Я никого не хотел убивать Денисов Вячеслав

Глава 16

Я сомневался, что Ирина Александровна сможет добавить что-то более существенное к моему расследованию, но тем не менее, надеялся выяснить какие-то новые подробности, не столько имеющие прямое отношение к гибели её нерадивого соседа, как к его финансовому благосостоянию. Во всяком случае, я успел заметить в её глазах что-то таинственное и загадочное, что-то невысказанное и скрытое, исходящее из самых глубин её души.

— Наверное, ужасно выгляжу? — как бы между прочим спросила старушка.

Она перехватила мой задумчивый взгляд, в котором наверняка, словно на зеркальной водной глади, отражалось моё нетерпеливое желание как можно скорее получить исчерпывающие ответы на волнующие меня вопросы.

— Вы явно кокетничаете, — непринуждённо ответил я.

Её ясные аквамариновые глаза, имеющие на меня магическое влияние, лукаво блеснули. Её тонкие бесцветные губы тронула лёгкая усталая полуулыбка:

— Давно не была на улице. Забыла, как приятно шуршит под ногами осенняя листва. Как одновременно с каплями дождя, с небес в лёгком танце, кружась и сверкая, падают маленькие хрупкие снежинки, — медленно проговорила она, с необычайной лёгкостью сменив тему разговора.

Мне показалось, она сделала это преднамеренно, ради того, чтобы разрядить напряжённость.

— Всё познаётся в сравнении, — монотонно констатировал я. — Большинство прохожих сейчас идут по улице и проклинают плохую погоду, а вы готовы часами стоять и мокнуть под дождём, лишь бы не быть прикованной к постели.

— Как бы там ни было, но во всём есть своя закономерная прелесть! — в противовес моим словам, заявила она.

— И в вашей болезни тоже? — с нескрываемым цинизмом поинтересовался я.

— За то время, пока лежу на кровати и тупо дожидаюсь своего последнего часа, многое переосмыслила, переоценила и на многое смотрю другими глазами.

— И к какому же выводу вы пришли?

— Если бы представилась возможность начать всё сначала, я бы прожила ту же самую жизнь, только постаралась сделать её более насыщенной, жизнерадостной и не такой бессмысленной и бесполезной.

— По-моему, у вас слишком мрачные мысли! — машинально подметил я.

— Мы всё одно, что белки в колесе. Постоянно чем-то заняты, вечно куда-то спешим, не замечая того, что происходит вокруг. Когда начинаем понимать, что жизнь прошла мимо тебя, что-либо менять уже становится слишком поздно.

— Мы так созданы самой матушкой природой, — простодушно ответил я. — То сломя голову бежим впереди паровоза, то медленно плетёмся в хвосте.

Ирина Александровна вскинула на меня удивлённые глаза.

— О-о, — протянула она, не скрывая искреннего изумления. — Никогда бы не подумала, что ты способен на философские размышления.

— Как говорится, с кем поведёшься, от того и забеременеешь… — неудачно пошутил я.

Ирина Александровна либо не обратила внимания на смысл моего высказывания, либо эта глупая шутка ей действительно понравилась. Во всяком случае, она широко улыбнулась, обнажив беззубый рот, но, как ни странно, её улыбка не показалась мне до неприличия безобразной, а была нежной и кроткой, как улыбка новорождённого младенца.

— Ты всё равно не знаешь самого главного о произошедшей трагедии, — наконец-то вернувшись к основной теме нашего разговора, высказалась она.

Ирина Александровна немного подождала в надежде, что я хоть как-то отреагирую на её слова, но убедившись, что не собираюсь этого делать, запальчиво произнесла:

— Есть кое-что, о чём известно только мне одной и больше никому другому…

По интонации её шамкающего, но твёрдого голоса я сразу понял, что она не шутит и говорит вполне серьёзно. Во всяком случае, отверстие в стене, образовавшееся после выпавшего древесного сучка лучше всяких слов убеждало меня в этом.

— Ирина Александровна, — сказал я, с неимоверным трудом сдерживая нарастающее нетерпение получить от неё конфиденциальную информацию о наличии драгоценностей и их местонахождения в комнате Ивана Никаноровича. — С той самой минуты, как вас увидел, так сразу понял, что передо мной высокообразованная интересная женщина, излучающая необыкновенную внутреннюю силу широкой ангельской души и святости духа…

— Ах, какой же ты хитрец! — слегка покачав головой, произнесла она и кокетливо добавила: — Ты явно льстишь, но я не скажу, что мне это неприятно.

Она поправила дрожащей рукой спадающую на глаза прядь седых волос и, после непродолжительной задумчивости, торжественно произнесла:

— Пожалуй, пора поговорить о серьёзных вещах. Не думай, что я забыла, ради чего ты ко мне пришёл…

Наивная! Она и не догадывалась о том, что меня интересовали лишь деньги и драгоценные украшения Ивана Никаноровича. Тем не менее, я одобрительно кивнул головой, но прежде чем позволил ей ещё что-то сказать, предусмотрительно предупредил:

— Ваша соседка, Инна Алексеевна Безымянная, буквально несколько минут назад созналась мне в совершённом ею преступлении. А перед этим Татьяна Зиновьевна сделала то же самое…

— С какой целью ты мне об этом рассказываешь?

— Надеюсь, что вы не пойдёте по их стопам и не собираетесь подобным образом ввести меня в заблуждение?

— Нет, не собираюсь…

— Это радует!

Ирина Александровна на мгновение нахмурилась, но почти сразу оживилась и более жёстко произнесла:

— Мне нет необходимости что-то выдумывать, потому что я единственная, кто знает истинную причину произошедшей трагедии, случившейся с нашим окаянным соседом! Кажется, я тебе об этом говорила…

— Да, наверное… — отрешённо отмахнулся я. — Возможно, что-то говорили…

— Значит, нашим сердобольным барышням ты не поверил, что они могли пойти на преступление и лишить жизни этого паршивца? — ненавязчиво поинтересовалась она.

— Конечно, нет. В своих показаниях они допустили слишком много нелепых ошибок, и мне не составило особого труда их разоблачить.

— Наверное, ты на них здорово обиделся?

— Ни в коем случае! Как всякий нормальный человек, я их прекрасно понимаю. Ими двигали исключительно благородные чувства.

Ирина Александровна иронично подняла выцветшие брови и вкрадчиво спросила:

— По твоему мнению, если я больная, практически прикованная к постели немощная старуха, так уже не способна совершить справедливое возмездие?

Она прищурилась, стараясь как можно лучше разглядеть мою внешность, затем обиженно поджала губы. При этом её лицо сморщилось до такой степени, что я вновь непроизвольно сравнил его с печёным яблоком.

— Уверен, что через небольшое отверстие в вашей межкомнатной перегородке вы действительно могли увидеть что-то очень важное, — логически рассуждая, отметил я. — Но даже мысленно допустить, что вы можете быть причастной к гибели Ивана Никаноровича, простите, не могу.

— Это почему же? — поинтересовалась она. — Пусть я дряхлая немощная старуха, но ничто человеческое мне не чуждо!

— Как бы там ни было, считаю себя здравомыслящим человеком…

Я ничуть не сомневался, что мой ответ был для неё очень важен. Однако я успел заметить, что он её не удовлетворил. Она ждала от меня совершенно иного ответа: более конкретного и скрупулёзного.

— Мне кажется, в скором времени тебе придётся изменить своё ошибочное мнение.

Эти слова она произнесла с таким циничным сарказмом, что я невольно насторожился.

— А моих соседушек тебе и слушать не нужно было! Болтают, глупенькие, невесть что… — вдохновенно продолжила Ирина Александровна.

— По-моему, по отношению к ним вы несправедливы! — осторожно, чтобы не ранить её самолюбие, подметил я. — Две несчастные одинокие женщины. Каждая из них готова взять всю вину на себя, но не ради корысти, а из-за высоких благородных чувств и стремлений.

— В этом нет ничего противоестественного! — согласилась Ирина Александровна. — Танечка всегда и при любых обстоятельствах будет защищать свою единственную дочурку…

— Она родная мать, самостоятельно воспитавшая своего ребёнка. Леночка — самое дорогое, что есть у неё в жизни! — неожиданно для себя проговорил я.

Ирина Александровна одобрительно кивнула головой:

— Вторая моя соседка, Иннушка, от природы святая женщина…

— Имел возможность воочию в этом убедиться, — согласился я.

— Тогда тем более должен понять, что, беседуя с ними, напрасно потратил своё драгоценное время! — укоризненно произнесла старушка.

— Я не жалею об этом. Любое общение с женщинами идёт только на пользу. В непринуждённой беседе с ними невольно приобретаешь умиротворение и полный душевный покой.

— Особенно когда выясняешь причину гибели того или иного человека, — незлобно съязвила она. — Отличное взаимопонимание между мужчиной и женщиной! Происходит некая милая дружеская беседа на фоне разлагающегося трупа…

Я понуро опустил голову и потупил взгляд.

— Ну, допустим, слегка переборщил… — признал я, но бодро произнёс: — Но в основном, разумеется, прав…

— В чём именно?

— Когда говорил, что любое общение с женщинами идёт на пользу.

Ирина Александровна окинула меня скептическим взглядом и самодовольно хмыкнула:

— Прежде чем так безапелляционно утверждать, Пашенька, будь добр ответить на простой вопрос…

— Какой именно?

Она лукаво посмотрела на меня и, горько усмехнувшись, поинтересовалась:

— Ты вообще-то хоть что-нибудь знаешь о нас, о женщинах?

— Конечно, знаю. Чем вы умнее, тем больше делаете глупостей! — отшутился я.

Тыльной стороной ладони я потёр кончик носа, и более серьёзно добавил:

— Обычно стараюсь обходить женщин стороной. Во всяком случае, не поддерживаю с ними длительных отношений…

— Ну и напрасно! Самое таинственное, непознанное и прекрасное — вот что такое женщина! — торжественно произнесла Ирина Александровна. — Её мысли и поступки никогда нельзя предвидеть и невозможно предугадать. Женщина и в моём почтенном возрасте остаётся загадкой…

— Да-да… Конечно, — машинально согласился я и сознался: — Буквально сегодня утром, когда ушла моя подруга, я думал о чём-то подобном…

Ирина Александровна на секунду оторопела, но почти мгновенно собравшись с мыслями, огорчённо произнесла:

— От тебя ушла подруга? Надо же, никогда бы не подумала, что такое вообще возможно…

Она перестала улыбаться и, посмотрев на меня внимательным взглядом, недоумённо произнесла:

— Ты, Павел, такой симпатичный, импозантный мужчина…

В её шамкающем голосе прозвучала горечь откровенного сожаления.

— Да нет же, — поспешно пояснил я. — Сейчас живу с молоденькой вдовой, которая мне очень сильно нравится. Она действительно ушла из дома, но не от меня, а в магазин.

Ясные аквамариновые глаза Ирины Александровны, вновь засверкали озорным блеском:

— Обычно любящие кавалеры сопровождают своих милых дам. А ты считаешь подобное занятие ниже собственного достоинства?

В её колких словах сквозило весёлое любопытство. В них не было ни тени заботы, ни солидарной тревоги по отношению к незнакомой женщине, а присутствовал простой познавательный интерес.

— Нет. Не считаю, Ирина Александровна, — ответил я. — Всегда добросовестно исполняю роль бесплатного курьера по доставке тяжёлых авосек, до краёв забитых продуктами. Но сегодня, с раннего утра, она решила прогуляться по другим магазинам, в которых мне действительно нечего делать.

— Тогда понятно. Ей захотелось присмотреть материал на шикарное вечернее платье. Ничего противоестественного! Каждая уважающая себя женщина хочет выглядеть привлекательной.

— Да. Она подбирает материал, но не на платье, — пояснил я. — Ей надоели старые шторы, которые уже несколько лет висят в гостиной комнате. Она намерена приобрести понравившийся ей материал и сшить новые гардины.

— Она у тебя рукодельница?

— Многое делает своими руками, но гардины, которые по её убеждению, являются самым главным украшением домашнего интерьера, скорее всего, будет заказывать в ателье.

Разумеется, я и понятия не имел, на что способна и что умеет делать моя очередная любовница, но вдаваться в излишние подробности, с моей стороны, неразумно.

— А я чуточку расстроилась, — пробормотала старушка.

— Лично мне всё равно, будет возиться сама или сошьёт на заказ, — ухмыльнулся я. — Пусть делает, что хочет, лишь бы меня не привлекала к этому занятию.

— Я о другом…

— А о чём же? — заинтересованно полюбопытствовал я.

— Подумала, куда катится мир, если женщины станут уходить от таких замечательных и представительных мужчин!

— Так ведь представительными могут быть только те мужчины, за которыми ухаживают их любимые подруги!

— Не скажи, — не согласилась она. — Как ни старайся, а из дерьма конфетку не сделаешь. В том, что ты весь из себя такой видный и представительный, только твоя заслуга и ничья больше.

Я не стал спорить, любезно поблагодарил Ирину Александровну за очередной комплимент, не забыв при этом указать на её самые лучшие качества, заключающие в себе доброту и отзывчивость.

— Иннушка обязана Татьяне жизнью, — продолжила она, возвращаясь к теме нашего разговора. — Однажды её, бедняжку, парализовало…

Я сочувственно повёл бровями.

— У меня в то время совершенно отнялись ноги, а у Инночки отказала вся левая сторона. Танюша ухаживала за нами, как за малыми детьми. Она постоянно делала нам уколы. А мне так и до сих пор ставит капельницы…

— Отчего парализовало? — без особого интереса уточнил я. — Что-нибудь с нервной системой или неблагоприятная генетическая наследственность?

Я планировал ослабить её бдительность и как можно больше разузнать о драгоценностях Ивана Никаноровича, а если повезёт, то и о потайном месте, где он их укрывал от постороннего взгляда.

— В народе бытует устоявшееся мнение, что все болезни от нервов, — не заметив моего безразличия к данному вопросу, сказала она.

— Почему-то именно так и подумал.

— А что тут думать? Мои болезни от преклонного возраста, а Иннушку так уж точно парализовало на нервной почве.

— Мне совершенно необязательно знать щепетильные подробности из её частной жизни…

Я готов был деликатно уйти от обстоятельств, ставших причиной возникновения болезни, подкосившей Инну Алексеевну, но моя словоохотливая собеседница небрежно махнула рукой:

— Причина самая банальная, — добродушно сказала она. — Всё из-за Ваньки, соседа нашего проклятущего!

В этот момент Ирина Александровна вновь выглядела своенравной, высокомерной и жёсткой женщиной, но, как ни странно, мне больше не хотелось думать о ней как о старой немощной и сварливой маразматичке. Незаметно для себя самого в моей душе по отношению к ней появились какие-то более нежные и добрые чувства.

— Представляешь, Пашенька, этот паршивец во всеуслышание заявил, что Инночка никому не нужна с её смешным утиным носом, — возмущённо пояснила Ирина Александровна.

Я непроизвольно хмыкнул, но сказал серьёзно:

— Не знаю, для кого как, но лично мне Инна Алексеевна показалась весьма симпатичной, привлекательной женщиной. Особенно в восторге от её китайского кимоно! А её носик? По-моему он чуточку забавный…

Я лгал самым наглым образом, не испытывая ни малейших угрызений совести, потому что отлично знал: невинная ложь гораздо приятнее откровенной, но горькой правды.

— Ничего бы страшного не случилось, но основная проблема в том, что Ванька начал насмехаться над её бесплодием.

В глазах Ирины Александровны появилось неловкое смятение. Не знаю, как на самом деле, но мне показалось, что она вспомнила о том, что разговаривает с посторонним мужчиной, которому не обязательно быть в курсе чьих-то сугубо личных проблем.

— Самое унизительное для любой женщины — это не иметь детей! — понимающе ответил я, и добавил: — А носик у неё вполне подходящий…

— Приплюснутый чуток, но ничего, бывают и хуже… — вновь улыбнувшись беззубым ртом, сказала старушка.

Она в очередной раз заёрзала на постели, и мне пришлось поправить сбившиеся подушки, причём я сделал это не ради элементарного приличия, а из-за личной симпатии к этой интересной загадочной женщине и глубокого уважения к её преклонному возрасту. Несмотря на то, что стрелки часов неумолимо двигались вперёд, а кипевшая во мне злость нисколько не остыла, а наоборот, постоянно бурлила и начинала выплёскиваться наружу, я всё же предоставил Ирине Александровне несколько минут, чтобы она могла немного отдохнуть и собраться с мыслями. Непроизвольно постучав по коленям кончиками пальцев, я поймал себя на том, что подсознательно отбиваю дробь, идущую в такт со снежным градом, который внезапно забарабанил по оконным стёклам.

«Самое мерзопакостное время года! — невольно подумал я. — Грязь, слякоть, опавшая листва и мокрый снег с дождём, сопровождаемый порывами холодного ветра».

На улице стало темно от нависших над городом чёрных грозовых туч. Темнота мгновенно пробралась в комнату, наложив на неё мрачный отпечаток, вызывающий унылую тоску и негативные эмоции.

— Что вы можете добавочно рассказать про Ивана Никаноровича? — спросил я, нарушив случайно наступившее безмолвие.

— А конкретно, что тебя интересует? — полюбопытствовала старушка.

— Меня интересует буквально всё, — несдержанно заявил я, скрывая свой меркантильный интерес к его финансовой наличности.

При упоминании об этом человеке я непроизвольно заметил, что Ирина Александровна как-то неестественно насторожилась, её губы вновь скривились, а без того морщинистое лицо приняло отчуждённый вид, насыщенный откровенным негодованием. Она внимательно выслушала меня, потом отрешённо покачала головой, словно не поняла смысл вопроса, но произнесла:

— Ванька с самого детства был каким-то шалопутным и эгоистичным. Я его сразу невзлюбила, как только он вселился в нашу коммуналку…

В её шамкающем голосе прозвучали нотки откровенного презрения и неприязни, которые одновременно отразились на бледном морщинистом лице. Её слова были едкими и колкими, будто погибший Иван Никанорович являлся виновником всех её несчастий и страданий.

— Ну, хорошо, хорошо… — опасаясь за её самочувствие, поспешно остановил я, не позволив Ирине Александровне проявить слишком возбуждённые эмоции. — Вне всяких сомнений, вы окончательно меня убедили в том, что Иван Никанорович ни у одной из своих бывших соседок не оставил о себе хорошего впечатления.

— Спасибо и на этом, — успокоившись, хмыкнула она. — Кому только на него ни жаловались, никто нам не верил…

— Либо жаловались не в те инстанции, либо не тем людям! — меланхолично заметил я. — Если хотели добиться положительного результата, должны были действовать более твёрдо и решительно.

Глава 17

Я по-прежнему был заворожён магическим взглядом её аквамариновых глаз. Редкий случай, когда удаётся увидеть преклонную старость, сохранившую связь времён с озорством процветающей юности.

— Давно это было? — запутавшись в собственных мыслях, зачем-то спросил я.

— Что именно?

Я невольно растерялся, потому что задал абсолютно нелепый вопрос, не имеющий к разговору никакого отношения, но выдал экспромтом изречение, которое спонтанно пришло на ум:

— Я спрашиваю, как давно Иван Никанорович вселился в вашу коммунальную квартиру?

— Вселился-то?

Она ненадолго задумалась, в очередной раз поправила тыльной стороной ладони спадающие на глаза седые волосы, и ответила с неестественной для неё пылкостью:

— Да с тех пор чуть меньше сорока лет прошло. Он тогда ещё в школу ходил.

— В начальные классы?

— Нет. Уже был в классе девятом… или в десятом? Не помню…

— Это не столь важно, — отмахнулся я.

Ирина Александровна вновь слегка задумалась. Вероятно, не решила, стоит ли вообще что-то о нём рассказывать.

— Наверняка вы не просто так его недолюбливаете? — напрямую спросил я, преднамеренно задавая наводящий вопрос. — Не сомневаюсь, что для такого отношения к погибшему человеку существуют уважительные причины.