Чеслав. Воин древнего рода Тарасов Валентин
— А где бусы твои? Такие, из камешков цветных?
Голуба какое-то время молча смотрела на парня, а потом с недоумением произнесла:
— В доме оставила. Кто ж на реку монисто надевает?
— Так не забудь же сказать, — бросил он ей и скрылся в камышах.
А к месту их встречи, привлеченные его криком и шумом, уже спешили близнецы Мал и Бел…
Неждана пылала от злости и обиды, словно сосна, в которую угодила молния в летнюю грозу. На глаза неожиданно навернулись слезы. То, что она увидела там, в камышах, потрясло ее. И когда прямо ей навстречу выскочили Мал и Бел, она не обратила на них никакого внимания и как есть, нагая, пробежала мимо, забыв о присущей ей стыдливости.
Отбежав подальше от того места, где она застала Чеслава и Голубу, девушка вошла в реку и, чувствуя какое-то бессилие, села в воду.
«Мне все равно! Мне все равно!» — упрямо твердила она, но в сердце словно вошло жало, доказывая, что это не так. И, сердясь на себя за это еще больше, она с силой ударяла по воде кулачками.
Если бы еще сегодня утром кто-нибудь сказал ей, что днем она будет рыдать из-за этого парня, Неждана искренне рассмеялась бы ему в лицо. Да, порой она думала о Чеславе как о человеке, который так внезапно ворвался в ее размеренную жизнь и изменил ее помимо воли самой Нежданы. Она сильно злилась на него за это, а еще больше за то, что этот наглый и дерзкий парень почему-то решил, что вправе распоряжаться ею. А мысль о том, что, возможно, ей придется связать с ним свое будущее, приводила ее в бешенство. Девушка видела, что Чеслав искренне старается завоевать ее расположение, но и это не смягчало испытываемого к нему негодования. Со временем она стала его просто терпеть.
Правда, пожив в этом чужом селении, Неждана поняла, что не все девушки разделяют ее антипатию к Чеславу. Не раз она ловила на себе косые и завистливые девичьи взгляды, сначала не совсем понимая их природу и относя скорее к тому, что она чужачка, но затем все же сообразила, что причина не только в этом. Чеслав был видным парнем и наверняка затронул многие девичьи сердца. Но даже если у Нежданы и появлялась тщеславная мысль о том, что он предпочел всем другим ее, девушка оставалась непреклонной.
И вот теперь, застав Чеслава в объятиях другой, да еще Голубы, ее невольной подруги, она поняла, что незаметно для себя самой угодила в силки. Теперь от мысли, что не только она, но и та же Голуба была желанна ему, ее неопытную душу будто обожгло каленым железом. Горькие слезы смешались с пресной речной водой…
На берегу с ее платьем в руках показалась Голуба. Постояв какое-то время и молча понаблюдав за подругой, она наконец-то позвала ее:
— Выходи!.. В реке воды и так полным-полно.
Неждана не сразу подняла на нее глаза, а только после того, как плеснула водой себе в лицо.
— А с чего ты решила, что я кроплю реку? — спросила она Голубу, выходя на берег.
— А то не вижу… — Голуба протянула ей платье.
Неждана, взяв свой наряд, стала одеваться.
— Я видела, как вы там, в камышах… Я точно это видела! — зыркнув на подругу, заявила Неждана.
Голуба молча смотрела на то, как Неждана нервно облачается в платье, а затем отжимает свои волосы от воды.
— Пойдем! — закончив, угрюмо сказала Неждана.
— Люб он тебе? — не двинувшись с места, спросила Голуба.
Неждана упрямо молчала, пытаясь распутать волосы.
— Вижу, что люб… — Голуба горько усмехнулась.
— Он всего лишь украл меня! — стараясь не смотреть на подругу, ответила Неждана. — И мне все одно, с кем он… любится.
Голуба подошла к девушке и притронулась к ее плечу. Но Неждана, словно ощетинившийся ежик, отдернула плечо.
— И про то вижу… — вздохнула Голуба. — И хотела бы тебя помучить на медленном кострище, подруженька… да что мне чужая боль, когда сама маюсь на том огне. Не знаю, может, тебе все одно… да только не было ничего такого в камышах между нами. Держал он меня, чтоб не выдала его. Испужалась я больно, — сказала Голуба и медленно пошла в сторону городища.
Неждана пристально посмотрела ей вслед: правду сказала аль нет?
Голуба шла, не оборачиваясь.
«Не думать про него, дуболома, и все! Чтоб ему пусто было!» — решила Неждана и пошла за Голубой к селению.
Чеслав слышал, как разноголосое мычание и блеяние приближалось к выходу из городища. И первыми за воротами оказались самые прыткие и нетерпеливые в стаде козы, овцы и коровы. Те же, что были постепеннее, а может, не такие голодные, вышагивали важно и неторопливо, а в воротах даже останавливались, словно решая, идти сегодня на пастбище или остаться дома, и тем самым создавая затор. Таких пастухи подгоняли, громко покрикивая. Вместо обычно выполнявших такую работу мальчишек сегодня стадо гнали подростки постарше.
