Мадам Пикассо Жирар Энн
Наконец, когда Пикассо больше не мог есть, спать или даже работать, он снова отправился в Сионское аббатство. Проливной дождь стучал в высокие витражные окна. Он занял место на задней скамье, сгорбив плечи и уткнувшись подбородком в сцепленные руки. Он посмотрел на огромное распятие, висевшее в глубине нефа. Крестные муки Иисуса… За всю свою жизнь Пикассо не чувствовал себя более беспомощным.
– Я могу помочь, мсье?
Пикассо обернулся и увидел того самого темноволосого алтарного служку, который проводил его в церковь несколько месяцев назад. Он не расслышал шагов, однако мальчик сидел рядом с ним. Он был в том же одеянии и держал в руках четки из слоновой кости. Мальчик смотрел на него широко распахнутыми черными глазами, и Пикассо почувствовал, как его гнев куда-то уходит. Ему не удалось сразу же обрести голос. Он откашлялся, провел рукой по лицу и пригладил волосы. Лишь тогда он осознал, что его лицо залито слезами. Должно быть, мальчик услышал его всхлипывания.
– Только Бог может помочь мне, но сейчас мы с Ним не в лучших отношениях.
– Однажды я сам так думал. После смерти моей сестры родители решили, что мне будет легче, если я буду находиться ближе к Богу, поэтому они заставили меня служить здесь.
Пикассо откинул голову и прижался затылком к жесткой деревянной скамье.
– Они заставили тебя?
– Они хотели, чтобы я примирился с естественным ходом вещей.
– А ты?
– Всегда лучше быть ближе к Богу.
Пикассо внимательнее посмотрел на мальчика. Теперь тот выглядел старше и определенно говорил как взрослый человек. На какой-то момент ему показалось, что он заснул в этом огромном сумрачном зале. Откровение было слишком внезапным, как и сходство их утраты.
– Вы должны примириться с вещами, которые нельзя изменить, мсье. Тогда вы обретете настоящий мир в душе… ради вашего будущего.
– Понятия не имею, как это сделать.
– Возможно, это странствие, в которое нас отправляет Господь. Не имеет значения, как далеко мы уходим: прошлое всегда рядом, пока мы не находим в себе силы примириться с ним.
«Он как будто говорит о Кончите», – подумал Пикассо, хотя мальчик не мог ничего знать о ней. Пикассо зажмурился, отгоняя от себя эту мысль, и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Как примириться со смертью сестры, когда он снова вынужден вот-вот потерять единственную женщину, которую осмелился полюбить всем сердцем? Ответа на этот вопрос не существовало. Это было невозможно.
Пикассо встал, готовый сказать мальчику, что тот плохо себе представляет, о чем говорит. Но мальчик уже ушел. Пикассо огляделся по сторонам: никого вокруг. Может быть, это была лишь игра его воспаленного разума? «Не знаю, чего Ты хочешь от меня», – подумал он. Он уже понимал, что напрасно пришел сюда. Здесь для него не было места. Только не в церкви, и определенно не с Богом.
Глава 34
Война тянулась месяц за месяцем. И, казалось, не было места, где можно было укрыть Еву от подступающей тьмы или хотя бы дать ей возможность умереть спокойно. Доктор Руссо сомневался, что ее удастся госпитализировать в Париже. Раненые солдаты размещались повсюду: в гостиницах, школах и частных домах. Руссо советовал попробовать санаторий в Отее. За приличные деньги там смогут найти место для мадам Пикассо. Пабло последовал его совету.
В ту последнюю осень Пикассо каждый день перемешивал любовь и долг со своей живописью и гневом. Он мог рисовать всю ночь и утро, оставаясь один в квартире, выбранной и обставленной Евой. Воспоминания о ней жили повсюду. Во второй половине дня он обычно отправлялся в Отей, чтобы навестить ее.
Каждый день он спускался под землю и ждал поезда на душной платформе Монпарнас. В заполненных до отказа вагонах метро женщины сердито смотрели на него, а дети указывали пальцами. Их не беспокоило, что он был богатым человеком и знаменитым художником, а женщина, которую он любил, ожидает своей смерти. Пикассо неизменно отворачивался и смотрел в темноту тоннеля за окном. Он ощущал ритмичный стук колес и повороты тяжелого вагона. Когда поезд прибывал на очередную станцию и резко скрипел тормозами, его прижимало к другим пассажирам. И каждую секунду во время своих поездок в Отей и обратно Пикассо думал о девушке с яркими глазами, которую он однажды встретил на художественной выставке, – той, которая носила желтое кимоно. Он понимал, что она изменила его жизнь и разбила ему сердце так, что он никогда по-настоящему не исцелится.
Однажды ранним вечером, когда Пикассо почувствовал, что Ева гладит его волосы, он понял, что заснул на стуле у ее кровати и свесил голову вниз.
– Как ты? – спросил он, быстро стряхнув с себя остатки сна. – Тебе что-нибудь нужно?
Ее лицо посерело и осунулось. Нежный румянец молодости был поглощен раком, который пожирал ее изнутри.
– Все, что мне нужно, находится рядом со мной. Но я должна тебе кое-что сказать.
– Это будет очередная лекция о моих странных привычках? – он пытался шутить, потому что было слишком мучительно оставаться серьезным.
– Пожалуйста, Пабло.
Он налил Еве стакан воды и поднес к ее губам. Она с трудом отпила маленький глоток.
– Я хочу, чтобы у тебя появилась любовница.
Пикассо внутренне содрогнулся и поставил стакан на тумбочку. Dios, он этого не предвидел. Он жестко выпрямился, стараясь отогнать вспыхнувший гнев. Она ласково провела рукой по его подбородку, как будто слышала, о чем он думает.
– Не говори так. Тебе уже лучше. Скоро ты будешь дома, рядом со мной.
– Нет, дорогой, мне не будет лучше.
– Прекрати.
– Но ты молод, силен и полон энергии. Тебе предстоит долгая жизнь.
– Господи, Ева, прекрати это!
Ему хотелось убежать и оказаться где угодно, только не рядом с ней, вынуждавшей его признать правду о своем состоянии.
Он откинул волосы со лба и прижал руки к вискам. Внезапно ему захотелось плакать. Это было чуждое ощущение, застигшее его врасплох. Он не хочет плакать. Он не может утратить контроль над собой. Ева нуждается в нем, чтобы быть сильной.
– Как я ненавижу все это.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив.
– Я был счастлив. Так счастлив с тобой…
– Пожалуйста, дорогой, скажи, что ты снова будешь счастлив.
Дождь сильнее застучал в окна госпиталя. Ева тихо заплакала. У Пикассо внутри, кажется, что-то сломалось.
– Не покидай меня, Ева. Пожалуйста, не уходи от меня.
– Сердце мое, я хотела бы пообещать тебе не уходить. Но перед тобой открывается блестящее будущее. Не важно, кто будет рядом с тобой – ты все равно станешь легендой. Я всегда это знала.
– Но я хочу, чтобы это была ты! Ты была рядом в самые трудные моменты моей жизни, ты всегда верила в меня. Ты открыла столько возможностей!
Она погладила тыльную сторону его ладони.
– Я благодарна за все, что у нас было, но, так или иначе, я не смогу остаться с тобой. Когда меня не станет, не рассказывай людям, как я умерла. Мне так стыдно.
– Чего тебе стыдиться?
– Наверное, это обычное тщеславие. Женская грудь – это особое место для женщины, – она попыталась засмеяться, но издала лишь слабый хрип.
– Перестань.
– Пабло, я говорю серьезно. Это последнее, о чем я тебя прошу. Если хочешь, считай меня дурой, но ты с самого начала знал, что мне не нужна чужая жалость. Пожалуйста, поговори с доктором Руссо. Убедись, что он уничтожит мои медицинские записи после того, как меня не станет. Обещай мне.
– Ева…
– Пожалуйста, Пабло, – она снова погладила его по голове.
– Dios, почему Он не мог пощадить тебя?
– Ох, cherie, боюсь, что это не входило в Его намерения. Но я рада, что ты преодолел свои страхи в отношении болезней и смерти, – по крайней мере, ты здесь, со мной. Думаю, в этом и состоял Его план.
Пикассо посмотрел на Еву и вдруг понял все с такой ясностью, что не мог представить, почему раньше не осознал этого. Мальчик. Церковь. Это был он сам. По его спине пробежал холодок. Ева вдохновила его на примирение с Богом. Это она показала ему, как обрести себя. Сам того не понимая, Пикассо восстал против задачи, которую Бог поставил перед ним. Несмотря на свои страхи, перед лицом долга и болезни, а теперь и наступающей смерти он не бросил Еву. Ее верная любовь помогла ему стать благородным человеком и делать для нее то, чего он не смог сделать для Кончиты.
– Мне так жаль! – воскликнул он, не в силах остановить поток слез. Пикассо сгорбился над кроватью и ощутил тепло слабого объятия Евы. Он прижался головой к ее груди и услышал трепет ее сердца и прерывистый звук дыхания. – Мне так жаль…
– Пожалуйста, ни о чем не жалей, mon amour. Ты подарил мне самые счастливые дни в моей жизни.
Пикассо покачал головой; его тело сотрясалось от рыданий.
– Мне следовало настоять на свадьбе. Даже когда ты отказала мне, я должен был убедить тебя. Ведь ты была мне самой настоящей женой.
– Я никогда не отказывала тебе. Просто время было неподходящим, – Ева попыталась улыбнуться, но уголки ее губ лишь слегка приподнялись, когда она протянула руку и вытерла его слезы тыльной стороной ладони. – Кроме того, наши души соединились и теперь останутся вместе. Нам не нужен клочок бумаги, где было бы написано, что мы стали мужем и женой. Я и так чувствую себя твоей женой.
– Я так и не закончил ту картину о нас с тобой. Я собирался сделать это, когда ты поправишься, а потом вручить ее тебе в качестве свадебного подарка. Она должна была висеть в гостиной, чтобы наши дети однажды увидели ее.
– Незавершенная картина сейчас выглядит очень уместно.
– Dios, не говори так. Ты убиваешь меня, и я умираю вместе с тобой.
– О, ты еще очень долго не умрешь. Лучший подарок, который ты сейчас можешь сделать, – это взять все, что мы построили вместе, и принять великое будущее, которое тебе предстоит. Если я о чем-то жалею, то лишь о том, что меня не будет рядом, чтобы разделить его с тобой. Я знаю, что оно будет потрясающим.
Пикассо едва расслышал ее последние слова. Когда Ева произносила их, он опустился на кровать рядом с ней, прижался лицом к ее шее и стал оплакивать – как он уже понимал – их последние дни, которые они проведут вместе на этой земле.
Глава 35
В течение четырех лет Фернанда желала Еве смерти. Однако теперь, когда это вот-вот должно было случиться, она не могла разобраться в своих чувствах. У них обеих произошло множество событий. Сегодня она в пятый раз приехала в санаторий в Отее. Она стояла в маленьком дворе, не находя в себе сил войти внутрь и поговорить с Евой. Когда она смотрела на ряд окон, то вспоминала о собственной жизни с Пикассо, а потом о годах жизни без него. Ее наполняла печаль, к которой примешивалась частица холодного удовлетворения от того, что со смертью Евы Пикассо наконец будет страдать так же сильно, как и она. Правда, она слышала от Хуана Гриса, с которым имела много общих знакомых, что Пикассо в конце концов обзавелся тайной любовницей. Она хорошо знала его и понимала, что он сделал это для эмоционального выживания, а не потому, что перестал боготворить Еву.
Фернанда не вполне понимала, на что она надеялась, когда приходила сюда. Она узнала от Аполлинера, который писал ей из госпиталя, где находился на излечении после ранения, какой необыкновенной близости Пикассо достиг с ее соперницей. Она не представляла, что он способен на такую преданность женщине. Эту часть своего характера ему удалось скрыть от нее. Фернанда поморщилась, вспомнив о том, как однажды сделала Еву своим доверенным лицом.
Она погрузилась в воспоминания, когда какой-то мужчина подошел к ней. Он мягко настоял на том, чтобы отвести ее под козырек крыши, потому что начался дождь, а она даже не заметила этого.
– Вы не узнаете меня? – спросил он.
Его глаза были знакомыми, но она не могла вспомнить, где встречалась с этим мужчиной. Он выглядел пожилым и очень усталым в своем потрепанном мундире и с рукой на перевязи.
– Я Луи Маркуссис. Вы сами когда-то дали мне это имя.
Они обнялись, словно старые друзья, и Фернанда посмотрела на раненую руку Луи.
– Я был ранен, и меня отправили домой. Когда я узнал о Еве, то решил, что должен приехать сюда.
– Он сейчас вместе с ней, – сказала Фернанда. – Я видела, как он зашел внутрь около часа назад.
Вспышка боли на мгновение высветлила его голубые глаза, и она вдруг поняла, что Пабло Пикассо изменил их всех. Теперь она видела, что Луи все это время был влюблен в Еву, но не имел никаких шансов завоевать ее сердце после того, как судьба распорядилась по-своему. Фернанда испытывала сходные чувства к Пикассо и понимала, что, несмотря ни на что, она не сможет соперничать с призраком.
Что с ними стало? Она гадала, был ли кто-либо из них на самом деле таким молодым и беззаботным, страстным и неистовым, как она помнила. Каждый из них на свой лад отвергал условности. Быть смелым, романтичным и необузданным означало все. Да, но это происходило в другом Париже, который теперь казался полузабытым сном.
Дождь усилился, и Фернанде захотелось открыть Луи правду о том, что она на самом деле хочет сказать Еве. Даже после всего, что случилось, Фернанда не могла ненавидеть ее. Любовь Евы сделала Пикассо лучше, и это было несомненно. Как бы Фернанде ни было неприятно признать, но она понимала, что Ева гораздо лучше подходила для него.
– Он скоро уйдет и вернется в свою студию на Монпарнасе, – сказала она. – Так происходит каждый день. Я несколько раз старалась набраться храбрости и зайти туда после его ухода. Но не знаю, что со мной будет, если я снова увижу ее.
– А я приехал сюда, потому что думал, будто мне захочется увидеть, как Пикассо испытывает такие же мучения, какие когда-то испытывал я, – признался Луи. – Но я видел слишком много смертей, и теперь мне это неинтересно. Я лишь хочу попросить прощения у Евы.
– Не знаю, что ей сказать, – призналась Фернанда, когда они направились к двери.
– Я тоже, – ответил Луи. – Но думаю, слова придут сами. Как мы представимся медсестрам?
– Скажем, что мы ее старые друзья, – предложила Фернанда, что в кои-то веки было правдой.
Когда Ева лежала под одеялом в восхитительно мягком желтом шелковом кимоно, которое принес ей Пикассо, она подумала о том, как сильно голые ветви деревьев зимой похожи на скелеты. Она часами глядела в окно на узловатые изогнутые силуэты и жалела людей, которым приходилось выходить на улицу. Скоро будет Рождество. Она знала, что не увидит весну. Теперь ей особенно часто вспоминались строки из стихотворения Аполлинера «Прощание».
- Срываю вереск… Осень мертва…
- На земле – ты должна понять —
- Мы не встретимся больше. Шуршит трава…
- Аромат увядания… Осень мертва…
- Но встречи я буду ждать.
Сильной боли уже не было, но тело онемело от лекарств, которые она продолжала принимать.
Через несколько дней после того, как Ева оказалась в санатории, Пикассо пригласил в Париж ее родителей. Ева сначала рассердилась, потому что не хотела, чтобы они видели ее в таком состоянии. Но когда она увидела их, то вспомнила все хорошее, что было в ее детстве, свою тоску по ним. Они проводили вместе долгие часы, с нежностью вспоминая прошлое и прощая друг друга за все, что произошло между ними. Пикассо примирил ее с родителями так же, как когда-то она примирила его с Аполлинером.
Мать Евы сидела на стуле рядом с кроватью, а отец стоял у изголовья.
– Мне жаль, что мы так старались выдать тебя замуж сначала за мсье Фикса, а потом за твоего друга Луи, – сказала мать, держа ее за руку.
– Мне нужен был лишь один мужчина, – слабым голосом отозвалась Ева.
– Твой Пабло проявил себя с лучшей стороны. Он привез нас сюда и заверил твоего отца, что обо всем позаботится.
– Значит, так и будет.
– О, Ева, почему ты не заботилась как следует о своем здоровье? – Мать Евы заплакала. – Я же просила тебя больше отдыхать, и…
– Ш-шш, Мария-Лиза, – отец Евы мягко положил руку на плечо жены. – Теперь это уже не поможет.
– Мне жаль, что я убежала из дома, – прошептала Ева. Ей было трудно говорить. – Знаю, вы беспокоились за меня.
– Мы слишком сильно давили на тебя. Это мы во всем виноваты.
– Пожалуйста, не думайте об этом. Так я не смогу спокойно умереть. – Ева поднесла к губам руку матери и поцеловала ее. – Вы наделили меня такой силой и стойкостью, что я смогла многого достигнуть. Я вам за это благодарна. Я действительно прожила лучшую жизнь, какую только могла себе представить.
Мать прочитала вместе с ней польскую молитву, которую Ева выучила еще в детстве. Потом отец нежно поцеловал ее в лоб, а вскоре вернулась сиделка, сказавшая, что Еве нужно отдохнуть.
После ухода родителей Ева поняла, что между ними не осталось никаких недомолвок, и почувствовала себя готовой погрузиться в сон с самыми лучшими мыслями и счастливыми воспоминаниями.
Через какое-то время Ева проснулась, и Пикассо, чтобы поднять ей настроение, рассказал ей, что нарисовал нового арлекина. Это был мальчик, сидевший на табурете со сломанной ножкой. Он добавил, что мальчик – это он сам, а повязка, скреплявшая ножку табурета, символизировала его разбитое сердце. Потом он шепотом признался, что разместил на картине тайные сообщения о себе и о них обоих, потому что знание о Еве было слишком драгоценным, чтобы открыто делиться со всем миром. Ева постаралась не думать о том, каким грустным было лицо мальчика. Пикассо всегда вкладывал душу в образы своих арлекинов… как и в любовный роман с ней.
– Помнишь, когда мы были в цирке Медрано? – спросил он. – С тех пор мне все время хотелось нарисовать очередного арлекина.
– Покажешь мне завтра эту картину?
– Ну конечно, – тихо ответил он и подоткнул одеяло вокруг нее. – Теперь мне нужно идти, а тебе пора отдохнуть.
– Да. Я знаю, у тебя еще много дел. Не хочу тебя задерживать. Не забывай выгуливать Сентинеля: ты знаешь, как он любит прогулки.
Пикассо улыбнулся.
– А ведь я решил не отдавать его Дерену после войны.
– Я догадывалась.
– Это твой пес.
– Это наш пес.
– Si.
– И не забудь проверить почту, когда вернешься домой. Канвейлер по-прежнему должен тебе целое состояние. Помни об этом, даже если придется ждать до конца войны.
– Он должен нам обоим. Это ты дарила мне вдохновение, – сказал Пикассо и сжал ее руку, которая стала слишком тонкой и хрупкой для испанского серебряного кольца его бабушки.
– Прошу прощения, мадам Пикассо, – вмешалась сиделка. – К вам пришли мужчина и женщина, но я посоветовала им посетить вас в другой раз.
Сиделка, одетая в белое, была похожа на ангела.
Ева улыбнулась, подумав о том, как чудесно, что кто-то еще пришел навестить ее. Но она очень устала. Когда она закрыла глаза, то почувствовала, как Пикассо нежно поцеловал ее в лоб. Это было похоже на прикосновение крыльев бабочки.
– Приятных снов, ma jolie, mon coeur… – услышала она его шепот. – Я вернусь завтра.
Примечание автора
Хотя эта книга – художественный вымысел, я постаралась с величайшей аккуратностью и уважением пересказать события в известном нам порядке. Тем не менее побочные сюжетные линии и мотивы некоторых персонажей следует отнести к работе авторского воображения, поскольку о Еве сохранилось очень мало сведений. Отчасти пробелы можно восполнить изучением работ Пикассо, а также анализом содержания и нюансов переписки Евы с Гертрудой Стайн и Алисой (Элис) Токлас. Я благодарна библиотеке Бейнике в Йельском университете за предоставление доступа к этой переписке.
В истории нет лучшей путеводной нити к характеру человека, чем та, которая остается в его рукописях и почерке. В письмах Евы, написанных красивым наклонным почерком с изящной подписью, меня глубоко тронуло ее чувство юмора, нежное сердце, решимость, но прежде всего – ее великая любовь к Пикассо.
Часто Ева и Пикассо вместе составляли письма и открытки, шутливо дополняя мысли друг друга и делясь друг с другом своей внутренней жизнью. Сам художник, однажды добавивший «Пикассо» к ее простой подписи «Ева», помог мне с названием этой книги.
Во время исследований и подготовки к работе над романом на меня особенно повлияли два факта, которые помогли определиться с характером Евы. Во-первых, незавершенная картина с изображением Евы и человека, похожего на Пикассо, упомянутая ближе к концу книги, была найдена полвека спустя, лишь после смерти художника. Даже прожив долгую жизнь, отмеченную романами с другими любимыми женщинами, он хранил картину среди своих личных вещей. Вторым было замечание друга и биографа Пикассо Пьера Декса: «Когда мы говорим о ней семьдесят пять лет спустя, к глазам подступают слезы. Они действительно жили вместе, но Пабло нуждался в ней, когда к нему пришел успех».
Работая над «Мадам Пикассо», я прежде всего хотела отдать дань уважения этой памяти.
Благодарности автора
В первую очередь мне хочется поблагодарить знаменитого французского фотографа Люсьена Клерга за то, что он помог мне понять Пикассо как человека, а не легенду. Мсье Клерг, личный друг Пабло Пикассо на протяжении тридцати с лишним лет, встретился со мной в своем ателье во Франции и поделился драгоценным даром в виде анекдотов и правдивых историй о щедрости Пикассо, его доброте и верности друзьям. Надеюсь, это помогло мне наделить мифический образ человеческими чертами.
Я также безмерно признательна Валери Жилет из туристического совета округа Воклюз за долговременную помощь с исследованиями, договоренностями, интервью и переводами. В этом «странствии» она начинала в роли эксперта и проводника, но вскоре стала настоящим другом. Я глубоко благодарна ей за эту помощь.
Также благодарю Лоренса Минара-Амалу из Сорга за поиск редких документов и давно забытых мест; Анну-Марию Пилар, директора музея Англадон в Авиньоне, за щедрую информацию о жизни Пикассо в этом регионе; Мари-Пьер Жирардини, директора отеля «Европа» в Авиньоне, за богатые подробности о местной жизни, и Франсину Руа из туристического совета Арля за любезное предложение познакомить меня c мсье Клергом.
Я также в долгу перед Соней Мартин из туристического совета Каталонии, которая предоставила в мое распоряжение подробные материалы о Барселоне, каким был этот город во времена молодости Пикассо. Многие фразы Пикассо в романе появились на свет благодаря ее обширным знаниям испанской истории и диалектов.
Большое спасибо Эндрю Козловски, президенту Польского центра в Лос-Анджелесе, за содействие в понимании польского языка и обычаев польского народа.
Выражаю неизменное уважение и восхищение знаменитой Ирене Гудмен, литературному агенту, которая оказывает несравненную поддержку и поощрение своим авторам. Теплые слова благодарности передаю моему редактору Эрике Имрани за веру в идею «Мадам Пикассо», начиная с первых нескольких страниц. Ее проницательные догадки и энергичная работа над текстом оказались бесценными для меня.
И, наконец, выражаю глубочайшую благодарность за неизменную поддержку звездной команде семьи и друзей, которые помогали мне сохранять энтузиазм и желание рассказывать замечательные правдивые истории из прошлого: Кену, Элизабет и Алексу Хагер, Мэг Фрид, Ребекке Зельцнер, Карен Торн, Келли Стивенсу Костелло, Марии Маззучи и Саре Галурпи. Ваша любовь и поощрение всегда были для меня величайшим источником вдохновения. Люблю и обнимаю вас всех.
В процессе работы над книгой мне очень помогли сведения из нескольких литературных источников. Вот они: John Richardson’s A Life of Picasso: 1907–1917: The Painter of Modern Life; Pierre Daix’s Picasso: Life and Art; Norman Mailer’s Picasso: Portrait of Picasso as a Young Man; Patrick O’Brian’s Picasso: A Biography; Gertrude Stein on Picasso, edited by Edward Burns; Jaime Sabartes’s Picasso: An Intimate Portrait; The Moulin Rouge by Jacques Pessis; Paris on the Eve: 1900–1914 by Vincent Cronin. И, наконец, но далеко не в последнюю очередь, – Loving Picasso: The Private Journal of Fernande Olivier by Fernande Olivier.