Бесспорное правосудие Джеймс Филлис
– Не думаю. Мало кто из барристеров имеет алонжевый[16] парик. Но когда ей присваивали звание королевского адвоката, она должна была надеть такой. Возможно, это парик Хьюберта Лэнгтона. Он принадлежал его деду. Лэнгтон хранит его в «Чемберс» и одалживает всякому, кто получает шелк. Парик лежит в сейфе у Гарри Нотона. Гарри – наш старший клерк. Он может внести ясность.
Стягивая перчатки, Кинастон обратился к Дэлглишу, не обращая внимания на Ульрика:
– Здесь мне больше делать нечего. Сегодня в восемь у меня парочка вскрытий, постараюсь успеть поработать и с ней.
Он повернулся, чтобы уйти, но в дверях столкнулся с Кейт Мискин.
– Со мной группа криминалистов и фотографов, сэр, – сказала она Дэлглишу.
– Отлично, Кейт. Приступай. Пирс здесь?
– Да, сэр. Он вместе с сержантом Робинсом отгораживает часть двора.
– Нам придется осмотреть вашу комнату первой, – обратился Дэлглиш к Ульрику. – Будьте любезны, присоединитесь к вашим коллегам в библиотеке.
Неожиданно для Дэлглиша Ульрик почти смиренно покинул комнату, едва не столкнувшись в дверях с Чарли Феррисом. Чарли Феррис, который не мог не получить прозвище Феррит[17], был одним из лучших офицеров-криминалистов; о нем говорили, что он может найти волосок, который остальные разглядят только под микроскопом, и унюхать запах разложившегося трупа за сотню ярдов. На нем была специальная рабочая одежда, сменившая в последние месяцы его прежнее, несколько эксцентричное одеяние, которое состояло из белых шортов со штанинами, разрезанными до промежности, и спортивной фуфайки. Теперь Феррит был одет в плотно пригнанную куртку, брюки и белые парусиновые туфли; на голове у него была обычная пластиковая шапочка для купания, туго обтягивающая голову, чтобы собственные волосы не могли внести погрешность в описание места преступления. Он ненадолго задержался в дверях, как бы оценивая комнату и потенциальные возможности пространства, прежде чем приступить к ее тщательному, на коленях, обследованию.
– Справа от двери на ковре след. Возможно, ее убили там, а потом подтащили к стулу. Сфотографируйте этот участок и сохраните его в неприкосновенности, – предупредил Дэлглиш.
– Есть, сэр, – пробормотал Феррис, не спуская глаз с обследуемого в настоящий момент места. Он не забудет о следе на ковре и в свое время обязательно его изучит. У Феррита свой подход к работе.
Прибыли фотографы и дактилоскописты и бесшумно включились в работу. Два фотографа знали свое дело, они привыкли работать в паре, не тратили время на разговоры, просто делали свою работу и уходили. Когда Дэлглиш был молодым сержантом полиции, он задавался вопросом, как фотографы справляются с такой работой – почти ежедневной фиксацией жестокости человека к себе подобным, и не накладываются ли на фотографии, которые они делают в обычной жизни – на праздниках, семейных встречах, образы насильственных смертей. Стараясь им не мешать, Дэлглиш вместе с Кейт приступил к осмотру комнаты.
Письменный стол Венис Олдридж был не современный, а старинный, добротный, из красного дерева, обитый сверху кожей; дерево выдавало следы многоразовой полировки. Медные ручки на ящиках – по три в каждом из двух рядов – явно не менялись с момента изготовления. В верхнем левом ящике лежала женская сумочка из мягкой черной кожи с позолоченным замочком и тонким ремешком. Открыв сумку, Дэлглиш увидел в ней чековую книжку, кредитные карточки, кошелек с двадцатью пятью фунтами, несколько монет, чистый, аккуратно сложенный носовой платок и связку ключей. Рассмотрев их, Дэлглиш сказал:
– Похоже, ключи от дома и машины она держала на одном брелоке, а ключи от входной двери «Чемберс» и своего кабинета – на другом. Странно, что убийца запер обе двери и унес ключи. Если он хотел представить дело так, что ее убил кто-то со стороны, было бы естественнее оставить двери открытыми. Он мог легко избавиться от ключей. Возможно, сейчас они на дне Темзы или брошены в решетку люка.
В двух нижних ящиках Дэлглиш не нашел ничего интересного – только стопки бумаги, конверты, блокноты, деревянный пенал с шариковыми ручками, а в самом нижнем – два полотенца для рук, несессер с мылом, зубной щеткой и пастой. Маленькая косметичка на молнии вмещала средства ухода за лицом – лосьон для сухой кожи, компактную пудру, всего одну помаду.
– Минимум косметики, хотя та, что есть, дорогая, – заметила Кейт.
Дэлглиш услышал в ее голосе то, что сам часто чувствовал. Эти мелкие вещицы из обычного человеческого существования сжимали душу пронзительным memento mori[18].
Единственно интересной вещью в верхнем правом ящике была кустарно напечатанная тонкая брошюра, озаглавленная «Изменение ситуации». Она была послана одной из организаций, интересующихся возможностями женщин, занимающих видное положение в разных сферах гуманитарной деятельности и промышленности, и состояла главным образом из сравнительных цифр для некоторых известных корпораций и компаний, показывающих общее количество работающих там женщин и тех, которые занимают ведущие посты в руководстве. Четыре фамилии на обложке, сразу после названия брошюры, ничего не говорили Дэлглишу. Руководителем организации была некая Труди Мэннинг, указанный адрес находился в северо-восточной части Лондона. Брошюра состояла только из четырех страниц, на последней была краткая запись: «Удивительно, что в коллегии адвокатов, возглавляемой мис-тером Хьюбертом Лэнгтоном, расположенной на По-лет-Корт, восемь, Мидл-Темпл, из двадцати одного члена только три – женщины. Одна из них – выдающийся адвокат по уголовным делам мисс Венис Олдридж. Наш совет мисс Олдридж – проявить больший энтузиазм по утверждению справедливости в отношении к ее полу».
