились, Энди!
— Похоже, что так. До встречи в «Авийоне». Тривейн положил телефонную трубку и посмотрел на блокнот «Дженис», который все еще держал в левой руке.
Ни одного обращения в министерство обороны с просьбой о помощи не было. Практически Пентагон не должен был знать о его поездке. Во всяком случае, через служащих...
Глава 18
Марио де Спаданте поднялся на второй этаж аэропорта Сан-Франциско и направился к комнате отдыха. Для человека его комплекции он двигался довольно легко. На какую-то секунду остановился, ожидая, когда негр-носильщик пройдет мимо со своей тележкой для багажа. Добравшись до комнаты отдыха, Марио широко распахнул стеклянную дверь и, не сбавляя темпа, прошел мимо дежурной, предупредив ее невысказанный вопрос небрежным жестом. Здесь его уже ждали: двое сидели за столиком в самом углу.
— Если позволите высказать мое мнение, мистер де Спаданте, то скажу, что вы возбуждены без всякого на то основания...
— А если вы позволите высказать мое мнение, мистер Годдард, то я скажу, что вы — долбанный идиот!
Несмотря на крепкие выражения, фразы произнесены были вежливым тоном, хотя голос де Спаданте звенел чуть сильнее, нежели обычно.
Марио взглянул на второго господина, сидевшего за столом. Ален... Ему уже под шестьдесят, но одет по-прежнему модно, прекрасно сшитый костюм.
— Что Уэбстер?
— Не видел его и не говорил с ним с самого Нью-Йорка. В последний раз мы беседовали перед тем, как Болдвин выдвинул этого Тривейна. Надо было покончить с этим уже тогда!
— Серьезные люди вас не услышали: предложение глупо и безнадежно. Я принял другие меры, у нас теперь все под контролем, включая всякие там чрезвычайные меры.
Спаданте перевел взгляд на Годдарда, ангелоподобное лицо которого полыхало гневом, вызванным дерзостью итальянца. Средних лет, средней упитанности и среднего ума — вот кто такой Годдард. Типичный представитель какой-нибудь корпорации. Он и был им: Годдард работал в «Дженис индастриз».
Де Спаданте нарочито молчал, затягивая паузу, и просто смотрел на Годдарда. На этот раз была его очередь говорить, и Годдард знал об этом.
— Тривейн приедет завтра утром, — сказал наконец Годдард. — Где-то в половине одиннадцатого... У нас запланирован завтрак...
— Надеюсь, получите удовольствие.
— Нет причин придавать этой встрече большее значение, чем остальным... Самая обычная дружеская встреча. Он планирует провести конференции с шестью компаниями, расположенными в нескольких сотнях миль друг от друга. И все это в течение нескольких дней...
— Вы меня просто убиваете, мистер Одну Минутку! Ну просто по полу катаюсь со смеху! «Нет причин придавать!» Замечательно! Да вы неотразимы со своим детским лепетом!
— Вы оскорбляете меня, мистер де Спаданте, — вспыхнул Годдард, вынимая из кармана носовой платок и вытирая подбородок.
— Не смейте говорить об оскорблении! На этой земле пет оскорбительнее глупости! А еще хуже — самонадеянной глупости!
Де Спаданте помолчал и, обращаясь уже к Алену, спросил, кивая на Годдарда:
— Где вы откопали этого capo-zuccone?[2]
— Он вовсе не глупый, Марио, — мягко ответил Ален. — Он был лучшим бухгалтером, какого когда-либо имела «Дженис индастриз»! Именно он разрабатывал экономическую политику компании в последние пять лет...
— А, счетовод! Вшивый счетовод со слюнявым подбородком! Видал я таких...
— Я не намерен выслушивать ваши оскорбления! — воскликнул Годдард, пытаясь встать.
Марио де Спаданте, протянув руку, схватился за подлокотник кресла. Движение было быстрым и уверенным, как у человека, хорошо знакомого с тяжелой работой и решительными методами. Резким усилием он подтащил кресло вместе с Годдардом назад к столу.
