Господин барон Дулепа Михаил

— Очень помогают два года любительского театра в школе. Правда я там обычно играл прекрасных дев — типаж такой. — Несчастная жертва этикета рухнул в кресло, брыкаясь скинул туфли, перекинул ногу через подлокотник, откинулся на другой и потянувшись застонал от счастья.

— Что, девчонок не было желающих?

— Были. Но я же все равно лучше!

— А сейчас что была за роль?

— Из современного творчества — Люциус «Само Совершенство» Малфой! В молодости, конечно. Люблю почитать фанфики, попадаются просто прелестные. Бывает приятно поржать над тем, как восторженные девы представляют жизнь аристократии.

— Знаешь, прежний твой образ слабо вязался с герцогским. Крашеные ногти, эта твоя одежда унисекс…

— У меня каникулы, я из заключения вырвался, целое лето свободы! Ты знаешь, что такое закрытая школа? Только за ворота выйдешь — голову сносит от счастья! На вечеринке в Нордхейме попались две девчонки, они на стилистов учатся, затащили к себе и покрасили.

— А ты сопротивлялся?

— Пока я сопротивлялся с одной, другая меня украшала.

— И ты еле вырвался?

— Даже часть шмоток у них оставил. Все равно порвали.

— Между прочим, пижонство — грех.

— Ничего, у меня три святых в родословной. Они как-нибудь договорятся со Всевышним о потомке.

— И каково это, иметь в роду святого?

— Довольно хлопотно, накладывает обязанности, зато можно быть спокойным, местечко на небесах мне уже уготовано!

Сердиться на него было трудно, настолько явственная волна обаятельного оптимизма катилась по комнате.

— Кстати, я слышал, что вот тебя как раз никто не стесняет? Даже в нарушение всех традиций есть оруженосец-девушка? И как смотрят на это твои консервативные подданные?

— Как я им прикажу, так и смотрят! И не забывают говорить «спасибо, господин барон».

— Счастливчик! Ты хоть знаешь, что о тебе твои люди рассказывают?

— Да какая разница? Плетут, небось, какую-нибудь чушь, для начальства никогда доброго слова не находится. Лучше скажи, зачнем пожаловал?

Аск задумчиво опустил глаза, изображая что-то вроде благородного смущения, потом медленно и с расстановкой удивил:

— Я хочу, чтобы какой-нибудь хороший человек озаботился возвратом чаши святого Эгберта на родину. — Он ждал от меня реакции, но спустя минуту молчания все-таки продолжил: — Символично же — она использовалась первым герцогом, и она же сквозь века дошла до нас… а тут опять в своем роде первый герцог, первая, после долгого перерыва, церемония. Было бы очень уместно.

— У вас что, других реликвий не осталось?

— Есть, конечно, но не такого уровня. В Эскенборгской и Мевеншлосской церквях хранятся руки святого Эгберта.

— Правая и левая?

— Нет, только левая.

— Две левых руки? И какая настоящая?

— Обе настоящие. Так постановила специальная комиссия в семнадцатом веке.

Ага, знаю я такие комиссии. Сколько раз возил, то в ресторан, то на природу.

— Возьми в аренду у испанцев.

— Нельзя. Этим я признаю, что они имеют на нее право. К тому же чаша нужна через месяц, а возврат ее, даже при самых лучших условиях, займет годы. Национальные сокровища просто так не выдают. Даже чужие, а уж свои…

— И что же ты предлагаешь?

— Ходят слухи, что тебе передавали некие чертежи, в качестве благодарности за то, что ты блюдешь старинные обычаи. — Он с ехидной рожей изобразил кавычки. — Чаша сейчас в логове злейшего нашего врага, так что если с ней что-то вдруг произойдет…

— То никто не догадается, кто ее украл, особенно с учетом того, что церемония наверняка будет транслироваться на всю федерацию уж как минимум? Они Францию тоже не любят, но зачем тебе международный скандал? Ты же нормальный вроде человек… ну, насколько это возможно в твоем возрасте?

— У меня француз увел девчонку.

— И что, она последняя на земле?

— Именно что последняя! Коллекционка, только один экземпляр оставался! Никогда не прощу. Я все фан-магазины обегал, на каникулы в Японию летал — таких уже не будет!

— Бедные эски, и вот это вот станет их правителем?!

— Их уже ничем не напугать.

— Между прочим, это уголовщина! А отвечать мне!

— Между прочим, ты барон Гравштайна, самого пиратского замка на пятьсот лиг вокруг! А это накладывает обязательства.

