Аэростат. Воздухоплаватели и Артефакты Гребенщиков Борис

Георг Фридерик Гендель

(Handel, George Frideric)

Нет и не было на белом свете композитора, который при жизни пользовался бы большей славой, почетом и уважением, чем Георг Фридерик Гендель. Все современные рок-звезды – да, им вслед визжат девы, они наживают мозоли, давая автографы, покупают себе замки и виллы, но про кого из них когда-либо говорили: «Величайший музыкант на земле со времен Орфея»?{145}

Георг Фредерик Гендель родился 23 февраля 1685 года в немецком городе Халле, в Саксонии-Анхальт, в один год с Иоганном Себастьяном Бахом.

Когда ему было десять лет, он уже настолько хорошо играл на органе, что привлек к себе внимание герцога Вейссенфельского Иоганна Адольфа и был отправлен на учебу. В 1702 году Гендель уже был органистом кальвинистского собора. Но ему это было не слишком интересно. С детства его ужасно привлекал театр.{146}

В 1703-м он отправился в Гамбург, один из самых знаменитых оперных центров Европы. Там-то он и начал писать всерьез.

Как-то раз Гендель подружился с юным композитором по имени Иоганн Маттезон. Однажды во время исполнения своей оперы (которую он не только написал, но еще и пел в ней одну из главных ролей) Маттезон, чтобы показать, что он очень многосторонний музыкант, спрыгнул в оркестр, где Гендель восседал за клавесином, и попытался сесть за клавиатуру. Но Гендель был не из тех людей, которых можно отодвинуть. Горячие головы схлестнулись, обменялись нелицеприятными словами и тут же вытащили шпаги (вот как раньше исполнялись оперы). Шпага Маттезона сломалась о металлическую пуговицу сюртука Генделя. Полдюйма вправо или влево – и мы бы вряд ли узнали, что был такой композитор…

Однако вскоре они помирились, и Маттезон даже пел главную партию в первой опере, написанной Генделем, – «Альмира».{147}

В 1706 году Гендель поехал в Рим и провел следующие четыре года в Италии. Там его называли «саксонцем»; как и везде, где он бывал, в Италии он произвел большое впечатление. Однажды он вступил в клавесинно-органную дуэль с Доменико Скарлатти (в доме кардинала Оттобони). Как клавесинисты они были признаны равными. Но как органист Гендель одержал победу – Скарлатти сам признал превосходство оппонента и добавил, что, пока не услышал игру Генделя, даже не представлял себе возможностей инструмента.

Иоганн Маттезон

Георг I

А вот другой анекдот того же времени. Великий скрипач и композитор Арканджело Корелли, величайший виртуоз Европы, исполнял одно из произведений Генделя и с трудом справлялся с темпераментом некоторых пассажей. Импульсивный Гендель выхватил у него скрипку и показал, как следует играть какой-то пассаж. Корелли, человек мягкого склада и щедрый, нисколько не обиделся: «Мой дорогой саксонец, это музыка во французском стиле, а я его совсем не знаю».

Гендель вызывал огромное уважение во всех музыкантах, с которыми он встречался. А встречался он со всеми, изучал все и в итоге попал под очень сильное влияние солнечной итальянской музыки.{148}

В 1710 году Гендель вернулся из Италии в Ганновер как придворный музыкант. Но сразу же отпросился в Англию, где написал оперу для англичан – «Ринальдо». Она была поставлена и имела оглушительный успех. Гендель вернулся в Ганновер, но после столичного Лондона сонная обстановка маленького провинциального двора была не по нему. Поэтому в 1712 году он снова отпросился в Лондон, пообещав вернуться в течение разумного периода времени. В его случае это оказалось никогда. Как сказали бы у нас – ушел в самоволку.{149}

В Лондоне он продолжал писать оперы, а вскоре занялся еще и административно-придворной музыкой. Королева Анна назначила ему годовую стипендию. Прошло два года, а Гендель так и не вернулся в Германию – неизвестно даже, думал ли он об этом.

Титульный лист лондонского издания арий «Ринальдо», 1711

Однако в 1714 году Анна умирает – и новым королем Англии, Георгом I, становится не кто иной, как бывший патрон Генделя Электор Ганноверский, от двора которого Гендель и сбежал в Лондон. Не исключены были неприятности с властью – но сидеть, ожидая у моря погоды, было не в привычках композитора. Он взял быка за рога и написал для нового короля знаменитую «Музыку на воде» – на воде, потому что исполнял ее оркестр, плывущий по реке на огромной барке. Король пришел в такой восторг, что немедленно примирился с блудным композитором. Более того, очевидцы сообщали: королю Георгу так понравилась музыка, что он заставил исполнить ее трижды: два раза до обеда и один раз после.{150}

У Генделя опять все стало хорошо, и даже его стипендия была удвоена. Теперь его было не остановить. Напористый и предприимчивый, он погрузился в светскую жизнь, познакомился с огромным количеством знати, среди которой и ловил спонсоров. На их деньги он основывал оперные труппы, наживал большие капиталы, разорялся – и продолжал писать оперы. Писал он их с удивительной скоростью (всего им написано более сорока опер).

При этом он не считал зазорным пускать в дело музыку других композиторов. Его биографы лезут из кожи вон, чтобы оправдать эту черту, однако тут и оправдывать нечего – все признают, что обычно его переделки были значительно лучше оригиналов.

Попросту говоря, Генделя считали величайшим музыкантом на земле. Виконт Персиваль писал о нем: «Гендель из Ганновера – человек, талантом и умением превосходящий всех музыкантов со времен Орфея».

А Антуан Прево (автор «Манон Леско») вторил ему: «Никогда еще совершенство в искусстве не совмещалось в человеке с такой плодовитостью». Прямо скажем, мало кто из композиторов удостаивался при жизни таких похвал. И было за что.{151}

Это все – факты его биографии. Но каков же он был в жизни? Современники сообщают, что Гендель был крупного сложения, неуклюж движениями, выглядел тяжелым и насупленным – но когда он улыбался, это было как солнце, вдруг выглянувшее из-за туч.

В разговорах он был нелюбезен, но полностью лишен недоброжелательности к собеседникам. Он мог впасть в ярость, но в нем не было ни малейшей злости, и в отношениях с людьми он был безукоризненно честен.

Нрав у него был взрывчатый, особенно это чувствовали певцы, которые перечили ему. Однажды знаменитая сопрано Франческа Суззони отказалась петь арию так, как та была написана. Гендель, выйдя из себя, чуть не выкинул ее в окно с криком: «Мадам, я знаю, что вы чертовка, но не забывайте, кто здесь Вельзевул!»{152}

Как и все импресарио, он был увлекающимся игроком, коллекционером, знатоком искусств – в его коллекции было даже несколько картин Рембрандта. Никогда не женился – собственно, о его личной жизни нам вообще ничего не известно. Да и слава Богу! Вот молодец.

Титульный лист либретто «Юлия Цезаря», Лондон, 1724

По-английски он до конца жизни говорил с сильным акцентом, но был прекрасным рассказчиком; знавшие его говорили, что если бы он был мастером английского, то ничем бы не уступал Джонатану Свифту. Его сухой юмор смешил всех, шутил он всегда с абсолютно серьезным выражением лица. Даже страдая под конец жизни от болезни, к самому себе он относился с очень большой иронией.{153}

Когда итальянские оперы в Лондоне вышли из моды, Гендель легко переключился на оратории и написал их около двадцати.

Его оратория «Мессия» была названа современниками величайшим музыкальным произведением в истории, а во время ее первого исполнения король Георг пришел в такой восторг, что вскочил с места и всему театру ничего не оставалось, как сделать то же самое. По традиции весь зал до сих пор встает во время ее исполнения.

К 1751 году он совсем ослеп, но до самой смерти продолжал играть на органе. Он умер 14 апреля 1759 года в возрасте семидесяти четырех лет.{154}

Не только монархи – даже обычно ревнивые коллеги по цеху снимали перед ним шляпы. Бетховен попросту называл Георга Фредерика «величайшим композитором, когда-либо жившим на земле». Иоганн Себастьян Бах, родившийся в один год с Генделем, но, в отличие от него, никуда не выезжавший, сильно уважал музыку своего коллеги-космополита. Однажды во время визита Генделя домой в Германию принц Леопольд попытался организовать встречу двух гениев и даже одолжил для этого Баху коня; встреча, правда, так и не произошла.

А что до приемной родины Генделя – Британии, – то она полюбила его навсегда. Фрагмент из его знаменитой «Мессии» до сих пор играют часы здания парламента. Музыка из оперы Генделя «Сципио» – современный марш королевских гренадеров. Кстати, его лондонский дом-музей – за стенкой от дома, который когда-то снимал Джими Хендрикс.{155}

Ученые-музыковеды замечают, что он сильно повлиял на музыку композиторов, появившихся после него, включая Гайдна, Моцарта и Бетховена, говорят, что «его музыка послужила переходом от эпохи барокко к классической эре».

Остается один вопрос: нам-то что с того? И есть на это один очень простой ответ: нечасто на свет родятся великие души, воспринимающие мир как цельную и неразрывную гармонию – и могущие передать нам это свое ощущение. Без них мы были бы глухими, слепыми и хромыми черепашками, ползающими по грязи и не замечающими солнца. Говорят, на это и нужна культура.{156}

Гравюра Уильяма Хогарта из серии «Дурные вкусы города» («The Bad Taste of the Town»), высмеивающей культ итальянс-кого искусства и падение анг-лийского вкуса, Лондон, 1724. Слева – оперный театр с афи-шей «Юлия Цезаря» Генделя.

Incredible String Band

{157} Много лет название Incredible String Band – «Невероятная Струнная Группа» – известно было разве что архивариусам, но когда-то эта шотландская группы была на устах у всего мира.

Собственно, в легендарном 1967-м три альбома считались обязательными для каждого продвинутого человека – «Sgt. Pepper», что-нибудь из Донована и «Прекрасная Дочь Палача» («The Hangman’s Beautiful Daughter») Incredible String Band.{158}

А начиналось все очень скромно. В первой половине 60-х Incredibles – тогда еще дуэт – играли по крохотным пабам Эдинбурга, и выглядело это, со слов очевидца, так: «Мы долго шли по вымощенным булыжником улицам, где единственным звуком были наши собственные шаги; было такое ощущение, что весь остальной мир тихо сидит дома за кружевными занавесками. Наконец мы дошли до заурядного паба с опилками на полу и парой скамеек, взяли по пинте и перешли в спартански простую заднюю комнату, где человек тридцать уже ожидало начала музыки. Робин Уильямсон (Robin Williamson) и Клайв Палмер (Clive Palmer), оба с гривами светлых волос и в тяжелых твидовых пиджаках, оставили свои кружки и вытащили стулья на середину комнаты. Они играли народную шотландскую музыку так, как будто она совершила путешествие в американскую глубинку, а домой вернулась через Марокко и Болгарию».{159}