— Сидеть! Ты... Ты никуда не уйдешь! И запомни: наши проблемы гораздо важнее твоих намерений. И моих, кстати, тоже, мистер Счетовод!
— Почему вы так уверены? — спросил Ален.
— Сейчас скажу. Может, вы и поймете кое-что из того, что так меня взволновало... Или вывело из себя. Долгое время мы только и слышали, как все прекрасно. Никаких серьезных проблем, за исключением некоторых пунктов, но и они контролируются. А потом вдруг узнаем, что все основные вопросы помечены грифом «Удовлетворительно». Все, конец. Тихое плавание... Даже я купился на это!
Де Спаданте отпустил ручку кресла, продолжая удерживать Годдарда на месте одним лишь взглядом своих выразительных глаз.
— Но, к счастью, — продолжал он, — нашлась пара любопытных ребят из Нью-Йорка, решивших проверить всю бухгалтерию. Конечно, они слегка понервничали: ведь им платят за решение проблем, так что если даже проблем нет, ребята их начинают выискивать, справедливо полагая, что лучше перестараться, чем что-либо упустить... Они взяли пять, всего лишь пять самых важных опросов, которые вернулись в подкомитет, и выяснили, что на всех пяти стоит пометка: «Удовлетворительно». Они послали дополнительную информацию Тривейну. Не было ничего такого, что нуждалось бы в объяснениях, и тем не менее информацию затребовали! Нужно объяснять, что произошло?
Годдард, по-прежнему сжимавший носовой платок, поднес его к подбородку. В глазах его светился страх. Он четко произнес два слова:
— Двойные входы!
— Если смысл вашей аллегории сводится к тому, что документы имеют дубликаты, то вы правы, мистер Счетовод!
— Вы это имели в виду, Годдард? — подавшись вперед, спросил Ален.
— Естественно! Только, возможно, я поспешил. Надо бы выяснить, нет ли на них пометки: «Требуют дальнейшего изучения»...
— Нет, — ответил де Спаданте.
— Тогда я уверен, что существуют дубликаты документов!
— Скорее всего, — подтвердил де Спаданте.
— Но где? — Ален начал уже терять свое хладнокровие.
— Какая разница? Вы же не собираетесь подменить содержимое...
— Хорошо бы все-таки знать, — проговорил Годдард. — Это бы нам помогло...
От его враждебности не осталось и следа. Её сменил страх.
— Следовало позаботиться об этом в последние два месяца, вместо того чтобы штаны просиживать!.. «Дружеские встречи»!..
— У вас нет никаких оснований...
— Заткнись! И вытри слюни! Масса типов заслуживает виселицы! Но есть и другие, с которыми этого не должно случиться! Можно принять чрезвычайные меры: свою работу мы делаем.
Де Спаданте вдруг сжал руку в кулак, лицо его исказила гримаса.
— Что с вами? — спросил Ален, с тревогой глядя на итальянца.
— Все из-за этого сукина сына Тривейна! — хрипло выдохнул Спаданте. — Уважаемый, ужасно уважаемый бывший заместитель министра! Какой он, к черту, уважаемый? Долбанный председатель! Грязная свинья!..
Майор Пол Боннер, сидя у окна «Боинга-707», наблюдал за Тривейном через проход. Вместе с Аланом Мартином и Сэмом Викарсоном Тривейн сидел прямо напротив. Все трое были погружены в изучение какого-то документа.
«Бобры! — думал о них Боннер. — Честные, сильные, перегрызают стволы и валят деревья, перекрывая движение водных потоков. Но ведь это нарушает естественный ход вещей, хотя тот же Тривейн назвал бы это экологическим равновесием».
Дерьмо все это...
Куда важнее, чем жизнь таких вот бобров, орошение полей, а ему мешает воздвигнутая ими запруда. Бобры сушат землю и уничтожают урожай, думая только о себе. Но в мире есть и другие заботы — этой мелюзге их не понять. Те заботы под стать только львам, царям природы. Лев идет по джунглям с достоинством, свойственным лишь ему. Только он знает, кто настоящий хищник. Лев, а не бобер.
Пол Боннер знал, что такое джунгли. Истекая кровью, он поползал по той земле, кишащей черт знает чем. Он помнил глаза, полные ненависти, в упор смотревшие на него. И он понимал, что должен убить обладателя этих глаз, вырвать их. В противном случае убьют его.
Это был его враг, это были их враги. А что, черт побери, могли знать такие вот бобры?..
Но вот Тривейн и его помощники принялись складывать документы в свои портфели. В салоне уже загорелись надписи «Не курить» и «Пристегните ремни» — подлетали к Сан-Франциско.
Ну, а что дальше?
На этот раз он получил задание не очень конкретное. Да и сама атмосфера вокруг отношений министерства обороны с Тривейном весьма осложнилась. После обеда с Энди и Филис генерал Купер учинил майору такой допрос, словно тот побывал в плену у партизан с удавкой на шее. К концу допроса Боннер стал всерьез опасаться, как бы генерала не хватил удар. Вопросы сыпались один за другим, словно из рога изобилия.
«Почему Тривейн не предупредил о поездке министерство обороны?.. Каков на самом деле его маршрут?.. Почему так много конференций и остановок?.. Не маневры ли это, не дымовая ли это завеса?»
В конце концов, майор разозлился. Не знает он, как отвечать на все эти вопросы, не знает! Если генералу нужна какая-то особая информация, пусть скажет! Боннер напомнил Куперу, что уже подготовил для него около пятидесяти сообщений, касавшихся «Потомак-Тауэрз». И если бы Тривейн узнал, что информация украдена из секретных досье, дело могло бы кончиться судом.
Он прекрасно понимает причины, по которым его прикрепили к Тривейну, согласен на риск и привык верить начальству. Но он же не ясновидящий, черт побери! Надо же понимать...
Реакция генерала на эту вспышку крайне удивила майора. Тот вдруг как-то засуетился, разволновался, даже стал заикаться. Вот уж что меньше всего укладывалось в сознании Боннера — генерал-заика! Но потом он понял: Купер столкнулся с совершенно новыми, не оцененными еще данными и испугался.
Интересно, что его так напугало? Боннер знал, что он не единственный информатор; в «Потомак-Тауэрз» работали еще двое. Темноволосая стенографистка, например, числилась заведующей машбюро. Однажды он видел на столе у Купера ее фотографию вместе с отчетами, под которыми лежали расписки о полученных на расходы деньгах. Обычная процедура.
Вторым был блондин лет тридцати, некто Ф.Д. из Корнелла, которого Тривейн взял к себе по просьбе старого приятеля. В один прекрасный вечер Боннер, который сам задержался у Купера, видел, как в здание через черный ход вошел Ф.Д. и направился к грузовому лифту. Как правило, именно этими лифтами пользовались информаторы, каждый из которых являлся сюда строго по расписанию. И когда Боннер, выйдя на улицу, взглянул на окна Купера, он увидел в них свет...
Купер был слишком расстроен, чтобы хитрить с Боннером или уклоняться от прямого ответа. Он просто приказал сообщать по телефону обо всем, что будут говорить Тривейн и оба его помощника. Передавать все абсолютно — важное, неважное, — все! Звонить самому Куперу, по прямому телефону. Боннеру поручалось выяснить истинные цели каждой встречи Тривейна и держать под контролем каждую его связь или контакт с «Дженис индастриз». В распоряжение Боннера передавались любые необходимые суммы, ему предоставлялась полная свобода действий в обмен на информацию.
Причем любую информацию, подчеркнул генерал. Никакой специфики, теперь важно все!
Боннер весьма неохотно признался самому себе, что поведение генерала его встревожило. Он не любил поддаваться чужому гневу или панике, но на сей раз дело обстояло именно так. Конечно, Тривейн не имел никакого права вмешиваться в дела «Дженис индастриз». По крайней мере, до такой степени, чтобы вывести из себя генерала. Ведь компания, — конечно, по-своему, — необходимое звено в системе оборонной промышленности. Может быть, даже более важное, чем любой заокеанский союзник. Во всяком случае, более надежное!
