Наследство последнего императора Волынский Николай

Гузаков поставил боевое охранение, после чего предложид пассажирам выйти на прогулку. Вышла только Мария.

Она легко соскочила с площадки вагона на землю.

Несколько минут слушала тишину, которая обрушилась на нее, словно беззвучная лавина. Потом различила пение жаворонка. Попыталась разглядеть его в ослепительно синем небе, но не нашла – заслезились глаза. Девушка неторопливо собрала букетик полевых цветов и вернулась к матери.

Александре стало немного лучше. Доктор ввел ей внутривенно полшприца физраствора, которым предварительно вымыл пузырек из-под морфина. Приступ миновал, и Александра задремала.

Поезд уже больше двух часов стоял под палящим солнцем. Вагоны постепенно раскалялись, стала донимать влажная духота, скоро ставшая невыносимой. Отряд, за исключением боевого охранения, покинул вагоны, люди лежали в тени вдоль насыпи, некоторые забрались под вагоны.

Новосильцева не находила себе места: ее мучила жара, потом подступила тошнота, но она, крепясь изо всех сил, безотрывно смотрела на горизонт в ту сторону, где исчез паровоз с комиссаром. Потом внезапно ее охватил озноб, и она тряслась на тридцатиградусной жаре в холодной лихорадке, пока не осознала, что это не лихорадка, а предчувствие.

Наконец над горизонтом показался черный клубок дыма, который постепенно рос и увеличивался, потом показался паровоз.

Комиссар Яковлев вернулся не один. В будке машиниста и на смотровых мостках паровозного котла были незнакомые вооруженные красноармейцы.

Паровоз прицепили к составу. Через полчаса раскочегарили хвостовой паровоз. Машинист дал пар, раздался рев гудка. Состав дрогнул, загрохотал буферами и медленно двинулся обратно – на северо-запад, в сторону Екатеринбурга.

… Когда комиссар Яковлев направился на разведку в Омск, он не исключал, что его может ждать ловушка, но был уверен, что пробьется: не может быть, чтобы Омск тоже решил не подчиняться Центру. Поэтому он был спокоен. И это был его первый и последний в его жизни большой и непоправимый просчет, хотя и неизбежный.

Потому что двумя часами раньше Омск уже имел депешу из Екатеринбурга.

Военная вне всякой очереди[119].

28 апреля омской железной дорогой отправился экстренный поезд № 42 под начальством комиссара Яковлева, конвоирующего бывшего царя Николая Романова. Комиссар Яковлев имел поручение всероссийского совнаркома доставить бывшего царя из Тобольска в Екатеринбург, сдать его в распоряжение областного совета Р.К.С. депутатов Урала. Согласно письма председателя ЦИК Свердлова без прямого приказа Центра бывший царь не должен был никуда увозиться в другое место, мы таких указаний не получали. Увозя Романова из Тобольска, комиссар Яковлев посадил его в Тюмени в поезд, направил на Екатеринбург, но на ближайшем разъезде изменил направление, направил поезд в противоположное направление на восток к Омску. Областной совет рабочих, крестьян, солдат Урала, обсудив поведение комиссара Яковлева, единогласным решением видит в нем прямую измену революции, стремление с неизвестной целью ввезти бывшего царя из пределов революционного Урала, вопреки точному указанию председателя ЦИК, является актом, ставящим комиссара Яковлева вне рядов революционеров. Областной совет Урала предлагает всем советским революционным организациям, в особенности Омскому совдепу принять самые решительные экстренные меры, включительно применение вооруженной силы, для остановки поезда бывшего царя. Комиссар Яковлев имеет в своем распоряжении вооруженную силу до ста человек приблизительно. Комиссар Яковлев должен быть арестован вместе с теми лицами его отряда, которые будут сопротивляться, весь конвой должен быть заменен новым вполне надежных людей. Арестованные вместе с Николаем Романовым должны быть доставлены в Екатеринбург, сданы облсовету. Предлагаем не обращать внимания на разные документы, которые будет предъявлять Яковлев, на них ссылаться, ибо все его предыдущие шаги бесспорно свидетельствуют о преступном замысле, осуществляемом Яковлевым возможно по поручению других лиц. Областные комитеты партии коммунистов-большевиков, левых эсеров и максималистов считают выполнение постановления облсовета обязательным для членов этих партий. О принятых мерах, а также о последствиях, просим немедленно телеграфировать – Екатеринбург, облсовет.