Клайв Палмер, Робин Уильямсон и Майк Херон

Вскоре к дуэту присоединился еще один веселый шотландский бард по имени Майк Херон (Mike Heron), и, уже как трио, они записали свой первый альбом, который назывался просто «Incredible String Band». После этого Клайв Палмер, как настоящий свободный художник и аристократ духа, устал заниматься одним и тем же, махнул друзьям рукой и направился в сторону Афганистана, предупредив, что ждать его не стоит. Тут-то и настал их звездный час: два следующих альбома группы – «5000 духов» («The 5000 Spirits or the Layers of the Onion») и «Прекрасная Дочь Палача» («The Hangman,s Beautiful Daughter») – были восприняты «прекрасным народом» всего мира как Библия. Пол Маккартни назвал «Дочь Палача» «лучшим альбомом 1968 года». На концерты Incredible String Band начали собираться неисчислимые толпы людей, которые приносили им дары и с любовью выкладывали их на край сцены. А то, что и Майк и Робин играли на огромном количестве инструментов (на двоих – более сорока), превращало их концерты в ни с чем не сравнимое зрелище – при обязательном активном участии публики. Даже сам термин «глобальная деревня» был изобретен каким-то нью-йоркским критиком для описания концерта Incredible String Band. Их альбомы создавали новые и ни что не похожие миры.{160}

«Мне кажется, это была хорошая идея: сломать перегородку между исполнителем и публикой, а еще – расправиться с понятием „виртуозности“ – те, кто умеет играть, и те, кто не умеет. Мы хотели попытаться уйти от этого: попробовать играть на инструментах, на которых мы не умеем играть, попытаться создать музыку наивную, музыку невинную – как живопись примитивистов. Мне казалось, что можно написать песню свободной формы – как поэзия битников – и соединить это со свободной формой музыки: немножко из Индии, немножко из Испании, немножко из оперы, немножко из Африки – и использовать все эти звуки как тональные краски.

LP «Wee Tam and the Big Huge», 1968. Диск I

То, что мы привнесли в музыку 60-х… ну, это как в старинной поговорке: „Дураки кидаются туда, где ангелы боятся ходить“».{161}

Однако звездный час никогда не продолжается долго, поэтому он и называется «час».

Майк и Робин были друзьями Клайва, но не между собой; как только он уехал, между двумя гениями возникло своеобразное соперничество. «Ни один не соглашался включать в альбом песню другого, пока он не оставит на ней своего отпечатка, придумав аранжировку и гармонии». Поначалу это лишь придавало музыке остроту, но потом стало превращаться в неудобство. Робин, будучи сторонником вольного подхода к музыке и к жизни, ввел в группу свою девушку по имени Ликорис – подпевать и играть на бубне. В ответ на это Херон велел своей девушке Розе немедленно научиться играть на басу, и дуэт превратился в квартет. Но если Майк с Робином, как гении, еще могли ужиться друг с другом, то девушки уживаться друг с другом совсем не собирались. К тому же один знакомый на время обратил весь коллектив в сайентологию, что сильно прибавило им уверенности в себе; увы! песни от этого стали много длиннее и несколько нуднее.

LP «Wee Tam and the Big Huge», 1968. Диск II

Робин с Ликорис МакКечни (Licorice McKechnie) и Майк с Розой Симпсон (Rose Simpson)

В общем они записали вместе еще около десятка альбомов, но былого счастья музыка более не приносила, и в 1974 году Incredible String Band решили мирно разойтись.{162}

Но сага Incredible String Band на этом не кончается. Майк Херон записал несколько сольных альбомов, а Робин… Первое, что сделал Робин Уильямсон, оставшись один, – с головой погрузился в любимый им кельтский фольклор. Для начала он выучился играть на арфе, потом начал перелагать старинные предания на музыку. Долгое время он жил в Калифорнии, потом вернулся домой. На его счету – книги, самоучитель игры на скрипке, на флейте, на чем-то еще и большое число альбомов: древние мелодии для арфы, воспроизведение ритуалов бардов и его собственные новые песни. Он ездил по всему миру, распространяя свое восприятие древней кельтской культуры – и занимается этим и по сей день.{163}

Может быть, пение Робина Уильямсона покажется вам немного – как бы это сказать? – странным. Не огорчайтесь, это естественно. Поначалу меня оно тоже сбило с толку. Но потом я вслушался и понял, как оно прекрасно, и без него уже как-то скучновато.

Сам Робин сказал однажды: «Я провел много времени, пытаясь выяснить, не кем я хотел бы быть, а кто я и так есть, и пытаясь научиться петь не „как положено“, а как пою именно я сам». И похоже, что это у него получилось. Недаром один из величайших певцов XX века Роберт Плант сказал однажды: «Кто в юности не мечтал петь, как Робин Уильямсон, тот ничего не понимает в пении». И когда у Led Zeppelin что-то не получалось, они запирались в студии и начинали разучивать песни Incredible String Band.{164}

Роза Симпсон на Вудстоке

CD «Across The Airwaves: BBC Radio Recordings 1969–74», 2007

Оглядываясь на то время, не перестаешь удивляться и восхищаться. Сложно представить себе более некоммерческую и «неформатную» музыку, чем Incredible String Band, однако в конце 60-х их пластинки попадали в Top-10, они собирали самые главные концертные залы Европы и Америки, и слава о них гремела по всему миру.

Похоже, что у тогдашних людей было другое отношение к музыке; она была не развлечением, не «звуковыми обоями», а серьезным духовным приключением, слушание ее меняло жизнь и поддерживало огонь в душе – и как же много мы потеряли, когда такое отношение к музыке ушло в прошлое.

Ведь понимаем мы это или нет, но звуковые волны так или иначе пронизывают всю структуру мира, взаимодействуют с нашей психикой и нашим сознанием, и когда мы сдаемся на милость того, что теперь обычно льется на нас из радио– и телеэфира (то есть песни, слепленные по принципу «за что платят, то и сыграем»), мы делаем свое будущее воистину беспросветным.

По счастью, прекрасная и непривычная музыка существует, она никуда не делась, ее просто сложнее найти – но для тех, кому это нужно, она остается мостом в ясные и чистые миры. Не зря глава англиканской церкви архиепископ Кентерберийский однажды назвал музыку Incredible String Band «святой».{165}

«В 80-е годы среди шотландских „странников“ – а это что-то вроде шотландских цыган – была обнаружена живая традиция устного рассказывания историй. Они до сих пор сохраняют свою культуру, рассказывая истории под музыку. Так что народное пение в Шотландии никогда никуда не уходило, не подвергалось стороннему вмешательству и не превратилось в коммерцию; как и в Ирландии, традиция там жива по сей день с незапамятных времен. И когда мы появились со своим подходом, мы ничего не возрождали – мы взяли ее прямо из истоков». Эти слова Робина Уильямсона объясняют все: Incredible String Band никем не притворялись – они были живой частью старинной традиции, и, смешивая все вместе и нарушая любые каноны, они лишь продолжали эту традицию – через сегодня в завтра.{166}

Incredible String Band были одной из самых популярных, любимых и влиятельных групп эпохи – и неудивительно, что музыка их спокойно претерпела период забвения и вновь становится любимой новыми поколениями, оставаясь все такой же свежей и живой, как в тот день, когда она была написана. Не для всех, совсем не для всех – но на благо тех, кто умеет слышать.{167}

Jethro Tull

{168} В энциклопедии пишут так: «„Джетро Талл“ – уникальный феномен в истории популярной музыки. Их смесь тяжелого рока, народных мелодий, блюзовых ходов, сюрреальной и невероятно густо замешанной лирики и общая фундаментальность не просто поддается анализу – но это не помешало их любителям сделать одиннадцать альбомов группы золотыми, а пять – платиновыми».

Но как много стоит за сухими строчками ученого текста…

А началось все в 66 году, тогда будущие «Джетро Талл» были полублюзовой группой и меняли название каждую неделю. Их бессменный шкипер Йен Андерсон (Ian Anderson) вспоминает:

«Это не я изобрел название Jethro Tull. Настоящий человек по имени Jethro Tull был сельскохозяйственным работником в XVIII веке… и кем-то вроде изобретателя. Он изобрел бурилку-сеялку. И построил первый прототип из ножных педалей местного церковного органа. Наш агент предложил нам это, как одно из еженедельных названий, и мы сказали „ОК“.

LP «Aqualung», 1971

Былинные комиссары Tull из альбома «Stand Up»

Суть в том, что мы в те дни играли, мягко говоря, не слишком хорошо, и единственным методом вновь выступить в клубе, где мы уже появлялись, было еженедельно менять названия, чтобы в клубе не знали, что мы – та же самая группа. Часто мы сами не знали, кто мы сегодня, а агент забывал сообщить нам текущее название – тогда мы приезжали в клуб и смотрели на список групп, играющих сегодня. Если в списке было неизвестное название, мы знали, что это, скорее всего, и есть мы.

Потом нас попросили снова сыграть в клубе „Marquee“, и пришлось играть под тем же названием, что и на прошлой неделе. Это и оказалось „Джетро Талл“».

Слава богу, с чувством юмора у Йена Андерсона всегда было все в порядке.{169}

Их второй альбом, «Stand Up», появился в 68 году и сразу стал номером один. Кто из поседевших антикваров не помнит этого поражающего воображение диска – когда ты раскрывал его, из обложки на тебя вставали вырезанные из картона, как былинные комиссары, фигуры «Джетро Талл»… С этого времени имя группы стало прочно ассоциироваться с прогрессивным роком, в одном ряду с King Crimson, Yes и другими профессорами.

Но в отличие от полных серьезности коллег по цеху, «Джетро Талл» – по примеру Шекспира – всегда стояли обеими ногами на земле, перемешивая бурлеск и трагедию в одно живое целое.

Двумя ногами – в фигуральном смысле; на самом деле Йен Андерсон, играя на флейте, обычно стоял на одной ноге.

Вообще, конечно, визуально они поражали даже в ту, все видавшую эпоху. На сцене группа выглядела как веселая компания вечнозеленых бомжей во главе с неким маниакальным персонажем, который явно был не тем, за кого он себя выдавал…{170}

LP «Living in the Past», 1972

Кажется, у советского фантаста Ильи Варшавского в какой-то из книг древнегреческие боги (они же – инопланетные пришельцы) переполошились, когда один из них вдруг исчез. Был объявлен всенародный розыск. В конце концов его обнаружили в какой-то совсем дешевой таверне, с растрепанной девицей на колене и кружкой плохого вина в руке. В ответ на недоуменные расспросы богов он заявил, что ему здесь нравится и в стан богов он возвращаться не собирается…

Именно этот образ и возникает у меня в голове, когда я слышу «Джетро Талл». Потому что божественное происхождение этих песен у меня лично никогда не вызывало никаких сомнений. От них мои волосы вставали – и до пор встают – дыбом. Почему-то в этих песнях было больше, чем могло услышать мое ухо. Смесь ерничества, высокого благородства и сострадания, слишком большого, чтобы быть человеческим.

LP «A Passion Play», 1973

Почему-то он все видит, все слышит, но знает что-то, что дает ему возможность нас простить.{171}

В 70-х годах «Джетро Талл» пережил много смен состава – не менялись только автор, певец и флейтист (плюс мандолина, акустическая гитара и всякие штучки) Йен Андерсон и постоянный (начиная со второго LP) гитарист Мартин Барр (Martin Barre). За это время они записали невероятное количество разных альбомов: «Benefit», тематический наезд на организованную религию «Aqualung»; роскошный сборник, считающийся среди закоренелых фанов чуть ли не их лучшей пластинкой «Living In The Past»; пару концептуальных, невероятно сложных, можно даже сказать «симфоний» «Thick As A Brick» и «A Passion Play» (сразу, кстати, вышедших на первое место) и саундтрек к несостоявшемуся фильму «War Child» («Дитя войны»).

Так из просто везде уважаемой прогрессивной группы они превратились в сверхпопулярных артистов.

К этому же времени относится начало долгого конфликта группы с прессой. Во время гастролей по США журналисты, уставшие от постоянного успеха «Джетро Талл», стали хаять все, что они делают. Поначалу Йен Андерсон сильно огорчился и даже хотел прекратить давать концерты. По счастью, мудрость возобладала. Журналисты пытались смешать их с грязью, а на концерты приходило все больше и больше народу.

В итоге «Джетро Талл» стали одной из самых успешных групп в истории музыки, а пресса… Все это напоминает мне басню Крылова: «Ай, Моська! знать, она сильна, что лает на слона!»{172}

LP «Too Old to Rock And Roll, Too Young to Die», 1976

Песня Jethro Tull «We Used To Know» послужила источником известного суперхита всех коммерческих радиостанций – песни «Отель „Калифорния“» группы Eagles. К чести Eagles надо сказать, что сами они откровенно в этом признавались с самого начала. Ну а Йену Андерсону, наверное, было просто смешно. Его песня все равно много лучше – потому что она настоящая. Однако вернемся к историям.

Конечно, это сильный ход – в эпоху все тяжелеющего рока сделать главным сольным инструментом группы флейту. Но Андерсон был настолько блестящим шоуменом, что этот ход оказался козырным. Еще Аристотель говорил: «Флейта – инструмент, не способный воздействовать на нравственные свойства, а способствующий оргиастическому возбуждению»[14].

LP «Songs from the Wood», 1977

Не знаю, то ли флейты с тех пор усовершенствовались, то ли Аристотель не о том думал… Хотя, кто его знает?

Кстати, сам Йен приписывает непохожесть группы на всех остальных тому, что они изначально избегали любых наркотиков. Скажу больше: одно время обязательным условием для приема в группу было ношение бороды и усов. Вот оно как.

LP «Heavy Horses», 1978

В итоге Андерсон со своим бородатым бэндом ухитрился переложить для улицы даже «Bouree» Иоганна Себастьяна Баха.{173}

А еще в энциклопедиях пишут, что после периода прогрессив-рока Jethro Tull плавно перешли в фолк-рок. Конечно, ученым видней, но, по-моему, это полная чушь.

«Талл» и до, и после этого были связаны братскими узами со столпами британской народно-электрической музыки – и со Steeleye Span, и с Fairport Convention, и все они, не стесняясь условностями, весело играли друг у друга. Но, как сказал один великий композитор, уж не помню кто: «Вся музыка – народная, мы, композиторы, просто записываем ее в нотах».

LP «Stormwatch», 1979

И непрекращающаяся популярность «Талла» среди народов мира показывает, что а) он глубоко народен; б) народы мира лучше, чем о них можно подумать. Потому что если эти самые народы много десятков лет любят такую непростую и некоммерческую музыку, значит, не все потеряно и в глубине их душ негасимо божественное пламя. Ибо подобное познается подобным.

Что касается народности «Джетро Талла», то, кажется, Бернард Шоу однажды заметил: «Здоровая нация так же не замечает своей национальности, как здоровый человек – позвоночника». Но на некоторых людей выпадает выразить дух своей земли. Вот поэтому Йен Андерсон и подставил плечо – здоровый, языческий, непочтительный, но глубоко суверенный и одновременно благоговейный дух Британии пронизывает его песни. И в этом смысле музыка Jethro Tull – великая народная музыка.{174}

Опять-таки, вы можете спросить: дорогая редакция, а на кой же, собственно, хрен нам слушать эту, пусть даже глубоко народную, но неизмеримо далекую от современного момента музыку? С радостью отвечу. Гафт однажды сказал так: «Современно то, что вечно».

А с этим у Jethro Tull все в порядке. Они до сих пор дают концерты и записывают альбомы, они по-прежнему любимы.

Да, я знаю, что с тех пор появилась новая культура, коей уж больше пятнадцати лет, и для людей этой культуры весь так называемый рок – ожиревший и пафосный монстр, навсегда оставшийся в прошлом, «покойся с миром». Рок обещал изменить мир – но мир не изменился, и новые поколения не могут ему этого простить.

И все равно, когда звучат эти песни, их прекрасная вечность постепенно протирает мутные окошки в душе каждого, кто хочет услышать. И мы, сами того не зная, становимся лучше. И еще, из Конфуция: «Благородный муж помогает людям увидеть то, что в них есть доброго, и не учит людей видеть то, что в них есть дурного». Ведь герои песен Андерсона – это не то, что называется «сливки общества». В песне «Aqualung», например, речь идет о старом бомже, алкоголике и педофиле, героиня «Косоглазой Мэри» – несовершеннолетняя проститутка, ну и остальная галерея под стать. Но почему-то от этого не становится хуже. Даже наоборот.{175}

И если под конец отбросить в сторону все высокопарные рассуждения, с моей личной точки зрения, которую я никому не навязываю, по красоте музыки и какому-то неопределимому внутреннему благородству Jethro Tull уникальны в мире музыки и сравнимы, может быть, только с тем самым Иоганном Себастьяном Бахом. Небожители, одним словом.

Проведя некоторое время в обществе их песен, становишься чуть-чуть лучше; даже одна из них скажет вам больше, чем контейнер ученых книг.{176}

Кришна Дас

(Krishna Das)

C незапамятных времен человечество поет песни. Разные. Есть песни про тяжелую жизнь, есть песни про любовь, есть про то, что певцу очень хочется поправить свое материальное положение. И есть еще песни, воспевающие Бога.

Не молитвы, в которых мы чего-то просим у Него, не богословские стихи, а просто песни, передающие нашу радость оттого, что Бог есть. В Индии они называются баджаны или киртаны[15], но, как ни странно, самый известный в мире специалист по киртанам – это бывший рок-музыкант из Нью-Йорка, по имени Jeffrey Kagel. Хотя мир знает его совсем под другим именем – Кришна Дас.{177}

Но сначала – чуть подробнее о духовных песнях Индии. В Писании сказано: «Всякий, кто призовет Имя Господне, – спасется»[16]. В Индии эта простая идея, идущая из глубокой древности, породила целый музыкальный жанр. «Пойте имена Господа с преданностью, и все будет хорошо» – это идет из древней «Сама Веды»[17].

«Расанам Лакшанам Баджанам» – это действие, путем которого мы приближаемся к своему истинному «я» или к Богу. Поэтому иногда баджаном называется любое действие в честь Бога.

Ним Кароли Баба

Сами индусы объясняют это просто: дело в том, что медитация не всем людям дается легко. Именно в этом пение духовных песен – древнее и массовое музыкальное переживание, одна из старейших традиций священной музыки – может нам помочь, предлагая другой метод. Пение киртанов может без особых усилий привести поющих к покою души. Используя древние санскритские мантры, пение киртанов вызывает священные энергии, успокаивающие сознание, устраняющие препятствия и возвращающие нас в самый центр своего существа.

Такова теория, а песни Кришны Даса – практика.{178}

В 60-х только ленивый не искал себе духовного учителя. Все наслушались музыки, и всем хотелось побыстрее проникнуть в суть вещей.

Джеффри Кагель не был исключением, но ему повезло больше, чем другим, – он действительно доехал до Индии и попал в ашрам Ним Кароли Бабы, которого и сами индусы считали чудотворцем и святым.

Хотя это был не совсем ашрам; Ним Кароли говорил: «Это не ашрам, это дом вашего дедушки». Сам он туда никого не звал и нередко даже убегал от собственных учеников, но слухами земля полнится, и вокруг него скопилось много западного народу.

Именно там молодой Джеффри получил духовное имя Кришна Дас и начал петь духовные песни.

«В 1972 году мы жили в храме Махараджи у подножия Гималаев, и там была группа индусов-певцов, специально нанятых для постоянного пения киртанов. Но один из певцов начал приставать к западным женщинам, которых было много в ашраме, и Махарадж отослал певцов назад в Бриндаван. „А кто же будет петь киртаны?“ – „Иностранцы“, – смеясь, ответил Махарадж. Он вообще любил смеяться. И нам пришлось учиться петь».

С тех пор жизнь Джеффри Кришны Даса была связана с музыкой.{179}

Прожив около учителя два года, Кришна Дас вернулся домой в Америку. Перед отъездом он пообещал Махараджу, что будет служить людям своим пением.

Это получилось далеко не сразу, прошло много лет, прежде чем он смог реально осуществить свое обещание.

CD «Flow of Grace», 2007

Но таково устройство вселенной: как только мы собираемся совершить что-то хорошее, простые законы инерции не сразу дают нам это сделать, и нам кажется, что враждебные силы громоздят препятствия на нашем пути. Но если присмотреться – это простая физическая инерция, и если упорно стоять на своем, препятствия со временем рассеиваются.

В 1994 году Кришна Дас вновь пришел к пению духовных песен – и с тех пор стал фантастически популярен, записал несколько альбомов, которые известны по всему миру. Его даже называют «королем киртанов» и «Паваротти баджанов»; слава Богу, он относится к этому с юмором.

Кришну Даса спрашивают: «Каково это – когда так много людей благодарят вас за вашу музыку?»

«Поверьте мне, эта благодарность для меня – не пустой звук. Я знаю, что они имеют в виду. И знаю, что причина – не во мне. Я просто отражаю любовь своего учителя и его присутствие; а благодарность – это когда люди отражают ее назад, на меня. Для меня все равно продолжает оставаться чудом то, что люди вообще приходят меня слушать. Потому что я просто концентрируюсь на том, что пою в настоящий момент. Пение – это моя духовная практика».{180}

Говорят, что исполнение духовных песнопений – это сильное дело. Чистая правда. Пение – вообще, знаете, сильное дело!

«Я считаю, что эти песни исходят из самой глубины нашего существа, из места гораздо более глубокого, чем то, где обычно находятся наши мысли. Поэтому обращение к этому пению приводит нас в самую глубину нашей собственной души. При этом возникает много побочных переживаний – радость, счастье, – но по сути своей это просто следствия того, что мы углубляемся в свою собственную душу, где и находится самое главное».{181}

Многие люди уверены: «Правы только мы, а все остальные заблуждаются». Но это от невежества и сопутствующей ему гордости; пока мы думаем так, путь к любой истине для нас будет навсегда закрыт. Каждая культура по-своему отражает одну и ту же вечную истину. Как говорит сам Кришна Дас, «Бог не индус».

А если вас все-таки смущает пение на санскрите – да, собственно, и на совершенно любом языке, – вспомните старинную притчу:

Некий искатель истины пришел издалека, чтобы послушать прославленного старца. Потом он сказал одному из учеников этого старца: «Я проделал большой путь, послушал вашего учителя, но слова его показались мне совсем обычными».

– Не слушай его слова, – сказал ученик. – Слушай то, что стоит за его словами.

– А как это?

– Возьми фразу, которую он произнес. Потряси ее хорошенько, пока не выпадут все слова. И то, что останется, воспламенит твое сердце.

Тем и прекрасна музыка: если потрясти ее – уйдут слова, тембры, звуки, ноты, но что-то остается с нами. То, что всегда есть – в самом центре нашего существа.{182}

Джефф Линн

(Lynne, Jeff)

Сквайр Трелони, доктор Ливси[18] и прочие джентльмены неоднократно просили меня, чтобы я подробно, от начала до конца, описал всю историю Джеффа Линна и «Оркестра Электрического Света», ничего не утаивая, кроме его местоположения, да и то только потому, что сам Джефф еще жив и находится в прекрасной форме, но свирепеет, когда его тревожат по пустякам. Уступая их просьбам, я вновь сажусь за клавиатуру своего верного Powerbook,а G4 и мысленно переношусь в тот далекий 1966-й год.{183}

Биографическая справка: Джеффри (Джефф) Линн. Родился 30 декабря 1947 года в Бирмингеме, Англия. В 66-м влился в состав вокально-инструментального ансамбля Idle Race, где быстро стал художественным руководителем.

В 70-м он покинул Idle Race и ушел к приятелю по имени Рой Вуд (Roy Wood), который тоже раньше играл в Idle Race, а теперь пользовался большим успехом, играя в группе Move. Стараниями двух друзей группа Move была быстро приведена в негодность, и друзья с чистым сердцем занялись тем, чего им хотелось с самого начала («продолжить слияние классической музыки и рока с того места, на котором Beatles оставили его после „I Am A Walrus“, – и воссоздать его на сцене»).

Для этой цели осенью 1970 года из остатков Move, как феникс из пепла, восстал Electric Light Orchestra – «Оркестр Электрического Света».{184}

Но сначала – пара слов об Idle Race. Под флагом Джеффа Линна они записали два альбома, поставившие их в первый ряд британской музыки. Главные диджеи BBC Джон Пил и Кенни Эверетт заявили, что эта группа – вторая после Beatles. Но пути Аллаха неисповедимы.

Группа действительно была великолепной, однако широкая публика в упор отказывалась покупать их пластинки. Озадаченная полным отсутствием коммерческого успеха, команда поиграла-поиграла да и перестала. Зато оставила будущим кладоискателям целую гору сокровищ. Немножко детские, но совершенно волшебные песни Idle Race – настоящий клад, отыскать который я с чистым сердцем рекомендую всем любителям настоящей музыки.{185}

Линн и Харрисон

А поскольку боги не были благосклонны к Idle Race, нужно было что-то делать. Поэтому, когда старый приятель Рой Вуд второй раз пригласил Джеффа к себе в Move, Джефф распрощался с невезучим коллективом и примкнул к другу – добиваться слияния симфонической музыки и рока. И так как вся штука была в том, что они хотели делать это вживую, на сцене находилось десять человек – виолончели, скрипки, валторны и все честь по чести.

Рой Вуд настаивал на буквальной интерпретации тезиса о симфо-роке и, чтобы применить его на практике, сам научился играть на виолончели, что и применял к песням – например, к «Королеве Часов».{186}

LP «Balance Of Power», 1986

Однако вскоре после второго альбома Рой оставил группу, загадочно сказав: «Что-то я привлекаю здесь к себе слишком много внимания». Может быть, просто устал пилить свою виолончель. Ушел – и тут же основал группу Wizzard, отрастил безумную шевелюру и начал записывать саксофоны в угрожающих здоровью количествах.

Джефф же остался в качестве единственного капитана «Оркестра Электрического Света» – играл на гитаре, пел и писал все песни.

Вскоре ELO стал одной из главных групп в мире. Немалую роль в этом играло их безумное шоу, которое открывалось приземлением на сцене летающей тарелки, из которой величественно спускался экипаж группы. После чего начиналось абсолютное безумие – с бегающими по сцене виолончелистами, невероятным светом и звуком. Такого еще не видел никто.

Да и музыка не ослабевала. Была найдена магическая формула – волшебный голос, до банальности простые мелодии и слова, пышные аранжировки. Неудивительно, что ELO продало какое-то неземное количество пластинок. Правление капитана Джеффа продолжалось до середины 80-х годов.

Но он начал уставать. Часто матросы замечали, как он стоит на вершине грот-мачты, задумчиво глядя в безбрежные дали.

Обращение к синтезаторам вместо живых инструментов не спасло положения. И после альбома «Balance Of Power» в 1986 году Джефф покинул судно и распустил команду. Он говорит: «К началу 80-х все это перестало мне нравиться. Каждый раз, начиная альбом, я думал, что вот наконец-то пришло вдохновение, а теперь слушаю и понимаю – нет. Я был как в коконе, мне не с кем было обмениваться идеями. Я сделал последний альбом и подумал: теперь я свободен».

За шестнадцать лет работы ELO оставил за кормой внушительный след из платиновых альбомов и плотно упакованных стадионов, но – что важнее всего – много красивых песен.{187}

Надо сказать, что команда, оказавшись на берегу, не пожелала расходиться. Они подремонтировали шхуну, крупно написали на боку «ELO» (и помельче – «mark 2»), нашли себе другого вокалиста и рассекают волны до сих пор, справедливо рассчитывая на то, что всегда найдется публика, которая не заметит пропажи капитана.

Сам же Джефф пустился во все тяжкие. Его искусство выстраивать красивую картину звука стало притчей во языцех, у его дверей выстроилась длинная очередь желающих, чтобы капитан Джефф сделал им красиво. Но Джефф выбирал лучших из лучших и работал только с ними – Del Shannon, Brian Wilson, Ringo Starr, Joe Cocker…

Дэл Шаннон и Джефф Линн, 1973

Однако Джефф с детских лет относился с благоговением к группе Beatles. А мир устроен так, что любое искреннее желание всегда сбывается. И когда Джорджу Харрисону в 87-м пришла пора писать очередной альбом, лучшего партнера, чем Джефф, было не найти.

Альбом «Cloud 9», спродюсированный Джеффом, стал главным коммерческим успехом Джорджа Харрисона. Некоторое время спустя Джефф продюсировал альбом еще одного кумира своей юности – великого Роя Орбисона, а потом – сольный альбома Тома Петти. А потом вся эта теплая компания зашла как-то раз в студию Боба Дилана, чтобы записать одну песню Джорджа, – так и образовалась великая супергруппа Traveling Wilburys.{188}

Вскоре после описываемых событий Джефф решил, что пора бы не только помогать своим друзьям, но и самому что-нибудь записать. Друзьям же было совершенно нечего делать, и они тоже подсобили. Получившийся альбом «Armchair Theater», на мой взгляд, – одно из самых светлых произведений со времен изобретения звукозаписи. А единственная печальная песня оттуда – «Now You’re Gone» – благодаря помощи собранных Харрисоном индийских музыкантов особенно хороша.{189}

Следующее десятилетие (для многих, во всяком случае) прошло в ожидании нового сольного альбома Джеффа. Но – увы! – он все время обещал вот-вот его записать, однако альбом все не выходил и не выходил. Да и третий альбом Traveling Wilburys тоже не материализовался.

LP «Cloud Nine», 1987

Вместо этого Джефф продолжал строить звук своим старым новым друзьям – Тому Петти, Рою Орбисону, Полу Маккартни и наконец осуществил мечту любого продюсера – поработал с неизданными вещами Джона Леннона, превратившимися в посмертные записи Beatles[19].

Когда же Джефф вновь добрался до своих песен, они вышли под шапкой ELO, и хотя от старого состава там остался только один человек, зато на некоторых песнях играли Ринго и Джордж.

LP «Armchair Theatre», 1990

Альбом, однако, получился несколько усталым – но не без своих чудных мгновений («Moments Of Paradise»).{190}

Что бы он ни делал теперь, ни у кого нет и не может быть претензий к Джеффу Линну. Мало кому удавалось принести людям столько радости, как этому достойному джентльмену. Может быть, когда-нибудь люди научатся измерять количество гармонии и света, передаваемое в произведениях искусства, – и будут удивлены непропорционально огромным вкладом Джеффа в дело человеческого счастья. Спасибо ему и храни его Бог!{191}

И маленький постскриптум: однажды мои знаменитые друзья пригласили меня прогуляться к ним в Подмосковье. Мы бродили по лугам цветущих фиалок, и голова прямо-таки кружилась от их аромата. Эта буколическая красота сильно раздвинула границы нашей обыденной жизни. Придя домой, мы поставили какие-то записи Джеффа Линна, и знакомая музыка вдруг раскрылась и зазвучала как никогда ранее. И мы услышали голос безымянного бога, полного сил и заботы обо всем живущем на Земле.

Джефф Линн

«Волна этой музыки подхватила его и завладела им целиком. Он увидел слезы на щеках товарища, преклонил голову и понял его. Свет становился все сильнее, но не было слышно ни одной птицы, которые обычно встречают зарю пением: все, кроме этой волшебной музыки, было абсолютно безмолвно.

И тогда на Крота вдруг напал священный ужас; он опустил голову, и мускулы его стали точно тряпочные, а ноги вросли в землю. Это не был страх, нет, он был совершенно счастлив и спокоен. А просто, просто он почувствовал, что где-то близко-близко здесь находится тот, кто играет на свирели. Он оглянулся на своего друга и понял, что и тот находится в таком же состоянии. А полные птиц кусты по-прежнему безмолвствовали, а заря все разгоралась»[20].{192}

Гленн Миллер

(Miller, Glenn)

{193} О великом, непревзойденном и совершенном Гленне Миллере[21] написаны книги, сняты кинофильмы, в музеях выставлены вещи, связанные с ним, под его именем проходят ежегодные фестивали… И хотя он сам исчез из этого мира в 1944 году, «Оркестр Гленна Миллера» по сейчас продолжает исполнять музыку в его аранжировках – пятьдесят недель в году во всех странах мира.

Каждый, кто когда-либо руководил оркестром, знает о тайной мечте – создать звучание, которое невозможно ни с чем перепутать, которое будет узнаваемо с первых тактов. Гленну Миллеру это удалось с блеском – это и много более того.

Миллер создал звучание, который определило не только его оркестр, но и всю его эпоху. И кто теперь вспомнит, кто тогда руководил, чем руководил, но достаточно поставить пластинку, заправить CD или загрузить MP3, и пары тактов достаточно – на лицах расцветают улыбки, все испускают блаженный вздох и думают: «Ах, блаженное время; время Гленна Миллера…»{194}

И все это совершенство было достигнуто им за четыре года. Именно столько времени существовал коллектив Гленна Миллера – со времени первой записи в 1938 году до финального концерта в 1942-м, когда Миллер распустил самый успешный оркестр за всю историю человечества, чтобы вступить в действующую армию.

Гленн Миллер во главе своего оркестра

Он действительно был гигантом в своей области, гением, легендой, музыкантом от Бога. И, как говорил критик Джордж Фрэйзер, «каждая его вторая песня становилась гимном эпохи».{195}

Но собрать совершенный оркестр (а тогда джазовый оркестр был излюбленной формой музицирования) Гленну удалось не с первого раза. Первые его попытки кончались полным и абсолютным крахом, но Миллер не отчаивался, затягивал ремень туже и вновь брался за дело с удесятеренной энергией.

Он знал, чего хотел, держался этого и без устали работал, чтобы добиться своего. Говорят, что его отличали «страстная вера в порядок» и убежденность в том, что «тому, кто умеет работать, всегда найдется место под солнцем».{196}

Но начнем с начала.

Алтон Гленн Миллер родился 1 марта 1904 года в глухой и снежной провинции Айова. Отец его сменил много профессий, но толку было мало. Семья Миллеров как была, так и оставалась нищей; лодка держалась на плаву исключительно благодаря силе воли матери Гленна.

Несмотря на удручающую бедность, дети как-то ухитрились получить музыкальное образование. Еще юношей Миллер попал в Университет Колорадо и устроился работать в оркестр Бена Поллока. Там он познакомился с массой музыкантов, в том числе с другим будущим светилом свинга – Бенни Гудманом.