Сопровождающие лица Фоззі

– И…?

– И мы договаривались с Кристиной, что я подойду… поговорить.

Тетка выпустила клуб дешевого дыма и оскалилась:

– Если вы тот, о ком говорили, то, вообще-то, вас вчера ждали…

Цыпа не сдержался:

– Я вчера не мог… Сидел в тюрьме, в Бутырской, на втором этаже, в восьмой камере.

Тетка явно не поняла юмора, и Цыпа про себя поставил ей промежуточный диагноз: «Не наша». Филиппыч бы понял.

– Где-где, простите?

– Не важно. Так шо делаем?

– Мы – газету делаем, а вы, – подчеркнула она, – идете на балкон к Алеше и задаете свои вопросы.

Она перекинула каретку машинки, давая понять, что разговор окончен. Цыпа вспомнил, кого она напоминает – Варвару Никитичну из «Осеннего марафона»[15], и, затаив первую обиду, отправился, куда было сказано.

С Алешей этим разговор вышел еще короче. Он Цыпе сразу не понравился: хлыщ лет так двадцати пяти, с гладким гитлеровским пробором, слишком понтовый, да и понт был какой-то неправильный – чувак этот сидел на балконе в костюме и делал вид, что думает. Короче, таких в школе бьют первыми.

Главный редактор на Цыпин вход отреагировал брезгливым поворотом лица – ни руки, ни «здрасти», ни присесть.

– Вам кого?

– Нам – вас. Я с Кристиной вчера говорил, она сказала, что есть тема поработать вместе.

– Да? А где вы в последнее время публиковались?

Цыпа решил, что гнать – так гнать, и как нельзя кстати вспомнил историю про подружку Марти МакФлая.

– Газета «Я молодой», о культуре я там пару моментов описывал…

Алеша этот Попович смягчил лицо, но не голос.

– О культуре у нас есть кому писать. Если хотите сотрудничать, могу порекомендовать писать о криминале, экономических преступлениях. Этот сектор у нас пока не закрыт.

«Конечно, не закрыт, задрот ты вяленый, – подумал Цыпа. – Самому ссыкотно, наверное, в криминал нырять». Но наяву только кивнул и сдержанно выдавил нейтрально-расплывчатое:

– Я посмотрю, что можно сделать.

И, обернувшись уходить, вспомнил статью про «АукцЫон»:

– А рецензию про рок пока кому можно показать?

– Это к Любови Йосифовне, она замредактора. – Алеша махнул рукой, давая понять, что отвлекают тут всякие.

Ничего не поделаешь, Цыпу все сегодня ценили с порога. Вернувшись в комнату, потенциальный корреспондент Катафотов молча положил листик на стол противной тетки с тем намеком, что вот, посмотрите, с балкона направили. Замредактора соизволила оторваться от машинки, прикурила новую папиросу, откинула короткую челку к затылку и, прищурившись, начала читать.

– Блин, херово, что от руки написано, несолидно, – начало комплексовать без пяти минут светило культуры. А тетка сходу скривилась:

– Слово «Аукцион», вообще-то, пишется через «и».

– Они специально пишут через «Ы».

– Так если они неграмотные, то, наверное, нам материал про таких артистов не нужен. – И чуть погодя добавила: – Я впервые слышу об этой группе, а раз я их не знаю, не знает и читатель. И о культуре у нас есть кому писать.

Она отложила листик, чуть ли не бросив его на стол, и, довольная собой, затянулась: «Что-то еще?»

Случись подобный расклад вчера утром, Цыпа уже расплакался бы от несправедливости и, хлопнув дверью, потопал бы на базар, но сегодня он был гораздо крепче духом, хорошо все-таки иметь развитое воображение.

– Ладно, по культуре понял. Ваше светило, – продолжал он, кивнув головой в сторону балкона, – предложило статьи на криминальные темы. Что скажете за нелегальную торговлю на пляжах?

