Великое зло Роуз М.

Глава 32

Третий этаж дома Гаспаров имел два крыла. Минерва показала Жас выделенную ей комнату и заодно – свою.

– Третья дверь от твоей. Вдруг что-нибудь понадобится. Евина комната – с той стороны лестницы, а Тео расположился внизу. Подальше от нас – так ему больше нравится.

– А с женой он тоже здесь жил?

– Нет, отдельно. В бывшем доме егеря. Тео переехал к нам после ее кончины. – Она помолчала. – Несчастный случай. Она всегда осторожно водила машину, но на здешних дорогах есть опасные повороты. И еще туман. Наоми из Лондона, она привыкла к уличному освещению. В тот раз она была невнимательна.

Или очень несчастна, подумала Жас.

Они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

Сон не шел. Больше часа она вертелась в огромной кровати под балдахином, слушая равномерный шум волн и думая обо всем, что случилось после приезда. Наконец, поняв, что заснуть не удастся, Жас встала, закуталась в халат, который дала ей Минерва, и устроилась на подоконнике.

Небо и вода были одинакового чернильного цвета. На этом черном фоне гребни волн призрачно мерцали.

Слева от окна темноту прорезал свет автомобильных фар. Тео куда-то уезжал? Залаяла Таша. Должно быть, он опять возил ее на прогулку.

Хлопнула дверца машины. По траве под окном пробежала собака, а затем снова стало темно.

Жас решила спуститься на первый этаж, сделать чаю и выбрать себе книгу. Стоя на пороге, подумала: последний раз такое было с ней месяц назад, в доме Малахая, в тот уик-энд, когда ее чуть не ударило молнией. Когда она поняла, что потеряла ребенка. Когда обнаружила в чужом портфеле адресованное ей письмо.

Что же произошло сегодня? Почему ее тянуло на остров? Что привело сюда: стремление найти истоки мифа или мысли о человеке, которого она знала еще подростком? Первый поцелуй, первая влюбленность. Идея завести роман с Тео мелькала где-то на задворках сознания. А потом она познакомилась с его младшим братом. Они оба были ей интересны, каждый по-своему, но это не мешало тосковать о Гриффине. Когда-нибудь она привыкнет к мысли о том, что он навсегда ушел из ее жизни. Ей-богу, прогресс: Жас, наконец, внутренне согласилась, что эта страница ее биографии дописана.

Плотнее запахнув халат, она сунула в карман телефон и вышла из комнаты. Пересекла покрытую ковром лестничную площадку, пальцами скользнула по гладким перилам. На самом деле ее нужен не чай и не книга, ей нужно поговорить с Робби. Но весь вечер она нарывалась на автоответчик.

Им не требовалось растолковывать друг другу подробности, именно поэтому разговаривать было легко. Робби видел ее насквозь; это порою сердило, но почему-то всегда успокаивало. Иногда он был слишком уверен в непогрешимости своих советов. Когда они были маленькими, Жас даже объявила его своим рыцарем и наградила титулом «Граф Всегда Прав». Время, когда они вдвоем трудились за маленьким парфюмерным органом, изготовленным для них отцом, было самым счастливым в ее жизни. Жас нравилось о нем вспоминать. Маленький стеллаж и ряды флакончиков с ароматическими маслами и эссенциями занимали все их внимание долгими часами. А вечером к ним заходил дедушка. Изучал все, что они сделали за день. Оценивал. И когда он хвалил составленные внучкой композиции, Робби всегда радовался. Несмотря на то что старшей была Жас, Робби ее опекал.

В кухне она включила чайник.

Раздался топот и цоканье когтей. В кухню влетела Таша и бросилась к миске с водой. Прекрасный пес выглядел реликтом другой эпохи – впрочем, как и сам дом. Как сестры. Здесь наравне с настоящим жило прошлое. Будущему тут места не было.

Знакомый аромат чая снова напомнил ей о брате. Нужно обязательно рассказать ему, что случилось. Выслушать его мнение.

Робби, позвони мне.

Она представила, как брат почувствовал ее призыв, поднял голову. Вперил взгляд в темноту. Жас и сама не жаловалась на внешность, но Робби – Робби просто красавец. У них были схожие черты лица, его – возможно, несколько утонченные для мужчины, а ее – слегка грубоватые для женщины. Жас смотрела на него – и как будто смотрелась в волшебное зеркало. Только зеркало ей льстило. Робби и Жас. Жас и Робби. Они всегда были нерасторжимо спаяны, как это часто бывает в семьях, где родители не ладят и все их ссоры происходят на глазах у детей.

Хотя семейная трагедия подействовала на них по-разному. Робби обратился к буддизму, стал одухотворенным и созерцательным. Жас сделалась жесткой, циничной и недоверчивой. Робби был готов обнять весь мир. Жас с трудом сходилась с людьми; она боялась любить, потому что боялась потерять. И, как в случае с царем Эдипом, с нею произошло именно то, чего она больше всего хотела избежать.

Чай настоялся, Жас сделала глоток. Знакомый вкус создавал ощущение комфорта. Ей было не по себе не только с незнакомыми людьми, но и с незнакомыми вещами. Несмотря на то что приходилось много ездить, она легко терялась и скучала по уединенному существованию в небольшой нью-йоркской квартирке на Саттон-плейс.

С чашкой в руке Жас вышла из кухни в холл. Мраморные плиты холодили босые ноги. Сейчас, когда Ева не хлопотала вокруг, а Минерва не смотрела пронзительно и не задавала свои бесконечные вопросы, царившая в доме атмосфера уныния ощущалась более явственно. Тишина была осязаемой; стылый воздух гудел от множества спрятанных здесь тайн.

Жас заглянула в библиотеку. Уютно потрескивали дрова в очаге. Тео сидел рядом с камином, поглощенный чтением, и поначалу не заметил ее прихода.

– Привет, – неуверенно произнесла она, не желая разрушать его сосредоточенность.

Но он подпрыгнул от неожиданности.

– Прости. Я тебя напугала?

– Да нет, всё в порядке. Садись. Я рад, что ты пришла. Я даже подумывал о том, чтобы тебя разбудить, но не решился.

Жас взглянула на томик в его руке. Найденный ими в пещере дневник Виктора Гюго.

– Не спится. Столько всего…

– Ты веришь тому, что сказала Минерва? Ты позвонила Малахаю? Ты вправду считаешь, что видела мои воспоминания?

– Не знаю. Но судя по всему, Малахай верит.

– Не понимаю.

Она пожала плечами.

– Жас, ты сильно испугалась?

– Надо полагать. А ты?

– А я – нет. Но в воспоминания проваливался не я.

Тео взял ее за руку и, согревая, притянул к себе. В этом жесте не было страсти, только забота.

Жас пожаловалась:

– Не знаю, что и думать.

– И я.

Радуясь, что можно отвлечься от собственных мыслей, она кивнула на дневник.

– Как успехи?

– Не очень. У меня кошмарный французский.

– И что он пишет?

Тео раздраженно признался:

– Все очень странно, я и вообразить не мог, насколько. Попробуешь прочесть сама? Возможно, я просто не понял. Я почти надеюсь, что не понял.

– Что ты имеешь в виду?

– Вот.

Он раскрыл небольшой тонкий томик. В пещере Жас едва успела бросить на находку взгляд. Вечером, в гостиной, ее отвлекла Минерва. Сейчас она держала дневник в третий раз.

Томик был переплетен в темно-коричневую, хорошо сохранившуюся кожу. Каждая из двадцати пяти страниц по краю имела золотое тиснение, кое-где уже стершееся. Жас вдохнула запах моря и плесени – и необычный прекрасный аромат.

На титульном листе стояла дата: декабрь тысяча восемьсот пятьдесят пятого года. Почти сто шестьдесят лет назад… Интересно, искала ли Фантин этот дневник? Бродила ли в поисках по берегу? Что было дальше? Нашла, прочитала и вернула на место? Или этих страниц не касался никто, роме Гюго?

Жас откинулась в кресле. Сидеть здесь было уютно и спокойно, библиотека дарила ложное чувство защищенности. Твоей безопасности ничего не угрожает, все беды остались за порогом. Можно удобно устроиться и слушать тихую классическую музыку. Но взгляд уперся в написанные строки, и спокойствие разлетелось вдребезги.

Жас начала читать вслух, сразу переводя с французского:

Каждая история начинается с холодка предвкушения. Цель так желанна, так ясна; нам сияет путеводная звезда, и мы стремимся вперед, не испытывая боязни. Не всегда понимая, что главное – путь, который нам суждено одолеть. И только одолевая его, мы обретаем себя.

Эта удивительная история началась у моря. Его звуки и запахи были знаками препинания, а колебания стихии – глаголами. Я пишу, а волны гневно бьются о скалы, и когда вода отступает, камень как будто плачет. Словно природа старается выразить то, что у меня на сердце. То, что мне не по силам высказать вслух; то, что я могу доверить лишь бумаге, только здесь, в этом сокровенном месте, только для тебя, Фантин…

Глава 33

19 сентября 1855 года.

Джерси, Нормандские острова, Великобритания

Ведя записи о своих встречах с Призраком Гробницы, я более всего опасаюсь, что найдется безумец, который решится воспользоваться открывшимся в потусторонний мир проходом во имя нечестивых целей. Но могу ли я этому помешать? Ведь у меня все вышло ненамеренно. Он являлся посредством спиритических сеансов, а их методика общеизвестна. Однажды я спросил, как можно его призвать, и он поведал мне о тайных способах древнеегипетских мистических школ и алхимиков средневековой Европы. Я мог бы доверить их бумаге, но не было ли это злой шуткой?

Вот то, что я знаю. Или иначе: знаю ли я что-нибудь? Ведь я не могу наверняка утверждать, что не утратил рассудок. Неужели это я – ненавидящий суеверия и обман, которыми потчует народ Церковь, – неужели я вступил в черную связь с духом? С фантомом, предложившим вернуть мертвеца в обмен на прославление его имени; с призраком, жаждущим, чтобы человечество перестало путать его с Дьяволом. Но разве они не одно и то же?

Вот что было мне поведано.

Время суток – сумерки или вечер.

Место призыва – спиритический стол или берег моря.

За прошедшие два года он являлся нам семь раз во время сеансов и еще семь – около или внутри пещеры с фантастическими рисунками на стенах. Я полагаю, что эта пещера – место его обитания. Я решил назвать ее Логово Люцифера.

А море – это стихия, в которой подобные ему эфемерные сущности чувствуют себя как дома. Однажды он явился мне даже на борту парусника.

Это была предпоследняя наша встреча.

Дело происходило во вторую неделю октября, когда с визитом из Парижа к нам приехали Робер и Полин Сент-Круа. Стояла чудесная погода, и мой сосед, мсье Роуз, предложил нам морскую прогулку на его шлюпе. Моя жена захватила с собой сыр, вино и фрукты. Мы пребывали в прекрасном расположении духа. Небо было безоблачным, а легкий ветерок обещал замечательную прогулку под парусом.

В тот день моя супруга Адель казалась вполне счастливой, что не могло не радовать меня: жизнь на Джерси ей не нравилась. Адель называла здешний уклад провинциальным и не переставала тосковать по Парижу. Я утешал ее: ни один политический режим не длится вечно, и когда-нибудь мы сможем возвратиться в милый нам обоим город. Надежда, что правительство одумается и прекратит обвинять меня в клевете, все еще теплилась во мне.

Отношения между супругами переживают разные времена. Когда экипаж вез нас к причалу, я взглянул на Адель и вспомнил ту юную девушку, в которую когда-то влюбился без памяти и которая с тех пор множество раз преподносила мне сюрпризы. Иногда чудесные, а иногда – разрывающие сердце на части. Если бы она первая не завела любовника, не сбилась с пути, отплатил бы я ей той же монетой? Стал бы тогда изменять жене? Мы никогда этого не узнаем.

Я взял ее за руку.

Она повернула голову и улыбнулась.

– Пожалуй, пора прекратить спиритические сеансы.

Это было сказано милым, озабоченным голосом.

Последнее, что я ожидал услышать.

– Это не по-христиански, – продолжала она.

Робер, который, как я, не признавал Церковь, но верил в Бога, спросил:

– Почему?

– Потому что противоестественно. Самый замысел разговора с умершими казался поначалу чем-то вроде игры. А потом перешел в жуткую одержимость. Наш дом превратился в мавзолей.

– Но мы смогли поговорить с Дидин, – возразил я.

Адель потеряла и первого, и второго ребенка. Страшное испытание для матери. То, что она смогла пережить это, – чудо уже само по себе. Ее нельзя назвать стойкой или сильной духом, но со временем она стала практичной; это практичность того рода, что иногда кажется прямолинейностью.

– Мы не разговаривали с нею, Виктор. Деревянная ножка колотила по столешнице. При чем здесь наша дочь? Все это только разбередило рану.

– Откуда ты знаешь, что это не она? – спросил я.

– Муж мой, не будь глупцом. На что ты надеешься? Что стол обратится в плоть и кровь?

– Нет, конечно!

Адель между тем продолжала, говоря терпеливым, увещевающим тоном:

– Ты ведь понимаешь, что я права. Так будет лучше для нас. Адель, наше сокровище, наша живая дочь, день ото дня нервничает все больше. Все эти разговоры о мертвых сильно на нее действуют.

Готов допустить, что супруга в самом деле права. Мы потратили на сеансы два года жизни; я общался со множеством духов. Чтобы вспомнить их всех, придется обратиться к записям. Возможно, я и впрямь стал одержимым.

– Да, как тебе угодно, дорогая.

– Но, пожалуйста, не сейчас! – взмолилась Полин. – После нашего отъезда. Я так надеялась побывать на сеансе… Еще один раз – а потом вы все бросите, хорошо?

Я перевел взгляд с гостей на жену, и та кивнула, соглашаясь.

Решено: мы проведем еще один сеанс, последний. Честно признаюсь, я испытал даже что-то вроде облегчения. Возможно, если сеансы прекратятся, мой призрачный визитер перестанет меня тревожить…

Первая половина плавания прошла великолепно. Изысканная еда, спокойное море, приятное общество. Когда вдалеке показался Замок Елизаветы, хозяин шлюпа рассказал друзьям историю моего героического участия в спасении дочери рыботорговца; история эта за прошедшее время обросла множеством живописных подробностей, включая мою битву со стаей нападающих собак. Я вставлял в рассказ соседа свои комментарии, не давая ему слишком увлекаться.

– И это не единственный случай, – сказал Роуз.

И Полин с Робером удостоились второй истории: о том, как мсье Гюго проник в Логово Люцифера и спас еще одного ребенка. Сосед указал на берег, и я впервые обратил внимание на то, как близко, оказывается, находится пещера от замка, где я обнаружил Лили.

– Двое детей? Подозрительно, подозрительно… Вы так не думаете, Гюго? – спросил Робер.

– Разумеется, – ответил я. – Власти острова полагают, что это дело рук одного человека. Некто использует своего пса, чтобы приманивать детей. Имеющие малолетних дочерей отцы испытывают ужас.

Сент-Круа уточнил:

– Сколько лет девочкам?

– Десять и двенадцать.

– Ну, достаточно взрослые, чтобы рассказать, что с ними случилось. Что они говорят?

Роуз пожал плечами:

– Обе рассказывают одно и то же. Только толку от этог-о…

Один из членов отряда добровольной полиции, он расцвечивал свою речь казенными формулировками:

– Большая черная собака, вид привлекательный, цвет глаз – медовый. Приблизилась к окну и издавала лающие и скулящие звуки, что свидетельствовало о пережитом собакой потрясении. Подвергшись воздействию, девочки вышли, намереваясь оказать животному помощь. Пес позволил им подойти, а потом увел за собою. Подробности пребывания в конечном пункте пострадавшие не помнят: одна обнаружена в замке, другая – в пещере. Воспоминаний не сохранилось. Совсем.

– А гипноз пробовали? – спросила Полин. – Гюго, ведь вы в этом разбираетесь? Последователи Месмера утверждают, что этот способ используется не только для улучшения здоровья и для лечения, но также помогает разбудить утраченные или стертые воспоминания.

Я кивнул.

– Да, я им это предлагал. В Париже я имел возможность убедиться в его эффективности. Но здесь, на маленьком острове…

В это время погода начала меняться. С запада надвигалась гроза, небо затянуло тучами, солнце спряталось. Стемнело. Ветер завывал все сильнее. Море покрылось пенными барашками. Шлюп внезапно стал крениться с борта на борт.

– Полагаю, надо править к берегу, – сказал Роуз. – Лучше не рисковать, уж очень похоже на приближение шторма.

Он переложил руль, и ветер заполоскал в кливере еще сильнее; Роуз справлялся уже с трудом.

– Помочь? – предложил я.

Мое предложение было с благодарностью принято. Роуз попросил, чтобы я проводил пассажиров вниз и показал, как привязаться к койке.

– Можно утонуть и в погоду получше, чем эта. Мгновенье – и смоет за борт.

Едва слова эти слетели с его губ, Роуз перевел на меня полный ужаса взгляд: к нему пришло осознание того, что и кому он только что сказал.

Я поспешил помочь жене и друзьям и снова поднялся на палубу. Шторм бушевал уже в полную силу.

Сейчас, оглядываясь назад, пытаясь восстановить в памяти последующие события, я могу объяснить их не более внятно, чем все остальное, случившееся на Джерси.

Даже в самые сокрушительные моменты, когда мы лишились нашей дорогой Дидин, я ни разу всерьез не задумывался о добровольном уходе из жизни. Нет ничего более ценного, чем право человека на свободу. Смерть не способна избыть скорбь. Но с того мгновения, когда, помогая Роузу, я привязал себя к мачте, море взывало ко мне с настойчивостью брошенной любовницы. Шептало, молило, соблазняло… Уступить, отказаться от борьбы, освободиться от печали. Обрести покой, который приходит со смертью. Я испытал бы все то же, что испытала в конце жизни моя возлюбленная дочь. Воссоединился бы с ней…

И, наконец, обрел бы свободу от всех искушений Призрака!

Если бы не веревки, я бы прыгнул. Так велика была власть, которую к тому времени получил надо мной Призрак. Я бы предпочел отказаться от собственной жизни, лишь бы вырваться из его хватки.

Моя жена была права. После той ночи я твердо решил: сеансов больше не будет.

Шторм закончился так же быстро, как начался. Наступил штиль. Дождь прекратился.

Адель и гости поднялись наверх. Шлюпка причалила к берегу недалеко от Логова Люцифера, и, невзирая на окружившую нас темноту, я разглядел большого пса, стоявшего на камнях и пристально смотревшего в нашу сторону. Он завыл, и его вой донесся до нас по воде. Я снова услыхал бесплотный голос; он звучал в моей голове – мягкий, обволакивающий, шелковистый.

Браво, Гюго. А я уже было испугался, что теряю вас. А ведь между нами столько незавершенного…

– Вы слышите? – спросил я у Роуза.

– Море?

– Пса.

Он качнул головой.

Как поведал нам мсье Роуз, жители острова не оставили надежды проследить за тварью. Они создавали поисковые команды, которые посменно прочесывали территорию. Однако я знал, что их попытки тщетны. Кроме меня и детей, никто собаку просто не видел. Никто и не увидел бы, даже если б вел охоту днем и ночью. Не существо из плоти и крови – помрачение рассудка, оно никогда не явило бы себя кому-либо без веской на то причины. Но я не знал, как сказать об этом остальным, как убедить их прекратить поиски. Они бы мне не поверили.

Тем вечером, насладившись обедом и бокалом бренди, по желанию гостей и с согласия жены мы провели последний сеанс. Адель, прекрасная хозяйка, не смогла им отказать. Оба моих сына и дочь тоже присоединились к нам.

Мы погасили керосиновые лампы, зажгли свечи и заняли места за столом. Франсуа-Виктор, как обычно, приготовился считать количество ударов и записывать.

Я заметил, что дочь сильно побледнела; темные круги под глазами стали еще больше. Я предложил ей отправляться в постель, она покачала головой.

– Вдруг придет Дидин? Мое место здесь.

Голос Адель-младшей вибрировал от напряжения.

Да, жена права, с этим наваждением нужно заканчивать. Мы все думаем только о том, чтобы наша дорогая Дидин вернулась. Жаждем поговорить с нею. Мы не способны избыть скорбь, хотя прошло уже более десяти лет. Пора. Надеюсь, прекращение сеансов нам поможет.

– Кто здесь? – спросила жена, как только мы все возложили пальцы на круглый деревянный табурет.

В комнате царила уютная атмосфера. Ни странных запахов, ни пронизывающего ветра, которые обычно сопровождают явление нашего самого нежеланного гостя. И никакого отклика.

Моя жена спросила снова.

Послышалось постукивание, и одновременно в моей голове раздался голос.

– Это Шекспир, – сказал я.

В этот раз я не испытал разочарования, узнав, что Дидин не явилась. Скорее облегчение, что это не Призрак.

Робер и Полин ахнули от изумления и начали активно задавать вопросы. Следующие пятнадцать минут мы сидели, табурет стучал, все шло прекрасно. Но затем в комнате похолодало. Запахло дымом и пеплом, которые всегда были связаны для меня с появлением Призрака.

Сколько духов сейчас в комнате – двое? Или первый ушел, когда явился второй?

Я обвел взглядом лица. Казалось, никто ничего не заметил.

В течение нескольких минут стук продолжался. Шекспир не покинул нас и по-прежнему отвечал на вопросы. А затем внезапно одновременно погасли все свечи. Нас окружила тьма.

– Что это? – испуганно воскликнула Полин.

– Совершенно ничего, – пояснила моя супруга, приподымаясь, чтобы зажечь свечи. – Просто ветер. Позвольте…

Внезапно Робер сказал почти приказным тоном:

– Нет, не разрывайте круг!

Он произнес это так властно, что Адель так и осталась сидеть; ее пальцы, как и мои, все еще лежали на табурете.

Дочь вздрогнула.

– Что с тобой? – спросил я.

Она покачала головой.

– Странно.

Полин указала на Робера, нашего гостя.

– Посмотри.

Лунные лучи, проникающие в окно, давали достаточно света, и я ясно видел лицо своего друга. Его мимика изменилась, и он был больше не похож на самого себя. Конечно, волосы по-прежнему сохранили седину, а усы, как и раньше, оставались густыми. И шрам на подбородке никуда не делся. Но линия рта стала тверже и жестче, тело – более подтянутым. А из его глаз на нас смотрел кто-то чужой.

– Вы должны продолжить, – сказал он остальным.

Странные слова, вздорные. Но эти интонации были мне знакомы. Я пытался отбросить мысль о существе, чьего появления в комнате никто больше не ощутил.

– Робер? – воскликнула его жена. – Что с тобою? – В голосе ее звенела паника.

Он даже не повернулся в ее сторону.

Я подумал: это просто шутки акустики. Дух не может говорить через Робера!

– Что именно продолжить? – спросил я.

– Путь, на который вступили.

– Мою политическую деятельность? Мой роман?

Он саркастически рассмеялся.

– Она хочет вернуться, она ждет. Не обмани ее ожиданий.

– О чем он, Виктор? – спросила супруга.

Она вечно подозревала меня в адюльтере. Вероятно, и сейчас решила, что Робер говорит о другой женщине.

Полин истерически закричала:

– О чем ты говоришь? Что с тобой?! Робер!!

Ее вопли раздражали, как жужжание мухи. Я развернулся к ней и велел успокоиться.

– С ним все в порядке. Прекратите лить слезы.

Моя жена уставилась на меня, но я не обратил на это внимания. И задал вопрос существу, которое говорило со мной через Робера:

– О чем вы? Кто ожидает?

– Ты знаешь, о ком я говорю. Она не может ждать бесконечно. Парить на границе между двумя мирами – на это уходит много сил. Ты должен сделать это, сделать прямо сейчас.

– Что происходит, Робер?

Это снова Полин. На этот раз я даже не стал говорить, чтобы она замолкла.

– Как же я могу? Цена слишком высока.

– Как же ты можешь отказаться? – спросил дух.

Рядом со мной Полин обмякла, потеряв сознание. Моя жена бросилась ей на помощь. Круг из наших пальцев на табурете разомкнулся. У меня были еще вопросы, но задать их теперь оказалось некому. Потусторонняя сущность покинула тело моего старинного политического союзника. Робер снова стал собой; он совершенно не осознавал, что здесь произошло нечто странное.

– Полин, что с тобою?

Он склонился над женой, стараясь привести ее в чувство. Его голос опять звучал как обычно.

Пришедшая в себя Полин смотрела на мужа полными ужаса глазами.

– Полин, милая, что?

– Ты говорил чужим голосом. Это был не ты.

– Не выдумывай, – сказал он и обратился ко мне: – Что здесь происходит, Гюго?

Моя жена предложила Полин подняться в спальню, но Робер настоял, чтобы она осталась.

– Надо разобраться во всем досконально; пусть Полин убедится, что это просто игра. Я не желаю, чтобы кто-то пугал мою супругу. Гюго, объясните же, что это был за фокус.

Мне пришлось его разочаровать.

– Никакой игры, никаких фокусов. Помните ли вы события последнего получаса?

– Разумеется, я же не глупец. Я сел к столу, а потом произошел весь этот вздор. Вы сообщили, что поговорить с нами явился Шекспир. И наши пальцы каким-то образом заставили ножки табурета постукивать о поверхность стола. Должно быть, кто-то из вас, – тут Сент-Круа взглянул на моих домочадцев, – ловко управлял ими.

– Вы помните, что говорили? – уточнил я.

– Я молчал.

В точности как те две девочки, выманенные большим черным псом, подумал я. До определенного момента память работает четко; после него – как отрезало.

Лицо Сент-Круа покраснело.