Дэлглиш протянул брошюру Феррису со словами:
– Присоедини к вещественным доказательствам, Чарли.
В момент убийства Венис Олдридж работала, это было ясно. На стопке бумаг лежало резюме. Беглый взгляд показал Дэлглишу, что речь шла о нанесении тяжких телесных повреждений, дело должно было рассматриваться в Олд-Бейли через две недели. Кроме него на столе находился номер «Темпл-Ньюз-Леттер» и вчерашняя «Ивнинг стандарт». Газету, похоже, не трогали, но Дэлглиш обратил внимание, что в ней отсутствует розовая страница «Деловой день». Справа от стола в корзине для бумаг валялся светло-коричневый, аккуратно вскрытый конверт на имя мисс Венис Олдридж. Дэлглиш подумал, что в нем скорее всего прислали «Темпл-Ньюз-Леттер».
Комната, площадью около пятнадцати квадратных футов, была меблирована, как и положено кабинету адвоката. Вдоль левой стены почти во всю длину тянулся элегантный книжный шкаф, тоже из красного дерева – как раз напротив двух георгианских окон, каждое – из двенадцати стеклянных панелей. В шкафу хранились своды законов и законодательные акты, под ними – голубые тетради барристеров. Дэлглиш наугад вытащил пару тетрадей и с интересом обнаружил, что в них записаны и аккуратно сохраняются сведения обо всей профессиональной деятельности адвоката. На той же полке находился том из «Знаменитых английских судебных процессов», в котором подробно описывался суд над Фредериком Седдоном. Книга стояла особняком в библиотеке, состоявшей целиком из законодательных актов и криминальной статистики. Раскрыв ее, Дэлглиш увидел короткую дарственную надпись, написанную мелким, убористым почерком: «В.О. от ее друга и учителя Э.А.Ф.».
Дэлглиш повернул налево, к окну. В утреннем свете, в котором угадывалось скорое появление солнца, он увидел, что часть двора уже отгородили. Вокруг не было ни души, но за стеклами окон, похоже, таились любопытные взоры. Дэлглиш быстро осмотрел остальную мебель. Слева от двери стояли металлический картотечный блок с четырьмя ящиками и небольшой сервант. На плечиках висел черный шерстяной пиджак. Красной мантии не было видно. Возможно, мантия и парик хранились в гардеробной Верховного суда. Перед окнами стоял небольшой стол для переговоров и шесть стульев, однако два кожаных кресла у мраморного камина создавали более уютную атмосферу для консультаций. На стенах висели карикатуры из серии «Спай», изображавшие судей и барристеров девятнадцатого века в париках и мантиях, а над камином картина Дункана Гранта. На ней под импрессионистским небом последних дней лета был изображен стог сена и тележка, низкие фермы и вдали пшеничное поле – картина была написана яркими, смелыми мазками. Дэлглиш решил, что карикатуры, наверное, висели здесь еще до прихода мисс Олдридж. А вот картина Дункана Гранта скорее всего отражала ее личный вкус.
Фотографы закончили снимать и могли уходить, но дактилоскопист все еще возился со столом и дверным косяком. Дэлглиш не надеялся, что найдутся нужные отпечатки. Все члены коллегии могли на законных основаниях зайти в комнату. Он предоставил экспертам возможность закончить работу, а сам присоединился к тем, кто находился в библиотеке.
Теперь их здесь было уже четверо. К компании присоединился крупный, рыжеволосый мужчина мощного телосложения, он стоял у камина.
– Саймон Костелло, член коллегии, – представил его Лэнгтон. – Он захотел остаться, а я не считаю для себя возможным не пускать в это здание наших адво-катов.
– Если мистер Костелло не покинет эту комнату, он не помешает, – сказал Дэлглиш. – Я просто предположил, что люди, у которых есть срочная работа, могут поработать этим утром в другом месте.
Дезмонд Ульрик сидел в кресле у камина. На его коленях лежала раскрытая книга, а сам он с плотно сжатыми худыми ногами казался понятливым и послушным ребенком. Лэнгтон стоял у одного из двух окон, Лод – у другого, а Костелло при виде Дэлглиша стал беспокойно ходить по комнате. Все, за исключением Ульрика, смотрели на детектива.
– Мисс Олдридж убита ударом кинжала в сердце, – сказал Дэлглиш. – Теперь у нас почти нет сомнений, что имело место убийство.
– А оружие? – агрессивно прозвучал голос Костелло.
– Еще не нашли.
– Тогда почему сомнения все же остаются? Если оружие отсутствует, что может быть, кроме убийства? Вы что, полагаете, что Венис сама себя заколола, а кто-то другой услужливо убрал оружие?
Лэнгтон вдруг сел за стол, словно у него подкосились ноги. Его устремленный на Костелло взгляд молчаливо взывал к чувству такта адвоката.
– Теоретически мисс Олдридж могла убить себя, а оружие позже унес кто-то другой – возможно, тот, кто надел ей на голову парик. Но я в такой вариант не верю, – сказал Дэлглиш. – Мы рассматриваем случившееся как убийство. Оружие – острый, похожий на стилет клинок, что-то вроде узкого кинжала. Кто-нибудь из вас видел нечто в этом духе? Вопрос может показаться абсурдным, но я должен его задать.
Воцарилось молчание.
– У Венис было кое-что в этом роде, – задумчиво произнес Лод. – Нож для разрезания бумаги, хотя задуман он был не для этой цели. Изначально это был стальной кинжал с медными рукояткой и гардой. Его подарил мне благодарный, хотя и не отличающийся хорошим вкусом, клиент, когда я получил шелк. Думаю, он изготовил его на заказ, воображая, что этот кинжал нечто вроде меча правосудия. Странная вещица. Непонятно, что с ней было делать. Два года назад я отдал его Венис, когда она в моем присутствии открывала письма и ее деревянный нож сломался. Тут я и принес из своей комнаты этот кинжал. Он лежал у меня в глубине письменного стола, и я совсем про него забыл. А получился отличный нож для разрезания бумаги.
– Он острый? – спросил Дэлглиш.
– О да, очень, но у него есть ножны. Насколько я помню, они из черной кожи с медным наконечником и медной розой на них. А на лезвии выгравированы мои инициалы.
– Сейчас кинжала в кабинете нет, – сказал Дэлглиш. – Кто-нибудь из присутствующих помнит, когда в последний раз его видел?
Все молчали.
– Венис хранила кинжал в правом верхнем ящике, если не нуждалась в нем. Не помню, чтобы в последнее время видел кинжал в ее руках, – сказал Лод.
Однако только вчера она вскрывала плотный конверт, и он был разрезан, а не разорван.
– Надо его найти, – сделал вывод Дэлглиш. – Если кинжал – орудие убийства, убийца мог унести его с собой. Когда он найдется – проверим отпечатки пальцев на нем. А это значит, что придется снять отпечатки пальцев у всех, кто был или мог быть вчера вечером в «Чемберс».
– Метод исключения. А впоследствии, естественно, они будут уничтожены, – сказал Костелло.
– Вы ведь адвокат по уголовному праву, не так ли, мистер Костелло? Полагаю, вы знаете законы.
– Не сомневаюсь, члены коллегии согласятся: мы будем во всем сотрудничать со следствием, – сказал Лэнгтон. – Конечно, вам понадобятся наши отпечатки пальцев. И конечно, придется обыскать помещение. У нас есть естественное желание попасть как можно скорее в свои кабинеты, но мы понимаем необходимость отсрочки.
– Она будет сведена до минимума, – заверил его Дэлглиш. – Вы знаете ближайших родственников мисс Олдридж? Им сообщили?
Вопрос вызвал у мужчин замешательство и, как показалось Дэлглишу, чуть ли не испуг. В очередной раз все молчали. Лэнгтон вновь бросил взгляд на Лода.
– Боюсь, – ответил Лод, – из-за шока и необходимости скорее связаться с вами мы не подумали о родственниках – бывшем муже, Люке Камминзе, и единственной дочери Октавии. Насколько я знаю, других родственников у Венис нет. Она одиннадцать лет в разводе. Бывший муж снова женился и живет в деревне. Кажется, в Дорсетшире. Если нужен адрес, думаю, его можно найти в бумагах Венис. Октавия живет в цокольном этаже дома матери. Она молодая девушка, ей только исполнилось восемнадцать. Родилась она на первой минуте первого дня октября – отсюда и имя. Венис всегда стремилась к рациональности. Да, еще есть экономка, миссис Бакли, это она позвонила Гарри сегодня утром. Удивительно, что она больше не звонила.
– По словам Гарри, он сказал ей, что мисс Олдридж здесь. Возможно, экономка ждет ее домой к обеду, как обычно, – уточнил Лэнгтон.
– Дочери надо сообщить как можно скорее, – сказал Дэлглиш. – Может быть, кто-то из членов коллегии хочет это сделать? В любом случае я пошлю туда двух своих подчиненных.
И вновь смущенное молчание. Трое мужчин в поисках ответа опять смотрели на Лода.
– Я знаю Венис больше других в коллегии, – заговорил Лод, – но почти незнаком с ее дочерью. Никто из нас не знает Октавию. Не думаю, что она вообще здесь бывала. Когда я ее видел, всегда чувствовал, что ей до меня нет дела. Если бы среди нас была женщина, мы попросили бы ее взять на себя эту печальную миссию, но такой женщины нет. Пусть лучше Октавии об этом сообщит кто-нибудь из ваших помощников. Думаю, мне этого делать не стоит. Впрочем, я готов, если нужно. – Он обвел взглядом коллег. – Мы все готовы.
– Мисс Олдридж часто засиживалась на работе допоздна? – спросил Дэлглиш.
И на этот раз ответил Лод:
– Да, часто. Иногда до десяти. Она предпочитала не работать дома.
– А кто последним видел ее вчера?
Лэнгтон и Лод переглянулись. После минутного молчания заговорил Лод:
– Возможно, Гарри Нотон. По его словам, он в шесть тридцать отнес ей резюме по текущему делу. К этому времени все мы уже ушли. Еще ее могли видеть уборщицы – миссис Карпентер или миссис Уотсон. Они из агентства мисс Элкингтон и убирают у нас с восьми тридцати до десяти по понедельникам, средам и пятницам. В остальные два дня миссис Уотсон работает одна.
Несколько удивленный тем, что Лод знает такие хозяйственные подробности, Дэлглиш спросил:
– А у кого из них есть ключ?
Опять ответил Лод:
– От главной двери? У обеих, и также у мисс Элкингтон. Они очень надежные женщины. Никогда не забывают перед уходом включить сигнализацию.
– Я полностью доверяю нашим уборщицам. Абсолютно, – подал голос Лэнгтон.
Последовало неловкое молчание. Лод, похоже, порывался что-то сказать, но передумал, а потом заговорил, глядя в лицо Дэлглишу:
– Есть еще кое-что, о чем, мне кажется, стоит упомянуть. Не думаю, что это имеет отношение к смерти Венис, но для прояснения ситуации может быть важным. Вашим помощникам не помешает узнать этот факт перед встречей с Октавией.
Дэлглиш ждал продолжения. Он прямо кожей чувствовал вспыхнувший интерес у присутствующих и почти ощущал, как атмосфера в комнате все больше накалялась.
– Дело в том, – продолжал Лод, – что Октавия влюбилась в Гарри Эша, молодого человека, которого Венис защищала месяц назад. Его обвиняли в убийстве тетки, жившей в собственном доме в Уэствэе. Вы, конечно, помните это дело.
– Помню.
– Он познакомился с Октавией почти сразу после освобождения. Не знаю, как и с какой целью, но Венис думала, что это подстроено. Естественно, ее это очень беспокоило. Она рассказывала мне, что они собираются обручиться или уже обручились.
– Она считала, что они любовники? – спросил Дэлглиш.
– Венис так не думала, но знать наверняка не могла. Конечно, этого она хотела меньше всего. Ни одна мать не хотела бы. Я никогда не видел Венис такой обеспокоенной. Она просила меня о помощи.
– Какой именно?
– Откупиться от парня. Понимаю, просьба абсурдная. Я так и сказал. Так что все осталось по-прежнему. Я хочу сказать, он у Октавии.
– В доме?
– В ее части дома.
– Когда Венис вернулась во вторник из Олд-Бейли, я подумал: с ней что-то не так, – сказал Лэнгтон. – Теперь полагаю, она волновалась из-за Октавии.
В этот момент Ульрик оторвал глаза от книги.
– Интересно, а почему вы считаете, что – как вы выразились? – это может прояснить ситуацию? – спросил он Лода.
– Гарри Эша обвиняли в убийстве. Венис тоже убили, – резко ответил Лод.
– Подходящий подозреваемый, однако непонятно, откуда он или Октавия могли знать о крови в моем холодильнике или о месте хранения парика. Не сомневаюсь, вы поступили правильно, сообщив этот факт полиции, но я отказываюсь понимать, почему это так беспокоило Венис. Ведь молодого человека оправдали. Думаю, защита была блестящей. Венис должна бы радоваться, что он не хочет терять связь с ее семьей.
Ульрик вернулся к своей книге.
– Извините меня, – сказал Дэлглиш и вышел с Кейт из комнаты.
– Скажи Феррису, что именно мы ищем, затем возьми у Гарри Нотона адрес дома Олдридж и поезжай туда с Робинсом. Хорошо, если удастся ненароком узнать, что девушка и Эш делали вчера вечером. И еще нужно поговорить с уборщицами, миссис Карпентер и миссис Уотсон. Вчера вечером они здесь работали, так что могут быть сейчас дома. И оставь кого-нибудь в доме, хорошо? Девушке может понадобиться защита от прессы. Поговори также с миссис Бакли – лучше наедине, если будет возможность. Но не задерживайся надолго. Нам все равно придется заехать туда позже и задать самые важные вопросы, когда дочь выйдет из шокового состояния.
Дэлглиш знал: Кейт не обидится на такой подробный инструктаж и не увидит в рутинной работе досадный перерыв в настоящем расследовании. Не вызовет возмущения у нее и то, что извещение семьи о трагедии считается женской работой. Всегда надежнее послать к женщине другую женщину, женщины вообще за некоторым исключением лучше мужчин справляются с таким поручением. Возможно, за прошлые столетия у них накопилось больше практики. Но Кейт будет не только утешать, она будет также наблюдать, прислушиваться, думать, оценивать. Как и каждый полицейский, она знает, что первая встреча с утратившим близкого человека родственником чаще всего первая встреча с убийцей.
Глава четырнадцатая
Данный Гарри Нотоном адрес дома мисс Олдридж был Пелхем-плейс, 7. Перед тем как отъехать, Кейт проверила список адресов и сказала сержанту Робинсу:
– После встречи с Октавией Камминз при условии, что она окажется дома, мы заедем в Эрлз-Корт на Седжмор-Кресент. Вторая уборщица, миссис Уотсон, живет на Бетнел-Грин. Эрлз-Корт ближе. Нам нужно поговорить хотя бы с одной из женщин, а лучше с двумя, как можно скорее. Мы могли бы позвонить, чтобы удостовериться, что они дома, но лучше сообщить о случившемся лицом к лицу.
Пелхем-плейс была тихая, красивая улица с рядом таких же красивых, трехэтажных, ярко освещенных домов с террасами, элегантными веерообразными окнами над дверями и отгороженными палисадниками. Улица и дома были почти пугающе безукоризненны. Да на этих ухоженных лужайках и клумбах, подумала Кейт, не осмелится проклюнуться ни один сорняк. Бросалось в глаза отсутствие автомобилей и прочих признаков активности – утренняя тишина заполняла улицу. Кейт припарковала машину у дома мисс Олдридж с беспокойным чувством, что за время ее отсутствия автомобиль может исчезнуть. Взглянув на сверкающий фасад дома и удлиненные окна второго этажа, Робинс сказал:
– Красивый дом. Приятная улица. Не знал, что адвокаты по криминальным делам живут так хорошо.
– Все зависит от самого барристера. Она бралась не только за случаи с бесплатной юридической помощью. Хотя нельзя сказать, что эта работа плохо оплачивается, как любят изображать некоторые юристы. У нее всегда были свои богатые клиенты. Два выгодных дела проходили в прошлом году: одно, связанное с клеветническим пасквилем, а другое – мошеннические злоупотребления в Налоговом управлении. Последний процесс продолжался три месяца.
– Она ведь его не выиграла, так? – спросил Робинс.
– Нет, но это не означает, что ей не заплатили.
Почему Венис Олдридж купила дом именно на этой улице, подумала Кейт и тут же решила, что знает почему. До станции метро Саут-Кенсингтон несколько минут ходьбы, а там всего шесть остановок до Темпла. Примерно за двадцать минут мисс Олдридж могла добраться до «Чемберс», не думая о пробках на дороге.
Робинс поднес руку к блестящему звонку. Послышалось звяканье цепи, и в просвете показалось встревоженное лицо пожилой женщины.
Кейт показала ей удостоверение полицейского.
– Миссис Бакли? Я инспектор Мискин, а это сержант Робинс. Можно войти?
Цепь отсоединили, и дверь открылась. Миссис Бакли оказалась щуплой и на вид нервозной женщиной с маленьким, четко очерченным ртом, затерявшимся меж выпуклых щек, что делало ее похожей на хомячка. Она старалась держаться респектабельно и уверенно.
– А, полиция, – сказала она. – Полагаю, вам нужна мисс Олдридж. Ее нет дома. Она в «Чемберс» на Полет-Корт.
– Мы пришли как раз по поводу мисс Олдридж, – начала Кейт. – Нам нужно видеть ее дочь. Боюсь, у нас плохие новости.
Встревоженное лицо мигом побелело от страха.
– Боже, значит, что-то стряслось, – произнесла женщина. Дрожа всем телом, она отступила в сторону, а когда они вошли внутрь, безмолвно указала на правую дверь и прошептала: – Она там – Октавия и ее жених. Ее мать умерла, да? Вы ведь это пришли сообщить?
– Да, – сказала Кейт. – Сожалею, но это так.
К ее удивлению, миссис Бакли не сделала попытку пройти первой, предоставив возможность Кейт открыть дверь самой, и вошла только после сержанта Робинса.
В нос сразу бросился запах крепкого кофе и бекона. Девушка и молодой человек сидели за столом, но при появлении незнакомых людей поднялись, неприветливо глядя на непрошеных гостей.
Кейт заговорила почти сразу, но за первые секунды успела окинуть цепким взглядом девушку, ее друга и планировку комнаты. Очевидно, изначально тут были две комнаты, но стену между ними разобрали, чтобы получилась одна большая – двойного на-значения. В передней части находилась столовая с овальным столом из полированного дерева, по правую сторону от двери – буфет, а напротив – старинный камин со встроенными по бокам полками и над ним – картиной, написанной маслом. В отдаленной части располагалась кухня; Кейт обратила внимание, что раковина и плита были сдвинуты влево, чтобы вид из окна в сад ничем не нарушался. Ее глаза и сознание схватывали мелкие детали: терракотовые горшки с травами на дальнем окне, разномастные фарфоровые фигурки, бессистемно стоящие на каминных полках, сальные пятна от грязных тарелок на столе красного дерева.
Октавия Камминз была худощавая, но полногрудая девушка с лицом ребенка-всезнайки. Узкие, слегка раскосые глаза под тонкими, словно выщипанными бровями были насыщенного каштанового цвета. Это придавало пикантность ее лицу, которое можно было назвать пусть не красивым, но интересным, если бы не угрюмо опущенные уголки слишком большого рта. Поверх белой блузки она носила длинное хлопчатобумажное платье без рукавов, расписанное красными узорами. И то и другое стоило постирать. Из украшений на девушке было только обручальное кольцо с красным камнем, окруженным жемчужинами.
По контрасту с ее неряшливостью юноша казался особенно аккуратным. Он словно сошел с черно-белой фотографии: темные, почти черные волосы, черные джинсы, бледное лицо и белоснежная сорочка с открытым, широким воротом. Темные глаза смотрели на Кейт дерзким, оценивающим взглядом, ставшим пустым мгновенно, как только их взгляды встретились, словно она внезапно перестала для него существовать.
– Мисс Октавия Камминз? – спросила Кейт. – Я инспектор Кейт Мискин, а это сержант Робинс. Боюсь, у нас для вас плохие новости. Будет лучше, если вы сядете, мисс Камминз.
Полезный совет перед тяжелым известием – существует даже правило, что плохие новости никогда нельзя получать стоя.
– Я не хочу садиться, – ответила девушка. – Если хотите, садитесь сами. Это мой жених. Его зовут Эш. А это наша экономка, миссис Бакли, хотя не думаю, что вам нужна она.
В голосе девушки явственно звучало равнодушное презрение, однако, подумала Кейт, не может ведь она не понимать важность этого визита. Разве часто полиция приносит хорошие вести?
Тут вмешалась экономка:
– Я должна была понять. Надо было позвонить в полицию вчера вечером, когда мисс Олдридж не пришла домой. Она всегда предупреждала меня, если где-то оставалась на ночь. Когда утром я позвонила в «Чемберс», мужчина, клерк, сказал, что она там. Но разве она могла там быть?
Кейт старалась не смотреть на девушку.
– Она действительно находилась в коллегии, – тихо произнесла Кейт. – Но была уже мертвой. Этот клерк, мистер Нотон, обнаружил тело, когда пришел на работу. Мне очень жаль, мисс Камминз.
– Мама умерла? Но это невозможно. Мы видели ее во вторник. Она не была больна.
– Ее смерть не вызвана естественными причинами, мисс Камминз.
– Вы хотите сказать, что ее убили? – раздался голос Эша.
Это звучало как утверждение – не вопрос. Его голос озадачил Кейт. На слух довольно обычный, но ей он показался ненатуральным, будто молодой человек мог по своей воле добиваться разного звучания. Он не родился с этим голосом, но разве у нее тот голос, с которым она родилась? Она не та Кейт Мискин, которая волокла покупки бабушки семь пропахших мочой лестничных пролетов в одном из домов на Эллисон-Фейруэзер. Она иначе выглядела. Иначе говорила. Иногда ей хотелось, чтобы она и чувствовала иначе.
– Сожалею, но все выглядит именно так. Полная картина будет после вскрытия. – Кейт повернулась к девушке. – Вы хотите кого-то видеть? Может быть, позвонить вашему врачу? Или приготовить чашку чая?
Чашка чая. Английское лекарство от горя, потрясения и смерти близких. Не сосчитать, сколько раз за время службы в полиции она готовила чай на самых разных кухнях – там, где раковины были забиты грязной посудой и отходы вываливались из мусорных ведер, и на аккуратных кухоньках на окраине, символах домашнего уюта, и в элегантных дизайнерских интерьерах, где трудно даже представить, что там можно готовить еду.
Миссис Бакли бросила взгляд в сторону кухни и сказала, глядя на Октавию:
– Давайте я сделаю.
– Не надо чая, – отказалась девушка. – И приглашать никого не надо. У меня есть Эш. Доктор тоже не нужен. Когда она умерла?
– Точно еще неизвестно. Вчера вечером.
– Тогда вам не удастся повесить это на Эша, как сделали в прошлый раз. Мы были дома, и миссис Бакли приготовила нам ужин. Все трое провели вечер дома. Спросите у миссис Бакли.
Как раз эта информация и была нужна Кейт, хотя сама она не намеревалась задавать такой вопрос: нельзя сообщать дочери о смерти матери и в то же время интересоваться, есть ли у нее и бойфренда алиби. И все же она вопросительно посмотрела на миссис Бакли. Женщина кивнула:
– Это правда. Я приготовила ужин, и мы весь вечер провели здесь, пока я не поднялась к себе после того, как вымыла посуду. Это было примерно в половине одиннадцатого или чуть позже. Я еще подумала, что задержалась на полчаса против обычного времени.
Значит, Эша и девушку можно исключить из числа подозреваемых. Даже на быстром мотоцикле по пустым улицам нельзя меньше чем за пятнадцать минут добраться до Темпла. Время можно уточнить, но зачем? Венис Олдридж умерла задолго до десяти сорока пяти.
– Вот так, – сказала Октавия. – Вам не повезло. В этот раз придется искать настоящего убийцу. Почему бы не потрясти ее любовника? Этого негодяя Марка Ролстоуна, члена парламента? Спросите, из-за чего они ссорились во вторник вечером?
Кейт с трудом сохраняла самообладание. Потом спокойно произнесла:
– Мисс Камминз, ваша мать убита. Наша цель – найти преступника. Но сейчас для меня главное – убедиться, что с вами все в порядке. Вижу, так и есть.
– Что вы понимаете? Вы ничего не знаете обо мне. Лучше вам уйти.
Неожиданно она рухнула на стул и захлебнулась в рыданиях – внезапных, не поддающихся контролю – так плачут маленькие дети. Кейт сделала инстинк-тивное движение в ее сторону, но Эш опередил ее и молча встал между ними. Затем подошел к стулу и положил руки на плечи девушки. Поначалу по конвульсивному движению плеч Кейт подумала, что девушка его оттолкнет, но та подчинилась сильным рукам и постепенно истерические рыдания сменились тихим плачем. Голова упала на грудь, слезы лились на судорожно сжатые руки. Поверх головы девушки на Кейт снова смотрели те же черные, пустые глаза.
– Слышали, что она сказала? Уходите! Вы здесь лишние.
– Когда журналисты обо всем узнают, может возникнуть нежелательный ажиотаж, – сказала Кейт. – Если мисс Камминз понадобится защита, дайте знать. Нам нужно еще раз поговорить с вами обоими. Можно будет застать вас здесь ближе к вечеру?
– Думаю, да. Здесь или на квартире Октавии в цоколе. Около шести застанете нас там или здесь.
– Спасибо. Хорошо, если вы будете дома. Это сбережет время – не придется опять приезжать.
Кейт и сержант Робинс вышли, за ними последовала экономка. В дверях Кейт обратилась к ней:
– Нам нужно поговорить с вами позже. Где вас можно найти?
Руки женщины дрожали, в устремленных на Кейт глазах было знакомое сочетание страха и мольбы.
– Наверное, здесь, – ответила она. – Я хочу сказать, что обычно нахожусь здесь с шести часов, чтобы приготовить мисс Олдридж обед, когда она в Лондоне. У меня наверху небольшая спальня и ванная комната. Не знаю, что будет теперь. Думаю, придется съехать. Мисс Камминз скорее всего продаст дом. Наверное, ужасно думать сейчас о себе, но я не знаю, что буду делать. Здесь много моих вещей – мелочи на самом деле. Письменный стол, книги покойного мужа, китайский шкафчик, который я люблю. Когда мисс Олдридж взяла меня на службу, крупную мебель я отвезла на склад. Не могу поверить, что она умерла. И еще такой смертью. Это ужасно. Убийство – это все меняет, правда?
– Да, – согласилась Кейт. – Убийство меняет все.
Она решила, что дочери неуместно сейчас задавать вопросы, но миссис Бакли другое дело. В дверях много не спросишь, однако экономка провожала их к машине, словно хотела продолжить разговор.
– Когда вы видели мисс Олдридж в последний раз? – спросила Кейт.
– Вчера утром за завтраком. Она любит – любила – сама готовить завтрак. Апельсиновый сок, мюсли, тост. Но я всегда спускалась вниз узнать, придет ли она к обеду, не будет ли каких-то поручений. Она ушла в восемь тридцать, чтобы попасть в Верховный суд в Снерсбруке. Если мисс Олдридж уезжала из Лондона, то всегда сообщала об этом – на тот случай, если срочно понадобится и позвонят сюда, а не в «Чемберс». Но утром я не в последний раз с ней говорила. Вчера вечером без пятнадцати восемь я звонила в «Чемберс».
Кейт постаралась сдержать волнение в голосе:
– Вы уверены, что звонили именно в это время?
– Абсолютно уверена. Я сказала себе, что не буду беспокоить ее до половины восьмого. И точно в это время подняла трубку, но тут же опустила и решила не звонить еще пятнадцать минут. Так что во времени сомнений нет – я еще посмотрела на часы.
– А вы точно говорили с мисс Олдридж?
– О, конечно, с ней.
– И как она вам показалась?
Прежде чем миссис Бакли успела ответить, послышался топот, и, повернувшись, они увидели бегущую по садовой дорожке Октавию, вид у нее был гневный, как у разозленного ребенка.
– Она звонила матери, чтобы пожаловаться на меня. Если хотите говорить с моей экономкой, пройдите в дом – не стойте на улице, – выкрикнула она.
Миссис Бакли издала испуганное восклицание и, не говоря ни слова, заторопилась в дом. Девушка метнула последний взгляд на Кейт и Робинса и повернула за ней. Дверь за ними плотно захлопнулась.
– Не очень-то хорошо мы справились с заданием, – сказала, пристегиваясь, Кейт. – Я во всяком случае. Вот ведь какая маленькая негодяйка! Поневоле задумаешься, зачем только люди заводят детей?
– Но слезы были искренние, – заметил сержант Робинс и тихо добавил: – Приносить плохие вести не самое легкое в нашей работе.
– Слезы – от шока, не от горя. А вести не такие уж плохие. Она еще ребенок. И теперь получит все – дом, деньги, мебель и дорогую картину над камином. Наверху в гостиной, не сомневаюсь, тоже добра много.
– Нельзя судить людей по их реакции на убийство, – сказал Робинс. – Нельзя знать, что они думают или чувствуют. Иногда они сами этого не знают.
– Хорошо, сержант, всем известно, что ты являешься олицетворением гуманного лица полиции, но не перегибай палку. Октавия Камминз даже не поинтересовалась, как погибла мать. И вспомни ее первую реакцию. Дочку волновало только одно: как бы это убийство не повесили на так называемого жениха. Странный статус. У теперешних молодых людей нет ни женихов, ни невест – у них сексуальные партнеры. Как думаешь, чего он добивается?
Робинс минуту подумал, а потом сказал:
– Кажется, я знаю его. Это Гарри Эш. Его судили около четырех недель назад по обвинению в убийстве тети и оправдали. Женщину нашли с перерезанным горлом в собственном доме в районе Уэствэй. Я помню это дело: мой друг констебль занимался им. И тут есть одна интересная деталь: Венис Олдридж была на этом процессе защитником.
Автомобиль остановился у светофора.
– Да, знаю. Нам сказал об этом Дрисдейл Лод. Следовало сообщить это тебе по дороге. Прости, сержант, – виновато произнесла Кейт.
Она разозлилась на себя. Какого черта она смол-чала? Это не та информация, которую можно выбросить из головы. Она просто не ожидала застать Гарри Эша в доме, но это ее не извиняло. Кейт еще раз повторила:
– Прости.
Автомобиль тронулся с места. Теперь они ехали по Бромптон-роуд. Некоторое время они молчали, а потом Робинс сказал:
– Как ты думаешь, можно опровергнуть его алиби? Миссис Бакли кажется мне правдивым человеком.
– Мне тоже. Нет, она говорит правду. В любом случае, как мог Эш или девушка попасть в «Чемберс»? И как объяснить парик и кровь? Они не могли их найти. Нам сказали, что Октавия никогда не была в кол-легии.
– А как насчет предполагаемого любовника? Это правда, или в ней говорит злость?
– Думаю, и то и другое. Конечно, с ним нужно встретиться, хотя это ему вряд ли понравится. Молодой, подающий надежды член парламента. Не в «теневом кабинете», однако возможный кандидат в отдел для меньшинств. Будет защищать права объединений, где меньше тысячи членов.
– Ты много о нем знаешь.
– А кто не знает? Включи любой канал, и в каждом политическом шоу он обязательно что-то пафосное вещает. Ну-ка, взгляни на карту. Эти дороги путаные. Не хочется пропустить поворот на Седжмор-Кресент. Будем надеяться, что миссис Карпентер окажется дома. Чем быстрее мы поговорим с этими двумя женщинами, тем лучше.
Глава пятнадцатая
Дэлглиш и Пирс встретились с Гарри Нотоном в его кабинете. Дэлглиш решил, что клерк будет чувствовать себя свободнее в комнате, где работает почти сорок лет. Младшего клерка, Терри Гледхила, уже допросили и отпустили домой. Нотон предпочел остаться на случай, если возникнет что-то срочное. Сейчас он сидел за столом, упершись руками в колени, вид у него был изможденный. Клерк был среднего роста и телосложения, однако казался мельче, а усталое, встревоженное лицо заставляло его выглядеть старше своих лет. Редеющие седые волосы были тщательно зачесаны назад от шишковатого лба. А этот напряженный взгляд, подумал Дэлглиш, появился задолго до сегодняшней трагедии. Однако в его повадке ощущалось достоинство, присущее человеку, который хорошо делает свое дело и знает, что его ценят. Он был тщательно одет. Официальный костюм явно староват, но брюки сохраняли заутюженную складку, а рубашка – накрахмаленную свежесть.
Дэлглиш и Пирс взяли свободные стулья и сели посреди на вид беспорядочно организованного пространства этого офиса клерков коллегии. Дэлглиш знал, что сидящий перед ним человек мог рассказать больше, чем кто-либо другой, о том, что происходит в этом здании, вопрос лишь в том, захочет ли он это сделать.
На полу перед ними стоял жестяной короб, в котором раньше хранился пресловутый парик. Высотой он был примерно два фута, изрядно побитый, с инициалами Д.Х.Л. на боковой поверхности ниже почти не различимого герба. Короб был обит изнутри желто-коричневым щелком с опорой для поддержки парика. Крышка отсутствовала, короб был пуст.
– Он хранился в офисе все время, что я здесь работаю и сколько работает мистер Лэнгтон – почти сорок лет. Парик принадлежал его деду, а тому парик подарил друг, когда дед получил шелк. Это было в 1907 году. Его фотография висит в кабинете мистера Лэнгтона. Парик всегда одалживался членам палаты, когда те получали шелк. Вы можете это видеть на фотографиях.
Заключенные в рамки фотографии, старые – черно-белые, недавние – цветные, висели на стене слева от стола Нотона. Лица – все, кроме одного, мужские – серьезные, самодовольные, широко улыбающиеся или, напротив, скрывающие радость, смотрели в камеру поверх шелковой мантии и кружев. Некоторые сфотографировались с семьями, один или двое – в интерьере «Чемберс» с Гарри Нотоном, стоявшим рядом и преисполненным гордости за друзей. На фотографиях Дэлглиш разглядел Лэнгтона, Лода, Ульрика и мисс Олдридж.
– Короб запирался? – спросил он.
– В мое время – нет. Не было необходимости. При старом мистере Лэнгтоне он запирался. Потом замочек сломался – лет восемь назад, может, больше, и никто не видел причины, по которой его стоило чинить. Короб держали закрытым, чтобы не попортился парик, а крышку снимали только с избранием нового королевского адвоката. Иногда парик заимствовали на время, если какому-то королевскому адвокату вменялось в обязанность присутствовать на ежегодной службе в Вестминстере при лорд-канцлере.
– Когда последний раз брали парик?
– Два года назад. Тогда получил шелк мистер Монтегю. Он работает в коллегии Солсбери и редко бывает в «Чемберс». Но последний раз мы видели парик не тогда. Мистер Костелло на прошлой неделе примерял его.
– Когда это было?
– В среду днем.
– Зачем он так сделал?
– Мистер Костелло рассматривал фотографию мисс Олдридж. Терри, мой помощник, сказал что-то вроде: «Вы будете следующим, сэр». Мистер Костелло спросил, хранится ли у нас по-прежнему парик мистера Лэнгтона. Терри вытащил короб из шкафа, мистер Костелло открыл его посмотреть, а потом примерил парик. Только на одну секунду. Потом снял и положил на место. Думаю, он просто хотел пошутить, сэр.
– И с тех пор короб не открывали?
– Насколько я знаю – нет. Терри поставил его в шкаф, вот и все.
– Не находите ли вы странным, что мистер Костелло поинтересовался, храните ли вы по-прежнему короб? – спросил Пирс. – Похоже, все знают, что он находится в вашем офисе.
– Да, это все знают. Мистер Костелло мог задать такой вопрос необдуманно. Точно не помню его слов. Кажется, он сказал: «Вы ведь по-прежнему храните тот удлиненный парик?» Что-то вроде этого. Хотя согласен, он мог бы выражаться точнее.
Затем полицейские задали вопрос: как Нотон обнаружил труп? Клерк уже справился с первым потрясением, но Дэлглиш заметил, что его лежащие на коленях руки стали теребить брюки.
– Вы повели себя очень разумно в сложной ситуации, – сказал Дэлглиш. – Чрезвычайно важно, чтобы о парике и пролитой крови никому не рассказывали те немногие люди, которые видели труп.
– От меня никто ничего не узнает, сэр. – Нотон помолчал, а потом продолжил: – Меня изумила именно кровь. Тело полностью окоченело. Я словно прикоснулся к мрамору. А кровь была жидкая, липкая. Вот тут мне чуть не снесло голову. Конечно, не стоило дотрагиваться до тела. Теперь я понимаю. Думаю, это случилось инстинктивно – хотелось понять, мертва она или нет.
– Вам не пришло в голову, что это кровь Ульрика?
– Тогда – нет. Да и потом не пришло. Хотя надо было сразу сообразить, что это не может быть кровь мисс Олдридж. Звучит странно, но я постарался выбросить эту картину из головы, не думать об этом.
– Но вы знали, что мистер Ульрик держит в холодильнике пинту крови?
– Знал. Он сказал мисс Колдуэл, а она – мне. Думаю, все здесь знали об этом к вечеру понедельника – весь штат сотрудников. Мистер Ульрик всегда следил за своим здоровьем. Терри даже сказал: «Будем надеяться, что ему никогда не понадобится пересадка сердца, или мы можем найти бог знает что в холодиль-нике».
– Значит, люди шутили на эту тему? – спросил Пирс.
Читать бесплатно другие книги:
