Директива Джэнсона Ладлэм Роберт

Глава двадцать восьмая

Дорога до Шарошпатака заняла всего два часа, но эти два часа были наполнены напряжением. Джэнсон постоянно оборачивался, пытаясь определить, не следят ли за ними. Добравшись до городка, они проехали мимо огромного здания «Арпад гимназиум», местного колледжа, выходящего на шоссе фасадом с затейливыми резными узорами, и наконец остановились у kastely szalloda, особняка-гостиницы, переоборудованной из дворца бывшего землевладельца.

Дежурный администратор, мужчина средних лет со впалой грудью и неправильным прикусом, едва взглянул на их документы.

— У нас лишь один свободный номер, — заявил он. — Две кровати вас устроят?

— Абсолютно, — согласился Джэнсон. Администратор протянул большой старинный ключ с закрепленным на колечке бронзовым набалдашником.

— Завтрак с семи до девяти, — проинформировал он. — Добро пожаловать в Шарошпатак.

— У вас очень красивые места, — сказала Джесси.

— Мы тоже так думаем, — заученно улыбнулся администратор, не обнажая зубов. — Как долго вы у нас пробудете?

— Только одну ночь, — ответил Джэнсон.

— Вам надо обязательно посетить замок Шарошпатак, мистер Пимслер, — сказал администратор, словно только что заметив его. — Очень впечатляющие укрепления.

— Мы уже обратили внимание, когда проезжали по городу, — откликнулся Джэнсон.

— Вблизи все выглядит совсем по-другому, — сказал администратор.

— Как и многое в этом мире, — ответил Джэнсон.

Оказавшись в скудно обставленном номере, Джесси потратила двадцать минут на разговор по сотовому телефону Джэнсона. Перед глазами она держала листок бумаги с именами четырех бывших агентов Отдела консульских операций, которых он узнал. Отключив аппарат, молодая женщина нахмурилась.

— Итак, — спросил Джэнсон, — что ответил твой дружок про этих ребят: они до сих пор на службе или уже уволились?

— Дружок? Тебе достаточно будет увидеть его один раз, и всю твою ревность как рукой снимет. Он бабник, каких свет не видывал, понятно?

— Ревность? Не льсти себе.

Джесси закатила глаза.

— Ладно, переходим к делу. Эти ребята больше не на службе.

— Значит, уволились.

— И не уволились.

— Не понял?

— По официальным данным, они уже почти десять лет как мертвы.

— Мертвы? Что тебе ответили?

— Помнишь взрыв на базе Кадал в Омане?

На базе морской пехоты Кадал размещался также центр американской разведки, отвечающий за зону Персидского залива. В начале девяностых исламские террористы взорвали бомбу, унесшую жизни сорока трех американских солдат. Кроме того, на месте взрыва находилось человек десять «аналитиков» из государственного департамента, также погибших.

— Одна из «нераскрытых трагедий», — бесстрастно заметил Джэнсон.

— Так вот, судя по архивным данным, все те, кого ты опознал, погибли при взрыве.

Джэнсон нахмурился, пытаясь разобраться в информации. Несомненно, взрывом в Омане воспользовались как прикрытием. Целое подразделение сотрудников Отдела консульских операций исчезло — только для того, чтобы появиться вновь в услужении уже у другой силы. Но какой? На кого они работали? Какая тайна могла заставить такого закаленного человека, как Саймон Чарны, перерезать себе горло? Был ли его последний поступок мотивирован страхом или убеждением?

Некоторое время Джесси молча расхаживала по комнате. Затем остановилась и повернулась к нему.

— Они погибли, но остались в живых, так? Существует ли какая-нибудь вероятность — сколь угодно призрачная, что Петер Новак, которого мы видели в выпуске новостей Си-эн-эн, тот самый настоящий Петер Новак? Забудем о том, с каким именем он родился. Возможно ли, что его по какой-то причине — по какой, не знаю — не было на борту взорвавшегося самолета? Ну, например, он поднялся на борт, а потом незаметно спустился до того, как самолет взлетел?

— Я был там и все видел... Я не представляю себе, как такое возможно. — Джэнсон медленно покачал головой. — Я снова и снова прокручиваю в памяти случившееся. Нет, это невозможно себе представить.

— "Невозможно представить" — это еще не значит «неосуществимо». Должен быть какой-то способ установить, что речь идет об одном и том же человеке.

Джесси разложила на полированном столе пачку снимков Петера Новака, сделанных в течение последнего года, скачанных из Интернета в ломбардском коттедже Аласдэра Свифта. Один из них был с сайта Си-эн-эн; на нем великий филантроп был изображен на той самой церемонии награждения женщины из Калькутты, которую Джесси и Джэнсон видели по телевизору. Достав лупу и линейку, приобретенные для изучения карты гор Букк, молодая женщина склонилась над разложенными снимками.

— Что ты делаешь? — спросил Джэнсон.

— Я понимаю, все произошло у тебя на глазах. Значит, мы обязаны найти способ доказать, что мы имеем дело с разными людьми. Сейчас искусство пластической хирургии на небывалой высоте.

Десять минут спустя Джесси нарушила затянувшееся напряженное молчание.

— Боже милосердный!

Она повернула к Джэнсону побледневшее лицо.

— Конечно, не надо забывать про аберрацию линз, — начала она. — Сначала я думала, все объясняется именно этим. Но потом поняла, тут нечто большее. На разных фотографиях рост этого человека незначительно меняется. Совсем незначительно — на полдюйма, не больше. Вот он стоит рядом с главой Всемирного банка. И вот он снова, по другому случаю, стоит рядом с этим же человеком. Похоже, на обоих снимках в одних и тех же ботинках. Быть может, все дело в каблуках, правда? Но все же мелочи, мелочи, мелочи — едва уловимые. На разных снимках у него неодинаковая ширина ладони...

Джесси выхватила одну из фотографий, где Петер Новак был снят идущим рядом с премьер-министром Словении. Сквозь серую ткань брюк проступали очертания согнутого колена, линия перехода бедра в ягодицу. Молодая женщина указала на другой похожий снимок.

— Суставы те же, соотношение другое, — учащенно дыша, сказала она. — Что-то тут не так.

— И что это означает?

Полистав брошюру, купленную в Будапеште, Джесси снова взялась за линейку.

— Отношение длины указательного пальца к мизинцу, — наконец сказала она. — На фотографиях величина переменная. Конечно, негатив могли перевернуть не той стороной, но обручальное кольцо он носит на одной руке.

Теперь и Джэнсон внимательно изучил разложенные фотографии.

— Соотношение трапецеидальной кости к пясти, — он ткнул пальцем в снимок. — Это еще один показатель. Брюшная поверхность лопатки — вот она видна сквозь рубашку. Оцени и ее.

Вооруженная лупой и линейкой, Джесси исследовала снимки и выявляла все новые и новые отличия. Соотношение длин среднего и безымянного пальцев, точная длина руки от локтя до кисти, расстояние от подбородка до кадыка. Скептицизм Джэнсона таял.

— Встает новый вопрос: кто этот человек? Джэнсон слабо покачал головой.

— По-моему, ты хотела сказать: кто эти люди?Она прижала пальцы к вискам.

— Ладно, выслушай следующее предположение. Скажем, ты хочешь завладеть всем, что есть у какого-то человека. Ты его убиваешь и занимаешь его место, потому что тебе каким-то образом удалось изменить свою внешность и стать его двойником. Теперь его жизнь — это твоя жизнь. Все то, что принадлежало ему, теперь твое. Это просто гениально. А чтобы дополнительно обезопасить себя, ты время от времени появляешься на людях, выдавая себя за того человека, — что-то вроде репетиции в костюмах.

— Но разве настоящий Петер Новак рано или поздно не проведает об этом?

— Может быть, проведает, а может быть, и нет. Но, скажем, у тебя есть рычаг давления на него, ты знаешь какую-то тайну, которую он надеялся похоронить... и ты его шантажируешь. Как тебе мое предположение?

— Когда хороших объяснений нет, плохие начинают казаться все лучше и лучше.

— Согласна, — вздохнула Джесси.

— Попробуем пойти по другому пути. Я никак не могу связаться с Петером Новаком — или тем, кто так себя называет. Кто еще может быть посвящен в эту тайну?

— Вряд ли те, кто пытается тебя остановить, но, возможно, те, кто отдал им приказ.

— Вот именно. И у меня есть сильные подозрения, что я знаю, кто это.

— Ты имеешь в виду Дерека Коллинза, — подхватила Джесси. — Директора Отдела консульских операций.

— Отряд «Лямбда» подчиняется непосредственно Коллинзу, — продолжал Джэнсон. — Не надо забывать и о других подразделениях, которые мы видели в деле. Похоже, пора нанести визит господину директору.

— Послушай, — взволнованно произнесла Джесси, — ты должен держаться подальше от этого человека. Если Коллинз хочет с тобой расправиться, не надейся, что ты уйдешь от него живым.

— Я знаю этого человека, — уверенно заявил Джэнсон. — Я знаю, что делаю.

— И я тоже знаю, что ты делаешь. Ты собираешься сунуть голову в пасть льву. Ты что, не понимаешь, что это безумие?

—У меня нет выбора, — сказал Джэнсон. Тяжело вздохнув, Джесси спросила:

— Когда мы трогаемся в путь?

— Никаких «мы». Я отправляюсь один.

— На твой взгляд, я недостаточно хороша?

— Ты же прекрасно понимаешь, что я говорю не об этом, — недовольно заметил Джэнсон. — Ты хочешь услышать комплимент в свой адрес? Ты хороша, Джесси. Высший класс. Ты этого от меня ждала? И я говорю правду. Ты хитрая, как лиса, ты ловкая и проворная, ты хладнокровная, умеешь быстро приспосабливаться к изменяющейся обстановке, и, наверное, ты самый меткий стрелок из всех, с кем мне доводилось встречаться. Но это никак не влияет на мой следующий шаг: то, что я должен сделать, я должен сделать один. Тебе нельзя идти со мной. Ты не должна рисковать.

— И тытоже не должен рисковать. Ты отправляешься в логово льва, не захватив с собой даже хлыст.

— Поверь мне, это будет безмятежная прогулка в парке, — едва заметно улыбнувшись, заверил ее Джэнсон.

— Скажи, что ты больше не злишься на меня за Лондон. Потому что...

— Джесси, мне правда очень нужно, чтобы ты снова наведалась в штаб-квартиру Фонда Свободы в Амстердаме. Я постараюсь как можно скорее присоединиться к тебе. Нельзя исключать возможность того, что там что-то произойдет. Ну а что касается Дерека Коллинза, я сам о себе позабочусь. Все будет в порядке.

— А мне почему-то кажется, что ты просто боишьсяподвергать меня риску, — сказала Джесси. — По-моему, это не делает чести твоему профессионализму, ты не находишь?

— Не понимаю, о чем это ты.

— Проклятье, возможно, ты и прав. — Она помолчала, избегая встречаться с ним взглядом. — Быть может, я еще не готова.

Вдруг молодая женщина заметила на тыльной стороне правой руки маленькую капельку засохшей крови. Она присмотрелась внимательнее, и ей стало не по себе.

— Сегодня вечером, на склоне...

— Ты поступила так, как должна была поступить. Или убиваешь ты, или убивают тебя.

— Знаю, — глухо ответила Джесси.

— Это никому не должно нравиться. Не надо стыдиться своих чувств. Отнять жизнь у другого человека — это величайшая ответственность. Ответственность, от которой я пытался убежать в течение пяти лет. Но ты должна уяснить и другую истину. Иногда силу смерти можно остановить только силой смерти, и хотя фанатики и безумцы крутят этой заповедью как хотят, выворачивая ее наизнанку, она не перестает быть правдой. Ты сделала то, что должна была сделать, Джесси. Ты спасла нас. Спасла мне жизнь.

Джэнсон улыбнулся, пытаясь ее подбодрить. Она слабо улыбнулась в ответ.

— Признательность тебе не к лицу. Мы спасли друг другу жизнь, договорились? И теперь квиты.

— Ты кто, снайпер или бухгалтер?

Джесси печально рассмеялась, но ее взгляд помимо воли тянуло к капле засохшей крови. Она помолчала.

— Просто я вдруг подумала, что у этих ребят тоже были папы и мамы... Понимаешь?

— Ты увидишь, что научишься не думать об этом.

— И это хорошо?

— Иногда, — сказал Джэнсон, тяжело вздохнув, — это просто необходимо.

Джесси исчезла в ванной, и Джэнсон услышал шум душа.

Наконец она вернулась, укутав свое стройное тело в махровый халат. Джесси подошла к кровати у окна. Джэнсон был поражен, насколько женственной она сейчас выглядела.

— Значит, утром ты меня бросишь, — помолчав, сказала Джесси.

— Я бы выразился по-другому, — заметил Джэнсон.

— Интересно, какова вероятность того, что мы встретимся снова, — продолжала она.

— Ну же, Джесси, гони прочь такие мысли.

— Быть может, нам нужно не упускать последний день — точнее, ночь. Собирать розовые лепестки...

Джэнсон видел, что она боится, как за него, так и за себя саму.

— У меня очень хорошие глаза. Ты сам это знаешь. Но сейчас мне не нужен оптический прицел, чтобы увидеть то, что прямо передо мной.

— И что же это?

— Я вижу, как ты смотришь на меня.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Слушай, прекрати. Теперь твой ход. Ты должен сказать мне, как сильно я напоминаю тебе твою покойную жену.

— Если честно, ты на нее совсем не похожа. Джесси помолчала.

— Я тебя стесняю. Не пытайся отрицать.

— По-моему, ты не права.

— Ты пережил полтора года пыток и допросов во вьетнамском плену, но вздрагиваешь, когда я подхожу слишком близко.

— Нет, — сказал Джэнсон, чувствуя, что у него пересохло во рту.

Встав, она подошла к нему.

— Ты широко раскрываешь глаза, заливаешься краской, а сердце у тебя начинает бешено колотиться. — Взяв его ладонь, Джесси прижала ее к своей шее. — И со мной творится то же самое. Ты чувствуешь?

— Оперативный агент не должен делать никаких предположений, — сказал Джэнсон.

Однако он ощутил под теплой, шелковистой кожей пульсирующую жилку, кажется, бьющуюся в такт его сердцу.

— Я вспоминаю то, что ты написал как-то по поводу международной связи спецслужб: «Для того чтобы работать вместе, стать союзниками, очень важно честно и открыто обсудить все неразрешенные спорные моменты».

В ее глазах зажглись веселые искорки. И что-то более нежное, теплое.

— Просто закрой глаза и думай о своей стране.

Шагнув к нему, Джесси распахнула халат. Ее грудь торчала двумя куполами идеальной формы, соски набухли в напряжении. Наклонившись к Джэнсону, она обхватила руками его лицо, глядя ему в глаза.

— Я готова принять твою дипломатическую миссию. Джесси начала расстегивать его рубашку.

— В уставе есть статья, запрещающая братание.

Она зажала губами его рот, останавливая неискренние возражения.

— Ты называешь это братанием? — спросила она, одним движением сбрасывая с плеч халат. — Ну же, всем известно, как глубоко в тыл может проникать агент Пол Джэнсон.

Джэнсон ощутил нежный аромат, исходящий от ее тела. Губы Джесси были мягкими, сочными и влажными; они скользнули по его лицу к губам, предлагая им раскрыться. Ее пальцы нежно гладили его щеки, скулы, уши. Джэнсон чувствовал ее грудь, нежную и упругую, вжавшуюся в его тело, ее ноги, обвившие его бедра, равные им по силе.

И вдруг Джесси задрожала и судорожно стиснула его в своих объятиях. С ее уст сорвались конвульсивные всхлипывания. Джэнсон нежно отстранил ее лицо и увидел, что оно мокрое от слез. Он увидел в глазах Джесси боль, боль, усиленную страхом и стыдом за то, что она проявила слабость.

— Джесси, — тихо прошептал Джэнсон. — Джесси... Беспомощно покачав головой, она прижалась щекой к его мускулистой груди.

— Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, — выдавила она. — Такой перепуганной...

— Ты не одна, — попытался успокоить ее Джэнсон. — А страх — это то, что позволяет нам оставаться в живых.

— Ты не представляешь себе, что значит настоящий страх. Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Ты ничего не поняла. Я боюсь всегда. Как я уже сказал, именно поэтому я до сих пор жив. Именно поэтому мы с тобой встретились.

Джесси порывисто привлекла его к себе.

— Возьми меня, — прошептала она. — Я хочу ощутить то, что чувствуешь ты. Прямо сейчас.

Два сплетенных тела упали на неразобранную кровать, распаленные страстью, близкой к отчаянию, и, извиваясь и содрогаясь, двинулись навстречу единению плоти.

— Ты не одна, любимая, — пробормотал Джэнсон. — Теперь мы вместе.

Городок Орадеа на самом западе Румынии, в трех часах езды на машине от Шарошпатака, подобно многим городам Восточной Европы, сохранил свою красоту благодаря послевоенной нищете. Восхитительный курортный комплекс у источников минеральных вод с прекрасными дворцами и парками уцелел только потому, что не нашлось средств, чтобы его снести и построить на этом месте безликие утилитарные здания, так любимые коммунистическим блоком. Для того чтобы понять, какая участь миновала Орадеа, достаточно было взглянуть на унылый индустриализм аэропорта, неотличимого от сотен таких же, разбросанных по всему континенту.

Однако для насущных задач это было как нельзя лучше.

На летном поле у пятого терминала человек в желто-синей форме прижимал к груди папку, спасая листы бумаги от резких порывов ветра. Грузовому лайнеру компании Ди-Эйч-Эл, переоборудованному «Боингу-727», предстояло совершить прямой рейс до международного аэропорта имени Даллеса, и инспектор совершал вместе с пилотом предполетный осмотр. Список был длинным. Затянуты ли надлежащим образом масляные колпачки? Все ли в порядке с двигателями? Нет ли посторонних предметов в воздухозаборниках? Правильно ли установлены предохранительные чеки шасси? Какое давление в шинах? Исправны ли элероны, закрылки и рули высоты?

В последнюю очередь был проверен груз. Остальные техники отправились осматривать небольшой поршневой самолетик, выполнявший местные рейсы из аэропорта Орадеа. Наконец пилот получил разрешение на взлет; никто не обратил внимания на то, что человек в желто-синей форме остался на борту.

И только когда самолет набрал крейсерский потолок, Джэнсон снял нейлоновую куртку инспектора и устроился в кресле второго пилота. Первый пилот, переключив управление самолета на автоматику, повернулся к своему старому другу. Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как Ник Милеску служил в штурмовой авиации сил специального назначения армии США, но обстоятельства, при которых он познакомился с Полом Джэнсоном, обусловили долгую неразрывную дружбу. Джэнсон не объяснил причин, заставивших его прибегнуть к такой хитрости, а Милеску не стал его ни о чем спрашивать. Это была большая честь — оказать Джэнсону услугу, любую услугу. Подобный пустяк никак нельзя было считать достаточным для расплаты за старый долг, и все же лучше что-то, чем ничего.

Ни Джэнсон, ни Милеску не заметили — не могли заметить — широколицего мужчину в грузовике, развозящем обеды пассажирским лайнерам, застывшего у одного из терминалов. Внимательный, проницательный взгляд мужчины никак не вязался с общим выражением напускной скуки. Не могли они также услышать, как широколицый мужчина торопливо произнес в сотовый телефон, когда грузовой лайнер, убрав шасси, начал набор высоты: «Визуальное опознание: подтверждено. Маршрут полета: занесен в реестр и утвержден. Пункт прибытия: проверен».

— Если хочешь вздремнуть, там сзади есть койка, — сказал Милеску. — Когда летаем со вторым пилотом, иногда ею пользуемся. От Орадеа до Вашингтона десять часов лета.

А от аэропорта имени Даллеса до Дерека Коллинза на машине ехать совсем недолго. Быть может, Джесси была права, и эта встреча будет стоить ему жизни. Но он должен пойти на этот риск.

— Я бы не прочь немного поспать, — признался Джэнсон.

— На борту только ты, я и несколько тысяч деловых отправлений. По маршруту полета ни одной грозы, — улыбнулся своему старому другу Милеску. — Ничто не потревожит твой сон.

Джэнсон улыбнулся в ответ. Летчик не мог знать, как он ошибается.

В то утро часовой-вьетконговец решил, что пленный американец, наверное, умер.

Джэнсон лежал распростертый на земле, его голова была вывернута под неестественным углом. Мухи облепили рот и нос пленника, но он на них никак не реагировал. Глаза были чуть приоткрыты, как это нередко бывает у мертвецов. Неужели постоянное недоедание и болезни наконец завершили свою неторопливую работу?

Отперев клетку, часовой с силой пнул пленника ногой в ребра. Ничего. Нагнувшись, он протянул руку к его шее, нащупывая пульс.

Как изумлен и напуган был часовой, когда пленник, тощий, как бамбуковая палка, вдруг закинул ноги ему на талию словно пылкий влюбленный, а затем выдернул у него из кобуры пистолет и что есть силы ударил рукояткой по голове. Мертвый ожил. И снова, еще с большей силой Джэнсон обрушил пистолет часовому на голову, и на этот раз тот обмяк. Джэнсон выбрался в джунгли; по его расчетам, у него было в запасе около пятнадцати минут, прежде чем будет поднята тревога и по его следу пойдут собаки. Быть может, густые джунгли окажутся для собак непроходимыми; Джэнсон сам с трудом пробирался сквозь сплошные заросли, автоматическими движениями работая ножом. Он не знал, как ему удавалось двигаться, не рухнуть обессиленным на землю, но его сознание просто не признавало физическую немощь.

Шаг за шагом, одну ногу перед другой.

Джэнсону было известно, что лагерь вьетконговцев находится где-то в южновьетнамской провинции Три-Чыон. Долина к югу кишела повстанцами. Однако в этом месте территория страны была особенно узкой. Расстояние от границы с Лаосом на западе до моря на востоке не больше двадцати пяти километров. Ему необходимо добраться до побережья. Если он достигнет берега Южно-Китайского моря, он найдет дорогу к спасению.

Он сможет добраться до дома.

Чересчур смелый план? Неважно. За ним никто не придет. Теперь Джэнсон был в этом уверен. Если он сам себя не спасет, его не спасет никто.

Пересеченная местность понижалась, и на второй день Джэнсон вышел на берег широкой реки. Шаг за шагом, одну ногу перед другой. Он побрел по бурой, теплой, как в ванне, воде и обнаружил, что даже в самых глубоких местах достает ногами до дна. Дойдя до середины реки, Джэнсон увидел на противоположном берегу мальчишку-вьетнамца. Он устало закрыл глаза, а когда вновь их открыл, мальчишки уже не было.

Галлюцинация? Да, наверное. Должно быть, мальчишка ему померещился. А что еще ему мерещится? Ему действительно удалось бежать, или же это ему только кажется и его сознание рассыпается на части вместе с телом, запертым в тесной бамбуковой клетке? А если это сон, так ли нужно пробуждение? Быть может, сон — это единственная надежда на бегство, на которую он может рассчитывать; так зачем ее обрывать?

Опустившаяся на плечо оса ужалила его. Укус был на удивление болезненным, но Джэнсон нашел в этом своеобразное облегчение: раз он чувствует боль, значит, происходящее, в конце концов, все же не сон. Он снова зажмурился, а когда открыл глаза и посмотрел на берег перед собой, увидел двух человек — нет, трех, и один из них был вооружен АК-47. Грязная вода перед Джэнсоном вскипела от предупредительной очереди, и его неумолимой приливной волной захлестнула усталость. Он медленно поднял руки. Во взгляде вьетнамца не было сострадания — не было даже любопытства. Он был похож на крестьянина, поймавшего мышь-полевку.

Пассажир экскурсионного судна Джесси Кинкейд ничем не отличалась от остальных туристов — по крайней мере, на это она надеялась. Лодка со стеклянной крышей, неторопливо плывущая по грязным каналам Амстердама, была полна ими — весело болтающими, глазеющими по сторонам, щелкающими фотоаппаратами и стрекочущими видеокамерами. Джесси сжимала в руках рекламный проспект экскурсионной фирмы, обещавшей показать «самые главные музеи, торговые центры и места отдыха центральной части Амстердама». Разумеется, Джесси не интересовали музеи и магазины, но она заметила, что маршрут судна проходит мимо Принсенграхт. Можно ли замаскировать скрытое наблюдение лучше, чем если слиться с толпой людей, в открытую глазеющих по сторонам?

Судно завернуло за угол канала, и показался особняк: здание, выходящее на набережную семью окнами в арках, штаб-квартира Фонда Свободы. Оно выглядело таким безобидным, однако, подобно промышленному предприятию, загрязняло все вокруг.

Время от времени Джесси подносила к глазам внешне обычный узкопленочный фотоаппарат, оснащенный громоздким объективом, которые так любят рьяные фотографы-любители. Разумеется, это только первое приближение. Надо будет подумать, как подойти к зданию ближе незамеченной. Но пока что она просто понаблюдает издалека.

У Джесси за спиной сидели два беспокойных подростка, дети измученной корейской супружеской пары, то и дело толкавшие ее. У матери в руках была большая сумка с объемистой покупкой из сувенирного киоска в музее Ван Гога; ее муж с бесцветными глазами воткнул в уши наушники, несомненно, подключенные к каналу; вещавшему на корейском языке, и слушал записанный на пленку голос экскурсовода: «Посмотрите налево... посмотрите направо...» Дети, мальчик и девочка были заняты шумной и веселой игрой: стараясь толкнуть друг друга, они то и дело задевали Джесси, и их произнесенные сквозь смех извинения в лучшем случае можно было считать небрежными. Родители, похоже, слишком устали, чтобы стыдиться за свои чада. А дети тем временем не обращали никакого внимания на сердитые взгляды Джесси.

У нее мелькнула мысль, не лучше ли ей было воспользоваться круизом «Для счастливых влюбленных», пассажирам которого обещался «незабываемый вечер с восхитительным ужином из пяти блюд». Возможно, отправляться в такое путешествие одинокой женщине было небезопасно, но Джесси не знала, что хуже: приставания незнакомых мужчин или толчки чужих детей. Она снова постаралась сосредоточиться на том, что было у нее перед глазами.

Не замеченный ею мужчина, устроившийся на крыше здания, возвышающегося над оживленными улицами Принсенграхт, возбужденно встрепенулся. Ожидание было долгим, невыносимо долгим, но теперь появились все основания думать, что оно было ненапрасным. Да — вотона, стоит в экскурсионной лодке со стеклянной крышей. Определенно, это она. Мужчина подстроил оптический прицел, и подозрение переросло в уверенность.