Наследство последнего императора Волынский Николай

– Верно. Организуй группу. Ваше мнение? – обернулся он к Новосильцевой.

– Мороз крепчает, – ответила она. – Вот и все мое мнение.

Она была в полушубке, но в тонких «городских» сапожках и слегка приплясывала от холода.

Комиссар посмотрел на нее и удивленно спросил матроса Гончарюка:

– А что, Павел Митрофанович, у нас не нашлось валенок даме по размеру?

– Таких, чтобы точно впору, нет, – ответил матрос. – А от больших товарищ Колобова отказалась.

– Как это отказалась? – обернулся он к Новосильцевой. – Неужели?

Она кивнула.

– Нехорошо. Давно ли вы с больничной койки?.. Обращаю самое пристальное ваше внимание, товарищ Дама в сапогах, что здесь не танцевальный вечер Смольного института. В здешних краях обморожение заканчивается гангреной. Приказываю, товарищ Колобова: немедленно надеть валенки! И запомнить на будущее: никто не имеет права рисковать своим здоровьем хотя бы потому, чтобы не создавать хлопот своим товарищам. Мне, честно говоря, не хочется заниматься ампутацией ваших конечностей, тем более что наш фельдшер не умеет это делать. Да и инструмента хорошего нет. Представляете, как это может выглядеть, если женскую ножку придется отрубать обычным хозяйственным топором, а? Молчите? То-то же! Но топор – это еще ничего. А если вы простудитесь? И у вас из-за этого испортится цвет лица? Что тогда прикажете? Это же вообще катастрофа!

Новосильцева рассмеялась.

– На войне мирных болезней не бывает. Но ваш приказ будет выполнен.

– Не «будет выполнен», а выполняйте немедленно. Я запрещаю вам мерзнуть! – приказал комиссар.

Она взяла под козырек, но когда Яковлев повернулся, чтобы идти в штабной вагон, скорчила ему в спину рожицу. Это видел только матрос Гончарюк, подмигнул ей и подкрутил свои усы кончиками вверх.

– Ничего Глафира Васильевна, – утешил он ее. – Можете не переобуваться в валенки, – снег скоро будет мокрым. Мороз спадет.

– Почему вы так решили? – удивилась она.

– Мокрым снегом пахнет, – ответил он. – Я же моряк. Нам по должности положено знать погоду наперед. А в этих краях она, говорят, очень быстро может меняться.

Поезд осторожно двинулся с места. Внезапно, словно по заказу, все снова окуталось тяжелым туманом. Он стелился волнами и нес собой отвратительный запах гнилой сырости. Но через полчаса и туман рассеялся. Снова повалил снег – действительно, мокрый, к которому постепенно примешивалась колючая снежная крупа.

– Прямо, как у нас в Петрограде, – сказала она Гончарюку. – Время года может меняться каждый час.

Стало светать. Поезд пошел быстрее, а скоро и дрезину возвратили на место. В серой дали сверкнули несколько отдельных огоньков, потом их показалась целая клумба. Это был Екатеринбург.

По мере того, как бронепоезд приближался к городу, огоньки гасли: наступило утро. Мокрая метель прекратилась, небо совершенно очистилось, и в его голубизне ярко вспыхнуло солнце.

В дверь яковлевского салона постучали.

– Прошу! – крикнул комиссар.

Он сидел за столом, перед ним лежала давешняя московская шифровка и несколько исписанных листков.

Вошла Новосильцева. Он некоторое время смотрел на нее отсутствующим взглядом. Скользнул сверху донизу и тут вспомнил:

– А где валенки? – спросил он.

– Оттепель, – кивнула она в сторону окна.

Комиссар Яковлев посмотрел в окно. Никаких признаков оттепели он не увидел, вздохнул и снова обернулся к ней.

– Вы тоже не спали, – отметил комиссар.

Она молча положила перед ним листок бумаги.

– Расшифровала.

– Неужели? Замечательно, – обрадовался Яковлев. – Значит, вы были не такой уж плохой ученицей.

Она пожала плечами.

– Наверное, все-таки не очень хорошей, – ответила она. – Шифр нетрудный, просто я сразу не сообразила, что это типичный код, который часто использовали в охранном отделении департамента полиции для связи с нелегальной агентурой. Самое удивительное, что этим шифром пользуется тот, за кем еще вчера охранка охотилась.

