Потерять и найти Дэвис Брук
Тогда Карл сказал:
– Идите в автобус, там вы будете в безопасности. – Он вдруг почувствовал себя сильным и главным. – Я останусь замести следы. – Он кивнул в сторону Байковой Рубашки.
Агата с сомнением на него посмотрела.
– Только не надо тут слишком долго торчать. Ты же слышал, скоро придут Скобка, Флейта и Нунчак.
– Я на минуту, – ответил Карл.
Агата и Милли направились к выходу с кладбища, а Карл тем временем достал из кармана маркер, который украл из дома престарелых. Присев на колени рядом с Байковой Рубашкой, Карл закатал ему рукав и написал на предплечье: «Туточки был Карл-который-печатает-вслепую». Потом чуть отстранился, полюбовался своим творением и широко улыбнулся. Чернила на руке у Рубашки поплыли от пота, и надпись стала похожа на заголовок у киноужасов.
Карл оглянулся на дорогу.
Светает. Пора двигать.
Он залез в карман к пьянице, вытащил у него бумажник, открыл и почувствовал дрожь во всем теле, точно ради этой секунды прожил всю жизнь.
И он подумал: «Я – Карл-который-печатает-вслепую. В настоящем времени».
Всходило солнце, и Карл чувствовал себя неуязвимым. Ему довелось принимать решения, спасать женщин (с небольшой помощью от них же самих), портить общественное имущество, красть деньги и сопротивляться аресту. Карл возился с ремнем Мэнни, пристегивая его к переднему сиденью автобуса, и никак не мог перестать улыбаться. Милли сидела рядом с манекеном, баюкая его оторванную ногу.
– Молодец, Мэнни, что охранял наш автобус, – Карл похлопал манекен по голове.
– Да, – согласилась Милли и, подвинувшись к манекену, прислонилась к нему головой. – Молодец, Мэнни.
– Да-да-да! – присоединилась Агата. Она сидела на водительском кресле и копалась у себя в сумке. – Пластмассовый человек и правда молодец.
– Мы крадем автобус, да? – спросила Милли.
– Мы везем тебя к маме, Милли, – сказал Карл.
– А мы на поезде поедем?
– Да, Милли.
– А у меня денег нет.
Карл почувствовал, как пачка купюр пульсирует у него в кармане.
– Не волнуйся, я об этом позабочусь.
Милли посмотрела в окно, на дом Стеллы.
– Значит, мы крадем автобус, да?
– Одалживаем.
– Как те ваши компьютерные кнопки?
– Да. Именно так.
– Значит, крадем, да?
– Да.
– Но это Стеллин автобус.
– Да. Он не наш.
– У Стеллы брат умер.
– Я не знал.
– Я не хочу красть у нее автобус.
– Иногда взрослые лучше знают, как поступить, – заметил Карл.
– Иногда взрослые вообще ничего не знают, – возразила Милли.
Но прежде чем они решили, кто прав, кто виноват, в свете фар возник Синяя Кепка.
– Эй! – крикнул он и замолотил рукой по капоту.
– Агата, закрой дверь, – тихо велел Карл.
– Я не…
– Эй, – вновь произнес Синяя Кепка и на этот раз ударил ногой по шине. – Сказал же, вернемся.
Карл встал. По одну сторону автобуса он увидел Полицию Бюстов, а по другую – мужчину, которого не знал. Первый держал в руках крикетную биту и злобно ухмылялся Карлу через стекло.
В следующую секунду мужчины принялись с обеих сторон толкать автобус ладонями.
– Закрой дверь, Агата, – повторил Карл уже громче.
– Ну как это…
– Здрасьте! – в дверях автобуса, перед лестницей, появился Синяя Кепка, потрясая разбитой бутылкой. Глаза cвирепые, ноздри раздутые.
– Агата, закрой дверь! – закричал Карл.
В тот же миг Кепка наступил на нижнюю ступеньку, а Агата наконец нашла нужную кнопку и ударила по ней ладонью.
Кепка застрял в дверях: он наполовину влез в автобус и теперь, просунув руку в салон, пытался плечом отодвинуть створку. Карл хотел было вытолкать пьяницу, но тот стал размахивать «розочкой» и чуть его не поранил.
– Не подходи, Милли, – предупредил Карл.
Милли тем временем хватала все, что попадалось под руку, и бросалась этим в Кепку: аптечку, какие-то очки, майку, яблочный огрызок, – а Кепка отбивался от бомбардировки бутылкой, точно начинающий фехтовальщик.
Карл принялся толкать его ногой, стараясь не подходить слишком близко. Тут заднее окно автобуса с треском разбилось.
– Газуй, Агата! – завопил Карл. – Просто газуй!
– Я семь лет не водила!
– Вспоминай!
– Ладно, но я не… я… это что?..
– Агата, у тебя все получится! – воскликнула Милли.
Автобус раскашлялся, расплевался и наконец взревел.
– Получилось! – воскликнула Агата. – Получилось! Что теперь-то делать?..
– Газуй!
– А! Да! Точно!
Автобус медленно, рывками тронулся, и Синяя Кепка покатил вместе с ним, цепляясь рукой за дверь, а ногу держа на верхней ступени. Отстегнув ремень Мэнни, Карл поднял манекен высоко над головой и воскликнул:
– Будет совсем не больно, Мэнни!
Но он соврал и уже направлялся к дверям, собираясь швырнуть его в Синюю Кепку. Карл знал – Мэнни снова их спасет: выбьет бутылку у наглеца из рук, оттопчет ему ногу, раздавит пальцы.
– Скажи «пока-пока», Синяя Кепочка, – крикнул Карл. В это мгновение время будто остановилось: грохот снаружи стал тише, точно вдалеке на каком-нибудь острове били в барабаны, и Карл вдруг понял, что перед ним вовсе не мужчина, а озлобленный пьяный мальчишка. На лице – россыпь прыщей, а в глазах – гнев, который никак не найдет себе выхода. И причина этого гнева крылась не в них. Карл прочел в его глазах отчаянную попытку стать мужчиной.
Карл захотел сказать: «Все хорошо, я на твоей стороне» – и даже на секунду решил, что может найти общий язык с этим пьяным мужчиной, с этим пьяным мальчишкой. И только он попытался опустить Мэнни, как перед глазами что-то блеснуло, и пьяный мужемальчик, сделав выпад, полоснул его бутылкой по ладони.
– Карл! – Милли охнула у него за спиной.
– Чего там? – спросила Агата. Автобус вильнул прочь от сточной трубы.
– Ничего страшного, – пробормотал Карл, хотя сам не знал, страшно это или нет, и вдруг при одной мысли о сочащейся крови ослабел в коленях и отвернулся. Теперь стало ясно: найти общий язык с мужемальчиком не удастся.
«Знаешь что, пьяный ты мужемальчик, – думал Карл. – Мне тоже есть на что злиться». Он сосредоточил всю свою злость в руках и почувствовал себя Суперменом, Халком или тем шестнадцатилетним пижоном, с которым познакомился утром, занес манекен над головой и изо всех сил швырнул его в дверь.
Но в ту же секунду автобус подпрыгнул на «лежачем полицейском» и Карл потерял равновесие… Он рухнул навзничь, а Мэнни, кувыркнувшись в воздухе, приземлился рядом. Автобус продолжал двигаться медленно, но прыгать Синей Кепке приходилось быстро. А тут еще и Милли хорошенько пнула его по застрявшей в салоне ноге и больно укусила за голень. Кепка выругался и попытался полоснуть малышку бутылкой.
– Отойди от него, Милли! – воскликнул Карл. Автобус, угодив колесом в сточную канаву, чуть не врезался в дерево. Агата громко ойкнула.
Когда она вновь вывела автобус на дорогу, Синяя Кепка упал, и его нога выскользнула из салона. Карл и Милли подбежали к боковым окнам и замерли, глядя, как он катится по дороге позади автобуса.
– Все целы? – спросил Карл. – Просто Милли?
– Да, кажется, – ответила Милли, забираясь на сиденье позади Агаты.
Подняв с пола Мэнни, Карл внимательно его осмотрел.
– Агата?
– О, со мной все отлично! – отозвалась она. – Все прекрасно. Небольшая психическая травма, но в целом… Он отцепился?
Автобус тарахтел по улице мимо темных кирпичных домиков. За окном – дети в школьной форме, мужчина в халате с утренней газетой и женщина с собачкой.
– Отцепился, – кивнул Карл.
Он сидел напротив Милли и держал на коленях Мэнни.
– Хорошо, – сказала Агата. – Потому что уже шесть часов и шесть минут утра! – Она показала пальцем на свои часы.
– И?.. – разглядывая порез на ладони, спросил Карл. У него кружилась голова.
– Эй, ты! Капитан Смерть! – Агата повернулась к Милли. – Держи руль.
– Мне семь.
– Именно. Когда мне было семь, я через всю страну грузовики возила!
– Неправда.
– Просто держи руль, – Агата слезла с водительского кресла.
– Ты что, Агата! – Карл подскочил к ней и схватился за руль, прежде чем их понесло в кювет.
Агата плюхнулась на сиденье возле Милли и открыла сумку. Затем положила себе на колени тетрадку и зеркальце и поднесла к лицу линейку.
Карл взглянул в зеркало заднего вида.
– Агата, что…
– Послушай, господин Шаловливые Пальчики, – перебила его Агата. – Занята я. Звонков не принимаю. – И отметила что-то у себя в тетради.
Милли Бёрд
Они пару раз поворачивали не туда, спорили и ехали обратно, но в конце концов прибыли на вокзал. Вышли на перрон, и из-за влажного воздуха дышать стало трудно. Поезд уже прибыл, и его постепенно наполняли люди с чемоданами. У поезда с логотипом «Индиан-Пасифик» фотографировались туристы. Мужчины и женщины в форме проверяли билеты и направляли пассажиров в нужные вагоны. Семьи обнимались, плакали, смеялись.
Купив билеты, Карл, Милли и Агата пошли в свое купе. Оно оказалось маленьким, с креслом-кроватью, умывальником в углу и большим занавешенным окном.
– Это все, что ли? – удивилась Агата и тут же принялась раскладывать кресло.
За окном, на перроне, раздался какой-то шум.
– Я не могу пустить вас без билета, мисс, – произнес мужской голос. – Поезд вот-вот отправится.
– О госссподибожемой, Дерек! – послышался женский голос. – Я же с тобой в школе училась! В седьмом классе встречалась с твоим чертовым братцем! Постоянно ходила к вам на барбекю по воскресеньям!
– У нас строгий график, Стелла, – ответил мужчина. – Ничем не могу помочь, сама понимаешь. Расписание и все такое.
Милли отдернула занавеску и спросила:
– Стелла?
Потом постучала по стеклу и открыла окно.
– Стелла, – повторила она.
– О господи, – пригнувшись, буркнул Карл.
– Посадка завершена! – объявил с перрона проводник и запрыгнул в поезд.
Стелла махнула на него и подбежала к их окну.
– Я тебя вижу, Карл, – сказала она.
Поезд тронулся, и Карл тут же встал, покачиваясь на ногах.
– Где мои ключи-то? – поинтересовалась Стелла, идя за поездом по перрону.
– В автобусе, – смущенно ответил Карл.
– Уж постарайтесь найти ее маму, – вздохнула Стелла.
Карл посмотрел на Милли:
– Мы постараемся.
– У тебя все хорошо, милая? – поинтересовалась Стелла.