Любовь Йосифовна изогнулась на стуле в сторону балкона и крикнула: «Алеша!» Тот отозвался: «А?» (Цыпа понял, что тонкая балконная дверь позволяет все слышать по обе стороны.)

– Тут стажер предлагает написать о нелегальной торговле на пляже…

Оттуда после паузы донеслось:

– Можно, только с именами и деталями.

– Слышали?

– Да.

– Ну, тогда дерзайте.

И Цыпа ушел дерзать, так и не надерзив напоследок, хотя ой как хотелось…

Схема работы с разносом на пляже была простая: барыг нанимали на процент, на каждом пляже над ними был старший, а в целом по набережной с ментами решал вопрос кто-то уровня Рыжего.

Это было просто, понятно и известно всем заинтересованным особам: шашлыки держат армяне, сувениры – цыгане, по разносу работают наши.

Для здоровья было безопаснее сдать кого-нибудь левого, какого-нибудь залетного. Цыпа обмозговал это дело и решил, что самая подходящая кандидатура для засвета в статье – плюгавый дед с Женского пляжа по кличке Пушкин, полученной им за наличие бакенбард. У Цыпы был на него давний зуб: еще в детстве тот гонял малолеток, желавших как следует рассмотреть достопримечательности Женского.

Пушкин обычно торчал на лавочках за шашлычной, напротив большой столовой, запуская через дыру в заборе теток с пахлавой и цыганок с мячиками на резинках. Бывал он не единожды уличен старшаками в крысятничестве и крепко бит, но продолжал оставаться на своем месте всем реформам и государственным пертурбациям назло.

«Да, Пушкина можно засветить», – утвердился Цыпа и сел в парке набрасывать новую статью. С перерывами «на подумать» и отойти поссать в кусты ушло два часа. До конца статьи было далеко, но несколько гневных тезисов удалось сформулировать, что-то типа такого: «Курортники рискуют здоровьем, принимая пищу из немытых рук нелегальных торговцев». Устав от усиленной работы мозга, Цыпа решил, что на всякий случай надо получить добро у Орлова. Контора была недалеко, через дорогу и наискосок, но по классике надо было бы пореже там маячить, так что Цыпа сделал круг через сквер и зашел в управу с черного хода, через задние ворота.

Там, на проходной, естественно, стоял на страже какой-то ветеран колчаковских фронтов. Он поначалу окрысился, но стоило склеить важную рожу, наклониться к уху и шепотом спросить: «Орлов у себя?», как старикан обмяк и ушел в сторожку звонить. Оттуда выглянул в окошко и махнул рукой: давай.

Орлов встретился в коридоре, коротко кивнул и уселся на подоконник – докладывай, мол. Цыпа рассчитывал несколько на другой прием: конспирация, кабинет, дверь на замок, радио погромче и все такое прочее. Но делать нечего – помотал головой вокруг, нет ли кого из знакомых с той стороны, и приступил:

– Значит, дали задание редакционное. Мне.

– Ну?

– Перед началом курортного сезона раскрыть схемы по разносу на пляже: кто, как, от кого там.

Орлов прыснул и замотал башкой:

– Не пойдет.

– А я думал написать про этого, Пушкина с Женского, он все равно доходит.

– Слушай, кто тебя вообще просил думать? Шо ты лезешь, куда не надо?

Цыпа на секундочку закрыл глаза, собираясь с силами, и начал объяснять:

– Александр Батькович…

– Михайлович.

– Ладно, Александр Михайлович, чтобы тема работала, надо ее подогреть. Кого-то по-любому надо будет слить, можете сами выбирать.

– Вот я и выбираю – на пляжи ты не лезешь ни хера, понял? И вообще, угомонись, шо ты как выкрест на Пасху пляшешь!

Цыпа решил не сдаваться и полез в карман за блокнотом.

– Да почитайте хоть.

– Да нехер мне делать, – Орлов явно закипал, и этот чайник лучше было не трогать. – Ты, Цыпа, тута не орел и не решка, понял? Или ты рубо[16] становишься и делаешь, шо я скажу, или сам по себе ковыряешься, а я тебя потом нахожу, как труп в лимане.

Это было очень обидно: продумаешь всю схему, а тут какой-то узколобый мент, хоть и с радиотелефоном, все херит на корню. Цыпа покраснел от обиды и собирался было сказать какую-нибудь опасную гадость, как тут капитан смягчился и примирительно забросил:

– Тока не бзди, про шо писать, найдем.

Орлов побарабанил пальцами по подоконнику, помял губы и продолжил:

– Значит, по секрету тебе, тока серьезно: завтра под ночь будет шмон по одному притону, наркотики брать будем. Вот ты и распишешь, как доблестная милиция, рук не покладая, ратный подвиг… и все такое.

– А если не найдете?

– В смысле?

– Если наркотики не найдете?

– Вкусные, может, и не найдем, а горькие обязательно найдутся. Возьму тебя с собой, завтра в двадцать ноль-ноль шоб тут был. Свободен.

И, спрыгнув с подоконника, капитан ушел не оглядываясь. Цыпа насупился и потопал на выход. На черный.

Костя-Карлик был по-своему счастливым человеком: инвалидность он получил при рождении, так что заботиться о своем пропитании и личностном росте был вроде как и не обязан. Другое дело, что старое государство сконало, а новому некогда было заниматься здоровыми, что уж тут говорить об инвалидах детства.

Папаша его был заслуженный военный пенсионер, когда-то вроде как при больших делах, служил в далеких гарнизонах. Бабки во дворе шептались, что Костя родился в радиационной зоне, потому таким и вышел, но верить старухам – последнее дело. В любом случае Костя функционировал в двух режимах: он или смотрел телевизор, или сидел на своей персональной лавочке во дворе, под голубятней.

Он и Слабый Ум были главными дворовыми придурками, носителями новостей и держателями алкобанка. Причем у каждого был свой: Слабый Ум терся возле бабок и налегал на вишневые настойки, а Костя-Карлик больше общался с мужским населением, ярчайшие представители которого подтягивались к нему уже с утра, по мере накопления усталости от вчерашнего. Так что у Кости всегда было чего и бухнуть, и курнуть. Частенько его ушатывало, летом он отползал в тенек и спал там до прояснения сознания, а зимой дворовые бабки кооперировались и относили его домой, благо квартира была на первом этаже.

На стыке сезонов Костя спал на лавочке. Выйдя из горотдела и не найдя себе никакого применения в земной цивилизации, Цыпа решил нажраться и пошел в сторону дома – искать Костю. Обнаружил, разбуркал и выцыганил треть бутылки серьезнейших чернил – «козацького мицного напия», которым, вообще-то, заборы красить полагалось, но по безнадеге можно было и таким убиться, перебирать не приходилось. Кто-то пришел на лавочку поправиться и оставил, мир не без добрых людей.

У Цыпы еще оставались сигареты, посему и закусывать не надо было, а в сумерках подтянулись джентльмены, так что в складчину насобирали на ерш. Замешали половинку самогона на трехлитровую банку пива, эта смесь была безотказной – вставило всем. Вдобавок нарисовался коробок травы, поэтому программа на вечер складывалась более чем удачно – сиди, не дергайся, жди, пока приход придет.

Цыпа тем временем разошелся не на шутку: и прибаутки сыпал, и кинишки незнакомые Косте пересказывал; жалко, что не было стенографиста, а то бы такая статья сложилась, шо ховайся. В разгар истории про то, как главный герой дернул с дурки, под шум вокзала умыкнув одну залетную красавицу, и отправился висеть с ней в Ялту, прямо-таки в «Интурист», под балконом раздалось:

– Ди-има-а-а… Ты дома?

– А хто спрашует? – не теряя куража, гаркнул в ответ Цыпа и добавил под хохот почтеннейшей публики: – Представителей Книги рекордов Гиннесса просим не беспокоить.

Чуть погодя из темноты нарисовалась фигурка в белом, и Цыпа сразу осекся – это была Кристина. Пришлось срочно подрываться, собираться с силами, трезветь и отводить одноклассницу подальше от эпицентра дворового веселья – не тот уровень.

– Здорво, слышь, мы тут золотую свадьбу соседа гуляем, ветерана войны, – нашелся Цыпа, держа антиперегарную дистанцию, совсем как против серьезного боксерчика, и жестом пригласил пройтись вдоль дома.

– Я не помешала?

– Да нет, мне пора уже было давно, – целомудренно промолвил Цыпа и одновременно обнаружил, что до сих пор держит в руках косяк. Моментально выбросил его за спиной, там руки и оставил: не то как заключенный, не то как заслуженный поэт республики на прогулке в Гаграх.

– Я помню, что ты в этом дворе живешь, а где точно – не знала, так я маму попросила, она узнала твой адрес.

– А, понял, страна знает своих героев.

– Телефон-то ваш не работает.

– Ага, авария на линии.

(Не признаваться же ей в том, что за категорическую задолженность отрубили.)

– Так вы с Алешей договорились?

– Ага, до всего, – хмыкнул Цыпа.

– Он бывает противный, но вообще хороший, просто переживает за газету, только начинаем, а людей не хватает.

– Так вот же ж, – не сдержался Цыпа и показал руками на себя. – Я уже пару расследований задумал, а завтра приглашен на спецоперацию милицейскую, просто в секрете держу.

– Ой, ты поосторожнее, – приятно взволновалась Кристина.

– Да не впервой.

– Я зашла передать, что есть задание для тебя.

– Секундочку.

Цыпа достал блокнот и широким жестом пригласил пройти поближе к лампочке над ближайшим к их маршруту подъездом.

– Готов.

– Значит, завтра утром открывается новый центр народной медицины, акупунктура у них там и все такое, из Кореи прямо.

Цыпа нацарапал «акупухерзнашо», решив не обозначать незнание материала – лучше уточнить термин завтра у профессора.

Поднял лицо – типа, готов продолжать.

– Называется «Линия жизни». Мы подумали, знаешь, «Житие мое», «Линия жизни» – надо написать об этом, а все заняты: я в горисполкоме, замредактора и Алеша номер верстают. Так что надо тебе сходить.

– Адрес?

– На Фрунзе они, возле тира, знаешь?

– Найду, – сказал Цыпа, захлопывая блокнот, и подытожил: – В обед буду у вас.

Утром мутило, но средне, практически вменяемо, все-таки вовремя вчера соскочил. Уметь бы так всегда – жить бы счастливым. Если хорошо подумать, то функция женщины и состоит в том, чтобы вовремя забрать своего мужика, не дав ему добавиться до полного финиша. Другое дело, что Кристина даже со всеми номенклатурными выгодами типа жилья в центре под роль своей женщины никак не подходила.

Цыпа выслушал от матушки по поводу блокнота и телефона, который хорошо бы оплатить, за компанию получил трындюлей от бати за то, что не помогает семье, обещался озолотить и выпулился, пока еще чего не накинули. Даже кофе не попил, но не потому, что времени не было, а потому что кофе окончательно кончился, даже в маминых нычках было пусто.

Под влиянием выпитого накануне привычно проснулось либидо и начало прикидывать, кого бы из рабочих вариантов оприходовать так, чтобы без подношений, по-бырому. Варианты не радовали, давно пора было обновить ассортимент, но для этого нужны были деньги, пусть даже и немного. «Надо попробовать отмутить у Филиппыча бутылочку шампанского», – сделал зарубку в памяти Цыпа и как нельзя кстати вспомнил, что у него же следует уточнить, что это за сложное слово про какую-то натуру.

На базаре продолжался переучет, видать, переговоры с конторой по поводу перехода на легальные рельсы у Рыжего шли тяжело.

Цыпа мельком подумал, а не предложить ли свою кандидатуру в качестве посредника между базарными и ментами, но быстро передумал – не то пальто, можно сконать за социальную активность.

Профессор был на месте и тоже изрядно помят: видать, вчера не угомонился, добавил. Цыпа по мелким деталям разговоров знал, что его Лариса по церковным делам бухло совсем не одобряет, так что Филиппыч явно дома выхватил люлей.

– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу…

– Я тебе покажу твою мать.

Если бы не улыбка, можно было решить, что сосед зол, но они давно работали рядом и плотно притерлись. Проф был рад Цыпе, и это грело.

Он выслушал последние слухи о том, что менты упираются по этим товарным книгам и, пока они там качаются, бригадные решили поставить навесы – накрывать ряды от дождя. Филиппыч в связи с этим собрался забалабенить большую стационарную вывеску «Я догоню», пририсовав к ней Леонида Броневого с кружкой в руке[17].

Цыпа согласился с тем, что давно поа, но скорее бы они там уже договорились, потому что жрать нечего. Стрельнул у себя же очередную пачку «Мальборо» и предложил профессору совместно посетить эту «Линию жизни».

Базар был закрыт, дома Филиппыча не ждало ничего хорошего, так что он сразу согласился. Пошли пешком, согреваясь беседой и экономя на проезде в городском транспорте.

– Слышь, Филиппыч, а шо такое «выкрест»?

– Это в каком контексте?

– В смысле?

– Кто сказал тебе и как, дурик?

Цыпа в общих чертах обрисовал общение с Орловым, не вникая в детали.

– А ментяра твой совсем не прост…

– Это точно.

– Будь с ним, голубушка, поосторожнее.

– Та я знаю, я про «выкреста» этого не понял.

– Это, Димочка, еврей, который резко стал православным. Обычно по бизнесу такое. А в твоем контексте это значит, что ты слишком активен в новой роли.

– Типа передоз?

– Типа того.

Цыпа пожал плечами и решился задать вопрос, который давно зрел:

– Филиппыч, а ты еврей?

– А то шо?

– Да нишо. Ты ж умный, с образованием, а евреев глупых не бывает.

– Бывают. И дурные, и бедные – всякие бывают.

– Так шо, таки да? – Цыпа заулыбался, чтобы смягчить вопрос.

– Таки нет!

– А отчество?

– Ты как теща моя прям, я – Давыдович, а не Давидович, и вообще, меня назвали в честь Ильи Муромца.

Цыпа разочарованно покивал:

– А, это бывает, тока де тут Муром…

– Вообще-то, Илья Муромец в Киеве лежит, в Лавре.

– Он шо, в натуре был?

– В натуре.

– Это ж надо, век живи – век учись.

Филиппыч покосился на ходу, хотел что-то сказать, но промолчал. Да и говорить было уже некогда – пришли.

Перепутать было нельзя – у перекрестка стоял врытый в землю здоровенный деревянный щит с грубо нарисованными заснеженными горными вершинами и надписью «Линия жизни», а также жирной стрелочкой внизу, указывающей направо.

Там, за тиром, в котором вяло постреливали из воздушек в ожидании курортного сезона, стояло двухэтажное здание, на которое Цыпа раньше внимания не обращал, – наверное, доходило, как и все, заколоченным.

Пахло свежей краской: стены явно только что покрасили в ярко-лиловый цвет, а под крышей во всю длину здания написали зеленым называние центра. Получилось аляповато, как-то по-цыгански, но, во-первых, кто этих корейцев знает, может, они тоже любят, чтобы все яскраво было, а во-вторых, новый медицинский центр нуждался в яркой рекламе, так что Цыпа, скорее, одобрил боевую раскраску, чего не скажешь о профессоре.

– Ужас, – поморщился Филиппыч и отвернулся, будто боясь получить ожог сетчатки.