Председатель Уральского областного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов

Александр Белобородов.

Текст телеграммы действительно был утвержден на областной конференции РКП (б). Делегаты также потребовали скорейшего расстрела Романовых, чтоб предупредить все попытки освободить бывшего царя и восстановить в России монархию.

Пока паровоз Яковлева шел предместьями Омска, из Екатеринбурга пришла «молния» в Кремль.

Секретно.

Совнарком тов. Ленину и Свердлову

Ваш комиссар Яковлев привез Романова в Тюмень, посадил его в поезд и направился в Екатеринбург. Отъехав один перегон, изменил направление. Поехал обратно. Теперь поезд с Николаем находится около Омска. С какой целью это сделано – нам неизвестно. Мы считаем такой поступок изменническим. Согласно вашего письма от 9 апреля Николай должен быть в Екатеринбурге. Что это значит? Согласно принятому областным комитетом партии решению, сейчас отдано распоряжение задержать Яковлева и поезд во что бы то ни стало, арестовать и доставить вместе с Николаем в Екатеринбург. Ждем у аппарата ответа.

Белобородов, Сафаров.

Отправив телеграмму, они решили ждать ответ минут десять, не больше. Потом связь с Москвой прервать и не восстанавливать, пока сюда не будет доставлен под конвоем Яковлев и его «багаж». Голощекин тоже был здесь.

– Вот тогда пусть товарищ Ленин помахает кулаками после драки! – заявил он. – Не видать ему царя, как своих молодых волос.

Но едва он это произнес, как телеграфный аппарат зазвенел.

«У аппарата Ленин и Свердлов. Мы правильно вас поняли: Яковлев пытается увезти Николая на восток?»

«Да правильно. Яковлев – изменник революции», – ответил Екатеринбург.

«Но у него возникли опасения, что некоторые ваши товарищи позволили себе превышение власти и это угрожает жизни комиссара и тех лиц, которых он везет».

«Яковлев нагло лжет. Он увидел, что мы разоблачили его намерения и потому решил скрыться».

«Какие намерения он обнаружил?»

«Яковлев нарушил предписание ВЦИК оставить Романовых в Екатеринбурге».

– Что за чертовщина! – проговорил Ленин, прочитав ответ. – Передайте, – приказал он телеграфисту, – чтобы товарищи подождали несколько минут. Надо кое-что выяснить.

Телеграфист отстучал: «Товарищ Ленин просит подождать у аппарата несколько минут».

«Ждем».

Ленин взял ленту с первой телеграммой и внимательно перечитал ее.

– Яков Михайлович, – сказал он Свердлову. – Что-то я не могу понять вот это место – глаза, наверное, устали. Прочтите, пожалуйста.

Свердлов прочитал вслух:

– «Согласно вашего письма от 9 апреля Николай должен быть в Екатеринбурге»…

– Как это понимать? Какое письмо? – недоуменно спросил Ленин. – Кажется, память я еще не потерял. Почему Екатеринбург? Романов должен быть здесь. Он нужен нам здесь! – воскликнул Ленин, побагровев.

– За это письмо, за которое тут товарищи сообщают, – невозмутимо ответил Свердлов, – нам надо еще много разобраться.

– Что тут еще разбираться? – раздраженно спросил Ленин. На щеках у него появился психастенический румянец, на висках вздулись синие ветви сосудов. Он почувствовал легкий звон в ушах – предвестник гнева, за которым последует приступ головной боли, и приказал себе успокоиться. – Так кто же все-таки послал им письмо с указанием, чтобы Романов остался в Екатеринбурге? – понизив голос, спросил он.

– Ой, да товарищ Ленин! – с облегчением воскликнул Свердлов. – Все ж так теперь стало ясно! Это ж им было неясно… Так я ж предупреждал их только за то, что Яковлев провезет царя через Екатеринбург – да и все тут, а они ж вот-таки решили, наверное, что он Николая туда он насовсем привезет.

Ленин озадаченно смотрел на Свердлова.