Помня слова, сказанные ему вчера Голубой, Чеслав смекнул, что такая мера предосторожности была связана с ним. Это его опасались соплеменники. От такой несправедливости все переворачивалось и кипело в его душе, и он от злости скрежетал зубами. Нелегко осознавать, что люди, которых ты знал всю свою жизнь, с которыми вырос и возмужал, а со многими связан еще и общей кровью, теперь боятся тебя, словно дикого зверя. А принять такую глупейшую, не укладывающуюся в голове мысль, а теперь уже и действительность, просто не было сил. И Чеслав все еще лелеял слабую надежду, что Голуба пошутила, сказав ему в сердцах страшные слова о страхе людей перед ним, ибо просто хотела досадить, за что-то гневаясь на него. Но, холодно рассудив, что и как, он понял, что вся необычная обстановка вокруг городища упрямо свидетельствует о том, что Голуба была искренна — его и правда боялись.
А вот наконец и та, которую Чеслав ждал с большим нетерпением с той минуты, как только отворились ворота. Вслед за стадом показалась Болеслава с лукошком в руках. Чеслав, выждав, чтобы понять, в каком направлении погонят сегодня стадо, стал пробираться к нему поближе.
Прячась за деревьями и кустами, он зашел немного вперед и залег за большим кустом волчьих ягод, рассчитывая на то, что Болеслава пройдет рядом и они смогут поговорить. Болеслава все так же неторопливо шла чуть в стороне от стада, срывала крапиву, еще какую-то зелень и клала ее в лукошко. Но более внимательный наблюдатель мог бы заметить, что время от времени она украдкой бросала по сторонам ищущий взгляд. Выждав момент, когда Болеслава оказалась возле его засады и наклонилась, чтобы сорвать очередную травинку, Чеслав тихонько окликнул ее:
— Болеслава!
Услышав его голос, женщина вздрогнула, медленно выпрямилась, забыв обо всех травах на земле, и поднесла руку к сердцу. На ее лице расплылась счастливая улыбка. Казалось, от радости она готова была прыгнуть в куст, откуда раздался голос ее дорогого мальчика. Чеслав, предполагая, что именно так и может случиться, заблаговременно прошептал:
— Да ты траву-то продолжай рвать, а не то отроки сразу заприметят, что я здесь.
Болеслава, опомнившись, стала послушно рвать стебли, слабо теперь разбирая, какие из них съедобные. Глаза ее, наполнившись слезами, тщетно пытались рассмотреть сквозь ветки куста схоронившегося Чеслава.
— Дитятко мое, как же ты? Я уж вся извелась, о тебе думаючи… Сердце-то изболелось от неведения…
— Болеслава, говори скорее, что в селении стряслось? — остановил ее Чеслав. — Голуба вчера огорошила, сказав, что меня теперь все бояться стали. Но отчего же?
— Да если б знать… — заговорила Болеслава, от волнения и негодования глотая слова. — У людей словно сказ начался… Зимобор, Сбыслав и другие старейшины за ворота без надобности и охраны выходить всем запретили…
— Но в чем моя-то вина? — не понимал Чеслав.
Чтобы лучше слышать Болеславу, он подался вперед, продираясь сквозь ветки куста и от волнения не обращая внимания на царапины.
— Так ведь Леду-то Кривую как будто бы кто-то порешить хотел. — Болеслава, справившись с нахлынувшими чувствами, стала рассказывать: — Она в лесу шастала, чего там ей понадобилось, не знаю, да стрелой в нее и стрельнули, а потом и нож метнули. Да уж больно прыткой старуха оказалась — и от того, и от другого увернулась, леший ее не берет, болячку. Так она, полоумная, стала всем в городище говорить, что это ты ее жизни лишить хотел. Что, мол, точно не видала, но это ты, дескать, больше некому. Во змея какая! Тьфу! — Болеслава от досады плюнула на землю. — Так она и из хаты своей выходить после этого боялась. Но потом в ухе у нее стрелять стало, видать, Великие наказали за то, что наставляет слухалки свои любопытные на то, что ее не касается. Да так болело, что мочи терпеть не стало! Видно, так придавило, что, несмотря на свою боязнь, побежала она за помощью к Маре. И даже запрет волхва ей, поганке, нипочем! А там, сказывает, и повстречала тебя снова. Не знаю, что случилось с ней на самом деле, да только влетела она в селение галопом, глаза выпученные, воздух ротищем хватает и орет, как будто ее режут: «Убивают! Заслоните, люди добрые, от убивцы Чеслава!» И такие страхи о тебе говорить начала!.. Чур! Чур! Чур!.. Чтоб язык ее поганый отсох! Сидит теперь в хате у себя, трясется…
— Но я же ей ничего не сделал! — возмутился Чеслав от такой несправедливости. — Только возле Марыной пещеры на тропе с ней свиделись…
— Да я же… — Болеслава, забыв об осторожности, снова готова была кинуться в куст, но вовремя опомнилась. — Да я же всем так и говорю, что это не ты стрелял в нее, а Кривая Леда брешет, как всегда. Да кто меня послушает… И к дому теперь никто не приходит, люди косятся… Ратибор ходит чернее тучи грозовой… А тебя общиной изловить порешили… Ой, что будет-то с тобой, соколик! — И слезы опять полились из ее глаз. — А я вот хлебца свеженького тебе принесла. Чай исхудал, дитятко? — Болеслава достала со дна лукошка припасенный и припрятанный хлеб и положила его в траву.