Ее истребителям не было равных: она производила четырнадцать видов вертолетов, от тяжелых — на них перевозились войска, техника и оружие — до быстрых, бесшумных «змей», доставлявших таких же солдат, как Боннер, в глухие джунгли. В ее двенадцати лабораториях разрабатывалось новое оружие, сотни типов защитного снаряжения, спасавшего от крупнокалиберных пуль и напалма. В ведении компании были многочисленные артиллерийские заводы, производившие самое мощное и разрушительное оружие на земле.
Какая сила! Какая власть! К черту, к черту! Как они не могут понять такой простой вещи?
Это же не просто обладание, это защита! Их собственная защита и безопасность. Неужто, черт возьми, бобрам непонятно? Неужели, черт бы его побрал, это непонятно Тривейну?
Глава 19
Обойдя дом, Джеймс Годдард вышел на лужайку. Заходящее солнце мягко освещало холмы Пало-Альто, окрашивая их в желто-оранжевые тона. Закат всегда действовал на Годдарда успокаивающе, особенно здесь, в этом чудном уголке природы. Собственно, поэтому он и решился двенадцать лет назад купить дом в Пало-Альто. Конечно, это влетело ему в копеечку, но к тому времени он занимал в «Дженис» такое положение, что должен был либо купить дом, — хотя бы в будущем, — либо остаться без будущего в «Дженис».
Правда, не так уж глубоко он был втянут в игру. Двенадцать лет назад Годдард начал быстрое восхождение в структуре «Дженис индастриз». Работа обеспечила ему благополучие, собственный дом, а также — при случае — владение одним из филиалов фирмы в Сан-Франциско. Хотя подчас напряжение становилось непереносимым. Как, например, сейчас.
Сегодняшняя беседа с Тривейном была мучительно-нервной. Прежде всего потому, что он так и не понял, зачем, собственно, они встречались? Проговорили о том о сем; покивали друг другу головами — в знак согласия неизвестно с чем; обменялись огромным количеством бессмысленных и насмешливых взглядов. Ко всему этому прибавились совершенно неуместные замечания и пустые вопросы помощников Тривейна. Один из них еврей, это уж точно, а другой — еще совсем юнец. Довольно оскорбительно!
Да и сама встреча прошла так себе, без какой-либо повестки дня. Правда, Годдард, как представитель «Дженис», пытался было навести хотя бы элементарный порядок, однако Тривейн — правда, довольно мягко — свел его попытки на нет. Выступил эдаким патриархальным дядюшкой: дескать, не следует волноваться, все будет в порядке. Этим утром нужно лишь прощупать основные сферы ответственности.
Сферы ответственности... Эта фраза поразила Джеймса Годдарда, словно разряд электричества.
В ответ он только кивнул головой, так же как трое его соперников: улыбаясь и раскланиваясь. Обычная ложь, подумал он тогда.
В половине четвертого, когда встреча закончилась, Годдард вернулся к себе и пожаловался секретарше на страшную головную боль. Необходимо было уехать, чтобы подумать над тем, что случилось за последние два с половиной часа. Несмотря на туманное вступление, главное было сказано. Проблема заключалась в том, что разговор шел не на языке цифр, понятном ему. Цифры для Годдарда были всем. Он мог процитировать, благодаря своим особым способностям, данные многих отчетов прошлых лет. Мог подготовить проекты с точностью до четырех процентов, взяв за основу горстку разрозненных чисел. Он поражал так называемых экономистов, академических теоретиков — тоже по большей части евреев — быстротой и аккуратностью, с которыми анализировал рыночные ситуации и статистику по общей занятости.
Даже сенатор Армбрастер из Калифорнии приглашал его в прошлом году для консультаций. Конечно, от какого бы то ни было вознаграждения Годдард тогда отказался, — он голосовал за Армбрастера, — да и компании не нужны были неприятности. Однако подарок от сенатора, переданный с одним из его друзей, пришлось принять: это был билет на «Транс Пасифик Эйруейз», действительный на десять лет. Его жена без конца мечтала о Гавайях, хотя Годдард не раз говорил ей: «Близок локоть, да не укусишь»...
Покинув офис, Годдард проехал вдоль океанского побережья около пятидесяти миль и через Ревенсвуд попал в Феар-Оукс.
