Крепость королей. Расплата Пётч Оливер

— Я не намеревался сегодня принимать посетителей. Разве что он от самого кайзера.

Ландскнехт прокашлялся.

— Именно от него, — ответил он, запинаясь. — Он явился от самого кайзера. Письмо и печать прилагаются. Думаю, вам… лучше принять его.

— Да как ты смеешь…

В это мгновение гость выступил из-за спины стражника и вошел в шатер. Он сдержанно поклонился и встал перед графом. Когда Фридрих узнал его, то поначалу не мог решить, колесовать ли его на месте или смиренно поприветствовать.

Фридрих фон Шарфенек, может, и был немного не в себе, но уж точно не глупцом. Поэтому он выбрал второе.

Матиса привели в чувство удар в бок и струя холодной воды. Голова еще гудела после удара, который обрушил на него кто-то из крестьян. Он попытался открыть глаза, однако на них что-то налипло. Юноша не сразу понял, что это его собственная спекшаяся кровь.

Матис тихо застонал и провел рукой по распухшему лицу. Теперь ему хотя бы удалось разглядеть сквозь узкие щелки, где он находится. Судя по всему, он лежал в парадном зале Трифельса, устланном вонючим тростником. В свете нескольких факелов и жаровен Матис смутно разглядел с десяток крестьян, сгрудившихся вокруг. Агнес, как и Мельхиора, нигде не было видно. Вероятно, менестрелю удалось скрыться в лесу.

Позади, возле чадящего камина, кто-то развалился в плетенном из ивовых прутьев кресле. Слишком далеко, чтобы разглядеть. Матис попытался подняться, но сразу же упал.

Где же Агнес? Где…

— Помогите этой псине подняться и подведите сюда, чтобы я мог видеть его продажную морду.

Заслышав резкий голос, Матис тут же понял, кто сидел в кресле. Двое крестьян подхватили его и подтащили к трону из шкур и ивовых прутьев. На нем восседал, закинув ногу на ногу, Пастух-Йокель.

— Ты только посмотри, вот и свиделись, — проговорил крестьянский главарь, задумчиво разглядывая свои грязные ногти. — По дому истосковался или как? — Только теперь он посмотрел Матису в залитые кровью глаза. — Сколько заплатил тебе граф, чтобы ты показал ему тайный проход в крепость, ну?

— Где… где Агнес?.. — прохрипел Матис, оставив вопрос без внимания.

Взглянув в окно, он понял, что стояла еще глубокая ночь. По ту сторону стены мерцали костры осаждающих.

Йокель вскинул брови.

— Графская девка? Бросил в узилище. Ты тоже туда отправишься, пока я не решу, как с тобой поступить. Предатель!

Матис обмяк, двум крестьянам так и пришлось держать его. Пастух вскочил и ткнул в него пальцем.

— Этот человек бросил нас, чтобы встать на сторону врага! — крикнул он. — Он убил десятки наших соратников, а теперь вернулся, чтобы доложить графу, как проникнуть в крепость!

— Но… это… неправда… я… — начал Матис, запинаясь, но Йокель ударил его ногой в живот, и он со стоном согнулся.

— Видите, как я поступаю с предателями? — продолжил пастух уже более спокойным тоном. — Знаю, среди вас есть такие, кто хочет сдаться. Не верят, что уже в обозримом будущем нас ждет победа. Но вы ведь знаете, что я послал за войсками. Ждать осталось недолго! Совсем скоро к нам устремятся крестьяне со всего Пфальца, со всей Германии. Это Трифельс, центр Священной Римской империи! Отсюда мы отправимся на решающую битву, чтобы победить в этой войне!

— Уже проиграли… — простонал Матис.

Йокель вперил в него недоуменный взгляд.

— Что ты сказал?

— Война… проиграна.

Некоторое время казалось, что пастух проглотил язык. Но потом, как сумасшедший, бросился на Матиса с кулаками.

— Чертов предатель! — вопил он. — Сеешь сомнение и раздор! Я еще тогда не доверял тебе — и оказался прав. Ты всегда был на стороне господ! Эта девка тебя загубила! Говори сейчас же, что там задумал граф, или…

— Я… не знаю… — выдавил Матис хриплым голосом. — Ничего не знаю, клянусь.

Йокель бил его по лицу, в живот, по ногам. Юноша едва не потерял сознание, так ему было больно.

— Клятва из уст предателя, ха!

Йокель оглянулся на десяток крестьян. Все они наблюдали за происходящим со страхом и раболепием.

— Конечно, он все знает. А я знаю, как это из него выпытать… — Он злобно улыбнулся. — Приведите обеих! Устроим им милую встречу.

Несколько крестьян поспешили за дверь и вскоре привели двух дрожащих пленников. Головы их были замотаны платками. Йокель сорвал тряпки, и Матис издал громкий стон.

Перед ним стояли мать и девятилетняя сестра. Похоже, обе они были в полном здравии, хотя лицо у Марты Виленбах пестрело синяками. Юбка и блузка были разодраны, словно кто-то ее тащил. У Мари лицо распухло от слез и соплей. Вид у нее был такой, как если бы она плакала без конца.

— Матис! — всхлипнула мать. — Мой Матис! Ты жив! Но, ради всего святого, почему…

— Заткни пасть, женщина! — рявкнул Йокель. — До сих пор мы хорошо с вами обращались. Во всяком случае, довольно сносно для семьи предателя. Вы получали еду и питье, продолжали заниматься своими грязными делами. Но и этому легко положить конец…

Он помолчал немного и подмигнул юноше.

— Ты всегда был упертым ублюдком, Матис, — продолжил пастух чуть не дружеским тоном. — Смышленым и упертым. Так зачем мне тебя пытать, если ты все равно будешь молчать или наврешь с три короба? Я знаю средство получше, — он шагнул к всхлипывающей Мари и погладил по растрепанным волосам. — Даю тебе времени до утра, чтобы ты передумал, Матис. Если и тогда будешь отпираться, я повешу твою сестренку на крепостных зубьях, так что она посинеет и покроется черными пятнами. Потом настанет черед матери, а ты будешь смотреть, как она медленно задыхается.

Марта вскрикнула и закрыла лицо руками. Пастух смерил ее сочувственным взглядом и изрек монотонным голосом наставника:

— Иногда война требует жестоких мер. Но тому, кто хочет построить рай на земле, приходится временами проходить через ад.

Йокель снова уселся на свой трон и щелкнул пальцами.

— А теперь уведите его поскорее. Мне и смотреть-то на него тошно.

Агнес сидела в темнице и всматривалась во мрак. С тех пор как она попала в плен, ее без конца трясло. Теперь дрожь стихала, только дыхание оставалось быстрым и прерывистым. Женщина пыталась плакать, но горло словно петля сдавила. Неужели это конец? Неужели она проделала столь долгий путь затем лишь, чтобы в конце концов зачахнуть в узилище собственной крепости?

«Заживо погребенная, как Констанция, — пронеслось у нее в голове. — И зачем я только вернулась сюда!»

Чтобы как-то отвлечься, Агнес массировала суставы и ноги в тех местах, где их стягивали веревки. Конечности ныли. Крестьяне сначала связали ее, а потом вместе с Матисом волокли через подлесок, окольными тропами мимо ландскнехтов, пока не притащили в крепость. По одному из знамен, что развевались над освещенным кострами лагерем, Агнес с ужасом поняла, что крепость осаждена людьми Шарфенека. Матис так и не пришел в сознание, и с тех пор она его не видела. До сих пор оставалось загадкой, что делали с ним сейчас крестьяне и жив ли он вообще.

Агнес закрыла глаза и стала вспоминать те немногие мгновения, что они пережили после воссоединения в лагере под Ингольштадтом. Судя по всему, это были их последние дни, проведенные вместе.

Над головой темнел квадратный проем, закрытый каменной плитой. На высоте четырех шагов сквозь две узкие щели в восточной стене пробивался лунный свет. Агнес вспомнила, как стояла год назад по другую сторону и переговаривалась с Матисом. Больше двух недель пришлось провести ему в этой темной сырой дыре! Сама она уже через час почувствовала, как сжимается грудная клетка, словно крепость давила на нее всем своим весом. Ко всему прочему Агнес ощущала какое-то странное оцепенение, как предвестник скорого обморока. В тот раз, когда она навещала здесь Матиса, чувство было точно такое же. Как и в соборе Шпейера, когда они с отцом ездили к жирному торговцу Якобу Гуткнехту… Агнес встряхнула головой, чтобы разогнать наваждение.

Что, ради всего святого, эта крепость со мной творит?

Над головой вдруг послышался скрежет. Плита отошла в сторону, и в проеме возникло лицо крестьянина. Он посветил факелом в глубь.

— Эй, графиня! — позвал он. — Готова к первому приему в своем роскошном зале? К тебе явился твой милый принц. Только не трогай его, а то развалится еще!

Послышался смех. Потом два крестьянина спустили к ней на веревке безжизненное тело, словно кукла, повисшее в петле. На Агнес капнула кровь.

Лицо человека было разбито до такой степени, что женщина не сразу узнала в нем Матиса. Одежда его была изорвана, голова упала на грудь. Он походил на висельника.

— Вы… убийцы! — крикнула Агнес двум крестьянам. — Что вы с ним сделали?

— Успокойся, он еще жив. Йокель придержал его на потом, — тут круглолицый крестьянин угрожающе возвысил голос, так что стены отозвались эхом. — Но если твой супружник думает, что сможет взять Трифельс штурмом, то мы с тобой церемониться не станем. Посмотрим, что стоит графу его девица со своим любовником…

Крестьянин рассмеялся и сплюнул вниз. Потом отпустил веревку, так что последние пару шагов Матис пролетел камнем. Он тихо застонал, а плита над головой снова задвинулась.

— Господи, Матис! Что они с тобой сделали?

Агнес подползла к нему и положила его голову себе на колени. Глаза уже настолько привыкли к темноте, что она могла разглядеть его лицо.

Губы у юноши потрескались, засохшая кровь налипла на нос и глаза. Агнес осторожно ощупала его череп и скулы, но, кроме большой шишки на затылке, ничего серьезного не обнаружила. Крестьяне жестоко с ним обошлись, но это он, по крайней мере, переживет.

«Раны, да, — в страхе подумала Агнес. — Но не то, что они сделают с нами позже. Разве что мы найдем какой-нибудь выход…»

Она взяла ведро, в котором плескалось немного мутной затхлой воды, и ополоснула Матису лицо, чтобы он снова смог дышать и немного видеть. Его трясло от боли и холода. Юноша с трудом поднял на Агнес глаза.

— Мне… так жаль, Агнес, — прохрипел он. — И почему я не послушал тебя! Нам… вообще не следовало возвращаться в Трифельс. — Он закашлялся и выплюнул выбитый зуб. — Я… люблю тебя. Но теперь слишком поздно.

— По крайней мере, мы вместе, — ответила Агнес тихим голосом и погладила его по запачканным кровью и грязью волосам. — Может, так оно и должно быть. Это Трифельс, понимаешь? Он звал меня.

— Что… что ты такое говоришь?

— Матис, мне снова снился Трифельс. И Констанция. Прежде чем меня отыскали крестьяне. Ваш план действительно удался.

Агнес вполголоса рассказала ему о сновидении, о Констанции и странном изречении, которое так и не выходило у нее из головы.

— Место, где всякой вражде приходит конец, — пробормотала она под конец. — Что же Констанция хотела этим сказать?

Матис снова раскашлялся.

— Что бы это ни было, нам уже не узнать. Во всяком случае, не в этой жизни.

— Не забывай, что за стенами мой ненавистный супруг с солдатами, — заметила Агнес. — Может, он и не любит меня всею душой, но если продержимся еще немного, то…

— Агнес, послушай! — Матис с трудом приподнялся. — У них там моя мать и сестра. Йокель угрожает расправиться с ними, если я не расскажу ему, что задумал твой муж. Он думает, что я знаю о каком-то потайном туннеле. Но я не знаю ничего! Мне… нестерпимо жаль, что из-за меня мы все оказались в таком положении. Поверь, моя жизнь ничего не стоит, но жизнь близких мне дороже всего! — Он взглянул на нее с мольбой в заплывших глазах. — Можешь проклинать меня, Агнес. Но если ты что-нибудь знаешь… может, второй туннель, потайную дверь, любую чертову лазейку… то скажи, ради моей матери и сестры!

— Поверь, я бы и рада помочь им, но не знаю никаких других выходов, — Агнес уставилась в пустоту; она снова почувствовала приближение обморока. — Все, что мне известно, это то, что где-то здесь заживо погребена Констанция… — Она помедлила. — Звучит, может, странно, но я чувствую, что это случилось совсем рядом.

Матис горестно рассмеялся.

— Тоже мне утешение! Сидеть в застенке, неподалеку от места, где умерла…

Он вдруг замолчал, словно удар получил. Потом поднялся со стоном, прополз на коленях к западной стене и принялся остервенело разгребать солому.

— Что… что ты там делаешь? — спросила Агнес.

— Ищу кое-что. Обнаружил это, когда сидел тут в прошлый раз, а потом позабыл…

Не вдаваясь в подробности, Матис продолжал ощупывать пол и стену. Наконец он остановился.

— Ха, вот она!

Юноша расчистил солому и показал на открытый участок стены. Когда он постучал по ней, камень отозвался гулким эхом.

— Здесь вделана плита! — взволнованно объяснил Матис. — И если мне не изменяет память, здесь была еще надпись на латыни… — Он пошарил рукой и удовлетворенно кивнул. — Вот она.

Затаив дыхание, Агнес подошла к стене и встала перед ней на колени. Стояла кромешная тьма. Матис взял ее за руку и мягко направил, пока ладонь не легла на выбитую в камне надпись. Женщина провела по ней несколько раз и, кажется, сумела разобрать написанное.

Albertus faciebat leones expulsos esse…

— Альбертус укротил львов навек, — пробормотала она. — Что бы это значило?

— Не знаю. Знаю только, что в стену вставлена плита, и камера за ней, скорее всего, продолжается, — Матис снова постучал по тонкому камню; похоже, от волнения он ненадолго позабыл о боли. — Когда ты сказала, что где-то поблизости, должно быть, заживо погребена Констанция, я снова об этом вспомнил. Я еще хотел взорвать плиту порохом, припоминаешь? И почему мы раньше до этого не додумались! Это же темница Трифельса. Еще сын Барбароссы Генрих держал здесь своих пленных! Возможно, этот проход ведет в другую камеру.

— Albertus faciebat leones expulsos esse… — Агнес вполголоса повторила надпись и пожала плечами. — Это «faciebat» часто стоит на памятниках, чтобы знали, кто его создал. Быть может, какой-нибудь каменщик увековечил здесь свое имя или…

Агнес резко замолчала, словно ее ударил кто-то, и почувствовала, как ее затрясло от волнения.

Неужели это правда? Все настолько просто? Или я уже среди бела дня сны вижу?

— Ну конечно, ты прав! — воскликнула она. — Это действительно намек на Констанцию. Львы, это же ее символ!

— Львы? — недоуменно спросил Матис.

— Львы на гербе Гогенштауфенов. Понимаешь? Это загадка! — Агнес говорила теперь без умолку, то и дело показывая на надпись. — Констанция была их последней законной наследницей. С ее смертью львы, то есть Гогенштауфены, считались укрощенными!

— А… кто же тогда этот Альбертус?

Агнес улыбнулась.

— С латыни это Альбрехт. Помню, отец Тристан рассказывал, что Альбрехт и есть тот самый германский король из рода Габсбургов, который в тысяча двести девяносто восьмом году приказал убить Констанцию. То есть Альбрехт позаботился о том, чтобы львы Гогенштауфенов навсегда остались в этих стенах. Albertus faciebat leones expulsos esse…

Агнес благоговейно погладила каменную плиту.

— За нею находится могила моей далекой предшественницы, — прошептала она. — Я в этом уверена. Мы все-таки разыскали ее.

Женщина закрыла глаза. На душе разлилось странное спокойствие. Теперь она была уверена, что достигла наконец своей цели. Лихорадка, которая не отпускала ее вот уже второй день, напомнила о себе ознобом. И снова в голове зазвучал тихий голос.

Голос Трифельса.

Круг замыкается, Агнес. Здесь, в Трифельсе, все началось, здесь и закончится. Пусть и не так, как тебе того хотелось, верно?

Агнес горестно рассмеялась и отвернулась.

— Какая ирония! Вот мы в самом деле отыскали вход в гробницу Констанции — и не имеем возможности к ней попасть. Слишком поздно! Нам ни за что не сдвинуть эту плиту.

— Не нам, так может, кому другому, — Матис скривил в ухмылке разбитое лицо, обнажив широкую щель на месте выбитого зуба. — Йокель и его люди, к примеру.

Агнес повернулась к нему в недоумении.

— Йокель? С чего бы ему помогать нам?

— Ну, когда мы расскажем Йокелю о нашей находке, ему наверняка захочется узнать, что же там замуровано. Он начнет копать. Так мы хоть выкром немного времени, — Матис со стоном прислонился к плите. — А временем в нашем положении лучше не разбрасываться.

Спустя примерно час Йокель стоял в темнице и задумчиво обшаривал края плиты. Он спустился с тремя крестьянами, все прихватили лопаты и кирки. В узилище горели несколько светильников, так что плиту и надпись на ней было теперь хорошо видно.

— Замурованный туннель, говоришь? — Йокель с ухмылкой взглянул на Матиса. — Видимо, освежил-таки память… Я знал, что ты семью в беде не оставишь.

— С матерью и сестрой всё в порядке? — спросил Матис, оставив без внимания предположение пастуха.

Они с Агнес решили не говорить крестьянам об истинном предназначении туннеля. Гробница знатной особы мятежников вряд ли заинтересовала бы. Чего нельзя сказать о возможности в последний момент сбежать от графа Шарфенека и его ландскнехтов. Даже такому фанатику, как Йокель, уже следовало признать, что крепость не сохранить.

— С твоей семьей всё в порядке. Во всяком случае, пока, если ты не решил обвести нас вокруг пальца, — Йокель смерил его взглядом. — Скажи-ка, откуда ты узнал про эту плиту?

— Я уже сидел здесь, насколько тебе известно, — честно ответил Матис. — В тот раз я не смог сдвинуть плиту, но теперь-то все иначе… — Он кивнул на крестьян, стоявших чуть позади с лопатами и кирками. — Ну, чего мы ждем?

Йокель дал своим людям знак, и они принялись счищать кладку и штукатурку вокруг плиты. Вскоре выяснилось, что тяжелая, толщиной с запястье плита действительно вделана в пол. Над нею обнаружилась узкая, заделанная кирпичами щель. Когда крестьяне разобрали верхние камни, на Матиса повеяло сырым затхлым воздухом.

«Щель, про которую говорил отец Доминик! — подумал он. — Щель, сквозь которую слышались стоны и пение Констанции. Декан оказался прав!»

— Йокель, тут работы невпроворот, — проворчал один из крестьян и прислонился к плите. Это был круглолицый крестьянин, который всего пару часов назад спустил Матиса в темницу. — Эта штуковина крепко сидит в полу. Копать придется как проклятым.

— Так копайте! — прошипел Йокель. — Или, может, хотите, чтобы ландскнехты через пару часов вам глотки поперерезали?

— Но ты же сказал, к нам на помощь придут отряды крестьян, и мы…

— Так и есть! Но до тех пор неплохо бы… э… придумать запасной план. Такое уж оно, военное дело, вам не понять.

Крестьяне ворчливо продолжили работу. Йокель между тем недоверчиво поглядывал на Агнес. Все это время женщина сидела с закрытыми глазами, прислонившись к противоположной стене. С некоторых пор ее мучила лихорадка, но в ней ли все дело, Матис точно не знал. Во всяком случае, с тех пор как она оказалась в узилище, Агнес словно пребывала в ином мире.

— Что с ней? — спросил Йокель у Матиса. — Может, графиня больна? Здешний воздух пришелся ей не по душе?

— Ей нездоровится, — ответил юноша. — Как будто не видишь! У нее лихорадка, ей больно… Видно, твои безмозглые крестьяне перестарались, когда схватили ее.

Йокель тонко улыбнулся.

— Это не идет ни в какое сравнение с тем, что мы сделаем с ней, если ее муж осмелится штурмовать Трифельс. Мы отправили в лагерь посыльного. Граф знает, что его девка здесь. И знает, что мы с нею сделаем, если хотя бы посмотрит в нашу сторону.

Матис не ответил. Лишь бросил на Агнес встревоженный взгляд. Может, эти обмороки и отрешенность действительно как-то связаны с расположенной рядом гробницей Констанции? Возможно ли нечто такое?

Следующие полчаса прошли в молчании. Крестьяне копали и сопели, колотя кирками по полу, пока перед плитой не образовалась яма в целый шаг глубиной. Наконец плита сдвинулась.

— Вытаскивайте ее! — приказал Йокель и потер руки; его горб дрожал от волнения. — Сейчас посмотрим, что там за ней…

С натужным храпом крестьяне подняли тяжелую плиту и бросили на пол. Та с грохотом раскололась. Взору открылся низкий проход. Запах гнили усилился настолько, что люди прикрыли лица ладонями.

— Добро пожаловать в преисподнюю! — с ухмылкой возвестил Йокель. — Судя по запаху, ходом давно никто не пользовался. Тем лучше.

В следующее мгновение темницу сотряс приглушенный грохот. Крестьяне вскрикнули и боязливо посмотрели наверх, откуда донесся шум.

— Пресвятая Дева Мария! Дьявол! — воскликнул круглолицый. — Мы потревожили дьявола!

— Не бойтесь, — успокоил их Йокель. — Это всего лишь выстрелы осаждающих. Видимо, они пошли на штурм. — Он попытался улыбнуться, но это удалось ему лишь отчасти. — Но Трифельс и не такое переносил, верно же?.. Ну, пошли, времени совсем не осталось!

Йокель беспокойно глянул в проем над головой, откуда теперь доносились крики и новые выстрелы. Казалось, ландскнехты штурмовали уже внутренний двор. Горбун юркнул было в туннель, как вдруг звонкий голос заставил его остановиться.

— Все назад! Я первая туда войду!

Матис в изумлении оглянулся на Агнес. Женщина дрожала, но к проходу шагнула исполненная чувством собственного достоинства. Казалось, она пробудилась после долгого сна.

— Если нам суждено пройти этим путем, то я буду первой, — повторила Агнес твердым голосом. — Этим я обязана своим предкам.

— Предки? Черт, что ты такое несешь? — Йокель взглянул на нее в недоумении. — И как ты вообще со мной разговариваешь, женщина? — Он занес руку для удара. — Я покажу тебе, что значит пробудить гнев крестьян; ты… — Пастух вдруг замолчал и злобно улыбнулся. — Хотя о чем это я. Может, так оно даже лучше, если наша принцесса пойдет впереди. Проход на вид чертовски старый. Хорошо бы послать кого-нибудь вперед, на случай если он обвалится.

Йокель схватил Агнес за подбородок и притянул к себе.

— Только помни, графиня, я иду следом за тобой. Один неверный шаг, и этот проход станет твоей могилой.

— А разве он уже не стал ею? — отозвалась Агнес тихим голосом.

Потом высвободилась и скрылась во мраке. Йокель с Матисом двинулись следом, за ними пошли три крестьянина со светильниками.

Пробираясь по низкому коридору, юноша снова подумал о том, как самоуверенно звучал голос Агнес. Так, словно за нее говорил кто-то совершенно другой. Что, черт возьми, здесь происходит?.. Он больно ударился о нависающую скалу, пригнулся и поплелся дальше. Еще шагов десять туннель тянулся прямо, потом резко завернул вправо и наконец стал шире. Часть стен и гнилые балки с потолка здесь обвалились, под ногами у Матиса прошмыгнули несколько крыс. Вскоре им открылся вход в следующую камеру, размеры которой едва ли можно было определить в темноте. Где-то над головой слышался приглушенный грохот выстрелов.

— Ну, давайте уже, посветите! — крикнул Йокель своим людям. — Или ждете, пока здесь все обвалится?

Крестьяне со светильниками прошли вперед, и у Матиса перехватило дыхание. Эта комната была несравнимо больше предыдущей камеры. Она походила скорее на зал. С потолка, с высоты примерно четырех шагов, капала вода. Матис решил, что они стоят под колодезной башней. Пол покрывал истертый мрамор. Но больше всего изумляли стены. Со всех четырех сторон угадывались остатки громадной фрески. Рисунки поблекли, однако Матис понял, что на них, вероятно, были изображены немецкие кайзеры и короли. Он насчитал их около дюжины, голову каждого венчала корона. Краски пышных одежд давно облупились. Некоторые держали в руках мечи, другие — скипетр, Библию или державу. Все это походило на огромный подземный мавзолей.

Один из правителей особенно приглянулся Матису. Весьма крупный, с длинной рыжей бородой, он держал в руках огромное копье. Имя его ясно читалось над волнистыми волосами.

Fridericus Barbarossa Imperator

— Краснобородый кайзер и святое копье! — прошептал Матис, завороженно глядя на рисунок. Изумленный, он покачал головой. — Кто бы мог подумать? Значит, легенда не лжет — по крайней мере, в своей сути. Барбаросса действительно спит под Трифельсом! Но как…

— Что здесь такое, черт подери? — раздался взволнованный голос Йокеля. — Куда мы забрались? Это не туннель вовсе, а какая-то крипта… Отвечай, графиня! Куда ты нас завела?

Он подскочил к Агнес. Та сидела на коленях возле стены. Прямо перед нею лежали выбеленные кости, напоминающие очертаниями человека. К ним пристали обрывки материи и клочья спутанных волос. Агнес взяла их и просыпала между пальцами. Она целиком ушла в себя и даже не обратила внимания на крик пастуха.

— Я спрашиваю, куда мы попали?! — взвизгнул Йокель.

Он отвесил Агнес затрещину, сбив ее с ног. Та даже не вскрикнула. Медленно поднялась и посмотрела Йокелю прямо в глаза, так что пастух невольно попятился. Наверху продолжали греметь орудия.

— Это гробница моей прародительницы Констанции, дочери Энцио, внучки великого Фридриха Второго, — начала Агнес и указала на заплесневелые кости. Казалось, она под гипнозом. Трое крестьян, услышав ее отрешенный голос, явно перетрусили. — Ее здесь пытали и замуровали заживо. Преклоните колени перед ее останками. Необходимо похоронить их со всеми почестями!

В первый миг казалось, что крестьяне сейчас действительно благоговейно упадут на колени. Но потом тишину нарушил козий смех Йокеля, и мгновение миновало.

— Срать я хотел на твоих предков, графиня! — выкрикнул пастух. — Срать я хотел на твои поповьи выдумки! Мы больше не твои подданные, это время закончилось! — Он пнул по бледным костям, так что они разлетелись во все стороны. — Мне не могилы нужны, а выход, чтобы выбраться отсюда!

Йокель схватил Агнес за горло. Та захрипела, но смотрела по-прежнему твердо и без страха.

— Отвечай, есть тут такой выход? — верещал пастух. — Говори, пока не испытала боль, какой тебе еще никто не причинял! Ну, чего…

— Здесь… нет выхода. Зато есть кое-что другое! — перебил его Матис. — Это… священный предмет. Невероятной ценности! Мы надеялись, что найдем здесь подсказку о его местонахождении. Он достанется тебе, если отпустишь нас.

— Хм?

Йокель выпустил Агнес. Женщина с хрипом повалилась на пол и осталась лежать в полуобмороке. Пастух между тем недоверчиво уставился на Матиса.

— Что ты сказал?

Трое крестьян все это время не двигались с места. Казалось, они не знали, чего больше бояться: грохота орудий над головой или этой зловещей комнаты и девушки с голосом призрака.

— Речь о святом копье, — ответил Матис и примирительно вскинул руки. — Дай мне немного времени, я все объясню.

— Даю тебе времени до тех пор, пока не ударит следующее ядро. Так что поторопись. Только не вздумай пускать мне пыль в глаза!

Матис сделал глубокий вдох и вкратце рассказал Йокелю о Констанции, похищенном копье и жуткой расправе, которую Габсбурги учинили над Констанцией. О том, как они об этом узнали и что Агнес прямая наследница Гогенштауфенов, он умолчал. Все равно святое копье было для Йокеля куда важнее этой древней истории. Агнес между тем, точно в трансе, сидела у стены.

— И что, в этом копье и правда заключена такая сила? — спросил наконец пастух.

Матис кивнул.

— Это самая могущественная реликвия христианства. Говорят, он делает владельца непобедимым. В прошлом с его помощью было одержано немало побед. Может, в ближайшем будущем такая победа останется и за крестьянами, — добавил он заговорщицки. — Как тебе, Йокель? Представь себя во главе крестьянской армии со святым копьем в руках! Возможно, ты еще сумеешь решить исход войны в нашу пользу…

Он выдержал паузу и взглянул на Йокеля; глаза у того алчно вспыхнули. Матис не знал, действительно ли горбун верил, что станет с помощью копья предводителем всех крестьян, или его привлекала лишь возможность заполучить небывалое сокровище. Во всяком случае, Йокель задумчиво закусил губу. Он глянул на трех своих спутников, которые уставились на него как на мессию, и наконец собрался с ответом.

— Ну что же, звучит, по крайней мере, заманчиво, — начал пастух с сомнением и вздрогнул, когда в крепость врезалось очередное ядро. — Но я не вижу тут никакого копья. Только горстку костей и выцветшие рисунки. Так где же это ваше копье могущества?

— Дурак, ты что, не слушал? Констанция с Иоганном спрятали его!

Это Агнес снова обрела дар речи. Она поднялась и стояла, властно расправив плечи, посреди зала, окруженная костями своей прародительницы. Взглянув на нее, Матис сглотнул. Казалось, гробница Констанции превратила ее в другого человека. Агнес вдруг стала гораздо старше, опытнее, походила на настоящую королеву. Даже Йокель до того изумился, что не сразу нашелся с ответом.

— Это потайная комната, в которой прежде в неспокойные времена прятали императорские регалии, — продолжала Агнес, и голос ее разнесся по сводам. Она обвела рукой всех коронованных бородатых мужчин на стенах. — Карл Великий, Людовик Немецкий, Отто Великий, Барбаросса, Каролинги, Оттоны, Сальеры, Вельфы и Гогенштауфены… Все они были коронованы на немецкий трон при помощи императорских регалий. Мама рассказывала мне об этом зале, теперь я наконец вспомнила… — Она уставилась в пустоту и говорила, словно под гипнозом: — Когда Иоганн фон Брауншвейг и Констанция сбежали из-за предполагаемого заговора против германского короля и выяснилось, что с ними пропало и святое копье, регалии наконец вывезли из Трифельса. Роскошный когда-то зал опустел, лишенный своих сокровищ. Позднее, когда Габсбурги схватили Констанцию, они сочли верхом коварства замуровать здесь последнюю наследницу Гогенштауфенов. Окруженную правителями, преемницей которых она могла стать. Но Констанция выстояла и унесла тайну с собой в могилу.

— Значит… здесь нет никаких подсказок, где может быть копье? — тихо спросил Матис.

Агнес улыбнулась.

— Я сказала, что она унесла тайну с собой в могилу. Здесь ее могила — а вот и подсказка.

Она показала на рисунок под изображением Барбароссы, который Матис прежде не заметил. В отличие от остальных рисунков этот был очень простым и походил скорее на детский. Собственно, он и состоял-то всего из нескольких линий. Краски давно поблекли. Прежде, очень давно, цвета были, вероятно, красными, зелеными и черными. И все-таки изображение было еще вполне различимо.

Матис угадал строение с башнями и куполом. Внизу, начертанные корявым почерком, значились несколько слов. Потом линия сползала вниз.

Место, где всякой вражде приходит конец…

— Этот рисунок я видела во сне, — сказала Агнес. — Констанция нарисовала его перед самой смертью. Этот рисунок приведет нас к святому копью. Надо только…

В это мгновение над ними прогремели несколько выстрелов, и потолок заходил ходуном. На пол посыпались мелкие камешки и обломки покрупнее. В углу по стене побежала трещина. Крестьяне закричали и бросились по коридору обратно в камеру.

— Подождите, чтоб вам пусто было!

Йокель с руганью бросился следом. У выхода он все же обернулся на своих пленников и крикнул:

— Если хотите еще раз солнце увидеть, то поторапливайтесь! Проклятье, я хочу знать, где это святое копье. А потом можете проваливать к черту!

В скором времени все трое стояли в парадном зале. В окнах брезжил рассвет.

Ландскнехты наконец двинулись на штурм. Через равные промежутки гремели орудия; к ним теперь добавились и крики атакующих, которые пошли в наступление. Матис осторожно выглянул в окно. Около двух дюжин ландскнехтов взбирались по лестницам на стены. При этом их поддерживали аркебузиры, обстреливая крестьян на стенах. Мятежникам пока удавалось раз за разом отбрасывать солдат, но поражение было лишь вопросом времени. Каменные ядра тяжелого «соловья» и почти столь же мощного картауна гигантскими кулаками били в ветхую стену.

Пастух-Йокель неподвижно стоял у окна и взирал на хаос внизу. Его словно парализовало. С момента их бегства из темницы он не проронил ни слова, только глаза его бегали из стороны в сторону. Тем временем кто-то из его людей связал Агнес с Матисом и подтащил к ивовому трону. Теперь они неуверенно смотрели на своего предводителя.

— Йокель, что… что нам делать с заложниками? — спросил круглолицый; в глазах его читался смертельный ужас. — Ганс говорит, что нижние ворота скоро падут. Да и восточную стену мы долго не удержим. Может, тебе самому спуститься вниз и…

Новый удар сотряс крепость, до того мощный, что крестьяне бросились на пол; некоторые из них выли, как дети. В углу с грохотом обрушилась часть каменной лестницы и погребла под собой двух вопивших в смертельном ужасе мужчин. В зале поднялось облако пыли.

— До чего же вы трусливы! — проревел Йокель сквозь шум; его окутывал дым и облако пыли. — Разве не видите, какой подарок преподнес нам Господь в эту трудную минуту? Разве не видите, что бой и все эти смерти вокруг — это лишь наше последнее испытание? — Он распростер руки, обращаясь к остаткам своих подданных, глаза у него сверкали. — Я уж думал, Господь оставил нас… Но нет, он лишь испытывал нас. И теперь послал нам свою святейшую реликвию. Святое копье!

Йокель пронзительно рассмеялся, и по глазам его Матис понял, что безумие, которое всегда в нем таилось, вырвалось наконец на свободу. Смех резко умолк. Пастух подскочил к связанной Агнес и поднял ее за волосы.

— Копье! — закричал он. — Отдай его мне, графское отродье! Говори, где твои предки его спрятали!

— Я… я не знаю!

Агнес дергалась и пыталась высвободиться из его хватки. Самоуверенности, которую она выказала еще в подземелье, словно и не бывало. Гордая королева снова превратилась в напуганную девушку.

— Знаю только, что рисунок Констанции приведет нас к нему, — продолжала она в отчаянии. — Рисунок и надпись!

— Ты врешь, девка, копье спрятано где-то здесь! На рисунке была крепость, я уверен! А какая это еще может быть крепость, кроме как Трифельс? Ну, отвечай! Копье нужно мне сейчас! Сейчас! — Йокель отпустил Агнес и принялся простукивать стены парадного зала. — Ха, здесь где-то потайная дверь, заделанная ниша… Пошевеливайтесь, лодыри, и помогите мне в поисках!

Последние слова были адресованы полудюжине крестьян, которые еще оставались в зале. Остальные давно сбежали. С раскрытыми ртами они смотрели на безумца, бывшего когда-то их предводителем. Теперь и они поняли, что пастух был уже не в своем уме.

— Йокель, прекрати, — неуверенно окликнул его один из крестьян. — Что ты там ищешь? Нам нет до этого дела. Что нам нужно, так это приказы. Ну так что, вернуться во внутренний двор или…

— Ха, здесь пустота! — рассмеялся вдруг Йокель и с такой силой врезал по стене, что на ней остались следы крови. — Оно здесь! Я нашел его, святое копье! Теперь наконец можно начать бой!

Он, словно безумец, продолжал колотить по стене.

— Пресвятая Дева Мария, мы пропали, — пробормотал круглолицый и перекрестился. — Это конец.

В это мгновение послышался свист, и вслед за ним — оглушительный грохот. Весь зал содрогнулся, и Матиса подбросило невидимой силой.

«Соловей»! — пронеслось у него в голове. — Тяжеленное ядро разнесло восточную стену. Нам надо…»

На него посыпались камни, балки и пыль. Юноша инстинктивно свернулся и закрыл голову связанными руками.