Чеслав. Воин древнего рода Тарасов Валентин

Но Чеслав не верил ему. Он знал Борислава как хитрого, а порой и коварного парня, которому ничего не стоило соврать, призвав в свидетели кого угодно, даже всевидящих Великих, а тем более сейчас, когда он почувствовал близкое дыхание смерти.

— Зачем же ты пришел сюда, Бориславка?

Борислав молчал.

— Ну, говори!

Было видно, что Борислав не очень-то хотел делиться своими секретами. А потому Чеслав царапнул ножом его шею, и из пореза выступила кровь. И это подействовало.

— Меня… Зимобор послал. Он… наказал одно дело сделать, — нехотя выдавил из себя юноша.

— Что сделать?

Борислав опять замолчал, закусив губу, и только косился в сторону приставленного к его горлу ножа. Но и Чеслав не думал отступать и готов был вонзить лезвие своего ножа глубже в плоть поверженного. Борислав это понял.

— Хорошо, скажу… Скажу… — сдался он. — У него тут неподалеку схованка тайная есть, где он прячет припасы разные. Ну, чтобы с общиной не делиться. Так он наказал принести кое-что в селение, чтоб другие не прознали.

— Что? Какие припасы? — переспросил Чеслав, недоумевая.

Как-то все это не слишком вязалось с тем, куда были направлены его мысли.

— Те, что на охоте добыл, да бортничая. Мед, шкуры и прочее, — продолжал Борислав.

Чеслав даже замер от такого неожиданного открытия. А потом с силой выдохнул изумленно:

— Во-о-от мироед проклятый! Врешь!..

— Я покажу, если не веришь. Здесь неподалеку…

На лице Чеслава появилось явное презрение.

— И ты ему теперь те припасы из леса таскаешь?

Борислав молча кивнул.

— Но почему?

— Из-за Зоряны, — тихо буркнул Борислав и прикрыл глаза.

Зоряна! Чеслав знал, что многие из парней их селения, да и из окрестных тоже, добиваются расположения зимоборовой дочки-красавицы и что Борислав был в их числе. Хитрец Зимобор, очевидно, решил использовать эту симпатию к дочери с большой выгодой для себя, понукая парней участвовать в своих подлых делишках.

Похоже, Борислав не врал.

Чеслав не сразу, но все же отпустил юношу, уже без злобы проронив:

— Дурень!

Борислав еще какое-то время лежал неподвижно, то ли опасаясь его, то ли стыдясь, а затем все же встал. Дотронувшись до раны на шее, он вытер кровь и, не глядя на соперника, промолвил:

— Легко тебе, Чеславка, судить, ведь Зоряна в твою сторону смотрит. Хоть и не нужна тебе вовсе…

— А если б и нужна была, так не стелился бы перед Зимобором травой покорной, — резко ответил Чеслав. — Не пристало то мужу племени нашего.

Сказал и, видно, затронул болючую рану Борислава, потому как тот зыркнул на соперника, что ожег глазами, и тут же осекся.

— Ступай, Бориславка! — сказал ему Чеслав. — А Зимобору передай, что, если много в рот класть будет, брюхо лопнет.

Борислав понуро побрел среди деревьев, время от времени оглядываясь на оставшегося за спиной Чеслава, но, когда он оглянулся очередной раз, того уже не было.

А Чеслав поспешил вернуться к тому месту, где оставил старуху Леду. Только расставшись с Бориславом, юноша вспомнил о ней и теперь, выяснив, что рыжий не тот, на кого он охотился, испугался, что может уже не застать бабку живой.

И опасения его оказались ненапрасными. Еще издалека, едва поднявшись на вершину холма, он заметил, что у ели, где он привязал Кривую Леду, находится кто-то еще. Но с той стороны, с которой шел он, трудно было разобрать, кто же это. Ель скрывала неизвестного. Чеслав решил подойти незаметно, чтобы застать пришедшего неожиданно. Где перебежками, а где и ползком он добрался к месту привязи старухи. И как раз вовремя…

Зоряна… Красавица Зоряна, которую он знал с самого малолетства, которую не раз дергал за длинную косу и поцелуй которой не раз срывал с губ на игрищах. Та самая Зоряна протягивала старухе Леде что-то завернутое в листья лопуха. И пустоголовая бабка несла уже это к своим жадным губам!

Чеслав метнулся к неразумной Леде и, ударив ее по рукам, выбил сверток. Старуха только ойкнуть успела. А сообразив, что случилось, завыла и бросилась поднимать утраченное. Из упавших листьев вылилась какая-то жидкость. Леда, проворно схватив лопухи, стала быстро слизывать с них утекающую влагу. Но Чеслав и этого не дал ей сделать, вырвав зелень из рук. Тогда старуха набросилась на него с кулаками и бранью:

— А чтоб тебя, изверг рода людского, так подбрасывало! Да чтоб у тебя руки отсохли, упырь проклятый! Да чтоб тебе провалиться сейчас! Измываться надо мной вздумал! Ай-ай-яй!.. — К брани прибавились слезные завывания. — Замордовал меня, старую!.. Заму-чи-а-ал!..

— Чеслав? — отойдя от пережитого шока, только и смогла сказать уставившаяся на парня Зоряна.

Но Чеславу было не до нее. Он пытался угомонить разбушевавшуюся старуху, от которой лихо защищался, но все же вынужден был ретироваться подальше, куда привязанная не могла дотянуться.

— Ты бы, старая, вместо того чтобы орать, лучше бы поблагодарила, что жива осталась! Так что уймись подобру!

— Чеслав! — снова окликнула его Зоряна.

Только теперь Чеслав обратил на нее внимание.

— Что? Что в этих лопухах было? — спросил он, с ходу подскочив к девушке.

— Вода.

— И только?

— А что ж еще? Леда пить хотела, молила дать ей. А отвязать я ее не смогла, больно крепко привязана. Ну, я тогда сложила лопухи и воды ей принесла…

— Как же, простой воды?

Кажется, Зоряна наконец-то поняла, в чем ее подозревает Чеслав. Ее красивые брови резко изогнулись.

— Да не решил ли ты, что я опоить чем-нибудь бабку пришла?

— А то нет?

Зоряна залилась краской, смерила его недобрым взглядом, а затем, развернувшись и не говоря больше ни слова, пошла прочь. Но Чеслав не дал ей уйти. Он настиг ее и схватил за руку.

— Нет, просто так не уйдешь!

— Чего тебе? Пусти! — Она дернула руку, пытаясь высвободиться, но не смогла.

Чеслав развернул ее к себе лицом и, взяв за подбородок, заглянул в глаза. Зоряна хотела отвернуться, но Чеслав не дал. Тогда она, горделиво вскинув в голову, посмотрела на него так, словно пронзила насквозь. Гнев, обида, ненависть, любовь, мука и едва сдерживаемые слезы — все это, смешавшись, отразилось в ее глазах и обрушилось на Чеслава.

— Не веришь?

Чеслав не успел что-либо сказать, как Зоряна рванулась из его рук и, сделав несколько быстрых шагов в сторону Леды, подняла брошенный им лопух и поднесла к губам. Попробовав то, что осталось на листе, она с вызовом кивнула Чеславу.

— Ну? Видишь, не убоялась.

Чеслав молчал, поскольку сам чувствовал, что запутался окончательно. Да и как здесь не запутаться?

— К чему мне Леда сдалась? — горько усмехнулась девушка. — А может, ты меня еще в каких злых умыслах или делах подозреваешь?

Молодой охотник, испытывая неловкость от своего промаха, сделал несколько шагов, отшвырнув подальше попавшуюся ему под ноги сухую ветку.

— Почем мне знать было? — наконец-то подал голос юноша.

— Я к тебе пришла…

От тех слов Чеславу не стало легче. С тяжелым вздохом он спросил:

— Зачем?

Зоряна подошла к нему, продолжая теребить в руках лист лопуха, а затем, остановившись совсем рядом и глядя куда-то в сторону, заговорила тихим, похожим на воркование рассерженной горлицы голосом:

— Ты, Чеславушка, здесь, в лесу, совсем одичал. На людей, что зверь, бросаться начал. Да и кусать всех подряд стал, без разбору. А ведь я пришла, чтоб помочь тебе, уберечь, да вот злыдней стала. — Она отбросила лист в сторону и печально посмотрела на него.

Но Чеслав молча отвел взор, и лишь дыхание его стало неровным. Поняв, что это и весь его ответ, Зоряна хотела было уже уйти, но, о чем-то вспомнив, задержалась.

— Слышала сегодня, как батюшка мужикам говорил… Что надо бы слухи проверить о Леде и к холмам этим ватагу снарядить. Да я ведь поняла, что неспроста Леда из селения исчезла, после ее-то страхов. Подумала, что твоя это затея. Вижу, не ошиблась. Вот и пришла о ловах предупредить. А ты… — У нее перехватило дыхание, и она уже сделала несколько шагов от него, но опять вернулась. — Я б если кого и хотела опоить, так тебя только… Одного… — И теперь уже пошла решительно.

Чеслав же добрел до ближайшего дерева и, усевшись под ним, обхватил голову руками. Неужто он и впрямь так ожесточился и одичал, что перестал понимать и чуять, откуда и от кого можно ждать опасности? Он готов был вступить в схватку с любым противником, но как разобрать, кто он, в чьем обличье притаился? От всего этого шумело в голове.

— Да такого пня дурноватого, как ты, ни я, ни дух лесной давно не видел! — подала голос притихшая было Кривая Леда.

Чеслав никак не отреагировал на ее ругань. Но это ничуть не смутило старуху, а, казалось, наоборот, еще больше подлило масла в огонь.

— Воды дай, изверг! — сильнее заверещала Леда. — Воды!.. Воды!.. Умира-а-аю!.. — И стала дергать себя за и так порядком поредевшие волосы.

Чеславу волей-неволей пришлось вести Леду к источнику. Это оказалось совсем не легким испытанием. Старуха, несмотря на свою недавнюю прыть, жаловалась на больные ноги, ломоту в пояснице, боль в голове, постреливание в ухе и тяжкую усталость, а потому приходилось часто останавливаться и ждать, пока она передохнет. К тому же рот у нее почти не закрывался, изрыгая попеременно то жалобы, то лютую брань в сторону своего проводника. Не помогло и утоление жажды. Чеслав же, похоже, ее не слышал. Ему было совсем не до старухи и ее стенаний.

Когда они вернулись в ложбину между трех холмов, тени от деревьев стали длиннее, а жара была уже не такой беспощадной. Солнце готовилось уйти на покой, погасив нынешний день.

Неужели лесной дух оставил его? Не захотел оказать поддержки и покровительства? Или еще не срок?

Чеслав, устраиваясь на ночлег, был готов к тревожной ночи ожидания и прерывистого сна. И вдруг он заметил, а может, скорее почувствовал, что в ложбину кто-то спускается. Он пошарил глазами по склонам холмов и через некоторое время увидел нового гостя. Это был Вышата.

Юродивый, как всегда, шел, беззаботно глазея по сторонам от переполнявшего его любопытства. В одной руке он нес собранные где-то в лесу ранние, еще не совсем спелые ягоды и время от времени отправлял по одной в полуоткрытый рот.

Его-то чего сюда принесло? Только блажного сейчас и не хватало. Вот морока! Сам пришел или с кем-то?

Чеслав, помня об осторожности, решил не показываться Вышате на глаза, а затаиться за деревом и посмотреть, что парень будет делать дальше. Может, пройдет мимо да и уберется восвояси? Вот только бы Леда не выдала. Чеслав глянул в сторону, где сидела на привязи его пленница. Но старуха после похода к источнику, кажется, угомонилась. Вымотавшись и устав окончательно от своей участи невольницы, она, очевидно, задремала в тенечке под деревом.

Вышата уже спустился по склону и теперь был совсем близко от того места, откуда наблюдал за ним Чеслав. Здесь он замедлил свой ход и стал что-то или кого-то растерянно высматривать среди деревьев. Он поворачивался во все стороны, выискивая взглядом все места, кажущиеся ему интересными, особенно те, где рос немногочисленный кустарник. Парень явно кого-то искал. Но, заметив рыжую белку на дереве, он отвлекся и стал наблюдать за ней.

Чеславу надоело затянувшееся наблюдение за парнем.

— Вышата! — позвал он тихо.

Блажной от неожиданности выронил ягоды из ладони, и они упали, рассыпались. Присев, он тут же стал выискивать их среди травы, приговаривая:

— Вот глупые, разбежались. Но Вышата найдет… Всех найдет!.. Вот погодите…

Чеслав позвал его вновь:

— Ты чего здесь, Вышата?

Парень отвечал как ни в чем не бывало:

— Вышата ягоды собирал. Вот еще одна… Зорянушку искал… Она от него спряталась, лукавая… Но он ее все равно найдет!.. — Только теперь Вышата поднял голову и стал смотреть вокруг себя, желая понять, с кем это он разговаривает? Никого не обнаружив, он осторожно спросил: — Здесь кто-то есть? Вышата слышал… — И на его физиономии любопытство смешалось с тенью страха.

Чеслав не стал больше пугать парня и вышел из-за дерева. На лице юродивого расцвела радостная улыбка. Он задорно почесал голову и растрепал и без того торчащие во все стороны волосы, похожие на солому.

— Вышата слышит голос, а никого нет. Слышит — а нет… Чудно!.. — И он засмеялся веселым, беззаботным смехом большого ребенка.

— Так ты Зоряну искал?

— Зорянушку. Убежала от Вышаты. Бросила его… — Парень перестал смеяться и опечалился. А затем снова стал обеспокоенно озираться по сторонам.

— Нет ее здесь. Видишь, нет. — Чеславу хотелось как можно быстрее спровадить назойливого соплеменника.

— О, Вышата видит… Другие не видят, а Вышата видит! — Блажной ударил себя в грудь кулаком. — Вышата часто в лесу ходит. Много видит… Любо ему… — И опять принялся шарить в траве, собирая утерянные ягоды.

Сказанное юродивым заинтересовало Чеслава. А что, если и правда… Он присел рядом с Вышатой и стал помогать ему искать лесное лакомство. Положив очередную ягоду в его ладонь, Чеслав спросил:

— Говоришь, часто в лес ходишь да видишь многое? — И после того, как Вышата кивнул утвердительно, продолжил: — А помнишь, Вышата, празднество было — посвящение нас в мужи?

Вышата недовольно шмыгнул носом, насупился и, надув губы, с обидой в голосе пробурчал:

— Вышату не взяли на посвящение. Вышата плакал… Он уже большой, а его не взяли!.. Плохо, ох как плохо!.. — И тут же, подняв глаза на Чеслава, с большой заинтересованностью спросил: — А лук когда Вышате подаришь? Чеслав обещал.

— Подарю, Вышата, обязательно подарю. Сам сделаю. — И продолжил разговор: — А потом, после посвящения в капище, все на охоту отправились…

— А Вышату опять не взяли… А лук большой подаришь? Взаправдашний?

— А после охоты поутру дядьку Велимира мертвым нашли, помнишь? — гнул свое Чеслав.

— А стрелять научишь?

— Научу, еще как научу! Белке в глаз попадать будешь.

— А оленю?

— Кому захочешь… — Чеслав даже схватил парня за руку, пытаясь заставить того следить за своей мыслью. — А Вышата в то утро в лесу был?

— Может, и был…

— А видел там кого?

— Все в лес ходят, — сообщил Вышата и, осторожно высвободив свою руку, продолжил искать ягоды.

— Вспомни, Вышата!

Юродивый посмотрел на Чеслава чистым бесхитростным взглядом, слабо улыбнулся и, вздохнув, произнес:

— Не помню. — И пожал плечами.

— А ты постарайся. — Чеслав сам готов был влезть в голову парня, лишь бы он вспомнил. — Ну же?!

Видя, как настойчив в своей просьбе Чеслав, Вышата задумался, потом неожиданно схватился за голову руками и сжал ее. На его лице возникла гримаса напряжения, после чего он сильно замотал головой, даже застонал и вдруг, резко замерев, простодушно признался:

— Не помню.

— Дурень! — вырвалось у Чеслава.

Вышата уставился на него удивленными глазами, не понимая, за что на него сердятся.

Чеслав от неудачи даже стукнул кулаком о землю, а когда досада схлынула, ему неловко стало. Какой с ущербного спрос? И он заговорил с парнем как можно мягче:

— Ну, ты, Вышата, ступай в городище, а то ночь скоро падет. Заплутаешь еще… Зоряна, наверное, давно уж в селении… у дома тебя дожидается.

При упоминании Зоряны лицо юродивого стало озабоченным. Он оставил свое занятие со сбором ягод, высыпав их обратно в траву, и поднялся с колен.

— Зорянушке с Вышатой хорошо. Она так смеется с ним! Сладко! — сказал парень и неожиданно захохотал. — Вот так! Так хохочет… — И тут же, уняв смех, добавил твердо: — Вышата ее от всех защитит. — И для большей убедительности кивнул, склонив голову чуть набок.

Тщательно оправив свою замызганную, пропитанную потом и грязью, давно не стиранную рубаху, он еще раз с серьезным видом посмотрел на Чеслава.

— Вышата пойдет… — Его рот расплылся в бесхитростной улыбке малолетнего отрока. — Пойдет скоренько, скоренько…

— Ступай. — Чеслав не сдержался и невольно улыбнулся ему в ответ.

Помахав рукой соплеменнику, Вышата стал подниматься на холм. Он шел, часто оглядываясь и благодушно улыбаясь чему-то, только ему ведомому, пока не преодолел вершину и не скрылся из виду в лучах заходящего солнца.

День медленно уходил за вершину холма, не принеся разгадки, не открыв лица того, кто распорядился жизнью его родных. Оставшись наедине с собой, Чеслав ощутил, как с угасанием светила на его плечи, ноги, душу накатывает огромная усталость, словно уходящий день решил взвалить на него всю тяжесть своих забот и переживаний и уйти налегке. А еще большей тяжестью были неизвестность и безрезультатность охоты на врага его крови. И лишь глубоко спрятанное где-то внутри звериное чутье, которое появилось у него после обряда посвящения и которое просыпалось в нем время от времени, слабо шептало ему, что это должно случиться, что он таки познает эту тайну. Не давая точного ответа, но при этом сохраняя надежду. Может, спешащая на смену уходящему дню ночь даст этот долгожданный ответ?

Только теперь, когда острое напряжение дневного ожидания спало, Чеслав почувствовал, как бурчит его пустое брюхо, сообщая, что неплохо бы подкрепиться самому, да и старуху Леду попотчевать. Что-то давно ее не было слышно… Видать, сильно умаялась бабка.

Он пошел за припрятанным в кустах узелком с хлебом, который накануне притащил ему из дома Кудряш. Подойдя к спрятанной снеди, он заметил, как от нее шарахнулась какая-то малая зверюшка, скорее всего лесная мышь, испуганная его приходом. Очевидно, тоже проголодалась и собиралась полакомиться его припасами. Он потянулся за узелком… И внезапно почуял, как что-то толкнуло его изнутри, обострив все его чувства и заставив насторожиться. Это чутье зверя дало знак ему…

Чеслав замер. А дальше он услышал какой-то неясный тихий звук. Такой тихий, что любой другой вряд ли бы уловил его и придал значение. Но такой тревожный и грозящий опасностью! И Чеслав почуял это.

Молодой охотник резко повернулся на тот шорох… И увидел, как непонятно откуда появившийся здесь снова Вышата замахивается в сторону дерева, где должна была находиться Кривая Леда. А в руке его был… нож!

— Нельзя, Вышата-а! — только и успел крикнуть Чеслав.

Но нож, оторвавшись от руки юродивого и сверкнув в воздухе, уже вонзился в цель.

— Почему же? — услышал Чеслав спокойный голос и наткнулся на вполне осмысленный взгляд Вышаты.

Сперва он даже не поверил тому, что увидел. Это не был тот ущербный Вышата с полудетской душой, которого он знал и который совсем недавно ушел отсюда. Перед ним стоял парень с самодовольным, решительным лицом и холодными пронзительными глазами, в которых отражался… ясный разум.

Может, в парня вселился какой-то дух лесной и сделал его другим?

И только потом, словно туман, медленно и тяжело стала сползать с его, Чеслава, глаз пелена… Ему показалось, что нечто подобное из того, что сейчас происходило с ним, он уже видел. Или это только… кажется?..