Что было с Тривейном потом?
Когда бы Годдард ни пытался объяснять завышенную или, наоборот, недооцененную стоимость — а разве не эти вопросы составляли суть деятельности подкомитета? — его неизменно обескураживало отношение к этим проблемам помощников Тривейна и самого председателя. Вместо конкретного разговора затевалась общая дискуссия по поводу обоснованности производства продукции, ее качества, вопросов технологии, дизайна, обсуждали тех, кто утверждает планы, их ответственность за выполнение...
В общем, разговор на абстрактные темы, вокруг младшего персонала.
И теперь Годдард терялся в догадках: какой был смысл в этой встрече?
Только добравшись наконец до своего уединенного жилища в живописных, мирных холмах, Джеймс Годдард — главный бухгалтер корпорации «Дженис индастриз» — вдруг с ужасающей ясностью понял весь скрытый до сих пор смысл этой конференции, устроенной Тривейном.
Имена! Им нужны были лишь имена! Вот почему смиренными помощниками Тривейна делались торопливые записи — в самое неподходящее, казалось бы, время, вот в чем смысл их безобидных на первый взгляд вопросов.
Да, сомнений не было. Имена. Только ради этого if была затеяна вся эта канитель.
Его собственный штат преспокойно перекочевал и бумаги Тривейна. Они сами назвали ему имя главного инженера, консультанта по дизайну, посредника по найму рабочей силы, аналитика по статистике. Все это было выведано в совершенно безобидной болтовне!
Конечно, зачем им цифры! Им нужны люди, только люди! Именно за ними охотился Тривейн.
Недаром, значит, Марио де Спаданте говорил, что очень многих следовало бы повесить.
Люди. Анонимные персоны. Неужели он один из них?
Внимание Годдарда привлек ястреб: камнем упав вниз, он в ту же секунду взмыл вверх, из-за верхушек деревьев, и повис в свободном парении в небе. Правда, на этот раз без добычи.
— Джимми! Джимми! — услышал он голос жены. Гортанный, немного в нос, он всегда производил на Годдарда один и тот же эффект, независимо от того, звучал ли из окон или за обеденным столом. Раздражение.
— Да?
— Если ты собираешься разговаривать по телефону, то, ради Бога, возьми его наружу!
— Кто звонит?
— Какой-то де Спад... де Спадетти или что-то в этом роде... Он ждет!
Джеймс Годдард еще раз бросил взгляд на живописные холмы и поспешил к дому.
Ясно одно: он должен убедить Марио де Спаданте, что сделал все как надо. Рассказать подробно, о чем его расспрашивал Тривейн и о своих ответах. Так, чтобы никто не мог обвинить «счетовода» в том, что он проболтался. И вовсе не обязательно посвящать Марио де Спаданте в сделанные им выводы.
«Счетовод» не должен быть повешен...
Пол Боннер, толкнув дверь, вошел в погребок, один из сотни таких в Сан-Франциско. Его сразу же оглушили резкие звуки оркестра, разместившегося на небольшой эстраде, здесь же извивались в откровенных Движениях танцовщицы с обнаженной грудью. Впрочем, последнее обстоятельство никак майора не взволновало.
В принципе это был самый заурядный бардак. Боннер на секунду задумался, какой эффект произвело бы его появление, явись он сюда в форме, а не в спортивном пиджаке и брюках из грубой бумажной ткани. На всякий случай он снял галстук и сунул его в карман.
Тяжелый табачный запах забивал даже запах марихуаны.
Подойдя к стойке, майор достал из кармана пачку французских сигарет «Голуаз» и заказал «бурбон». Ему пришлось прокричать заказ — так было шумно, а когда он отпил глоток, то был изумлен вкусом пойла — вернее, его отсутствием — кислятина, явно разбавлено.
Майор старался усидеть на стуле, не двигаясь с места, что было не так-то просто: его постоянно толкали всякие бородатые выпивохи и полуобнаженные официантки, многие из которых уже положили глаз на чисто выбритое лицо и коротко остриженные волосы нового клиента.
Читать бесплатно другие книги:
