Честь снайпера Хантер Стивен

Глава 15

Яремча

Наши дни

— Тут что-то не так.

Все вокруг казалось какой-то подделкой. Дома были построены в украинском национальном стиле, с деревом в качестве основного строительного материала. Крыши вздымались вверх крутыми скатами, чтобы на них не задерживался снег, сами хаты были крепко сложены из толстых бревен, и все это украшали пестрые орнаменты. Высокие изгороди разделяли ухоженные дворы. Этот стиль назывался гуцульским, и здесь он был представлен во всей своей красе. В изобилии росли цветы: они выплескивались из горшков на подоконниках, покрывали сплошным ковром клумбы вдоль тротуаров, карабкались вверх по решеткам. И тем не менее все здания, казалось, были построены всего неделю назад.

— Тебе не кажется, что мы попали в Висконсин-Деллс[13]? — спросила Рейли.

Перед ними на мраморном пьедестале стояла еще одна железная скульптура человека, не такая большая, как те, что они уже видели, но тоже в шинели, в героическом порыве поднявшая над головой автомат ППШ и увлекающая вперед невидимых железных бойцов. Подпись гласила просто: «Бак», а под ней годы жизни: «1905–1944».

— Нет, — повторил Свэггер. — Все это построено относительно недавно. А мы с тобой здесь, чтобы посмотреть другую Яремчу.

— Почему ты так думаешь? — спросила Рейли.

— Ну, нам известно, что немцы сожгли деревню дотла. Так что когда Яремчу отстраивали, полагаю, ее перенесли дальше вдоль дороги. И сделали это не те, кто жил в ней прежде. Так что новая Яремча построена для удобства тех, кто ничего не помнит. Но прежняя, старая Яремча была основана — ну, скажем, тысячу лет назад. В те дни поселки строили на берегу реки — а здесь реки нет — рядом с лесом, с горами, чтобы при нападении жители могли укрыться и спастись, а также чтобы они могли заранее увидеть приближающегося из долины врага. Так что Яремча, которая нам нужна, должна быть где-то в миле выше, ближе к горам.

Прищурившись, Свэггер огляделся по сторонам.

— Понимаешь, дело не только в этом. Тут сама местность совсем не та. Долина слишком широкая. Мила должна была находиться в пределах пятисот ярдов, а здесь до ближайших скал от полумили до мили.

И это была правда. Поселок раскинулся в долине реки Прут, и в этом месте горы расступились.

— Нельзя утверждать, что это произошло не здесь. Нельзя даже утверждать, что это вообще произошло, точка.

— Мила была снайпером. Если она стреляла в Гределя, то стреляла издалека. Так, как это делает снайпер. Вероятно, Гределя охраняли, поэтому приблизиться к нему с автоматом или пистолетом было невозможно. Двадцать восьмого июля немцы устроили здесь кровавую бойню, что-то ее спровоцировало, в этих краях находился снайпер, партизанский отряд попал в засаду — все сходится. Вот только место не то.

— А я никак не могу взять в толк вот что: раз немцы забрали винтовку Милы, откуда у нее взялась другая?

— Знаю, знаю, но я решаю вопрос за вопросом, черт побери. Сегодня я стараюсь понять, где это произошло. Быть может, завтра я определю, где Мила раздобыла другую винтовку.

Ну хорошо, как тебе нравится такой план: я буду задавать дурацкие вопросы. Настолько дурацкие, что ты будешь терять терпение. И тогда, может быть, тебе в голову придет какая-нибудь дельная мысль.

— Валяй.

— Итак, — начала Рейли, — если бы это был ты, как бы ты все сделал?

— Я бы засел в деревьях, чтобы видеть все сверху. Я бы незаметно пробрался в лес, отыскал в листве просвет, определил скорость и направление ветра, оборудовал позицию у ствола, произвел выстрел, после чего ушел тем же путем, скрываясь в зарослях. Боши не смогли бы загнать свои машины вверх по склону из-за деревьев, а к тому времени, как они поднялись бы сюда с собаками, меня бы уже и след простыл.

— Значит, это произошло где-то в другом месте. Там, где в пределах пятисот ярдов высокие скалы, где густые заросли.

— Точно.

— Ну хорошо, — сказала Рейли. — Следуй за мной.

Они зашли в магазинчик сувениров — футболки, керамика, фотоальбомы, пестрые носки, — и Рейли обратилась к стоявшей за прилавком женщине.

Поговорив с ней, она повернулась к Свэггеру.

— Ты был прав. Это чуть дальше вверх по дороге. У моста рядом с водопадом. Поселок находился там, пока его не сожгли немцы.

Они стояли на мосту. В пятидесяти ярдах под ними Прут с грохотом низвергался с двадцатифутовой ступеньки, поднимая вверх водяной туман и порождая влажный пульсирующий рев. С мокрых скал срывалась белая пена, падая на бурлящую поверхность воды. На прибрежных скалах сидели местные жители, кто сняв рубашку, кто вообще в одних трусах, и наслаждались прохладой брызг. По обе стороны от этого живописного места на высоких берегах предприимчивые украинцы возвели приманку для туристов — бутафорскую деревню из магазинчиков и киосков, в которых предлагался тот же самый мусор: те же самые носки, те же самые фотоальбомы, те же самые футболки, та же самая керамика. В этом было что-то кощунственное, поскольку здесь произошла кровавая трагедия, но бизнес есть бизнес, и местных жителей настоящее волновало гораздо больше прошлого. Как было бы хорошо, если бы вокруг простирались зеленые луга, заросшие высокой травой, колышущейся на ветру, а поодаль деревья шелестели искрящейся на солнце листвой, и, быть может, стояла бы мемориальная табличка в память о тех событиях. Но такого и в других местах хватает, а здесь было слишком красиво для подобного грустного вкрапления. Только магазинчики, торгующие мусором. Мусором, мусором и еще раз мусором, таким, какой можно найти где угодно. С одной стороны вздымался крутой склон, покрытый ковром высоких сосен, но он оставался единственным возвышением в пределах дальности прицельного выстрела, если не считать на расстоянии в тысячу ярдов самой горы, также покрытой соснами. Но это было уже слишком далеко.

Свэггер постоял, глядя вверх, вниз, по сторонам, взад и вперед.

— Мила стреляла вон оттуда, — наконец сказал он, указывая на склон. — А Гредель был здесь, внизу, возможно, на мосту. Тогда мост отделил бы его от охраны. Расстояние не больше четырехсот ярдов.

Он еще постоял, пристально всматриваясь в сосны на склоне.

— Так, кажется, у меня что-то есть.

— Я не вижу ничего кроме деревьев.

— Да, одни деревья, но посмотри на краски. Видишь?

— Ну, зелень, снова зелень, еще зелень и, наконец, опять зелень. Ты это имел в виду?

— Зелень, но разных оттенков.

Помолчав, Рейли сказала:

— Да, это похоже…

— Продолжай, — подтолкнул ее Свэггер.

— Ну, я вижу, — снова заговорила Рейли, — что зелень сосен на ближайшей половине склона чуть другая. Можно провести четкую линию — с одной стороны зелень ярче, с другой темнее.

— В самую точку. И я вижу вот что: сосны с одной стороны склона — ну, скажем так, светлее. Это не зелень густого леса, у них окраска более интенсивная, более светлая, они прямо-таки сияют.

— Точно. И это что-то означает. Они моложе, старше. Не знаю, ближе к воде, больше на солнце, больше в тени — что-нибудь в таком духе.

Свэггер и Рейли пересекли мост, спустились по вырубленным в земле ступеням к воде, где резвились ребятишки, полностью поглощенные игрой.

— У тебя мурашки по спине не бегают?

— Когда я думаю о том, что здесь произошло, что здесь натворили нацисты? Бегают, — согласилась Рейли. — А в остальном нет. Место как место. Никаких следов. Все скрыто, пропало, исчезло. Но у тебя чутье гораздо тоньше, чем у меня. Может быть, ты что-нибудь чувствуешь?

— Давай не будем полагаться на чувства, будем смотреть, трогать, щупать, не знаю — знакомиться вблизи.

Наклонившись, Свэггер опустил пальцы в струю, провел ими, ничего не поймал.

Рейли последовала его примеру и также ничего не нашла.

Они занимались этим где-то с полчаса. Ничего.

— Ну, возможно, я просто выжил из ума, — наконец проворчал Свэггер. — Возможно…

Но тут мимо пробежал мальчишка, шлепая по воде и торжествующе поднимая руку.

— Малыш что-то нашел.

Они смотрели, как мальчишка подбежал к родителям, которые растянулись на одеяле, поджариваясь на солнце. Подойдя, Рейли заговорила с ними и обнаружила, что женщина немного владеет русским.

Вернувшись к Свэггеру, Рейли что-то протянула ему.

— Женщина говорит, ребята постоянно находят это в реке.

Это было что-то черное, наполовину изъеденное ржавчиной.

Уцелевшие стенки были тонкими, словно бумага, и вся эта штука, казалось, вот-вот рассыплется. Но основание, где металл был гораздо толще, сохранилось лучше, и Свэггер, повернув его к свету, прочитал:

— Я вижу цифру «5», затем «17», потом «S97» и еще «D» в кружке.

— И что это означает?

— Вода здорово поработала. Это код производителя. Если бы я лучше разбирался в таких вопросах, я бы точно назвал год и завод. Это гильза от патрона калибра 7,92 миллиметра. К немецкому пулемету. — Свэггер помолчал. — В свое время кто-то здесь много стрелял.

Глава 16

Карпаты

Яремча

Июль 1944 года

Салид был человеком высоконравственным. Он понимал, что такое чувство долга, дисциплина, любовь к Господу, чистоплотность, трудолюбие, высшее добро, великое дело Палестины, ислама, и он использовал все эти принципы в качестве своих жизненных ориентиров.

Однако все это Салид скрывал под доспехами почтения и долга, и то, что он делал, как внешне казалось, начисто противоречило дисциплине. В этом театре, сотворенном СС, демонстрацией неоправданной жестокости внушался страх, что помогало добиваться послушания. Поэтому, проходя мимо согнанных жителей деревни, Салид изображал произвол, в то время как на самом деле искал нечто конкретное. Он искал определенные признаки.

На первом месте стояла форма носа. Какой он, длинный, толстый, с широкими ноздрями? Занимает ли господствующее место на лице? Обладает ли специфическим профилем, так хорошо знакомым по леденящему душу образу на киноафише «Вечный жид», созданному художником Гансом Швейцером? Ну а подбородок, он тоже маленький, скрывающийся за кончиком носа? Губы толстые? А что насчет кожи? Она желтоватая, землистая, быть может, даже азиатская? И наконец, волосы — жирные, зачесанные назад, вносящие свой вклад в общий облик грызуна, характерный для подобных случаев?

Поскольку гуцулы жили в деревянных домах с остроконечными крышами и принадлежали к православной церкви, маловероятно, что среди них имелись евреи. И все же кое-кто нес в себе генетический вирус, приобретенный неизвестно когда, поскольку со Средних веков Балканы, Украина и Центральная Европа представляли собой самую настоящую генетическую выгребную яму, настолько испорченную смешением самых разных кровей, что ни о какой чистоте расы не могло быть и речи. Семитский генотип мог проявиться в любое время, во всей своей мерзости. Подчиняясь неписаному правилу батальона «Ятаган», Салид принимал решение, основываясь на богатом опыте. За долгие годы у него уже был наметан глаз на подобные вещи.

— Вот этого, — указал он обершарфюреру Аккову. — И мальчишку.

У «вот этого» нос был с небольшой горбинкой. К чему рисковать? А у «мальчишки» были живые глаза, слишком живые для такой скучной дыры, как Яремча. В этих глазах было все: вызов, ум, хитрость — чисто еврейские качества. Необходимо очистить мир от подобной скверны.

В конце концов Салид отобрал десять человек. У каждого нашлась, по крайней мере, одна внешняя черта, присущая евреям. Салид был доволен. Одним выстрелом он убивал двух зайцев: добивался сиюминутной тактической цели и делал еще один шаг в долгосрочной геополитической стратегии. Сегодня он хорошо поработал. И это было только начало.

Десять человек встали отдельно на берегу реки, под древним подвесным мостом. Водопад неумолимо ревел и плескался. Наверху, у убогих лачуг Яремчи, толпились местные жители, смотрящие вниз. Один из бронетранспортеров взобрался на противоположный берег и остановился, развернувшись к заложникам.

Салид почувствовал, что эти люди должны знать, почему все должно произойти именно так. Затея совершенно бессмысленная, никому не нужная, поскольку в застенках СС никто не утруждал себя тем, чтобы объяснять евреям, почему это происходит, однако Салиду хотелось соблюдать правила приличия, несмотря на насилие и кровопролитие войны. Это позволяло сохранить совесть в чистоте. Возможно, в первую очередь он поступал так не ради этих людей, а ради себя самого.

— Я знаю, что вы ни в чем не виноваты, в узком значении слова «вина». Знаю, что вы клянете свою судьбу, ожесточены и не видите общую картину. Я понимаю, что вам страшно. Больше того, я не считаю вас недочеловеками. Вы люди, не только в биологическом смысле способные давать потомство. Но именно это и делает вас такими опасными, и с вами нужно разобраться, используя научные методы рейха. Я знаю, что вы этого не видите и не понимаете, однако так должно быть. Ваша смерть станет жертвой во имя общего блага человечества.

— Господин, я ничего не сделал, о Господи, пожалуйста, пощадите меня! — воскликнул мужчина средних лет, вырываясь из группы заложников.

Тотчас же к нему бросились два бойца полицейского батальона, собираясь сбить его с ног, наказать за подобную дерзость, однако Салид, поняв смысл сказанного, хотя и не сами слова, остановил их поднятием руки.

— Я вам все объясню. Среди бандитов, скрывающихся в горах над вами, есть крайне опасные люди. Их необходимо уничтожить. Прошлой ночью мы провели успешную операцию, но все же результаты оказались не такими, как хотелось. Кое-кому из бандитов удалось уйти. Вполне возможно, что они покинут свое укрытие и спустятся к вам, за помощью и пропитанием. Вы и думать не должны о том, чтобы им помочь. Тот, кто сделает это, обречет всю свою деревню. И я хочу, чтобы это врезалось в ваше сознание, поскольку среди вас много тупых тугодумов, неспособных усвоить простой урок. Я решил сделать это посредством данной акции. В ней нет показной жестокости и унижения. Будем надеяться, ваша жертва поможет остаться в живых тем, кто не был отобран. Увидев партизана, они не станут ему помогать и тотчас же сообщат ближайшему немецкому солдату или полицаю. Этим они обеспечат безопасность Яремчи и всех ее жителей. Так что вам сейчас предстоит послужить человечеству, господа.

Послужить своей деревне. Послужить рейху. И вы должны этим гордиться.

Он отступил назад.

Обершарфюрер Акков, сидевший в бронированном корпусе Сд-251, нажал на гашетку МГ-42, заранее наведенного на цель. Он вел огонь в течение двадцати секунд, расстреляв около четырехсот мощных патронов калибра 7,92 миллиметра. Из пулемета размазанной струей брызнули стреляные гильзы, а сам пулемет, хоть и сдерживаемый крепкой хваткой станины, судорожно задергался. В своем действии он производил впечатление какого-то зловещего, но прекрасного поршня, вырабатывающего дым, искры, пламя и обжигающее тепло.

Сплошной поток огня прошелся по сбившимся в кучу заложникам, поглощая их вихрем дыма и грохота. В воздух поднялось облако пыли. На таком небольшом расстоянии летящие с огромной скоростью пули обладали колоссальной энергией; проходя насквозь через живую плоть, они продолжали двигаться дальше по нисходящей траектории и впивались в почву, поднимая похожие на гейзеры фонтанчики. Потревоженная земля тотчас же превратилась в ревущий циклон.

Все заложники — шестеро мужчин, две женщины и двое мальчишек-подростков — рухнули как подкошенные, но поскольку обершарфюрер был отличным стрелком, он направил поток огня ниже плеч жертв, поэтому нанесенные пулями ранения оказались скрыты под просторной крестьянской одеждой, а хлынувшая в обилии кровь быстро впиталась в почву.

— Акков, добавь еще лекарства, — приказал гауптштурмфюрер.

Акков выпустил еще одну длинную очередь. Новые двести пятьдесят пуль изрешетили тела, и во все стороны разлетелась закружившаяся смерчем земля.

Отлично сработано, — похвалил Салид. Он обернулся к крестьянам. — Жители Яремчи, усвойте этот урок. Вы не должны помогать бандитам. Наказанием за это будет смерть, и не только для вас самих, но и для ваших жен и детей. Если вы откажетесь повиноваться, ваша деревня будет стерта с лица земли. Вы ведь не хотите, чтобы о вашем существовании забыли так же, как о стертой с лица земли Лидице? Ради собственного блага вы должны подчиниться.

Он подал сигнал, и бойцы полицейского батальона стали садиться в три бронетранспортера. У Салида возникло ощущение, что он сделал очень хорошее дело.

Дождавшись, когда все его люди рассядутся по машинам, Салид забрался в кабину головного бронетранспортера. Акков развернул карту.

— Господин гауптштурмфюрер, поселок в пяти километрах дальше по дороге, за ущельем под названием Наташино Чрево. Он называется Ворохта.

— Значит, едем в Ворохту, — поморщился Салид, потому что начинался дождь.

В горах на высоте тысяча двести метров, недалеко от Яремчи

Они поднялись высоко, выше дождевых туч. Мир внизу исчез в море ватного тумана, из которого выступали лишь вершины далеких гор, похожие на острова. Здесь царило ощущение спокойствия, хотя нельзя было узнать, насколько тут безопасно. Беглецы нашли пещеру — здешние горы были изрыты ими как оспой — и пробрались внутрь. Они удалились от места засады на несколько километров и поднялись на несколько сот метров над тропой.

Эта пещера оказалась больше предыдущей; все трое смогли разместиться в ней без навязчивой близости друг к другу. Мужчины очистили ее от паутины и плесени, сделав хоть немного пригодной для обитания. Наконец все уселись на земляной пол. Оба городских жителя валились с ног от усталости, но Крестьянин не мог сидеть без дела и вскоре ушел на поиски грибов.

Он вернулся через несколько часов. В руках он держал какие-то грибы, гроздья местных ягод, маленьких, красных и сладких, и даже мертвого зайца.

— Отличная работа, — похвалила его Петрова.

Это обрадовало Крестянина, уловившего теплый тон. Он ответил по-украински, и Учитель прилежно перевел его слова:

— Он говорит, что поставил десять силков. Завтра утром первым делом их проверит. Уж один-то заяц обязательно попадется, он уверен.

— Немецкие патрули забираются в эти места?

— Нет. Ну почти никогда не забираются, — сказал Учитель. — Иди сюда, я тебе покажу.

Он провел Милу к выходу из пещеры. Оттуда им открылась панорама Карпат: они напоминали зеленый океан, покрытый капризной рябью возвышенностей, десятками лесистых вершин, взметнувшихся вверх на полтора километра, таких же неповторимых, как волны, и таких же бесконечных. Все склоны покрывали высокие сосны, чья мягкая короткая хвоя искрилась в лучах света, и когда налетевший ветерок шевелил ветвями, все вокруг оживало переливающимся сиянием.

— Карпаты большие, — объяснил Учитель. — Теперь ты видишь, почему у немцев нет особой нужды их завоевывать. Для них достаточно контролировать долины.

Он указал вниз, и Мила, посмотрев в ту сторону, действительно увидела вдалеке некое подобие шрама, рассекающего сплошной лес.

— Дорога?

— Да, единственная, которая ведет от Яремчи к небольшим поселкам — Ворохте, Ясине и Рахову и, наконец, к Ужгороду. Южнее Львова это единственная дорога через горы. Если Красная армия начнет мощное наступление и фронт рухнет, немцы, скорее всего, побегут из Станислава через горы именно по ней, к следующей линии обороны. Поэтому они постоянно патрулируют дорогу, поскольку ее нужно держать открытой. Но так высоко в горы немцы почти не поднимаются — только если у них имеются хорошие разведданные. Так что мы в безопасности.

— Наслаждайтесь грибами, товарищи, — сказала Петрова. — Нам необходимо двигаться, иначе добыча ускользнет. Я не собираюсь питаться грибами и зайчатиной и спать в этой дыре, если не вознагражу себя за все лишения тем, что прикончу эту эсэсовскую сволочь.

Первая интерлюдия в Тель-Авиве

Центральное управление «Моссада»

Наши дни

Охота всегда ведется в джунглях, причем самых разных. Джунглях товаров широкого потребления, денежных переводов, валютных спекуляций, нефтяных контрактов, контрактов на поставки свинины (даже свинины!), необработанных алмазов — любых джунглях, где что-то одно обменивается на что-то другое.

Гершон Гольд знал все тонкости игры, однако по виду в нем ни за что нельзя было заподозрить охотника. Шестидесяти с лишним лет, склонный к полноте, типичный представитель израильского среднего класса — бизнесмен, финансовый аналитик, владелец розничной торговой сети, что вам больше нравится. Гольд предпочитал свободные брюки и рубашки спортивного покроя, некоторые из которых ему шли, но большинство — нет. Он носил очки с квадратными стеклами в черной пластмассовой оправе и подделку под «Ролекс» (зачем тратить такие огромные деньги на часы?). Когда-то свои поседевшие волосы Гольд зачесывал налево, однако в последнее время перешел на прямой пробор в духе Мейера Лански[14], чем вызывал постоянные насмешки со стороны друзей и жены. Он обожал черные штиблеты с острыми носками. У него не было ни лоска, ни изящества, ни красоты, ни шика, в отличие от молодых стремительных оперативников «Моссада», которые ходили, держа наготове пистолеты «Тавор» с глушителем, в камуфляже и в масках, скрывающих лица. Он не был летчиком-истребителем, одним из тех облаченных в высотный комбинезон хищников, которые бороздят небо на Ф-16, готовые сбить любой МиГ или всадить ракету точно в яблочко с такой ничтожной высоты, что реактивная струя от двигателей поднимает в воздухе пыль.

— Гершон, следи за своей диетой, — каждое утро кричала ему вслед жена, когда он уходил из своего уютного коттеджа в Герцлие, северном пригороде Тель-Авива. За четыре минуты он доезжал на машине до также расположенного в Герцлие заведения, которое было известно ему как «институт», в то время как весь остальной мир называл его «Моссадом». Это был комплекс зданий, над которым доминировал черный куб из стекла и стали высотой в девять этажей. Куб был разбит на отдельные ячейки, и Гершон занимал ячейку на третьем этаже, с окном, выходящим на раскинувшееся в нескольких километрах море. С верхних этажей открывался лучший вид, но Гершон понимал, что ему не суждено когда-нибудь им насладиться.

На третьем этаже размещался отдел по борьбе с терроризмом, а Гершон работал в группе экономической разведки. Другими словами, он занимался теорией и практикой охоты в джунглях.

По восемь, десять, а иногда и двадцать часов в день Гершон методично прочесывал джунгли, и поэтому являлся таким же охотником, как оперативник из спецназа и летчик-ас. Он незримо присутствовал на задворках тысячи рынков, за которыми можно следить из киберпространства. Цена кофе в Джакарте, падение китайского юаня, прогнозы урожая персиков в Азербайджане, влияние нового седла «удобозад», разработанного компанией «Швинн», на рынок продажи велосипедов, особенно с учетом весьма неоднозначного решения «Швинн» сосредоточиться в первую очередь на стареющем поколении бэби-бумеров[15], стоимость гранатомета РПГ-7 в открытой торговле в зоне племен на северо-западе Пакистана. Вот такие джунгли — самые разные джунгли. Дыни, теннисные мячи, осколочные гранаты, приборы инфракрасного видения, скейтборды (второе рождение? какое-то время все указывало на это, однако новые данные оказались удручающими), посудомоечные машины «Мейтаг» в Кувейте, американский сортовой виноград на юге Франции (возить уголь в Ньюкасл?[16]), лицензионные игрушки «йо-йо» в Южной Корее, контрафактные игрушки «йо-йо» в Северной Корее.

В назойливом любопытстве Гершона не было ничего случайного. В джунглях скрывался Международный Терроризм. Какими бы ни были исполнители, каким бы ни было идеологическое рвение, для того чтобы активно действовать, Международному Терроризму требовался постоянный приток денег. Денег на обучение, денег на разъезды, денег на подкупы, денег на экспертизу, денег на еду и кров. Кроме того, подобно «Дженерал моторс», конгломерат, каковым являлся Международный Терроризм — Гершон про себя называл его «Меж-тер и Ко», — сильно пострадал от глобального экономического кризиса, поэтому сейчас как никогда нуждался в богатом спонсоре.

Каждый раз, когда имело место отклонение от нормы, некое случайное событие, выходящее за установленные рамки, это указывало на то, что кто-то предлагал на рынке товар, оплата за который должна была перевестись в наличные. А уже на эти наличные можно было приобрести пластид, патроны калибра 5,45х39 мм, реактивные гранатометы РПГ или даже более современные и действенные инструменты: электронику, ракеты, радиостанции увеличенного радиуса действия, артиллерийские орудия, ядерное оружие — абсолютно все для уничтожения собратьев-людей. Следовательно, отклонение требовалось внимательно изучить, оценить, разобрать и проанализировать. Практически всегда дело заканчивалось ничем, однако никто не мог поручиться, что так будет всегда, поэтому охота велась круглосуточно, без выходных, по всему земному шару.

Разведывательным ведомствам, ведущим эту войну, все было давно известно, и группа экономической разведки отдела по борьбе с терроризмом израильского «Моссада» тут не была исключением. Она ничем не отличалась от любой другой разведки любой другой страны, если бы не одна деталь: у израильтян имелось секретное оружие, и имя этому оружию было Гершон Гольд.

Сегодняшний день, как две капли воды похожий на любой другой день, был днем международной системы торгов КОМЕКС. Гершон выбирал рынки наугад, с помощью простой программы его собственной разработки, которая, если так можно выразиться, вытаскивала бумажки с названиями из большой шляпы. Алгоритм должен был быть случайным. Никакой закономерности, потому что закономерность можно определить, и тогда какой-нибудь толковый программист, работающий на противника, вычислит его, Гершона. Правда, не имелось никаких свидетельств, что этот толковый программист существует, но Гершон предпочитал действовать осторожно, аккуратно и терпеливо. В конечном счете только так и можно одержать победу.

КОМЕКС представлял собой международный рынок товаров и услуг под эгидой Нью-Йоркской коммерческой биржи. Это была целая вселенная глухих, непроходимых джунглей. И Гершон повел на нее наступление.

Он отслеживал колебания цен на товары на протяжении недели, мгновенно преобразуя цифры в наглядную диаграмму. Диаграммы выводились по двадцать штук, накладываясь одна на другую, по горизонтали — время (одна неделя), по вертикали — процентное изменение стоимости. При нормальных условиях все двадцать линий должны были выглядеть приблизительно одинаково, потому что каждая отражала мудрость рынка, представляя колебания цен в течение одного и того же периода времени, отражающие одну и ту же игру психологических и внешних факторов. То есть если в нормальных условиях золото немного дорожало, вместе с ним дорожали и олово, лимоны, контракты на поставку свинины и марганец. Все двадцать линий, хоть и изображенные в разных масштабах цен, вели бы себя примерно одинаково. Именно это и определялось как нормальная ситуация, особенно если учесть, что Гершон учел в своем алгоритме фактор погоды и другие переменные величины, неподвластные человеку.

Можно без особого труда написать программу, учитывающую самый широкий круг параметров, и она будет механически делать расчеты и извещать пользователя о любых отклонениях, и все же для того, чтобы принимать окончательное решение, требовались человеческий глаз, человеческое чутье, человеческая интуиция. Всем этим и обладал Гершон Гольд.

Он выводил одну двадцатку диаграмм за другой, и нигде не было никаких признаков чего-либо необычного. Снова и снова, но все выглядело нормально, и, наконец, пришло время закончить с КОМЕКСом и подвергнуть пристальному анализу следующий рынок.

Вот только…

Гершон обратил внимание на одну мелочь, крошечный пустячок, сущую ерунду.

Маленький всплеск в середине графика, отражающего зависимость стоимости от времени. Вернувшись к этим диаграммам, Гершон всмотрелся в них еще раз. Вроде бы все нормально.

Но…

Одна линия выдавала выброс, не совпадающий по интенсивности с аналогичными всплесками сверху и снизу.

Гм.

Что не так? Действительно тут что-то есть или нет? И что это такое?

Гершон перевел курсор на эту линию, выбрал ее, а остальные удалил.

На графике осталась одна изгибающаяся ломаная.

Гершон прочитал подпись.

ПЛ.

Черт побери, что такое ПЛ? Чуть более высокое значение означало, что кто-то купил этого ПЛ за большие деньги, чем в среднем по рынку. Гершон просмотрел архив, изучая поведение ПЛ на протяжении последнего года, неделю за неделей, и не нашел ни одного выброса такой же интенсивности.

Что происходит с этим ПЛ?

На самом деле начинать нужно было с другого.

Что такое ПЛ?

Это была платина.

Глава 17

Городская ратуша

Ивано-Франковск

Наши дни

Надо отдать должное полякам: они знали, как построить воистину ужасное здание.

В 1936 году они сотворили это уродство — городскую ратушу Станислава, гротескно-угловатую, словно в дань какому-то научно-фантастическому представлению о будущем. Один строгий куб за другим, здание поднималось вверх тощей, угловатой пятиэтажной башней, похожей на постройку из детских кубиков, замечательно подходящей для того, чтобы вывешивать на ней яркие национальные флаги. Естественно, в период с 1941 по 1944 год на башне развевался кроваво-красный флаг со свастикой.

— В 43-м в городе были убиты двенадцать тысяч евреев, — пробормотала Рейли. — Их расстреляли. Ужасно, ужасно.

Свэггер ничего не ответил. Тут говорить было нечего.

— Затем, в 44-м, когда русские гнали фашистов с Украины, именно здесь немцы сделали последнюю остановку. В здании размещался рейхскомиссариат Гределя.

Близилась ночь. Свэггер и Рейли возвратились из Яремчи в Ивано-Франковск и, устроившись в гостинице «Надя», пошли прогуляться перед сном. Глядя по сторонам, они пытались представить себе фашистские знамена, неуклюжие немецкие джипы «Кюбельвагены» и изящные черные «Хорьхи», эсэсовцев в черных мундирах, неряшливых гражданских сотрудников рейхскомиссариата, выполняющих волю своего вождя, — весь этот исторический театр.

— Хочешь зайти внутрь? — предложила Рейли.

— Не вижу смысла.

— Понимаю. Мне тоже не хочется.

— Нам нужно вернуться в Яремчу. Еще раз пройтись по тому месту, где прежде был город, подняться по горным дорогам. У тебя есть туристические ботинки?

— Да, а ты так и не сказал мне, где Мила раздобыла новую винтовку.

— Как только я сам это узнаю, ты в списке на первом месте. Поужинаем?

— Всегда готова.

Они прошли несколько кварталов по улице, которая теперь называлась проспектом Независимости, а до того была бульваром Сталина, Гитлерштрассе, Варшавской авеню и Будапешт-утканев, и выбрали одно кафе из многих, украшавших эту улицу, ставшую пешеходной.

Заказав мясо, они принялись за еду.

— Знаешь что? — наконец сказал Свэггер. — У меня нет абсолютно никаких мыслей.

— Давай сыграем в игру, которая называется «знаем-предполагаем», хорошо? Сопоставим то, что нам известно, с тем, чего мы не знаем.

— Ладно. Мы знаем, что Мила исчезла в июле 1944 года. Предположение: ее направили на Украину с особым заданием, если верить другой женщине-снайперу Шумской. Предположение: направил Милу Василий Крылов, Гарри Гопкинс Сталина, потому что он имел власть. Известно: ничего. Одни косвенные указания. Известно: нацисты устроили засаду на партизан в горах под Яремчей, многих убили, забрали оружие. Предположение: партизан выдали, оно основано на моей интерпретации боевого журнала 12-й дивизии СС, согласно которому операция была спланирована заранее. Предположение: Милу выдал Крылов. Потому что только он один и мог ее выдать, так как был самой крупной фигурой на доске. Кроме того, только он один мог подчистить архивы в России, и к тому же у него было влияние, которое помогло ему подчистить архивы и в Германии, независимо друг от друга. Пока что никакого мотива. Далее еще одно предположение. Миле удалось спастись. Следующая неделя или около того — ничего. Известно: 26 июля 1944 года началось крупное русское наступление. Известно: зверская расправа в Яремче, сто тридцать пять человек убиты. Предположение: как мы думаем, это была ответная мера за покушение, притом неудачное, на Гределя. Предположительно Мила была убита или схвачена, а потом убита. Мы знаем, что немцы дали деру, Гредель и его козлы из полицейского батальона… так, тут что-то есть. Кажется, у меня что-то есть.

— Давай послушаем.

— Крылов. Кто он такой? Что с ним сталось? Какой у него был мотив? Пожалуй, вот куда нам следует отправиться дальше. Твой Уилл сможет этим заняться?

— Не вижу никаких проблем, вот только если я попрошу его навести справки о Крылове, он со мной разведется. Видишь ли, у него есть работа.

— Он профессионал. Ему не составит труда.

— Я сегодня же сообщу об этом Уиллу по электронной почте.

Расплатившись, они направились обратно к «Наде». Город был красивый — розоватые здания в георгианском стиле, яркие фонари, неспешно прогуливающиеся люди, оживленные кафе. Свэггеру захотелось выпить пива. Плохая мысль. Он постарался думать о чем-нибудь другом.

Мелькнувшая тень, стремительное движение, быть может, звук, выдающий ускорение, но каким-то образом Свэггер подсознательно выделил это, схватил Рейли за плечо и оттолкнул назад, а сам развернулся, и все это с той сверхбыстротой, которую не знал уже много лет, и тут его ударила машина.

Глава 18

Городская ратуша

Станислав

Июль 1944 года

— Подробности меня не интересуют, — сказал доктор Гредель. — Оружие никогда не будоражило мое воображение. Полагаю, смысл всего этого в том, что теперь русская снайперша осталась без оружия, ей придется искать новую винтовку, и это можно будет использовать против нее, так?

— Так точно, — подтвердил гауптштурмфюрер Салид. Обергруппенфюрер СС держал в руках советскую винтовку со снайперским прицелом ПУ, закрепленным на прочной стальной станине.

— Смею предположить, наши винтовки более изящные, более современные. Правильно ли я понял, что этой модели оружия уже больше пятидесяти лет?

— Так точно. Русские разработали эту винтовку в 1891 году.

— То есть к началу Русско-японской войны ей уже было четырнадцать лет, — заметил Гредель. — Будьте добры, объясните, почему мы теряем людей от такого технически несовершенного оружия?

— Просто винтовок слишком много, господин обергруппенфюрер. Только и всего.

— Что ж, разумное замечание. У нас лучшие в мире пулеметы, и все же мы не успеваем убивать русских достаточно быстро.

Как уже случалось нередко, Салид не знал, нужно ли отвечать. Он совершенно не разбирался в здешних правилах приличия, что было еще одним следствием его воспитания среди предельно сдержанных, хладнокровных арабов.

— Ладно, — сказал доктор Гредель, потеряв интерес к винтовке, — выкладывайте данные. Цифры. Пожалуйста, мне нужна точность, как я уже говорил.

— Слушаюсь, доктор Гредель. Во время засады были убиты двадцать четыре мужчины и одиннадцать женщин. После чего в шести деревнях мы расстреляли по десять заложников в каждой. Все эти деревни расположены на дороге через Яремчу, от которой отходят тропы в горы, к месту засады. Мы считаем, нескольким бандитам удалось уйти, и они, естественно, попытаются укрыться в деревнях. Далее мы считаем, что нам удалось опередить уцелевших партизан, и мы на доходчивом примере продемонстрировали жителям деревень, какие нежелательные последствия может иметь помощь бандитам.

Гауптштурмфюрер Салид нервничал. Он не сомневался в том, что засада была успешной, но в то же время опасался, что бегство Белой Ведьмы обернется против него, хотя его вины в этом, несомненно, не было. Никто не мог с уверенностью сказать, что эта женщина находилась в колонне, поскольку в живых не осталось ни одного свидетеля. Увы, среди женских трупов не обнаружилось ни одного, который бы при жизни обладал необыкновенной красотой.

Доктор экономики сосредоточенно записал приведенные Салидом цифры в маленькую книжечку. Помолчав, он отвернулся от письменного стола и, откатив кресло на колесиках чуть вправо, взялся за стоящий на столике арифмометр. Склонившись к вычислительной машине, Гредель нажал нужные кнопки, затем повернул рычаг, и под аккомпанемент стука и звона из арифмометра поползла длинная полоска бумаги. Оторвав ее, Гредель внимательно изучил синие цифры. Данные, данные.

— Вы похожи на льва, который питается животными, отбившимися от стада, — наконец снова нарушил молчание Гредель. — До тех пор пока он не превысит некий определенный уровень воспроизводства, его атаки по большому счету бессмысленны, и стадо даже не обращает на него внимание. Уверен, на каком-то инстинктивном уровне каждая социальная единица, человек или животное, начинает бояться за вымирание своего вида. То есть страх возникает, когда больше не остается достаточного числа самок, чтобы каждый год обеспечивать определенное количество потомства; на этой стадии племя, стадо, стая, рой перестает существовать — умозрительно существовать. Таким образом, он больше не может оставаться сплоченным, отсюда анархия, распад, отказ от естественных инстинктов. Аномалия.

Салид послушно кивнул.

— Маленькая деревня, Ясиня, не имеет значения, — продолжал доктор Гредель. — Но остальные пять, особенно Яремча, очень важны, поскольку они достаточно большие, чтобы в них теоретически могли зреть тайные симпатии к бандитам. Вы следите за моей мыслью, гауптштурмфюрер Салид?

— Так точно, господин обергруппенфюрер. Но я только никак не могу взять в толк, довольны вы моей операцией или считаете, что я потерпел неудачу. Я должен знать, что мне сказать своим людям, а для этого я должен почувствовать, чем вы удовлетворены.

— Что значит «удовлетворен»? Кто может сказать, что приносит удовлетворение, а что нет? Как определить границу? Я этого не знаю. Я предпочитаю иметь дело с цифрами. Они точные и четкие.

— Так точно, — подтвердил капитан.

— Это чистой воды наука, математика. Вот в чем научный базис нашей философии расовой чистоты, и это нравственно, поскольку обосновано математически, то есть научно. Мы делаем то, что предписывают цифры. Вам все понятно?

Салид ничего не понимал, но подобострастно улыбался, пытаясь установить хоть какую-то человеческую связь с этим арифмометром, заключенным в тело жирного мужчины, сидящего напротив него в кабинете в здании ратуши, под яркими знаменами рейха.

— А теперь, — продолжал Гредель, — я хочу, чтобы вы вернулись к себе в казармы и хорошенько отдохнули.

— Господин обергруппенфюрер, наши казармы…

— Знаю, знаю. Но такое положение дел изменится. Вам и вашим людям нужно больше пространства, больше удобства как знака вашей значимости в деле осуществления нашей конечной цели. Вы переезжаете во дворец Андриевских.

Это был аристократический особняк, чья история насчитывала полдесятка столетий, огромный замок, обнесенный зубчатыми стенами и построенный для того, чтобы противостоять не вражеским армиям, а зависти, которая может быть разрушительнее любой армии. Когда-то там жил род польских князей, повелевавших всей Южной Украиной. После революции уцелевшие наследники, вероятно, жили в замке без гроша за душой, охраняя его былое величие, до тех пор, пока Сталин во время советской оккупации 1939–1941 годов не отправил их в лагеря, положив конец пятисотлетнему роду Андриевских. Однако русские владели замком совсем недолго и не успели уничтожить его величие, поэтому он по — прежнему оставался одной из главных достопримечательностей Станислава.

— Знаю, знаю, — продолжал доктор Гредель, — Андриевский дворец в настоящее время занят парашютистами, специальным подразделением в составе 2-й воздушно-десантной дивизии, которая сейчас находится в Нормандии. Когда-то оно называлось 21-м полком, но этого полка больше не существует. Тех, кто остался в живых, объединили в боевую группу фон Дреле. У них такие мундиры и каски, каких нет больше ни у кого. Ни в войсках СС, ни в вермахте. Разве что у люфтваффе. Заноза у меня в боку. Они в большой чести у этого проклятого фон Бинка. Сейчас эти ребята отправились на какое-то задание, но когда они вернутся, я прикажу фон Бинку переселить их на поле рядом с 14-й мотопехотной дивизией. На мой взгляд, им пойдет на пользу копать сортиры, ставить палатки и натягивать колючую проволоку. А тем временем полицейский батальон займет дворец князей Андриевских и насладится его комфортом. Бойцам нужно отдохнуть перед той работой, которая их ждет.

— Я очень рад это слышать, доктор Гредель.