Ошарашенный рассказом Болеславы, Чеслав чувствовал себя так, будто на него упало огромное бревно, придавив всем своим непосильным весом. Он даже чуть не забыл спросить ее о том, что касалось смерти Велимира. Но все же вспомнил.
— Болеслава, скажи, ты помнишь, нам на ту охоту, когда отца… Ты нам снедь собирала, и там кувшин с медом был…
— Кувшин? Какой кувшин? — не сразу поняла парня Болеслава, настолько неожиданно он стал говорить о прошедшем.
— Ну тот, что ты на охоту дала… Кто-нибудь мог в напиток, что был в том кувшине, зелья какого подмешать?
— Зелья в кувшин? Ничего не понимаю… — Болеслава искренне не могла понять, о чем говорит Чеслав.
Чеслав, чувствуя, что их разговор затянулся и остановка Болеславы может стать уже подозрительной, стал торопить ее с ответом:
— Болеслава, скажи скорее, мог ли кто-нибудь в мед зелья подсыпать?
— Да какого ж зелья? Я только мяты чуток, самую малость добавила. А так… в доме… — Болеслава наконец-то поняла, что Чеслав спрашивает ее о чем-то важном для него и каким-то образом связанном с той роковой охотой, и потому даже побледнела. — Да кто угодно мог, пока мед настаивался… И если в доме нас не было, то и любой из селения зайти мог…
Чеслав увидел, что за отставшей Болеславой вернулся один из пастухов, и поспешно сказал:
— Иди, Болеслава, иди. И не волнуйся за меня. Мне лес что дом родной.
— Стряслось что, Болеслава? — крикнул ей паренек.
Болеслава заторопилась отойти от куста волчьих ягод.
— За травинкой неловко нагнулась, в спине и кольнуло. А вот с Лесом пошепталась, да и попустило. Спасибо тебе, батюшка, дух лесной!..
Когда стадо и пастухи скрылись из виду, Чеслав взял оставленный Болеславой свежеиспеченный хлеб и с наслаждением вдохнул его аромат. Наверное, это был сейчас самый дорогой для него запах — дух его родного дома…
Этой ночью Чеслав слышал, как выла волчица, тоскуя по убитому им волку. Он различил этот протяжный тоскливый вой сквозь сон и до рассвета уже не смог заснуть. Этот призыв волчицы как будто задевал что-то внутри него, словно натягивал тетиву на луке, а отпустить вместе со стрелой не мог.
«Неужто дух убитого и вкушенного мной тогда на посвящении зверя отзывается во мне? Недаром старики говорят, что именно так и должно быть…»
Сейчас он плохо помнил, что происходило с ним после того, как он испробовал напиток мудрости, смешанный с волчьей кровью, и что потом видел в чреве Волка Огненного и Змея-Велеса. Но все же какие-то смутные воспоминания время от времени возникали в его сознании, а особенно всплывали в снах. Но он не знал, не был уверен: только ли это сны? И если сны, то о чем хотят поведать ему? А может, нечто большее?..
«Видать, огромная сила была в том напитке, что пили мы из чаши мудрости… Как бы не сами Великие тайну зелья того поведали избранным?! Зелье!.. Зелье!..»
Мысли Чеслава сразу же вернулись к смерти отца и следу, по которому он шел в поисках убийцы. Встреча с Болеславой ничего не прояснила ему о том злосчастном кувшине, из которого они пили дурман. Теперь он и сам понимал, что зелье в кувшин мог положить кто угодно. И не от кувшина след надо было распутывать, а от самого зелья. А по зелью самой большой знахаркой у них была… Мара!
К ней и отправился Чеслав, едва отступила ночь. Дорога к пещере знахарки от схованки юноши была неблизкой. И идти нужно было с оглядкой, так как на самого Чеслава непонятно по какой причине охотился пришлый чужак.
