Директива Джэнсона Ладлэм Роберт

Глава тридцать вторая

— Вы ничего не понимаете, — настаивал курьер, тощий чернокожий парень лет тридцати в очках без оправы. — За это я могу запросто вылететь с работы. Более того, против меня могут возбудить уголовное дело.

Он махнул на полоску на своей куртке, на которой отчетливым каллиграфическим почерком был выведен логотип его компании: "Служба доставки «Каслон». «Каслон» — чрезвычайно дорогая и очень надежная служба курьерской доставки, которой доверяли свои самые важные документы руководители крупнейших корпораций. Практически безупречный послужной список помог «Каслону» завоевать самую элитную клиентуру.

— Эти ребята не станут шутить, — добавил курьер.

Он сидел за столиком в «Макдоналдсе» на углу Тридцать девятой улицы и Бродвея, в Манхэттене. Подсевший к нему седовласый мужчина был вежлив, но настойчив. Как он объяснил, его жена является высокопоставленным сотрудником Фонда Свободы; сам же он работает в одной фирме с центральным управлением в Манхэттене. Да, его предложение очень необычно, но у него нет другого выхода. Вся беда в том, что его супруга, как у него есть все основания считать, получает посылки от своего воздыхателя.

— И я даже не могу с уверенностью сказать, кто этот тип, черт побери!

Беспокойство курьера росло до тех пор, пока Джэнсон не начал отсчитывать стодолларовые бумажки. После двадцати банкнот глаза парня, скрытые очками, потеплели.

— Шестьдесят процентов времени я нахожусь в разъездах — то есть я хочу сказать, что понимаю чувства моей жены. Ей хочется развлечься, — продолжал седовласый мужчина. — Но я не могу сражаться с противником, которого не знаю, вы меня понимаете? А жена никак не признается, что у нее кто-то есть. Я вижу, она постоянно получает подарки, всякие мелочи. Она уверяет, что покупает их сама. Но я-то знаю, что это не так. Такие вещи женщина себе никогда не купит. Такие вещи женщине покупает мужчина — и я знаю это, потому что сам такой. Э, я вовсе не хочу сказать, что я идеальный муж. Просто нам с женой надо поговорить начистоту. Понимаете, я до сих пор не могу поверить в то, что сейчас делаю то, что делаю. Поверьте, я совсем не такой.

Сочувственно кивнув, курьер посмотрел на часы.

— Знаете, я ведь не шутил, когда говорил об уголовном преследовании. При приеме на работу нам об этом уши прожужжали. Заставили подписать кучу всяких контрактов, и, если выяснится, что я что-то нарушил, мне поджарят задницу.

Состоятельный рогоносец был образцом достоинства и осторожности.

— Никто ни о чем не узнает. Поймите, я ведь не прошу вас отдать какую-то посылку не по адресу. Я вообще не прошу ничего противозаконного. Я только хочу взглянуть на расписки отправителей. Не забрать их, а только взглянуть на них. И если мне удастся что-либо установить, если это действительно окажется тот тип, про которого я думаю, никто не узнает, откуда мне это стало известно. Но я умоляю вас, вы должны дать нам с Мартой шанс. А другого способа нет.

Курьер быстро кивнул.

— Если я не буду шевелиться, то выбьюсь из графика. Как насчет того, чтобы встретиться в вестибюле здания «Сони», на углу Пятьдесят пятой и Мэдисон, в четыре часа?

— Друг мой, вы делаете доброе дело, — с чувством произнес мужчина.

Он не стал упоминать о двух тысячах долларов, полученных курьером «на чай», — это оскорбило бы их обоих.

Несколько часов спустя, устроившись на металлическом стульчике у мраморного фонтана в вестибюле здания «Сони», Джэнсон наконец получил возможность ознакомиться с расписками. Он быстро понял, что подошел к делу чересчур оптимистично: адресов отправителей на расписках не было; их заменяли коды, указывающие приблизительное местонахождение объекта. Тем не менее Джэнсон продолжал настойчиво просматривать расписки, пытаясь определить закономерность. Десятки отправлений поступали из тех мест, которые он и ожидал встретить, — соответствующих основным региональным отделениям Фонда Свободы. Однако время от времени Марте Ланг отправлялись посылки из места, с которым ничего не было связано. Почему курьеры «Каслона» регулярно заезжают в маленький городок в Голубых горах?

— Да, — наконец подавленно сообщил курьеру Джэнсон. — Я так и думал. — Он обвел взглядом вестибюль — находящийся в центре города заповедник редких растений, искусственных гротов и водопадов. — Жена уверяла меня, что они разорвали отношения. Возможно, это и было так, но только временно. А сейчас все началось опять. Что ж, пора снова обратиться к услугам семейного психолога.

С печальным видом Джэнсон протянул руку, вложив в ладонь парня еще одну пачку крупных купюр, и курьер тепло ответил на рукопожатие.

— Примите мое искреннее сочувствие.

Дополнительные исследования — несколько часов, проведенных в Публичной библиотеке Нью-Йорка, — позволили сузить круг поисков. Неподалеку от городка Миллингтон, штат Вирджиния, располагалось обширное поместье, построенное Джоном Винсентом Астором в конце девятнадцатого столетия. По отзывам, это место изяществом и вниманием к деталям соперничало с легендарным поместьем Билтмор[56]. В пятидесятые годы XX века земля перешла в руки Мориса Хемпеля, алмазного короля из Южной Африки, предпочитавшего замкнутый образ жизни. Хемпель давно умер. Ну а сейчас? Кому принадлежит поместье? Кто там живет?

Джэнсону приходило в голову лишь одно разумное объяснение: человек, известный всему миру как Петер Новак. Он был в этом абсолютно уверен? Вовсе нет. Однако не случайно этот глухой уголок привлек его внимание. Для управления такой обширной организацией, как Фонд Свободы, требоваласьсвязь: если последний оставшийся в живых «Новак» по-прежнему стоит у руля своей империи, он должен поддерживать связь со своими заместителями. Такими людьми, как Марта Ланг. План Джэнсона состоял в том, чтобы оборвать эти каналы связи. Следя за едва заметными подрагиваниями паутины, он сможет найти паука.

Однако проведя все следующее утро в пути, Джэнсон начал все больше сомневаться в своих предположениях. Не слишком ли все просто? Однообразие дороги никоим образом не успокоило его натянутые нервы. Большую часть пути Джэнсон вел машину с одинаковой скоростью. Свернув у большого синего указателя с автострады, он поехал по местным дорогам, исчертившим отроги Голубых гор, словно рукотворные реки. Бескрайние зеленые поля сменились зеленовато-синими лесистыми холмами, вздымающимися на горизонте горными хребтами. В рамке лобового стекла простиравшийся впереди пейзаж обладал неброской красотой. Полуразвалившиеся изгороди вдоль каменистых склонов, поросших мхом. Дорога зачаровывала своими бесконечными мелкими дефектами. Трещины в асфальте, залитые блестящим черным гудроном; следы резкого торможения, пересекающие наискосок дорожное полотно; прерывистая белая разметка, потускневшая под губительным действием тысяч дождей.

Проехав несколько миль после кемпинга, Джэнсон увидел дорожный указатель, предупреждающий о повороте на город Каслтон, и понял, что до Миллингтона осталось совсем недалеко. Кричащий знак у обочины гласил: «ДЖЕД СИППЕРЛИ. ПОДЕРЖАННЫЕ АВТОМОБИЛИ — КУПИ СВОЮ СЛЕДУЮЩУЮ МАШИНУ ЗДЕСЬ!» Слова были выведены белой и синей автомобильной краской на листе жести, закрепленном на высоком шесте. Под болтами были потеки бурой ржавчины. Джэнсон свернул с дороги.

Вот уже второй раз в пути он поменяет машину. В Мэриленде Джэнсон купил у владельца «Ниссан Альтиму» последней модели. Смена машин во время длительного путешествия была обычным делом. Джэнсон был уверен в том, что за ним не следят, но всегда оставалась возможность «мягкого наблюдения»; исключительно пассивного метода, заключающегося в том, что агенты получали задание замечать, но не преследовать. Молодая женщина, пассажирка пронесшегося мимо новенького «Доджа», на мгновение оторвавшая глаза от газеты и взглянувшая на номерной знак «Ниссана»; толстяк, стоящий на обочине у машины с перегревшимся двигателем, с поднятым капотом, судя по всему, дожидающийся техслужбы. Скорее всего, это действительно были совершенно безобидные случайные люди, каковыми они и казались, и все же лишняя осторожность не могла помешать. Поэтому время от времени Джэнсон менял свой транспорт. Если кто-то хотел следить за его передвижениями, такая уловка превратит трудную задачу в практически невыполнимую.

Выйдя из «Ниссана», Джэнсон направился к приземистому сараю, переоборудованному из трейлера. Собака, весившая не меньше ста двадцати фунтов, настойчиво бросалась на сетку из толстой проволоки. «БУДУТ РАССМОТРЕНЫ ЛЮБЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ» — гласила вывеска в окошке. Огромная собака — полукровка, среди предков которой были питбуль, доберман и, вероятно, мастиф, — запертая в загоне, с неослабевающим упорством продолжала бросаться на ограду. Кроме размера, у несчастного животного не было ничего общего с кувасом старухи венгерки. Но, возможно, подумал Джэнсон, собаки не похожи друг на друга так же, как не похожи их хозяева.

Из сарая вышел вразвалочку мужчина лет тридцати с висящей в уголке рта сигаретой. Он протянул Джэнсону руку, возможно, чересчур резко. На какую-то долю секунды Джэнсон инстинктивно приготовился нанести сокрушительный удар по шее; сдержавшись, он пожал протянутую руку. Его очень беспокоило, что подобные рефлексы проявлялись в самых обычных ситуациях; впрочем, именно эти рефлексы позволяли ему бесчисленное количество раз спасти свою жизнь. Прорвавшееся на поверхность насилие так часто кажется совершенно необъяснимым. Но сейчас главным было то, что Джэнсон полностью управлял собой. Парень не упадет на землю, воя от боли. Он останется рад удачной сделке, подкрепленной некоторым количеством банкнот.

— Меня зовут Джед Сипперли, — представился парень, нарочито крепко пожимая руку.

Должно быть, кто-то ему сказал, что крепкое рукопожатие вселяет в клиента доверие. У него было мясистое, но жесткое лицо, увенчанное копной золотисто-соломенных волос; солнце выжгло красную складку, начинавшуюся у переносицы и изгибавшуюся двумя дугами под глазами. Возможно, это объяснялось долгими часами, проведенными без перерыва за рулем, но Джэнсон вдруг отчетливо представил себе, как будет выглядеть торговец подержанными автомобилями через несколько десятилетий. То, что сейчас кажется здоровым румянцем, превратится в грубую паутину капилляров, похожих на штрихи на гравюре. Золотистые волосы, выцветшие и ставшие белесыми, отступят к затылку и вискам.

На обшарпанном столе в темной комнатенке стояла открытая бутылка «Будвайзера» и пепельница, полная окурков. Это только ускорит перемены, несомненно, уже начавшиеся.

— Итак, чем могу вам помочь?

В дыхании Джеда чувствовался запах пива; когда он шагнул ближе, солнце обозначило сеть морщинок у глаз.

Клетка содрогнулась от нового бешеного прыжка собаки.

— Не обращайте внимания на Батча, — сказал Джед. — По-моему, он просто веселится. Прошу меня извинить.

Подойдя к клетке, он нагнулся и, подобрав с земли маленькую тряпичную куклу, бросил ее за сетку. Как выяснилось, именно этого и добивалась огромная собака: подскочив к кукле, она нежно обхватила ее своими здоровенными лапищами и несколькими движениями длинного розового языка слизнула пыль с личика, обозначенного пуговицами и нитками.

Вернувшись к своему клиенту, Джед виновато пожал плечами.

— Только посмотрите, как он с ней нянчится, — этот пес так привязан к кукле, — сказал он. — Наверное, у всех есть кто-то.Хорошая сторожевая собака, но только не лает. Что иногда бывает очень кстати.

Профессиональная улыбка: губы изогнулись сами по себе; глаза оставались холодными и настороженными. Улыбка, роднящая продавцов с чиновниками.

— Это ваш «Ниссан Альтима»?

— Я подумываю о том, чтобы его поменять, — подтвердил Джэнсон.

Джед изобразил разочарование: делец, к которому обратились с просьбой о благотворительности.

— У нас много таких машин. Мне они нравятся. У меня к ним слабость. Вечно я из-за нее страдаю. Многие не любят японские машины, особенно в наших краях. Сколько миль на спидометре?

— Пятьдесят тысяч, — ответил Джэнсон. — Чуть побольше. Джед снова поморщился.

— Тогда ее действительно пора менять. Потому что после шестидесяти тысяч у «Ниссанов» начинает сыпаться подвеска. Раскрываю вам этот секрет совершенно бесплатно: Впрочем, можете спросить кого угодно: это вам все подтвердят.

— Спасибо за подсказку, — кивнул Джэнсон, выслушивая бесстыдную ложь торговца машинами.

Было что-то чарующее в том, насколько полно Джед Сипперли соответствовал стереотипу людей его ремесла.

— Лично мне они нравятся, хоть с ними много хлопот. Внешний вид у них красивый. А ремонт для меня не проблема, потому что у нас есть хороший механик. Но если вас интересует в первую очередь надежность, я покажу вам две-три машины, которые, не в обиду будь сказано, переживут вас. -Он указал на коричневый «Форд». — Видите этот «Таурус»? Замечательная модель. Работает как часы. Более поздние модели напичканы всякими наворотами, которыми никто не пользуется. А чем больше ненужных наворотов, тем больше вероятность того, что что-то сломается. Ну а тут автоматическая коробка, радио, кондиционер — и можно трогаться. Меняйте масло через каждые три тысячи миль, заправляйтесь обычным неэтилированным бензином — и вы не будете знать никаких проблем. Уверяю, никакихпроблем.

Джэнсон с признательностью поблагодарил торговца, давшего ему взамен новенькой «Альтимы» престарелый «Таурус», да еще попросившего доплатить четыреста долларов.

— Для вас это очень выгодная сделка, — объявил ему Джед Сипперли. — Просто у меня слабость к «Ниссанам». Все равно как у Батча к его кукле. Разумного объяснения этому нет, но это же любовь, а о любви не рассуждают, правда? Вот вы пригнали мне «Ниссан», и я, конечно же,позволил вам уехать отсюда на лучшей машине из тех, что здесь были. А все будут надо мной смеяться: "Джед, ты сошел с ума! Эта японская железяка не стоит и бампера«Тауруса»!" Что ж, возможно, это действительнобезумие. — Он делано подмигнул. — Ладно, давайте закончим сделку, пока я не передумал. Или не протрезвел!

— Ценю вашу откровенность, — заметил Джэнсон.

— Знаете что я вам скажу, — добавил торговец автомобилями, ставя размашистую подпись на квитанции, — если добавите еще пятерку, можете забрать с собой эту чертову собаку! — Страдальческий вздох. — Впрочем, быть может, это ядолжен доплатить за то, чтобы сбыть ее с рук.

Улыбнувшись, Джэнсон направился к своему семилетнему «Таурусу». За спиной послышался звук еще одной откупориваемой бутылки «Будвайзера» — на этот раз, несомненно, чтобы отпраздновать удачную сделку.

Сомнения, терзавшие Джэнсона всю дорогу, еще больше усилились, когда он добрался до места назначения. Окрестности Миллингтона были запущенными и убогими, начисто лишенными обаяния. Не может быть, чтобы миллиардер захотел иметь здесь свою загородную резиденцию.

Дальше на север по автомагистрали номер 211 находились другие маленькие города — такие, как Литтл-Вашингтон, — где старания ублажить туристов уничтожили остатки местной экономики. На самом деле эти города превратились в музеи под открытым небом; опрятные белые магазинчики были заполнены образчиками «настоящего» колониального фарфора и «местных» восковых свечей, привозимых ящиками с завода в Трентоне. Фермы были переоборудованы в дорогие кафе; дочери лесорубов, фермеров и ремесленников — по крайней мере, те, кто пожелал остаться в родных краях, — облачались в кружева и оборки «колониальных» нарядов и оттачивали фразы вроде: «Меня зовут Линда, и сегодня вечером я буду вас обслуживать». Местные жители встречали приезжих с фальшивым радушием и широкими алчными улыбками.

«Чем могу вам служить?»

Но зеленая волна туризма так и не докатилась до Миллингтона. Джэнсон быстро разобрался, что представляет собой этот городок. По сути дела, большая деревня, Миллингтон был каким-то слишком настоящим,чтобы выглядеть живописно. Взгромоздившийся на каменистый склон горы Смит, он смотрел на окружающий мир как на что-то такое, что надо преодолевать, а не упаковывать в красивую обертку и продавать как эстетическую ценность. В окрестностях города не было ни одной туристической гостиницы. Ближайшие мотели были чисто утилитарными отделениями общенациональной сети, неказистые и без излишеств. Ими заправляли работавшие не покладая рук иммигранты из Юго-Восточной Азии: они вполне удовлетворяли водителей-дальнобойщиков, останавливавшихся на ночь, но ничем не могли привлечь бизнесмена, ищущего «место для проведения конференции». В десять часов в Миллингтоне ложились спать, и единственные огни можно было увидеть в десяти милях ниже, в долине, где крикливой, декадентствующей метрополией сверкал городок Монтвейл. Самым крупным предприятием была бывшая бумажная фабрика, теперь выпускавшая изразцовую плитку и производившая побочно необработанное минеральное сырье, попутный продукт добычи глины: пара десятков рабочих собирали в мешки калийную селитру. Другой завод, поменьше, расположенный чуть дальше, занимался изготовлением декоративных изделий из кожи. В столовой в центре города, на пересечении Главной улицы и Пембертон-стрит, весь день подавались только яичница, домашняя выпечка и кофе, а те, кто заказывал все три блюда, получали бесплатно томатный или апельсиновый сок, правда, в емкости размером чуть больше стопки. При автозаправке имелась также «продуктовая лавка», где на полках лежали упакованные в целлофановые пакеты крекеры и печенье, которые можно найти во всех придорожных магазинчиках Соединенных Штатов. Горчица в местном бакалейном магазине была только двух сортов: французская желтая и гульденская коричневая; ничего крупнозернистого и ароматизированного полынью не обременяло эмалированные полки, отведенные под приправы. Во всем городе нельзя было найти moutarde au poivre vert[57]. Совсем не то место, что было нужно Джэнсону.

Однако, если сведения полувековой давности верны, где-то здесь в горах прячется обширное поместье, прячется в прямом и в переносном смысле. Ибо имя владельца скрыто за семью печатями. Можно ли надеяться, что «Петер Новак» — мираж, называющий себя так, — находится где-то неподалеку? От этой мысли Джэнсона продрал мороз по коже.

Около полудня Джэнсон вошел в кафе на углу Стейт и Пембертон и завязал разговор с хозяином. Покатый лоб, близко поставленные глаза и выпирающая квадратная челюсть придавали хозяину сходство с обезьяной, но, заговорив, он показал себя на удивление образованным.

— Значит, вы подумываете о том, чтобы перебраться в наши края? — Хозяин снова наполнил чашку Джэнсона кофе из бронзовой турки. — Позвольте высказать предположение. Вы заработали много денег в большом городе и теперь ищете тишины и спокойствия в провинции, не так ли?

— Ну, примерно так, — подтвердил Джэнсон.

На стене за стойкой была прибита гвоздями табличка, белые буквы с завитушками на черном фоне: "Кафе Кенни— здесь правят качество товара и качество обслуживания".

— Вы точно не хотите поселиться поближе к удобствам, к которым привыкли? На Пембертон-стрит есть одна дамочка, занимающаяся недвижимостью, но я не уверен, что вы найдете здесь поблизости именно то, что ищете.

— Я рассчитываю сам построить то, что мне нужно, — заметил Джэнсон.

Простояв слишком долго на плите, кофе горчил. Джэнсон рассеянно взглянул на покрытую пластиком стойку. В середине, где было самое оживленное движение тарелок и столовых приборов, узор, представляющий собой мешковину редкого переплетения, протерся до белого основания.

— Это было бы здорово. Если, конечно, вы сможете позволить себе что-нибудь действительно стоящее.

Исходящий от хозяина аромат дешевого лосьона после бритья смешивался с сильным запахом сала и масла.

— В противном случае не было бы смысла хлопотать.

— Да, в противном случае не было бы никакого смысла, — согласился хозяин. — Знаете, мой сын — ему вдруг пришла в голову бредовая мысль, как разбогатеть. Что-то связанное с Интернетом. Какая-то чушь насчет торговли через Сеть. Несколько месяцев он только и говорил что о «модели бизнеса», «добавочной стоимости», «электронной торговле без трения» и прочей чепухе. По его словам, «для новой экономики больше не существует расстояний», так что теперь нет никакой разницы, где ты находишься: в Миллингтоне, на Роаноке или в Далласе. Там живут его одноклассники. Одним словом, к декабрю все их сбережения растаяли, и в январе он уже чистил снег на тротуарах. Моя жена считает, все обошлось хорошо. Говорит, радуйся, что сын не увлекся наркотиками. Я не стал ее огорчать, что совсем в этом не уверен. Наркотики — это не только то, что курят, нюхают или колют. Деньги, точнее страсть к ним, также могут быть наркотиками.

— Заработать деньги непросто, но потратить их с умом тоже нелегко, — заметил Джэнсон. — В ваших краях можно построить дом?

— Говорят, дом можно построить и на Луне.

— А как с транспортом?

— Ну, вы-то ведь сюда добрались, не так ли?

— Кажется, добрался.

— Конечно, дороги у нас неважные.

Взгляд хозяина кафе устремился на происходящее на улице. Молодая блондинка мыла крыльцо перед магазином хозяйственных товаров; когда она наклонялась, шорты у нее задирались, обнажая бедра. Несомненно, для хозяина это было главным событием дня.

— Аэропорт? — продолжал Джэнсон.

— Ближайший настоящий аэропорт, наверное, на острове Роанок.

Джэнсон пригубил кофе, облепивший его язык словно масло. — Что значит «настоящий»? Здесь есть еще какой-то?

— Нет. Ну, точнее, был, еще в сороковых-пятидесятых. Небольшой аэродром, построенный ВВС. Милях в трех вверх по шоссе на Клангертон, затем налево. Мысль была хорошая: обучить летчиков пилотировать самолеты в горах, чтобы затем бомбить нефтяные месторождения в Румынии. Вот они и совершали здесь тренировочные полеты. Потом аэродромом пользовался один из наших лесопромышленников, но эта отрасль сейчас совсем зачахла. В любом случае, не думаю, что там сейчас осталось что-либо, кроме узкой взлетно-посадочной полосы. Кстати, если есть возможность, кирпич не возят на самолетах — для этой цели есть грузовики.

— Так что сейчас с этим аэродромом? Он больше никогда не используется?

— Никогда? Я предпочитаю не использовать такие слова. Его взгляд не отрывался от блондинки, моющей крыльцо магазина напротив.

— А почему я об этом спрашиваю — один мой коллега живет здесь неподалеку, так он упоминал о каком-то аэродроме.

Хозяину вдруг стало неуютно. Джэнсон подтолкнул ему свою пустую чашку, ожидая, что он наполнит ее вновь, но хозяин его умышленно не замечал.

— В таком случае, вам будет лучше спросить у своего коллеги, не так ли? — наконец проронил хозяин, снова устремляя взгляд к недостижимому раю за окном.

— Похоже, — сказал Джэнсон, засовывая несколько банкнот под блюдце, — что вы с сыном оба стремитесь добраться до самой сути.

Бакалейная лавка размещалась напротив. Зайдя в нее, Джэнсон представился хозяину, невзрачному мужчине с бесцветными волосами. Он сказал ему то же самое, что говорил хозяину кафе. Судя по всему, хозяин бакалейной лавки так обрадовался этой перспективе, что прямо-таки рассыпался в похвалах своему городу.

— Это замечательная мысль, уверяю вас, — с воодушевлением заговорил он. — Наши горы... я хочу сказать, здесь очень красиво. А если проехать еще несколько миль, там совершенно нетронутая дикая природа. Так что вот вам и охота, и рыбалка, и...

Хозяин умолк, затрудняясь подобрать третье подходящее развлечение. Он не знал, заинтересует ли этого человека кегельбан или видеопрокат, открывшийся радом с банкоматом. Впрочем, в больших городах все это есть.

— Ну а что насчет повседневной жизни? — спросил Джэнсон.

— О, у нас есть видеопрокат, — радостно заверил его хозяин. — Прачечная-автомат. Вот этот магазин. Если надо, я принимаю специальные заказы. Для постоянных клиентов.

— О, вот как?

— Точно. У нас здесь есть разные люди. Вот, например, один чудик — мы его никогда не видели, но он каждые несколько дней присылает сюда человека за покупками. Сверхбогатый — иного и быть не может. Ему принадлежит поместье где-то в горах. Говорят, почти каждый день туда прилетает маленький самолет. Но этот чудак до сих пор покупает бакалею у нас. Вот ведь жизнь, правда? Посылать кого-то за продуктами!

— И вы выполняете для него специальные заказы?

— Ну да, — подтвердил хозяин. — Он требует строжайшей осторожности. Совсем как Говард Хьюз[58], боится, как бы его не отравили. — Он усмехнулся. — Но чего бы он ни попросил — мы достанем, нет проблем. Я делаю заказ, сюда приезжает машина «Сиско», а потом он присылает человека, и его не волнует, сколько это будет стоить.

— Неужели?

— Клянусь! Так что, как я уже говорил, буду рад и от вас принимать специальные заказы. И Майк Наджент из видеопроката тоже будет рад вам услужить. Нет проблем. Вам здесь очень понравится. Других таких мест больше нигде нет. Бывает, правда, молодежь пошаливает, но в основном люди у нас спокойные. Вы не пожалеете, если переедете сюда. Хотите поспорить? Вам больше не захочется никуда отсюда уезжать.

Его окликнула седая женщина, высунувшаяся из двери холодильного отсека.

— Кит! Кит, дорогой! Извинившись, хозяин подошел к ней.

— Эта камбала свежая или мороженая? — спросила его женщина.

— Свежемороженая, — объяснил он.

Пока они спорили о том, как же все-таки считать камбалу, свежей или мороженой, Джэнсон прошелся в конец магазина. Дверь на склад была приоткрыта, и он как бы от нечего делать заглянул туда. На небольшом металлическом столике лежали бледно-голубые бланки компании «Сиско», доставляющей продукты. Быстро пролистав их, Джэнсон нашел тот, на котором стоял штамп «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ЗАКАЗ». В конце длинного перечня продуктов, напечатанного мелким шрифтом, была квитанция бакалейной лавки Миллингтона. Десять пачек гречневой крупы.

Прошло несколько мгновений, прежде чем все встало на свои места. Гречневая крупа — из которой варится гречневая каша. Джэнсон ощутил прилив восторга. Перед глазами пронеслись выдержки из тысяч газетных и журнальных статей. «Каждый день начинается со спартанского завтрака из гречневой каши...» Многозначительная мелочь, встречающаяся вместе с неизменными упоминаниями о «безукоризненном костюме», «аристократической осанке» и «повелительном взгляде»... Расхожие штампы и «выразительные» подробности. Каждый день начинается со спартанского завтрака из гречневой каши...

Значит, это правда. Где-то на горе Смит живет человек, известный всему миру как Петер Новак.

Глава тридцать третья

В самом сердце Манхэттена, в Брайант-Парке, женщина с мешком склонилась над содержимым урны с прилежностью почтового работника, разбирающего почту. Ее одежда, как это бывает только у совершенно опустившихся людей, была рваная, грязная и не по сезону теплая. Она должна была оберегать свою обладательницу от холодных ночей, проведенных на улице, и даже теплые лучи солнца не могли заставить женщину расстаться хотя бы с одним ее слоем, ибо одежда, а также мешок с пустыми бутылками и алюминиевыми банками были всем, что бродяжка могла назвать своим. На запястьях и щиколотках из-под обтрепанной, засаленной джинсовой ткани торчало грязно-серое нижнее белье. На ногах у женщины были кроссовки, не по размеру большие, с лопнувшими резиновыми подошвами и порвавшимися и завязанными узлами шнурками. Низко надвинутую на лоб бейсболку украшала эмблема не баскетбольной команды, а фирмы из Силиконовой долины, имевшей несколько лет назад шумный успех, но давно обанкротившейся. Женщина сжимала свой рваный мешок так, словно в нем лежали сокровища, показывая всем своим видом: «Вот все, что у меня есть на свете. Это мое. Никому не отдам». Время для нее измерялось числом ночей, когда к ней никто не приставал, количеством собранных бутылок и банок и вырученных за них грошей, мелкими подарками судьбы — найденным бутербродом, сохранившим свежесть в пластиковой упаковке и не тронутым грызунами. Руки были в хлопчатобумажных перчатках, в которых когда-то появлялась в свете благородная дама, но с тех пор перчатки покрылись слоем сажи и грязи. Женщина рылась в пластиковых бутылках, рваных пакетах, огрызках яблок, шкурках бананов и скомканных рекламных листовках, и перчатки становились все грязнее и грязнее.

Но глаза Джессики Кинкейд были сосредоточены не на отбросах; они постоянно метались к небольшому зеркальцу, закрепленному на мусорном баке и позволяющему следить за теми, кто входил и выходил из расположенного на противоположной стороне улицы здания нью-йоркского отделения Фонда Свободы. После нескольких дней бесплодного наблюдения Корнелиус Ивз, помощник Джэнсона, позвонил вчера вечером и возбужденно сообщил, что Марта Ланг наконец появилась в Нью-Йорке.

И Джесси знала, что ошибки быть не может. Женщина, в точности соответствующая описанию заместителя директора фонда Марты Ланг, данному Джэнсоном, была в числе тех, кто сегодня утром вошел в здание. «Линкольн» с тонированными стеклами подвез ее к подъезду ровно в восемь часов утра. С тех пор она не показывалась, но Джессика не могла рисковать, покинув свой пост. В таком облачении она почти не привлекала к себе внимания, потому что город уже давно научился не замечать обездоленных в своей гуще. Время от времени Джесси переходила к двум другим мусорным бакам, от которых также было видно здание фонда на Сороковой улице, но всегда возвращалась к тому, который был ближайшим к подъезду. Около полудня два сотрудника Брайант-Парка в ярко-красных куртках попытались было ее прогнать, но сделали они это без воодушевления: крохотное жалованье никак не способствовало тому, чтобы они надрывались в заботах о парке. Затем уличный торговец-сенегалец расположился рядом с ней со своим лотком поддельных часов «Ролекс». Джесси дважды «случайно» задевала за его «витрину», сбрасывая часы на мостовую. После второго раза сенегалец решил перенести свою торговлю в другое место, Правда, предварительно бросив несколько отборных ругательств на своем гортанном наречии.

Было уже почти шесть вечера, когда элегантная светловолосая женщина появилась снова, выйдя из вращающихся дверей. На ее лице застыла маска спокойного безразличия. Женщина опустилась на заднее сиденье лимузина, и длинный «линкольн», урча двигателем, плавно тронулся в сторону пересечения с Пятой авеню. Запомнив номерной знак лимузина, Джесси связалась по рации с Корнелиусом Ивзом, чья машина — желтое такси с табличкой «РАБОТА ОКОНЧЕНА» — стояла перед отелем в конце квартала.

Ивз не был посвящен в подробности дела; он даже не спросил, стоят ли за Джэнсоном официальные структуры. Джессика Кинкейд также не предоставила вразумительных разъяснений. Они с Джэнсоном ведут какую-то личную вендетту? Или выполняют сверхсекретное задание, потребовавшее использовать таланты постороннего? Ивз, вот уже несколько лет как отошедший от оперативной работы и обрадовавшийся возможности чем-то занять свое время, ни о чем не спрашивал. Для него достаточно было личной просьбы Джэнсона — и одного взгляда на лицо молодой женщины: на нем была ясно написана уверенность человека, делающего то, что надо делать.

Прыгнув в такси к Ивзу, Джесси сорвала с головы бейсболку, сбросила лохмотья и переоделась в обычную одежду: наглаженные брюки, хлопчатобумажный джемпер пастельных тонов, мягкие тапочки. Смыв влажными салфетками с лица грим, она принялась отчаянно взбивать волосы, и через несколько минут ее внешность стала презентабельной, то есть не вызывающей подозрений.

Десять минут спустя они знали адрес: дом 1060 по Пятой авеню, красивое жилое здание предвоенного периода, с фасадом из известняка, от городского воздуха ставшего перламутрово-серым. Перед подъездом, не со стороны авеню, а за углом, на Восемьдесят девятой улице, стоял неприметный зеленый тент. Джесси взглянула на часы.

И тотчас же ее лоб покрылся холодной испариной. Часы!Они были у нее на руке, когда она рылась в мусорных баках у Брайант-Парка! Джесси знала, что охранники Фонда Свободы бдительно наблюдают за тем, что происходит вокруг. У нее были дорогие часы «Гамильтон», доставшиеся ей от матери. Могут ли быть такие часы у бродяжки, копающейся в отходах? С нарастающей тревогой Джесси представила, как охранник, вооруженный мощным биноклем, присматривается к предмету, блеснувшему у нее на руке. По крайней мере, сама она обязательно так бы поступила. Значит, надо считать, что охранники также не упустили эту мелочь.

Джесси мысленно прокрутила картину: вот она, вытянув руки, роется в мусоре, словно археолог... Вот ее руки, в перчатках, и длинные обтрепанные рукава нижней рубашки. Да — рукава были слишком длинным: они полностью скрывали часы. Комок в желудке начал рассасываться. Ничего страшного не произошло, можно не беспокоиться? Но Джесси понимала, что именно такие глупые оплошности она и не может себе позволить.

— Корн, медленно заверни за угол, — сказала она. — Медленно.

* * *