Обещание Стил Даниэла

Майкл молча кивнул.

— Так вот, Майкл, я хочу, чтобы ты знал: я не отбивал у тебя Венди. Когда мы сблизились, вы с ней уже перестали встречаться. Кроме того, я… я всегда был к ней неравнодушен.

— Я подумал об этом еще тогда, когда ты только взял ее на работу. Венди славная девушка, Бен. По правде говоря, она много лучше, чем я заслуживаю… — Майкл снова улыбнулся. — Впрочем, ты тоже не подарок. — В его глазах сверкнул озорной огонек. — А может, у тебя серьезные намерения?

Бен кивнул:

— Самые серьезные.

— Господи Иисусе, Бен! Ты и вправду решил жениться?!

Майкл был просто потрясен. Где же он был все это время? Как умудрился ничего не заметить? Правда, Бен отсутствовал почти целый месяц, но… А впрочем, вот уже почти два года подобные проблемы не вызывали у него ни малейшего интереса.

— Будь я проклят! — пробормотал Майкл. — Бен Эйвери — семейный человек… Просто в голове не укладывается. Ты… уверен, Бен?

— Я этого не говорил, но мы думаем об этом. Оба думаем. Скорее всего мы действительно поженимся. А что, у тебя есть какие-то возражения?

Этот вопрос прозвучал почти агрессивно, но оба знали, что Бен просто шутит. Неловкость происшедшего между ними объяснения осталась позади.

— Никаких возражений у меня, разумеется, нет. — Майкл выпрямился в кресле и задумчиво покачал головой. — Знаешь, — сказал он с грустной улыбкой, — у меня такое ощущение, что я читал книгу, в которой недоставало страниц, но я умудрился этого не заметить. И вот теперь ты восполняешь мне эти пробелы. Довольно странное ощущение. Как будто я и не жил… Или вы так ловко скрывали от меня вашу интрижку?

— Нет, совсем нет. Просто ты все это время был чертовски занят. Разумеется, я понимаю, что только работа, настоящая работа способна сделать тебя богатым и знаменитым, однако сплетни и слухи, которых полно в любом офисе, в любой конторе, неизменно ускользали от твоего внимания. А ведь это так сладостно — посплетничать, поболтать о том о сем в одиннадцатичасовой перерыв!..

За шутливыми словами Бена скрывался упрек, и Майкл прекрасно понимал это.

— Мог бы и поделиться со мной, тоже, друг называется! — буркнул он.

— Ты прав, и я сожалею, что не сделал этого своевременно. Когда у меня что-нибудь определится с женитьбой, я обязательно проинформирую тебя. Возможно, даже в письменной форме. Кстати, мне хотелось бы, чтобы ты был моим…

Бен неожиданно замолчал. Он готов был откусить себе язык, но, пожалуй, было уже поздно. Роковое слово так и не сорвалось с его губ, но Майкл понял, что подразумевал его друг. Бен был — должен был быть — его свидетелем на той несостоявшейся свадьбе, а теперь он чуть было не пригласил Майкла к себе на свадьбу — и в том же качестве.

— Ладно, не обращай внимания. И вообще, времени у нас еще много, — ответил Майкл и, тяжело поднявшись, шагнул к столу Бена, чтобы пожать ему руку, но в глазах его снова появилось что-то мрачное, темное — то, что обычно было запрятано очень глубоко и лишь изредка показывалось на поверхности. — Прими мои поздравления, старина! — Улыбка Майкла была искренней, но такой же неподдельной была и боль в глазах. — Ну а эта фотохудожница из Сан-Франциско пусть тебя не беспокоит. Если она действительно так хороша, как ты говоришь, мы предложим ей такой выгодный контракт, что она непременно клюнет. Вот увидишь. Все это только игра…

— Надеюсь, что ты прав.

— Конечно, я прав.

Майкл кивнул на прощание и исчез так же незаметно, как и появился, а Бен остался размышлять над тем, что он только что услышал. Теперь, когда он знал, что Майкл в курсе их с Венди отношений, ему стало значительно легче на душе. О чем Бен действительно жалел, так это о той бестактности, которая чуть было не сорвалась у него с языка. Впрочем, если бы он даже сказал то, что хотел, вряд ли вышло бы хуже.

Несмотря на то, что с того трагического майского дня прошло уже много времени, любое, даже косвенное, упоминание о Нэнси по-прежнему заставляло Майкла страдать, и Бен старался никогда не заговаривать с ним на эту тему. По той же самой причине он никогда не спрашивал Майкла, почему тот ни разу не был на могиле Нэнси. Бен слышал, что Марион распорядилась оплатить похороны, но где находится могила, он не знал, и ему оставалось только догадываться, почему Майкл так и не съездил туда. Должно быть, он не хотел, упорно не хотел прощаться с Нэнси…

Взгляд его снова упал на часы, и, досадливо тряхнув головой, Бен вернулся к работе. До совещания с участием Марион Хиллард оставалось что-то около часа, а он еще не рассортировал все бумаги. Впрочем, ни в них, ни в конспекте доклада, который он на всякий случай набросал в самолете, не было особенной нужды. Что бы он ни говорил Мари, память у Бена была достаточно хорошей. Во всяком случае, он вполне способен был удержать в голове те несколько пунктов, по которым ему предстояло отчитываться.

Прошло, казалось, всего несколько минут, и в дверь кабинета кто-то постучал. Потом дверь приоткрылась, и внутрь заглянула Венди. Улыбнувшись, она поманила его пальцем:

— Идем, Бен. Мы должны быть у Марион через пять минут!

— Как? Уже?! — Бен испуганно подскочил. Увлекшись работой, он совсем позабыл о времени.

— Уже. — Венди снова улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Именно о такой девушке Бен мечтал всю жизнь, и теперь его мечта была близка к осуществлению.

— Между прочим, — сказал он, торопливо собирая со стола нужные и ненужные бумаги, — я все рассказал Майклу.

Он выглядел очень довольным собой, но Венди не сразу поняла, о чем идет речь.

— О чем ты ему рассказал? — уточнила она, думая о строительстве медицинского центра во Фриско и о предстоящем совещании. Каждая встреча с Марион — с этой громомечущей богиней современной архитектуры — пугала Венди чуть не до икоты.

— Я рассказал ему о нас, глупенькая. И знаешь, мне показалось, что он был рад.

— Я тоже рада.