Юноша, погруженный в свои думы, не сразу обратил внимание на то, что лес вокруг него как-то необычно для своей повседневной суетливой жизни притих, насторожился, словно зверь какой в предчувствии грозы или опасности. Эта смутная, внезапно подкравшаяся тревога вывела Чеслава из задумчивости. Сделав еще несколько шагов, он остановился. Вроде бы ничего, что могло бы насторожить, не приметил его острый глаз… В зеленых владениях Леса все, как обычно… Но инстинкт говорил ему о скрытой угрозе, невидимой пока что глазу, но распознаваемой каким-то непонятным ему самому чутьем…
Шум неожиданно всполошившихся птиц, раздавшийся с разных сторон от Чеслава, стал для него сигналом о приближении чужого. Но кого? Зверя или человека? Чеслав сделал шаг в сторону и укрылся за стволом сосны. Он ждал… Его слух, нюх и зрение напряглись до предела. И в этом напряженном соревновании выиграл слух. Он различил шелест шагов по сухой подстилке леса. Так передвигаться могло только лишь одно существо… Чеслав понял: его окружали люди! Кто они, свои или чужие? Впрочем, сейчас для Чеслава, учитывая его положение, это не имело большого значения. Ему нужно было скрываться ото всех.
Переходя от ствола к стволу, юноша стал отступать, пока не отошел на расстояние, где его не могли заметить. Тогда он побежал…
И снова он — за какой-то миг — почувствовал опасность впереди себя, но остановиться уже не хватило времени. Из-за дерева навстречу ему выскочил рыжий Борислав и наставил на него натянутый лук со стрелой.
— Стой, Чеслав, по-хорошему, а то стрельну! — закричал стрелок.
Чеслав, почти не останавливаясь, сделал прыжок в сторону, упал на землю и, перекувыркнувшись, оказался на корточках. Такой неожиданный кульбит помог избежать ему стрелы. Борислав промахнулся. Стремительно разжавшейся пружиной Чеслав прыгнул на обидчика и повалил его на землю.
Ему не раз в своей жизни доводилось драться с Бориславом, защищая себя и давая отпор за нанесенные обиды. У Борислава к Чеславу с самого детства была какая-то скрытая, но порой вырывающаяся наружу зависть и ревность — к удачам и ловкости в охоте, к вниманию девиц, а еще бльшая к тому, что парни позволяли ему верховодить ими. И, как и раньше, между соперниками за лидерство в ватаге разгорелась горячая схватка. Парни от души осыпали друг друга тумаками. Борислав был сильный соперник — хоть и худой, но жилистый. И справиться с ним было не так-то просто. Но, как и прежде, Чеслав оказался сильнее и ловчее. Он подмял под себя яростно сопротивляющегося Борислава и, тузя его, приговаривал:
— Я тебе покажу! Стрельнет он, рыжий пес!
Но сейчас у него не было времени порадоваться своей победе. Чеслав услышал треск веток и шум бегущего к ним человека. Краем глаза он заметил, что на расстоянии полета двух стрел к ним спешит Добр, сын кузнеца. С таким подкреплением он вряд ли смог бы справиться. Силы у Добра было гораздо больше, чем у Борислава, а уж когда их двое… Поэтому Чеслав, не теряя времени, напоследок посильнее стукнул побежденного и, соскочив с него, понесся прочь, петляя по лесу, как заяц.
Он понимал, что преследователи будут идти за ним по пятам, все сильнее сужая кольцо, в которое взяли его. И совсем не был уверен, что ему удастся выбраться из этого кольца. Но он должен, должен выбраться! Иначе у него больше не будет возможности отомстить за смерть своего отца…
Никогда еще Чеслав не ощущал себя в шкуре зверя, за которым гонится ватага охотников, желая снять с него эту шкуру. И теперь он мог испытать это сполна. Но самое ужасное, что этими охотниками были его соплеменники.
Впереди показались заросли папоротника, и Чеслав решил бежать напролом. Юноша сделал большой прыжок, чтобы след его на крайних кустах был не так заметен, и не успел сообразить, что же произошло, когда земля под ним словно разверзлась и он провалился в темноту…
Очнулся юноша от боли в голове… Дотронулся до того места, откуда шла боль, и ощутил на своей руке что-то липкое. Кровь! Но рана, кажется, была небольшой. И только тогда в его сознании медленно всплыл вопрос: где он? И почему темно?
Чеслав посмотрел вверх и увидел сумрачный свет и неровные, как оскал хищника, края ямы, куда, словно любопытные зеваки, заглядывали листья папоротника. В памяти вспыхнули погоня и прыжок…
«Значит, я случайно провалился в эту яму и ударился обо что-то головой. Да, вот и камень торчит из земли. Хорошо, что небольшой и неострый…»
В голове шумело. Он пошевелился, пытаясь понять, не сломаны ли кости. Неожиданно в стороне от него раздалось какое-то рычание. Или показалось? В яму проникало такое ничтожное количество света, что до дна ему было не добраться, и поэтому Чеслав не мог рассмотреть, что находится в той стороне, откуда донесся предупредительный звук. Он попытался еще раз пошевелиться, и рычание повторилось, только теперь оно было более грозным. Чеслав ощутил, как от этого злобного рыка на его лбу выступил холодный пот. И было от чего. Юноша понял, что в яме с ним находится… зверь!
