Дорога в Омаху Ладлэм Роберт
— Повторяю: я жалею, что попался этот кислокапустник... Послушайте, мне надо переговорить с вами как можно быстрее, а раз ваш план еще не полностью разработан, то мне было бы много спокойнее, если бы вы и ваш сумасшедший законник встретились со мной. Надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю.
— О Сэме, что ли? Вы слышали о Сэме Дивероу?
— Не произносите его имени, но, как я понимаю, когда в пятиугольный монумент[179], стоящий на страже нашей родины, просочились сведения о том, что этот субъект выступает в роли вашего поверенного, там возжаждали его крови. Эти типы с удовольствием вставили бы гранату вашему вшивому адвокатишке туда, где у него геморрой. Кажется, когда он работал в Генеральной инспекции, у него случилась осечка с каким-то старых психом в Камбодже.
— Все уже улажено, командир: ошибка исправлена!
— Вашими устами да мед бы пить: пока что большие дяди ничего об этом не знают. Пара этих выпускников Уэст-Пойнта не прочь была бы повесить сукина сына. Сейчас он вместе с вами занесен в список особо опасных преступников.
— Я не рассчитывал, что дело примет такой оборот, — заметил Хаук. — Право же, он ничем не заслужил такого отношения к себе.
— Ха-ха, как сказал бы Маленький Джо! — завопил Винни Бам-Бам. — Может быть, вы забыли, к чему может привести эта ваша затея? А ведь командование стратегической авиации — не мешок с картошкой.
— Да, я понимаю это, командир. Но пока еще можно договориться об отказе от применения насилия. Это маловероятно, но вполне достижимо. И попытаться стоит.
— Позвольте высказать вам мое мнение, — произнес Манджекавалло. — Самое лучшее, что вы могли бы сделать в сложившейся обстановке, это прилететь со своим законником сегодня вечером в округ Колумбия, куда прибуду и я. Вы будете надежно укрыты, а когда настанет время выступить в суде, вас доставят туда в бронированной машине. Ну как?
— По-видимому, у вас нет опыта в проведении тайных операций — от «серых» до «черных», командир Игрек. Пробить брешь в заслоне врага — это еще полдела. Главное — как прорваться за линию обороны. Каждый шаг до объекта «зеро» должен быть точно рассчитан.
— Изъясняйтесь человеческим языком, черт бы вас побрал!
— Необходимо преодолеть любое препятствие на пути к верховному судье. И, возможно, мы найдем способ, как сделать это.
— Возможно? У нас нет времени для всяких «возможно» и «невозможно»!
— И все же оно у нас есть. Я согласен с вами, что нам стоит встретиться в Вашингтоне. И я скажу где... У Мемориала Линкольна. Двести шагов от главного входа и столько же — направо. Ровно в восемь. Усекли, командир?
— Что именно? Разве лишь то, что все это дерьмо собачье!
— Я не могу тратить время на разговоры с вспыльчивыми штафирками, — ответил Маккензи. — Забот хватает и у меня. Так что до встречи!
— Броуки, это Мак! — сказал Хаукинз, извлекая из щели свою телефонную кредитную карточку.
— Мелодия «Ничто не сравнится с шоу-бизнесом!» была прервана голосом Броукмайкла:
— Иисусе, ты даже представить себе не можешь, что сделал со мной Мак! Этот чертов государственный секретарь! Он жаждет моей крови!
— Поверь мне, Броуки, это ты можешь заполучить его голову! А теперь слушай меня и делай так, как я тебе говорю. Лети в Вашингтон и...
— Френк, это Хаук. Ты сделал, что я просил? Добрался до этого тупого сукина сына? Или, может, я должен рассказать всем о том, что случилось на Эмбесси-Роу?
— Я сделал это, ублюдок! И то, что он хочет, это раздеть меня донага! В общем, я конченый человек!
— Вовсе нет, адмирал! Можешь записать в свой актив оказанную мне помощь. Он знает время и место?
— Он сказал мне, чтобы я запихнул это куда подальше... и никогда больше ему не звонил!
— Хорошо! Уверен, он будет там!
Маккензи Хаукинз отступил от автомата, зажег потухшую сигару и, бросив взгляд через толпу, запрудившую вестибюль, увидел напротив гостиницы расположившийся под тентом бар. У него возникло неодолимое желание пройтись туда, в это укрытое от солнца святилище, с которым у него были связаны воспоминания о той поре, когда он, тогда — молодой офицер, вечно влюблялся в кого-нибудь, хотя обычно и не надолго: он знал, что на это времени у него нет...
Мэдж, третья жена Мака, была столь же прекрасна и занимала в его жизни столь же важное место, как и остальные бывшие его супруги. Он любил их всех — и не только за то, чем они были, но и за то, чем они могли стать.
Однажды ему с одним сверхобразованным лейтенантом пришлось скрываться от хошиминовцев в какой-то пещере, и они, не зная, чем заполнить долгие часы, рассказывали друг другу о себе. Да и что еще оставалось им делать: ждать, когда их обнаружат и тотчас прикончат?
— Вам известно, чем вы страдаете, полковник?
— О чем вы, мальчик?
— У вас комплекс Галатеи[180]. Вы желали бы превратить каждое прекрасное изваяние в живое существо, наделенное чувствами и сознанием.
— Где вы нахватались всей этой чуши?
— На первом курсе факультета психологии Мичиганского университета, сэр.
Имело ли для него, Хаука, какое-нибудь значение, из чего объект его восхищения — из камня или из плоти и крови? У Мэдж, как и у остальных, была своя мечта: ей хотелось стать писательницей. Мак внутренне вздрагивал, когда она предприняла очередную попытку создать нечто стоящее, но не отрицал ее способности приковывать внимание к выдуманным ею образам и безумным сюжетам. И вот теперь время Мэджи пришло. Конечно, она не Толстой, но все же «Лесбийские червяки — мутанты-убийцы» завоевали признание, и сколь бы скромным ни был этот труд, Хаук верил, что у его третьей жены неплохие перспективы.
Маккензи вернулся к телефонному аппарату, извлек кредитную карточку и набрал номер. Едва раздались гудки, как трубку сняли, но все, что услышал он, был голос, полный самого неподдельного ужаса.
— Помогите, помогите! — вопила женщина в трубку. — Червяки ползут! Со стен спускаются на пол... их тысячи!.. Они гонятся за мной!.. Уже совсем близко!.. Вот-вот набросятся на меня!
Внезапно наступила тишина: по-видимому, кричавшую парализовал страх.
— Подожди, Мэджи, не бросай трубку, я еду! Какой у тебя, черт возьми, адрес?
— Все в порядке, Хаук! — прозвучал вдруг спокойный голос. — Это только рекламный ролик.
— Что?..
— Ну, это то, что передают по радио и показывают в телерекламе. Детям нравится этот маленький шедеврик, ну а их родители с радостью депортировали бы меня.
— Как ты узнала, что это я?
— Несколько минут назад звонила Джинни. Этот номер никому не известен, кроме нас, девочек, да еще моего агента, который никогда мне не звонит, если не возникает каких-то проблем, а их, слава Богу, никогда не бывает! Это твоя заслуга, Мак! Это ты сделал меня такой, и мне вовек не отблагодарить тебя!
— А Джинни сказала тебе, что мне надо?
— Сценарий на десять страниц? Конечно, сказала. Я уже вызвала посыльного, дело теперь — за твоим адресом. Отдай ему пленки, и к утру что-нибудь да получится. Боже милостивый, это самое меньшее, что я могла бы сделать для тебя!
— Ты потрясающая девочка, Мэджи! И я очень высокого о тебе мнения.
— "Потрясающая девочка"! Это так на тебя похоже, Хаук! По правде говоря, ты самый шикарный парень, которого все мы, девочки, знали в жизни, хотя с Энни ты, пожалуй, зашел уж слишком далеко.
— Я тут ни при чем...
— Нам все известно: мы же поддерживаем с ней контакт. Но обещали никому ничего не рассказывать. Боже мой, кто бы этому поверил?
— Но она счастлива, Мэдж.
— Знаю, Мак. И все благодаря тебе, наш гений."
— Я не гений... Разве что только в боевых условиях...
— И не пытайся убедить в этом четырех девушек, которые никогда бы ничего не достигли, если бы не ты.
— Я в отеле «Уолдорф», — молвил тихо Хаукинз, вытирая скатившуюся из глаза слезу, которую ему так и не удалось удержать. — Скажи своему посыльному, чтобы направлялся прямо в номер двенадцать "А". Если его вдруг остановят, пусть скажет, что номер снят на имя Дивероу.
— Дивероу? Сэм Дивероу? Это тот славный, прелестный мальчик?
— Ты все еще в прошлом, Мэджи. Он значительно повзрослел, у него теперь жена и четверо детей.
— Вот сукин сын! Это же настоящая трагедия для нас! — вскричала третья экс-жена Маккензи Хаукинза.
Глава 26
День в Свомпскотте прошел скучно. Не занятые ничем трое юристов без конца звонили в свои офисы в надежде, что кто-то нуждается в их советах, экспертизе, суждениях... Но, к их немалому огорчению, летний сезон был в самом разгаре, и создавалось впечатление, что никому ничего не нужно, если не считать малозначимых сведений по довольно легким вопросам. Праздность вкупе с незнанием того, как обстоят дела у Хаука, угнетающе действовала на всю троицу и отрицательно сказывалась на взаимоотношениях между Сэмом и Дженнифер, тем более что дочь уопотами снова начала размышлять над абсурдностью ситуации.
— Почему вы и вся эта ваша заумь — лично ваша и этого генерала — вторглась в мою жизнь, да и не только мою?
— Погодите-ка минутку! Что касается меня, то я не вторгался в вашу жизнь. Наоборот, это вы приехали на такси ко мне домой!
— У меня не было выбора...
— Само собой! Шофер такси вытащил пистолет и сказал, куда вы обязаны ехать!
— Мне надо было найти Хаукинза.
— Если меня не подводит память, а она меня не подводит, первым его нашел Чарли Сансет. И вместо того, чтобы предостеречь вас: «Послушай, сестренка, к чему играть в песочнице племени?» — он изрек лишь: «А почему бы тебе и в самом деле не попробовать построить замок на песке?»
— Вы несправедливы к нему! Его обманули!
— Тогда, будучи юристом, он должен немедленно мчаться ни всех парусах и занимать очередь к психиатру, ибо в противном случае он так и останется без клиентов.
— Я не буду вас больше слушать!.. Вы просто фанатик!
— Когда речь заходит о слабоумных, я действительно становлюсь фанатиком.
— Пойду поплаваю.
— Вы не должны этого делать.
— Почему? Боитесь, что на вашу долю недостанет рассвирепевших акул?
— Если они там и впрямь обитают, то не забудьте перед тем, как полезете в воду, попрощаться с Ароном и моей мамой, а заодно и с Сайрусом и Романом Зет.
— Они тоже отправились купаться?
— Да, когда мама с Ароном собрались туда, наши телохранители заявили им, что не могут отпустить их одних.
— Очень мило с их стороны!
— Я не думаю, что им заплатят, если люди утонут.
— Почему бы и мне не присоединиться к ним?
— Потому что гигант юридической мысли Арон Пинкус из Бостона сказал, что вы должны читать и перечитывать инструкции и резюме Мака до тех пор, пока не сможете цитировать их наизусть. Вас могут вызвать в суд как amicus curiae.
— Я уже читала и перечитывала эти бумаги и их все могу цитировать наизусть.
— И что вы думаете о них?
— Составлено блестяще! Чертовски здорово!.. И это-то отвратительно!
— Такой же точно была и моя первая реакция. Я был возмущен: какое он имел право справиться в одиночку со всем этим!.. Наверное, нечто такое испытали и вы?
— Знаете, а ведь все, о чем он говорит, действительно могло происходить. Легенды, которые слышали мы в детстве, передавались из поколения в поколение, хотя, естественно, с течением времени в них были привнесены значительные преувеличения и введены элементы мелодрамы, а реальные факты преобразились в аллегории.
— Что вы подразумеваете под аллегориями?
— В первую очередь басни о животных, — понятно, с чертами, свойственными человеку. Например, о жестоком волке-альбиносе, который заманил черных коз обманом на горный перевал, а затем поджег лес, преградив им обратный путь. Огонь, распространившись вниз по склону, перекинулся на луга, уничтожая их корм и пристанище.
— Не аналогия ли с устроенным кем-то пожаром в банке Омахи? — высказал предположение Дивероу.
— Возможно. Кто знает?
— Пойдемте поплаваем вместе, — предложил Сэм.
— Ладно, только, пожалуйста, простите меня за резкость.
— Происходящее время от времени извержение охлаждает и успокаивает вулкан. Это древняя индейская поговорка, кажется, племени навахо.
— У законника с раздвоенным языком вместо мозгов лошадиные хвосты! — констатировала Дженнифер Редуинг с легкой усмешкой. — На плоских равнинах навахо нет гор и тем более вулканов.
— Вы никогда не встречали отважного индейца-навахо, который разозлился из-за того, что его жена отдала бирюзовый браслет прощелыге из соседнего вигвама?
— Вы неисправимы! Пойдемте же, мне надо взять купальный костюм.
— Позвольте проводить вас в кабинку. Это, конечно, не Касба[181], но сойдет и так.
— А вы позвольте привести вам в назидание подлинную индейскую поговорку: «Ванчогагог манчогагог». По-английски это означает, что-то вроде того, что есть две разные кабинки: одна — для девушек, другая — для парней. Скажем так:
«Ты удишь на своей стороне, я — на своей, а посредине — никто».
— Как сурово! Словно из викторианской эпохи. И совсем не смешно.
Распахнулась дверь, и из кухни выскочили Дези-Один и Дези-Два.
— Где большой черный Сайрус? — спросил Дези-Один. — Мы должен ехать!
— Ехать? Но куда? И почему?
— В Бостон, мистер Сэм, — ответил Ди-Два. — У нас распоряжение от генерал!
— Вы разговаривали с генералом? — удивилась Редуинг. — Я не слышала, чтобы звонил телефон.
— Здесь не звонить телефоне, — объяснил Ди-Один. — Этот мы звонить каждый час в отель, чтобы спрашивать Маленький Джо. Он говорить нам, что делать.
— Зачем вы едете в Бостон? — решил уточнить Дивероу.
— Чтобы везти этот безумный актер, мистер майон Сутон, в аэропорт. Великий генерал говорить с ним по телефоне, и почтенный старик хотеть, чтобы мы приехать быстро.
— Что происходит? — обратилась к обоим Дези Дженнифер.
— Я не уверен, что стоит их расспрашивать, — предостерег ее Сэм.
— Мы должен спешить, — заявил Дези-Один. — Майон Сутон говорит, что он остановиться в какой-то большой магазин купить правильной одежда... Где есть полковник Сайрус?
— На пляже, — произнесла озадаченно Редуинг.
— Ты, Ди-Два, брать машина, — распорядился Ди-Один. — Я говорить с полковник, и мы встречаться у гараж. Ясно?
— Си, амиго!
Адъютанты исчезли: один помчался на пляж через площадку для солнечных ванн, другой выскочил из прихожей на подъездную дорожку, ведшую в гараж.
Сэм повернулся к Дженни:
— Что теперь скажете о пророчестве Дивероу?
— Почему этот ваш генерал не ставит нас ни о чем в известность?
— Это хитроумный элемент его хитроумной стратегии.
— Что?
— Он ничего не сообщает вам до тех пор, пока дело не заходит уже так далеко, что обратно дороги нет.
— Прямо невероятно! — воскликнула Редуинг. — А что, если окажется вдруг, что он ошибался во всем?
— Он убежден, что этого никогда не случится.
— А вы?
— Если отбросить его неизменно ошибочные исходные посылки, то придется признать, что жизненный путь его был недурен.
— Но и не столь уж и хорош!
— Если по-честному, то человек он потрясающий, черт бы его побрал!
— А при чем тут черт? Или вы не очень-то уверены в том, что говорите?
— Мое «черт бы его побрал» означает лишь, что он подводит вас незаметно к обрыву и однажды вы с ним делаете вместе еще один шаг и летите в пропасть.
— Он хочет, чтобы мистер Саттон изображал его, ведь верно?
— Возможно. Он уже знаком с его искусством.
— Интересно, откуда?
— Старайтесь не думать об этом: так будет лучше для вас же самой.
Джонни Телячий Нос, в роскошных, расшитых бисером оленьих шкурах, потерянно взирал на завесу дождя, простершуюся за дверьми «фургона-вигвама», предназначенного для приемов, устраиваемых племенем уопотами и представлявшего собой большое, крикливо раскрашенное строение в форме крытого фургона с конусообразным возвышением, призванным имитировать традиционное индейское жилище. Когда вождь Повелитель Грома спроектировал эту конструкцию и привез из Омахи плотников, чтобы воздвигнуть ее, обитатели резервации пришли в изумление. Орлиное Ухо, член совета старейшин, спросил Телячий Нос:
— Что этот псих делает тут? И чем должно стать это непонятно что?
— Он говорит, что это сооружение как бы соединит в себе сразу два символа Запада прошлых времен: крытый фургон пионеров и вигвам — обиталище диких племен, крушивших пришельцев.
— У него большое сердце и свернутые набекрень мозги. Скажи ему, что нам нужны пара экскаваторов на гусеничном ходу, косилки, не менее десятка мустангов и по крайней мере дюжина рабочих.
— Для чего?
— Он хочет, чтобы мы разровняли землю на северном лугу и устраивали там скачки.
— На мустангах, что ли?
— Ну да, на них, не на машинах же. Если мы собираемся галопировать вокруг фургонов, то прежде всего должны научить молодых, как ездить верхом, а то кое-кто из нас знает только ворчать, что нам, мол, не проехать на лошади и двадцати футов.
— О'кей, а рабочие зачем?
— Может, мы и дикари. Телячий Нос, но дикари благородные. И не занимаемся подобным физическим трудом.
Это было несколько месяцев назад. Сегодня же всю вторую половину дня лил дождь, что и объясняло отсутствие туристов, обычно наезжавших летом, чтобы приобрести в великом множестве сувениры тайваньского производства.
— Джонни Телячий Нос поднялся со скамеечки, миновал узкий проход между перегородками из шкур и, оказавшись в своей уютной комнатенке, направился к телевизору. Включил кабельный канал, по которому транслировали игру в бейсбол, и уселся на складной стул из ремней, чтобы насладиться вечерним досугом и посмотреть парочку матчей подряд. Но покой его тут же был грубо нарушен бесцеремонным телефонным трезвоном. Кто звонил, было ясно, ибо этот аппарат служил исключительно для связи с Повелителем Грома.
— Я здесь, вождь! — крикнул Джонни, хватая трубку со столика наборного дерева.
— План «А-один»! Приступить к выполнению!
— Да ты шутишь! Конечно же шутишь!
— Генералы не шутят, когда дело касается штурма. Код «ярко-зеленый»! Самолет в аэропорту и автобусные компании Омахи и Вашингтона приведены в состояние боевой готовности. Ты выходишь на рассвете, поэтому начинай распространять информацию прямо сейчас. К двадцати двум ноль-ноль должны быть собраны все вещмешки. Контингенту с округа Колумбия — выспаться перед атакой: в моей бригаде не место красноглазым краснокожим.
— Ты уверен, что не хочешь подумать об этом хотя бы еще пару недель?
— Тебе отдан приказ, сержант Телячий Нос, и будь добр его выполнять! Это главное!
— Приказ-то меня и беспокоит, Большой Парень! Вечерняя заря вспыхнула и погасла. И теперь массивная, внушающая благоговение статуя Линкольна купалась в свете прожекторов, а молчаливые, загипнотизированные туристы сновали вокруг, чтобы выбрать наилучшую точку для обзора шедевра. Лишь одного, странного вида человека, казалось, ничто не занимало, кроме окутанной тенью травы под ногами. Вышагивая от мемориала строго по прямой линии, он поносил вполголоса зевак, встречавшихся на пути, и, поправляя рыжий парик, то и дело съезжавший ему на уши или на шею, задевал руками их животы и фотокамеры.
Винсенту Манджекавалло многое что было известно: не зря он родился и вырос в бруклинском «Mondo Italiano»[182].
Например, он знал, в каких случаях желательно приходить на место встречи заранее, задолго до условленного времени, чтобы не попасть неожиданно впросак. Главной проблемой в данный момент стало для Винни Бам-Бама расстояние от мемориала, которое надо было пройти по прямой. Он помнил число шагов, но что понимать под словом «шаг» — этого он не знал, фут ли это или ярд? Или еще что-то? Он припоминал рассказы о доброй старой Сицилии. У дуэлянтов в руках были в те времена ружья «лупо». Противники находились друг от друга на дистанции, промеренной шагами, и, когда они начинали сближаться, каждый их шаг — длинный ли или короткий — фиксировался секундантом и сопровождался порой барабанным боем. Правда, по окончании поединка правильность отсчета шагов уже никого не интересовала, потому что тот, кто сплутовал, выходил победителем... Однако он — в Америке. И отсчитывать шаги здесь надлежало исключительно точно, как требовали того справедливость и честь. Но возможно ли это в ночное-то время и к тому же продираясь сквозь толпу?