– Я вас не понял, – наконец произнес он. – Какой смысл был в таком предупреждении? И как можно было иначе понять миссию Яковлева? Вы, Яков Михайлович, хотите сказать, что екатеринбуржцы настолько ослы, что решили: мы посылаем из Москвы две сотни людей во главе с одним из самых ценных наших кадров, тратим огромные средства – и все это только для того, чтобы он перевез Романова из Тобольска в Екатеринбург? Вместо того, чтобы поручить это местным? Или они решили, что это мы – идиоты?

Свердлов широко и радостно улыбнулся, хотя бородка его предательски дрогнула: главе советской России на самом деле было сейчас не до смеха.

– Так это ж… наверное ж таки… недоразумели или недопоняли.

– Романов нужен нам здесь! – жестко заявил Ленин, коротко махнув рукой, словно отрубил. – И как можно скорее! Я скажу вам, Яков Михайлович, то, чего не сказал бы и Плеханову или самому Марксу: у нас с вами и с нашими коллегами по Кремлевскому сидению осталось оченьмаловремени! Гораздо меньше, чем у Гришки Отрепьева в том октябре, когда он здесь сидел с поляками. Когда они выкапывали мертвецов из свежих могил и жрали трупы, даже не удосужившись их поджарить.

– Фуй, какая гадость! – воскликнул Свердлов.

– Поляки с вами тогда не согласились бы, – проворчал Ленин. – Так вот, не считайте меня паникером, но я носом, нюхом своим чувствую запах мертвечины. С каждым днем все сильнее. И царь нам нужен, как джокер карточному игроку, у которого на руках каре валетов, но у его противника – четыре дамы.

Свердлов развел руками.

– Конечно, германская сторона…

– Германская сторона здесь не при чем! – отрезал Ленин. – В настоящий момент, в настоящую секунду, не при чем… – поправился он. – Николай должен быть здесь по нескольким причинам – и все они, смею утверждать, дорогой товарищ Свердлов, имеют архиважное политическое значение для всех нас, – взявших власть, а теперь не знающих, как ее удержать!

– Вы хотите сказать, Владимир Ильич… – обиделся Свердлов. – Вы хотите сказать…

– Я уже сказал, что хотел, – перебил его Ленин, потер виски и добавил примирительным тоном. – Уладьте, пожалуйста, Яков Михайлович, вы это умеете…

И он повернулся, собираясь идти.

– Товарищ Ленин! – остановил его Свердлов. – Я готов уладить, и я немедленно все улажу, но тут все немножко не так просто!

Ленин остановился и обернулся к нему.

– Почему же?

– Так местные амбиции тоже надо уметь учитывать! – сказал Свердлов. – Это очень и очень непросто.

– Так учитывайте! Вам что-нибудь мешает? Учитывайте! Но Романов должен быть здесь как можно скорее! Он нужен здесь сейчас! От этого, может быть, зависят не только наши с вами ничтожные жизни, но и будущее России – быть ей сильной и просвещенной страной свободного труда или новые поляки ее растащат на клочки. Прошу вас: вразумите своих земляков! И поскорее.

– Ой, Владимир Ильич! Я же знаю этих товарищей! – всплеснул руками Свердлов. – Они если обидятся – ой!.. Долго потом их надо уговаривать, и убеждать, и доказывать.

Ленин вернулся к телеграфисту.

– Так-с… – задумался он и сказал: – Прошу, передавайте: «Товарищи, у аппарата Ленин. Мы расцениваем все происшедшее исключительно как досадное недоразумение. Повторяю: некоторые ваши коллеги дали повод Яковлеву их неправильно понять и расценить их намерения как стремление не позволить ему доставить Николая Романова в Москву и даже как стремление уничтожить его. Именно этим и только этим объясняется тот факт, что комиссар Яковлев изменил маршрут. Все свои действия комиссар Яковлев согласует с центром. Поэтому никакой самодеятельности с его стороны здесь нет. Я бы посоветовал слишком ретивым коммунистам больше думать о местных вопросах и проблемах местной политики, а дело с Романовым предоставить решать Центру. Прошу ответить, как меня поняли? Ленин»

Ответ пришел быстро.

«Товарищ Ленин, товарищ Свердлов. У аппарата председатель исполкома Белобородов, а также товарищи Сафаров и Голощекин. Уверяем вас, что никаких поводов Яковлеву думать так, как вы сказали, никто не давал. Если Яковлев такое утверждает – это значит, что он вас вводит в заблуждение. В его изменнических намерениях мы убедились с самого его приезда. И только ждали, как он себя будет вести дальше. Он сам дал нам все доказательства своей измены».

Ленин прочел ответ.

– Это какое-то коллективное сумасшествие! – раздраженно бросил он. – Что с ними теперь делать?

– Нет, Владимир Ильич, – мягко возразил Свердлов. – Это их обычная революционная бдительность. Я же хорошо знаю этих товарищей, а вот Яковлева знаю плохо, так что можно сказать, совсем не знаю и поэтому – кто знает, может, они таки знают там все лучше и узнали такое, что не знаем мы…

– Прошу передать, – прервал Ленин, обращаясь к телеграфисту. – «Уважаемые товарищи! Никто не ставит под сомнение искренность ваших намерений. Тем не менее, повторяю: никакой измены со стороны комиссара Яковлева нет. В самое ближайшее время с ним будет установлена связь. Настоятельно и необходимо требую обеспечить ему свободный проезд».

Получив ответ, Белобородов и Голощекин переглянулись.

– Что скажем? – спросил Голощекин.

– Ну, раз Ленин требует… – проговорил Белобородов.

– … но это еще не все! – закончил за него фразу Голощекин. – Ленин – не царь и не Бог, и хоть Кремль высоко, но оттуда не все ему видно.

– Я думаю, – вмешался Сафаров, – нужно выполнить приказ предсовнаркома.

– Приказ? – обернулся к нему Голощекин. – Где тут приказ? Он просто пишет: «необходимо» и больше ничего. Мы тоже знаем, что нам больше необходимо… Передавай! – приказал он телеграфисту: «Товарищ Ленин, товарищ Свердлов. Никаких препятствий движению Романова не будет при условии возвращения его на прежний маршрут через Екатеринбург. Белобородов, Сафаров, Голощекин».

– Вот это другое дело! – одобрил Сафаров и с облегчением вздохнул. – Ну, кажется, разобрались.

Получив ответ Екатеринбурга, Ленин смягчился:

– Вот это другое дело! Разобрались. Но все равно, запросите, пожалуйста: «Вы даете гарантии неприкосновенности Романовых?»

И тут же пришел ответ:

«Целость и неприкосновенность Романовых гарантируем. Белобородов, Сафаров, Голощекин».

– Ну что же, – бодро сказал Свердлов. – Можно сказать, ициндент исчерпан.

Ленин снова потер виски.

– Инцидент, – пробормотал он.

– Что? – переспросил Свердлов. – Что такое, Владимир Ильич?

– Спасибо, Яков Михайлович, – с внезапной слабостью в голосе ответил Ленин. – Прошу вас, докладывайте мне, если нетрудно, как там дальше… Кажется, я немного устал.

И, не попрощавшись, он вышел медленной и осторожной походкой. Голова у него кружилась, но он больше всего боялся, что это кто-нибудь заметил.

Свердлов улыбнулся ему вслед. И тут раздался звонок юза.

– На проводе Омск! – сообщил телеграфист. – Срочно!..

На подходе к Омску перед въездом на мост паровоз снизил ход. Машинист дал тревожный гудок и вопросительно посмотрел на Чудинова и Яковлева.

– Что там? – спросил Чудинов и выглянул в окошко. – Батюшки, Костя! Глянь! Вот так встреча? Кого это они так ждут?

Комиссар Яковлев вышел на площадку. Достал из футляра свой небольшой артиллерийский бинокль и направил его на здание вокзала, видневшееся за мостом. Над крышей вокзала развевался красный флаг. Но по обеим сторонам железной дороги сразу за мостом и вплоть до перрона густо залегли красноармейцы, вооруженные винтовками и пулеметами.

– Максимально снизить ход! – негромко приказал Яковлев машинисту.

Под прицелами винтовок и пулеметов они медленнее скорости пешехода доползли до вокзала.

Вокзальная площадь была заполнена вооруженной толпой. На платформе стояли четыре полевых пушки.

Поезд остановился, послышалось шипение выпускаемого пара. Лязгнули колеса на тормозах. Яковлев медленно спустился по железной лесенке на платформу и тут же был взят в кольцо толпой вооруженных красноармейцев, гражданских, среди которых были и чекисты в неизменных кожаных куртках. Они тоже держали наготове оружие. Яковлев понял: один неверный шаг или неверное слово, и он с Чудиновым тут же будет превращен в решето.

Комиссар медленно достал из бокового кармана куртки свой мандат и высоко поднял его вверх. Окружившая его толпа тут же устремила взгляд на бумагу в руке, а он медленно и громко произнес:

– Я чрезвычайный комиссар Всероссийского исполнительного комитета и совета народных комиссаров Яковлев. Вот мои документы за подписью товарищей Ленина и Свердлова! Мне нужна встреча с председателем омского совета товарищем Косаревым!

– Здесь Косарев! – послышался возглас из толпы.

Толпа раздалась, и в узкий коридор прошел молодой, аккуратно подтянутый военный. Он был без оружия.

– Эй! – крикнул он Яковлеву. – Константин! Ты ли это?

Он быстро подошел к комиссару, и они крепко обнялись.

– Постой! – вдруг отступил на шаг Косарев. – Так это ты – комиссар Яковлев?

– Совершенно верно! Вот, читай! Мой мандат. А против кого это вы так ощетинились? Вот даже пушки на платформе. Колчака ждете?

Косарев прочел его бумагу и вдруг расхохотался – с нескрываемым удовольствием.

– Да не Колчака, а более страшного врага! – наконец произнес он.

– Что-то тебя не понимаю, Володя, – произнес Яковлев.

– Ну, как же! – возразил Косарев. – Ты самый главный у нас теперь контрреволюционер! – и усмехнулся. – Знаешь, сколько у нас тут на тебя депеш? От Уралсовета, между прочим! Они тебя уже объявили на всю республику изменником революции…

Яковлева молчал. Косарев еще раз похлопал комиссара по плечу.

– Пройдем на вокзал, – предложил он.

Они вошли в телеграфную. И Косарев, его старый друг, с которым Яковлев познакомился на острове Капри у Максима Горького, организовавшего у себя тогда партийную школу, положил перед ним длинную телеграмму.

– Вот! Прочитай. Про твою милость тут пишут, – сказал Косарев. – Очень интересно.

Это была телеграмма Уралсовета с требованием принять экстренные меры, вплоть до вооруженной силы, «для остановки поезда бывшего царя» и для ареста комиссара Яковлева.

– Ну, так где же твой царь? – спросил Косарев, когда Яковлев дочитал телеграмму.

– Здесь неподалеку, – ответил Яковлев. – А я перед тобой, как видишь. Можешь меня арестовать – я пришел к тебе сам. И вообще, можешь делать все, что считаешь нужным.

– Константин! Ты мне сначала расскажи, что на самом деле происходит. А потом я сделаю то, что считаю нужным.

– Хорошо, – согласился Яковлев. – Но может, убрать толпу с площади? Когда собирается так много вооруженного народа, а дела не происходит, всегда возможны эксцессы. Люди напряжены. А со мной никого, кроме Чудинова.

– Ты прав…

Через пятнадцать минут вокзальная площадь и здание опустели. Только в зале ожидания остались два десятка красноармейцев.

– Я вот о чем тебя еще попрошу, – сказал Яковлев Косареву. – Мне нужна немедленно Москва. Ленин или, в крайнем случае, Свердлов.

Косарев с сомнением покачал головой.

– Есть еще одно распоряжение. Ты о нем еще не знаешь! – сказал он. – От наркома почт и телеграфов Подбельского. Связи с Кремлем тебе не давать! И вообще никакой связи не давать!

– Владимир! – Яковлев с такой яростью посмотрел Косареву в глаза, что тот невольно прищурился. – Ты разве не видишь, где измена? У меня личный приказ Ленина! А его подчиненный, просто член правительства, Невский, запрещает мне связь с главой правительства, чье личное задание я выполняю! Ты ведь знаешь, какое у меня задание?

– Да… Ты везешь царя. В Москву. Или еще куда-нибудь, куда считаешь нужным, а значит, по-моему, верным, – в раздумье проговорил Косарев. – Могу предположить, что кто-то, пока нам не известный, используя товарищей из Уралсовета, допустим, введя их в заблуждение, хочет Николая… скажем так – преждевременно «освободить» – навсегда! Или взять в заложники. А? Есть логика?

– Вполне, – ответил комиссар.

– Или же… – продолжил Косарев. – Захватить его для каких-то своих целей, не отвечающих целям Центра. К примеру, выкрасть и вывезти за границу. Возможно?

– Весьма, – согласился Яковлев.

– Дело, стало быть, чрезвычайное и мерзкое, – задумался Косарев. – Только ты и меня пойми, Константин. Мне на них и их заговоры, честно говоря, плевать. Главное, я хорошо знаю тебя. Ты мой друг, а значит, вы всегда прав, даже если и не прав… Кажется, я догадываюсь, кто там, в Катькином, воду мутит. Но ты должен мне ответить на вопрос – для полной ясности. Я хочу иметь ясное представление! Может быть, распоряжение не давать тебе связь идет от самого Ленина? Не исключаешь?

– Исключаю, – заявил Яковлев. – У Ленина есть свои недостатки и даже странности. Но интриганом и двурушником он никогда не был. Да ты знаешь его получше, чем я. Если бы задача изменилась, он просто дал бы мне приказ. И все. Была бы личная его телеграмма. И никто, кроме него самого, не имеет права отменить мой мандат.

– Да… Наверное, я рассуждаю как самый настоящий бюрократ, – усмехнулся Косарев. – Уже видишь, брат, научился… Еще власть не успели взять, как следует, а бюрократизм уже в кровь пошел…

– Иногда он бывает полезен. Но в меру, – произнес Яковлев. – Все-таки прикажи вызвать лично председателя совнаркома.

– Попробую.

Получасовые попытки телеграфиста ни к чему не привели. Из приемной главы правительства референт-стенографистка Фотиева отвечала, что Ленин в такую рань на службу приезжает редко, а сейчас его вообще нет в Москве: уехал в Кашино на торжественное открытие первой сельской электростанции.

– Ну, правильно, – произнес Косарев. – Там сейчас, – он посмотрел на свои часы, – семь утра. – Давай попробуем Свердлова.

Четверть часа прошли в тихом напряжении. Косарев выкурил две папиросы, Яковлев тоже попросил у него одну: трубку свою он оставил в поезде.

И тут телеграфист радостно ответил:

– Есть Москва! Товарищ Свердлов лично!

Косарев радостно заулыбался:

– Хорошо, что советская власть у нас работает так самоотверженно!

Комиссар Яковлев вздохнул с облегчением и, аккуратно обдумывая каждое слово, медленно продиктовал:

«Товарищ Свердлов! Требуется немедленное ваше вмешательство. По приказу председателя Белобородова я остановлен в Омске вооруженными силами Совета. Дальше пути нет. Белобородов потребовал моего ареста и захвата багажа. Прошу немедленно отменить его возмутительные приказы. Яковлев».

Застрекотала ответная лента.

«Комиссару Яковлеву Свердлов в Омск – чрезвычайно срочно. Только что вместе с товарищем Лениным вели многочасовые переговоры с Екатеринбургом. Все решено нормально. Выполнять указания, учитывать телеграмму мою в Уралсовет, читай ее копию. Свердлов».

И дальше без остановки телеграфист принял большой кусок текста:

Екатеринбург, облсовет, комитет партии

Товарищи! Только окончательно решили с т. Лениным. Все, что делается сейчас Яковлевым, является прямым выполнением данного мною приказа и постановления совнаркома. Подробности сообщу специальным курьером. Никаких распоряжений относительно Яковлева не делайте. Он действует теперь согласно полученного от меня сегодня в 4 часа утра указания. Ничего абсолютно не предпринимайте без нашего согласия. Яковлеву полное доверие. Еще раз никакого вмешательства. Свердлов.

Яковлеву: Сообщи, как понял. Свердлов.

– Передайте, – приказал Яковлев. – «Вас понял правильно. Продолжать путь на Симский округ. Прошу подтвердить».

Ответ Свердлова поразил его.

«Яковлеву. Немедленно двигаться обратно в Тюмень. С уральцами обо всем договорились принять меры, дали гарантии, передай груз в Тюмени представителю областкома уральского. Так необходимо. Поезжай сам вместе. Оказывай полное содействие представителю. Задачи прежние. Свердлов».

Яковлев перечитал телеграмму дважды.

– Знаешь, Володя, – он вздохнул, – или я чего-то не понимаю, или… Прочти!

Косарев прочел и весело сказал:

– Все ясно! Вот теперь – действительно все ясно! И, по-моему, все решилось ко всеобщему удовольствию! Ведь ты же двинулся сюда потому, что боялся – Екатеринбург не пропустит?

– Именно поэтому! – подтвердил Яковлев.

– Но теперь они пропустят?

Косарев не скрывал облегчения.

– Ну, что ты молчишь? А? Константин! – он слегка толкнул его в плечо. – Да ты никак уснул!

Яковлев посмотрел на него невидящим взглядом, потом жестко произнес:

– Не пропустят, черт возьми! Не пропустят! Смотри, что он пишет: «Передай груз»! Передай! Все!

Он помолчал и тихо сказал:

– Мне нужен Ленин. Мне очень нужен Ленин… Но, боюсь, уже все бесполезно. У меня нет времени. Они меня опережают.

Зазвонил телефон, трубку снял начальник вокзала.

– Это вас! – сказал он Косареву.

Тот взял трубку.

– Да, я… Кто, Голощекин? Да пошли его к такой матери! – крикнул Косарев. – Пусть сидит и не гавкает! Тоже мне – еще один Верховный правитель нашелся! Мало нам Колчака! Передай ему, что комиссар Яковлев здесь… вот сидит напротив меня… И разговаривает с товарищем Свердловым по телеграфу. Понял? Вот, что ему Свердлов скажет окончательно, то и будет. Ты-то на меня не серчай, это я так, сгоряча… А Шайке передай: как Москва прикажет, так я и поступлю! И пускай не сует свой шнобель[120] в каждую задницу! Будь здоров! – и бросил трубку.

Настроение у него явно испортилось. Косарев угрюмо пояснил:

– Мой председатель чека… Ему, видишь, Голощекин приказывает немедленно тебя арестовать, как изменника революции, не выполняющего приказа председателя ВЦИК Свердлова!.. А? Еще один Наполеон Бонапарт на нашу голову!

– Тебе не следует так с ним, – тихо произнес Яковлев.

– С моим чекистом?

– Нет, с Голощекиным. Он не зря себя так уверенно ведет.

– О чем ты, Константин! – возмутился Косарев. – Я тебя не узнаю! Голощекина испугался? Добро бы моему председателю приказал прямой начальник – Лукоянов, а то ведь этот…

Комиссар Яковлев снова покачал головой.

– Мы с тобой в другой обстановке. Одно дело – боевое задание. Другое – попасть в систему, в машину. Власть, Владимир, это машина, бездушная, жестокая и беспощадная. И твое положение, и твоя жизнь могут зависеть не от твоего ума и личных качеств. А от того, какое колесо этой машины тобой распоряжается, тобой вращает… И от того, кто имеет право одни колеса и шестеренки вставлять, а другие выбрасывать в мусор.

Косарев от удивления даже откинулся на спинку стула.

– Костя! Не узнаю тебя! Что за тон?

– А чем не нравится тебе мой тон?

– Пораженческий он, Костя, пораженческий! – заявил Косарев. – Я вижу перед собой не железного Костю Мячина, которого ни пуля жандармская, ни шашка не берет, а…

– Ты, друг мой Владимир, видишь перед собой проигравшего человека, – тихо ответил Яковлев. – И обиднее всего то, что дело, которое мне было поручено и с которым я не сумел справиться, для меня лично… ты ведь знаешь, что для меня лично важнее?

– Конечно, знаю! – засмеялся Косарев. – Для тебя важнее всего – быть молодцом! Быть на коне! Быть впереди всех и не кланяться выстрелам врагов! Разве не так? Я всегда-то считал, что хорошо тебя знаю!..

– Да ты и сейчас меня знаешь не хуже, – уже спокойно и даже равнодушно ответил Яковлев. – Но, скажу тебе, друг мой: есть вещи еще более важные, чем жизнь и белый конь. Прости за банальность и высокий штиль, – преданность и честность важнее всего. Вот ты меня не предал. Но ты одновременно и долг свой революционера не предал! Сначала узнал, спросил, выяснил, разобрался! И, конечно, если бы я оказался предателем и ты меня арестовал, ты поступил бы правильно. Я бы от тебя первым отвернулся и перестал уважать, если бы ты поступил по-другому… Так вот, хуже всего быть обманутым и преданным теми, кому доверял… Так! – хлопнул себя по колену Яковлев. – Мне нужно Свердлову отправить последнее предупреждение. Может до него дойдет, и он поймет…

– Передавай! Сей же момент! – воскликнул Косарев. – Может, мне выйти? Хочешь без свидетелей?

– Нет, напротив! – возразил Яковлев. – Останься. Очень хорошо, если еще кто-нибудь будет знать правду.

Яковлев – Свердлову

Несомненно, я подчиняюсь всем приказаниям центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим долгом еще раз предупредить совет народных комиссаров, что опасность для багажа по-прежнему осталась вполне основательная, которую могут подтвердить как Тюмень, так и Омск. Еще одно соображение: если вы все-таки отправите багаж, как я уже предлагал и продолжаю настаивать, в Симский округ Уфимской губернии, то вы всегда свободно можете его увезти в Москву или куда хотите. Если же багаж будет отвезен по первому маршруту в Екатеринбург, то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить. В этом ни я, ни Гузаков, ни екатеринбуржец Авдеев – никто из нас не сомневается. Багаж вы больше не получите. Повторяю – больше не получите. Итак, предупредивши вас о последствиях, снимаем с себя всякую моральную ответственность. Едем по первому маршруту. Сейчас же выезжаем. Напоминаю, что при переговорах по аппаратам все время возникают недоразумения. Нарком Подбельский запретил для меня переговоры (телеграфные. – авт.). Прошу, чтобы нарком путей сообщений Невский строгой телеграммой дал наказ всем железнодорожным начальникам не давать по телеграфу никаких других сведений, кроме тех, чтобы наш поезд шел без остановки и останавливался только на маленьких станциях, значит, еще раз напомни Подбельскому и Невскому. Багаж сдам. Поеду за другой частью. Яковлев. Чудинов. Гузаков.

– М-да, – проговорил в раздумье Косарев. – И ты снова поедешь в Тобольск? За детьми?

Яковлев отрицательно покачал головой.

– Нет. То есть, моя миссия должна закончиться после того, как все Романовы окажутся в Москве. Но теперь ясно: Голощекин не даст мне сделать и шагу.

– Но-но! – не согласился Косарев. – Не таков Костя Мячин, чтобы поддаться какому-то Шайке! Никогда не поверю!

Они с Косаревым обнялись.

– Еще вот что, – тихо сказал ему Косарев. – Если у тебя там… что-нибудь не так будет получаться… не забывай, что в Омске у тебя есть друзья! Да и не только в Омске!..

Яковлев крепко пожал ему руку:

– Конечно, не забуду! Ну а сейчас, – он вздохнул, – я бы попросил, вернее, посоветовал бы… отправить меня обратно под конвоем.

– Еще чего! – возмутился Косарев. – Ты что же – арестованный? Или добровольно хочешь им стать?

– Будем считать, добровольно, – подтвердил Яковлев. – Для обоюдной гарантии. Чтобы меня не встретили пушками в Тюмени. А с тебя потом не спросили со всей революционной строгостью, как ты мог меня просто так отпустить.

– Ну, – неожиданно упавшим голосом произнес Косарев. – Я тебе дам людей. Но только потому, – громче сказал он, – что этого ты требуешь! А я тебе не могу отказать! Как старому боевому товарищу и истинному революционеру!

– Хорошо, хорошо! – улыбнулся Яковлев. – Спасибо. Прощай.

Выслушав рассказ Яковлева о том, что произошло в Омске, Гузаков в раздумье сказал:

– Надо все хорошенько обмозговать… Что сами думаете, товарищ комиссар?

– Первое, – произнес Яковлев, – как-то разъяснить нашим пассажирам, почему мы возвращаемся в Екатеринбург. Но сделать это аккуратно, чтоб не напугать до смерти.

– Да, – согласился Чудинов. – Царицу сердечный удар хватит – перед всем миром отвечать придется.

– Кто бы взял на себя?