Наследство последнего императора Волынский Николай
– И что же?
– Я же вам сказала – уже в возрасте трех лет я придавала огромное значение личному опыту!
Хмыкнув, Онтонов аккуратно включил вторую передачу. Выехал на аллею, ведущую к пропилеям Смольного, потом вывернул на Суворовский проспект. Остановившись у светофора, он негромко произнес:
– А мы, Ольга Николаевна, я имею в виду своих единомышленников, еще позавчера тоже полагали, что сей господин мэр – русский интеллигент. Разочаровываться всегда неприятно, но можно пережить, если дело касается только тебя самого… Господин Собчак оказался не лучше своих предшественников.
– Интересно! Очень интересная мысль! – повторила Куликовская-Романова. – Последним председателем горисполкома был, если не ошибаюсь, не гуманитарий, а профессиональный моряк, полярник, участник первой экспедиции в Антарктиду Ходырев. А партийным начальником – химик академик Гидаспов. Так?
– Совершенно верно! – удивился Онтонов ее осведомленности.
– И я вас правильно поняла – они точно так же разворовывали Ленинград, как нынешние правители растаскивают Петербург?
Онтонов не успел ответить: зажегся зеленый свет светофора, пришлось резко дать газ, и ответил Онтонов только у следующего перекрестка, где они снова попали на красный.
А за десять минут до этой остановки перед светофором бывший помощник мэра Петербурга по имени Ираклий сидел за своим столом и размышлял. Он оправился от удара неожиданно быстро. «И в самом деле, о чем горевать? – усмехнулся он. – Просто расслабимся и начнем смотреть следующее действие спектакля…»
Он, конечно, не пошел к кадровикам. Ему не к спеху. Они еще сами побегают за ним и будут упрашивать правильно оформить увольнение. Действует еще советский кодекс о труде, а он пока еще на стороне работника, а не нанимателя. Даже если этот наниматель – государство в лице мэрии Петербурга. В подобной ситуации Ира уже бывал. Причем, на стороне работодателя: еще недавно он был мелким клерком в юридическом отделе райисполкома. Ему пришлось походить по судам, и он хорошо знал, как можно отравить жизнь начальнику, который не удосужился грамотно уволить работника. Сначала заявление в суд о том, что Собчак безо всякого основания и повода не подпускает его к работе. Второе такое же – в областной совет профсоюзов. Третье – в прокуратуру. Четвертое – в представительство международной группы по правам человека, пятое… Пока хватит. Но это потом. А сейчас нужно конкретное дело. «Мотороллу» Собчак, конечно, отберет. Так что надо не терять времени.
В то время мобильные телефоны еще не подвергались тотальной прослушке и звонить по сотовому было надежнее, чем по смольнинской «вертушке». Он набрал номер.
– Киса, это я, – сказал он, услышав ответ. – Ты далеко? На Потемкинской? Вот удача! Только что от нас отъехал москвичок, двинулся по Суворовскому… я его вижу из окна…
Когда снова зажегся зеленый, Онтонов включил первую и неторопливо двинулся дальше. Но в ту же секунду ужас охватил его и на несколько секунд остановилось сердце. Он изо всей силы нажал на тормоз, и в панике стал выворачивать руль вправо. Но было поздно: автомобиль описал задом полуокружность. Раздался глухой удар. Москвич багажником врезался в левое крыло роскошного, сверкающего черным лаком автомобиля. «Черт! Ну, прямо, как в анекдоте: в шестисотый мерседес врезается москвич, – почему-то мелькнула в голове глупая мысль. – Хотя по правилам, должен быть запорожец».
Бледный, не в силах пошевелиться, Онтонов сидел неподвижно за рулем и смотрел сквозь лобовое стекло на помятый мерседес. С Ольгой Николаевной, кажется, все в порядке: Куликовская-Романова никогда не забывала пристегнуться. Она была абсолютно спокойна.
– Машина застрахована? – деловито спросила она.
Онтонов отрицательно покачал головой.
– Впрочем, нет – не знаю точно. Машина ведь не моя. Но боюсь, что речь сейчас пойдет не о том, чтобы они компенсировали наш ущерб…
С двух сторон москвича внезапно открылись двери.
– Ты что же это, гад, делаешь? – услышал Онтонов. – А ну, вылезай!
– Как вы смеете?! – воскликнула Куликовская-Романова.
– А ты, старая, нишкни! Сиди и не рыпайся! – гаркнул один из нападавших.
Онтонов медленно отстегнул ремень и сказал перед тем, как выйти:
– Не волнуйтесь, Ольга Николаевна! Все будет хорошо.
– Я и не волнуюсь, – ответила она.
– Я тебе, гад, сейчас покажу «не волнуйтесь»! Ты, сука, у меня надолго попал!
Онтонова за рукав схватил здоровенный парень с прической под «табуретку» – типичный бандитствующий «качок», и потащил его из машины. И только выйдя из машины Онтонов с еще большим ужасом обнаружил, что на «качке» – форма лейтенант милиции, а на груди у него – бляха ГАИ. Его напарник, блокировавший дверь москвича со стороны Куликовской-Романовой, тоже оказался гаишником, но с погонами сержанта.
– Уберите руку, – попросил Онтонов. – Отпустите меня. Давайте разберемся спокойно.
– Тебя, падло, я сейчас успокою! Надолго! Лет на десять без права переписки!.. Я тебя так успокою, что и место на кладбище тебе не понадобится! В консервной банке уместишься.
Другой гаишник, к которому повернулся Онтонов, насмешливо кивнул: да, так и будет.
Онтонов сбросил руку сержанта и подошел к мерседесу. Судя по государственному номеру, машина не милицейская. Это хуже.
Вид иномарки привел Онтонова в ужас. Левое крыло мерседеса было смято, на асфальте сверкали осколки разбитой фары и желтого плафона указателя поворотов. Но это еще ничего. Но из-под машины вытекал густой черный ручеек. Вот это было самое страшное: у мерседеса поврежден мотор.
– Послушайте, – умоляюще заговорил Онтонов. – Вы же прекрасно видели, что я начинал двигаться на зеленый свет. Следовательно, вы пошли на красный! Я понимаю, вы, наверное, на ответственном задании, наверное, нарушителя преследовали… Но я же не виноват, и вы это знаете!..
– У тебя че, козлина, гляделки полопались? – возмутился гаишник. – Это ты, дерьмо собачье, попер на красный! И я твое нарушение зафиксировал!
– Вот этого говорить не надо! – возразил Онтонов. – Наверняка есть ведь еще другие очевидцы.
– «Очевидцы»! – расхохотался гаишник. – Где твои очевидцы?! Бабулька твоя? Так она не может быть очевидцем. Она твой пассажир! Она – лицо заинтересованное!.. Ее никто не будет слушать. А у меня – да: очевидцев целый вагон!
Онтонов изумленно оглянулся. За его спиной стояли еще два таких же «качка», но в штатском.
– Вот они все видели! Что вы видели, граждане?
Один указал пальцем на Онтонова и, четко выговаривая каждое слово, заявил:
– Этот гражданин, который является водителем вот этого москвича, начал двигаться на перекресток после того, как для него загорелся красный свет. А пострадавший мерседес в это же время медленно начал движение на зеленый сигнал светофора. Мы с моим товарищем совершенно случайно оказались около места дорожного происшествия и все лично видели своими глазами в подробностях. А теперь этот гражданин, – он снова указал пальцем на Онтонова, – угрожает водителю пострадавшего мерседеса и требует от него деньги.
– И сколько он требует? – с усмешкой поинтересовался сержант. – Вы ведь это тоже слышали своими ушами?
– Да, своими собственными, – подтвердил другой свидетель. – Мы все очень хорошо и ясно расслышали, как водитель москвича, грубо нарушившего правила дорожного движения, оскорблял водителя вот этого пострадавшего мерседеса, который оказался офицером милиции, угрожал ему расправой и требовал три тысячи американских долларов. Кроме того, водитель москвича находится в нетрезвом состоянии. Мы это видим и свидетельствуем, что от него пахнет алкоголем.
– Все правильно, – кивнул качок. – Ты понял, что видели и слышали очевидцы, случайно проходившие мимо?
Онтонов схватился за сердце и прошептал:
– Да вы что, ребята, шутите? Какой алкоголь?
– Какой-какой!.. – раздраженно бросил гаишник. – Такой! Ты отказался проехать с нами на экспертизу – значит, пьян!
Но Онтонов постепенно приходил в себя.
– Нет! – твердо заявил он. – Со мной ваш номер не пройдет. Я хочу поехать на экспертизу! Будем вызывать ГАИ.
– Ты что это, козел себе позволяешь? – лейтенант схватил его за лацканы пиджака и затряс. – Какое ГАИ? Ты уже вызвал! ГАИ уже здесь! А ты, сволочь, отказываешься подчиниться представителю органов правопорядка и пытаешься оказать сопротивление, за что получишь дополнительный срок! Вы все слышали и видели, граждане очевидцы? – обратился он к «очевидцам». – Он опять угрожает работнику милиции! Он вынуждает меня прибегнуть к самозащите! – и, швырнув Онтонова на капот москвича, выдернул из-за пояса пистолет, приставил его дулом к виску Онтонова и больно надавил. – Будешь платить? Или в тюрягу решил сесть?
– Убери, – сказал Онтонов. – Себе же хуже делаешь.
– Ну, наглец! – удивился качок. – Граждане, очевидцы, слышали? Снова угрожает! Сейчас будем составлять протокол. Не расходитесь.
«Очевидцы» и не собирались расходиться. Онтонов понял, что они роль свою знают хорошо. Он повернул голову и умоляюще попросил:
– Не надо протокола… И уберите пистолет. Я согласен…
Гаишник сунул пистолет в кобуру и подобрел.
– Ну вот, – сказал он примирительным тоном. – Поумнел? Да?
Онтонов стоял, прислонившись к москвичу и молчал. По бледному лбу его стали ручьи холодного пота.
– Отвечай, когда тебя представитель власти допрашивает! – рявкнул лейтенант.
– Да, – с трудом выдавил из себя Онтонов. – Поумнел…
– Ну, вот видишь! Как все просто. Не стоило нервы трепать себе и работникам правоохранительных органов. Так! – гаишник перешел на деловой тон. – Если хочешь уехать сейчас и живым и пить пиво сегодня в собственной квартире, можешь заплатить прямо здесь!
– И сколько же ты… Сколько вы хотите?
Гаишник поразмыслил, глянул на небо, почесал бритый затылок и махнул рукой.
– Ладно! Жалко мне тебя. Наверное, не хотел ты в меня влетать. Так что по минимуму: ты попал на пять тонн.
– Сколько?
– Пять тысяч!
Онтонов подумал.
– Итак, вы хотите, чтобы я заплатил за аварию, которую вы мне подстроили, пять тысяч рублей…
Гаишник едва не упал от смеха.
– Граждане! Очевидцы! Вы слышали? – сквозь смех сказал он. – Этот дорожный бандит продолжает оскорблять правоохранительные органы. Он хочет отделаться деревянными!.. Пять тонн зеленых! – заорал он прямо в ухо Онтонову. – Долларов! Американских!
У Онтонова потемнело в глазах, все вокруг закачалось и поплыло. Чтобы не упасть, он ухватился за ручку москвичевской двери.
– Ну, чего замолчал? – спокойнее и даже с тенью сочувствия спросил гаишник. – Нету таких бабок? Понимаю… – вздохнул он. – Я же не бандит какой-нибудь. Вот видишь, мне тебя по-прежнему жалко. Еще больше. Так что, в самом деле, нету зелени? И взять негде?
Онтонов нашел в себе силы только лишь на то, чтобы кивнуть.
– Ну что поделаешь, мужик, раз у тебя баксов нет… Как же мне быть с тобой? – он снова зачесал в затылке. – Что ж мне с тобой делать?.. Жалко тебя – ты ж не бизнесмен какой-нибудь там.
– Не бизнесмен, – подтвердил Онтонов. – Я учитель истории.
– А, вот оно что: ты учитель! Ну, так тем более… Ладно! – вдруг весело решился гаишник. – Пойду тебе навстречу! Отдашь квартиру. Это последнее, что я могу для тебя сделать.
Онтонову едва удалось разлепить пересохшие губы:
– У меня нет квартиры, – едва выговорил он.
– А вот этого не надо! – возмутился качок. – Не надо лепить горбатого к стене! Я к тебе по-человечески, а ты меня надурить хочешь!
Онтонов молчал.
– Есть у тебя квартира, – уже спокойнее и как-то нехотя добавил сержант. – Есть. И адрес твой – Казачий переулок, дом три, а квартира твоя – номер пятнадцать. Двухкомнатная, без ванны, но с душем. Как раз пять тысяч баксов и стоит. Ну что?
– Дайте подумать… – только и проговорил Онтонов.
– И долго ты будешь думать?.. Мне некогда – на службу надо.
Но Онтонов ответить не успел.
– А какие гарантии вы даете, что на этом все закончится? И что вам больше ничего не возжелается? – неожиданно услышал он голос Куликовской-Романовой.
Он совсем не заметил, что она вышла из машины и стоит рядом. Куликовская-Романова заговорила резко, четко, тоном, не терпящим возражений.
– Дело в дальнейшем будете иметь со мной! – заявила она. – Свое вы получите. Но мне нужны гарантии. Я подданная другой страны – Канады. И без надежных гарантий вы не получите ни цента.
– Гарантии? – озадаченно почесал бритый затылок качок. – Значит, гарантий захотелось… Хорошо! – внезапно согласился он. – Я дам самую надежную гарантию. Дам тебе, бабушка, свое честное и твердое слово работника правоохранительных органов, что как только получу пять тонн за то наглое нападение, которое вы устроили на меня…
С визгом заскрипели тормоза и рядом, как вкопанный, остановился штучный джип БМВ. Медленно открылась правая дверь, из машины неторопливо вылез пассажир, а водитель тут же прижал машину к обочине.
– Что стряслось? Что за шум, а драки нету? – весело спросил пассажир.
Куликовская-Романова неожиданно узнала в нем помощника Собчака, который какие-то полчаса назад подписывал ей пропуск на выход из Смольного. Он бросил взгляд на мерседес, потом на москвич, потом на Онтонова.
– Ой, как нехорошо, – сокрушенно протянул Ира. – Да-а-а. Такого врагу не пожелаешь!
– Понимаете… – попытался заговорить Онтонов.
– Не надо, – отмахнулся педераст Ира. – Я все вижу. И сколько он хочет? Сколько ты хочешь? – обратился он к гаишнику.
– Только самый минимум! Учитывая сложное положение этого гражданина учителя, – только пять, – скромно сообщил тот. – Зеленью.
Ответ сильно Иру удивил.
– Ты всерьез? Не ошибаешься?
Гаишник обиделся:
– Так ведь убытка сколько! Он же своим сараем мотор мне разнес! Я еще пожалел его. Тут и десяти тысяч баксов мало.
Ира подошел ближе к мерседесу. Осмотрел крыло, потребовал открыть капот. Глянул на мотор и отошел с сокрушенным видом.
– Ой, как нехорошо!.. Что же придумать?.. Нельзя же оставлять вас, Ольга Николаевна, на произвол судьбы. Какое же у вас будет мнение о Петербурге и петербуржцах!
Куликовская-Романова ничего не ответила, но взгляд ее, полный надежды, был красноречивее любых слов.
– Так! – решился Ира и приказал гаишнику: – Отойдем!
Они сели в мерседес. Разговор продолжался минут пять. Слов Онтонов и Куликовская-Романова услышать не могли, но было видно, что беседа оказалась не очень приятной для гаишника. Он что-то недовольно твердил Ире, но Ираклий махнул пренебрежительно рукой и они вышли из машины. Гаишник вытащил из кармана авторучку, положил на капот клочок бумаги, что-то написал и отдал записку Ире. Тот внимательно ее прочел, удовлетворенно кивнул и подошел к ним.
– Вот, Ольга Николаевна! Пожалуйста, – сказал он и протянул бумажку.
– Что это? – тихо спросила она.
– Маленький подарок от Петербурга.
Она извлекла из сумочки очки, развернула записку и с изумлением прочитала:
РОСПИСКА
Я, Сидоров И. Я., даю настоящую розсписку в том, что я полностью и дабравольно атказываюс о своих справедливых требований к Унтонову В. В. и Куликовой-Рамановай О.Н., которы разрушили правила дорожного движения и принесли ущерб маиму автомобилю МЕРСАДЕС на сумму не меньше 10 тысячь зиленых доларов. Я не требую возмещения ущерба потому, что гражданка Конады О. Н. Кулик и Романова вдет в Питирбурге большую блоготворительсную действию, и я хочю просить предлагать Ольгу Николаеву Кулькову считать мой откас взносом в ие фонд.
В чем и росписываюс
И. Сидоров
– Боже! – прошептала Куликовская-Романова. – Боже мой!.. Молодой человек!.. Что это такое?
– Отказ от претензий. Все законно. Я свидетель, – с удовольствием сообщил Ираклий.
– Как же это?.. Как вам удалось?
– Сила убеждения! – ухмыльнулся Ира. – А также логики и власти.
– Но как мне вас благодарить? И как вас зовут? Я даже не знаю… – спросила она.
– Вы уже поблагодарили тем, что посетили наш прекрасный город, – заверил ее Ира. – А зовут меня Ираклий Григорьевич. – Он протянул ей визитную карточку – белую, с красным гербом города Санкт-Петербурга.
Она торопливо вытащила из сумочки свою визитку.
– Спасибо, премного… премного… благодарен! – сказал Ира, бросив взгляд на ее карточку. – А теперь позвольте откланяться, – светским тоном произнес он. – Дела, знаете… Никуда от них!..
– Конечно, конечно… Не смею задерживать! Ведь вы и так много времени потеряли с нами! – сказала она. – Но ведь мы еще увидимся? Пожалуйста!.. Мне хотелось бы вас еще раз увидеть!
Ира поразмыслил.
– Ладно. Раз уж вам так хочется, – сказал он. – Я вам позвоню вам. Через несколько дней. Или через неделю. Вы еще будете здесь?
– Буду! – пообещала он. – И уже сейчас с нетерпением жду вашего звонка!
– Кстати, – сказал Ира, – у меня для вас есть, вернее, будет очень интересная информация хоть и деликатного свойства, но прямо связанная с вашими занятиями в городе. Очень интересная!
– Спасибо.
– Лучше давайте я сам выйду на связь. До свидания.
Ира забрался в свой джип. Водитель ударил по газам, джип рванул с места на красный свет и мгновенно проскочил перекресток. Неожиданно заработал «разбитый» мотор мерседеса, машина прохрустела шинами по осколкам от фары и указателя поворота, вывернула на встречную полосу и, едва не столкнувшись с хлебным фургоном, исчезла за углом Таврической улицы. Онтонов и Куликовская-Романова, переглянулись, но оба промолчали: дикий инцидент отобрал у них слишком много сил. Они сели в машину, пристегнулись, и Онтонов, дождавшись зеленого сигнала светофора, медленно и неуверенно тронулся с места. До конца поездки они не произнесли ни единого слова.
Въехав со стороны набережной Фонтанки в узкий Казачий переулок, Онтонов остановился около своего дома: Куликовская-Романова в этот свой приезд остановилась у него. Она старалась вложить в свой фонд каждую сэкономленную копейку. Никаких личных доходов, кроме пенсии, у нее не было, а сутки пребывания в обычной петербургской гостинице стоил самое меньшее триста долларов – дороже, чем в пятизвездочном отеле в Торонто или Оттаве. И когда Онтонов предложил ей остановиться у него, с благодарностью согласилась.
– Посидим немножко, – попросила она. – Никак не могу отойти. До сих пор кажется, что все это мне приснилось. Виктор Васильевич, пожалуйста, подтвердите, все это был сон, бред!
– Я бы рад… – уныло пробормотал Онтонов. – Но такова наша теперешняя жизнь: подобное происходит у нас каждый день. Эта неприятность грозит на наших дорогах каждому. Вот недавно случай был: водитель пассажирского автобуса выбросился из окна своей квартиры – с девятого этажа. Накануне случайно помял иномарку, стоявшую, в нарушение всех правил, прямо на автобусной остановке. Вот он и покончил с собой, чтобы у жены и детей бандиты не отобрали квартиру.
– Но где же полиция?! – вскричала Куликовская-Романова.
– А вы разве только что не поняли, где? У нас полиции нет, – хмуро ответил Онтонов.
– Следовательно, эта… милиция!
– Она тоже давно исчезла, – сообщил Онтонов. – Еще в 1991 году. Сейчас в милицейском мундире ходит почти исключительно криминал. Это теперь их униформа. Очень удобно!
– Вы говорите невероятные вещи! – покачала головой Куликовская-Романова.
Онтонов сначала даже отвечать на это ничего не хотел, но все-таки сказал:
– Как вы считаете, если милиционеру назначают зарплату месячную в две тысячи нынешних рублей, на которые очень скромный человек – один, без семьи – может прожить не больше трех-четырех дней? Что произойдет дальше? – и сам ответил: – Милиционер будет грабить. У вас в Канаде «гиббон» в состоянии купить себе «слона»?
– Простите, не поняла, – сказала Куликовская-Романова. – Какой гиббон? Какого слона?
Онтонов криво усмехнулся:
– Это так у нас называют бывших гаишников, теперь их контора называется ГИБДД.
Она кивнула:
– Во Франции их называют «la vache»[64].
– Так в состоянии ваш «гиббон» купить себе «слона»[65]? И еще «подрабатывать» на нем, как мы видели только что?
– Исключено, – подтвердила Куликовская-Романова.
– А лейтенант «руссияньской» милиции, видите, – может. Президент Ельцин знает – его милиционеры на зарплату не живут. Все что надо, милиционер берет сам. Понадобится – убьет. И сам же «раскроет» преступление.
– Вы рассказываете страшные вещи. Не могу поверить, – проговорила потрясенная Ольга Николаевна.
– Это, с вашего позволения, вопрос не веры, а практической жизни – того самого вашего опыта, который полчаса назад заметно обогатился!.. – с легкой досадой уточнил Онтонов. – Мы с вами только что попали в самую обычную, будничную ситуацию. Вся беда состояла в том, что мы оказались на том перекрестке на десять минут раньше. Задержались бы – на нашем месте оказался бы другой, его бандиты и выбрали бы… Такая милиция – лучшая и самая надежная опора режима. Все очень просто: потому надежная, что режим вместо денег – зарплаты там, жилья и прочего – дал милиции то, о чем ни она, ни любая полиция любого государства за всю историю человечества никогда не могли мечтать. Он отдал ей население! В неотчуждаемую собственность. В полную и нераздельную! Я ненавидел всегда советскую власть, считал ее своим личным врагом, однако же, надо сказать правду: главное право человека она гарантировала всем гражданам – право на жизнь.
– Ох, – поежилась Куликовская-Романова. – Во что вы превратили Россию! Ну, зачем надо было разрушать СССР! Неужели нельзя было его провести всего пять-шесть реформ, совсем немного либерализовать государство – оно стало бы сильнее, а люди свободнее…
Онтонов обиделся.
– Ольга Николаевна, вы требуете ответа от меня? Совсем недавно графиня Новосильцева упрекала меня в том же!
– Ах, простите, Виктор Васильевич! Конечно, не от вас лично я хочу услышать ответ, – сбавила тон Куликовская-Романова. – Да если бы и услышала, что изменилось бы?.. Ладно! Все! Думаю, что у нас сегодня был удачный день!
– Что вы имеете в виду? – удивился Онтонов. – Храни нас Бог от такой удачи!
– Так вот Господь и вмешался! Если бы он не прислал нам этого милого юношу… Ну, все! – оборвала она сама себя. – Что у нас еще сегодня важного?
– Ольга Николаевна! Будут звонить журналисты из православных газет. Один специально приехал из Москвы. Когда вы сможете с ними встретиться? Может быть, сегодня вечером?
– Нет-нет! – возразила она. – Только не сегодня. Я вообще не в состоянии еще кого-либо сегодня видеть.
– Когда же?
– Знаете, – предложила она, – давайте дождемся, когда вернется из Москвы графиня Новосильцева и проведем общую встречу. Посмотрим сначала, какие новости она привезет. Кроме того, я сама не совсем готова к обстоятельному разговору.
После чая Куликовская-Романова извинилась перед хозяевами и попросила не звать ее к телефону. В своей комнате она прилегла на диван и попыталась расслабиться. Это у нее получилось не сразу, потому что именно сейчас, когда прошло несколько часов после истории с ДТП, стресс ее догнал. В какую-то секунду она пожалела, что вообще ей пришло в голову приехать в России, но это было только на секунду.
Даже если бы она действительно и не хотела бы здесь появиться, все равно пришлось бы: таково было предсмертное желание ее мужа – Тихона Николаевича, племянника императора Николая II и сына сестры императора Великой княгини Ольги Александровны.
Как странно: первое, о чем она подумала в ту ночь два года назад: их жизнь наверняка теперь резко переменится и отныне супругам не будет покоя никогда – вплоть до гробовой доски. А ведь никаких оснований подумать так у нее тогда не было и ничто вокруг не указывало на будущую многолетнюю нескончаемую нервотрепку. Разве что телефонный звонок из России в три часа ночи: муж в последние дни жаловался на сердце, засыпал с большим трудом, чаще только под утро и ненадолго. Поэтому Ольга Николаевна дорожила каждой минутой сна мужа. И тут этот – проклятый звонок; а Тихон Николаевич уснул всего полчаса назад. Она долго потом себя не могла простить – ну почему не выключила на ночь телефон? А ведь именно из-за такого пустяка в их жизнь ворвались тревоги и переживания, которые были им совсем ни к чему. Правда, до сих пор им никто среди ночи не звонил.
Звонок был долгим и требовательным, словно извещал о пожаре или начале войны. Она уже приподнялась, но муж мягко положил руку ей на плечо, придержал и встал сам. Он посидел еще некоторое время на краю кровати, надеясь, что телефон замолчит, но аппарат продолжал сверлить звоном головной мозг, и Тихон Николаевич с трудом поднялся, снова остановил жену, которая хотела встать вместе с ним:
– Не вставай, душа моя, я подойду.
И осторожно спустился по лестнице вниз, в гостиную, где на стене висел аппарат.
Снял трубку и произнес:
– Yes, a’m… listen to you?
Она сначала прислушивалась к каждому слову мужа, но через пять минут не выдержала, надела халат, и сошла вниз. Взяв отводную телефонную трубку, вопросительно посмотрела на мужа. Он кивнул, и она приложила трубку к уху и тотчас отдернула. В трубке кто-то не говорил, а кричал, причем слышимость была такая, словно кричал прямо в ей ухо.
– Но вы, товарищ Куликовский, должны понимать! Я ведь к вам звоню сейчас и обращаюсь не из империи зла – не из Советского Союза, а из новой демократической России! Мы хотим восстановить историческую справедливость, между прочим, по отношению к вашим родственникам – к святой династии Романовых. А вы препятствуете!
– Нет-нет! Это невозможно! Как вы могли так подумать? – от неожиданности Тихон Николаевич слегка растерялся. – Я никогда никому не препятствую восстанавливать справедливость, тем более, историческую… Но вы говорите, – если все, что вы говорите, – правда, вы заявляете об очень серьезных и ответственных делах. Вы, надеюсь, хорошо понимаете, какая непростая вещь – генетическая экспертиза? Это очень сложно и… без гарантий!
– Для хорошего специалиста ничего сложного! – возразил звонивший. – Просто нужна капля вашей крови – капните на промокашку, положите ее в конверт и отправьте по адресу… Я сейчас вам продиктую. Вы записываете?
– Нет! – воскликнул Тихон Николаевич. – Ни в коем случае! Не надо никакого адреса. Я не буду записывать. И повторяю, сэр – вы так и не представились, кстати! Повторяю: на эту тему я могу говорить только с заинтересованными официальными лицами, у которых будут полномочия непосредственно от государства!
В трубке замолчали. Оттуда слышно было только тяжелое дыхание, словно человек на том конце провода внезапно остановился после спринтерского забега и никак не может отдышаться.
– Вы… – наконец произнес далекий собеседник. – Вы, господин Куликовский!.. Я обещаю вам: вы еще пожалеете о своем поведении! Весь цивилизованный мир узнает о том, как вы хотите скрыть правду о таких страшных событиях, как судьба царской семьи, на которую вам наплевать! – крикнул он. – Но есть еще в России и в Канаде, между прочим, тоже свободная пресса, есть еще и общественное мнение! Вам от него не уйти и не скрыться.
Бросив взгляд на мужа, Ольга Николаевна увидела, каких громадных усилий стоит ему сейчас его спокойный голос. Выслушав до конца, он неторопливо произнес:
– Теперь попрошу вас немного помолчать и выслушать меня, молодой, мне неизвестный, но плохо воспитанный и даже совершенно беспардонный человек! – с ледяной вежливостью выговорил Тихон Николаевич. – Мистер Неизвестный! Ваше поведение и еще больше ваш тон совершенно недопустимы. И поэтому я вынужден прекратить разговор. Прошу вас больше никогда не звонить по этому телефону. Прощайте!
И он положил трубку.
– Кто это был? – спросила жена.
Тихон Николаевич передернул плечами.
– Ангел мой, я даже не запомнил фамилию этого наглеца. Но не буду отрицать, что он мне ее назвал, – улыбнулся Тихон Николаевич. – Какой-то авантюрист. Их сейчас очень много появилось в России. Думаю, он больше звонить не будет.
– Будем надеяться, – отозвалась она.
Они поднялись обратно в спальню и, на удивление, Тихон Николаевич заснул немедленно и проспал глубоко без перерыва целых четыре часа.
Но они ошиблись. Все только начиналось.
На следующий день опять в половине третьего ночи заверещал телефон. «Ах, – раздосадовался Тихон Николаевич. – Ну, как же я не отключил его! Но разве можно было предположить, что этот наглец снова позвонит!»
Трубку снимать они не стали. Через несколько минут из аппарата, чуть потрескивая, поползла лента факсограммы…
Ольга Николаевна полежала еще немного. Нет, видно, не удастся вздремнуть хоть на полчаса. Но есть и другой способ успокоиться.
Она поднялась, достала из саквояжа толстую тетрадь в зеленом сафьяновом переплете, открыла. На первой странице чертежными буквами было написано: «ЦАРСКОЕ ДЕЛО». Взяла ручку. Перелистала страницы, открыла чистую, поставила дату и принялась писать.
«Я совершенно забыла зафиксировать важный эпизод всей истории, с которого все началось, – ночной звонок из России. И это важно для того, чтобы отметить самые принципиальные – нравственные моменты. О них необходимо сказать еще и потому, что я располагаю документами, которые в свое время намереваюсь опубликовать. Они опровергают всю дезинформацию и клевету в адрес моего супруга и в мой личный адрес, а также полностью подтверждают мою позицию, выводы и оценки.
Летом 1992 года, когда еще не был официально определен статус исследований так называемых «екатеринбургских останков», некоторые лица частным образом, и даже совершенно посторонние в этом деле лица…» она подчеркнула последние слова, подумала и продолжила: «…стали крайне неуважительно обращаться к Тихону Николаевичу Куликовскому-Романову с требованиями предоставить им кровь и волосы для идентификации «екатеринбургских останков» и прислать их образцы просто в конверте par avion[66]. Естественно, ответом был отказ.
Тихон Николаевич категорически заявил, что пока исследование ведется безответственно, на неподобающем процессуальном уровне, всякое участие родственников убиенного государя и тем более его – самого старшего и ближайшего из родственников – невозможно. Однако он был готов предоставить необходимое для экспертизы, если расследование будет вестись на официальном Государственно-Церковном уровне и будут созданы условия для объективного исследования. В этом случае, конечно же, за результаты должна отвечать отнюдь не группа заинтересованных лиц, захвативших монополию на весь ход исследования.
Получив отказ, эти господа принялись через печать распространять дезинформацию о причине этого, извращенно преподнося позицию Тихона Николаевича. Более ого, заявили, что именно из-за его отказа они вынуждены вскрыть могилу его Дяди – Великого князя Георгия Александровича.
19 августа 1993 года Генеральной прокуратурой российской Федерации было, наконец, возбуждено официальное расследование по факту убийства Царской Семьи.
23 октября 1993 года была создана государственная комиссия по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его Семьи под председательством заместителя председателя правительства РФ Ю. Ярова. В комиссию был приглашен и представитель Святейшего Патриарха – Его высокопреосвященство Владыка Ювеналий, Митрополит Крутицкий и Коломенский.
К сожалению, сама ситуация от этого не изменилась. По-прежнему сохраняется монополия узкого круга исследователей, которые еще в 1991 году поспешили заявить о подлинности останков. С тех пор они прилагают все усилия, чтобы не допустить проверочных экспертиз.
Русский ученый-генетик Евгений Иванович Рогаев уже провел в канадской лаборатории генетический анализ крови Тихона Николаевича Куликовского-Романова, он официально заявил Государственной комиссии о готовности провести независимое сравнительное исследование с останками из Екатеринбурга и останками Великого Князя Георгия Александровича.
Мне же упорно предлагается передать весь биологический материал в руки эксперта Петрова.
Но посудите сами…»
Она отложила ручку, растерла пальцы правой руки. И вдруг отметила, что кошмар, пережитый ею каких-то два часа назад, кажется, оставил ее в покое. Вспомнила, как милиционер выхватил пистолет и приставил ко лбу Онтонова. Тогда в первую секунду ей показалось, что это какая-то шутка, и сейчас все разъяснится, и они вместе посмеются. Но когда увидела, что Онтонов близок к обмороку, поняла, что она действительно находится в аду. Она бы отдала любые деньги, только бы эти мерзавцы в милицейских погонах отпустили его. Она знала, что Онтонов полтора года назад перенес обширный инфаркт и чудом остался жив. Он мог бы умереть дома, потому что приехавшая через два часа «скорая помощь» оказалась частной, а заплатить было нечем. Жена Онтонова, рассказывая о той страшной ночи, была совершенно спокойна и только один раз спокойствие ей изменило и она раз чуть ли не до крови закусила губу, когда вспомнила, как она умоляла дюжих мужиков в грязно-синих робах – это новая униформа в неотложке – сделать хоть что-нибудь: «Какие же вы врачи после этого? Вы же видите – он умирает!» На что эскулапы молча пошли к двери. Она их нагнала у порога, сорвала с пальца обручальное кольцо и протянула старшему врачу. Тот долго рассматривал кольцо, поинтересовался, какой пробы золото. «Ладно, раз уж все равно приехали, – проворчал он, раскрывая свой докторский саквояж с красным крестом на боку. – Не давать же теперь порожняка обратно!» И, покосившись на нее, проговорил: «Эту ампулу и за два ваших кольца не купишь. А ведь мы все лекарства покупаем за свои…»
– Но ведь у вас же теперь вместо советского здравоохранения – страховая медицина! Я читала об этом – в ваших же газетах! – недоумевала она.
– В газетах? – переспросила жена Онтонова и усмехнулась.
Позже она узнала подробнее: обязательное медицинское страхование в новой России есть, налоговые отчисления страховым компаниям в два-три раза превышают расходы на советское здравоохранение, но почему-то на зарплату врачам денег нет, больницы закрываются, а в тех, что остались, пациент обязан платить за все – даже за бинты и вату.
Но странно: вспоминая обо всем этом, она сейчас не испытывала никаких эмоций. Очевидно, в организме включилась какая-то система самозащиты. Иначе человеку с нормальной психикой, который не может равнодушно наблюдать страдания других, просто не выдержать повседневной жизни в России, которую она и ее муж продолжали считать своей Родиной – первой, что, впрочем, нисколько не уменьшало их любви и благодарности ко второй Родине – Канаде, давшей им кров, работу, образование, безопасную и достойную жизнь и обеспеченную старость.
Больше писать не хотелось. Усталость навалилась такая, что даже думать о чем-либо она была не в силах. Она перелистала тетрадь к началу до раздела «Краткая хронология дела о так называемых «Екатеринбургских останках» и обнаружила, что воспринимает свой текст, написанный несколько месяцев назад, по-новому.
1989 г. Сообщение в советской и итальянской прессе о находке Гелия Рябова в Поросенковом Логу близ Екатеринбурга (еще Свердловска) захоронения неизвестных скелетов, о которых он заявил, что это останки убиенного Государя Николая II, Его Супруги и Царских Детей, а также Их преданных слуг и приближенных, разделивших трагическую судьбу Августейшей Семьи.