Внезапно его сознание, будто повернутая вспять река, вновь бросило его в чрево Огненного Волка и Змея-Велеса, куда посажен он был в ночь своего посвящения. Перед ним, как и тогда, встали видения. Те видения, что пронеслись в его голове или он сам пронесся через них каким-то непонятным ему до сих пор образом. Но не это сейчас было важно. В тех видениях, среди многих прочих, был Вышата… Вышата!.. Да, и эта ложбина там была. И Вышата стоял с ножом. И именно этот момент из тогда увиденного им вспыхнул в его памяти так ярко. Но только теперь Чеславу стал понятен тайный смысл тех видений. Ох, если бы ему понять те знаки ранее!..

— Так это ты?..

— Вышата смирный, Вышата всех любит, — рассмеялся парень.

И в этом смехе чувствовалась явная издевка. Чеслав невольно сделал шаг в его сторону. Но Вышата предупредительно выхватил еще один припасенный им нож и выставил его перед собой. Покачав отрицательно головой и для пущей убедительности поводив в воздухе лезвием ножа, он дал понять, что Чеславу не стоит приближаться.

Но Чеслав и сам уже понял это.

— Славно я подкрался?

— Славно. Ох и славно, Вышата! — У Чеслава еще была слабая надежда, что это какая-то непонятная, опасная, страшная, но все же игра, затеянная неразумным юродивым.

— То ли еще я умею! — с гордостью заявил Вышата.

Судя по тому, как точно он метнул нож в сторону Леды, у парня были и другие скрытые таланты и способности.

— Удивил? Не думал, что я вернусь?

— Не думал, — откровенно признался Чеслав.

— А я вернулся. Потому как не мог не вернуться.

Похоже, что это была не игра. Слишком здраво говорил Вышата, слишком реальным было оружие в его руке.

— Ты хотел знать, был ли я в лесу в то утро, когда отца твоего жизни лишили? Так я постарался и вспомнил: был-таки. Вышата послушный! — И парень снова благодушно улыбнулся. — Сказали вспомнить — и вспомнил… И видел там, у поляны, кое-кого из племени нашего.

— Кого?

— Девку Голубу видел. Горлицей летела испуганной. И бабку Леду Кривую, снедаемую любопытством, видел. Ее не сразу заметил. Пряталась, лиса старая. Хитрая плутовка!

— А еще кого? — боясь вспугнуть его признания, осторожно спросил Чеслав.

— Хочешь знать, кто отца твоего…

Чеслав утвердительно кивнул. Знать ему сейчас хотелось до неимоверного напряжения, до боли во всем теле. Столько дней мучиться этим неведением, метаться, выслеживать, искать — и вот перед ним тот, кто, возможно, положит конец бесплодным исканиям…

Но Вышата не спешил отвечать. Он неопределенно покачал головой, словно чему-то удивляясь, улыбнулся какой-то неясной улыбкой и, медленно подойдя к дереву, прислонился к нему.

— И про то знаю…

Чеславу показалось, что все вокруг него — деревья, лес, холмы, заходящее солнце, звуки и шумы — почему-то размылось, стало неясным и отдалилось. Остался только он и этот новый Вышата. Почему же тянет юродивый?! Почему молчит, не рассказывает, не говорит, кто убийца?

А Вышата, словно забыв о его существовании, задумчиво смотрел куда-то вдаль. А потом вдруг заговорил, как будто продолжая уже начатый рассказ:

— Туман зачинал стелиться по траве, и он не сразу нашел спящего. А найдя, долго сидел над ним и всматривался в его успокоенное сном лицо… Так внимательно и долго, словно сам окаменел… А затем быстро вскинул руки с ножами, как будто боялся передумать… И на лице его при этом смешались обожание и ненависть. И они, эти страсти ярые, вместе с ножами вошли в грудь Велимира. Так легко!.. А он… Он даже не вскрикнул, только вздрогнул… И перестал дышать…

— Кто это был? — От напряжения у Чеслава пересохло в горле, а рука судорожно сжала нож.

— И то был сын его…

— Ратибор?!!

Вышата медленно покачал головой.

— Нет.

«Но не я же! — мелькнуло в голове Чеслава. — Или… я… Я?!.. Я!.. Нет! Невозможно!.. Или все же… Я?!!»

Неужели Великие наслали на него затмение разума и он, сам того не зная и причин того не ведая, зарезал отца своего?! От мыслей тех Чеслав почувствовал, как его бросило в дрожь, жар, а затем и холод ледяной.

— Вышата! — донеслось до него почему-то издалека.

Чеслав изумленно посмотрел на стоящего перед ним Вышату. Он ли это сказал?

— Ты хочешь сказать, что Вышата…

— Вышата!

— Сын… То есть… ты — сын Велимира?

— Ты сказал эти слова. А я наконец-то их услышал.

Но это какая-то несуразица. Вышата не мог быть сыном его отца. Не мог!

Но именно он убил Велимира! И только что сам сознался в этом!

Нож в руке Чеслава давно готов был к действию. Оставалось только сделать несколько шагов. И не важно, что противник его тоже вооружен. Кровь за кровь! Кровь за кровь!..

Но слова Вышаты, опередив, остановили его:

— Велимир познал мать мою Яру… и любился с ней тайно, а за жену взять не захотел. Уж не знаю отчего… И даже когда узнал, что я у нее забился под сердцем, решения своего не изменил и дитя не признал. Сына, меня, не признал своим! Мать никому не сказала, от кого понесла. Может, из-за того, что любила его преданно? А может, из-за того, что боялась: не будет веры в племени словам ее. Смолчала… А Велимир другую взял, ту, что твоей матерью стала. Я же родился и рос байстрюком, не зная отца своего, крови своей и рода предков. Вылупком безродным! — Лицо Вышаты, до этого бесстрастное, исказилось в гримасе боли и обиды жгучей. — Пока мал был, непонятлив, то и забот про то не ведал, а как подрастать стал, то и почуял, что неладное вокруг меня деется. Взгляды косые, смешки да ухмылки, перешептывания… А уж если напроказничаю по малолетству, то слова обидные да непонятные, как плевки и шипение змеиное. Даже дед по матери, и тот в сердцах хулой обжигал. Мать утешала, говорила, что люди просто по злобе болтают. Только бывало иногда, смотрела она на меня да слезами горькими заливалась, пряча их от меня. А я все одно замечал. А потом я чуть подрос и понял, что у других-то не только матери, но и отцы имеются, да и спросил родительницу про своего. Уж не помню, что она мне первый раз ответила, а вот с тех пор, как вспомнить могу, так молчала в ответ да губы кусала. Видать, нелегко ей было, бедолашной, ох как нелегко с той мукой-позором жить. Да терпение то было не бесконечным. Было, было и иссякло. Разбудила она меня как-то ночью. Целовала и шептала слова нежные да ласковые… И плакала… А под конец призналась, а скорее наказала, чтобы запомнил я хорошенько, что вовсе не безродный я, что отец, породивший меня, Велимир. Я спросонья все то слушал, да мало что понимал, но про отца крепко запомнил, потому как давно о том знать хотел. С тем и заснул. А потру проснулся, кинулся, а матери-то ни в хижине, ни в селении нет. С того времени и сгинула она. Но слова про отца остались-то со мной… — Вышата немного помолчал, губы его скривились в улыбке. Но затем лицо вновь стало спокойным. — До этого я видел Велимира в селении каждый день, и для меня, мальца, он был один среди многих других мужей племени, ничем особенно неприметный. Теперь же я посмотрел на него другими глазами. Он показался мне гораздо красивее, разумнее, сильнее других. Да что там, он стал для меня сродни идолам, да простят меня Великие! Единственным! Отцом! Давно искомым моим родом, кровью! Но отчего же он не обращает на меня, своего сына, никакого внимания? Я нарочно столько раз старался попасться ему на глаза, выделиться среди других мальцов, даже чем-нибудь угодить. Но для него меня словно не существовало. Или он того показывать не хотел. А я же видел, как он при этом пестует сынов своих, тебя и Ратибора, поучает их словом, примером, лаской, а часом и суровостью. А мне хотелось, как же мне хотелось, чтобы хотя бы прутом или палкой отходил меня, но заметил! Однако и этого не мог получить! И тогда я, долго не решаясь, все же сам подошел к нему. И сказал, что знаю про то, что он, Велимир, отец мне… Он долго смотрел на меня и молчал. И я понял, почувствовал, что он знает об этом. Знает, что я, Вышата, сын его!!! — Свободной от ножа рукой Вышата вытер лицо от выступившего пота, хотя жара уже давно спала. — После того долгого молчания, которое мне показалось жгучей пыткой, Велимир сказал, что это вовсе не так. Что я не сын ему и что даже думать об этом не должен. А должен забыть и никогда больше не произносить слов тех! Забыть!.. А я знал, видел, что говорит он неправду, потому как не мог смотреть прямо в глаза мне. Сыну своему! Он ушел, а я, малец неразумный, еще долго не мог двинуться с места, потому как чувствовал, что не могу шагу ступить — земля подо мной шаталась. Почему он не признал меня? Долго я после того провалялся в горячке неистовой. Бабка уж думала, что помру, все понять не могла причины той хвори. Да ничего, выжил, выдюжил, поднялся. Однако думать про то, что Велимир отказался от меня, не перестал! Да и любить его сыновней любовью тоже тогда еще не перестал. Чего я только не передумал, чтобы оправдать его слова и решение! Может, вся причина во мне? Может, я какой-то не такой?.. Сперва мне и самому казалось, что я не такой, как все, как вы с Ратибором, иначе с чего бы это отцу не признать меня, рожденного от его плоти? Уж как я просил Даждьбога нашего указать отцу путь к прозрению! У бабки столько кур передушил и отнес в капище к жертвеннику! Да только тщетно… Велимир только пуще прежнего не замечать да сторониться стал меня. Тогда я… — У Вышаты перехватило дыхание, но он справился. — Тогда я мало-помалу начал притворяться ущербным, чтобы ему совестно было, что я, его порождение, вот таким выродком становлюсь. Думал, что, может, пожалеет!..

— А мы ведь все думали, что ты в самом деле неразумный, — невольно вырвалось у Чеслава.

И неудивительно. Он столько лет знал Вышату таковым, а теперь оказалось…

— Да ты сам неразумный, и все остальные, все племя. Думали, что Вышата недоумок? Блажной?! А я уж постарался! Даже бабка моя, и та поверила, бедолашная. Жалела! Одним Великим было известно, что это не так!.. Да Велимира не проняло и это. При встречах лицо воротил. Но время шло, я рос. А со мной и обида. Но я еще имел надежду, что отец одумается и протянет мне родительскую руку. И на людях блажил, а сам, вдали от всех, познавал те премудрости, каким вас Сокол обучал. — Парень вдруг неожиданно захохотал. — А лук Вышате большой подаришь? Чеслав обещал?.. — спросил он, хохоча и куражась с тем выражением, с которым спрашивал прежний Вышата. Но тут же оборвал смех. — Да я стрелять из лука могу не хуже других, а то и метче. Помнишь, на поляне у Светлой Лады, когда ты с Зоряной шептался, в твою сторону стрела полетела? Так это я тебя пугануть решил. А ты на чужака тогда подумал, олух! — снова усмехнулся Вышата, но уже невесело. — Я хотел быть не хуже других, не хуже Ратибора, тебя, Чеслав. Хотел, чтобы Зоряна смотрела на меня как на парня достойного! Как смотрит на тебя! Я хотел, чтобы меня, Вышату, как и вас, посвятили в мужи моего рода и племени. И благословил на то меня Велимир… Перед празднеством посвящения я снова решил поговорить с ним. Встретил его как-то в лесу, чтоб не на глазах других. Здесь ему уж незачем было сторониться меня, слушать стал. Я сказал, что если он признает меня за порождение свое, то блажь напускную отброшу, повинюсь перед племенем и буду ему за сына достойного и любящего. На что он разгневался и сказал, что он, может, и породил меня по молодости горячей, неразумной, а может, и не он вовсе… Нет у него веры в том полной, а потому и нет у него сына такого, и никогда не будет. И что мать моя… сама… сама неразумной была… Кажется, так сказал, я не помню точно. И прогнал. И тогда я возненавидел его. Вот во что моя любовь переродилась! Как же я его возненавидел! Люто!!! — Внезапно Вышата резко вознес руку с ножом и с диким ожесточением рассек воздух многократно, как будто хотел поразить, уничтожить нечто, возникшее перед ним. Хотел, но не мог. Затем рука его обессиленно опустилась.

Чеслав же не дал ему передохнуть, потому как хотел знать все до конца.

— А Голубу?.. Ты сгубил?

— Голубу… — Вышата покачал головой и горько ухмыльнулся. — Увидел я ее на поляне у Лады. Прибежала по заре ранней, еще ото сна разомлевшая, телом пышущая, о чем-то заступницу просить стала… А я ведь знал, что живет она с вами, с Ратибором и с тобой, как с мужами. Отчего ж, думаю, с ними-то, с братьями, можно, а со мной нельзя? Я ведь тоже их крови. Ох и взыграла во мне та кровь! — И вновь смех прежнего блажного ворвался в его рассказ. — А Вышата-то уже большой!.. — Лицо парня опять окаменело. — Девки-то меня за дитя малое принимают, цветы да травы в волосы вплетают, балуются со мной, забавляются, а парня-то во мне, силу мужнюю, не замечают. А она во мне полной мерой, до краев! Силушка!!! Вот и возжелал я Голубу тогда, да так, что мочи терпеть не стало, не до скрытности было. Подступился я к ней, а девка сперва за шутку все приняла, думала, игрище какое затеял, повеселить ее решил, покуражиться. А как поняла, чего мне от нее взаправду захотелось, забилась, заартачилась, а меня это еще пуще раззадорило да злобу пробудило. Потому как вам-то отказу не было, а мне, Вышате безродному… Внезапно затихла девка и твердо промолвила, что теперь она знает, кто был у поляны в то утро, когда убили Велимира… Она догадалась!.. Не ведала, а теперь-то распознала!.. И тогда меня страшная лють обуяла, в голове вихрем все завертелось, кольцами цветастыми в глаза бросилось… Не помню, как и нож в нее всадил. Опамятовался, когда она, бездыханная, уже оседать стала… Голуба…

Вышата переложил нож из одной руки в другую и, вытерев вспотевшую ладонь о рубаху, снова вернул оружие в исходное положение.

— А что ж ты меня и Ратибора вместе с отцом не порешил там, на поляне? — спросил Чеслав.

— Вас-то зачем? — искренне удивился Вышата. — Вы братья мне, моя кровь. И не вина ваша, что не ведали про то.

— А ножи, мой и братний, взял, чтобы вина за отцовскую смерть на нас пала?

Вышата гыкнул с протяжным стоном:

— Не по зло-о-обе. Хотелось, чтобы вкусили то, чем я всю жизнь питаюсь, распробовали и поняли, что это такое. А злобы к вам не было. И брат наш старший, Ратибор, по глупому случаю смертушку принял, не по злому умыслу. По недосмотру моему. Застал он меня на поляне, где предки наши покоятся, возле усыпальницы Велимировой. Поговорить мне с отцом-родителем захотелось, все свои обиды высказать, что при жизни его не смог. Стал бы он меня тогда слушать! А так все же высказал! Да он-то мне ответить не мог! И тогда захотелось мне горшок с прахом его изничтожить, развеять по ветру, растоптать, чтобы не осталось от него ничего. Как он мою жизнь, сыновнюю, растоптал. И только я за тем горшком потянулся, как за спиной Ратибор объявился. Уж и не знаю, когда он подошел и сколько там простоял. Но слышал и видел достаточно. Я бежать бросился, а он за мной. Вот тут мои навыки в беге и пригодились. Не зря я тайно готовился. Ратибор прытко за мной бежал, а я еще прытче. Но он ведь не знал, что у меня в лесу, в местах разных, луки да стрелы припрятаны. Так, на всякий случай. Вышата разумный!.. Вот я к такой схованке его и приманил. Он и не понял, откуда стрела полетела. Раскинул руки и упал… Я даже поплакал над ним… Маленько… Ведь не хотел гибели его… — Вышата посмотрел на Чеслава светлым взглядом. — И твоей не желаю…

И, что самое удивительное, Чеслав и в самом деле не увидел в его глазах ни злобы, ни ненависти. Это снова были глаза бесхитростного, доброго Вышаты, которого он знал до этого злополучного дня.

— Я ведь и сюда шел, совсем не ведая, что тебя найду. Прослышал про Кривую Леду… Ходили слухи, что скрывается якобы здесь, где-то у холмов, старуха… А я ведь предупреждал ее, чтобы язык свой попридержала и не болтала про то, что тогда у поляны видела. Стрелой да ножом в лесу пугал, в городище у хижины ее стращал воем да голосом утробным. Думал, проймет бабку, из-за страха смирно сидеть будет. Ан нет, бежать надумала… Небось, все тебе доложила? А я когда тебя здесь увидел, то подумал: «Ай, как сподручно получиться может!» Старуху все одно к праотцам отправить придется, чтоб не разболтала про смерть родителя нашего. А все на тебя, братец, подумают. А на кого же еще? Не на блажного же Вышату? Вот и вернулся… А знаешь, когда я тебя полюбил по-настоящему, как брата, Чеславушка? Когда ты сбежал и изгоем рыскать стал по лесу, гонимый всеми. Вот тогда ты стал мне родным не только по крови. Ты стал таким же, как я! И можешь теперь, побыв в моей шкуре, понять, каково было мне, выродку. — И внезапно отбросил нож в сторону, как можно дальше.

К этому Чеслав был совсем не готов. Еще мгновение назад он хотел сразить Вышату и вырвать ему сердце. И даже вся правда о Велимире не могла остановить его, так как этот нелюдь лишил жизни и отца, и брата, и Голубу. Но внезапно отброшенный нож подверг его решимость сомнению.

— Остались мы теперь с тобой только вдвоем, братец. И беречь должны друг дружку, кровушку нашу. А иначе иссякнет она на этом свете, в землю-матушку уйдет. Брат!.. — Улыбнувшись, Вышата повернулся и медленно пошел прочь.

Брат!.. Чеслав, на удивление самому себе, почему-то не кинулся за ним, чтобы поразить острым лезвием в спину.

«Неужели силы оставили меня? Почему ноги не несут вслед за выродком? Или это лесной дух карает меня, нерадивого, за какую-то провинность? И что за мысли путаются в голове? И мысли снова безответные. Зачем Вышата отбросил оружие свое? Почему захотел остаться беззащитным? Смерти искал? Или думал, что я, Чеслав, не пожелаю крови новоявленного брата? Ибо нет страшнее преступления, чем лишить жизни кровь свою! И тот, кто свершит это, будет проклят во всех поколениях! Но ведь Вышата же лишил!.. А потому и я, Чеслав, должен!..» — все это вихрем пронеслось в голове Чеслава.

Скорее всего, если бы Вышата сам попытался напасть на него или хотя бы в руке его было оружие, Чеслав не раздумывал бы, а когда вот так он шел от него, подставив беззащитную спину… Неужели только это останавливает его? Нет, было что-то еще! И Чеслав понял это. Чутье, дарованное ему зверем!..

Лишь только Вышата пересек вершину холма и исчез из виду, как молодой охотник услышал, нет, скорее снова почуял едва уловимое, но такое знакомое ему, Чеславу, рычание. Или показалось? Нет. И это уже не слабое рычание, а злобный рык!

Чеслав что было сил понесся к вершине холма. На полпути он всем своим естеством почувствовал стремительный прыжок и услышал сдавленный крик ужаса и боли…

Когда он поднялся на вершину, то все уже было кончено… Чуть поодаль он увидел распростертое тело Вышаты. Рядом никого не было. И не только рядом.

Чеслав не спеша подошел к телу. Неподвижный Вышата смотрел в небо широко открытыми, немигающими глазами, и опять в них были те удивление и бесхитростность блажного, которые Чеслав знал раньше. Горло его было перегрызено…

Кто это был? Волчица или сам дух убитого им волка?

Окутанный тишиной лес хранил тайну. Но неожиданно среди этой тишины раздался протяжный, наполненный тоской волчий вой, такой знакомый и такой пронзительно родной, что Чеславу даже показалось, будто это воет он сам.