— Я простой руководитель музея и тематического парка.

— Устраивающий суды, отбивающийся от нашествий и публично вершащий суд? Ты барон, и ты барон замка с очень неоднозначной репутацией! От тебя просто ждут чего-нибудь такого и не простят, если ты этого не сделаешь! Если в истории на стене висит ружье, то оно обязано выстрелить!

— А если в истории появляется подсвечник, — я взял со стола означенный предмет. — То им обязаны кого-нибудь прибить? К черту эту твою философию, мы живем в реальном мире!

— Вот именно! — Он вскочил, поежился, обнаружив, что каменный пол даже летним днем холодноват, и обуваясь начал убеждать: — Александр! Все, от твоего замшелого патриота фон Шнитце до моего умненького пап считают, что ты на место правителя эсков не метишь.

— Политика? Без меня.

— Точно, ты обжегся еще до моего рождения, в девяносто пятом. Не по тебе бизнес, характер не того склада, ты слишком честен.

Оба-на. Я и сам про ту историю почти забыл, а мне про нее между делом намекают? Ну понятно, что навели сведения, хотя странно слышать это от молодого пацана. Пусть даже аристократа с тремя святыми в родословной.

— Но у тебя замечательная репутация в герцогстве! Ты по всем параметрам настоящий Гравштайн. Точнее такой, каким представляют этих былых бандитов обыватели — суровый, но справедливый, немножечко загадочный, немножечко чужой. Твоего авторитета достаточно, чтобы на следующий день после присоединения баллотироваться в фольксраат, и ты бы прошел туда стопроцентно! А то и в совет федерации. Но ты же не станешь?

Стану? Да нет, пожалуй. В принципе работа как работа, но уж больно грязная даже для меня.

— Не стану.

— Но если ты не хочешь этого, то тем более не захочешь стать герцогом. И значит, мы естественные союзники! Так помоги мне, и сними эту угрозу с себя!

— Твой интерес? Ты же не просто хочешь запись в биографии получить?

Он вздохнул, поправил прядь волос, твердо и внимательно посмотрел на меня.

— Это игры не твоего уровня, барон. Мой интерес — получить место правителя эсков без оговорок, по наиболее старинным правилам. Очень давний спор нескольких ветвей одного древнего рода, из-за которого было пролито немало крови, а моему отцу пришлось жениться на моей матери, в надежде наконец разрешить все миром.

— Шекспировщина какая-то.

— Просто другой мир. В него тебя не пустят и ничего о нем не расскажут. Да ты и не поймешь, там надо родиться.

— Давно спорите?

— Не очень. Пятьсот лет.

— И тот факт, что я типа старший барон и типа как бы говорю от лица эсков?

— Мне на руку. Более того, если во время церемонии Чашу поднесешь именно ты, это будет… просто великолепно!

Парень постепенно «зааристокративался», леденея, но подрагивало в нем что-то азартное, улыбчивое. Веселое. Знакомое. Лет двадцать назад я видел это часто. Отражением в зеркалах, в чужих глазах — то злейших врагов, то любимых девушек. Когда лицом к лицу и кровь кипит и можно не притворяться.

Меня вдруг придавило осознание того, что тот самый я, молодой, азартны, смотрит на меня со стороны и предлагает авантюру. А я нынешний никак не могу решиться, поддержать его, или нет.

— Я подумаю.

Он, без какого-то перехода, вдруг стал законченной «мороженной сволочью»:

— Благодарю, господин фон Гравштайн. Необходимые дополнительные материалы будут предоставлены вам по первому требованию. — И он снова ничуть не манерничая, но все равно очень величественно прошествовал к выходу, мимо слегка склонившегося в поклоне управляющего и взирающего с открытым ртом волонтера.

Провожать его я не стал. Грубо, но я лучше отсюда, сверху посмотрю, как он, приветливо и без фальши улыбнувшись ожидающим чего-то туристам, садится в свой шикарный рыдван и уезжает. Уехал.