На самом деле Венди было все равно, но она знала, что для Бена слишком важно мнение Майкла. Ей самой уже давно было наплевать на Майкла Хилларда. Он оказался бесчувственным, холодным эгоистом, способным в самые интимные минуты унестись мыслями к своим драгоценным проектам и контрактам. Порой Майкл и вовсе держался с ней так, словно между ними никогда ничего не было.

— Ты готов? — спросила Венди.

— Более или менее. Сегодня утром я еще раз попытался связаться с нашей драгоценной мисс Адамсон, но все бесполезно. Она велела мне убираться к черту.

— Ну, это уже ни в какие рамки не лезет… Они вполголоса продолжали разговор, идя по коридору к частному лифту, с помощью которого можно было подняться в принадлежащую Марион «башню из слоновой кости» — роскошный кабинет, занимавший самый верхний этаж небоскреба.

Наверху все было кремово-бежевым или светло-песочным, все подавляло своим молчаливым величием и роскошью, и Венди вдруг почувствовала, что ладони у нее сделались влажными. Но ни изысканная обстановка, ни толстые ковры под ногами, ни потрясающий вид из широких окон не имели к ее состоянию никакого отношения. Просто Венди всегда чувствовала себя подобным образом перед каждым совещанием с участием Марион Хиллард. Правда, мать Майкла никогда не кричала и не забывала любезно улыбаться, даже распекая нерадивого сотрудника, но распекаемому было от этого нисколько не легче. Да и Венди была достаточно умна, чтобы видеть то, что скрывалось за ее улыбками и неизменной сдержанностью.

— Волнуешься? — шепотом спросил Бен, когда они увидели впереди массивные двустворчатые двери конференц-зала.

— Еще как! — откликнулась Венди, и оба негромко рассмеялись.

Через минуту они заняли свои места за длинным столом из тонированного, дымчатого стекла, установленного в центре вытянутого, с высокими потолками, зала. Вдоль стен его росли в горшках самые экзотические растения; тропические лианы взбирались прямо под потолок по невидимым кронштейнам и цвели мелкими розовыми цветами. На одной стене висела картина Мэри Кассатт[5] , а на другой — работа раннего Пикассо, причем обе картины были подлинниками. Под рисунком Пикассо находилась небольшая дверь из светлого палисандра с латунными накладками, которая вела в личный кабинет Марион; дверь охраняли две карликовые пальмы в больших глиняных горшках с индейскими узорами на них.

Всю дальнюю торцевую стену занимало еще одно огромное окно, из которого, казалось, был виден весь Нью-Йорк. Это было величественное зрелище, но у Венди оно каждый раз вызывало легкое головокружение. Впрочем, она вполне могла его выносить, если только не задумывалась о том, что они находятся на семидесятом этаже, на высоте почти тысячи футов над землей. Бену же, напротив, этот вид напоминал полет на самолете или скорее на планере, поскольку в конференц-зал не достигал ни малейший шум с улицы. Похоже, Марион любила окружать себя тишиной.

Когда все руководители служб и отделов были уже на своих местах, в конференц-зале появилась сама Марион. Она вошла через маленькую дверь в сопровождении Джорджа, Майкла и своей секретарши Рут. Рут несла в руках несколько толстых папок, а Джордж и Майкл немного отстали от нее, о чем-то переговариваясь.

В последнее время Майкл в обязательном порядке присутствовал на всех совещаниях, и ничего удивительного в этом не было. Ни один сотрудник головного офиса «Коттер-Хиллард» не сомневался, что рано или поздно Майкл будет президентом корпорации. Джордж Каллоуэй уже начал постепенно передавать ему свои полномочия, и это тоже было в порядке вещей. Единственное, чего не знали досужие сплетники, это то, какое облегчение Джордж при этом испытывал.

Остановившись во главе стола, Марион быстро обежала взглядом лица сотрудников и, убедившись, что все на месте, опустилась на свое председательское место. Марион выглядела бледной, какой-то бескровной, но Венди приписала этот эффект освещению. А может, пробыв целый месяц на Тихоокеанском побережье, она слишком привыкла видеть загорелые лица калифорнийцев, и теперь, в Нью-Йорке, после возвращения местные жители казались ей болезненно-бледными.

Но если не считать этой нездоровой бледности, Марион выглядела безупречно. Глухое черное платье из плотной шерсти — не то от Диора, не то от Живанши — оживляли четыре нитки крупного, отлично подобранного жемчуга. Лак на ногтях был очень темным, светлые с проседью короткие волосы — завиты и тщательно уложены, а на лице почти не было косметики.

Это последнее обстоятельство несколько сбило с толку Майкла, который, сразу же отметив непривычную бледность матери, приписал ее не плохому самочувствию, а отсутствию грима. Впрочем, усталость тоже не исключалась. Майкл знал, что Марион много и напряженно работает над проектом медцентра в Сан-Франциско и заодно над дюжиной других. Так уж повелось, что Марион была в курсе всех заказов, которые получала фирма, и поделать с этим ничего было нельзя. Она просто не могла иначе, и Майкл пошел по ее стопам.

Марион, со своей стороны, тоже не могла не отдать должное самоотречению и энтузиазму сына. В последние два года он работал, совершенно забывая о себе, но Марион это казалось вполне естественным. Только так, и никак иначе, считала она, можно не только сохранить империю, но и приумножить ее богатства и могущество. В таком же духе воспитали ее те, кто отдал «Коттер-Хиллард» свой труд и свою жизнь, и именно так она старалась воспитывать Майкла.

Марион первой взяла слово. Раскрыв папку, которую положила перед ней Рут, она стала опрашивать руководителей подразделений корпорации, делая те или иные замечания относительно решений, принятых ими по проблемам, поднятым на предыдущем совещании.

Все шло достаточно гладко до тех пор, пока Марион не добралась до Бена. То, что он и Венди докладывали вначале, произвело на нее весьма благоприятное впечатление. Они рассказали о своей работе в Сан-Франциско, о том, какие встречи и с кем они провели, какие вопросы решили, а какие оставили открытыми, а Марион делала пометки в лежащем перед ней списке, кивала и благосклонно улыбалась. Проект наконец-то начинал приобретать конкретность, зримость.

— Мы не смогли решить положительно только один вопрос, — сказал Бен в заключение, и хотя его слова прозвучали совсем негромко, все головы тотчас повернулись в его сторону.

— Какой же? — спросила Марион и слегка нахмурилась.

