Мужчина, женщина, ребенок Сигал Эрик

25

Они вернулись к машине. Роберт вытащил из багажника старое ветхое одеяло. Потом они купили бутербродов, перешли на другой берег реки по Гарвардскому мосту и отправились на Эспланаду — зеленый травяной полумесяц вокруг раковины, защищающей музыкантов от дождя.

Несколько сотен отчаянных фанатов, презрев стихию, сидели, укрывшись в импровизированных шатрах, вигвамах и тому подобных сооружениях. Роберт с Жан-Клодом расстелили свое одеяло как можно ближе к раковине.

— Раз мы все равно промокнем, надо хотя бы все как следует рассмотреть, — сказал Роберт и протянул мальчику огромный бутерброд.

— Я обязательно должен его съесть? — спросил мальчик. — У меня немножко болит живот.

— Не волнуйся, — успокоил его Роберт, решив, что это скорее всего на нервной почве. — Съешь, сколько сможешь.

— Ладно, — вздохнул мальчик и принялся откусывать понемножку с разных сторон.

Вскоре гром аплодисментов заглушил шум дождя. Дирижер направлялся к сцене, а вскочившие на ноги слушатели орали: «Мы любим тебя, Артур!»

— Этот седовласый старец — большая знаменитость, — объяснил Роберт. — Он даже важнее самой музыки.

— Он напоминает Деда Мороза, — заметил мальчик.

— Ты прав, — сказал Роберт, — но он не просто рождественский Дед Мороз. Он — общий дедушка, и в этом его обаяние.

Роберту вдруг пришла в голову странная мысль. Я никогда не видел Фидлера с такого близкого расстояния, а теперь вижу, что он чем-то напоминает мне отца.

Фидлер поднял дирижерскую палочку, и концерт начался. Первым номером был марш «Когда Джонни возвращается домой».

Дождь все усиливался.

— Наверное, нам лучше уйти, — предложил Роберт.

— Нет, нет, пожалуйста, не надо.

— Ну ладно, — неохотно согласился Роберт и глянул на часы. Восемь тридцать. Самолет на Париж уже в воздухе.

В финале оркестр исполнил «Увертюру 1812 года» Чайковского со звоном церковных колоколов и залпами из маленькой гаубицы. Жан-Клод пришел в неистовый восторг, особенно когда в гуле духовых инструментов он узнал знакомую мелодию.

— «Марсельеза!» — крикнул он, вскакивая с места.

— Да, — сказал Роберт. — Это сюрприз. Специально для тебя.

Мальчик был вне себя от восторга. Он принялся хлопать еще до финала и продолжал, когда оркестр без всякого перерыва начал исполнять национальный гимн «Звезды и полосы навсегда». Теперь вся насквозь промокшая толпа поднялась и стала петь, кричать и топать ногами. Сущее столпотворение.

Вдруг все небо вспыхнуло огнями — красными, белыми, зелеными, желтыми и синими.

— Regarde, papa! — вскричал Жан-Клод. — Les feus d'artifice!

Роберт поднял мальчика себе на плечи, чтобы тот мог всласть полюбоваться фейерверком. При этом он заметил, что, несмотря на холод, тело ребенка казалось странно теплым. Слишком теплым.

— Пошли, Жан-Клод. Вернемся к машине.

Все еще держа мальчика на плечах, Роберт двинулся к мосту. Жан-Клод не сводил завороженного взора с разноцветных ракет, взрывавшихся в воздухе.

Когда они добрались до автостоянки МТИ, Жан-Клода била дрожь — Роберт пощупал ему лоб. Он просто горел.

— Поднимемся ко мне в офис, чтобы ты смог переодеться во что-нибудь сухое, — сказал Роберт.

— Хорошо, — глухим голосом ответил мальчик.

Роберт отпер багажник, схватил зеленый чемодан, и оба быстро направились к входу.

Наверху он вытер Жан-Клода бумажными полотенцами из мужского туалета. Мальчик вдруг показался совсем маленьким и хрупким. Кожа да кости. Его тонкие руки и ноги горели как огонь.

— Хочешь, я вскипячу тебе чаю?

— Нет, мне ничего не надо.

Будь я проклят, подумал Роберт, накормил ребенка всякой дрянью, да еще простудил впридачу. Заботливый папочка.

И тут его вдруг осенило. Нельзя его везти обратно в Ленсингтон. Я не умею обращаться с больными детьми.

Он закутал мальчика в свою куртку и, собравшись с духом, позвонил на Кейп-Код Шейле.

— Роберт, где ты? Здесь льет как из ведра.

— Здесь тоже. И притом сильный туман. Я не мог отправить его самолетом в такую погоду.

— Да, — мягко сказала она. И добавила: — Пожалуй, это разумно.

Наступило молчание.

— Послушай, Шейла, он промок до нитки, и, по-моему, у него жар. Может, надо отвезти его в больницу… Но…

— Ему так плохо?

— Нет. То есть, я точно не знаю. Послушай, можно я привезу его обратно? — только на один день.

Новая пауза.

— Роберт, девочки все еще очень расстроены. Они просидели весь день взаперти, и от этого им легче не стало.

— Она вздохнула. — По-моему, тебе лучше скорее приехать. А то они могут подумать, что ты совсем ушел из дома.

Роберт почувствовал огромное облегчение.

— Да, пожалуй. И вообще, он ведь останется только на день-два, не больше. Нельзя же отправлять на самолете больного ребенка. Как по-твоему?

Шейла колебалась. Роберт начал нервничать.

— По-моему, тебе лучше скорее приехать, — повторила она. Уклонившись от одного вопроса, она прямо поставила другой. Вопрос об их семье.

26

На дороге было темно и скользко. Роберт ехал слишком быстро. С каждой минутой мальчику становилось все хуже и хуже. Он сидел спокойно, прижав руки к животу, и временами еле слышно стонал.

— Включить радио? — спросил Роберт, надеясь, что музыка хоть немножко успокоит ребенка.

На шоссе никого не было. Непогода разогнала даже полицейских. В результате Роберт доехал до Кейп-Коде — кого канала за рекордное время. И продолжал гнать.

Чем ближе к дому, тем отчаяннее бушевала буря.

При повороте на Пилгрим-Спринг-роуд машину занесло, но, к счастью, Роберту почти мгновенно удалось ее выровнять.

Он взглянул на мальчика. Тот даже не заметил, что они чуть не попали в аварию. Он не замечал ничего, кроме боли в животе.

Подъехав к дому, Роберт с облегчением вздохнул и повернулся к мальчику. Глаза Жан-Клода были закрыты, головой он прислонился к дверце.

— Приехали, Жан-Клод, — прошептал Роберт и погладил мальчика по голове. — Теперь все будет хорошо.

Мальчик никак не реагировал.

— С тобой все в порядке?

Жан-Клод кивнул.

— Ты можешь идти, или взять тебя на руки? — Дождь лил не переставая.

— Я дойду сам, — медленно проговорил он.

— Хорошо. Когда я сосчитаю до трех, мы оба выскочим из дверей и побежим к дому. Ладно?

— Ладно.

Досчитав до трех, Роберт вышел в потоки воды. Он быстро глянул на правую сторону машины, увидел, что дверь Жан-Клода открывается, и ринулся к веранде.

Шейла ждала одна в гостиной. Хотя они расстались чуть больше суток назад, оба чувствовали себя так неловко, что часы казались годами. Она посмотрела на мужа, насквозь пропитанного дождем и угрызениями совести.

— У тебя все в порядке?

— Да. А у тебя?

— Пока еще жива.

— Где девочки?

— Я отправила их наверх. Решила, что сейчас не время выяснять отношения, — сказала она, заглядывая ему за спину.

— Что-нибудь не так?

— Где Жан-Клод?

— Он… — Роберт обернулся. Мальчика нигде не было. Он снова глянул на Шейлу. — Может, он боится войти.

— Пошли за ним.

Роберт ринулся на веранду, но не увидел ничего, кроме непроглядной тьмы. Вдруг небо расколола молния, на мгновение осветив подъездную дорожку.

Мальчик лежал лицом вниз в нескольких шагах от машины, и по его неподвижному телу хлестал дождь.

— О боже! — вырвалось у Роберта. Он подбежал к мальчику и перевернул его на спину.

— Он без сознания! — крикнул он Шейле, стоявшей на веранде.

— Неси его сюда! Я вызову врача! — крикнула она в ответ.

— Нет… дело плохо. Я немедленно отвезу его в больницу.

Шейла мгновенно подбежала к нему и посмотрела на мальчика. Обоих поливало дождем. Когда Роберт поднял Жан-Клода с земли, она пощупала ему лоб.

— Он горит! — Она открыла дверцу, и Роберт осторожно положил ребенка на сиденье. — Я поеду с тобой.

— Нет. Иди, позвони предупреди больницу.

— Ты уверен, что так надо?

— Ступай, Шейла. Пожалуйста. — Он был на грани истерики.

Шейла кивнула и побежала к дому.

Из освещенного окна второго этажа две пары глаз смотрели, как машина выехала на дорогу.

Джессика и Паула пытались понять, какая новая катастрофа только что вошла в их жизнь.

Роберт мчался словно одержимый. Мальчик не говорил ни слова. Было слышно только его прерывистое дыхание. Лоб стал угрожающе холодный. Время от времени бессознательное состояние прерывалось, и он произносил одно-единственное слово: «Мама».

В приемном покое царил сущий бедлам. Из-за бури, разразившейся в самый разгар уикенда, количество дорожных происшествий во много раз превысило статистическую норму. Но когда Роберт с Жан-Клодом на руках появился на пороге, к нему тотчас же бросился молодой изможденный врач.

— Несите его прямо в смотровую, — сказал он.

Он сосчитал мальчику пульс и тотчас принялся щупать ему живот. Роберт услышал, как врач пробормотал: «О черт!», и подумал: Это, наверно студент. Надо найти настоящего врача. В это время молодой человек отрывисто приказал стоявшей рядом медсестре: — Немедленно введите ему два грамма ампициллина и шестьдесят миллиграммов гетамицина. Приготовьте носо-гастрическую трубку и срочно пошлите кого-нибудь за Джоном Шелтоном.

Сестра бросилась выполнять предписание. Врач вынул изо рта Жан-Клода градусник, скосил на него глаз и снова буркнул что-то про себя.

— Что такое? — нетерпеливо спросил Роберт.

— Будьте добры, выйдите в соседнюю комнату, сэр, — вместо ответа сказал врач.

— Я сейчас вернусь, — сказал Роберт, коснувшись ледяной щеки Жан-Клода. — Ничего не бойся.

Мальчик еле заметно кивнул. Вид у него был насмерть перепуганный.

— Ну, что? — спросил Роберт, очутившись с врачом за дверью.

— Перитонит, — ответил тот. — Вся брюшная полость заполнена гноем.

— Что это значит, черт вас побери?

— Прободение аппендикса. Сильный жар — 40,5. Мы послали за нашим ведущим хирургом. Он, кажется, куда-то уехал на лодке…

— Неужели тут больше никого нет? — спросил Роберт, молча молясь, чтобы в больнице оказался кто-нибудь более квалифицированный, чем этот нервный паренек.

— Доктор Кит уже в операционной. Очень тяжелая автомобильная авария. К тому же он хирург-ортопед. Самое лучшее, что мы можем сделать — это дождаться доктора Шелтона.

— А что делать до его приезда?

— У него сильное обезвоживание организма, поэтому я прописал ему внутривенное вливание физиологического раствора. И большую дозу антибиотиков.

— И все? Неужели нельзя больше ничего сделать до появления вашего великолепного специалиста?

— Можно взять себя в руки, — язвительно заметил врач. — Кроме того желательно пока зарегистрировать больного.

Роберт на минуту умолк. Успокойся, сказал он себе. У этого парня и без того дел по горло.

— Да, конечно, — сказал он. — Спасибо. Извините. — И пошел прочь.

— Как зовут пациента?

Роберт сказал регистраторше имя и фамилию по буквам.

— Адрес?

Он назвал улицу и номер дома в Уэлфлит.

— Профессия?

— Ребенок, — саркастически ответил Роберт и сообщил возраст Жан-Клода.

— Вероисповедание?

Роберт понятия не имел. На лице регистраторши выразилось явное неудовольствие.

— Никакого, — сказал Роберт.

На ее лице выразилось еще большее неудовольствие.

— Гм… Скорее всего католик.

Этот ответ очевидно был сочтен вполне удовлетворительным.

Менее удовлетворительным оказалось отсутствие «Голубого Креста», «Голубого Щита» или иных страховых полисов. На предложение заплатить посмотрели косо.

— Мистер Беквит! — раздался голос в конце холла. — Хорошие новости!

К Роберту бежал врач. Он запыхался и был весь в поту.

— В каком смысле?

— Доктор Шелтон из-за плохой погоды оказался дома. Он уже приехал.

— Замечательно, — ответил Роберт. И оба ринулись по холлу в приемный покой.

Доктор был седоват и, слава богу, казался опытным и уравновешенным. Скорее даже чересчур спокойным.

— Имеется ли разрешение на операцию? — спросил Шелтон молодого врача.

— Я этим еще не поинтересовался, сэр.

Шелтон повернулся к Роберту и спросил:

— Где родители мальчика?

— Они…. они умерли.

— Но кто-то должен подписать документ. Вы его опекун?

— Нет. Опекун — человек по фамилии Венарг. Он живет во Франции.

— Тогда он должен дать разрешение по телефону. В присутствии свидетеля, который слышит разговор.

Нет, подумал Роберт. На это нет времени. Я даже не взял с собой номера телефона Луи. Он лежит у меня в письменном столе.

— Ммм… а я не могу подписать?

— По закону вы не имеете права, — ответил Шелтон.

— Почему не вызвать к телефону этого француза? Ребенок в тяжелом состоянии.

— Тогда прооперируйте его. Сейчас, немедленно.

— Я понимаю вас, мистер Беквит. Но хирурги, как и все остальные люди, обязаны придерживаться правил.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь обвинять вас в нарушении врачебной этики.

Хирург сохранял невозмутимость, но упорно стоял на своем.

— Мистер Беквит, я хорошо говорю по-французски. Я могу объяснить положение вашему мсье Венаргу.

Роберт был в полном отчаянии.

— Доктор, можно я скажу вам что-то по секрету?

— Мы оба давали клятву Гиппократа, — сказал Шелтон, оборачиваясь к молодому практиканту.

— Можно мне поговорить с вами наедине? — настаивал Роберт.

— Гм… я пойду посмотрю, как продвигаются дела у доктора Кита, — сказал суетливый молодой человек. — Мы будем работать во второй операционной.

Он убежал, и Роберт с Шелтоном остались вдвоем.

— Ну что? — спросил хирург.

— Я могу подписать разрешение.

Роберт боялся, как бы этот бюрократ в белом халате не заподозрил его в какой-то хитроумной уловке.

— Кем вы ему приходитесь?

— Я… я его отец.

— Но вы мне только что сказали…

— Это мой внебрачный сын, — выпалил Роберт. — Его мать — доктор Николь Герен. Она работает в клинике медицинского факультета в университете Монпелье. То есть, работала. Она скончалась месяц назад.

Интуиция не обманула Роберта. Явно не относящийся к делу факт, заключавшийся в том, что мать мальчика была коллегой доктора Шелтона, странным образом произвел на него положительное впечатление.

— Это действительно так? — спросил он.

— Позвоните моей жене. Она все подтвердит, — ответил Роберт.

Чем окончательно убедил доктора.

Операция тянулась бесконечно. Роберт сидел в опустевшей к этому часу приемной и пытался подавить возраставшее чувство бессильного отчаяния. Это просто невозможно. Он винил себя во всем. Примерно в четверть третьего он заметил практиканта.

— Простите, доктор, — робко пролепетал он. — Можно вас на минутку?

Его отношение к молодому врачу заметно изменилось.