Он схватился за пояс, где у него был нож, и не нащупал его.
«Очевидно, потерял в драке!» — подумалон и почувствовал, как забилось сердце.
Чеслав попытался встать, но в рычании появилось столько ярости, что стало очевидно: еще немного — и зверь кинется в атаку. Юноша счел, что разумнее оставаться неподвижным до утра, дождавшись, когда в яму проникнет больше света и можно будет рассмотреть свирепого хищника, а также подумать о том, как выбраться из этой западни.
Всю ночь Чеслав не сомкнул глаз. Несколько раз, как только голова юноши, сморенного усталостью, падала на поджатые колени, злобное рычание возвращало его к бодрствованию. Он думал о том, откуда в лесу могла взяться эта яма. Возможно, ее вырыли древние люди для охоты на большую дичь. Они гнали зверя к западне, прикрытой ветками, и тот, не видя опасной ямы, проваливался в нее. Охотникам оставалось только добить свою жертву. Об этом ему рассказывал когда-то Сокол, а ему — его дед…
А может, это всего лишь дождевая вода вымыла такую дыру возле огромного камня, который составлял одну из стен ямы? А может… это сам лукавый леший решил расставить свои силки для неосторожных существ, которые пришли в его владения и чем-то прогневили старика?
Но Чеслав не знал, чем мог прогневить лесного духа, так как всегда с великим почтением относился к Лесу и его божественным обитателям. И всегда, идя в лесную чащу на охоту или за какой-нибудь другой надобностью, приносил им подношения. А как же иначе? Так велит их обычай, так учили его предки…
Но как бы то ни было, сейчас он оказался в этом земляном плену. И не один!.. Судя по запаху, заполнившему яму, Чеслав предположил, что рычащим зверем, разделившим с ним участь, мог быть волк.
«А может, Лесу не угодно было, что я убил зверя на посвящение? Но как по-другому можно было перенять его силу и ловкость? И потом, я же принес его в жертву богам!»
Мысль о том, что на посвящении он отведал плоть и кровь зверя, а теперь у его серого сородича есть возможность отведать плоти и крови его, Чеслава, показалась юноше смешной и ужасной…
«Не спать!.. Не спать!.. Не спать!..»
Ни одна еще ночь для Чеслава не тянулась так нескончаемо долго, как эта. Даже долгие зимние ночи по сравнению с этой были мгновениями. И никогда еще в жизни Чеслав не ждал с таким нетерпением прихода утра. Казалось, оно заблудилось где-то в лесных дебрях навсегда и рассвету не суждено больше явить свой новорожденный свет этой земле. А для Чеслава этот свет, возможно, был единственным спасением. И юноша мысленно звал Великого прийти поскорее. Но человеческие желания не указ богам. У них свой порядок. И только в положенный час Даждьбог, рассеяв тьму, все же взглянул своим пламенным ликом на землю-матушку.
Как только Чеслав заметил, что дыра над его головой стала не насыщенно-черной, а различимо серой, к нему пришло ощущение, что обреченность, сдавившая его грудь, ослабла и у него наконец-то появилась надежда. Надежда на спасение. Юноша с пылким жаром мысленно возблагодарил Великого за пришествие! Мысленно, потому как пошевелиться ему мешала опасность, исходившая от тяжело дышащего рядом с ним зверя.
Неспешно, гораздо медленнее, чем хотелось бы Чеславу, утренний свет все же заполз в яму, разбавив ее мрак. Но завладеть полностью ее пространством он так и не смог. Однако Чеславу достаточно было и этого. Не отрывая взгляда, он смотрел в тот угол, откуда доносилось терзавшее его всю ночь рычание. Оттуда на него злобно смотрели два холодных глаза волчицы. Несмотря на сумрак, царивший в яме, он узнал ее, а может, скорее почувствовал — это была волчица убитого им волка.
«Значит, из этой ямы она выла всю позапрошлую ночь, взывая к своему суженому и не давая мне покоя», — подумал он.
Очевидно, потеряв кормильца, волчица сама вышла на охоту, чтобы накормить своих волчат, да в пылу погони за дичью не заметила опасности и угодила в этот земляной колодец.
«И надо же было такому случиться, что и я провалился именно в эту яму! Вот теперь и скажи, что это не шутка лешего!»
Чеслав решил встать на ноги. От движения в ране на голове запульсировала кровь, отозвавшись ноющей болью. Медленно, под злобное урчание зверя он стал разгибать свое затекшее от неподвижности тело. Волчица, следя за каждым его движением, напряглась и оскалилась, но продолжала сидеть на месте. Но как только он полностью выпрямился, серая бестия молнией прыгнула, пытаясь достать его шею. Чеслав, в любое мгновение готовый к атаке, прикрылся рукой и наотмашь, что есть силы ударил по устремившейся к нему хищнице. Волчица, взвизгнув, отлетела обратно в свой угол, но тут же, вскочив на лапы, вновь оскалилась и яростно зарычала на обидчика.
Взбешенный нападением зверя, Чеслав почувствовал, что кровь в нем вскипела, как тогда, во время посвящения, и неожиданно для самого себя он тоже зарычал на волчицу. И зарычал так, как никогда до этого — злобно и повелительно… От его нечеловеческого рыка волчица заскулила, словно раненая, и, поджав лапы, забилась в угол. А Чеславу показалось, что начавшие отрастать на его остриженной голове волосы встали дыбом.
Он еще какое-то время стоял, тяжело дыша, опять изготовившись к нападению, но затем понял — атаки не будет. У волчицы не было сил, и, возможно, она боялась его… Из ее угла доносилось лишь глухое рычание, переходящее порой в жалобное повизгивание.
Придя в себя после нападения и чувствуя, что его признали победителем, Чеслав теперь мог осмотреть стены ямы. С одной стороны, его темницу подпирал глухой камень, и искать выход там было напрасно. А вот с другой стороны, где была земля, его внимание привлек устремившийся вверх корень какого-то дерева. И это было спасение.
Подпрыгнув, он уцепился за корень и, перебирая руками, а затем и ногами, по узловатой древесной ленте стал продвигаться к заветной цели — краям ямы. Несколько раз, хватаясь за непрочные отростки, он едва не сорвался вниз, но тем яростнее стремился вверх. Земля, осыпаясь под его ногами, с глухим стуком падала на дно колодца. И в любой момент он мог полететь туда же. Но Чеслав не думал об этом. Стиснув зубы, он тянулся все выше и выше. Собрав все силы, он сделал последний рывок и выбросил свое тело на спасительный край ямы.
Солнце ударило в глаза своим ярким светом, и на какой-то миг он зажмурился, но затем все же разжал веки. Он дышал и не мог надышаться свежим лесным воздухом. Листья папоротника нежно щекотали его лицо. Муравей торопливо пробежал по его пальцу. Над его головой пролетела птица. А вот и дуб, по корню которого он смог выбраться из своего заточения. Он почувствовал, как сердце его начало биться ровнее.
Как же любо здесь!
Чеслав возблагодарил Великих за спасение.
Отдышавшись, он поднялся на не совсем послушные еще ноги и, пошатываясь, пошел прочь от своей бывшей темницы. Пройдя с сотню шагов, он услышал протяжный вой оставленной им волчицы…
— Чур тебя! — махнув в его сторону рукой, словно ограждая себя от наваждения, воскликнула Мара.
На ее лице был страх.
— Это я, Чеслав! — прошептал он.
Он стоял перед ней измазанный с головы до ног землей, шатаясь и едва шевеля губами.
— А я уж думала, что сам леший ко мне пожаловал, — наконец-то узнав его, вымолвила женщина.
Мара отступила в сторону, давая ему пройти в пещеру. Чеслав доковылял до деревянной колоды и устало опустился на нее.
— Хорош! — Осмотрев его, Мара саркастически улыбнулась и покачала головой. — Как из земли народился!
— Верно молвишь, Мара, словно в чистую воду глядишь. А может, и не в воду? — спросил неожиданно Чеслав.
Мара не ответила ему, как будто не расслышала вопроса.
И тогда юноша добавил:
— «Из земли народился» — по-другому и не скажешь. В яму я провалился, едва выбрался. Воды дай! В горле что угли раскаленные.
Мара подала ему ковш с водой. Чеслав стал жадно пить.
— А отчего ж зверем от тебя несет?
— В яме, окромя меня, волчица сидела, — оторвавшись от ковша, ответил юноша.
Мара какое-то время молча смотрела на него, а потом серьезно спросила:
— Неужто не тронула тебя?
— Хотела, да я не дался и так на нее люто вызверился, что она хвост поджала, а потом и вовсе завизжала, что щенок малый, — похвастался Чеслав.
Мара подошла к нему и, обхватив его голову ладонями, заглянула ему в глаза.
— Ой, парень, видать, неспроста на посвящение свое ты зверя добыл. Все хотят силу его получить, да редко кому дух его дается. Предки наши про то знали и верили…
Чеславу стало не по себе от ее слов. Мара говорила ему о том, о чем он и сам стал задумываться, погружаясь в свои потаенные мысли. Но услышать об этом от других, даже и от Мары…
— А мне, значит, дался? — не сразу и даже с какой-то опаской тихо спросил Чеслав.
— Сам мне скажи… — Мара пристально смотрела на него.
Чеслав, не выдержав ее взгляда, отвел глаза.
— Не знаю…
— А окромя себя самого, никто не скажет, — вымолвила старуха.
Чеслав сидел, не поднимая на нее глаз, боясь снова встретиться с пронзительным взглядом старухи.
— Да ты никак ранен? — Мара рассмотрела на голове парня, покрытой грязью, запекшуюся кровь.
— Когда падал, видать, об камень тесанулся.
Мара быстро засуетилась по пещере, собирая нужные ей травы в деревянную ступку, а затем начала их усердно толочь, что-то приговаривая. После этого добавила туда немного пчелиного воска и приготовила снадобье. Промыв рану Чеслава водой и сделав из снадобья лепешку, она приложила ее к ране.
— Ну вот, теперь как на собаке заживет, — сказала Мара и неожиданно засмеялась.
— Я приходил сюда раньше — тебя не было.
Мара недовольно скривилась.
— Больно много недобрых людей сюда наведываться стало, видать, тебя высматривают, вот я и ушла подальше от злыдней. Да и самое время травы, цвета разного, корешков полезных для снадобий собирать… Упустишь время, и не будет в них силы… — Помолчав, спросила: — И зачем это я тебе понадобилась?
— Хотел про зелье спросить.
— Зелье тебе понадобилось? О-ва! — Знахарка удивленно покачала головой.
— Не мне. Ты наверняка ведаешь про такие зелья, от которых люди во сне забываются…
— Я про многие зелья знаю, — уклончиво ответила Мара.
— И про такие? — допытывался Чеслав.
— И про такие.
— А кому давала то зелье? — Чеслав весь подался вперед, едва не вскочив с места от нетерпения. — Скажи, Мара!
Мара прошлась по пещере, хитро улыбаясь и цокая языком.
— Про то тебе не скажу, парень. И не хмурь свой лоб! — махнула на него рукой Мара. — Это не только моя тайна. Сюда многие ходят со своими заботами да с потаенными хворями, телесными и душевными, и все просят помощи. И если в силах моих, помогаю. И не всем про чужое, сокровенное знать надобно. Да, Мара умеет держать язык за зубами, — поджав губы, заявила знахарка.
— Да пойми, мне про то надо знать, Мара, — не отставал от нее Чеслав.
— Зачем тебе знать? — строго спросила старуха.
— В тот день, когда убили моего отца, нас опоили зельем, — выпалил он. — В меду оно было, в кувшине.
— Почем знаешь? — резко, словно когтем вцепилась, спросила знахарка.
— Одурь на нас напала. Спали что мертвые. И памяти про то нет. — В глазах Чеслава блеснули холодные искры, ладони сжались в кулаки. — И думаю, что тот, кто зелье в кувшин подсыпал, тот и отца жизни лишил.
— Уж и не знаю, что сказать тебе… — Старуха задумчиво прошлась по пещере и, подойдя к очагу, уставилась на огонь, как будто там пыталась получить ответ, открыть Чеславу свои тайны или нет.
— Мара!..
В голосе Чеслава было столько искренней мольбы, что старуха дрогнула.
— Пусть простят меня Великие и духи лесные… — прошептала она. — Есть такое зелье, что волю людскую переломить может… И делала я то зелье несколько раз после зимы, хоть и не хотела. Да больно просили… И не должно было то зелье послужить погибели…
— Кому дала? — Чеслав в нетерпении поднялся со своего места.
Трудно, словно бросая тяжелые камни, расставалась Мара со своими секретами.
— Зоряна, дочка Зимобора, прибегала, — вымолвила она. — Еще Руда, старого Сокола девчонка, брала. Да и Голуба сделать упросила.
— И Голуба?! Но зачем?
— Про то у них спроси. Я тебе и так сказала больше, чем должна была. — Было понятно, что знахарка больше ничего не скажет.
— И за то — рука у сердца, — поблагодарил Мару Чеслав.
Этой ночью ему снилась волчица. Она смотрела на него своими холодными глазами, но теперь эти глаза уже вовсе и не казались ему такими чужими и опасными. Наоборот, они притягивали его, хотели что-то сказать ему, о чем-то молили… Затем он снова падал в ту яму, из которой недавно выбрался и в которой осталась волчица. Падал долго и с криком ужаса, а в тот момент, когда должен был удариться о ее дно, проснулся.
«У нее ведь остались волчата в логове… Подохнут без матки звереныши», — почему-то подумалось Чеславу. Но он тут же отогнал от себя эту мысль, вспомнив, как злобно скалилась на него серая бестия. Зверь есть зверь…
Да и о ней ли ему сейчас думать? На него устраивают облавы его соплеменники, самого травят, словно зверя. Зимобор с дядькой Сбыславом затеяли что-то недоброе, и, может быть, именно они укоротили век его отцу. За ним охотится чужак, а может, и не только за ним. Ведь стрелял же он в Сокола. Да и в Кривую Леду — это, скорее всего, его рук дело. А кто же еще?.. И вот теперь Зоряна, Руда и Голуба, бравшие зелье у Мары. Да и камешки на поляне он нашел от бабьего мониста… От всего этого голова шла кругом… Ему нужно идти по следу!
Недалеко от селения Чеслав заметил блажного Вышату. Парень бродил среди кустов лесных ягод, сосредоточенно высматривая те, что были близки к спелости, и, срывая их, отправлял в рот.
— Вышата! — тихо позвал Чеслав, выйдя из-за куста.
Вышата, услышав свое имя среди лесных звуков, встрепенулся, а увидев Чеслава, радостно засмеялся.
— Вышата! Вышата здесь!.. Ягоды вкусные! Хочешь?.. — Сорвав несколько ягод с куста, блажной протянул их Чеславу.
— Нет, Вышата, ешь сам.
Чеслав огляделся по сторонам: нет ли рядом еще кого? Но, кажется, они здесь с Вышатой одни. Чеслав совсем не был уверен, сможет ли юродивый выполнить то, о чем он его хочет попросить, однако сейчас выбирать не приходилось. Случай послал ему Вышату.
— Как поживаешь, Вышата?
— Вышата хороший! Его все любят! — беззаботно смеялся парень.
— А в городище как у нас?
— В городище ладно. Вышате хлеб, кашу дают… — сообщил блажной, отправляя горсть ягод в рот.
— А Зоряну давно видел?
Лицо Вышаты стало серьезным.
— Зоряна красивая, — вздохнул он и тут же снова засмеялся. — Поутру видел… В лицо водой плескала. И на Вышату плескала… А Вышата не хотел…
От своего радостного воспоминания Вышата даже стал притопывать на месте и размахивать руками, наверное, показывая, как он защищался от брызг.
Чеслав подошел к нему и, прервав его веселье, взял за руки.
— Вышата, увидишь Зоряну, скажи ей, чтобы завтра днем на поляну к Светлой Ладе пришла… — Чеслав сосредоточенно смотрел в глаза юродивого. — Скажешь?
Рот Вышаты растянулся в блаженной улыбке, но парень не издал ни звука. Он смотрел на Чеслава глазами, в которых прыгали веселые зайчики, и медленно качал головой из стороны в сторону, словно хотел рассмотреть собеседника получше.
— Скажешь? — строго переспросил Чеслав.
— Скажу, — неожиданно серьезно и просто ответил Вышата.
— А я тебе лук потом подарю для охоты.
Лицо юродивого вновь украсила улыбка.
— Лу-у-ук!.. Вышата будет охотником, — сказал он с гордостью, но потом улыбка парня стала грустной. — Только в зверюшек стрелять… жалко… Ой как жалко!..
Чеслав отпустил его руки.
— Ну… ступай!..
— Вышата поскачет домой лучше, чем твой коник! О-го-го-го!
Убогий вновь залился радостным смехом и вприпрыжку побежал в сторону городища.
Ему опять снилась волчица. Она звала его тихим протяжным воем, таким тоскливым и молящим, будто сжимала грудь Чеславу своими сильными лапами. Сначала это было очень далеко, а потом совсем рядом. Так близко, что юноша видел ее несчастную морду прямо перед собой. И глаза ее волчьи были наполнены такой безысходностью! А порой это была уже и не волчица вовсе, а Неждана. И глаза ее печальные… Он хотел дотронуться до нее, а она удалялась. И чем дальше он протягивал руку, тем дальше была она… А затем девушка снова превращалась в волчицу и бежала по лесу, увлекая и маня Чеслава за собой. Вела его к той злополучной яме…
Проснувшись совершенно разбитым, Чеслав подумал о том, что этот сон будет мучить его бесконечно долго. И избавиться от него есть лишь один способ…
Вот они, густые зеленые заросли папоротника, укрывавшие страшную ловушку. Юноша подошел к яме и, распластавшись на краю, заглянул в ее черное пространство.
Жива ли еще?
Свет, как и раньше, не доставал до дна ямы, и поэтому все попытки увидеть что-либо в ее глубине оказались тщетны. Но Чеслава тревожило то, что и звуков оттуда не доносилось никаких. Он бросил вниз комок земли — опять тишина. Тогда Чеслав взял ствол длинной молодой березы, очищенный им от веток, и опустил на дно ямы.
Медленно и осторожно, цепляясь за уже знакомый ему корень дуба, Чеслав стал спускаться в земляную темницу. Когда он достиг дна, то сразу изготовился к отражению нападения. Теперь в его руке был нож, который он отыскал на поляне, где дрался с Бориславом. Но прыжка зверя не последовало.
Неужто подохла, зверюга сердешная?
Он сделал пару шагов вперед и, когда глаза привыкли к темноте, наконец-то разглядел лежащую в углу волчицу. Она не подавала никаких признаков жизни. Он не спеша подошел вплотную к хищнице и опустился на колени. Зверь не двигался. Тогда Чеслав, соблюдая осторожность, протянул руку и провел по ее шерсти. Слабый не то рык, не то стон был ему ответом.