Милли кивнула.
– Да.
– Честно?
– Да.
– Ладно, – Стелла остановилась и сунула руки в карманы.
Поезд начал набирать скорость. Милли смотрела, как Стелла на перроне становится все меньше и меньше. Потом взглянула на папин чехол и сказала:
– Но я хочу, чтобы вы пошли с нами.
Она почувствовала, как к глазам подступают слезы, но ничего не могла с собой поделать: Стелла была такой доброй, а папа умер, и мама тоже как будто умерла…
Милли смотрела на Стеллу, пока та не исчезла из виду, а внутри все сводило от боли. Взрослые, которых Милли знала, отрывали кусочки у нее изнутри, уносили их с собой и не возвращали.
Часть третья
Карл-который-печатает-вслепую
Когда поезд тронулся, Карл оставил девочек и Мэнни устраиваться поудобнее, а сам отправился в туалет. Там промыл порез, высушил ладонь и обмотал туалетной бумагой.
Краем глаза Карл поймал свое отражение в зеркале. Видеть себя в нем было всегда немного странно, а с годами становилось все страннее и страннее. Он прекрасно знал свое настоящее лицо, но никогда не видел его в отражении. Как можно восемьдесят семь лет прожить в одном и том же теле и каждый раз удивляться своему облику? Карл вдруг понял, что люди вокруг знают это лицо гораздо лучше, чем он сам. Он даже не знал собственной мимики…
Изобразил ярость, глядя в зеркало. Грусть. Счастье. Беспокойство. Задумчивость. И представил себя на объявлениях: «Пропал человек», «Разыскивается»… Но на лице одна только усталость. Глубокая-глубокая усталость.
– Не заняться мне больше любовью, – вздохнул Карл. – С такой-то физиономией.
Он закрыл глаза, надул губы и приблизился к зеркалу. Потом открыл один глаз и, точно увидев Смерть, которая пытается его поцеловать, отвернулся.
– М-да, – буркнул он. – Ну вот.
«Но ведь Еви любила меня, любила мое лицо…»
Он провел здоровой рукой по волосам: едва ощутимые, умирающие пряди. Как же он вчера завидовал тому пареньку с грудью Чарлтона Хестона из «Бен-Гура»! Карл хотел все, как у пижона: тело, девчонку, машину, свободу, образ мышления. И волосы – его чертовы волосы. Все бы отдал, чтобы его собственные вот так развевались на ветру.
Но разве не мальчишка должен завидовать? Гадать, что ему, Карлу, довелось сделать и увидеть? Разве не должен смотреть на него и думать: «Вот бы и мне прожить такую жизнь!»?
Когда Карл вернулся в купе, Милли уже написала и повесила на дверь записку «Я ЗДЕСЬ МАМ», а Агата с закрытыми глазами и разинутым ртом раскинулась на кровати.
– Ш-ш! – Милли поднесла палец к губам.
Карл кивнул. Милли жестом попросила его подойти поближе. На спине у нее висел рюкзак.
– Можно мне погулять? – прошептала малышка.
– Конечно, – шепнул Карл в ответ. – Только не разговаривай с незнакомыми мужчинами.
– Ты незнакомый мужчина.
Карл задумался.
– Со всеми остальными.
Милли ушла и закрыла за собой дверь. Карл подложил Агате под голову подушку. Сев рядом, он прислонился спиной к стене, положил руки на колени и уставился в окно.
Красный, зеленый, синий. Земля, кусты, небо. Снова, снова и снова. Низкорослые кустарники и невысокие деревья, похожие на горбунов, которые тянутся к земле. И время от времени на красной равнине встречается одно высокое дерево, воздевшее руки-ветви к солнцу.
Мэнни стоял в углу комнаты, прислонясь к раковине.
– Спит, – шепнул ему Карл, кивнув на Агату. – Тяжелая у нее выдалась ночка.
Агата всхрапнула и перевернулась на живот. Карл чувствовал исходившее от нее тепло. Вспомнил, как Еви точно так же лежала у него в кровати.
Он задвинул занавески.
Вот что еще Карл знает о Еви (часть вторая)
Она походила на одуванчик: достаточно одного вздоха – и взмоет в небо, исчезнет навсегда. Говорила да и вела себя тихо, будто все время ходит на цыпочках, боялась кого-то разбудить. Рано утром, когда они вместе гуляли по пляжу, она едва оставляла следы на песке.
Была ли она слишком уж тихой? Возможно.
«Все мы какие-то уж слишком», – думал он. И при всем при этом Еви оставалась самым непоколебимым человеком из всех, кого он знал. Слова взвешенны, будто она выливает их в мерные стаканчики и уравнивает, прежде чем выплеснуть в мир. И в ее душе было много места для него, Карла, и для всех остальных. Она бросала пистолеты и поднимала руки, сдаваясь своей уязвимости, как не могли другие.
Рядом с ней Карлу казалось, что сам он все время грохочет, что с яростью ступает на хрусткие листья и чихает так, будто с треском рвет воздушную ткань. Ему не нравилось то, как его тело общается с миром.
Но когда Карл касался Еви, а Еви касалась Карла, он становился нежным. А лучики у ее глаз, с годами все глубже и длиннее, шептали ему, что она его понимает.
– Я здесь, Еви, – прошептал Карл, и по его лицу побежали слезы.
А потом он открыл глаза и у самого своего лица увидел Агату. Он вздрогнул.
– Рон? Что случилось, Рон? – пробормотала Агата.
Она была в очках, но в темноте они с Карлом почти не видели друг друга.
– Агата, – тихо произнес он. – Я не…
Агата закрыла ему рот рукой.
– Рон. – Потом она коснулась его щек обеими руками и стерла слезы большим пальцем. – Прости меня.
– Ничего. – Карл не знал, что ответить.
– Ты из-за меня плачешь?
– Нет, Агата.
Их носы почти соприкасались.
– Прости меня, Рон, – повторила она и подалась вперед для поцелуя.
И в эту секунду Карл захотел, чтобы она была Еви. Захотел так сильно, как никогда и ничего не хотел. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, дожидаясь ее губ. Но Агата не успела его поцеловать: она ткнулась головой ему в грудь и захрапела.
Карл вздохнул и уложил ее как раньше. Так и не сняв своих удобных туфель, Агата лежала на кровати: голова откинута на подушке, рот широко раскрыт, а из носа вырывается и словно отскакивает от стен прерывистое всхрапывание. Ее храп определенно походил на мелодию, а своими взлетами и падениями будто бы объяснял, что такое жизнь.
Карлу захотелость нарисовать этот звук, и он представил горы на чистом листе – широкие, рельефные, как волнистые линии. Он приоткрыл занавески и уставился на лежавшую рядом Агату. Карл вдруг осознал, что раньше ни на кого так не смотрел. Только в детстве, но тогда не понимал, что другие это замечают.
Ну, знают люди, что ты на них смотришь, и ладно! Какая разница? Пускай и на тебя смотрят – чего бояться? И с каких пор он сам перестал смотреть окружающим в глаза? Ведь был же миг, когда он понял, что значат такие взгляды. А в самом деле, что они значат?
– Тебя такая чепуха не заботит, да? – шепнул Карл манекену, который следил за ним, не моргая, с другого конца купе.
Карл помнил, как смотрел на Еви. Если ты кого-то любишь, смотреть на него почему-то разрешается. В те молодые годы они лежали в кровати, терлись носами, переплетались ногами и смотрели… Он знал каждую родинку Еви, но смотреть не переставал никогда. Казалось, у нее еще множество неизведанных изгибов, морщинок и складок, и свет всегда по-разному переливается на ее коже.
Вот что Карл еще знает об Агате: она не Еви
Вот уж точно. Он представлял, как Агата в военной форме стоит среди мужчин во главе стола: нависает над ним, впивается кулаками, тычет в карты и называет страны, которые собирается поработить. Ему нравилось видеть в ней новое толкование женственности – оно позволяло самому не быть таким уж мужественным.
Карл знал: он мужчина, но только потому, что имеет один мужской орган. Сам же он никогда не ходил, не говорил и не выглядел как мужчина. Даже сейчас, в восемьдесят семь лет, он ощущал себя маленьким мальчиком, который втайне от папы покуривает его сигары и носит рабочие рубашки.
Агата пошевелила носом и причмокнула губами. Руки она держала на животе. Карл посмотрел на ее пальцы – большие и толстые – и представил, как они небрежно и неуклюже обрушиваются на клавиши печатной машинки, точно мешки тряпья с седьмого этажа.
Затем он лег рядом на маленькую кровать, обхватил себя руками и прислушался к храпу. Агата спиной касалась его предплечья. В окне мелькали фермерские домики, ржавые автомобили и непонятные машины, разбросанные вокруг, словно они упали с неба. У автомобилей из окон, колес и багажников торчала трава, как торчат волосы у мужчин из-под воротников. Карл заглянул к себе под рубашку. Напряг мышцы груди. Вздохнул. Потер шею.
По окнам барабанил дождь. Над пустыней, словно синяки на небе, то тут то там нависали тяжелые темные тучи, и было видно, что где-то дождь идет, а где-то – нет.
Рядом с Агатой на кровати лежала тетрадь. Карл посмотрел на нее, потом на ее хозяйку, потом снова на тетрадь. «Старость», – было написано на обложке витиеватым почерком. И чуть ниже – мелко и неразборчиво: «Собственность Агаты Панты (РУКИ ПРОЧЬ!)».
Наблюдая за Агатой краем глаза, Карл поднял тетрадь и перелистнул страницы большим пальцем. Почерк внутри был таким яростным, будто пытался продавить бумагу. Смотреть на него было не очень-то приятно.
Карл положил тетрадь на место. Он чувствовал всем телом ритмичные покачивания поезда. Какая ностальгия…
Милли Бёрд
Милли устроилась на скамейке в общем вагоне, прислонившись головой к окну. Напротив сидела тетенька и читала книжку маленькой девочке, младше Милли на несколько лет. В книжке было очень мало слов: только легкие-прелегкие вопросы.
– Как говорит корова? – спросила мама у дочки и сама тут же подсказала: – Му-у-у!
Девочка эхом повторила звук, а мама так ее за это расхвалила, будто она корову изобрела. Высоко задрав подбородок, девочка болтала ногами. Мама наклонилась и поцеловала ее в макушку. Милли закрыла глаза и представила, что это ее сейчас поцеловали.
– А как говорит лошадка? – спросила мама.
И тут, запрокинув голову, как лошадь, Милли заржала своим самым лучшим лошадиным голоском:
– Иго-го!
Она с надеждой посмотрела на девочкину маму, но та в ответ сделала такие глаза, словно Милли что-то натворила.
Милли рассердилась и, спрыгнув со скамейки, сказала девочке:
– Однажды ты умрешь! – А потом ушла в соседний вагон.
Сандвичи
Что?
И занавески
прочитай-ка
эти картофелины.
Милли забрела в вагон-ресторан и уселась за столик. Ноги тут же прилипли к кожаному сиденью.
Милли посмотрела в окно. Снаружи мелькали пейзажи. Если сложить ладошки биноклем и поднести к глазам, то мир за стеклом превращается в быстрые-пребыстрые красные, зеленые и желтые полоски. Есть в этом что-то страшноватое и захватывающее одновременно.
«Ничего не бывает каким-то одним, – подумала Милли. – Все всегда и одно, и другое».
Читать бесплатно другие книги:
