Я никого не хотел убивать Денисов Вячеслав

Глава 19

Обе женщины выглядели понурыми и уставшими от переживаний, нахлынувших на них бурлящим потоком. Ни одна не решилась заговорить со мной первой, но я чувствовал, что обе не хотели меня отпускать и надеялись услышать более подробные объяснения по поводу произошедшей трагедии. Затаив дыхание, Инна Алексеевна озадаченно смотрела то на меня, то на свою притихшую подругу. Лихачёва в изнеможении вновь присела за стол. За всю жизнь, так и не научившись не выставлять на всеобщее обозрение собственные чувства, она и не пыталась скрыть трепетное волнение, от которого до сих пор не смогла окончательно избавиться.

«Не ожидайте от меня чего-то чрезвычайного. Ничего нового и существенного добавить не смогу», — хотел сказать я, но, обратив внимание на их жалкий перепуганный вид, передумал и лишь слегка улыбнулся, насколько это приемлемо в данной ситуации.

— Уже неоднократно говорил и повторяю в сотый раз: можете считать, что все ваши неприятности позади, — произнёс я, и пояснил: — Во всяком случае, со всей ответственностью могу заявить, что из вас троих, включая Леночку, никто не виновен в гибели Ивана Никаноровича.

— Какая прелесть! — воскликнула Лихачёва, не в силах сдержать эмоциональной радости.

Понимая, что погиб человек, она мгновенно сникла и, пристыженно опустив глаза, смущённо произнесла:

— Простите, Павел Николаевич! Моё поведение, конечно, может показаться грубым и невежественным…

— Возможно, немного не ко времени. Но полностью разделяю ваши эмоциональные чувства, — понимающе ответил я.

— Несколько дней была уверена, что моя родная и единственная дочь совершила непреднамеренное убийство. Вы, Павел Николаевич, представить себе не можете, что я пережила…

— Вот как раз отлично представляю! — возразил я, но не стал повторять прописные истины, вновь напоминая о своевременном обращении в полицию. Вместо этого сочувственно произнёс:

— Вас постоянно терзал страх за дальнейшую судьбу Леночки…

— Не то слово! — перебив меня, почти выкрикнула она. — Этот страх словно какой-то материализовавшийся лютый безжалостный зверь! Он измывался надо мной. Не давал мне покоя ни днём, ни ночью. Он не позволял мне спокойно дышать. Он убивал меня изнутри. Постепенно вытягивал мои жилы, словно получал от этого огромное наслаждение.

— Успокойтесь, Татьяна Зиновьевна! Теперь действительно все ваши невзгоды позади. Можете считать, что видели кошмарный сон.

— В таком случае, Павел Николаевич, этот сон был уж очень кошмарным!

Несмотря на возникшую неловкость, её лицо продолжало светиться счастливой улыбкой, способной растопить не только моё, но и каменное сердце любого, даже самого непокорного мужчины.

— Относительно вас, Инна Алексеевна…

Переведя на неё целенаправленный взгляд, я мельком пробежал по её китайскому кимоно, преднамеренно сделал серьёзное лицо, затем посмотрел в глаза, имеющие необычайный ореховый цвет с золотистым оттенком, и мягко добавил:

— Могу сказать лишь одно: вы не только замечательный человек, но и очень милая, добрая и отзывчивая женщина!

Она облегчённо вздохнула, и, вопреки моим ожиданиям, не стала рассыпаться в ответной благодарности, а просто подошла ко мне и чисто по-дружески поцеловала в щёку.

Я не мог не заметить, как Лихачёва вдруг ужасно пожалела о том, что не успела поцеловать меня первой. В её глазах вспыхнули искорки ревности. Она была готова вцепиться в самодовольное лицо Инны Алексеевны острыми ноготками. Но самое изумительное заключалось в том, что она перестала себя контролировать и держать в постоянном напряжении, отчего невольно расслабилась, и, непреднамеренно избавившись от лишней напыщенности, на какое-то мгновение стала изысканно, поразительно красивой женщиной.

— Мне очень неловко спрашивать, Павел Николаевич, но я отвлекла вас от домашних дел… — потупив взгляд, возбуждённо произнесла она.

— Что из того? — спросил я, примерно догадавшись, о чём она хочет сказать.

— Пока вы беседовали с Ириной Александровной, мы с Инночкой посоветовались и решили вас как следует отблагодарить…

— Мне приятно это слышать, — откровенно признался я. — Не так часто людей моей профессии хотят отблагодарить за проведённое расследование. Более того, я отлично вас понимаю. Окажись сам на вашем месте, тоже угодил бы в весьма щепетильное, затруднительное положение… Но, милые мои женщины…

Я немного помолчал, потом, откашлявшись, продолжил:

— Деньги, которые вы мне приготовили, не смогу взять по этическим соображениям. К тому же не хочется, чтобы у вас осталось обо мне предвзятое мнение…

— Павел Николаевич, мы хотим отблагодарить вас от чистого сердца, — назидательно произнесла Инна Алексеевна.

— А я вообще перед вами в неоплатном долгу, — дрогнувшим голосом добавила Лихачёва. — Можно считать, что благодаря вам заново родилась на свет.

Я посмотрел на обеих женщин добрым взглядом, и вновь слегка улыбнувшись, сказал:

— Между нами возникла неловкая ситуация, которую легко можно разрешить.

— Каким образом? — поспешно полюбопытствовала Безымянная.

— У вас есть возможность меня отблагодарить таким образом, что и мне будет очень приятно и, одновременно, для вас обеих будет совершенно необременительно…

— Что вы имеете в виду? — чуть ли не в один голос поинтересовались женщины.

— Совсем недавно вы обе, и каждая из вас в отдельности, убеждали меня в том, что ваш погибший сосед Иван Никанорович был одиноким человеком. Не так ли?

— Да. Именно так… — твёрдо заявила Инна Алексеевна.

— Иван Никанорыч с раннего детства жил с матерью. Она уже лет пятнадцать как умерла, — добавила Лихачёва, тщетно пытаясь понять смысл моего умозаключения.

— Значит, у него никого из ближайших родственников нет? — спросил я. — И, как понимаю, дальних родственников тоже…

— Никого… — настороженно произнесла Инна Алексеевна, и неловко добавила:

— Если вам, Павел Николаевич, понадобилась его комната… Это не в нашей компетенции…

— Да Боже упаси! — всплеснув руками, ответил я, скрывая истинную меркантильную причину моего любопытства. — У меня и мысли такой не было. У меня благоустроенная трёхкомнатная квартира в центре Мурманска…

Я не стал уточнять, что провёл в этой квартире всего одну ночь, и нет никакой гарантии, что проведу следующую.

— Тогда что же вас интересует? — с прежней насторожённостью спросила Безымянная.

— Если можно, подарите мне его пучеглазого питомца, — на одном выдохе ответил я, надеясь хоть таким способом проникнуть в комнату их погибшего соседа.

— Вы действительно хотите забрать Пирата?! — недоумённо спросила Татьяна, продолжая обращаться ко мне в официально-вежливой форме.

— Да ради Бога! — обрадованно воскликнула Безымянная, пока её изумлённая подруга вникала в суть моей просьбы.

К моему огорчению, она поспешно принесла кота и, демонстративно передав мне, досадливо произнесла:

— Извините, Павел Николаевич, нести его не в чем! Контейнера для переноса животных у нас нет, придётся спрятать за пазуху.

— Это не проблема, — сказал я. — Как-нибудь доберёмся до моего дома, конечно, если он не станет вырываться и царапаться…

— Смирный ласковый котик. Может иногда замурлыкать, а так его целыми сутками не слышно. Будто и нет вовсе, — воодушевлённо вставила Лихачёва. — Только зачем он вам, с сомнительной родословной?

— В том-то и беда, что большинство людей, особенно в последнее время, если и выбирают себе животных, то не от любви к ним, а ради модного престижа, — задумчиво объяснил я. — Мне этот котик явно нравится…

— А как насчёт вашей супруги? — настороженно осведомилась Инна Алексеевна.

— Она очень добрая женщина и к тому же истинная кошатница.

— Хотя бы понимает, что животному изредка необходимо точить когти?

— Ради сохранения нашей мягкой мебели сходит в зоомагазин и выберет когтедёрку для домашних котов.

— Если вы так твёрдо уверены в собственной супруге… — протянула Безымянная.

— Можешь не сомневаться! — не позволив ей высказать до конца свою мысль, заверила Татьяна. — Я знакома с этой женщиной. Добрейшей души человек! Она не только примет котика, но и станет для него заботливой любящей хозяйкой.

Инна Алексеевна безмолвно пожала плечами.

— Мы с моей супругой давно состоим в законном браке, поэтому точно знаю, на что и как она отреагирует, — не моргнув глазом, солгал я. — К тому же, если мною принято решение, то она не станет перечить.

— Вы абсолютно не похожи на деспота. Наверняка наговариваете на себя… — подметила Безымянная.

— Павел Николаевич так шутит, — заверила Татьяна. — У них отличная дружная семья, основанная на взаимной любви и взаимопонимании.

— Разумеется, жена не станет мне перечить не потому, что у нас в доме деспотичные правила, — поспешно пояснил я. — Просто между нами действительно давно сложившиеся уважительные отношения, и мы с пониманием и любовью относимся друг к другу.

Я посмотрел на женщин непринуждённым взглядом, и ненавязчиво произнёс:

— Если вы обе не имеете ничего против того, чтобы я приютил у себя это несчастное животное, то можете быть совершенно спокойны за его дальнейшую судьбу.

— Против? Да мы с Танечкой будем только рады! — взмахнув руками, воскликнула Безымянная. — У меня аллергия на кошек, а у Танечки давняя мечта: скопить достаточное количество денег и приобрести Мальтийскую болонку.

— Надеюсь, эта мечта когда-нибудь обязательно сбудется! — ответил я, и как можно тише добавил: — Теперь, извините, но вынужден покинуть ваше милое общество. Как ни жаль расставаться, но мне пора уходить…

В очередной раз прощаясь с Лихачёвой, я настойчиво предупредил:

— Представителю следственного отдела, который сюда придёт, говорите только правду! Можете мне поверить на слово: вашу дочь ни в чём не обвинят. Впрочем, как и вас вместе с Инной Алексеевной…

Татьяна приблизилась ко мне с широко раскрытыми глазами. Её дыхание было учащённым. Внезапно она встала на цыпочки и поцеловала меня в щёку. Поцеловала скромно и с такой застенчивостью, как может поцеловать на первом свидании юная школьница понравившегося ей одноклассника.

Я с любопытством ожидал дальнейших действий.

— Простите, — сказала она почти полушёпотом. — Вышло как-то само собой…

Лихачёва вмиг побагровела.

— А мне было очень приятно, — произнёс я с лёгкой улыбкой на лице, преднамеренно освобождая Татьяну от дальнейших извинений. — Ничего недозволенного, и тем более постыдного, не произошло.

— Вы так считаете? — робко поинтересовалась она.

— Считаю? Да я в этом абсолютно уверен!

— А мне почему-то совестно…

— Ну и напрасно, — отпарировал я. — Вы, точно так же как и Инна Алексеевна, проявили по отношению ко мне элементарный знак уважения и благодарности. По сути дела, это обычное явление, происходящее между мужчиной и женщиной.

Я мысленно подметил, что это был второй поцелуй, полученный мною в виде женской благодарности. Непроизвольно вспомнив предвзятое высказывание старушки — божьего одуванчика о том, что её соседки падкие на мужчин, как две одинокие озабоченные сучки, я сразу постарался отогнать от себя непристойные мысли.

Я уже начал выходить из комнаты, когда Лихачёва смущённо поинтересовалась:

— По-моему, Павел Николаевич, вы о чём-то недоговариваете?

— Это вам только кажется, — скептически ответил я.

— Если никто из нас не виновен в гибели Ивана Никаноровича, тогда по какой же причине…

Пока она подбирала правильные слова, я многозначительно повёл бровями и неопределённо произнёс:

— Что было дозволено, я уже сказал. Теперь, пожалуйста, со всеми вопросами обращайтесь к следователю, который будет вести это запутанное дело…

— Павел Николаевич, мне неловко вас просить, но не могли бы вы задержаться ещё на некоторое время? — смущаясь, спросила Лихачёва. — Я должна поставить нашей старушке капельницу, а потом мне необходимо войти в комнату Ивана Никанорыча. Одной как-то жутковато…

Услышав эти слова, я чуть не подпрыгнул от восторга.

— Если так необходимо, то, конечно, могу задержаться, — любезно ответил я.

— Танечка, ты чего удумала? — настороженно полюбопытствовала Безымянная.

— Хочу в его комнате взять хорошую одежду.

— Зачем? — ещё больше удивилась Инна Алексеевна.

— Необходимо постирать. Пусть он был извергом, но, какой ни есть, а человек. Вот и похоронить его нужно по-человечески, — бесхитростно ответила Лихачёва.

— Это было бы замечательно! — поспешно поддержал я. — Тогда тем более окажу вам посильную помощь в таком благородном деле.

Я перестал гладить Пирата и опустил на пол.

— На меня можете не рассчитывать! — нахмурившись, заявила Безымянная. — Ни за что туда больше не пойду, да и вам обоим там делать нечего. Лучше бы вы туда не ходили…

— Татьяна Зиновьевна по-своему права, — по-прежнему преследуя собственные интересы, сказал я. — Пусть мой котик пока побегает в прихожей. Вы, Татьяна Зиновьевна, ставьте бабульке капельницу, а Инна Алексеевна пусть пройдёт вместе со мной. Надеюсь, она сможет подобрать необходимые вещи…

— Снова пойти в комнату, где лежит покойник? — уточнила Безымянная. — Да ещё рыться в его грязном потном белье…

Я утвердительно кивнул головой.

— Нет, извините… — фыркнула она. — Я лучше подожду вас в своей комнатушке…

— Ну, что ж, тогда вынужден пойти один. Заодно поищу кошачью плошку, — переведя огорчённый взгляд на Лихачёву, с видимым сожалением произнёс я и добавил: — А вы, Татьяна Зиновьевна, постарайтесь особо не задерживаться…

Глава 20

— Не знаю, как ты могла считать погибшего соседа богатым человеком? — сказал я, когда Лихачёва осторожно вошла в комнату Ивана Никаноровича. — Я сразу заподозрил, что он горький пропойца, и всю сознательную жизнь провёл в нищете. Я не вижу здесь ничего, что бы могло указать на его хорошее благосостояние.

— Можешь мне не верить, но у него много валюты, — заявила Татьяна Зиновьевна. — Точно не знаю, но, по-моему, он не брезговал заниматься распространением наркотиков, а ведь это сумасшедший доход.

— Вообще-то всё возможно, — согласился я. — Ваша бабулька говорила, что он собирался выехать за границу…

Я ещё раз окинул взглядом пошарпанную мебель, которая давно пришла в негодность. Не будь рядом со мной Татьяны, я бы так и решил, что напрасно потратил время в поисках вожделенных сокровищ. У меня непроизвольно сложилось мнение, что все женщины, проживающие в этой коммунальной квартире, введены в заблуждение. Иван Никанорович не только был одиноким холостяком, но ещё и человеком, постоянно перебивающимся на случайных заработках.

— Кто-то из вас троих мне сказал, что покойный всегда был одет с иголочки. По-моему, у него даже приличного костюма нет, — холодно произнёс я.

— Это так, — согласилась Лихачёва. — Он не был приверженцем современной моды. Я иногда спрашивала, почему бы ему не купить толстую золотую цепочку, чтобы носить на груди, увеличив тем самым собственную значимость.

— И что он тебе ответил? — поинтересовался я.

— Сначала засмеялся, а потом сказал, что у него таких цепочек гораздо больше, чем у меня пшена в плотно закрытой банке, которая постоянно стоит в кухонном столе.

— Глупости! — вспылил я. — У него ничего нет, и никогда не было. Даже самого паршивого сейфа нет, где бы он мог хранить сбережения.

— Да вот же он… — моргая ресничками, сказала Татьяна.

Она указала на старомодный двухстворчатый шкаф, в который я успел заглянуть за время её отсутствия, но не обнаружил там ничего кроме мужских сорочек и большой хозяйственной сумки с грязным бельём.

— Ну, если для тебя этот старый рыдван и есть маленький уютный шкафчик, где Иван Никанорыч мог хранить свои жалкие сбережения, то я, пожалуй, пойду.

— Когда просила денег взаймы, он достал их именно отсюда… — понурым взглядом посмотрев на меня, сказала Лихачёва.

— Ты и сберкнижку на имя предъявителя видела! — съязвил я. — Только здесь ничего нет! Ни сберкнижки, ни долларов…

Мой голос прозвучал так угрожающе, что Татьяна непроизвольно насторожилась. Опасаясь, что она может заподозрить меня в неудержимой алчности, я попытался исправить возникшую ситуацию.

— Мне до его сбережений нет никакого дела! Да и спросил лишь ради того, чтобы развеять миф о его богатстве, — ухмыльнувшись, произнёс я. — Так или иначе, больше ничем тебе помочь не могу! Бери вещи, которые хотела постирать и пойдём отсюда.

— Я быстро… — пообещала Татьяна.

— У меня нет ни одной свободной минутки, пусть Инна Алексеевна вызовет полицию, — назидательно подметил я, и добавил:

— Возможно, сюда пришлют какого-нибудь молоденького следователя, который меня совершенно не знает. Он начнёт задавать нежелательные расспросы, кто я и что здесь делал? А мне всё это ни к чему…

— Я понимаю, — огорчённо сказала Татьяна. — Спасибо за то, что не оставил меня в беде. Я теперь перед тобой и так в неоплатном долгу.

— Всё равно ничем не был занят, — отмахнулся я. — Да и с тобой, Танюшка, было приятно вновь повидаться.

Лихачёва зарделась ярким алым румянцем. Окажись мы с ней где-нибудь в другом месте и при других обстоятельствах, а не в комнате вместе с разлагающимся трупом, я бы с удовольствием провёл с ней некоторое время, доказав, что по-прежнему могу быть пылким и страстным любовником.

Она тем временем вытащила из шкафа большую хозяйственную сумку.

— Зачем ты её взяла? Поставь на место! — пожурил я. — Ни к чему лишнему здесь прикасаться не нужно.

— Каким бы подлецом Иван Никанорович не был, он всё же человек! — воспротивилась она.

— Уже не впервой об этом слышу! И что из того? — хмыкнул я. — Твоя соседка, старушка — божий одуванчик, вообще назвала его необразованным быдлом в пиджаке и галстуке! А здесь ни одного галстука не видно…

— Это она сказала для красного словца…

— Так о валюте, золоте и бриллиантах тоже для связки слов? — вспылил я.

— Были у него деньги! Были… — заверила Татьяна. — Может, отдал кому, а может, где оставил…

Она говорила таким безразличным тоном, что у меня не возникло сомнений на тот счёт, что чужие драгоценности её совершенно не интересовали.

— На вешалках нет ничего подходящего, может, в сумке что-то найду? Он жил, как паразит, так пусть хоть похоронят по-человечески! — озабоченно произнесла Лихачёва.

Я невольно изумился её женской логике. Мне никогда не удавалось понять особый ход мыслей этих странных женщин. Как бы их ни обижали и ни унижали, они всегда умели прощать и никогда не держали зла на обидчиков.

— Если тебе больше нечем заняться, то поступай, как знаешь, — отмахнулся я. — Инна Алексеевна права. Нечего нам с тобой здесь делать…

Не обращая внимания на мои слова, Татьяна принялась вытряхивать из хозяйственной сумки какие-то мятые мужские сорочки, спортивные куртки и несколько пар грязных мужских носок. Вдруг она словно оцепенела. На неё нельзя было смотреть без сострадания.

— Брось это непристойное занятие! — вновь посоветовал я. — Верно сказала старушка — божий одуванчик, что он жил как собака, и сдох как скотина! Взрослый человек, а ума ни на грош. Кому в этой жизни сделал что-нибудь хорошее, тот пусть его и похоронит. Тебе-то зачем ввязываться?

— Ты только посмотри… — дрожащим голосом проговорила она.

Глядя на неё, в какой-то момент я подумал, что она нашла в сумке расчленённые части тела. Во всяком случае, её глаза были размером с медный пятак.

— Что там смотреть? — недовольно пробухтел я. — Ещё не хватало, чтобы начал копаться в чужом нижнем белье.

— Вот они… — практически потеряв дар речи, пробормотала Лихачёва.

— Кто они? — не понял я. — Брюки от костюма, в которых можно его похоронить?

— Да ты посмотри…

Она как-то странно замахала рукой, словно раненая птица сломанным крылом. Я без особого желания направился к ней.

— Что там такого необычного? — недовольно спросил я.

— Здесь золото, бриллианты и деньги. Много денег…

Даже если там была одна позолоченная цепочка и бижутерия под драгоценные бусы, я решил посмотреть, и не столько ради любопытства, как для того, чтобы лишний раз убедиться в женской некомпетентности. Подойдя к Татьяне, я слегка тронул её за плечи и скептически произнёс:

— Ну, показывай, что ты там откопала, кладоискательница моя милая…

Глава 21

Лихачёва дрожащими руками распахнула сумку. Я с интересом заглянул внутрь и невольно почувствовал, как мои глаза округлились, отвисла нижняя челюсть, а разум мгновенно помутился. Такое количество золотых колец и перстней, украшенных бриллиантами, изумрудами, жемчугом и ещё невесть какими камнями если я когда-нибудь и мог видеть, то лишь в крупном ювелирном магазине. А если ещё учесть, что все эти сокровища лежали вперемешку с разнообразными цепочками, серьгами и браслетами, и вдобавок ко всему сверху лежали мужские золотые часы, прикрытые пачками стодолларовых купюр, по русскому обычаю небрежно перетянутые резиночкой, то можно смело сказать, что Татьяна открыла настоящий Клондайк.

— Ничего таки себе! — чуть ли не выматерившись, проговорил я. — Покойничек действительно был не последним человеком в Мурманске!

— Что всё это значит, и чем он занимался? — растерянно спросила она.

— Чем занимался, и так ясно.

Я указал на небольшой пакетик с белым порошком:

— Наркоторговец. А судя по его сбережениям, не низшего ранга. Возможно какой-нибудь наркобарон. Твёрдо уверен лишь в том, что по соседству с тобой жил подпольный миллионер. В некоторой степени, современный Александр Иванович Корейко…

— Необходимо срочно вызвать полицию! — засуетилась Лихачёва. — Здесь такие богатства! Такое состояние…

— Подожди, Танечка! — поспешно остановил я. — Не спеши. Ивану Никанорычу эти деньги и золотые украшения с бриллиантами больше не нужны…

Лихачёва окинула меня недоумённым взглядом.

— Я иду вызывать полицию! — решительно заявила она.

Я ухватил её за грудки и как следует встряхнул.

— Опомнись, дура! — прорычал я. — Ты всю жизнь горбатилась на государство и до сих пор живёшь в нищете. Этих денег тебе хватит как на отдельную благоустроенную квартиру, так ещё и пожить сможешь безбедно. Не только твоей дочери, внукам останется…

— У меня нет внуков… — промямлила Татьяна.

— Будут! — почти выкрикнул я.

Она непроизвольно посмотрела на разлагающийся труп Ивана Никаноровича.

— За такие деньги нас тоже могут убить… — еле слышно констатировала Татьяна.

— Конечно, могут, — согласился я, и добавил: — Вот если всё это сдашь в полицию, то в один прекрасный день к тебе придут настоящие хозяева этих драгоценностей и потребуют неустойку.

— Немедленно иду звонить! Прямо сейчас… — не прислушиваясь к моим словам, заявила Лихачёва. — Обязана срочно сообщить…

Я вновь её встряхнул.

— Опомнись, идиотка! — рявкнул я. — Такой шанс бывает раз в жизни! Остынь, ненормальная! У тебя появилась возможность обеспечить своей дочери безбедное будущее.

Она смотрела на меня испуганным взглядом, и словно очумелая постоянно бормотала о совести и о гражданском долге.