Какой вывод делаем? Вокруг замка и всей земли эсков ведется игра, причем не одна, впрочем, но это я знал еще до того, как обнаружил, что у меня в подвалах заточен Шеф. Вот и у герцогеныша своя игра есть, причем на нескольких планах — довольно очевидная со мной, какая-то своя с прекрасной Францией, что-то непонятное с местными. Мне он затирает, что это семейные заморочки, а фон Шнитце уже несколько раз сообщал, какой удачей для эсков будет возвести на трон именно этого претендента, из многих желающих… надо делить на сто все ими сказанное. Политика это танцы на минном поле, оплетенном колючей проволокой, лезть в нее я не стану. Подать ему чашу? Да легко! Мой интерес это не затронет, даже как-то позиция попрочнее станет. Но красть ее из музея, где она сейчас в экспозиции? Стоит ли? Плохо, что кроме Аска нет выходов ни на кого из других игроков. Я начал загибать пальцы, считая заинтересованных в сложившейся ситуации, двух рук не хватило, а разуваться было лень. Впрочем, черт с ними со всеми. Может, продержаться три недели, потом немножечко торговли, церемония, подписать несколько бумаг и сваливать отсюда в темпе, пусть мальчишка сам выкручивается? Наверняка я не первый и не десятый, с кем он беседовал, дело такое. Будем ставить ему это в вину? Или отправимся за реликвией, тем более что слово головастику фон Виндифрошу давал? Какая мне с этого всего выгода? Можно, конечно просто пошалить, как в далекой юности — я зажмурился, со смущенной улыбкой вспоминая тогдашние проделки — но одного ощущения полной жизни мне уже мало. Хочется чего-то еще… Сам ведь час назад наконец понял, что того меня уже не вернуть.

Значит, хитрый Аск, хочешь Чашу добыть чужими руками? Рискну? Да что я тут дурью маюсь, конечно рискну! Скучно же! Главное, это понимать, что в любой Игре есть пешки, есть фигуры и есть игроки, и надо внимательно смотреть по сторонам, чтобы вовремя понять свое место. Я уже давно отучился делать что-то лишь потому, что кто-то мне сказал, что это было бы круто, но у пешек бывает своя маленькая игра, и они вполне способны пробиться в фигуры, не нужно только слишком слепо доверять подталкивающей тебя в бой руке. Что же, я всегда имел склонность к авантюрам, вот и соблазнился когда-то на предложение Шефа. А большинство моих здравомыслящих одноклассников так и остались в небольшом городке на окраине развалившейся Империи.

— Вижу, Александэр, визит его сиятельства маркиза Готальского вас приободрил. — Эгельберт стоял в дверях, чуть нервно на меня поглядывая.

— Маркиз, значит? Почему вы выбрали Эска, а не его отца?

— Мальчик лишь первый наследник, но в силу некоторых причин имеет больше прав на Эскеборг, чем его отец. Когда двенадцать баронов проведут выборы, он станет правителем по праву крови и старшим из вас по договору. — Старик вздохнул и пояснил: — Это все очень запутанно.

Ага, примерно как попытки выяснить, кому принадлежит наша стройконтора. Там тоже неясно, кто какой долей, через кого и на каких правах владеет. Но, думаю, здесь точно так же есть поводы для истинных владельцев не высовываться, прикрываясь сыновьями и маркизами. Которые почему-то представляются при первом случайном знакомстве как герцоги.

— Главное, я вижу что вы, наконец, отбросили меланхолию. Чем думаете заняться в ближайшие дни?

Чем же я займусь? С учетом предложения Аска и, откровенно говоря, желания развлечься?

— Как и положено барону, отправлюсь совершать подвиги. Буду воевать сарацин или сплаваю в Винланд, чтобы пограбить тамошних дикарей!

— И где-же вы собираетесь воевать с сарацинами?

— У нас тут богатый выбор — под боком Франция, Дания… Еще держится, но уже сдает Швеция.

Старик нахмурился:

— Боги Вальхаллы! Никогда не задумывался… Мы окружены!

— Зато сколько земель мы можем покорить, неся истинную веру!

— Один с нами!

— И Перун, благослови его святой Януарий!

Так, перебрасываясь планами на возможные завоевания, мы снова спустились во двор, где подходила к финалу последняя экскурсия. Преследовавшая меня весь день туристка уже оправилась от аристократического холода прошедшего мимо юного маркиза и теперь с кислым видом слушала восторженную речь волонтера-экскурсовода. Секунду подумав, я решил, что почему бы и нет? Подойдя к дамочке вежливо поклонился, кивнул слуге продолжать, а сам, понизив голос, предложил:

— Любезная фрекен Бек, я подумал, что слишком мало уделял внимания такой обаятельной гостье. Я даже не показал вам своей коллекции! Прошу вас, пойдемте.

Насмешливо подняв бровь, она приняла протянутую руку и последовала за мной. По пути я узнал, что слуги в моем замке несносны, пища груба, поглядеть приличному блогеру не на что, и только природная доброта не дает ей бросить все и уехать. Наконец, мы вошли в нужное помещение, где ей пришлось прерваться. Я звенел цепями, присматриваясь, что из инвентаря можно будет использовать в процессе, потом подошел к двери, оглянулся. Туристка стояла с недоумением озираясь по сторонам.

— Что это? Тут как-то… неуютно?

— Неужели вы пропустили пояснения гида? Странно, вроде бы весь день в замке. Это место, в котором вам давно следовало бы оказаться.

И я закрыл дверь пыточной за нами.

«Я понимаю, древний замок, хочется сделать его антуражнее, но надо же и меру знать! Эти стоны и вопли из подвала… Внутри все леденеет, реально страшно! Пожалуйста, сделайте детскую версию, что-то не настолько ужасное!»

из отзывов на сайте музея «Замок Гравштайн»

«Эски подвердили свою репутацию ребят заторможенных, но способных на Поступок. Рекомендую, приятно удивлена! Подробный рассказ [<ссылка только для зарегистрированных читателей>]. Вот так! Теперь на очереди загадка века — что же у шотландских горцев под юбкой? Отчет через неделю!»

с форума журнала «Kvinne etsii»

Как вычислить среди одинаково одетых людей стража порядка? Легко!

Ничего не имею против ментов, у нас любой труд почетен, но есть у них одна неприятная черта, видимо от профдеформации происходящая. Они, отчего-то, всегда встают на проходе. Причем так, чтобы их приходилось огибать, делая лишние движения. Был у меня знакомый ментенок, так вот когда я ему про это сказал, он очень удивился, задумался и подтвердил, смутившись. Хороший такой паренек, да. Только все это он проделал закрывая мне путь из комнаты на кухню. Непроизвольно. И явно не понял, к чему я этот разговор завел.

Вот и сейчас, если я скажу о своем наблюдении одному из трех присутствующих в комнате людей он тоже задумается, а потом подтвердит. Второй промолчит или скажет что-нибудь неприятное.

Третий — я.

И находимся мы все в служебном помещении местного полицейского участка. Пока что предлог — «для выяснения обстоятельств». Под этим незамысловатым эвфемизмом подразумевается грубое «пока не найдем, за что тебя посадить». Естественно, это все из-за нашей утренней проделки.

Музей, скандал, переполох, громогласное заявление, истошный вой сигнализации, дым и крики — было весело! Впрочем, сейчас тоже не слишком скучно. Относительно удобный стул, полицейский у двери смотрит с любопытством, напротив изучает что-то важное в бумагах серый типчик из вездесущей касты бумажных крыс, причем периодически поглядывает на меня с оч-чень многозначительным видом. Ну-ну.

Ничего у него на меня нет и глядит он так просто подготавливая клиента в ожидании какого-то важного человека. Что в бумагах тоже не секрет, там перечисление причин, по которым меня задержали, причем он уже пошел на четвертый, кажется, круг, изучения. Видимо, понравилось описание, но это не удивительно, зрелище было забавным. Ну и совершенно ясно, что важное лицо появится не раньше, чем улетит мой самолет, билеты на который были внимательно изучены первым делом. Словно уехать из прекрасной страны вина, сыра и забастовок такое сложное дело.

Откинувшись поудобнее на спинку стула, я благожелательно улыбнулся полицейскому и не обращая внимания на бубнилку прикрыл глаза. Протестовать или требовать я не собирался. Во-первых меня взяли «с поличным», а во-вторых не надо дергаться раньше, чем вам предъявят обвинение. Сколько народу так себе сроку добавили — не сосчитать. Смотрит многозначительно? Говорит что-то угрожающее? Нависает, грозится страшными карами? Не стоит обращать внимания на брехливых псов, опасаться нужно скалящихся.

— Так-так. Однако! — чинуша, судя по звукам, аккуратно перелистнул последнюю страницу, подбил листы в пачку, ровняя… и зашуршал опять. Нет, он все-таки профессионал, уж лучше бы орал и угрожал, все меньше нервы трепались. Надо отвлечься, только вот чем?

Вздохнув, я начал вспоминать все, что послужило причиной моего попадания в участок. Прямо со вчерашнего утра.

Коварно заманенная в застенки «несчастная жертва» затихла только под утро (я, оказывается, еще очень даже!), а пробудившись грозилась всеми карами, на что я в ответил угрозой обвинения в колдовстве и скверном характере. Эх, были же времена, когда оный считался достаточным для бичевания и позорного столба! После чего сделал пару комплиментов и поскорее выпроводил, потому что при намеке на цепи и порку у «невинной пленницы» краснели щеки и учащалось дыхание.

Изнасилование, в особо крупных размерах и особо циничным образом. Причем я потерпевший. Довольная победительница покинула замок с торжествующей улыбкой, я остался оплакивать разгром в пыточной: дыба месяц стойко сносила издевательства, но на нас таки сломалась. Уж не знаю, повод это для огорчения или для гордости?

Впрочем, плакать долго не пришлось: сначала традиционный завтрак, потом я озадачил начальника стражи необходимостью найти тридцать человек в Париже, готовых сделать большую глупость задешево, а желательно вообще готовых на все из одной только любви к глупостям. Гасконец озадаченно умолк, спросил, для каких надобностей, а после объяснений просиял, сказав, что легко соберет целую сотню. Задавать нетактичный вопрос, сколько он с них будет брать за участие в самом настоящем ограблении я не стал.

Затем я сделал несколько звонков старым знакомым и пригласил к себе фон Виндифроша.

Элепар явился через полчаса и выглядел как засидевшийся в квартире щенок, услышавший заветное «гулять!» — разве только хвостом не вилял. Откуда он узнал о визите Аска и просьбе вернуть реликвию я не спрашивал; провинция, в одном месте сказали и через минуту за десять километров уже обсуждают. Коллегу-барона я озадачил перевозкой ценного груза — коробки с надписью «сувениры Гравштайна», которую он должен был довезти не раскрывая до отеля с забронированным мной номерами.

Собственно, как раз содержимое этой коробки и стало основой моего плана, одновременно грандиозного и гениального в своей простоте. Но не будь ее — нашел бы что-то другое. О чем-то надо было ночью думать, отвлекаясь от истязаний?

На утреннюю осаду я глядел одним глазом, отмечая в бумаге пункты готовящейся операции, так что момент, когда Марти схватилась в одиночку сразу с тремя итальянскими наемниками-туристами, пропустил. Вот Сато, молодец, не сплоховал, ворвавшись в ряды атакующих со слегка визгливым, но оттого гораздо более впечатляющим боевым матом на родном языке. Этот берсерк Восходящего Солнца каждому выкинутому со стены вслед еще и кланялся, извиняясь! А потом виновато жался под гневным ором боевого подруга, которой не хватило жертв.

Потом Изя доложил, что все готово, дал контакты командира группы, затем сэр Ульфрик принес отчет за неделю, Эгги потребовал денег на свои примочки, мол какой-то там сервер чего-то там не тянет, потом пришлось искать очередного потерявшегося туриста, потом искали тех, кто искал туриста, потом нашли всех и еще одного, отбившегося от вчерашней экскурсии, премировали невольного последователя дона Мигеля участием в обеде и «личным куском» с тарелки барона, поданным пажом на серебряной вилке.

Очень вовремя вспомнил об этом обычае, туристы проводили кусок настолько голодными глазами, что я невольно проверил, полны ли у них тарелки? Полны. И блюда на столе на любой вкус! Но в чужой тарелке всегда вкуснее, а уж на чужой вилке да из баронских рук и подавно.

Отмеченный моей милостью турист тут же встал и закатил речь на десять минут, восхваляя доброту хозяина, сырость подвалов и ужасные стоны и вопли древних духов. Пришлось затыкать ему рот наградной чаркой вина, а то разошелся.

Не так уж громко и стонали…

Затем я наконец вырвался, отмахиваясь от попыток Эгельберта подсунуть мне какие-то бумаги, нырнул в такси, двадцать минут дороги, регистрация, посадка, час в воздухе, Париж, такси, музей, ожидающий меня нетерпеливо пританцовывающий студент — руководитель собранной Кацманом группы. За двадцать минут пробежались по экспозиции, оглядывая будущее место преступления, причем большая часть усилий ушла на то, чтобы заставить молодого парня не прятаться от смотрителей и не смотреть по сторонам с таким таинственным видом. Расстались у входа, я чуть не насильно заставил его опустить воротник, снять темные очки и шляпу… потом подумал и приказал нарядиться вновь, для плана это даже полезно.

Позвонил Элепару, головастик как раз подбирался к границе на машине, везя свой тайный и ценный груз. Миссией он впечатлился настолько, что даже сидя в машине посреди дороги, понижал голос — еще один! Все, конечно, было в порядке. Звонок Эгельберту, в замке ничего не поменялось, разве что туристы, рассчитывавшие ужинать с бароном, слегка огорчились известию, что меня заменит сэр Эррайн. Тот, хоть и был впечатлен почетной обязанностью, все-же немного нервничал. Чай, не прием в ратуше — самого барона замещает! Ничего, в национальном костюме у него вид донельзя антуражный, справится.