— На выставке в Сан-Франциско мы видели интересные работы одной молодой фотохудожницы, и я связался с ней, чтобы договориться о сотрудничестве. Дело в том, что ее снимки, на мой взгляд, прекрасно подошли бы для оформления вестибюлей и коридоров во всех основных зданиях центра. Но она просто не пожелала со мной разговаривать.

— Что значит — не пожелала? — Марион уже не скрывала своего недовольства, и Бен почувствовал, как по его спине стекает холодный пот.

— Просто не пожелала — и все. Когда я сказал, зачем я ей звоню, она просто бросила трубку. Марион слегка приподняла бровь.

— А она знала, кого вы представляете? При этих ее словах Майкл сдержанно улыбнулся. Можно подумать, что это что-то изменило бы. Его мать придерживалась мнения, что при одном произнесении фамилии Хиллард все остальные должны пасть ниц. Разубеждать ее он никогда не пытался — если это и было заблуждением, то вполне невинным. Гордости в нем было, во всяком случае, гораздо больше, чем невежества или нежелания смотреть правде в глаза.

— Увы, да. И я боюсь, миссис Хиллард, что именно это вызвало в ней столь сильную негативную реакцию. Мне показалось, что эта женщина не хочет сотрудничать конкретно с нами.

— Вот как?

Впервые за все время на щеках Марион проступил румянец, но выражение ее лица предвещало грозу. В самом деле, кто она такая, эта художница? Как она смеет задирать нос, когда к ней обращается с деловым предложением столь могущественная корпорация, как «Коттер-Хиллард»?

— Возможно, я не слишком точно выразился, — поспешил поправиться Бен. — «Не хочет» — это, пожалуй, не совсем подходящее определение. Скорее она просто боится нас…

На самом деле он выразился предельно точно; новое объяснение было необходимо только для того, чтобы успокоить Марион. И действительно, два ярко-красных пятна у нее на щеках начали на глазах бледнеть, а вскоре и вовсе пропали.

— Что, на ней свет клином сошелся, на этой вашей художнице? Или мы все-таки могли бы подыскать вместо нее кого-нибудь другого? — спросила Марион почти спокойно, и Бен мысленно перекрестился. — Или она действительно настолько хороша?

— На мой взгляд, да, — кивнул Бен. — Впрочем, мы привезли с собой образцы ее работ, чтобы показать вам… Надеюсь, вы согласитесь с моим мнением.

— Как вы достали образцы, если она отказалась с вами сотрудничать? — холодно осведомилась Марион.

— Я приобрел их в галерее, где они выставлялись. Возможно, я поступил слишком самонадеянно, но… — Бен слегка покраснел. — Если по каким-то причинам образцы не устроят фирму, я не стану настаивать на возмещении расходов. Я готов оставить эти фотографии себе. Это прекрасные работы, и они мне очень нравятся.

С этими словами Бен кивнул Венди, и та отошла к стене, где на небольшом столике лежала большая картонная папка наподобие тех, с какими ходят художники. Распустив тесемки, она достала оттуда три больших цветных снимка, сделанных Мари в Сан-Франциско.

На первом из них, самом простом по композиции, был запечатлен парк: на переднем плане сидел на скамье седой старик в смешной соломенной шляпе и, опершись на трость, смотрел на детей, играющих в песочнице. Неискушенному взгляду снимок мог показаться слащавым и сентиментальным, но это впечатление было обманчивым. На самом деле фотография буквально кричала о сострадании и понимании, а не об умилении или жалости.

Второй снимок был сложнее. На нем был изображен порт — оживленный, многолюдный, полный всевозможных механизмов, но даже толпа на заднем плане не отвлекала внимания от центральной фигуры композиции — ухмыляющегося торговца в кожаном фартуке, который стоял подбоченясь и держал на весу огромного усатого омара.

Третье фото представляло собой городской пейзаж — ночной Сан-Франциско сиял и переливался в густых летних сумерках многочисленными огнями и выглядел именно таким, каким его любили и туристы, и местные жители. Снимок каким-то образом передавал душу города, который, словно усыпанная бриллиантами подкова, лежал в бархатной оправе ночного моря. Подкова — символ удачи — сулила счастье каждому, кто не поленится поднять ее.

Бен ничего больше не сказал. Он только помог Венди прислонить фотографии к стене и отступил, чтобы было лучше видно. Впрочем, снимки и так были достаточно большими, чтобы каждый из сидящих за столом мог оценить качество работы и талант фотографа.

Марион долго молчала и только потом кивнула.

— Да, мистер Эйвери, вы совершенно правы. Эта фотохудожница, которую вы нашли, действительно стоит того, чтобы за ней побегать… — Она криво усмехнулась одними губами — последнее слово было выбрано не очень удачно.

— Я рад, что вам понравилось, — вставил Бен.

— А ты что скажешь, Майкл?

Марион повернулась к сыну, но он так глубоко задумался, рассматривая фотоснимки, что даже не слышал вопроса. В этих фотографиях — в выборе сюжета, в композиции, даже в самом духе, которым, казалось, были пронизаны эти три таких разных снимка, — ему чудилось что-то смутно знакомое, волнующе-печальное и возвышенное. И, сам не зная почему, он вдруг почувствовал, как им овладевает задумчивость, а на душу нисходит покой.

Почему на него так подействовали работы безвестной фотохудожницы из далекого Сан-Франциско, он сказать не мог. Бесспорно одно: фотографии были сделаны мастерски, и, что было еще важнее, они идеально укладывались в концепцию, которую они разработали для оформления внутренних интерьеров медицинского центра.

И, тряхнув головой, чтобы избавиться от наваждения, Майкл сказал, что да, безусловно, эти работы способны украсить собой любое здание — даже то, которое спроектировал и построил «Коттер-Хиллард».

— Но скажи — они действительно нравятся тебе так же сильно, как мне? — настаивала Марион. Майкл посмотрел на мать и серьезно кивнул.

— Да.

— Мистер Эйвери, что вы можете предложить, чтобы решить этот вопрос в нашу пользу? — Марион не любила зря тратить время, и Бен внутренне собрался.

— По правде говоря, я затрудняюсь сказать точно. Возможно, все дело в деньгах…

— Не возможно, а определенно. — Марион посмотрела на него таким взглядом, что Бен смутился. В отличие от него, эта женщина хорошо знала, что правит миром и большинством людей, его населяющих. — Вы встречались с ней хотя бы раз? Можете сказать, что она за человек?

— Как ни странно, я случайно встретился с ней в свой прошлый приезд в Сан-Франциско, только тогда я еще не знал, кто она такая. Это потрясающе красивая молодая женщина — такой красавицы я еще никогда не видел. От нее буквально нельзя оторвать глаз. Я…

— Ближе к делу, Бенджамин, — подсказал Джордж, а Марион раздраженно кашлянула.

— Хорошо, сэр. — Бен опять покраснел. — Она прекрасно воспитана, сдержанна и умеет поддерживать разговор, когда хочет, конечно… Что она талантлива — это вы и сами видели. Да, эта женщина говорила мне, что, прежде чем увлечься фотографией, она занималась живописью, но особенного успеха не достигла. Впрочем, одевается она хорошо, даже изысканно, так что деньги, по-видимому, не имеют для нее решающего значения. Впрочем, владелец галереи намекнул мне, что у нее есть спонсор… довольно известный в Сан-Франциско человек. Кажется, он врач по профессии и занимается пластической хирургией. Во всяком случае, мне показалось, что в деньгах она не нуждается… — Бен немного помолчал. — Вот, собственно, и все, что мне известно.

— В деньгах нуждаются все, — отрезала Марион, и неожиданно ее лицо стало таким же сосредоточенным и задумчивым, какое недавно было у ее сына. На мгновение в ее душу закралось страшное подозрение. Неужели это?.. Нет, слишком мала вероятность совпадения. И все же…

— Сколько, вы говорите, лет этой женщине? — спросила она.

Бен пожал плечами:

— Трудно сказать. Когда я встретился с ней в супермаркете, на ней была шляпа с широкими полями, которая отчасти скрывала ее лицо. Я бы дал ей от двадцати трех до двадцати семи. А что?..

Этого вопроса он вовсе не понял. Зачем Марион понадобилось знать возраст Мари Адамсон?

— Я просто удовлетворила свое любопытство. — Марион снисходительно улыбнулась Бену. — Вот что я вам скажу, мистер Эйвери: вы с Венди сделали все, что могли. Вполне возможно, что нам вовсе не удастся склонить эту женщину к сотрудничеству, но я все-таки попытаюсь это сделать. Сама. Будьте добры, оставьте Рут ее координаты — имя, фамилию, телефон, адрес. Недели через две мне все равно придется лететь в Сан-Франциско, вот я и попробую поговорить с ней. Быть может, она не откажет пожилой женщине с такой же легкостью, с какой отказала молодому мужчине…

Когда Марион назвала себя «пожилой женщиной», многие за столом не сдержали улыбки. Марион Хиллард не выглядела ни старой, ни пожилой, и Бен не сомневался, что даже через двадцать лет она будет выглядеть энергичной и деловой женщиной средних лет, отнюдь не морщинистой и высохшей старухой. Но тут взгляд его снова упал на лицо Марион, и улыбка Бена сразу угасла. Сейчас Марион была еще бледнее, чем в начале совещания, и он с тревогой подумал, уж не больна ли она.

Но Марион никогда не позволяла своим служащим задумываться о посторонних вещах. Поднявшись из-за стола, она поблагодарила всех за хорошую работу и, попрощавшись с подчиненными кивком головы, вышла к себе через боковую дверь. Рут, быстро собрав со стола папки и взяв у Бена листок бумаги с телефоном Мари Адамсон, последовала за ней.

Совещание было закончено, и его участники медленно пошли по коридору к лифту, негромко переговариваясь на ходу. Все руководители подразделений корпорации выглядели весьма довольными результатами встречи, а еще больше — тем, что Марион, по всей видимости, осталась удовлетворена их работой. Большинство предыдущих совещаний подобного рода редко обходилось без выговора или строгого внушения, однако сегодня Марион была на редкость снисходительна, и Бен опять подумал о том, что она, возможно, серьезно больна.

Он выходил из конференц-зала одним из последних. Венди, которой не хотелось встречаться с Майклом после того, как Бен рассказал ему об их отношениях, уже давно умчалась к лифту, и он собирался последовать за ней, когда дверь кабинета неожиданно распахнулась, и в зал выбежала Рут. Она была бледна и казалась очень напуганной.

— Мистер Хиллард! — окликнула она Майкла. — Скорее!.. Ваша мать…

Но на ее призыв первым отреагировал не Майкл, а Джордж. Он бегом бросился в кабинет Марион, чуть не сбив по дороге растерявшегося Майкла. Майкл ринулся следом за ним, и Бен, сам не зная зачем, тоже прошел в кабинет.

И снова Джордж опередил всех. Он знал, где лежат нужные таблетки и, высыпав на ладонь две, поднес их Марион вместе со стаканом воды. Потом — вдвоем с Майклом — они перенесли Марион с кресла на диван в углу. Теперь мать Майкла была не просто бледной — ее кожа приобрела пугающий синевато-серый оттенок, к тому же каждый вздох, похоже, давался ей с огромным трудом. На одно страшное мгновение всем присутствующим показалось, что она умирает.

Майкл, стряхнув с себя оцепенение, бросился к телефону, чтобы немедленно вызвать доктора Викфилда, а Бен скинул пиджак, готовясь делать искусственное дыхание, но Марион слабо махнула им с дивана рукой.

— Это ничего, Майкл… Никуда не звони. Это иногда бывает… — Она с трудом перевела дыхание. — Можете надеть пиджак, мистер Эйвери, никаких… экстренных мер не понадобится…

Она и правда немного отошла — должно быть, это начали действовать таблетки, но язык еще плохо ей повиновался, и слово «экстренных» Марион произнесла очень невнятно.

Майкл с недоумением посмотрел на Джорджа. То, что у его матери случаются подобные приступы, было для него новостью, но Джордж наверняка знал, иначе бы он растерялся точно так же, как и остальные. Кроме того, он был в курсе того, какое лекарство ей необходимо, сколько и где оно лежит. Значит, это уже не в первый раз…

«Господи Иисусе, — неожиданно подумал Майкл. — Сколько же важных вещей прошли мимо меня за последние два года!» Или это он, погруженный в свою скорбь, прошел мимо них, не обратив ни малейшего внимания ни на страдания Венди, ни на ее увлечение Беном, ни на болезнь матери. Кстати, насколько серьезно она может быть больна?..

Майкл, разумеется, знал, что его мать регулярно посещает доктора Викфилда, но не обращал на это особого внимания, полагая, что она обращается к своему личному врачу только затем, чтобы лишний раз убедиться, что все в порядке и ее организм еще достаточно крепок. И вот теперь, глядя на бледное лицо матери, на ее закрытые глаза, на крупные капли испарины, проступившие на чистом лбу, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию, Майкл понял, что все это достаточно серьезно. Быстрый взгляд на аптечный флакончик, который Джордж оставил на столе, еще больше убедил его в этом. Лекарство оказалось сильнейшим кардио-стимулятором, который можно было получить только по рецепту врача, и, наверное, не в каждой аптеке.

— Мама… — Майкл опустился на стул рядом с диваном и взял Марион за руку. Страх навалился на него, и он побледнел почти так же, как мать. — Скажи, это часто с тобой бывает?

Марион открыла глаза и улыбнулась сначала сыну, потом Джорджу. «Джордж знает, — подумала она, — но он не скажет».

— Не беспокойся, Майкл. Мне уже лучше. — Голос ее был все еще совсем тихим, но речь стала внятной.

— Но я же видел, как тебе было плохо. И я хочу знать, в чем дело! Я имею право знать…

При этих его словах Бен почувствовал себя посторонним, но и уйти не мог. Он был слишком потрясен увиденным. Великая Марион, эта недосягаемая, несгибаемая миссис Хиллард вдруг оказалась простой смертной. Ее тело, неловко вытянувшееся на диване, выглядело сейчас особенно хрупким, а дорогое черное платье только сильнее подчеркивало алебастровую бледность лица. Одни только глаза Марион с каждой минутой становились все более живыми и блестящими.

— Мама, скажи… — Майкл продолжал настаивать на своем, и Марион слабо улыбнулась.

— Успокойся, дорогой, все в порядке. — Она прерывисто вздохнула и, с трудом сев, спустила ноги с дивана на пол. — Это просто сердце… шалит, — добавила Марион, глядя прямо в глаза своему единственному сыну. — Ты же знаешь, что оно беспокоит меня уже довольно давно.

— Но раньше это не было так серьезно, — возразил Майкл.

— То было раньше… — Ее голос был ровным, лишенным всяческих эмоций. — Может быть, я проживу еще лет двадцать и превращусь в сварливую старуху, а может, и нет. Время покажет, Майкл. Пока же я принимаю это лекарство, и оно мне помогает, так что нечего об этом особенно говорить.

— Но этот приступ… Как давно это началось?

— Вик отметил некоторое ухудшение два года тому назад, но «приступы», как ты их называешь, начались только в этом году.

— Знаешь, мама, я хочу, чтобы ты вышла в отставку. Немедленно. Ты слишком много работаешь.

На лице Майкла появилось упрямо-сосредоточенное выражение — совсем как в детстве, и Марион невольно рассмеялась.

— Ничего не выйдет, сын, — ответила Марион и оглянулась на Джорджа, ища у него поддержки, но ее верный союзник тоже выглядел обеспокоенным. — Ничего не выйдет, — повторила она тверже. — Я останусь и буду работать до тех пор, пока не упаду. У нас слишком много дел, с которыми не справится никто, кроме меня. Кроме того, сам подумай — что мне делать дома? Смотреть «мыльные оперы» и листать дамские журналы?

— По-моему, это самое подходящее для тебя занятие, — брякнул Майкл, и все рассмеялись. — Нет, я серьезно, — продолжил он и посмотрел сначала на мать, потом на Джорджа. — Вы оба могли бы удалиться от дел, пожениться и хотя бы немного пожить нормальной человеческой жизнью. Просто пожить…

Это был первый случай, когда Майкл дал понять, что знает об отношениях матери и ее первого помощника. Джорджа его слова вогнали в краску. Впрочем, судя по выражению его глаз, идея Майкла была ему очень по душе.

— Майкл! Не смущай Джорджа… перед посторонними. — Голос Марион звучал уже почти так же резко, как обычно, однако сама она при этом не выглядела ни смущенной, ни шокированной. — В любом случае моя отставка совершенно исключается. Я еще слишком молода для этого, а больна я или нет — дело десятое. Как бы там ни было, тебе придется еще некоторое время поработать под моим руководством, и, полагаю, это будет достаточно долго. Для тебя, во всяком случае…

Майкл понял, что проиграл, однако сдаваться вот так сразу не собирался.

— Тогда, ради всего святого, хотя бы перестань разъезжать по всей стране. Эта твоя поездка во Фриско… Я считаю, что тебе вовсе не обязательно лететь туда самой. По-моему, ничего не случится, если я отправлюсь туда вместо тебя. Поверь, я справлюсь, а ты пока посидишь дома и придешь в себя. И вообще, если не хочешь уходить в отставку, тогда, по крайней мере, сбавь обороты. Мы с Джорджем могли бы взять часть работы на себя и…

Марион рассмеялась и, поднявшись с дивана, медленно подошла к своему рабочему столу. Там она осторожно опустилась в кресло и обвела взглядом лица сына, Джорджа, Бена и Рут. Все четверо смотрели на нее с искренней озабоченностью и тревогой, и Марион прищурилась.

— А сейчас я хочу, чтобы вы перестали таращиться на меня так, словно я вот-вот отдам концы, — строго сказала она. — И, пожалуйста, оставьте меня одну — меня ждет работа. Да и вас, мне кажется, тоже.

— Никакой работы! — воскликнул Майкл. — Я сейчас же отвезу тебя домой, мама.

Марион отрицательно покачала головой:

— Никуда я не поеду. Ступай к себе, Майкл, иначе я попрошу Рут вызвать охрану… — Не желая заканчивать разговор на такой ноте, Марион слегка смягчилась:

— Может быть, сегодня я действительно уйду пораньше, но не сейчас, так что спасибо за заботу, и все такое… Рут, проводи.

Она властно махнула рукой секретарше, и та поспешила открыть двери. Один за другим Бен, Майкл и Джордж вышли из кабинета в приемную. Никто не протестовал — Марион была сильнее их всех, вместе взятых, и они это прекрасно понимали. Один только Джордж остановился на пороге и с беспокойством оглянулся.

— Марион?..

— Что? — Она подняла на него взгляд и улыбнулась.

— Может, все-таки тебе действительно лучше поехать домой?

— Не сейчас, Джордж, не сразу. Мне надо немного отдышаться. Он кивнул:

— Хорошо. Я зайду за тобой через час.

Марион слабо улыбнулась в ответ, хотя больше всего на свете ей хотелось, чтобы все они ушли как можно скорее. У нее не было никаких сомнений в том, что вызвало этот жестокий приступ. Она позволила себе разволноваться — и вот результат. Итак, решено: раз ей больше нельзя волноваться, значит, она волноваться не будет. Вот только сначала ей нужно закончить одно дело…

Марион посмотрела на часы, потом придвинула к себе листок бумаги с телефоном Мари Адам-сон и быстро набрала номер. Прислушиваясь к длинным гудкам в трубке, она задумалась, откуда у нее такая уверенность, что Мари Адамсон и Нэнси Макаллистер — одно и то же лицо.

Она поняла это еще до того, как Бен начал описывать девушку, и хотя ничто, решительно ничто не указывало на ее правоту, с каждым произнесенным им словом Марион все больше убеждалась в том, что это именно та девчонка, которая чуть не поломала жизнь ее сыну. Впрочем, несмотря на это, она все равно собиралась встретиться с ней, когда поедет в Сан-Франциско. Тогда она будет знать наверняка. А может быть, и нет… Не исключено, что Питеру Грегсону пришлось изменить в ее лице слишком многое, чтобы она могла узнать Нэнси. Ведь не узнал же ее Бен!..

И пока Марион Хиллард размышляла о том, сумеет ли она узнать Нэнси после двух лет и двух десятков пластических операций, в Сан-Франциско кто-то взял трубку.

— Да? — спросил женский голос. — Вас слушают, говорите.

Марион набрала полную грудь воздуха, крепко сжала трубку в руке и, закрыв глаза, заговорила таким твердым и ясным голосом, что никто бы не догадался, что какие-нибудь полчаса назад она пережила сильнейший сердечный приступ. Что ни говори, а владеть собой Марион умела. Даже когда она принимала самое жесткое решение, в ее лице ничего не менялось, и только серо-голубые стальные глаза становились все темнее и темнее.

— Это мисс Адамсон? С вами говорит Марион Хиллард из Нью-Йорка…

Разговор получился коротким, неловким и довольно прохладным, и когда Марион повесила трубку, она знала не больше, чем до звонка. Но она узнает, обязательно узнает, и не позднее, чем через три недели. Ровно через три недели, во вторник, в четыре пополудни, Марион назначила Мари Адам-сон встречу в отеле, в котором планировала остановиться во время своей поездки в Сан-Франциско. Теперь Майклу уже не удастся отговорить ее от этой командировки…

Марион пометила дату в своем настольном календаре и, откинувшись на спинку кресла, снова закрыла глаза. Даже личная встреча с Мари Адам-сон могла не дать ей ничего, и все же… все же Марион рассчитывала, что так или иначе ситуация прояснится. Если только она проживет эти три недели…

Глава 22

Часы на каминной полке медленно отсчитывали секунды. Их тиканье казалось Марион почти зловещим, но она продолжала спокойно сидеть в кресле в гостиной своего номера в отеле «Фермонт». Из окон люкса открывался живописный вид на побережье округа Марин, но местные красоты ее ничуть не интересовали.

Марион думала о девушке: какой она стала? Как она выглядит теперь? Действительно ли Питер Грегсон сотворил чудо, как он обещал ей два года назад? Бен Эйвери, встретив Мари Адамсон, не узнал ее, но Марион вовсе не была уверена, что то же самое произойдет и с Майклом. А девушка? Нашла ли она кого-нибудь за эти два года, или — как и Майкл — отгородилась от всего мира, сосредоточившись на своем горе?

И Марион снова спросила себя, как ей быть, если незнакомка, которую она ожидала, вдруг окажется той самой девушкой, которую ее сын когда-то любил?

А если нет? Что, если это совершенно другой человек? Ведь могла же мисс Мари Адамсон быть местной уроженкой, талантливой фотохудожницей, которая случайно попалась на глаза впечатлительному Бену Эйвери? Что тогда?..

Но и на этот вопрос Марион ответить было не легче. Ей оставалось только ждать, ждать и надеяться… На что? Этого она и сама не знала.

Сама того не замечая, Марион то закидывала ногу на ногу, то снова ставила их прямо, поминутно промокая лоб смятым носовым платком. Наконец она бросила его в мусорную корзину и достала из сумочки изящный золотой портсигар с ее монограммой, выложенной крупными сапфирами прекрасной огранки. Этот портсигар подарил ей Джордж на прошлое Рождество… Как давно это, оказывается, было!..

Несколько мгновений Марион просто сидела, закрыв глаза и сжимая в руках плоскую золотую коробочку. Она чувствовала себя усталой, вымотанной, выжатой до последней капли.

В Сан-Франциско Марион прилетела только сегодня утром; перелет оказался не из легких, и теперь она немного жалела, что не решилась перенести встречу на завтра. Небольшой отдых был бы очень кстати, но Марион боялась, что девчонка вовсе откажется увидеться с ней. К тому же ей не терпелось поскорее узнать правду.

Наконец она открыла глаза и, закурив сигарету, снова бросила взгляд на каминные часы. Часы показывали четыре пятнадцать пополудни. Значит, быстро подсчитала она, в Нью-Йорке сейчас четверть восьмого. Майкл наверняка еще на месте, работает. Что же до его приятеля Эйвери, то этот повеса наверняка развлекается где-нибудь со своей новой пассией из дизайнерского отдела.

При мысли о Бене Марион недовольно поджала губы. С ее точки зрения, мальчишка еще не проявил себя достаточно серьезным работником. В отличие от ее Майкла, который просто горел на работе. Хотя если посмотреть с другой стороны…

Она вздохнула. С какой стороны ни смотри, Бен не был так несчастен, как Майкл.

Да, ее сын был несчастен, и это заставляло Марион все чаще задумываться о том, правильно ли она поступила. Неужели два года назад она совершила ошибку? Может быть, она была слишком требовательна и хотела от этой Нэнси того, чего девчонка просто не могла дать?

«Нет, — решила Марион. — Скорее всего — нет. Нэнси никогда не была подходящей парой для ее Майкла. Даст бог, со временем он найдет себе кого-нибудь, и все образуется само собой. В конце концов, почему бы и нет? Ведь у него есть все, что требуется для счастливой жизни, — деньги, положение в обществе, привлекательная внешность. Пройдет сколько-то времени, и Майкл Хиллард станет президентом одной из самых крупных и могущественных корпораций Америки, и это даст ему еще большую власть и авторитет. Он талантлив, хорошо образован, он умеет очаровывать женщин и быть заботливым сыном… Что же еще?»

При мысли о сыне выражение лица Марион снова сделалось мягче, задумчивее. «Как же все-таки он одинок», — невольно подумалось ей. Да, она тоже поняла это — едва ли не позже всех, но поняла. И, как ни странно, именно одиночество заставляло его удерживать на расстоянии всех, даже ее, словно какая-то часть его души так и пропала, сгинула во время этой треклятой катастрофы. Или после нее, когда он узнал, что…

Марион усилием воли заставила себя не продолжать мысль. «По крайней мере, — подумала она, — Майкл перестал пить, и у него прекратились эти приступы черной меланхолии». Теперь у него в глазах зажегся слабенький, робкий огонек какой-то решимости. Чем-то он напоминал ей человека, который, волей случая оказавшись в самом сердце знойной пустыни, решил во что бы то ни стало выйти к людям, но шел так долго, что успел позабыть, зачем ему это надо.

А ведь Майклу было чему радоваться, было к чему стремиться. Он мог бы жить полнокровной счастливой жизнью, если бы только захотел. Но он не хотел. Ничто его не интересовало, ничто не дарило радости, и Марион начинала подозревать, что даже работа, которой Майкл отдавался с такой самоотверженностью и самоотречением, не приносит ему удовлетворения. Во всяком случае, такого, какое получала от работы она сама, не говоря уже об отце и деде Майкла, которые вкладывали в бизнес все силы и всю душу. В отличие от них Майкл работал с каким-то злобным остервенением, а результат этих титанических усилий его как будто вовсе не интересовал. Казалось, единственное, к чему он стремится, это как можно скорее загнать себя до изнеможения и забыться бесчувственным сном в своей унылой квартире, а то и прямо на диване в рабочем кабинете, чтобы назавтра начать все сызнова.

Марион с неожиданной нежностью подумала о Джордже. Как хорошо, что все эти годы, прошедшие после кончины Фредерика, он был рядом с ней! Без него она, пожалуй, и не справилась бы. Незаметно для Марион Джордж снял с ее плеч большую часть черновой работы, оставив ей только самые интересные и важные стратегические вопросы и, разумеется, славу. Сам он все время держался в тени, и Марион успела это оценить. Джордж был очень сильным и очень скромным человеком, и в последнее время Марион не раз спрашивала себя, как получилось, что она не обратила должного внимания на все его добродетели хотя бы двадцать лет тому назад. Впрочем, ответ был ясен. После того как умер отец Майкла, у нее просто никогда не было времени. Ни на Джорджа, и ни на кого-либо еще.

«Может быть, — с улыбкой подумала она, — Майкл все же похож на меня больше, чем я думала. Вот только хорошо это или плохо?..»

Звонок в дверь прервал ее размышления, и Марион слегка вздрогнула, не в силах сразу сориентироваться, где она находится и зачем. Но уже в следующую долю секунды она взяла себя в руки и сразу вспомнила, кто это может быть. Фотохудожница, с которой она договорилась встретиться…

Часы на камине показывали двадцать пять минут пятого, и Марион, снова становясь собой, подумала с легким презрением, что пунктуальность, как видно, не входит в число добродетелей знаменитой Мари Адамсон. Впрочем, в глубине души она была рада тому, что ей удалось просто побыть одной эти двадцать пять минут — побыть одной и как следует подумать.

Придав своему лицу подобающее случаю выражение холодного достоинства, Марион пошла открывать. Она отлично знала, как идут ей дорогое темно-синее шерстяное платье с жемчужным ожерельем в четыре ряда, строгая прическа, безупречный маникюр и искусно наложенный грим, который делал ее на пятнадцать лет моложе. На самом деле Марион Хиллард было уже шестьдесят, но она не сомневалась, что в течение еще как минимум двадцати лет она все еще будет привлекательной женщиной. Если, конечно, ей удастся прожить эти двадцать лет. Впрочем, Марион полагала, что и это тоже будет во многом зависеть от нее. Главное, не давать себе расслабляться и продолжать следить за собой, и тогда она еще долго сможет поддерживать себя в приемлемой форме. Даже время не властно над Марион Хиллард…

И, мысленно поздравив себя с этим открытием, Марион отворила дверь. На пороге стояла элегантно одетая молодая женщина, державшая под мышкой большую папку.

— Мисс Адамсон?

— Да. — Мари кивнула с искусственной улыбкой. — А вы — миссис Хиллард?..

Впрочем, она прекрасно знала, кто перед ней. Она никогда не видела мать Майкла вблизи — только на фотографиях, но это не имело значения. Она узнала бы ее где угодно, хоть самой темной ночью на другом конце земного шара. Эта женщина, ее лицо, ее голос на протяжении двух лет непрошеными гостями вторгались в ее сновидения, превращая их в кошмары. Эту женщину Мари когда-то мечтала назвать матерью или, на худой конец, подругой. Теперь она ее ненавидела.

— Как поживаете, мисс Адамсон?

Марион протянула Мари прохладную твердую ладошку, и они обменялись церемонным рукопожатием. Потом Марион взмахнула рукой, приглашая гостью пройти в комнаты.

— Не присядете ли, мисс Адамсон?

— Благодарю вас, разумеется.

В гостиной Марион села в кресло возле рабочего стола, а Мари устроилась на диване. На протяжении еще нескольких секунд две женщины разглядывали друг друга с напряженным вниманием и даже с некоторой опаской. Потом Марион почему-то вспомнила, что заказала для гостьи чай и легкие коктейли, и сейчас ей пришло в голову, что она что-то уж слишком расстаралась для девчонки, которая и так обошлась ей почти в полмиллиона долларов.

Если, конечно, это та самая девчонка… Марион рассматривала Мари Адамсон очень внимательно, но не видела ровным счетом ничего — ни единой черточки, — что выдавало бы в ней прежнюю Нэнси. Не имело никакого значения, что Марион встречалась с ней только раз, в темной палате, когда то, что осталось от лица Нэнси, было закрыто бинтами. Зато она внимательно изучила фотографии из досье, собранного для нее частным детективным бюро. Если судить по этим снимкам, перед ней была не Нэнси Макаллистер, по крайней мере — внешне. Но Марион этого было мало. Она хотела понаблюдать за ней, послушать, как незнакомка будет говорить. У нее не было никаких сомнений, что она сумеет узнать тот тихий, срывающийся, жалобный голосок, который раздавался из щели в бинтах, когда они заключали свой договор.

— Что бы вам хотелось выпить? Могу предложить чай, содовую, джин с тоником… Можно заказать и что-нибудь покрепче…

— Благодарю вас, миссис Хиллард, мне не хотелось бы…

Она даже не договорила фразы, а Марион не заметила этого. Две женщины следили друг за другом с таким напряженным вниманием, что на время даже самый повод для их сегодняшней встречи оказался забыт. Марион пристально следила за тем, как свободно и уверенно держится эта мисс Адамсон, оценивала густоту и блеск ее недавно уложенных волос, матово-розовую бледность упругой и гладкой кожи, изящество длинных пальцев, гибкость и стать подтянутой фигуры и снова окидывала взглядом всю ее целиком, ища сходства с Нэнси и не находя его. Мисс Адамсон действительно была очень хороша собой, а ее одежда, подобранная с большим вкусом, была настолько изысканной и дорогой, что Марион невольно задумалась, стала бы она тратить столько денег на одежду. Шерстяное платье мисс Адамсон — предельно простое на первый взгляд — было парижской работы; замшевые туфельки и такая же сумочка — от Гуччи, а накинутое на плечи бежевое полупальто подбито мехом, похожим на мех опоссума.

— Какое у вас симпатичное пальто, мисс Адамсон, — как бы между прочим заметила Марион. — Впрочем, я не представляю, как вы можете носить его в здешнем климате. Откровенно говоря, я вам немного завидую — у нас в Нью-Йорке погода порой ведет себя просто безобразно. Особенно зимой. Например, когда вчера, я вылетала на Западное побережье, у нас в Нью-Йорке лежало два фута снега. Или, если точнее, два дюйма снега и двадцать два дюйма слякоти. Впрочем, вы, наверное, и сами знаете, правда?..

Она любезно улыбнулась, стараясь скрыть ловко расставленную ловушку.

Но Мари было не так-то просто провести — она сразу поняла, что все это было сказано не просто так, однако на этот вопрос она могла ответить честно. Большую часть жизни она провела в Новой Англии и бывала в Нью-Йорке достаточно редко. Если бы они с Майклом поженились, то, наверное, переехали бы в этот город, но они не поженились…

— Да, я слышала, что в ваших краях погода бывает неустойчивой, но самой испытать ее капризов не приходилось… — Тут Мари почувствовала, что, помимо ее воли, ее голос стал жестче. — Нет, миссис Хиллард, я совсем не знаю Нью-Йорка. Я вообще не очень люблю большие города…

Теперь она говорила и думала как Мари — от Нэнси не осталось и следа.

— Простите, но мне трудно в это поверить, — вежливо возразила Марион. — Во всяком случае, одеваетесь и держитесь вы именно как жительница большого города.

Ее улыбка на первый взгляд была вполне светской, но так могла бы улыбаться барракуда, готовясь позавтракать нежной миногой.

— Спасибо за комплимент, — кротко ответила Мари и, не желая больше продолжать разговор на эту тему, раскрыла свою папку и достала оттуда довольно толстый альбом черной кожи, в котором находились копии ее самых удачных работ.

Альбом был достаточно большим и увесистым, и, беря его в руки, Марион несколько замешкалась. Именно в этот момент Мари заметила, как сильно дрожат у нее пальцы и как она на самом деле слаба — во всяком случае телесно.

Время обошлось с Марион Хиллард безжалостно; и Мари на мгновение отвела глаза, испугавшись, что ее самые страшные проклятия были услышаны. Но, как бы там ни было, она по-прежнему не испытывала к Марион ни сочувствия, ни жалости.

Когда Мари снова взглянула на мать Майкла, та уже вполне овладела собой. Перелистнув несколько страниц в альбоме, она подняла глаза и кивнула.

— Теперь я вижу, почему Бену Эйвери так хотелось, чтобы вы работали над оформлением нового медицинского центра. У вас много прекрасных работ, и выполнены они вполне профессионально.

Должно быть, вы уже давно занимаетесь фотографией?

Это был вполне невинный вопрос — во всяком случае, таковым он показался Мари. Она отрицательно покачала головой.

— Нет, в фотографии я, можно сказать, новичок. Раньше я была художницей — писала маслом пейзажи, портреты…

— Ах да, я и забыла… Бен упоминал об этом. — Марион произнесла эти слова удивленным тоном. Она и вправду была удивлена. Рассматривая чудесные фотографии в альбоме, она почти совсем забыла о том, что сидящая перед ней молодая красивая женщина может на самом деле быть Нэнси Макаллистер.

Отчего-то Марион вдруг стало не по себе. Все происходящее отдаленно напоминало ей жутковатые истории про оборотней. Нэнси Макаллистер стала оборотнем и превратилась в эту обворожительную русалку, которой дана власть погубить и ее, Марион, и Майкла. А самое страшное заключалось в том, что власть эту она дала ей сама, своими собственными руками…

Но это наваждение длилось только мгновение.

Марион Хиллард всегда была трезвомыслящей женщиной, живущей в реальном мире, в котором не было места суевериям и мистике. Почти не было…

— А почему вы оставили живопись, если не секрет? — снова спросила она. — Мне, откровенно говоря, не верится, что вы рисовали хуже, чем фотографируете.

— Мне тоже кажется, что я была не такой уж скверной художницей…

Мари мимолетно улыбнулась собеседнице. С ее точки зрения, их разговор был противоестественным и странным. Их как будто разделяло стекло с односторонней прозрачностью, какое бывает в полицейских участках. Сквозь это стекло Мари видела Марион Хиллард как на ладони, в то время как та не могла разглядеть ничего, кроме расплывчатого силуэта. Этим односторонним стеклом была новая внешность Мари и ее изменившаяся манера держаться, которые явно сбивали мать Майкла с толку. И, понадеявшись на этот надежный камуфляж, Мари решила, что может позволить себе расслабиться.

— Но фотография мне нравится больше, — сказала она. — Во всяком случае — сейчас.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Мир состоял из двух пересекающихся под прямым углом плоскостей, и сначала было неясно, какую из них...
Тонкому, ироничному перу Леонида Филатова подвластны любые литературные жанры: жесткая проза и фарс,...
«Я – человек театральный», – сказал как-то о себе сам Филатов. И ему действительно удалось создать с...
«Я – человек театральный», – сказал как-то о себе сам Филатов. И ему действительно удалось создать с...
Тонкому, ироничному перу Леонида Филатова подвластны любые литературные жанры: жесткая проза и фарс,...
Название «Сукины дети» мог позволить себе, пожалуй, лишь Филатов. Его юмор, глубина, тонкость абсолю...