Мадам Пикассо Жирар Энн

Глава 27

Наступила осень. Она наполнила Париж разнообразными оттенками красного, ржаво-коричневого и золотого цветов. Ева с увлечением шила платья для актрис из «Мулен Руж», которым нравился ее стиль. Они с удовольствием заказывали у нее наряды для выхода в свет. Вышивку, сделанную в Сорге, она превратила в великолепную накидку для Мистангет, а в свободное время занималась обустройством квартиры на бульваре Распай.

Пока Пикассо занимался живописью, Ева старалась оживить невыносимо мрачные комнаты на первом этаже с помощью вышитых вручную маленьких подушек и веселых занавесок из набивного ситца. Пикассо отказался не только от квартиры на бульваре Клиши, но и от студии в Бато-Лавуар, чтобы пореже разлучаться с Евой. Она понимала, какое важное место занимал в его жизни Монмартр, поэтому еще старательнее превращала их дом в уютное тихое место, где он мог бы спокойно заниматься творчеством.

Канвейлер был очень доволен новыми бумажными коллажами Пикассо, которые тот начал делать в Сорге, и смог продать несколько работ иностранным покупателям, в основном из Германии. Пикассо становился все более известным, а цена на его картины неуклонно росла, и однажды он признался Еве, что его начинает тяготить бремя популярности: от него неустанно ждали новых работ. Теперь Ева убедилась в том, что она должна стать для Пабло настоящим партнером. Он нуждался в ней, и она это понимала. В Париже она продолжила знакомство с историей живописи и современным художественным рынком. Теперь она была готова предлагать ему взвешенные суждения о том, в каком направлении стоит развивать свои творческие искания каждый раз, когда он обращался к ней за советом.

И еще она подружилась с Гертрудой и Алисой. После сцены в Сере с участием супругов Пишо, когда она видела боль Пикассо от расставания со старыми друзьями, ей стало ясно, как много для него значат теплые отношения с его сторонниками. Кроме того, ей действительно нравились обе женщины, и она каждый раз стремилась лучше узнать их. Из всех знакомых Пикассо они казались наименее предубежденными и никогда не сравнивали Еву с Фернандой. Она даже собиралась при любой удобной возможности встретиться с Марсель Брак и поблагодарить ее. «Враги и друзья должны находиться поблизости», – снова и снова думала она.

Она должна любить тех, кого любит Пикассо, невзирая на любые препятствия.

Ева решила устроить вечеринку в их новой квартире, и хотя это было нелегкой задачей, потому что молодая женщина еще не слишком хорошо разбиралась в мире Пикассо, она была настроена весьма решительно. Пикассо был совершенно очарован этой идеей.

Кроме Гертруды и Алисы, Пикассо внес в список приглашенных Макса Жакоба, но отказался включить в него Аполлинера. Еще он захотел пригласить Хуана Гриса, который, как он объяснил Еве, был его испанским другом.

Пикассо работал, а Ева потратила весь день на приготовление его любимых блюд. На десерт она испекла пирожные по польскому рецепту своей матери. Со слезами на глазах Ева аккуратно выкладывала тесто на противень, погружаясь в десятки воспоминаний, всегда посещавших ее на кухне. Ей хотелось поговорить с матерью и рассказать ей о своей жизни. Все изменялось так сильно и стремительно, что иногда было трудно обдумать происходящее. Еве нравилась ее новая жизнь, и она радовалась новым знаниям, но где-то в глубине всегда присутствовал страх за свое здоровье и сомнение в том, как поступит Пикассо, если узнает о ее состоянии.

– Что случилось, mon amour? – спросил Пикассо, когда застал ее в слезах над раковиной на кухне.

– Все это глупости, – с жалобной улыбкой ответила она.

Когда он привлек ее в свои объятия, Еве больше чем когда-либо захотелось сказать, что резкие перепады настроений связаны с ее беременностью. Она отчаянно хотела, чтобы это было правдой, хотя врач поставил иной диагноз. Сейчас ей нужно было сосредоточиться на вечернем приеме, и она решила, что этого будет достаточно, чтобы отмести страхи в сторону.

В итоге Макс Жакоб заставил ее забыть о своем состоянии и помог получить настоящее удовольствие от вечера. Ева не ожидала, что он так сильно понравится ей и окажется таким приятным собеседником. Этот человек был особенно дорог для Пикассо. Их связывала долгая общая история, и Ева была исполнена решимости привлечь его на свою сторону. Макс был довольно эксцентричным типом и обладал кинжально-острым юмором, особенно под влиянием больших доз алкоголя. Его веселые истории заставляли всех покатываться со смеху до позднего вечера. Когда он стал читать свои стихи, Ева поняла, что слушает его с восторгом. Она знала о его дружелюбном отношении к Фернанде и понимала, что ей понадобится время, чтобы заручиться его доверием, но была готова к этому.

Хуан Грис – еще один гость, с которым Ева не встречалась до сегодняшнего вечера, – был гораздо более молчаливым, а его французский язык оставлял желать лучшего. Они с Пикассо время от времени беседовали по-испански. Иногда один собеседник внезапно начинал хохотать над словами, которых не понимал никто, кроме них.

– Еще одно польское пирожное, и Гертруде придется отвезти меня домой на тележке, – пожаловался Макс, откинувшись на спинку стула и похлопав себя по животу. Он был уже довольно пьян.

– Возможно, это вообще не понадобится, – сухо заметила Гертруда.

Алиса встала и взяла две тарелки.

– Разрешите помочь вам с посудой.

– Спасибо, не надо, – ответила Ева. – У нас есть девушка, которая приходит по утрам, она и поможет убрать со стола.

– Моя дорогая Ева еще не осознала, что она не домработница, – заявил Пикассо, закуривая трубку. – Теперь есть кому заниматься уборкой.

Все рассмеялись, а Алиса последовала за Евой на кухню и поставила тарелки в раковину. Ева догадывалась, о чем собирается ее спросить Алиса. Она открыла оконную задвижку, и холодный осенний ветер ворвался в комнату, закружив легкие занавески.

– Так вы встречались с доктором Руссо?

Ева отвернулась и соскребла остатки еды в мусорное ведро.

– Это было глупое опасение. Он сказал, что я совершенно здоровая молодая женщина, просто мне нужно больше отдыхать.

– Тогда желаю удачи с таким ненасытным любовником, как Пабло.

Ева покраснела.

– Буду помнить об этом.

– Он счастлив с вами. Мы с Гертрудой прекрасно видим это. В последнее время он стал спокойнее, у него появилась сосредоточенность, которой не было раньше.

– Спасибо за добрые слова.

Внезапно Еве снова захотелось плакать. Это происходило все чаще, и с каждым разом ей становилось труднее сохранять выдержку. Она одновременно чувствовала себя печальной и ошеломленной, сегодня вечером это уже случалось не раз. В наступившей тишине до них донеслись голоса из столовой.

– Она определенно не похожа на Фернанду, Пабло, – сказал Макс. – Можешь мне поверить.

– Вот именно, – ответил Пикассо.

– Она выглядит очень кроткой. Я даже не знаю, как себя с ней вести.

– Скоро узнаешь, – отозвался Пикассо. – И Ева вовсе не кроткая: она как тигрица сражается за то, во что она верит.

Макс говорил достаточно громко, чтобы они обе могли услышать его на кухне, даже за звяканьем столовых приборов и бокалов. Алиса понимающе улыбнулась.

– Макс может быть довольно привередливым и категоричным в оценках, но он безмерно предан тем, кого любит. Вас не удивит, что он по-прежнему дружит с Фернандой?

– Он друг Пабло, поэтому мне лучше постараться привлечь его на свою сторону. Я буду стараться, – ответила Ева. – Кроме того, я, как и любой из нас, прекрасно понимаю, что от прошлого откреститься невозможно.

– Для нас это невозможно, когда речь идет о Пикассо. Прошлое во многом определяет его личность, как и старые дружеские связи.

– Я была в Сере, когда Жермена и Рамон бросили ему вызов, – сказала Ева.

– О Господи. Мы слышали об этом скверном эпизоде.

– Уверена, что в душе они желали ему самого лучшего.

– Он все равно никогда не простит их, – сказала Алиса.

Ева почувствовала, как к ее глазам снова подступают слезы. Это случалось так часто, что начинало беспокоить ее. Несмотря на удачный вечер, она по-прежнему чувствовала себя не лучшим образом и быстро уставала. Ее чувства словно раскачивались на внутреннем маятнике, но никто не должен был узнать об этом. Никто этого не поймет… возможно, кроме Алисы.

Ее доброжелательность и поддержка второй раз за сегодняшний день навели Еву на мысли о матери. Она часто вспоминала свой дом и сожалела о разных вещах. Желание поделиться с Алисой услышанным от врача было почти непреодолимым, но она противилась этому. Пока никто не должен ни о чем догадываться.

– Клянусь, я не собираюсь ссорить их друг с другом, – сказала она вслух.

– Никто не может укротить лошадь, которая не хочет быть укрощенной, не сломив ее дух, – заметила Алиса. – До того как Пабло встретил вас, Гертруде часто казалось, что его дух почти сломлен. А сейчас он похож на крепнущий ураган и находится на грани еще более громкой славы. Когда она наступит, это будет подобно буре. Гертруда всегда верила в его гениальность, и мир скоро убедится в этом. Берегите себя, ma chere. Постарайтесь не слишком увязнуть в этом. С каждым днем он будет все больше нуждаться в вашей поддержке.

– Я буду рядом с ним. Мы поможем друг другу, – ответила Ева, когда Пикассо приблизился к ним сзади и обнял ее, по-прежнему стоявшую над раковиной. Он наклонился и нежно поцеловал ее в шею.

– Гости начинают расходиться. Можно мне прервать ваш разговор и пожелать доброй ночи?

– Разумеется, – Ева и Алиса обменялись короткими взглядами. Обе видели, что Пикассо доволен их беседой на кухне, как будто они уже были близкими подругами.

– Ева изумительная хозяйка, Пабло, – сказала Алиса. – Сегодня вечером все было чудесно. Ты можешь ею гордиться. Со стороны мы можем показаться грозными, но она очаровала буквально всех.

– Она стала моим талисманом, я и не сомневался в ее талантах, – гордо заявил он, когда они вместе вернулись в столовую.

…Пикассо всегда любил игру света и тени в Сере.

Наступила зима, и ему хотелось остановиться там по пути в Барселону на Рождество. Он сказал Еве, что намерен снять дом на лето и уже слышал об одном месте, идеально подходившем для живописи и расположенном недалеко от центра города. Ева была готова отправиться куда угодно во время их путешествия в Барселону, но с грустью думала о том, что они не вернутся в Сорг следующим летом. Это место всегда было для нее особенным.

Пикассо и Ева одевались, собираясь на балет. Сама она раньше не бывала на спектаклях парижского балета, о котором ходили легенды, но сегодняшний вечер был ее сюрпризом для Пикассо. Ева купила билеты с помощью Алисы и Гертруды. За прошедшие месяцы Пикассо познакомил ее со множеством новых и удивительных вещей, но балет был миром, который она всю свою жизнь любила издалека. В молодости мать Евы выступала в местной балетной труппе. Сохранилась даже ее старая фотография в балетном костюме, стоявшая на каминной полке в доме ее родителей в Венсенне. Там она была совсем не похожа на крепко сбитую женщину, которой стала с течением времени, но Ева до сих пор помнила лицо матери на фотографии, исполненное надежд юности.

– Я надеялась, что мы снова сможем арендовать тот чудесный дом в Сорге, – призналась она.

Фрика с подозрительным видом наблюдала за разговором, лежа на кровати.

– Боюсь, владелец выставил его на продажу.

– А твоя замечательная фреска! Что станет с ней? – Ева едва не расплакалась, вспомнив о том, как много они оставили позади, и уже сожалея об этой утрате.

– Теперь будет совсем другая история, – со смущенной улыбкой посмотрел на нее Пикассо, а потом взял ее за руку и повел в свою студию. – Я собирался преподнести тебе на день рождения сюрприз, но, пожалуй, сделаю это сейчас – самое время.

Он жестом попросил ее сдвинуть в сторону большой отрез холщовой ткани у дальней стены. Ева подчинилась и ахнула от изумления. Она совершенно не ожидала это увидеть.

– Но как ты… – слова замерли у нее на губах, пока она благоговейно смотрела на стену.

– Канвейлер сделал это для меня. Хозяин с самого начала был недоволен, что я прорисовывал фреску на стене его дома, и собирался выставить мне счет, если я не закрашу ее.

– О, нет!

– Я решил избавить его от лишних хлопот. Канвейлер счел меня немного безумным, ведь пришлось изъять часть стены и доставить ее сюда, это стоило немалых денег. Но мне не привыкать: меня многие считают сумасшедшим.

Ева опустилась на колени перед большим пластом штукатурки, заключенным для надежности в деревянную раму.

– Этот подарок бесценен для меня, Пабло.

– Я знал, что тебе понравится, поэтому денег не считал. Ты ведь знаешь, что я готов на все, лишь бы ты была счастлива.

– И я тоже.

– Тогда выходи за меня замуж, Ева. Самое время сделать тебе официальное предложение, хотя ты уже давно знаешь о моих намерениях.

– Да, да, тысячу раз да! – Ева обвила руками его шею и расцеловала в щеки.

– Я надеялся, что ты это скажешь.

– Я буду твердить это до самой смерти!

Глаза Пикассо расширились, и он отступил на шаг, словно его ударили.

– Dios, не говори так больше.

– Что не говорить?

– Никогда не говори о своей смерти!

– Пабло, я лишь имела в виду…

– Разве ты не понимаешь, что это к несчастью? Нужно скорее пойти в церковь и два раза прочитать «Аве, Мария», а потом поставить свечку!

Ева с любопытством посмотрела на него. Ей хотелось напомнить, как он говорил, что презирает Бога. Как могла такая мелочь иметь для него значение, когда он презирал Всевышнего? Она знала о предрассудках Пабло, но теперь на собственном опыте убедилась, насколько они глубоки. По спине Евы внезапно пробежал холодок. Да, он наконец сделал официальное предложение, и она в восторге. Но в тот момент она также почувствовала, как будто повеяло могильным холодом.

Глава 28

Перед отъездом в Барселону для встречи с семьей Пикассо они провели несколько дней в обществе Жоржа Брака, который вернулся в Париж. Ева любила смотреть, как друзья спорят и обсуждают живопись, особенно когда они собирались у Гертруды Стайн, где любые разговоры были ей интересны. Она тянулась к знаниям, а парижские знакомые Пикассо были прекрасными учителями.

Ева была уверена, что Пабло еще никогда не выглядел таким счастливым в окружении друзей и при ее непременном присутствии, как в эти последние дни до отъезда из Парижа в Сере. Хотя Канвейлер уже несколько лет представлял интересы обоих художников, они лишь недавно подписали с ним официальные контракты, и Пикассо был доволен тем, что заключил более выгодную сделку с галеристом, чем его соперник. Это сделало его гораздо более дружелюбным в общении с окружающими, чем могло бы быть в случае острой конкуренции.

По крайней мере, до тех пор пока он не узнал, что Канвейлер также включил Хуана Гриса в список своих клиентов. Во время поездки из Сере до Барселоны Пикассо признался Еве, что хотя считает Гриса своим другом, как художник тот стоит несравненно ниже его. Это был дождливый и серый зимний день, и пейзаж за окном напоминал акварельную картину Моне. Влюбленные сидели в вагоне первого класса и наблюдали за проплывающими за окном видами.

– Хуан приятный человек, – сказала Ева, прикоснувшись к колену Пикассо, пока оба смотрели в окно.

– Это не имеет ничего общего с живописью. Он всегда был слишком старательным, но талант нельзя принуждать.

– Получается, что художественный талант сродни любви.

Пикассо улыбнулся.

– Ты умна не по годам, ma jolie. Но тебе приходится быть такой, чтобы иметь дело со мной. А завтра, моя мудрая ученица, ты познакомишься с доном Хосе.

– Ты меня пугаешь.

Уже несколько недель Ева страшилась встречи с семейным патриархом, который был хорошо знаком с Фернандой. Ей предстояло подняться над прошлым Пикассо.

– Я лишь хочу, чтобы ты была готова. Старик может быть довольно грозным, если захочет.

– С нетерпением ожидаю встречи.

Пикассо нежно поцеловал ее в щеку.

– Ты очаруешь его так же легко, как и меня. Он скажет, что ты похожа на мою мать. Если он произнесет эти слова, то можешь считать, что одержала победу, каким бы ворчливым он ни показался.

– Фернанда тоже напоминала ему твою мать? – тихо спросила Ева. Вагон раскачивался и лязгал на стыках рельсов.

– Нет. Когда я привез ее к родителям, отец знал, что она уже замужем, поэтому она не произвела на них сильного впечатления, – он сверкнул улыбкой. – Ты же не замужем, правда?

– Еще нет. Но надеюсь вскоре стать законной супругой.

– Как насчет того, чтобы свадьба состоялась весной?

– Этой весной?

– Почему бы и нет?

Ева не понимала, почему ему понадобилось так много времени, чтобы определить сроки, но в конце концов это случилось. Долгое ожидание подошло к концу.

– В Сионском аббатстве недалеко от нашей новой квартиры есть церковь, где мы можем обвенчаться. Потом я хочу устроить свадебный завтрак в каком-нибудь роскошном месте. Как насчет отеля «Морис»?

– Ну что ты! Мы не можем себе это позволить. Когда ты последний раз упомянул об этом месте, я подумала, что ты шутишь. Это же невероятно дорого.

– Канвейлер заверяет меня, что после очередных продаж моих работ в Германии мы сможем отпраздновать там свадьбу. Нужно уметь тратить деньги со вкусом.

Ева положила голову ему на плечо.

– Звучит просто чудесно, Пабло.

– Я подумал, что тебе будет важно знать наши планы еще до того, как я поговорю с родителями. Надеюсь, так тебе будет легче встретиться с ними.

– Это действительно помогает.

– Я собираюсь попросить у матери дедовское серебряное кольцо, изготовленное в Испании. Мой дед подарил его ей, когда она выходила замуж за отца. Теперь я хочу, чтобы оно стало твоим обручальным кольцом.

– О, любовь моя!

Пикассо взял Еву за руку и крепко сжал.

– И я сожалею о том, что случилось в Париже. Я слишком остро отреагировал, когда ты заговорила о своей смерти. Знаю, что напугал тебя, хотя перед этим сделал тебе предложение. Просто я не могу вынести мысли о чем-то дурном, особенно теперь, когда мы, наконец, вместе.

– Дурные вещи иногда случаются, Пабло, как бы мы ни старались.

– Со мной они больше не случатся. Ты мой талисман. Когда я сказал об этом Алисе, то ничуть не покривил душой, – убежденно заявил Пикассо. – Смотри, как ты вдохновила меня с бумажными коллажами! Все это благодаря тебе. И мои краски снова стали яркими. Я отказался от коричневых тонов, потому что больше не чувствую их. К тому же заключил гораздо более выгодный контракт с Канвейлером, чем Брак, когда прислушался к твоим советам.

– Но ведь ты настоящий мастер, – сказала она. – Ты должен иметь лучшие контракты.

– Мне нравится ход твоих мыслей, но на самом деле я обязан тебе. Говорю же, ты приносишь мне удачу.

Когда поезд остановился на вокзале, Пикассо сжал колено Евы.

– Помни: независимо от того, что скажет мой отец, в конце концов ты все равно понравишься ему. Просто будь собой.

«Что за ужасный это человек, – подумала Ева. – Эгоистичный и самоуверенный художник, которого превзошел гораздо более талантливый сын. Но, по крайней мере, он вырастил гения». Тем не менее в такие моменты она все равно ничего не могла поделать с сердцебиением, и все рациональные доводы разлетались в прах. Нужно вытерпеть и пройти через это, если она хочет выйти замуж за Пикассо.

Они ехали в конном экипаже, а не в автомобиле, поскольку было так холодно, что как только поезд прибыл на вокзал, все свободные такси тут же разобрали. Но внутри было достаточно тепло, и они с наслаждением разглядывали широкий бульвар Рамбла, одну из главных улиц Барселоны.

Ева не представляла, что собой представляла Испания, но Барселона оказалась красивым городом, имевшим гораздо более столичный вид, чем ей казалось. Высокие жилые дома из сливочно-желтого известняка с коваными железными балконами были такими же элегантными, как и в Париже, но обладали неповторимым колоритом. Женщины прогуливались рука об руку, а их лица светились гордостью, невольно привлекавшей внимание.

Когда черный экипаж повернул к морю, здания и городские пейзажи постепенно изменились. Улицы стали узкими. Они въехали в старую часть города. Дома возле гавани были более темными; на некоторых облупилась краска. Между домами были протянуты бельевые веревки, а в тех местах, куда редко заглядывало солнце, на мостовой блестели черно-синие лужицы.

Карета остановилась на углу улицы, где стояло темное кафе со старинной вывеской. Пикассо открыл дверь, вышел наружу и протянул руку Еве, а кучер подал им две большие ковровые сумки.

– Вот и приехали. Осталось еще немного, – он кивком указал на узкую улицу, плотно застроенную многоквартирными домами. – Я два года старался переселить их в более просторное жилье, но мать отказывалась. Она говорит, что повидала достаточно переездов на своем веку, и теперь это ее дом.

Ева была рада видеть горшки с ярко-алой геранью, украшавшие некоторые балконы. Это создавало впечатление настоящей жизни, несмотря на зимний холод. Она слышала плач младенца в одной из квартир, а дальше на улице дети играли в мяч. «Это определенно не похоже на Монпарнас», – подумала она. Но это был мир Пикассо, место его детства, и ей хотелось познакомиться с этой частью его жизни.

Она озабоченно поправила шляпу и юбку.

– Как я выгляжу?

– Просто потрясающе. Но, боюсь, мне придется подождать с более убедительными доказательствами. Моя мать, без сомнения, будет присматривать за нами.

– Кто теперь нервничает? – с улыбкой спросила Ева, когда они взялись за руки и поднялись на крыльцо.

Лола встретила их у парадной двери и проводила в квартиру на втором этаже. Как только брат и сестра обнялись, Ева заметила, что его напряжение заметно спало. У Лолы были большие карие глаза и узкие поджатые губы, а волосы, тронутые ранней сединой на висках, были собраны в элегантный узел. Ева сразу же обратила внимание на их сходство с Пабло. Непринужденность в отношениях Пикассо и его сестры была физически ощутимой, и радостные улыбки озаряли их лица, когда они снова обнялись и обменялись нежными фразами по-испански. Потом Лола повернулась к Еве.

– Bienvenue[64], Ева, – приветствовала ее Лола с гортанным испанским акцентом. Ее попытка говорить на чужом языке показалась Еве особенно располагающей. – Пожалуйста, чувствуйте себя как дома в нашей семье. Все ждут вас в гостиной.

Пикассо оставил сумки пожилой экономке, которая вышла из соседней комнаты и унесла их. Ева заметила, что он нервно пригладил волосы. Потом они последовали за Лолой через небольшой арочный проем, завешенный покрывалом из зеленого бархата. В квартире сильно пахло камфарой.

Пикассо мельком взглянул на Еву, но даже не попытался к ней прикоснуться.

В маленькой гостиной с узким камином и белой мраморной полкой, обставленной темной тяжеловесной мебелью в стиле итальянского Возрождения, двое сидели на краю обитого бархатом дивана. Рядом с ними в тростниковом инвалидном кресле-каталке восседал тщедушный пожилой мужчина. У него был довольно грозный вид, и Ева моментально поняла, кто это.

Лицо отца Пикассо было вытянутым и осунувшимся, седая борода и глубоко запавшие голубые газа, затянутые мутной поволокой, еще более усиливали его отчасти трагический образ. Он был серьезен, когда к нему приблизились двое других людей. Дородная седая женщина, которая явно была матерью Пикассо, потянулась к нему; на ее лице было написано обожание. Она привлекла сына к себе и что-то тихо зашептала ему на ухо по-испански со слезами на глазах. Потом она расцеловала его в обе щеки. На какое-то время она задержала его лицо в ладонях, словно желая убедиться, что он и вправду вернулся.

– Madre[65], это Ева. Мы будем говорить с ней по-французски, потому что она не говорит по-испански, – пояснил Пикассо.

– Сеньора Пикассо, это честь для меня, – сказала Ева и неожиданно поняла, что заикается.

– На самом деле, не Пикассо, – тихо поправил Пабло. – Фамилия моей матери по мужу – Руис. Пикассо – это ее семейное имя, которым я пользуюсь во Франции.

– Простите, я… я не знала.

Ева понимала, что отношения Пабло с отцом были очень сложными, но сейчас она сожалела, что Пикассо заранее не предупредил ее об этих подробностях. Она изо всех сил старалась произвести хорошее впечатление.

– А это мой шурин, Хуан Вилато.

– Доктор Хуан, – с гордостью поправила его мать. – Муж мой дочери – известный хирург.

Хуан был мужчиной средних лет с волной каштановых волос и глубокими залысинами на лбу. Он дружелюбно улыбнулся и протянул руку Еве.

– Bienvenue, – произнес он по-французски тоже с сильным акцентом.

Потом Пикассо посмотрел на отца. Когда он сделал это, Ева услышала болезненный вздох. Она могла лишь вообразить, что он чувствует. Он быстро обменялся взглядом с Лолой и подошел к ней.

– Почему никто не предупредил меня?

– В письмах об этом не говорят, Паблито. Он уже какое-то время находится в таком состоянии, но тебя давно не было дома.

– Он хотя бы меня видит?

– Теперь он видит очень плохо, в основном силуэты и тени. Но он знает, что ты здесь и что ты привел новую женщину.

Все замолчали, когда Пикассо приблизился к отцу. Он опустился на корточки и обратился к нему по-испански. Ева расслышала свое имя в тихом разговоре отца с сыном и мерном тиканье больших часов на стене. Она смогла разобрать лишь несколько слов. Ее сердце учащенно забилось, пока она смотрела на грозного старика, который так и не улыбнулся и не попытался обнять сына.

Наконец Пикассо обернулся к Еве, и дон Хосе поманил ее слабым движением руки, не отрывая локтя от деревянной ручки кресла. Пикассо выпрямился с выражением смутного беспокойства, когда Ева подошла к его отцу.

Внезапно, к своему ужасу, она поняла, что не знает, как обратиться к этому старику. Теперь она понимала, что это не сеньор Пикассо. Сын называл его только «дон Хосе». У нее задрожали колени; к горлу подступила тошнота. Все смотрели на Еву, ожидая, что она каким-то образом зачарует этого зловещего старца, который даже не мог разглядеть ее.

– Он хочет, чтобы вы сели на диван рядом с ним, – сказала Лола. – Еще он хочет, чтобы все остальные ушли, но Пабло сказал, что вы не говорите по-испански, поэтому он разрешил мне остаться, чтобы переводить.

Ева посмотрела на Пикассо и поняла, что она с трудом сдерживает сковывавший ее страх. Его мать и шурин уже направились к выходу из комнаты без каких-либо возражений. После короткой паузы Пикассо последовал за ними и закрыл за собой дверь.

– Он просит вас сесть, – объяснила Лола, когда они остались одни.

– Gracias, мсье… сеньор дон Хосе, – нервно пробормотала Ева и поняла, что звуки, которые она произносит, больше похожи на кваканье, чем на испанские слова. Уголки его узких бледных губ слегка приподнялись.

– Он приветствует вас в нашем доме как гостью и подругу Пабло, но хочет кое-что узнать. Теперь, когда Пабло стал таким знаменитым, собираетесь ли вы завладеть его деньгами или же только его сердцем?

Откровенность вопроса изумила Еву. На какое-то мгновение она потеряла почву под ногами и не знала, что ответить. В конце концов она призвала на помощь всю силу убеждения, глубоко вдохнула и выдохнула. Она не может позволить себе все испортить. Дело зашло уже слишком далеко. Ее дух ярко вспыхнул.

– Por favor[66], я не собираюсь красть ни того ни другого. И мне не нужно ничего, кроме того, что отдают бесплатно. Я всем сердцем люблю вашего сына.

– Мой отец спрашивает, подарите ли вы ему сыновей.

– Когда мы поженимся, я собираюсь родить ему много сыновей. И дочерей тоже.

На лице старика появилась широкая улыбка еще до того, как Лола закончила перевод, но он по-прежнему даже не пошевелил головой и не посмотрел в ее сторону.

– Мой отец говорит, что предыдущая подруга его сына не могла подарить нашей семье настоящих наследников, потому что уже имела мужа. Он не уважал ее за то, что она лишила Пабло возможности иметь семью и наследников – такие вещи важны и естественны для честного испанского мужчины. Он говорит, что Пабло заслуживал лучшего.

– Я хочу надеяться, что заслуживаю его доверия, – сказала Ева. – Знаю, что буду стараться до конца моих дней.

– Отец доволен, что вы с Пабло собираетесь пожениться. Он говорит, что будет рад присутствовать на вашей свадьбе. И я тоже, – добавила Лола. – Еще он хочет, чтобы я сказала, как вы похожи на его жену.

Облегчение теплой волной нахлынуло на Еву, и она позволила себе улыбнуться. Еще десять минут назад она не надеялась на благословение старика, и, судя по выражению ее лица, Лола тоже не ожидала этого. Сейчас Ева гордилась собой больше, чем когда-либо раньше.

Почти сразу же после разговора дон Хосе отправился в постель, а остальные сели ужинать и проговорили до позднего вечера под тихие звуки испанской гитары, доносившиеся с улицы.

Позже, в ту ночь, Ева проснулась от звуков тихого плача Пикассо – он расположился в спальне напротив по коридору. Ева понимала, что он оплакивает своего отца – человека, которого когда-то уважал и боялся и который сделал его художником.