Досчитав до шестидесяти трех, Винни Бам-Бам врезался в каких-то клоунов, сбивших парик ему на глаза. А когда он поправил его, то оказалось, что не помнит, сколько шагов он проделал уже. В итоге пришлось снова вернуться к ступенькам мемориала и все начинать заново! Лишь на шестой попытке отмерил он положенное число шагов по прямой и направо и уперся в огромное дерево с прикрепленной к стволу медной пластинкой, на которой были выгравированы имя президента, посадившего его, и дата этого чудодейства. Сам по себе этот представитель растительного мира оставил Бам-Бама равнодушным, но ствол был опоясан круглой скамьей, что было уже неплохо: если бы он присел на нее, то, возможно, этот безумный генерал, с которым ему предстояло встретиться на предмет обмена информацией, и не сумел бы разглядеть во мраке его лица.
Однако Винсент счел все же более благоразумным удалиться от дерева и, укрывшись в тени, дождаться субъекта, знавшего, сколько должно было их быть, этих чертовых шагов. Не исключено, что высокий старый шут явится сюда в головном уборе из перьев.
Заметив слонявшуюся в условленном месте тучную фигуру, генерал Этелред Броукмайкл, прибывший на встречу в полном военном обмундировании, был несказанно удивлен. Он не только никогда не любил Маккензи Хаукинза, но, наоборот, испытывал к нему чувство неприязни, поскольку Мак дружил с презренным Хизелтайном. Данное обстоятельство, однако, не мешало Броуки всегда с уважением относиться к крепкой солдатской закваске Хаука. Теперь же многолетнее молчаливое восхищение было поставлено под вопрос. То, что наблюдал он сейчас, иначе, как гротеском, не назовешь. Хаукинз видом своим напоминал комедийного персонажа отправляющегося на тайную сходку. Под то ли одолженный, то ли купленный пиджак, явно рассчитанный на человека полного, он натянул что-то для солидности и, чтобы казаться ниже, шагал на полусогнутых, словно обезьяна: ни дать ни взять хрюкающая горилла, снующая взад-вперед напротив памятника Линкольну в поисках ягод в кустарнике. Столь противоестественное зрелище невольно вызвало отвращение у творца «смертоносной шестерки».
Броуки Второй не мог ошибиться: на Хауке был тот же дурацкий парик, только здесь, в теплой, влажной вашингтонской ночи, он все время падал Маку на глаза. По-видимому, тот друг никогда не слышал о жидком клее, о котором должен знать каждый, имеющий дело с театром. Вот он, еще один обитатель Любительвилла — Города Дилетантов — Маккензи Хаукинз, новичок из новичков.
Парик у Броуки, по странному совпадению такой же рыжий, как и Хаука, хотя и с каштановым отливом, удерживался на месте с помощью клейкой ленты Макса Фэктора. Телесного, или, на театральном языке, приглушенного янтарного цвета, она была неразличима при неясном свете.
На то чтобы загримироваться столь профессионально, как это сделал он, Броукмайкл, следует потратить целый день! И, преисполненный сей горделивой мысли, бригадный генерал решил, что пора уже и удивить Хаука, занявшего к тому времени наблюдательный пост под развесистым японским кленом в тридцати с чем-то футах от обусловленного места встречи. Броуки Второй был возбужден: сейчас он отплатит Маку за то, что тот сделал из него идиота в Форт-Беннинге!
Описывая широкий круг в отсвете нацеленных на мемориал прожекторов, Броукмайкл нетерпеливо прокладывал свой путь сквозь толпу. Встречавшиеся ему время от времени такие же, как и он, облаченные в форму служаки тотчас вскидывали руки в знак уважения к его рангу.
Обходя клен с восточного фланга, Броуки размышлял, почему Хаук настаивал на том, чтобы он явился на тайную встречу в генеральском мундире. Сколько бы ни спрашивал он об этом Мака, в ответ слышал одно и то же: «Сделай так, как тебе говорят, и все! Надень свои чертовы медали, все до единой! Помни, наш с тобой разговор в Беннинге записан на пленку. На мою пленку!»
Приблизившись к клену, Броуки Второй подкрался к глупцу дилетанту. Бывший солдат, сделавший совсем недавно из него идиота, внимательно вглядывался в то место, где была назначена встреча. Вел он себя по-дурацки! Вместо того чтобы выпрямиться, что увеличило бы ему обзор, этот идиот продолжал горбиться и подгибать колени, пряча неловко свою кургузую, приземистую фигуру в маскарадном костюме в плотной тени разлапистого клена. Все тот же Любительвилл!
— Вы кого-то ждете? — спросил Броуки спокойно.
— Какого черта?! — взорвался загримированный субъект и с такой силой завертел головой, что его рыжий парик съехал налево на девяносто градусов и прикрыл бакенбардами лоб. — Ах, это вы? Конечно, вы, коль здесь столько разных медяшек!
— Теперь ты можешь подняться во весь рост, Мак.
— Подняться? Во весь рост?
— Послушай, в таком мраке все равно нас никто не увидит: я с трудом различаю даже свои ноги, хотя, признаюсь, твой дурацкий рыжий парик издали разглядел. По-моему, он у тебя повернут задом наперед.
— Да, но и ваш не в образцовом порядке, солдат! — произнес тип в гражданском, поправляя накладные волосы. — Многие доны старшего возраста, облысев, носят эти парики, приклеивая их лентой Макса Фэктора, которая помогает им заодно убрать со лба лишние морщины. Но ее сразу видно, хотя мы обычно об этом не упоминаем.
— Что ты хочешь сказать этим «сразу видно»? Разве можно различить ее в такой темноте?
— Конечно, дубина стоеросовая: ведь от этой ленты отражается свет.
— О'кей, о'кей. Мак! А теперь встань, чтобы мы могли поговорить.
— Не пойму, что вам надо, если вы на пару дюймов выше меня. Может, мне отправиться в город за парой башмаков на толстой подошве? Или ходулями обзавестись? Что это с вами?
— Ты хочешь сказать, что... — Броуки Второй, наклонившись, подался вперед. — Так вы не Хаукинз!
— Заткнитесь, приятель! — крикнул Манджекавалло. — И вы ведь тоже не Хаукинз! Я видел его фотографии.
— Но кто же вы?
— А вы кто, черт бы вас побрал?
— Я пришел на встречу с Хауком. Он придет вон туда! — Броукмайкл указал на дерево с медной табличкой.
— Я тоже должен встретиться с ним!
— На вас рыжий парик!
— Как и на вас!
— Он носил такой же в Беннинге!
— А я свой купил в Майами-Бич...
— Я же взял парик из реквизитов своей группы.
— Вам тоже нравится рыбная ловля?
— О чем это вы?
— А вы о чем?
— Минутку! — Глаза Броукмайкла были прикованы к знаменитому дереву. — Смотрите! Вон туда! Ну как, видите его?
— Кого? Того тощего священника в черном костюме и белом воротничке, который что-то разнюхивает, словно доберман перед тем, как задрать ногу?
— Да, его!
— Ну и что? Может, он хочет посидеть на скамеечке... Там много разных типов бродит...
— Так-то оно так, — молвил Броуки Второй, наблюдая из своего укрытия под кленом, как церковнослужитель, омываемый светом прожекторов, двинулся к западу. — Нет, вы только взгляните!.. Ну что, заметили?
— Воротничок, костюм и то, что у него рыжие волосы? А дальше что?
— Любительвилл! — вынес вердикт создатель «смертоносной шестерки». — У него не свои волосы, а парик к тому же, как и ваш, сделан прескверно: на затылке — слишком длинный, на висках слишком широкий... Странно, но, мне кажется, я вспоминаю, что уже видел где-то этого субъекта.
— Какое все это имеет к нам отношение?
— Речь о том, что парик плохо подогнан.
— Ох, совсем забыл, что мы ведь на рыбной ловле! Мне предстоит встреча с солдатом, с которым у нас состоится совещание, имеющее для меня жизненное значение... Поймите, мне лично все равно, кто какой парик носит и носит ли вообще, и, кроме того, сейчас не время размениваться на пустяки.
— Может, эти парики символизируют что-нибудь?
— О Боже, мы что, собираемся выступить с маршем протеста?
— Неужели вы не видите: он заставил всех нас надеть рыжие парики!
— Меня он ничего не заставлял! Говорю вам, свой я купил в Майами-Бич! В лавке возле Фонтенбло, где продаются всякие штучки-дрючки.
— А я свой нашел в вещах моей группы...
Читать бесплатно другие книги:
