Синдром Настасьи Филипповны Миронова Наталья

— Мама, не надо.

— Нет уж, хотела, так теперь слушай. Я сопротивлялась, но как-то обошлось без переломов и членовредительства. В отличие от твоих, для них это было не первое дело, понимаешь? Они были ловчее, опытнее. Но для них оно стало последним, — мрачно добавила Элла. — Как только меня в лазарете зашили, как только я немного оклемалась, я с ними рассчиталась, со всеми тремя.

Элла рассказала, как она с ними рассчиталась.

— Ни один из них не будет иметь детей, — добавила она. — Если вообще они еще живы.

— Можно я про себя рассказывать не буду? — спросила Юламей. — Я уже все в суде рассказала. И мне ни капельки не стало легче.

— Зато подумай, сколько хороших людей нам встретилось! Этот доктор Бубелец на «Скорой», майор Воеводин, Марья Дмитриевна, профессор Самохвалов, Ямпольский! А дипломаты, которые нас охраняли? А мои сослуживцы? Они же работали за меня все это время, а я зарплату получала!

— Ничего, зато теперь ты за них отрабатываешь, — проворчала Юламей.

— А как же иначе? Надо быть благодарной!

— Одна я сижу, ничего не делаю, — подытожила Юламей. — Ладно, я поняла.

— Юля, я ничего такого не говорила…

— Да ладно, я что-нибудь придумаю, — пообещала Юламей.

Несколько месяцев она просидела дома мрачная, подавленная, забросив все занятия, кроме ушу. Но как только ее тело полностью восстановилось и все внешние следы травм исчезли, Юламей, когда матери не было дома, включила ее компьютер, залезла в Интернет и просмотрела сайты модельных агентств. Она была отнюдь не дурой и понимала, что за фасадом модельного агентства может скрываться бордель. Те, что предлагали подготовку для оказания эскорт-услуг, Юламей отбрасывала сразу и вообще каждое агентство проверяла по отдельности. Наконец, выписав несколько названий, показавшихся ей солидными, она высветлила себе волосы до бронзового оттенка, сделала прическу, вышла из дома и отправилась на поиски.

Глава 10

Ее взяли, что называется, с ходу. Она была идеальной моделью: рост, фигура, ноги, грация. Многолетние занятия восточной гимнастикой отточили, огранили ее тело, превратив его в совершенный инструмент, безупречно настроенный, мгновенно повинующийся воле хозяйки. Ее не надо было учить ходить по подиуму: она двигалась так, словно родилась и выросла на нем. Отрешенное выражение презрительной и высокомерной скуки, которое другие манекенщицы вырабатывают длительной тренировкой перед зеркалом, было ее естественным выражением.

В первый же день ее послали на фотосессию, и она прекрасно справилась: никто не сказал бы, что она новичок. Юля вернулась домой и с гордостью объявила матери, что у нее есть работа. Элла пришла в ужас, но виду не подала. Если Юламей предпочитает такую работу, значит, так тому и быть. Она лишь посоветовала дочери быть осторожной.

— Ну конечно, мамочка! Что ж я, не понимаю, что ли!

— Боюсь, что не до конца понимаешь, — вздохнула расстроенная Элла. — Конечно, ты не станешь платить натурой, если тебе предложат. Но тебя могут заманить в западню, об этом ты не думала?

— Думала. — Прекрасное лицо Юламей стало грозным. — Пусть только попробуют. Им не поздоровится.

— Ничего там не ешь и не пей, — продолжала Элла. Ей мерещились тысячи опасностей.

— Ну что ты, мамочка! Это солидное агентство, они работают с Зайцевым и с Юдашкиным. Они не станут рисковать своим именем ради сводничества. Я проверяла.

— И все-таки будь осторожна, — повторила Элла.

— Буду, — пообещала Юламей. — Приходи на меня посмотреть. Как-нибудь в субботу или в воскресенье, когда тебе не надо на работу.

— Мне всегда надо на работу, — грустно вздохнула Элла. — У меня переводы. Я всех своих заказчиков забросила, думала, они от меня отвернутся, ан нет.

— Потому что ты лучшая переводчица на свете! — с гордостью заявила Юламей и тут же нахмурилась: — Я не хочу, чтобы ты так много работала. Теперь я буду деньги зарабатывать. Можешь смело отказаться от половины заказов.

— Не получится. — Элла грустно улыбнулась. — Тут система такая: или берешь, что дают и сколько дают, или не получаешь ничего. Да и не могу я не работать. Привыкла, втянулась. Я, как та старая кляча: если меня выпрячь, я рухну.

И Юламей, как в детстве, обняла ее со словами:

— Мамочка, ты не старая, ты новая!

Элла отвернулась, чтобы дочь не видела ее слез.

Только в одном Юламей пошла навстречу матери: уже после переезда на новую квартиру сдала экстерном школьные экзамены и получила аттестат. Элла все надеялась, что когда-нибудь она одумается и поступит в институт.

В один из первых же дней после выхода на работу и переезда в новую квартиру, Элла встретила Лещинского. Он ждал ее около главного филологического корпуса.

— Как ты здесь оказался?

— Приехал, — пожал он плечами. — Приехал, как только узнал. О процессе трубила вся мировая пресса. Я приехал, как только смог. Звоню в квартиру: говорят, вы переехали. Спрашиваю: куда? Никто не знает.

— Мы ушли в подполье, — безрадостно усмехнулась Элла. — Нам угрожали. Мэрия в виде исключения дала нам новую квартиру.

— Как она? Как Юля?

— А ты как думаешь? Ее изнасиловали трое ублюдков… как меня в свое время.

— Четверо, — машинально поправил ее Лещинский.

— У четвертого, как сказал наш следователь, «машинка не сработала». И за это можно бога благодарить, — добавила Элла. — Извини, я на работу опаздываю.

— Дай мне ваш адрес, — попросил он.

— Нет.

— Элла!

— Мне нужно идти.

— Хорошо, давай встретимся после работы. Ты когда заканчиваешь?

— Около шести.

— Я буду ждать тебя здесь. Вот моя машина. Запомнишь?

— Феликс, это неудачная мысль…

— Иди, а то опоздаешь. Я буду ждать.

Они встретились. Феликс предложил поехать в кафе «Шоколадница». Таких кафе теперь развелось по городу великое множество, и там подавали настоящий шоколад, такой, как ее глаза.

Элла стала отказываться, но он настоял на своем. Она так и не решилась рассказать ему о своем телефонном разговоре с его женой в августе девяносто восьмого. Сказала только:

— Я звонила, хотела тебя поблагодарить, но тебя дома не было.

Он рассеянно кивнул.

— Расскажи мне о ней.

— Ей очень тяжело. Она пока так и не оправилась. Школу бросила, прячется дома. Травмы зажили, но только не душевные.

— Я бы этих гадов на части порвал. Дай мне с ней увидеться.

— Нет, Феликс, это уж совсем неудачная мысль. Юля ненавидит мужчин… как я в свое время. И ты ей ничем не поможешь.

— Я ее отец.

— Нет, ты человек, от которого я произвела ее на свет. Донор спермы. Прости, что я так говорю, но это так и есть. Если бы в те годы в стране существовало искусственное оплодотворение, я бы им воспользовалась. Извини, я вовсе не хочу делать тебе больно.

— Ты тоже до сих пор ненавидишь мужчин? — с вымученной улыбкой спросил Феликс.

— Нет, я немного смягчилась, — призналась Элла. — Только ты не заносись, мне просто повезло. После несчастья с Юлей я встретила нескольких замечательных мужчин.

— Сразу нескольких? — грустно усмехнулся он.

— Это не то, что ты думаешь, — нахмурилась Элла. — Фу, какая глупая фраза! Так говорят все мужья в американских фильмах, когда жены застают их с любовницами. Но это действительно не то, что ты думаешь. Мне попалось и немало сволочей обоих полов. Но был, например, врач «Скорой помощи»… Он позвонил в милицию и заставил их опечатать место преступления. До сих пор помню, как он их материл. И в Склифе были замечательные врачи, и профессор, который Юле глаз спасал, и следователь нам попался замечательный… Да, представь себе. Но лучше всех был наш адвокат. Ямпольский. Мирон Яковлевич Ямпольский. Запомни это имя. Если бы не он, мы могли бы проиграть процесс.

— Запомню, — кивнул Феликс. — Они подавали апелляцию?

— А как же! Конечно, подавали, но ее отклонили. Погоди, еще и кассация будет. Они не хотят, чтобы их дети сидели в тюрьме, да еще по такому обвинению. Но Ямпольский мне сказал, что кассационную жалобу тоже отклонят. Дело на особом контроле. Да, я еще забыла рассказать, как нам помогали мои бывшие студенты. Нас в суд и из суда на посольских машинах возили. У подъезда посольская охрана стояла.

— Это я знаю, — сказал Феликс. — Об этом вся мировая пресса писала. Наш МИД протестовал против вмешательства во внутренние дела.

— Лучше бы он организовал милицейскую охрану, — с горечью заметила Элла. — Но нет, у них вечно кадров не хватает. Ладно, расскажи о себе.

— А что обо мне рассказывать! — отмахнулся Феликс. — Мне кажется, если бы я мог поговорить с Юлей…

— Было бы только хуже, — закончила за него Элла. — Поверь мне: что ей сейчас меньше всего нужно, так это возникший из ниоткуда отец. Возвращайся на работу. У нее со временем все пройдет.

— Может, ты мне хоть напишешь? — умоляюще попросил Феликс.

— А если письмо прочтет твоя жена? — напрямую спросила Элла.

— Я дам тебе электронный адрес. У тебя ведь есть электронная почта? — Элла кивнула. — Можешь не беспокоиться, твои письма буду читать только я. — Он вынул визитную карточку и написал на обороте электронный адрес. — Давай я подвезу тебя до дому.

Он подвез ее, но Элла на всякий случай попросила высадить ее за квартал от дома. С тех пор они стали переписываться.

Элла написала ему, какую работу нашла себе Юля. Он встревожился не меньше, чем она, но Элла заверила его, что Юля стала более спокойной и работа ей нравится.

Никто из них — и меньше всего сама Юля — не понимал, что именно привлекало ее в новой работе. Вышагивая по подиуму, она бессознательно посылала публике определенный сигнал: «Руками не трогать. На меня можно только смотреть». Именно это ей и нравилось — ощущать дистанцию, чувствовать себя неприкосновенной, недоступной, далекой, как звезда. Это давало ей спокойствие и уверенность в себе.

У нее сформировались странные вкусы. Она полюбила Дженис Джоплин и готова была слушать ее песни часами, а обожаемую матерью Эллу Фицджералд воспринимала с вежливым равнодушием. Случайно увидела где-то репродукцию с картины Джексона Поллока и буквально сошла с ума, стала выискивать в Интернете его картины, старалась узнать о нем все, что только можно.

— Что ты в них находишь? — робко спросила Элла, глядя на немыслимые разводы.

Ответ дочери ужаснул ее.

— Он знал, что такое боль, — сказала Юламей.

Как только первые деньги, присужденные ей в качестве возмещения морального ущерба, поступили на счет, открытый на ее имя, Юля заявила матери, что хочет купить машину.

— Смерти моей хочешь? — грустно пошутила Элла.

— Ой, ну мамочка, ну ты что? Я пойду в автошколу, сдам на права… Буду тебя на работу возить.

— Мы живем рядом с моей работой, — возразила Элла.

— Ничего себе рядом — пять остановок на автобусе! Да еще ждать его сто лет. Нет, я буду тебя подвозить и встречать, и потом, мне ведь тоже на работу далеко! Я за день бываю в пяти местах, и метро не всегда рядом. А на машинке вжик — и я уже там.

— А пробки? Нет, мне эта идея не нравится.

Но Юля была упряма. Она пошла в автошколу и действительно сдала экзамен. Элле ничего другого не оставалось, как примириться с неизбежным. Окрыленная победой Юля купила недорогую корейскую машинку класса «А» ярко-красного цвета. Верная своему слову, она каждый день подвозила Эллу на работу и по возможности старалась заехать за ней по дороге домой, но это получалось не всегда. Иногда съемки или примерки затягивались допоздна, иногда бывал вечерний показ. Элла не роптала: лишь бы дочка была довольна. Юля казалась, по крайней мере, спокойной. По вечерам часто рассказывала матери забавные «случаи из практики». «Случаи» были вполне невинные: как кто-то надел не ту пару туфель или пояс не в цвет, или сбился с такта и смял все дефиле.

На самом деле модельный бизнес тоже, конечно, не был ложем из роз. Между манекенщицами существовала жестокая конкуренция и зависть, но тут Юля окружила себя ледяной броней равнодушия. Она не претендовала на самые «ударные» наряды на острие моды. Ей было все равно. Ее не взяли на ежегодный показ «Русский образ». Так и сказали: «Ну подумайте сами, милочка, ну какой из вас русский образ?» Она повернулась и ушла. Ей гораздо приятнее было провести вечер дома с матерью.

Она подружилась с манекенщицей-турчанкой по имени Салям. Мать у Салям была русская, отец — турецкий бизнесмен. Он был против участия дочери в модельном бизнесе. Она ушла из дому и сняла квартиру пополам с какой-то подружкой. Предлагала Юле, но Юля предпочитала жить с матерью. Этого Салям понять не могла. Глядя, как Юля каждый вечер торопится домой к маме, вместо того чтобы пойти на какую-нибудь вечеринку или презентацию, Салям пожимала плечами:

— Совсем с ума сошла.

Салям была великолепной манекенщицей, в совершенно ином духе, чем холодная, неприступная Юламей. Чувственная, роскошная Салям в любом наряде ухитрялась выглядеть голой. Она говорила только о сексе и мужчинах, мечтала о богатом муже. Тем не менее они дружили, выручали друг дружку, следили, чтобы другие манекенщицы не подстроили им какую-нибудь пакость. А манекенщицы были мастерицы строить пакости. У Салям было больше опыта, она научила Юлю, переобуваясь, всякий раз проверять туфли: не подсыпал ли кто толченого стекла. Работая вместе, они всегда прикрывали друг друга, переодевались спина к спине. Юля рассказала Элле, что у нее появилась подруга, правда, домой ее не звала: знала, что бредившая сексом Салям не понравится матери.

Потом у Салям появился поклонник — «шикарный мэн», как она выражалась. Нет, поклонники были у нее всегда, но на этот раз, уверяла Салям, она встретила «нечто особенное». Юля даже видела как-то раз этого «шикарного мэна», и он ей сразу не понравился. «Глупая говядина», — выразилась она запомнившимися словами из «Анны Карениной», но, конечно, не вслух. «Шикарный мэн» несколько раз брал Салям на какие-то презентации, она переехала к нему и перестала приходить в агентство. А потом и ее сотовый телефон замолчал. «Абонент находится вне зоны действия сети».

Юля забеспокоилась, даже поехала к ней домой. Мать Салям встретила ее с полным равнодушием.

— Ну, значит, она нашла себе человека по душе.

— Вы видели этого человека?

— Она познакомила нас на какой-то вечеринке.

— Как его зовут?

Мать Салям пожала плечами:

— Не помню. Было шумно. А в чем дело?

— Она не отвечает на звонки, — сказала Юля. — Не приходит в агентство. Ей там деньги должны выплатить, но она за ними не пришла.

Ответом ей было новое пожатие плеч.

— Значит, он обеспечивает ее так хорошо, что этот мизер ей не нужен.

Юля ушла ни с чем.

А бедную глупенькую Салям, растерзанную и изуродованную, нашли через месяц в мусорном контейнере. Навек «вне зоны действия сети». «Шикарный мэн» так и не объявился. Юля решила не рассказывать об этом случае матери, чтобы ее не пугать. Но Элла сама все узнала: об убийстве говорили по телевизору.

Смерть подруги ужаснула Юламей. Она даже начала подумывать, не бросить ли к чертям этот модельный бизнес. Но ведь она не ездила на вечеринки, не принимала приглашений от поклонников, а если ей давали понять, что участие в показе или фотосессии зависит от ее сговорчивости во внерабочее время, отказывалась от сотрудничества навсегда. И тут случай свел ее с первым за всю ее жизнь настоящим другом.

Она впервые попала на показ в Дом моды Валерия Щеголькова. Сам Щегольков ей ужасно не понравился: он был капризен, истеричен, да и фасоны у него были, по Юлиному убеждению, дурацкие. В раздевалке царила обычная суматоха. И вдруг одна незнакомая «манекенка» начала к ней цепляться. Репертуар был самый немудрящий:

— Ты откуда взялась? У тебя московская прописка-то есть?

— Меня зовут Наоми Кэмпбелл, — ответила ей Юля. — Может, слыхала?

К ним протиснулась невысокая стройная брюнетка, которая вела шоу.

— Прекратите базар, — приказала она. — Наоми Кэмпбелл, тебе на выход. А ты, — повернулась она к скандалистке, — пропускаешь ход.

Юля уже направилась к выходу, но тут обидчица вдруг схватила стоявшую на столе открытую бутылку минералки и плеснула ей сзади на платье. К счастью, в бутылке оставалось всего глотка полтора воды, но все-таки по тонкому шелку цвета древесного угля расплылось мокрое пятно. Миниатюрная брюнетка мгновенно подобрала золотистую шаль с бахромой и, не обращая внимания на чей-то вопль «Это мое!», завязала ее на Юле эффектным узлом.

— Марш!

Юля вышла на подиум как всегда невозмутимая, уверенная в себе. Она прошагала по «языку», повязанная шалью, дошла до крайней точки и тут развязала узел, подхватила концы и расправила руки, как крылья. Зал зааплодировал, а она повернулась спиной, прекрасно зная, что шаль прикрывает ее сзади, да так и ушла под гром аплодисментов, словно паря на золотых крыльях.

Когда она вернулась за кулисы, там уже бушевал Щегольков.

— Ты погубила мой шедевр, — набросился он на Юлю. — Ну все, ты тут больше не работаешь.

— Успокойтесь, Валерий Владиславович, — невозмутимо обратилась к нему брюнетка, одновременно успевая подталкивать к выходу кого-то еще. — Она спасла ваш шедевр. Слышите, они кричат «Бис!». — Брюнетка взяла шаль и бросила той, кому этот аксессуар предназначался. — На выход!

Юля мгновенно стянула с себя платье. Брюнетка сделала знак двум ассистенткам.

— Просушите феном! На него случайно вода пролилась, — объяснила она Щеголькову с самым невинным видом, но при этом покосилась на виновницу.

— Ты! — обрушился на нее Щегольков. — Вон отсюда!

— Валерий Владиславович, — снова обратилась к нему брюнетка, — успокойтесь, а то у вас тушь потечет. А ты давай одевайся, — скомандовала она скандальной «манекенке». — Вот твое платье.

Брюнетка сняла с «плечиков» и протянула ей наряд сомнительного морковного цвета, который никто не хотел надевать.

— Я это не одену! — завизжала та.

— «Надену», — машинально поправила ее брюнетка. — Не наденешь, пропустишь еще ход. Оранжевый — самый модный цвет в этом сезоне.

Щегольков немного успокоился, услышав комплимент, но, уходя, все же бросил скандалистке:

— Ты здесь в последний раз.

— Как?! — завопила она. — Я — его любимая модель, — повернулась она ко всем, потому что Щегольков уже успел скрыться. У него была своя невидимая «камера наблюдения», спрятанная сбоку от подиума. — Он же ее выгнал!

— Дурочка ты, — устало ответила брюнетка. — Щегольков обожает стравливать манекенщиц. Ты этого не знала? Вон Наоми Кэмпбелл промолчала, — брюнетка одобрительно улыбнулась Юле, — и цела, как видишь. На, ты примерь, — и она протянула Юле морковный наряд.

Та мигом оделась. На ней, как ни странно, «самый модный цвет сезона» смотрелся отлично, только туфли не подошли по размеру.

— Черные лаковые надевай! — распорядилась брюнетка. — Живо, темп теряем. А ты пропускаешь третий ход.

Наконец скандалистку все-таки выпустили на подиум в платье с целой горой колеблющихся оборок. Она прошлась, вызвала аплодисменты — видимо, публике было все равно, чему хлопать, — и все стали готовиться к финальному выходу. Юле полагалось надеть то самое платье цвета древесного угля, обшитое по краю серебристым кружевом и больше всего похожее на комбинацию, которое интриганка залила водой. Пришли ассистентки и доложили, что образовался затек: ничего они с ним сделать не смогли.

— Безрукие, — пробормотала брюнетка, — ничего доверить нельзя.

Но она не растерялась, тут же нашла кусок подходящего кружева и на живую нитку закрыла затек асимметричной аппликацией. Юля надела платье. Эффект получился весьма экстравагантный, вероятно, совсем не тот, на который рассчитывал Щегольков: нечто вроде кружевной медузы, растекшейся по темно-серому шелку пониже спины. Юля пожала плечами.

— Жаль, что не спереди, — сказала она. — Ладно, и так сойдет.

И она вышла на подиум вместе со всеми.

За кулисами Щегольков закатил новую истерику.

— Вас опять вызывают, — хмуро сказала ему брюнетка. — А ты молодчина, Наоми Кэмпбелл. Зайди ко мне наверх.

Переодевшись в свое, Юля поднялась наверх. Ей было интересно. На втором этаже Дома моды располагался целый лабиринт кабинетов, но брюнетка ждала ее в коридоре.

— Заходи. — Она ввела Юлю в один из небольших кабинетов. — Как тебя зовут? Без балды?

— Юламей.

— Потрясающее имя.

— Это мое настоящее имя, — обиделась Юламей. — Юламей Королева.

— А я Нина Нестерова. Можно, я буду звать тебя Юлей?

— Можно. Меня все так зовут. А вы модельер?

— Говори мне «ты». Я в таких вещах предпочитаю взаимность. Да, я модельер… второй свежести.

— По-моему, это он — осетрина второй свежести… Щегольков, — пояснила Юля, обнаружив знакомство с русской литературной классикой. — А вы ничего, — добавила она, — здорово все развели.

— «Ты», — поправила ее Нина. — Щегольков тут главный, а я так, на подхвате.

— Вы спасли его шоу.

— «Ты», — в третий раз повторила Нина. — Приходи ко мне на фитинг. Я работаю в прет-а-порте.

Юля была манекенщицей высшего класса. Фитинг — то есть примерка, подгонка моделей готового платья — считался работой более низкого ранга. Но Юля согласилась. Она протянула Нине свою визитную карточку, и они договорились, что Нина пригласит ее официально.

Работать с Ниной Нестеровой было потрясающе интересно. Идеи рождались у нее в голове спонтанно, как будто без всякого усилия с ее стороны. Но когда Юля начала восторгаться, Нина охладила ее пыл:

— Погоди, это еще Щегольков должен утвердить.

— А он не может свистнуть у тебя идею? — нахмурилась Юля.

— Почему «свистнуть»? Просто присвоить, — грустно улыбнулась в ответ Нина. — Считается, что раз моя задница сидит на принадлежащем ему табурете, то и идеи, приходящие мне в голову, тоже должны принадлежать ему. Очевидно, тут есть некая мистическая связь.

И она шутливо хлопнула себя по попке.

— А ты не пробовала работать сама? — спросила Юля.

— Я все время работаю сама, но это большой секрет. — Нина сделала «страшные глаза». — Никому не говори. Я работаю дома, у меня есть заказчицы. Хочешь, приходи ко мне в гости? Только я живу в коммуналке, сразу предупреждаю.

— А меня пустят? — насторожилась Юля.

— Ну ты скажешь тоже! — засмеялась Нина. — Это же не сектор Газа, у нас пропускных пунктов нет. Может, ты тоже заказчица? Кстати, может, ты еще будешь заказчицей! Я не навязываюсь, но вдруг ты сама захочешь?

— Я захочу, — сказала Юля. — Только я живу с мамой, и мы с ней всюду ходим вместе.

— Можно только позавидовать, — вздохнула Нина. — А моя мама умерла. Десять лет назад. Ладно, не будем о грустном. Я должна тебя предупредить, что у меня есть собачка. У тебя нет аллергии или чего-то в этом роде?

— Нет, я в порядке.

Девушки договорились о встрече и расстались довольные друг другом.

О своей дружбе с Ниной Нестеровой Юля рассказала матери. Элла предложила ей пригласить подругу к себе. Нина пришла вместе со своей собачкой Кузей.

— Простите, надеюсь, он вам не помешает, — сказала она. — Ему и так, бедняге, приходится целыми днями сидеть дома одному, потому что я работаю. Мне не хотелось бросать его еще и на вечер.

— Я рада и вам, и Кузе, — заверила ее Элла.

Она хотела добавить, что у Юли слишком мало друзей, но промолчала.

— А как это получилось, что вы живете в коммунальной квартире? — осторожно спросила она, когда они сели ужинать.

Она хотела накрыть в столовой, служившей ей гостиной, кабинетом и спальней, но Юля и Нина хором настояли, что лучше в кухне.

— Моя мать была детдомовкой, — сдержанно начала Нина.

Продолжить ей было не суждено.

— И моя! — воскликнула Юля.

Это обстоятельство сблизило их еще больше. Элла рассказала, как ходила в Банный переулок менять свою коммуналку на отдельную квартиру, как у нее не хватило денег заплатить маклеру, как она одалживала, а потом расплачивалась.

— Банного переулка больше не существует, насколько я знаю, — заключила она, — но маклеры-то, конечно остались. Только теперь их называют риелторами. Может быть, и вы попробуете?

— Нет, я сделала взнос в строительную компанию, — сказала Нина. — Через год должны дать квартиру.

— Ой, а я не хочу, чтобы ты уезжала с Казармы, — так Юля стала называть Нинино жилье в Казарменном переулке. — Там так клево!

— Что же там клевого? — удивилась Элла.

— Ой, мам, ты не представляешь! Такой старинный домик, стены толстенные, закроешь дверь, и как отрезало. Можно хоть на голове ходить. Большая комната и еще маленькая такая комнатка, узенькая, прямо пенал. И дом стоит во дворе, Кузе есть где гулять.

Услышав слово «гулять», песик навострил ушки.

— Скоро пойдем, Кузя, сиди смирно, — успокоила его хозяйка. — Вы можете навестить мои царские хоромы, — предложила она Элле. — Это недалеко от Покровских Ворот. Хотите, я вам что-нибудь сошью? Все, что хотите.

— Ой, да мне не надо, — смутилась Элла. — Студенты меня и так узнают.

— Нет, надо, надо, — возбужденно заговорила Юля. — Вот представляешь, я маму в магазины чуть не силком загоняю. Нет, мне бы она все купила, а как себе — так ей ничего не надо!

— Какая у тебя ужасная мама, — сказала Нина, улыбаясь Элле. — Приходите, я правда буду очень рада.

Они стали дружить домами. Нина сшила Элле несколько платьев и костюмов, хотя та отнекивалась изо всех сил.

— Такая роскошная фигура, — говорила Нина, — такая изумительная кожа. Почему вы должны носить ширпотреб? Вам обязательно нужно что-нибудь индивидуальное. Ведь вы этого достойны! — добавила она, подражая интонации Клаудии Шиффер из телерекламы. — Вот этот фасон я у вас, пожалуй, украду для работы. Видоизменю, конечно, вы не беспокойтесь.

— Это же ваш фасон, — смущенно улыбалась Элла.

— Нет, ваш. Вот этот цвет спелой сливы пойдет только вам. Но сам фасон мужской визитки с закругленными полами…

Юля радовалась и хлопала в ладоши. Никогда Элла не видела свою дочь такой счастливой, как в обществе Нины Нестеровой. Она решила поделиться с Ниной и с дочерью своей самой заветной и, как ей казалось, совершенно бесполезной тайной: достала из ящика стола труд о французском экзистенциализме. Исследование безысходности завело ее далеко. Книга открывалась обзором древнегреческих трагедий, а заканчивалась анализом творчества совсем не французских писателей ХХ века, таких, как Чингиз Айтматов и Василь Быков.

— Это непременно нужно напечатать! — сказала Нина, прочитав рукопись.

— Это никому не нужно. Время таких увесистых научных кирпичей, — горько вздохнула Элла, — ушло безвозвратно. Я опоздала.

— Ничего подобного, — решительно возразила Нина. — Вы не пробовали обращаться в издательства?

Элла покачала головой:

— В издательствах стоит очередь на много лет вперед. В УДН я обратиться не могу: не по профилю. В другие — тем более безнадежно. Я там чужая.

— Хорошо, давайте свернем с пути Остапа Бендера: не будем требовать все и сразу. Попробуем взять частями. — Нина перелистала толстую рукопись, которую пришла вернуть после прочтения. — Вот глава о Стендале и Мериме. Это же готовая статья! Отнесите ее в «НЛО». Вдруг они заинтересуются?

Элла попробовала, хотя ни секунды не верила в успех. Статью взяли. Более того, в журнале «Новое литературное обозрение» ей сказали:

— А знаете, вы наша.

Впервые в жизни Элла, всегда и всюду, кроме своей квартиры и стен родного университета, ощущавшая себя чужой, услышала эти слова. Журнал опубликовал несколько частей ее монографии. Ее пригласили в Институт мировой литературы читать лекции и защищать докторскую.

Нина была единственным человеком, которому Юля рассказала о том, что с ней случилось в школе.

— Что ж, надеюсь, сейчас с ними делают то, что они сделали с тобой, — отозвалась Нина со сдержанной яростью. — Но, если сможешь, постарайся избавиться от ненависти. Хотя бы по отношению к мужчинам вообще.

Юля покачала головой.

— Ты не понимаешь, — вздохнула Нина. — Еще слишком мало времени прошло. Со временем ты поймешь, что ненависть — это тюрьма, из которой ты можешь освободить себя сама. Ненависть не надо лелеять. В один прекрасный день тебе встретится замечательный парень…

Юля яростно замотала головой, как лошадь, одолеваемая слепнями.

— Даже слов таких не говори! Слушать не хочу!

Это был единственный раз, когда подруги почти поссорились. Правда, только почти. Нина не стала настаивать. Каждая осталась при своем мнении.

* * *

Вот такая девушка открыла дверь Дане Ямпольскому два года спустя, в день первого дефиле в новом ателье Нины Нестеровой. Ничего этого он не знал. После шоу она исчезла. Но он твердо решил найти и завоевать ее.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Право на новую жизнь» — новый роман автора. В книге описаны проблемы современных школьников. Главна...
Сборник стихов и загадок «Для больших и маленьких» будет интересен как и совсем маленьким читателям,...
В книге собраны заметки автора и фото из тех мест, где мне удалось побывать — Испания и Греция, Крит...
Суета всегда имеет смысл. Но только мы не всегда понимаем, какой. Об этом большой рассказ Владислава...
В сборник вошли мысли последних пяти лет. Многое накипело… Накипело не только у меня… Накипело у нар...
Ветер времени уносит лучшие достижения человеческого духа. Всё более побеждает гнилостный смрад потр...