– И что же нам пишут?

Он прочел и задумался.

– Что же это? Как понимать? – спросил он.

Она покачала головой.

– Обычная двойная игра, – заметила Новосильцева. – У меня нет сомнений: нас с вами, безусловно, используют для прикрытия какой-то другой, действительно главной операции. Дальше – обычная практика: если все проходит успешно, группу прикрытия нередко ликвидируют. Все зависит от важности акции и желания руководителя операции соблюсти конфиденциальность.

– Нет, нет! – воскликнул Яковлев. – Не может быть! Нас с вами послали сюда два самых главных лица России. Что же, по-вашему, они затеяли интригу против самих себя? Что может быть важнее доставки Романова в Москву?

– Василий Васильевич. Дорогой товарищ красный Ник Картер[72]! – сказала Новосильцева. – Разве в чинах дело! Значит, есть еще более важная цель, более серьезные намерения, в которые начальство ваше не сочло необходимым вас посвящать. Вариантов могут быть десятки. Главный итог – не льстите себе понапрасну, что именно вам совдепы поручили съездить за Романовыми потому, что вы самый достойный.

– Разве я похож не человека, который может так о себе думать? – усмехнулся Яковлев.

– Похожи, похожи… – иронически подтвердила Новосильцева. – Только за собой не замечаете.

– Хм. Я был о себе лучшего мнения.

– Вот-вот! Вы только что еще раз подтвердили мою мысль! – засмеялась она. – Но не надо огорчаться. Сейчас важно то, что мы установили с большой степенью вероятности: на деле вам поручено не Романовых спасать, а послужить всего лишь прикрытием. Прикрытием для другой, более жесткой акции. Например, полного уничтожения семьи. Так что мы с вами должны исходить из самого худшего.

– Не могу поверить!.. – признался Яковлев. – Даже ничего разумного в голову не приходит.

Комиссар тяжело вздохнул и еще раз перечитал шифровку.

– Больше всего на свете, Евдокия Федоровна, – с горечью произнес он, – я всегда боялся и по-прежнему боюсь только одного: предательства. Против предательства пока не придумано средства.

Он надолго замолчал, прислушиваясь к стуку колес на стрелках. Потом решительно сказал:

– Сейчас же по прибытии запрошу Свердлова и потребую объяснений.

– Ни в коем случае! – возразила Новосильцева. – Это будет громадная и наверняка непоправимая ошибка.

– Отчего же вы так уверены?

– Противник никогда не должен знать, какой информацией вы располагаете! Иначе он найдет наилучший способ с вами расправиться.

Яковлев слушал ее с удовольствием, как учитель слушает любимого ученика на экзамене.

– Второе: вы уверены, что телеграмма исходит от Свердлова? Нет, не уверены. Но если вы втянетесь сейчас в выяснение отношений, в спор, в расследование – да еще на таком расстоянии от Москвы, то так или иначе откроетесь и станете мишенью. После чего я за нас с вами не дам и гроша. Вы не только себя выдадите. Уничтожите собственного агента – очень ценного, как я понимаю.

– И что же вы предлагаете? – спросил Яковлев.

– Вести себя так, будто вам ничего не известно. И ваш, точнее уже, наш противник себя обнаружит. И непременно раскроется и подставит голову.

– Разумно, – согласился Яковлев, – но…

– Не перебивайте даму! – повысила голос Новосильцева. – Кроме того, следует иметь в виду и такой вариант – телеграмма пришла от вашего агента-телеграфиста. Он и есть предатель или же, как минимум, провокатор.

– Нет-нет! – возразил Яковлев. – Это очень надежный товарищ, многократно проверенный!

Она снисходительно усмехнулась и с укоризной произнесла тоном строгой, но справедливой учительницы:

– Христос, товарищ комиссар, тоже всем своим апостолам верил.

Комиссар вытащил из кармана трубку, стал ее набивать, но зажечь не успел. Послышалось шипение сжатого воздуха и скрип пневматических тормозов.

– Кажется, приехали, – сказал Яковлев, посмотрев в окно.

На станцию Екатеринбург-I бронепоезд пришел ровно в девять часов, и комиссар приказал тут же подсоединиться к телефонной линии.

– Местный совдеп на проводе, – доложил через полчаса связист.

Из новых градоначальников никого еще не было на месте. Коротко переговорив по телефону с дежурным совета, Яковлев зашел в салон Новосильцевой.

– Мне хотелось бы, чтобы мы пошли на переговоры вместе, – сказал он. – Хочу самым циничным образом использовать ваше очарование для достижения собственных целей. Наука давно установила, что присутствие таких хорошеньких женщин, как вы, осложняет переговоры для одной стороны и облегчает для другой.

– Этому нас в разведупре тоже учили.

– Замечательно! – обрадовался комиссар Яковлев. – Значит, на вас можно надеяться как на профессиональную… – он запнулся, подыскивая слово.

– Ну, договаривайте, смелее! – подбодрила его Новосильцева. – Как на профессионалку из «Мулен-Руж», Рёпердамм, Сохо[73]. Так?

Яковлев только развел руками.

– Удивительным качеством вы обладаете, Глафира Васильевна! – сказал он. – С вами совершенно не хочется вступать в дискуссии или оспаривать вашу правоту. Ну что мне ответить? Вы все знаете лучше меня, – признался комиссар. – Но если говорить серьезно, то вы мне нужны не за этим. Здешние партийные товарищи – народ суровый. Даже Мата Хари никого из них не смогла бы соблазнить. Нет, вы мне нужны не как соблазнительница, а как консультант, а может, и как свидетель.

– Вы что же, Василий Васильевич, – спросила она, – обыск у них собираетесь провести? Изымать краденое? Или допрашивать с пристрастием? Тогда ясно: вам нужны понятые. Но здесь-то я зачем? Я не отказываюсь – вы сейчас мой начальник, со всеми вытекающими последствиями. И я сама согласилась вам подчиняться, – поспешила добавить она. – И все-таки хотелось бы знать.

– Вы мне нужны там не как боевая единица, а как свидетель, – повторил Яковлев.

– Свидетель чего?

– Все поймете на месте – вы кадровый разведчик и учить вас ничему не надо. С нами пойдет Павел Митрофанович. Кроме того, я знаю, что вы отличный стрелок. И это ваше искусство тоже может понадобиться.

– Так что же вы все-таки задумали?

– Все ваши соображения насчет двойной игры я считаю вполне обоснованными, а ваши умозаключения – безупречными с точки зрения логики. Но я хочу, тем не менее, сделать одну совершенно нелогичную вещь. Не могу объяснить, но интуиция подсказывает, что именно ее следует предпринять.

– Что же?

– Что-то вроде очной ставки.

– Не советую. Категорически не советую! – заявила Новосильцева. – Впрочем, принимать решение – ваше право.

Они вышли на привокзальную площадь. Их никто не встречал: на площади вообще не было ни души.

– Что такое? – удивился матрос Гончарюк. – Спят, они все в этом городе? Уж скоро обедать пора, а народишко, видать, и не завтракал. Смотрите, вон там рынок. И никого. Странно.

– Ничего странного, Павел Митрофанович, – отозвался Яковлев. – Теперь мы точно знаем и видим, что революция докатилась и сюда, а с ней, естественно, пришли ее родные сестры – разруха и война всех против всех. Когда случаются такие исторические катаклизмы, люди попросту перестают работать. Они берутся за оружие. Жизнь человеческая в такие времена стоит меньше полушки[74].

– Да, – согласился Гончарюк. – Кто запасы свои проедает, а кто немножко промышляет грабежами и разбоем.

До облсовета было километра полтора. Когда они пришли, там их уже ждали члены Уральского исполкома Александр Белобородов, Георгий Сафаров и Шая Голощекин.

… -Ты думай, что говоришь, комиссар! – возмутился Голощекин, отодвигая от себя телеграфную ленту. – Я все это рассматриваю как провокацию! Или даже как контрреволюцию!..

Сафаров взял ленту, посмотрел, отложил. Взял листок с расшифровкой и прочел вслух:

– «Голощекину. Известный тебе Яковлев везет Романовых. Оставь их у себя. Все согласовано». Подписи нет!.. – удивленно сказал Сафаров. – Может, кто-то шутит? Испытывает?

– Вот! И этой бумажкой нам хочут здесь все мозги заклеить! Не выйдет! Ни у кого не выйдет! А у тебя, Яковлев, никогда такое провокаторство не получится! Ты можешь хочь сто лет стараться – не выйдет! – заявил Голощекин.

Он говорил отрывисто, брезгливо и не глядя на собеседника: «Точно товарищ Троцкий!» – мысленно усмехнулся Яковлев.

– Кого же тогда вы, – он произнес с подчеркнутым нажимом, – лично вы обвиняете в провокаторстве? Уж не меня ли, товарищ Филипп[75]? Говорите, вам нечего бояться. Вам тут никто не сделает вреда.

Намек комиссара Голощекин пропустил мимо ушей. Он молчал, пощипывая свои редкие усики, в то время как лицо его медленно наливалось кровью.

– Мы без тебя разберемся, кого подозреваем, а кому глубоко доверяем и высоко верим, – процедил он. – Твоя миссия нам непонятна.

– А разве вы не присутствовали у Свердлова, когда он подписывал мне мандат? – спросил Яковлев.

Он извлек из внутреннего кармана куртки листок, сложенный вчетверо, и положил его на стол.

За мандатом потянулся Сафаров. Он поправил пенсне, и внимательно прочел документ. Долго всматривался в подписи и печать.

– Подписано, – констатировал он, – «Свердлов». А вот «Ульянов-Ленин». Порядок.

Передал мандат Белобородову. Председатель исполкома с любопытством осмотрел печать ВЦИКа, кивнул и протянул документ Голощекину. Но, прежде чем тот коснулся мандата, Яковлев быстрым и аккуратным движением выхватил его, снова сложил вчетверо и отправил обратно в карман своей куртки.

– Шо? Шо такое? – не понял Голощекин.

– Вам этот документ знаком. По крайней мере, вы знаете, для чего он мне был дан в вашем присутствии.

Голощекин выдержал паузу.

– Так, – сказал он, бросив на комиссара короткий, полный ненависти взгляд. – Так и шо ты здесь собираешься поделывать? Зачем притащил с собой аж целую армию и целый большой броненосец?

– Задача моя прописана в мандате. Она вам известна, – ответил Яковлев.

– Не совсем известна! Далеко и много не совсем! – возразил Голощекин. – Нам очень известно только, что у тебя есть серьезные намерения превысить свои полномочия на очень большую высоту.

– Тот, от кого вам это «известно», – веско произнес Яковлев, – мерзавец и лжец. Надеюсь, он не уйдет от вашего трибунала. Поясняю еще раз, чтобы больше не возвращаться к теме. Задача проста: взять в Тобольске Романовых и доставить их в целыми и невредимыми в Москву. Целыми и невредимыми, повторяю. То есть обеспечить им вооруженную защиту, – подчеркнул он. – Все.

Голощекин прищурился.

– В Москву ли? – подозрительно спросил он. – Ты на самом деле уверен, что действительно хочешь доставить семью коронованного и самого низложенного палача в Москву? У нас на этот счет совсем другие мнения, и их много, – он оглянулся на своих.

Белобородов смолчал. Сафаров удивленно глянул на Голощекина.

– Да! – повторил Голощекин. – Другие! У нас таки такие мнения, что Романовы должны быть здесь! Для торжества победы пролетарской революции. Москве они ни к чему.

– Вы, товарищ Архип… – начал комиссар.

– Филипп! Филиппом меня назвали, – раздраженно поправил его Голощекин.

– Прошу прощения, – невозмутимо сказал Яковлев. – Но я слышал, что сначала в личной жизни вас называли Шаей, а только теперь – Филиппом… хотя я полагал, что Архипом. Полагаю также и убежденно, что на эти и другие ваши вопросы вам более подробно ответят товарищи Ленин и Свердлов. Советую обратиться ним непосредственно. Иначе какой-нибудь наивный человек подумает, что вы тут мятеж против советской власти задумали.

– Ты… Ты мне Свердлова в мой нос не тыкай! – угрожающе произнес Голощекин. – Не тыкай, я сказал!..

И распахнул шинель, показав наган, засунутый за ремень.

Яковлев не пошевелился. Гончарюк снял с плеча винтовку и лениво передернул затвор, загнав патрон в ствол. Новосильцева, не вытаскивая из кармана свой двенадцатизарядный никелированный браунинг, аккуратно перевела предохранитель на «fire»[76].