Я подтвердил, что понимаю, меня заменить дело немыслимое, но я в него верю, а потому пусть свершает подвиг, ему это обязательно зачтется. Прежде, чем фон Шнитце отобрал у мэра телефон и начал опять что-то от меня нудно требовать, я отключился.

Четыре часа пополудни, как ни крути, как ни оттягивай, а деваться некуда. Слово дано, а значит, как бы не было жутко, придется исполнять. Взяв телефон, я вызвал абонента:

— Привет, детеныш. Как дела?

— Привет, пап! Нормально все!

— Нормально хорошо или нормально плохо?

— Нормально зашибись!

Голос у дочери был бодрым и предвкушающим.

Это значило, что впереди у меня очень сложный вечер.

— Значит так: я в Париже, я готов сделать вам с сестрой подарок. Один. Максимум два! У меня есть три часа.

— Три часа в месяц на родных дочере-ей! — Сказано было с плаксивым подвыванием, но я не купился.

— Потом будет больше, а сейчас дела. Так что располагай отцом как хочешь, только в терновый куст не бросай. — И прежде чем она ответила добавил: — Время пошло!

— Сейчас! Так-с, Париж, тхе кепитал оф белле франце.

— В кого у тебя такой страшный акцент?

— В популярного актера-британца.

— Лучше бы с отца пример брала.

— Я тебя вижу реже, чем его!

— А время-то идет!

— Не подгоняй!

— Кстати, половина времени принадлежит Ленке. Чего сеструху не позвала?

— Маленькая еще! Я ей свою косметичку отдам. Старую.

— У тебя есть косметичка, даже две? В тринадцать лет?

— Говорила мама, что мужики до смерти детишки, а я, дура, не верила…

— Два часа пятьдесят семь минут! И кусок мыла в подарок. Хозяйственного!

— Все-все-все, не надо кипятиться, я уже почти наш… — Голос из нахально-бодрого вдруг переменился на жалобно-умоляющий: — Па-апочка-а, у тебя с собой много денежек?

Черт, ну как же она на мать-то похожа!

— Говори, маленькая вымогательница.

— Тут показывает, что в галерее моды Роже де Нюи через два часа начало прода-аж…

— Окстись, распродажа и вдруг вечером?

— «В ночи Париж оживает!» — это его лозунг! Он гений, он самый лучший модельер современности! Он всегда все делает наоборот и у него всегда все получается!

— Наш человек. Ладно, диктуй адрес.

Адрес оказался незнакомым. Я и был-то здесь всего раз десять, мы больше в портовые города мотались, так что пришлось спрашивать дорогу у дочери. Она, минуту похихикав, проложила мне маршрут. Ехидина не удержалась, и в одной точке скомандовала: «Стой! Повернись вправо… еще чуть-чуть… а теперь помаши рукой дочке, тут вебкамера на столбе! Ну надо же, совсем такой как я помню!» Тьфу ты, понастроили интернетов! До чего дочь довел, родного отца только в компьютере и видит, только по телефону и слышит…

По дороге я трепался с Анькой на все темы, что в голову пришли. Деньги со счета так и летели, но что поделать, если с дочкой поболтать вот так, спокойно, время выдается раз в месяц. Сказал как-то об этом Митричу, он заржал по своему обыкновению, и сказал, что через пару разговоров она меня на свадьбу пригласит, а еще через два-три и внуки появятся, с ними я еще реже разговаривать стану. Ну, ему виднее, он в этих делах опытен. Впрочем, всего двадцать минут спустя у меня возникло желание придушить паршивку. И возникло оно после жизнерадостного:

— Ну вот мы и пришли! Вон там конец, вставай!

Я оглядел длинную, на полтора квартала очередь, состоящую исключительно из девушек и женщин (десяток существ смутно напоминали мужчин, но однозначно отнести их к сильному полу не удавалось). И головой своей очередь упиралась в пока еще закрытые двери магазина, на витринах которого… а рядом еще и объявления… О черт!

— Дочь, ты послала меня покупать женское нижнее белье? Меня, взрослого мужика?!

— Пап, мама говорит, что ты выкрутишься из любой ситуации!

— Приятно, когда в тебя верят, но сдается мне, что в следующий раз отдыхать вы будете у бабушки с дедушкой. Давненько ты не брала в руки тяпку! Ужо огород тебя перевоспитает, научит уважению к старшим!

— Пфе! Если мне там что и грозит, так это лишние килограммы на талии!

Да, мамины пироги это нечто. Глубоко вздохнув, я начал постепенно смиряться с безвыходным положением, из чистого упрямства прокомментировав:

— Ну ты даешь, родного отца на погибель отправить!

— Па-а, они распродажу раз в год устраивают, нельзя такой шанс терять! Два часика постоишь, потом схватишь какую-нибудь тряпочку и беги, пока не отняли!

— Любую? А если это будут семейные сатиновые трусы шестидесятого размера?

— Все равно буду носить! Это высокая мода! Ты ничего не понимаешь!

— Та-ак, что за мамины интонации?

— Я хотела сказать, что ты только в моде ничего не понимаешь, зато ты самый хороший, самый добрый, самый щедрый и вообще самый-самый!

— Уже лучше! Но если не подойдут?

— Ленке подарю!

— Мамина помада, сапоги старшей сестры?

— Помаду она у меня и так ворует. Па, мне нужна вещь «от Нюи»! Очень нужна!

Спрашивать, перед кем она собирается в этом белье щеголять, я не стал. Натравлю Эльку, все узнаю и тихо прикопаю засранца где-нибудь в лесу. А дочь в замок, в башню, на хлеб и воду! Барон я или нет?!

Скрепя сердце и разогреваясь такими планами я шел вдоль очереди. Не сказать, что мне было страшно, но что не по себе — это да! Женщины замечательные существа, когда поодиночке, но целая толпа… Да еще разогретая желанием ухватить модную шмотину… Агрессией и азартом шибало вдоль улицы почище чем перед дракой район на район. Но как и там, здесь не принять участия было нельзя. Вздохнув, я подошел к замыкающей очередь стайке девчонок-подростков. Те, быстро осмотрев меня, оживленно и почти не понижая голоса стали обсуждать, что из купленного в какой жизненной ситуации лучше подойдет. Спустя минуту уши у меня горели, а спина взмокла. Попытался отвлечься, рассматривая окружающих… и быстро сделал вид, что никуда не смотрю: ответные взгляды были откровенно приценивающимися. Как на кусок мяса — тут съесть, или за угол оттащить? Может, конечно, мне и казалось, но… но может и не казалось.

— Господин барон?

С трудом сдержав нервную икоту я оглянулся. Рядом стояла и удивленно махала ресницами невысокая дама средних лет, такая типичная француженка… черт знает, почему их так легко отличить от остальных европеек.

— Вы пришли в галерею де Нюи?

— Да… пришлось вот. Прошу прощения, сударыня, мы знакомы?

— О, простите! Я была у вас в замке, две недели назад. Мари Баведьер.

— Рад вас снова увидеть, Мари. Тоже в магазин за покупками?

— Нет-нет, я работаю на маэстро Роже.

В следующую секунду очередь мгновенно затихла, а все головы развернулись в нашу сторону. Если честно, это было по-настоящему жутко!

— Так… господин барон, прошу оказать нам честь! К тому же маэстро будет рад увидеть вас! Это же будет! Идемте! — В следующее мгновение я летел, схваченный за руку, а полтора метра французского энтузиазма тащили мою тушку за собой как воздушный шарик, иногда подправляя полет, чтобы я не сбил кого-нибудь из покупательниц. По пути мне объясняли, что именно рассказы о Гравштайне послужили решающим толчком к созданию новой коллекции, темные с серебром двери магазина неумолимо приближались, потом в какой-то момент распахнулись, проглатывая добычу, и с тихим лязгом отрезали нас от шепчущейся толпы.

Бросив меня в кресло Мари одним прыжком (нет, в самом деле!) вспорхнула через лестничный пролет на второй этаж и куда-то скрылась. Надо же, в замке она, кажется, была такой тихой, вежливой, а на работе прямо горит! Или я ее с кем-то путаю?

— Господин барон?

— Александр, просто Александр. — Я поднял глаза, посмотрев на подошедшего. Судя по тому, что за плечом мужчины стояла Мари и подавала мне какие-то сигналы, а суета вокруг вдруг резко упорядочилась, это и был сам «маэстро». Высокий, аристократично осанистый, вежливая улыбка на каком-то слишком бледном лице. Простой темный костюм с водолазкой, и целая куча рыжья. Нет, это, наверное, ювелирка от лучших мастеров, но в таком количестве эти килограммы золота иначе не назвать! По три перстня на пальце, браслеты, на шее десяток цепочек с подвесками; понятно, почему он такой осанистый, согнется — уже не выпрямится!

— Роже де Нюи, модельер. Рад приветствовать вас в моем скромном заведении! — Рука у него была тонкой, но цепкой. — Прошу прощения за некоторый беспорядок, но через час мы откроем двери для посетителей, а в программе не только торговля, но и демонстрация новой коллекции.

— Распродажа одновременно с показом? Думаете, покупательницы обратят внимание на манекенщиц?

— Я хочу, чтобы обратили, а значит так и будет! И поверьте, Александр, все пройдет замечательно. Я — не ошибаюсь! — Он снисходительно улыбнулся и добавил: — По крайней мере в таких вопросах. Вы надолго в Париже?

— На денек выбрался. Кое-какие дела, надо помочь коллеге.

— Коллеге?

— Барону фон Виндифрошу. Давний долг, а я пообещал ему немного.

— Дело чести?

— Можно и так сказать.

— Понимаю… Но вы нашли время и заглянуть в мою скромную мастерскую?

Я огляделся. Гхм… да уж, скромно. А Гравштайн — небольшая дача на побережье, точно.

— Одна молодая девушка попросила подарок. Увы, здесь тоже долг, не отвертеться. — Еще раз оглянувшись, я поинтересовался: — Роже, у вас всегда так… вот так?

— Так? — Он снисходительно улыбнулся: — Ну что вы, обычно у меня гораздо веселее! Кстати, закрытая часть показа начнется через десять минут, не желаете поприсутствовать? Прошу вас, мне будет очень интересно узнать именно ваше мнение! Можно сказать, это будет вам близко!

— Как пожелаете, я не…

Дальше меня не слушали. Де Нюи, мгновенно переключившись, сорвался с места. Видимо, на меня он как гостеприимный хозяин истратил весь лимит свободного времени, а теперь приходилось наверстывать — темно-золотая фигура знакомым прыжком вознеслась на второй этаж не касаясь (ну я клянусь!) ступенек, высокий безапелляционный голос начал командовать, а меня тем временем уже вытащили из кресла. Опасаясь, что Мари в азарте закинет меня на плечо и потащит лично, чтобы не задерживал, я попытался повторить их гимнастические упражнения с лестницей. Выглядело, наверное, это не так элегантно. Увы, мой предел четыре ступеньки. Брюки мешаются. Мари проще, она в широкой юбке, а модельер наверняка сшил себе специальные штаны…

Наверху мне не дали опомниться, несколько миловидных девушек схватив под руки потащили куда-то в темноту, оглушительно щебеча и дергая из стороны в сторону, потом щебет стал почтительно-приглушенным, меня с размаху швырнули вперед, в глаза ударил яркий свет.

— Друзья, прошу поприветствовать особого гостя нашего вечера — Александра фон Гравштайна! Мое почтение, господин барон.

С испугу, как обычно, приняв деловой вид, я обвел комнату угрожающим взглядом… ну и что, что ничего не вижу, главное меня, кажется, видят! Во всяком случае, аплодисменты и перешептывания слышались явственно, и тон был уважительным.

— Мари… — Одного слова было достаточно. Меня снова подхватило и понесло, потом опять с размаху кинуло… — Мы начинаем!

Наконец, зазвучала музыка. Минуту я пытался проморгаться, кляня все на свете, потом наконец из ярких пятен и непроглядных теней проявился большой зал с идущей по центру дорожкой подиума.

По «языку» уже шли отстранено-безразличные манекенщицы, причем не стандартные «гренадерские швабры», а вполне живые, пусть и слишком спокойные, девушки. Парочка так даже очень фигуристые попались. Ну и надето на них было… Не знаю, причем тут Гравштайн, по эскенландской погоде лучше что-нибудь сильно утепленное носить, но зрелище было приятное. Покупай я это все для Эльки — хех, а ей бы пошло, даже очень!

Но для дочери? Все в темно-красных тонах, кружавчики, разрезики, стразики, ленточки… срамота!

И ведь пообещал. Может, сбежать?

Моральные терзания позволили пережить соседство с то и дело сосредоточенно что-то писавшим в блокноте артистического вида типом с одной стороны, и с постоянно подхихикивающей дамой средних лет с другой. В спину нервно дышали, по сторонам то и дело слышались какие-то непонятные возгласы, но в целом, кажется, публике демонстрируемое нравилось. Мне тоже, но к тому моменту, когда я наконец успокоился окончательно, показ закончился. Мелькнула Мари, меня рывком вытащили из кресла и понесли куда-то. Интересно, а наша Олечка-секретарша не ее сестра? То же избыточное давление энтузиазма по всему телу…