Я никого не хотел убивать Денисов Вячеслав
— Знаю! И от своих слов не отказываюсь… — без тени смущения подтвердила она.
У меня на лбу появилась испарина.
— В таком случае, давайте начнём всё с самого начала, — как можно спокойнее сказал я. — Уже выяснили, что вы, Инна Алексеевна, никуда из своей комнаты не выходили…
— Кто вам это сказал?
— Но ведь вы…
— Я только сказала, что посмотрела в замочную скважину. А о том, выходила я в прихожую после того, как Леночка вернулась домой, или не выходила, у нас с вами разговора не было.
— В таком случае, получается, что вы оделись и вышли из своей комнаты? — попытался уточнить я. — Именно в этот момент и встретили убийцу…
— Вы куда-то спешите? — с укором поинтересовалась она.
— Никуда не спешу, — отрешённо ответил я.
— Тогда слушайте и не сбивайте меня с мысли.
Я мельком взглянул на Лихачёву. Татьяна была в таком возбуждённом состоянии, что я поспешно подал ей стакан с водой. Она отпила половину и вновь поставила его на раскладной столик. В принципе, её чувства понятны. Она не знала, о чём расскажет Безымянная, но верила, что Инне Алексеевне удастся оправдать её дочь. По крайней мере, в её душе теплилась хоть какая-то надежда.
— После того, как Леночка выбежала из комнаты Ивана Никанорыча, меня такая злость обуяла, что захотелось самой разобраться с этим паршивцем, — разоткровенничалась Безымянная.
Я непроизвольно ухмыльнулся:
— Интересно, каким образом вы решили разобраться с мужчиной, который не только находился в нетрезвом состоянии, но и в несколько раз крупнее и, следовательно, намного сильнее вас? — полюбопытствовал я.
— Решила его устыдить. Накинула на плечи кимоно, надела тапочки на босу ногу, да и вышла из своей комнаты.
— Иннушка, да как же ты не испугалась? — воскликнула Лихачёва. — От этого изверга чего угодно можно было ожидать.
Она растерянно смотрела на Безымянную и качала головой.
— А мне за дочку твою обидно стало. Леночка на моих глазах выросла. Она ведь мне тоже как родная… — дрожащим от волнения голосом ответила Инна Алексеевна.
В какой-то момент я чуть не спросил, не считают ли они моё дальнейшее присутствие неуместным, но передумал, решив понаблюдать за женщинами.
— Так он хоть тебя не ударил? — несдержанно спросила Татьяна.
— Начал было куражиться. Кричал, что всех в нашей квартире зарежет. Посмотрел на меня с ненавистью и тоже пообещал убить…
— Несомненно, Инна Алексеевна, вы попытались его успокоить? — спросил я, чтобы нарушить слишком затянувшийся монолог.
— Пробовала утихомирить, но когда он сквернословить начал и поносить меня всячески, тут я не сдержалась.
— Что вы сделали? — спросил я, заранее предвидя ответ.
— Схватила со стола нож, ну и пырнула ему в глотку!
Я еле удержался, чтобы не рассмеяться ей прямо в лицо.
— Никогда бы не подумал, что вы способны на такое злодеяние, — сказал я, совершенно не воспринимая всерьёз её громогласное признание.
— Уж больно сильно он меня обидел, — не обратив внимания на мой подковыристо-ироничный тон, продолжила Безымянная. — Мне прямо-таки захотелось, чтобы кровушкой своей захлебнулся, идол окаянный!
— Разумеется, вы тут же сообразили, что необходимо предпринять в первую очередь. Наверняка обтёрли рукоятку ножа, чтобы не оставить на ней свои отпечатки, — подытожил я, не требуя каких-либо дальнейших объяснений.
— А как же иначе?! — возбуждённо произнесла Инна Алексеевна. — Мне непростительно допускать такие ошибки. О подобных вещах почти во всех детективных романах пишут…
— А я, по наивности своей, всё никак понять не мог, кто же Ивана Никанорыча порешил…
Произнося эти слова, я не переставал внимательно наблюдать за обеими женщинами.
— Вот так, Павел Николаевич! Надоело из-за этого негодяя в вечном страхе жить, — с чувством собственного достоинства заявила Инна Алексеевна. — Убила я его, чтобы эта мразь над нами больше не измывалась!