Вскочил со стула Сафаров и стал между Яковлевым и Голощекиным.

– Товарищи! Ну что это такое? С ума сошли! Товарищ Филипп и вы, комиссар! – примирительным тоном сказал он. – У меня нет никаких сомнений в подлинности мандата. Но ваша задача… тут Филипп прав: другие мнения тоже имеются.

– Это ваше частное дело. Оно меня не интересует, – отрезал Яковлев. – Любая дискуссия на эту тему совершенно непродуктивна. У меня приказ. Как человек военный, я должен выполнить его любой ценой. В том числе и ценой жизни – своей или вашей. Как потребует обстановка.

Сафаров смолчал: он знал, что Мячин-Яковлев без сомнений и раздумий пустит пулю в лоб любому, кто попытается ему помешать.

Заговорил председатель Уралсовета Белобородов:

– Мы знаем вас, товарищ Яковлев еще по вашей дореволюционной деятельности, – сказал он. – Вас тут многие знают и уважают как решительного человека и революционера. – Думаю, что сейчас и вы, и товарищ Филипп в главном сойдетесь. Правильно: Романовых нужно забрать из Тобольска. Быстро забрать. У нас есть сведения, что враги готовят их побег. И охрана там ненадежная. Ее еще Керенский назначал. Отряд пребывает в состоянии окончательного разложения. Сопредседатель солдаткома Матвеев прямо и нагло заявил, что они отныне свободны от воинской присяги. Жалованье им никто не платит. Солдаты воруют у местных кур, гусей. Позавчера поросенка украли. Надо их распускать по домам. Да и тобольские обыватели жалуются.

– Жалование совнарком им назначил. Я везу, – сообщил комиссар.

– Зачем? – удивился Сафаров. – С какой стати брать на себя долги министров-капиталистов? Они нас ни о чем не спрашивали, когда пригнали сюда Романовых.

– И много они… это… заработали? – поинтересовался Голощекин.

– Спросите Бонч-Бруевича. Он подписывал ведомость, – отрезал Яковлев. – Сумма достаточная.

Голощекин мгновенно потерял к Яковлеву интерес.

– Хочу вас предупредить, Василий Васильевич, – уже вполне дружелюбно продолжил Белобородов. – Остатки дисциплины сохраняются там исключительно авторитетом полковника Кобылинского. Хуже другое. Есть вполне достоверные известия о том, что тюменский ЧОН – там командует эсер Хохряков – и омские анархисты готовят захват Романовых, а у нас нет достаточных сил помешать. Так что ты со своими людьми прибыл вовремя! – примирительно заключил он и улыбнулся.

– Спасибо. Все? – спросил комиссар. – Есть еще ко мне вопросы? В таком случае честь имею кланяться.

– Нет, Яковлев, ты не торопись, – произнес Голощекин. – Все не так просто, как ты нам тут расписываешь. Нужно кое-что проверить. А до тех пор твой бронепоезд пусть постоит в тупике.

– Нет, Голощекин, это ты не торопись! – отпарировал комиссар. – Это ты себя в тупик загоняешь. И ведешь себя, как убежденный саботажник. Советую быть поаккуратнее. Вношу еще одно предложение. Мне нужна связь с Москвой. Есть прямой провод? – спросил он у Белобородова.

– За твою клевету!.. – поперхнулся Голощекин.

– Да не перчись ты, Филипп! – недовольно произнес Сафаров.

– Нет! – крикнул Голощекин. – За такие слова…

– Помолчи, дай с людьми поговорить, – недовольно произнес и Белобородов. И обратился к Яковлеву. – Так вам нужна связь с Москвой? Связь у нас бывает. Но не всегда, – медленно, словно сомневаясь в собственных словах, произнес председатель исполкома. – Не всегда… – повторил он. – В последнее время связываемся с Москвой через Петроград – лично через товарища Зиновьева. И то не всегда получается.

– А что там у тебя? – неожиданно спокойным и даже почти дружелюбным тоном спросил Голощекин. – Оставь телеграмму, мы передадим, как связь появится. Не бойся, все отправим. Себе ничего не оставим.

– Благодарю. Депеша у меня сверхсрочная, – ответил комиссар. – Прошу кого-нибудь из вас, а лучше всего товарища Голощекина проводить меня к юзу. И вместе переговорим с Яковом Михайловичем. Сейчас в Москве только семь вечера. Товарищ Свердлов, думаю, еще у себя.

Члены исполкома переглянулись. Голощекин решительно поднялся, одернул гимнастерку и заявил:

– Пошли, комиссар!

Аппарат юза находился в соседнем помещении. Телеграфист положил пальцы на «рояльные» клавиши.

– Москва на связи, – сообщил он. – Я готов.

– Пожалуйста, передавайте сразу, – сказал Яковлев. – «Москва, Свердлову. У аппарата комиссар Яковлев. Прибыл в Екатеринбург нормально. Ваш мандат исполкомом признан. Рядом со мной товарищ Голощекин. Задерживаться здесь не собираюсь, немедленно отправляюсь в Тобольск за багажом. Жду ответа сейчас».

После небольшой паузы раздался звонок, и из аппарата поползла узкая плотная лента.

– Читайте вслух, – велел Яковлев телеграфисту.

Тот недоуменно посмотрел сначала на Голощекина, потом на Яковлева, пожал плечами и вполголоса прочел:

– «От Свердлова к Яковлеву. Товарищ Яковлев, доложите. Как вас встретили местные товарищи, какова обстановка, нужна ли помощь или содействие».

Неожиданно Яковлев подмигнул Голощекину и продолжил:

– «Встретили очень хорошо, по-товарищески тепло. Исполком Уралсовета готов оказать любую помощь для выполнения вашего задания. Пока ничего не нужно. Товарищи сообщают также что «багажу» может угрожать и уже угрожает реальная опасность расправы или похищения. Поэтому отправляюсь туда сейчас же. Есть ли какие-нибудь изменения маршрута или задания?»

Москва коротко прозвонила: «Свердлов – Яковлеву. Изменений нет. Все».

Комиссар вопросительно посмотрел на Голощекина. На холеном жирноватом лице товарища Филиппа ничего не отразилось. Казалось, он вообще ничего не слышал. Бросил небрежный взгляд на ленты и равнодушно сказал:

– Ну что стоишь? Беги, выполняй приказ Центра.

Яковлев побагровел.

– Вот что Филипп, – тихо, чуть ли не шепотом произнес он. – Если ты, хам, еще раз мне тыкнешь, это будет последний раз в твоей жизни.

Замешательство Голощекина длилось всего секунду. На второй секунде Новосильцева и Гончарюк придвинулись вплотную к товарищу Филиппу. Яковлев слегка пригладил свою адвокатскую бородку, шагнул вперед, легко отстранил Голощекина с дороги и пошел к выходу. За ним двинулись Новосильцева и матрос, не выпуская Голощекина из виду.

Пройдя к Сафарову и Белобородову, комиссар сообщил:

– Разговор состоялся. Отправляюсь. Всего!

– Хотите взять исполкомовский мотор? – предложил Белобородов. – Он быстро доставит вас к поезду.

– Спасибо, не стоит труда, – ответил Яковлев. – Здесь ведь недалеко.

На выходе около ступенек стоял автомобиль. Несмотря на холод, кожаный верх машины был открыт. Голощекин уже был здесь. Мотор автомобиля работал, шофер, шмыгая покрасневшим носом, внимательно слушал Голощекина.

Раздался цокот копыт, на площадь перед исполкомом выехал кавалерист. Это был солдат из бронепоезда.

Подъехав к комиссару, он, не слезая с седла, наклонился и сказал ему на ухо несколько слов.

– Понятно! Спасибо, – громко сказал комиссар.

Он подошел к Голощекину.

– Товарищи предложили нам исполкомовский мотор, чтоб поскорее добраться, – сообщил он, и, не ожидая ответа, открыл дверцу со стороны шофера и приказал водителю:

– Ну-ка, товарищ, выйди на секунду.

– Зачем? – удивился шофер.

– Выйди, сейчас объясню.

Взглядом он приказал Новосильцевой и Гончарюку сесть в машину.

– Так что? – спросил водитель, выбираясь из автомобиля. Мотор продолжал работать – бесшумно и ровном ритме.

Комиссар вдруг оказался на водительском месте, включил передачу, и, окутав площадь синим облаком, рванул с места.

– Мотор оставим у перрона, – успел крикнуть комиссар.

Шофер обалдело смотрел вслед быстро удаляющейся машине. За ним, не отставая, скакал верховой.

– Что это? Что это значит? – ошеломленно спросил шофер.

– Это значит, что ты – лопух очень зеленый! – заявил Голощекин. – Ты должен был доставить его в домзак[77], а вместо этого ты сделал ему быстрый побег.

– Да уж больно прыткий оказался… – виновато ответил шофер.

Голощекин вытащил наган и прицелился вслед автомобилю. Однако выстрелить не успел: по ступенькам вниз сбежал Белобородов и схватил его за руку.

– Не торопись, Шая! – сказал он. – Он все-таки уполномоченный Москвы.

– Это я – настоящий уполномоченный Москвы! – крикнул Голощекин, вырывая руку с наганом у Белобородова. – Я уполномоченный! А тот террорист-налетчик – только на посылках!

– Саша прав! – послышался голос Сафарова. Он стоял на ступеньках и видел все. – Даже если он на посылках, то не у первого встречного, а у верховной власти.

– Шая! Ну, зачем тебе надо было? Ты видел его бронепоезд? – спросил Белобородов. – Что он оставил бы от города, если бы развернул сюда свои семидюймовки[78]? Он и до Верхне-Исетска достанет.

– Ничего бы он не развернул, – огрызнулся Голощекин. – Корнилов развернул бы, а он – нет. Но все равно он – контра.

Белобородов с досадой отмахнулся и вернулся в исполком.

– Только не говори потом, что я тебя не предупреждал! – крикнул ему вслед Голощекин.

Сафаров снял пенсне, сложил его пополам и отправил в боковой карман своей длинной, до пят, солдатской шинели.

– Ты о чем? – спросил он Голощекина.

– Все о том же, – буркнул Голощекин.

– Послушай, Шая! – сказал Сафаров. – Ты здесь казаки-разбойники не устраивай. Что ты там темнишь? Выкладывай! – приказал он.

– Выложу, – ответил Голощекин. – Позже. Все узнаешь.

– Шая! Я партийный секретарь. А устав нашей партии распространяется и на тебя. Докладывай! Какое задание у тебя? От кого?

– Нет, Жора, – возразил Голощекин. – Сейчас я ничего не скажу. Да, ты у нас очень и совсем партийный секретарь. Но у меня свое задание и тоже от партийного секретаря. Он повыше тебя будет. Сказано – все скоро сам узнаешь…

Яковлев резко затормозил у пыхтевшего паровоза: машинист на всякий случай держал пары.

– Трогай! – приказал Яковлев, легко поднимаясь в будку. – Немедленно!

– Поехали! – с готовностью отозвался машинист, берясь за медную ручку контроллера.

Паровоз пыхнул, взвизгнул, из-под колес повалил пар, черные клубы угольного дыма вырвались из трубы, колеса резко прокрутились на месте, и поезд осторожно начал движение.

Но вдруг резко затормозил и стал.

– Что такое? – крикнул комиссар, едва удержавшись на ногах.

– Красный! – ответил машинист, указывая черным пальцем на светофор. На этот раз сигнал светофора горел ярко – керосина в фонаре было достаточно.

Яковлев по внутреннему телефону вызвал ординарца и сошел на перрон. Гончарюк уже бежал к нему, черные ленточки его бескозырки колыхались на ветру.

Обменявшись несколькими словами с командиром, Гончарюк направился к начальнику станции. Тот сидел за своим рабочим столом и пил чай из самовара. По лысине начальника стекали капли пота, он вытирал ее время от времени смятым носовым платком.

Увидев матроса с «Авроры», начальник надел свою форменную фуражку – черную с малиновым верхом, но из-за стола не встал.

Страницы: «« ... 1213141516171819 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Трактир «Кофейная гуща» стоит на границе между новорожденной реальностью и непознаваемым хаосом еще ...
Когда эмоции выгорают, а в глазах поселяется безумие, появляется шанс попасть в другой мир.Но не спе...
Не так часто жертва покушения погибает через много лет после нападения преступника. Но недавно сконч...
Карел Чапек – один из самых известных чешских писателей. Он является автором романов, рассказов, пье...
В 213 году до нашей эры великий полководец Ганнибал, воюющий против Рима на вражеской территории, за...