У входа обнаружилась искусственная пальма, встроенная в свежий цемент, и информационная доска. На ней – юридическая информация типа ООО «Линия жизни» и рекламные листочки. Там обещали при помощи иглоукалывания избавить от всех видов зависимости, лечить сердечно-сосудистые и кишечные заболевания, а также избавлять от сглаза. «Широко заходят, однако».

Цыпа старательно записал статус медицинского центра со всеми кавычками, наконец-то понял, как пишется акупунктура. Записал загадочное слово и кивнул Филиппычу – пошли.

Открывая двери, Цыпа внезапно почувствовал, что к первому в жизни интервью с репортажем вообще не готов. То есть он обычно представлял себе, что и как будет, а этот момент как-то упустил. Эх, надо было не про «выкреста» спрашивать, а продумывать: что спросить, каким тоном и в каком порядке. Ладно, разберемся, только бы ладоши не потели.

Внутри было светло: на лампочках тут явно не экономили, что по нынешним временам было серьезной заявкой на успех. В широком холле в окружении все тех же пластиковых пальм значилась стойка, как в отеле, и диваны с креслами по обе стороны от нее. За стойкой широко улыбалась полная азиатка средних лет в цветастом халате с драконами и змеями, призванном, очевидно, подчеркнуть нездешность происходящего.

– Добро пожаловать, – сказала она абсолютно без акцента. – Рады приветствовать вас в центре восточной медицины «Линия жизни».

Цыпа прокашлялся, собрался с силами и спружинил к стойке.

– Здравствуйте, меня зовут Аристарх Катафотов, я корреспондент газеты «Житие мое», хотим вот написать статью о вашем замечательном центре, ознакомить читателей, так сказать. Вытянув руку в стиле Ленина, Цыпа зафиксировал добрые намерения рукопожатием и продолжил доверительно улыбаться, ожидая ответа.

– Ой, а это не ко мне, – замялась женщина и отдернула руку. – Сейчас подойдет доктор Цой, это к нему.

– Еще бы, – хмыкнул где-то сзади Филиппыч. Не обращая на него внимания, женщина церемониально поклонилась и ушла вглубь здания.

Пока ждали, Цыпа набрал со стойки рекламных листочков – пригодятся. Понял, что их некуда складывать, сделал зарубку в памяти: заиметь большую папку, а еще лучше дипломат или сумку, и сунул пачку профессору. Отошли к ближайшему дивану, уселись, Цыпа достал блокнот, обнажил ручку и вытер ладоши о джинсы – все-таки потеют, заразы.

Наконец кореянка вернулась, за ней отчетливо топал важный раскосый мужик в белом халате, очевидно, тот самый доктор Цой.

– Да у вас контора. – Цыпа встал и, улыбаясь на максимуме возможного, раскинул руки, как Иисус во время проповеди.

Кореец юмора не понял и сурово буркнул, остановившись посреди холла:

– То хотель?

«Этот – точно импортный, хорошо для статьи», – подумал Цыпа и решил не обижаться на грубую встречу. Пришлось повторить все про Аристарха и читателей. Кореец чуточку попустился, обернулся к помощнице:

– Рекламка дай.

– Та мы уже взяли. – Цыпа указал на Филиппыча, который с недовольным лицом продолжал сидеть на диване.

– Мы хотим написать о вашем центре, чтоб люди знали.

– А там написано.

«От же ж Хонгильдон[18]», – подумал Цыпа, обозлившись, но решил давить дальше.

– Вам это тоже нужно, это реклама… Бесплатная! – Он сделал акцент на последнем слове, скорчил важную рожу и скрестил руки на груди, как военачальник, оглядывающий поле битвы.

Кореец помолчал, потом сел в кресло напротив, поправил стрелочки на брюках и скомандовал тетке в халате с драконами:

– Цай нада. И Бэла зови.

Ну, хоть чай, уже хоть что-то.

Женщина обернулась быстро, молчание не успело стать гнетущим. Чая она не принесла, зато привела с собой какую-то девушку славянской внешности в скромном платье стиля «А вот от бабушки осталось».

– Бэла, – представилась та и скромненько уселась на краешек дивана, ближе к корейцу.

– О, а я терц[19], – Цыпа не отказал себе в удовольствии завернуть шуточку, профессор же в который раз фыркнул. «Зачем только я его взял?» – подумал Цыпа и в третий раз за последние четверть часа назвался корреспондентом Аристархом Катафотовым. Повторил всю бодягу про газету и читателей, жаждущих излечиться от всех болезней в «Линии жизни».

– Это очень хорошо, – осторожно проговорила девушка, бросив взгляд на надутого корейца, видимо, за одобрением.

– Согласен. Значит, нам с коллегой надо какой-то живинки, где вы были, кого лечили, а общую информацию мы возьмем из рекламы. – Фраза склеилась гладко, и Цыпа улыбнулся, на сей раз совершенно искренне.

– А вас случайно не в честь известного венгерского коммуниста[20] назвали? – некстати встрял профессор, видимо, среагировав на «коллегу».

– Мешаит, мешаит, – замахал кореец руками на профессора и указал в сторону двери. – Туда ходи… (Типа на воздух.)

– Мы вдвоем, – начал нащупывать аргументацию Цыпа, но тут Бэла пришла на помощь:

– Мне не мешает.

Ишь ты! Она была такая плотненькая, кирпичного типа, но очень миловидная, такой надо только улыбаться, на ноги никто и не посмотрит – от лица ж не оторваться.

Как нельзя кстати подканала дракониха с подносом. Пока разливали, пока лимон бросали да сахар размешивали, конфликт затих. Выяснилось, что женщину в халате зовут Виен и она помощница доктора. Они действительно из Кореи, третий год ездят по бывшему СССР и, пройдя, как говорится, от моря до моря, хотели бы тут остановиться надолго. Цыпа привык к акценту, все понимал и старательно записывал.

Девушку, оказывается, нашли в Таганроге, где год назад были на лечебных гастролях. Она пришла лечиться по женским делам, и доктор выяснил, что у нее редкий дар диагноста: она, как рентген, смотрит на человека и видит, где болит. Филиппыч попытался встрять с вопросом о медицинском образовании, но Цыпа быстренько это замял, потому что и так было понятно, что центр-то народной медицины, откуда тут взяться дипломам с печатями.

Бэла продолжала тихонько рассказывать о планах: привезти из Кореи массажистов, поискать среди местного населения людей с талантами лекарей. Цыпа было собрался уж откланяться, как вдруг доктор ткнул в него пальцем и выпалил:

– Давай ему диагноз.

– О, это очень интересно, эксперимент на корреспонденте, – обрадовался Цыпа и, указав на Филиппыча, пошутил: – Вот как, кстати, и понятой пригодится… Ну, в смысле, свидетель эксперимента, – уточнил он. – А то вы напряглись все, как в РОВД.

Бэла развернулась в кресле к Цыпе, закрыла глаза, помолчала, потом включилась и сказала:

– Закройте рукой шрамы на теле, если есть.

Цыпа задумался, считать ли шрамом детское рассечение на затылке, но решил ограничиться аппендицитом и положил ладошку на живот.

– Готово.

– Сидите.

– Сижу.

Бэла просто смотрела, а Цыпа почувствовал, как по телу пошла теплая волна. «Вот никогда бы не подумал, что такое возможно, но на тебе – волна шла, и это было приятно и пугающе одновременно».

Продолжалось это с минуту, не больше, затем Бэла выдохнула, откинулась на спинку кресла и сказала:

– В сердце там не все в порядке, одна стенка толще.

Цыпа реально очмонел: после школы он косил армию на пролапс и степень нарушения кровообращения, но это давно забылось, были проблемы посерьезнее.

– У меня этот, пролапс был, – выдавил он почти испуганно.