— Если бы, Инночка, ты этого не сделала, то я бы точно Ивану Никанорычу нож в глотку воткнула! — перестав бояться за судьбу дочери, бодрым голосом произнесла Лихачёва.
Теперь чувство страха перед грядущей неизвестностью сменилось излишней бравадой, неестественной как для её характера, так и для образа жизни.
— Пользовался тем, что других мужчин в квартире не было, заступиться за нас, бедных униженных женщин, некому… — договорила она, и сникла.
Лихачёва вдруг пожалела о собственной несдержанности. До неё наконец-то дошло, что Инна Алексеевна призналась в убийстве Ивана Никаноровича лишь ради того, чтобы защитить совершенно чужую для неё девушку. Ценой, возможно, легкомысленного, но в тоже время благородного самопожертвования; она сделала то, что не удалось сделать для своей дочери самой Татьяне. Столь решительным признанием Безымянная не только оберегала Леночку от крупных неприятностей, но и, в некоторой степени, освобождала её от уголовной ответственности.
Глава 13
Для меня стало полнейшей неожиданностью, когда каждая из двух здравомыслящих и законопослушных женщин попыталась убедить меня в том, что именно она совершила убийство. Однако, глядя на них, у меня в душе не было ничего предосудительного. Я искренне верил, что их действия не являлись спонтанными, исходили от чистого сердца и были продиктованы самым наивысшим чувством, которое называется человеколюбием, когда, не думая о возможных последствиях и не заботясь о собственном благополучии, стараешься облегчить горькую участь близких и дорогих для тебя людей.
— Инна Алексеевна, надеюсь, вы понимаете, в чём признаётесь? — официальным тоном уточнил я. — Убить человека, это ведь не горсть пшена высыпать на крышу дорогой иномарки, которую нерадивый хозяин опрометчиво припарковал возле вашего палисадника.
— У меня нет палисадника и при чём здесь горсть пшена? — растерялась Безымянная.
Она недоумённо пожала плечами.
— Есть такое правонарушение. Озлобленные, или же попросту недалёкие, завистливые люди, преднамеренно высыпают пшено на крышу чужого автомобиля. Со всех сторон немедленно слетаются дикие голуби… — слегка прищурившись, ответил я. — А дальше и объяснять не нужно. Несколько минут, и острые птичьи клювики делают своё чёрное дело. Верхняя часть кузова такого автотранспорта мгновенно приходит в негодность.
— Вы на что намекаете?
Она не лгала, не хитрила и тем более не кокетничала. Она и впрямь не поняла смысл моего высказывания.
— Ради сравнения, — простодушно ответил я. — За порчу частного имущества могут ограничиться наложением административного штрафа, а за то, в чём вы признаётесь, последует арест и длительное заключение в местах не столь отдалённых.
Её глаза бесцельно блуждали по комнате, а подведённые чёрной тушью реснички завибрировали так быстро, словно крылышки стрекозы при дуновении лёгкого ветерка.
— Ни в коем случае не хочу вас обидеть, но не верю ни единому вашему слову, — безапелляционно опротестовал я. — Не забывайте, что благими намерениями устлана дорога в ад!
Мне надоело препираться. Я окинул строгим взглядом обеих женщин и въедливо поинтересовался:
— По-вашему, я похож на круглого идиота? Почему вы, обе вместе и каждая по отдельности, упорно пытаетесь ввести меня в заблуждение? Стараетесь убедить в том, чего никогда не совершали, да и совершить не могли!
Инна Алексеевна посмотрела на меня взглядом разъярённой пантеры.
— Любой участковый, а тем более опытный следователь, вне всяких сомнений согласится с тем, что вы убили Ивана Никаноровича, — рассудительно произнёс я. — Но при этом обязательно поинтересуется, что было дальше…
— В каком смысле?
— В самом прямом. Он непременно захочет уточнить, что вы стали делать после того, как ударили ненавистного соседа ножом по горлу?
— Я… э-э-э… предусмотрительно обтёрла рукоятку ножа чтобы не оставить на ней своих отпечатков… — с запинкой проговорила Инна Алексеевна.
— Но перед этим с холодным равнодушием наблюдали, как он захлёбывается собственной кровью и у вас на глазах умирает в мучительных конвульсиях?
— Он погиб почти мгновенно! Буквально через пару минут я уже вернулась в свою комнату, — поведала Безымянная. — Только успела прикрыть за собой дверь, а тут и Танечка вышла в прихожую. Я видела в замочную скважину, как она прямым ходом направилась к Ивану Никанорычу…
Инна Алексеевна смерила меня победоносным взглядом, после чего с готовностью произнесла:
— Когда эта милейшая женщина обнаружила нашего соседа убитым, уже никто не смог бы её переубедить в том, что это не Леночка лишила его жизни…
— В таком случае, позвольте провести небольшой эксперимент… — задумчиво и сдержанно предложил я.
— Пожалуйста, проводите хоть тысячу экспериментов! — вспылила она.
Я с удивлением смотрел на эту хрупкую женщину, одетую в китайское кимоно, и не мог поверить, что она может быть до такой степени решительной и упрямой.
— Если вы смогли совершить пусть даже непреднамеренное убийство, в чём даёте признательные показания, то для вас не составит особого труда убедить меня в правдивости ваших слов, — вновь сосредоточившись на расследовании, подчёркнуто вежливо подметил я.
— Задавайте свои каверзные вопросы. Я отвечу на все… — согласилась она. — Надеюсь, коллегия присяжных заседателей учтёт моё чистосердечное признание?
Она восторженно подняла на меня глаза, будучи уверенной, что её реплика удалась и была высказана как нельзя кстати.
— В этом можете не сомневаться! — подтвердил я. — Но только в том случае, если вас вообще признают виновной…
Вытащив из внутреннего кармана пиджака гелевую авторучку в пластиковом корпусе, я подал её Инне Алексеевне.
— Пожалуйста, покажите, как вы ударили Ивана Никаноровича, — попросил я.
— Что значит, как ударила? — смутилась она. — Ткнула ему в горло…
Лихачёва не отрывала от нас изумлённого взгляда, и точно так же, как Безымянная, не могла понять, с какой целью я задал вопрос, показавшийся обеим женщинам абсолютно бессмысленным и нелепым.
— Так спрашиваете, как можно ударить? — произнёс я, в очередной раз, поднимаясь со стула и вновь обращаясь непосредственно к Инне Алексеевне: — Можно снизу вверх, а можно и сверху вниз…
— Сверху! — не задумываясь, ответила она.
— Из чего следует, что Иван Никанорович гораздо ниже вас ростом… — подметил я.
— Снизу! Я ударила его снизу…
Незначительная оплошность, допущенная Безымянной, ввергла Татьяну в замешательство. В эту минуту в ней существовало одновременно две женщины. Одна выступала в роли давней верной подруги, другая страдала от материнского горя. Она искренне сочувствовала Инне Алексеевне, но ещё больше переживала за дальнейшую судьбу собственной дочери.
— Можно нанести смертельный удар ножом слева направо, а можно и наоборот, справа налево… — продолжил я, и тут же подсказал: — Люди, которые левой рукой владеют гораздо лучше, чем правой, обычно оставляют на своей жертве нанесённые удары именно с правой стороны. Конечно в том случае, если не нападают сзади…
Неожиданно для себя самого, я добился желаемого результата. Инна Алексеевна была в растерянности, и запуталась до такой степени, что вообще не знала, как правильно ответить на совершенно простой вопрос.
— Ткнула этому негодяю в шею. А попала, в горло, гортань, трахею или ещё куда, я не знаю. Не медицинский работник… — в замешательстве пробурчала она. — Да и какая разница, с какой стороны был нанесён удар? Не понимаю, при чём здесь левша или правша? В тот момент я об этом не думала…
Её голос прозвучал менее уверенно.
— Иван Никанорович в момент нанесения вашего удара стоял, выпрямившись во весь рост, или сидел на стуле? — не позволяя ей сосредоточиться, поинтересовался я.
Инна Алексеевна беспомощно посмотрела на меня, но ответила:
— Стоял…
— А быть может, он лежал на диване, закинув руки за голову, и спокойно наблюдал, как вы подходите к нему с ножом?
— Нет.
— Что нет?
— Он стоял…
— Вы в этом уверены?
— Да. Я в этом абсолютно уверена…
Её голос заметно дрогнул.
— В таком случае, Инна Алексеевна, теперь у меня точно есть все основания вам не доверять. Вернее сказать, есть некоторые сомнения…
— Можете верить, можете не верить, но это я ударила его ножом! — возмущённо сказала Безымянная.
— Если перед тем, как получить смертельный удар лезвием ножа по горлу, Иван Никанорович, стоял, выпрямившись во весь рост, то значит, вы его не убивали! Следовательно, и удар ножом по горлу ему не наносили! — со всей серьёзностью констатировал я.
— Это вы так решили?
Её лицо исказилось от возмущения.
— В таком случае, мне теперь понятно, почему в нашей стране усиленными темпами растёт преступность! — съязвила она. — Если такими серьёзными делами занимаются мягкотелые следователи вроде вас, то чему удивляться…
Я был морально готов к любым её высказываниям и воспринимал их не как грубость, а как крик души несчастной женщины, измученной отчаянием и безысходностью.
— Обычно ни один представитель уголовного розыска не будет преждевременно разглашать полученную информацию… — размеренно произнёс я. — Есть вещи, которые…
Мне не удалось высказать свою мысль до конца, потому что Инна Алексеевна меня грубо перебила.
— И вы, Павел Николаевич, придерживаетесь тех же самых правил? — цинично поинтересовалась она.
— Почему бы и нет? Во всяком случае, до тех пор, пока не закончено расследование, категорически не рекомендуется с кем-либо откровенничать, — пояснил я.
— При любых обстоятельствах, или всё же имеются исключения? — вклинилась в разговор Лихачёва.
— Даже в том случае, если во время осмотра места преступления будут обнаружены некоторые нюансы, которые явно превалирует над свидетельскими показаниями, — размеренно ответил я. — Но исключения из правил, разумеется, никто не отменял. Всегда может произойти что-то непредвиденное и непредсказуемое, требующее особого индивидуального подхода.
Лихачёва в знак согласия кивнула головой, но по выражению её лица было ясно, что она не поняла смысл моего высказывания. Инна Алексеевна оказалась значительно проворнее подруги, поэтому сразу спросила:
— Значит, при любом раскладе, Павел Николаевич, вы не станете с нами откровенничать?
Несмотря на некоторые её недостатки, увенчанные дамскими сигаретами и приплюснутым утиным носиком, она, тем не менее, была изысканно, поразительно красива. В крайнем случае, по-своему весьма привлекательной и симпатичной. Даже несмотря на временную вспыльчивость, она по-прежнему оставалась такой кроткой, нежной и хрупкой, что мне захотелось её приласкать, как маленькую наивную девочку. Но вместо этого я посмотрел на неё с лёгкой улыбкой и тихо произнёс:
— Здесь, Инна Алексеевна, вы явно ошибаетесь. У меня совершенно иные планы на этот счёт.
— Неужели?
Постоянные нападки и искусственно изображённая решимость не сделали из неё гордую красавицу, напротив, если буквально секунду назад она явно начинала мне нравиться, то теперь непроизвольно стала походить на ворчливую дряхлеющую маразматичку. В какой-то момент мне даже померещилось, что с её лица начал сползать весь макияж, и передо мной появился облик старой озлобленной ведьмы.
— Можете не верить, но так и есть… — простодушно констатировал я. — Татьяна Зиновьевна попросила меня прийти никак не ради того, чтобы своим присутствием я усугубил её незавидное положение.
Лихачёва с благодарностью посмотрела на меня, но не произнесла ни слова, по-прежнему предпочитая остаться сторонним наблюдателем.
— Но тогда вам придётся нарушить своё основное правило. Придётся поступиться принципами… — более мягко произнесла Безымянная.
Её лицо постепенно преобразилось и вновь приняло приятные очертания.
— Учитывая, что сейчас особый случай, к тому же вы обе мне безумно нравитесь…
Я помедлил буквально мгновение, затем посмотрел на обеих женщин с чувством искреннего уважения и, тщательно подбирая слова, продолжил:
— Главное, ради того, чтобы ненароком не довести вас до инфаркта, наверное, не будет слишком грубым нарушением, если я всё-таки кое-что скажу…
В комнате воцарилась такая тишина, что опять стало слышно шуршание тюлевых занавесок, приводимых в движение свежим потоком воздуха, проникающим с улицы сквозь распахнутую настежь форточку.
— Никто из вас не убивал Ивана Никаноровича! — тоном, не терпящим возражений, объявил я. — Кстати… Леночка тоже не причастна к его гибели…
Они недоумённо переглянулись между собой, и лишь затем вопросительно посмотрели на меня. Я им явно нравился. Впрочем, в этом не было ничего противоестественного. Ни для кого не секрет, что пожилые одинокие дамы любят привлекательных мужчин, которые гораздо моложе их возраста. Во всяком случае, не прочь завести с ними короткий любовный роман.
— У вашего соседа, на его серых брюках, я не обнаружил ни одной капли крови, — рассудительно, продолжил я. — Даже лацканы пиджака не испачканы…
— Это так важно? — нарушив обет молчания, поинтересовалась Татьяна.
— Во всяком случае, смертельная рана была нанесена в тот момент, когда Иван Никанорович практически находился в лежачем положении, — как можно доходчивее пояснил я.
— Но никто из нас не смог бы опрокинуть его на пол, — с придыханием воскликнула Лихачёва, всеми силами пытаясь скрыть нахлынувшее изумление. — Такого бугая даже на миг невозможно представить беспомощным и слабым человеком. Для того, чтобы с ним справиться, понадобилось бы как минимум трое здоровенных мужиков.
— Падая на пол, он случайно напоролся на свой нож, — особо не задумываясь над её высказыванием, подытожил я.
— Разве такое возможно? — спросила Лихачёва.
— Вы обе можете мне не верить, но перед тем как упасть, ваш сосед держал этот нож в руке с выдвинутым вперёд лезвием.
Инна Алексеевна, которая не сводила с меня внимательных глаз, нерешительно проговорила:
— Тогда получается, что Иван Никанорыч сам нанёс себе смертельную рану…
Я одобрительно кивнул головой и монотонно закончил свою мысль:
— Вопрос лишь в том, по какой причине он упал? Если ему никто не помог, то смело можно считать, что с ним произошёл несчастный случай.
Я мысленно подумал о том, что в своё время в моём лице правоохранительные органы могли бы приобрести очень ценного работника. Затем я снисходительно посмотрел на притихших женщин, и нравоучительно произнёс:
— Реальная жизнь, это вам не книжный роман! Убить человека, даже если он является отпетым негодяем, не так-то просто!
Решительно взявшись за дверную ручку, я миролюбиво пояснил:
— На несколько минут зайду к вашей Ирине Александровне, а вы посидите здесь и подумайте, стоит ли впредь сочинять небылицы. Хотя, скажу откровенно, вы обе меня очень сильно удивили. Вернее, поразили до глубины души!
На их растерянных лицах отразился немой вопрос, на который я постарался незамедлительно ответить:
— Каждая из вас готова взять на себя уголовное преступление, ради другого, близкого человека. Могу заверить, у меня о вас останутся лишь самые приятные воспоминания.
— Ирина Александровна вряд ли скажет вам что-нибудь существенное, — предостерегающе предупредила Лихачёва.
Я мельком взглянул на неё. Татьяна сияла от счастья, несмотря на то, что всячески пыталась скрыть это возвышенное чувство. Но её можно понять. После моих доводов она окончательно уверилась в невиновности дочери, и наверняка не заметила, как за последние минуты исчезли все её сомнения и колебания. Она поняла лишь одно, что больше ей не придётся испытывать подобные переживания и теперь могла быть совершенно спокойной за дальнейшую судьбу своего ребёнка.
— Вам, Павел Николаевич, нет никакого смысла идти к нашей старушке — божьему одуванчику, — подтвердила Инна Алексеевна бодрым звонким голосом, который совсем недавно был скорбным и унылым.
— И всё-таки расследование не закончено, я хотел бы с нею переговорить! — твёрдо заявил я и решительно вышел в прихожую.
Я надеялся незаметно проникнуть в комнату Ивана Никаноровича, и за то время, пока две болтливые сороки будут перемывать мне косточки, успеть найти и присвоить его сбережения. Взявшись за ручку, я с огорчением заметил, что дверь закрыта на замок. Пока я раздумывал над тем, какие действия мне предпринять, за моей спиной раздался въедливый голос Инны Алексеевны:
— Вы неверно сориентировались, Павел Николаевич! — сказала она, ловким движением пальчиков вынимая из пачки тонкую дамскую сигарету. — Ирина Александровна живёт по соседству с Иваном Никанорычем…
Глава 14
В сумрачной комнате, где единственное окно прикрыто ситцевыми занавесками, сквозь которые с трудом пробивался дневной свет, я увидел лежащую на постели иссушенную болезнями женщину, насупленную, с морщинистым лицом, невольно напоминающим жухлое печёное яблоко. Однако её умные ясные аквамариновые глаза цвета минерала, смешанные с цветом морской волны, в одно мгновение нарушили моё представление о представительницах самой прекраснейшей половины человечества, находящихся в весьма преклонном возрасте. До сих пор не потерявшие блеск, они смотрели на меня озорным лучезарным взглядом. Правда, было заметно, что она ещё совсем недавно дремала, окунувшись в умиротворённость забытья, и никак не могла проснуться, чтобы окончательно вырваться из плена её сновидений. Ей не хотелось возвращаться к ничтожной реальности, в которой она ощущала себя больной немощной старухой.
— Господи Боже! — прошамкала Ирина Александровна, изображая из себя обиженную страдалицу, до которой никому нет дела. — Наконец-то и про меня, дряхлую кошёлку, вспомнили.
— Про вас никто не забывал, — коротко, но твёрдо заверил я. — Пришёл при первой же возможности…
Ирина Александровна немного склонила голову набок и пожала плечами:
— Вот и хорошо, что пришёл! А то уже совсем разуверилась, что могу кому-то понадобиться, — недовольно проворчала она. — Прощеньица прошу, угостить чайком не имею возможности, по причине тяжёлой болезни.
Её рот сардонически искривился, а тихий приглушённый голос прозвучал почти зловеще.
— Благодарю вас, но сейчас не подходящее время для распития чая, — сухо заметил я. — Сложившаяся ситуация не располагает.
— Проходи, господин следователь, будь так любезен… — сказала она, одновременно продолжая бросать на меня непонятные взгляды: то добрые и нежные, то коварные и испепеляюще-уничижительные.
Я сразу не смог сориентироваться насчёт её настроения, то ли оно было чересчур весёлым и благодушным, то ли весьма неприветливым и угрюмым.
— Почему вы решили, что перед вами следователь? — полюбопытствовал я ради того, чтобы протянуть время и успеть сосредоточиться. — Может, меня прислали из домоуправления?
— Я… я не знала наверняка… Просто подумала… — запинаясь на каждом слове, ответила она. — Извините, коли ошиблась…
— Но если вы первоначально решили, что я представитель правоохранительных органов, то почему так легко отказались от этой мысли?
Я был уверен, что мой риторический вопрос введёт старушку — божьего одуванчика в смятение. Однако я сильно заблуждался.
— Не пытайся меня запутать, молодой человек! — чересчур спокойно ответила она. — В былые времена частенько допрашивали. Люди покруче тебя были, да и то не смогли с толку сбить. Так что проходи, господин следователь, не стесняйся…
— Павел Николаевич! — пафосно представился я, и более мягко добавил: — Ларионов…
— Проходи, Пашенька, проходи, голубчик… — не обращая внимания на мою амбициозность, прошамкала она.
Не ожидая такого поворота событий, я слегка растерялся. Насчёт того, что она назвала меня молодым человеком, я не возражал. Судя по её возрасту, я годился ей в правнуки. А вот допрашивать её точно не собирался. Это никоим образом не входило в мои планы.
— Гораздо привычнее, когда ко мне обращаются как к гражданину или товарищу следователю, — подправил я. — Господин из меня как-то не получился…
— Да брось прикидываться, — вновь пробурчала она. — Вон, какой весь из себя видный да важный…
Её дерзкое высказывание я принял на свой счёт в виде своеобразного комплимента, прозвучавшего из уст сварливой и надменной маразматички.
— Пока что-нибудь не случится, никто не зайдёт! — не обращая внимания на мою мимолётную задумчивость, добавила она.
Я бы не сомневался в том, что Ирина Александровна недовольно бурчит, если бы её аквамариновые глаза не были столь лукавыми и невольно не вводили меня в заблуждение.
— Как у нас на Руси говорят: пока рак на горе не свистнет… — вставил я, практически согласившись с её претензиями.
— Никому дела нет до одинокого больного человека, — более взвинчено добавила она, но при этом на её морщинистом лице отразилась еле заметная улыбка.
Ирина Александровна выглядела сплошным воплощением добра и зла. Мне редко приходилось видеть людей, которые могли быть неприятными и в то же время обладали каким-то незримым притягивающим обаянием.
Она снисходительно протянула мне руку. Я осторожно пожал её маленькую чуть тёплую ладонь.
Я постарался улыбнуться, но моя улыбка мне самому показалась неудачной, и со стороны наверняка выглядела циничной, более похожей на ухмылку, но я всё-таки сумел сдержать отрицательные эмоции, вскипающие в глубине души, и более мягко поинтересовался:
— Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
— Не дождёшься! — буркнула она, подспудно намекая на то, что отправляться на тот свет ещё не собирается.
— В крайнем случае, могу зайти чуть позже, или в другой день…
Я не видел смысла задерживаться у неё ещё на несколько минут, да и вообще, если надеялся найти хоть что-либо ценное в комнате Ивана Никаноровича, то обязан действовать более решительно и в весьма сжатый срок, пока настоящий следователь не переступил порог коммунальной квартиры.
— Да.… Чувствую себя нормально! Спасибо… — всё тем же шамкающим голосом сказала Ирина Александровна.
Она сглотнула и тут же отрешённо добавила:
— Присядь, в ногах правды нет…
Вопреки собственному желанию, я опустился в изрядно пошарпанное кресло, стоявшее возле кровати.
— Даже если выгляжу немного бледной и у меня холодные руки, то всё равно ложиться в могилу мне ещё рановато, — заверила старушка — божий одуванчик.
Она умудрилась высказаться таким образом, что я не смог понять, то ли она бухтит, выражая недовольство, то ли у неё индивидуальная манера добродушного общения.
Впрочем, утверждать, что у неё недовольный вид, как-то неправильно, да и отчасти несправедливо по отношению к ней. Я до сих пор не мог понять, как вообще возможно одновременно быть и доброй и злой, плохой и хорошей. Скорее всего, виной тому её безупречно красивые аквамариновые глаза, которые постоянно сбивали меня с толку и пленяли своей божественно-ангельской кротостью.
— Ирина Александровна, я бы хотел поговорить с вами на очень серьёзную тему, — начальственным голосом произнёс я. — У меня есть вопросы, на которые надеюсь получить исчерпывающие ответы.
— Сначала с соседушками моими лясы точил, а уж потом снизошёл в комнатушку мою заглянуть. О чём теперь со мной разговаривать, если давно всё выяснил…
Я машинально подумал о том, что наряду с прочими болезнями неплохо бы подлечить её от излишнего инфантилизма.
— Вы же отлично понимаете, что я не мог пройти мимо этих милых женщин и оставить их без должного внимания, — оправдываясь, сказал я.
— Конечно, не мог, — согласилась она. — Да они бы и не пропустили. Обе имеют один серьёзный недостаток…
Она лукаво прищурила глаза и преднамеренно замолчала, невольно вынуждая меня задать логичный вопрос.
— Какой недостаток? — полюбопытствовал я.
— Обе до мужиков падкие.
— Почему вы так решили?
Я непроизвольно усмехнулся.
— Потому что эти дурочки так и норовят заманить кого-нибудь из вашего брата в свои коварные сети. А самим невдомёк, что сети давно дырявые…
Я слегка приподнял брови в знак изумления, и скептически отметил:
— Мне кажется, Ирина Александровна, вы слишком утрируете!
Она вспыхнула от негодования:
— Уж коли в молодости мужьями не обзавелись, так нечего в пожилом возрасте об этом мечтать!
— По-моему, вы несправедливы, — осмелился возразить я. — Каждая женщина хочет и имеет право быть счастливой. Да и по сути своей человек не должен жить один.
Она всплеснула костлявыми руками, покрытыми обвисшей кожей, и с нескрываемой иронией подметила:
— Верно ты сказал, человек не должен жить один, но и вы, мужики, не лыком шиты. Чтобы ваше внимание привлечь, точёная фигурка и длинные стройные ножки нужны. На целлюлит-то вы не слишком падкие…
Она явно перешла в нападение. Отлично осознавая, что эта старушка — божий одуванчик способна говорить на отвлечённые темы целую вечность, я попытался хоть немного охладить её пыл.
— Как говорится, давайте вернёмся к нашим баранам… — поспешно заявил я, напуская на себя театрализованную серьёзность.
Читать бесплатно другие книги:
