Фаберже для русской красавицы Жукова-Гладкова Мария

Я умею собираться и быстрее. Я заглянула в шкаф, выбрала синий вечерний костюм – юбку чуть выше колена и приталенный длинный пиджачок без пуговиц, под него надела розовую шелковую блузку. Туфельки и сумочка в тон имелись. Глаза подвела, соорудила сложную прическу, делать которую быстро специально тренировалась, пока жила у Некрасова. К приходу Андрея я уже была как конфетка.

Андрюша прибыл в строгом черном костюме, при галстуке. Умеет этот мужик носить костюмы, как, впрочем, и все остальное, – отметила я про себя. Интересно, а как на нем смотрится камуфляж? Тоже, наверное, неплохо. Он сделал комплимент моей прическе.

Мы проследовали к той же, что и вчера, машине – «БМВ» далеко не последней модели.

– А почему ты захотела пойти в этот клуб? – уточнил Андрей.

– Там работает моя соседка. Меня разобрало чисто женское любопытство.

По-моему, ответ Андрея вполне удовлетворил.

Зал оказался почти заполнен, мы заняли позицию довольно далеко от сцены, где у шеста уже крутилась девочка. Примерно через полчаса свободных столиков не осталось. Правда, там, где сидели только мужчины, как правило, оставался хотя бы один свободный стул. Музыка шла нон-стоп, и девочки на эстраде сменяли одна другую тоже без перерыва. Они были на разный вкус – блондинки, шатенки, жгучие брюнетки, рыженькие, очень стройные и попышнее.

Я заказала фирменную куриную котлету, которая оказалась с черносливом и грецкими орехами, что придавало курице весьма своеобразный вкус, пила шампанское. Андрей только пригубил, расправляясь с эскалопом на всю тарелку. Мы вели светскую беседу, спускающиеся в зал девочки нашему столику внимания не уделяли, а подсаживались к одиноким мужчинам или мужским компаниям. Некоторые мужчины покидали зал, потом возвращались. Проходя мимо нашего столика, один остановился и поздоровался с Андреем.

– Отдыхаете, Андрей Геннадьевич?

– Отдыхаю, – кивнул мой спутник. – А вы, Богдан Емельянович, грехи отпускаете? Или благословляете на новые подвиги у шеста?

– Воистину, сын мой, – ответил Богдан и нас покинул.

«Похоже, я не зря сегодня сюда пришла. Вот и на отца Богдана посмотрела».

Но на всякий случай я решила уточнить, он ли это:

– Это тот поп, который прославился освящением машин?

– Он много чем славен, – усмехнулся Андрей. – А вообще он – абсолютно нормальный мужик. Подумаешь – машины и дома освящает. Попу тоже жить надо. Сейчас каждый зарабатывает деньги так, как может. Тем более есть спрос – должно быть предложение. А ты никак его осуждаешь?

– Ни в коем случае. Все правильно. Тем более я сама грешна и не вправе бросать в кого-либо камень.

– Кстати, а ты слышала известную историю про битье Богдановой морды? – спросил Андрей.

Про битье морды я не слышала, поэтому попросила рассказать. Признаться, думала, что попу набил морду какой-нибудь муж-рогоносец, но оказалось, случилось это совсем по другому поводу. В начале девяностых годов – или, может, в самом конце восьмидесятых, Андрей точно не помнил, – ныне покойный преступный авторитет по кличке Рябой (я напряглась) решил освятить свой новый крутейший джип, только что купленный и привезенный в Россию. Витя Рябой вообще был больной до машин. В те годы в нашей стране освящение автомобилей еще не было так популярно и не стало массовым явлением в определенных кругах. Бывшие партийные и комсомольские работники только-только начинали прозревать, и их появление перед телекамерами со свечками рассматривалось гражданами как выездное заседание парткома в церкви.

Фактически Рябой был самым первым человеком в городе на Неве, который решил освятить свой автомобиль. Он обратился к попу, с которым был знаком с детства. Они жили в одном дворе, потом Богдан подался в семинарию, а Витя на зону. В новые времена они встретились вновь. Поп покрестил авторитета, и тот через некоторое время обратился с просьбой – поскольку купил такой джип, какого ни у кого нет, надо и сделать с ним что-то, что никто пока не делал, – освятить.

Отец Богдан кивнул – не терять же деньги? – а дома принялся листать требники и вскоре схватился за голову. Нигде не оказалось нужного чина! Не освящали на Руси ни телеги, ни кареты. Поп думал, думал и решил освятить джип, как дом, – ведь это же в некотором роде дом автомобилиста?

В назначенный день встретились – Рябой с корешами и джипом и отец Богдан с церковной утварью, – и батюшка приступил к делу. Рябой прислушивался к тому, что вещает святой отец, и вдруг с удивлением услышал, что его джипу желают никогда не сдвинуться с места и все остальное, что желают дому, которому положено крепко стоять на земле. Рябой осерчал и набил попу морду, потом с корешами расселся по машинам, и они уехали.

А отец Богдан стал думать. И другие попы стали думать – ведь появилось много желающих освящать машины. Это ж какой доход мимо рук проплывет, если не решить проблему?!

И кто-то мудрый – Андрей, к сожалению, не мог сказать, кто именно, – вспомнил, что в Византии освящали колесницы. Нужный чин перевели – и стали активно использовать, что и делают до сих пор.

Прослушав рассказ Андрея (кстати, а откуда он знает все эти вещи?), я обвела взглядом зал в надежде еще раз увидеть отца Богдана, но вместо него обнаружила знакомую мне даму. Именно она рвалась ко мне в квартиру, обвиняя в попытке увести ее мужика. Баба была одета в какое-то жуткое бархатное платье темно-бордового цвета, с вышитой золотом на левой груди лилией. Сидела она тихо и потягивала коктейль через трубочку, глядя на сцену. Если бы взглядом можно было убить, то танцующие у шеста девчонки все оказались бы покойницами.

– Ты ее знаешь? – прошептал Андрей.

Я объяснила, при каких обстоятельствах ее видела, потом сказала, что мне нужно позвонить знакомому следователю.

– Ты думаешь, что он в это время приедет в ночной клуб? Чтобы посмотреть на какую-то тетку, которая бросала тебе ложные обвинения? Наташ, ну забудь ты о своих проблемах на один вечер! И почему тебя все это так взволновало? Ну покушались на твою соседку, но ведь она жива осталась? Скоро выйдет из больницы. Зачем тебе эта баба сдалась? – он кивнул на хмурую личность. – Она – не жена отца Богдана. Это я тебе точно говорю. Ну выслеживает она своего мужика и его любовниц. Какое тебе до этого дело? А мужик правильно делает, что от такой гуляет. Забудь о ней! Давай я тебе лучше еще что-нибудь интересное расскажу.

– Про попов?

– Можно и про попов.

– Лучше давай про ваше Общество, уважаемый потомок.

Андрей стал рассказывать про членов, кто чем занимается, к чему стремится, кто в каком зале Зимнего дворца хочет поселиться и какую летнюю резиденцию себе оттяпать. Слушать его было интересно, этот человек умел и подмечать детали, умел и говорить, и позабавить слушателя. Да и мужчина был симпатичный.

Самым любопытным и новым для меня оказалось наличие в Обществе потомков не только династии Романовых, но и Рюриковичей – предыдущих царей и цариц. Один молодой человек утверждал, что происходит от царя Василия Иоанновича, отца Ивана Грозного, и Соломонии Сабуровой, первой неугодной русской царицы, отправленной в монастырь, в Суздальский Покровский, куда Петр Первый в дальнейшем отправил и свою первую жену Евдокию. По преданию, бездетная Соломония (именно по этой причине Василий и отправил ее в монастырь и женился на Елене Глинской, которая родила Ивана) уже в монастыре родила царевича Георгия и отдала на воспитание хорошим людям. Если бы это на самом деле было так, то у Георгия было бы больше прав на московский трон, чем у Ивана, – он ведь получался старшим сыном Василия Иоанновича.

После появления в Обществе потомка царевича Георгия на нескольких заседаниях шли жаркие споры о том, кто теперь имеет больше прав на престол и, главное, наследство.

– И до чего договорились? – поинтересовалась я.

– Ему готовы отдать часть богатств Московского Кремля, если письменно откажется от всего в Петербурге и всего, что еще удастся вернуть в Россию. Он отказался. Бумажку заверили у нотариуса и подшили в папочку с другими подобными.

Я на мгновение представила глаза нотариуса после прочтения содержания бумаги…

Однако на протяжении всей нашей беседы я не могла не бросать взглядов на тетку в бархате. Она тянула через трубочку уже второй коктейль и все так же неотрывно смотрела на сцену, где девочки сменяли друг друга.

И вдруг тетка напряглась. Я посмотрела на сцену. К шесту вышло златокудрое создание в блестящем золотистом наряде, чем-то по виду напоминающем рыбью чешую. Еще бы хвост – и девушка точно смотрелась бы как русалка. Тетка в бархате стиснула зубы, мне даже показалась, что я услышала их скрежет. Ее рука невольно сжала бокал. Запустит им на сцену или нет? И докинет ли?

И тут в зале вдруг послышался звук, который я раньше слышала лишь с телеэкрана, – и девушка на сцене стала оседать, как в замедленной съемке. По золотистой «чешуе» расплывалось красное пятно…

Андрей мгновенно вскочил со стула, тот с грохотом рухнул. Мужчина сграбастал меня и затолкал под стол, закрывая своим телом. В зале начался крик – причем кричали как мужчины, так и женщины, падали столы и стулья, билась посуда, куски недоеденной пищи разлетались во все стороны, народ бежал на выход, толкался, давился, кто-то, как и мы с Андреем, сидел под столом. На сцену выскочил незнакомый мне мужик с курчавыми черными волосами до плеч, которого я раньше никогда не видела, но по описаниям Сони поняла, что это и есть Вениамин Левкович. Он ошалелыми глазами обвел зал, потом уставился на лежащую на сцене «русалку», склонился над нею, попробовал пульс, потом устало отпустил ее руку, в бессилии опустился на сцену рядом и закрыл лицо руками. Его плечи дрожали. Он плакал.

Я представила заголовки в газетах: «Мор среди стриптизерш», или «Ночной клуб лишается третьей танцовщицы», или «Убийство во время стриптиза».

Охрана ночного клуба уже начала наводить порядок и просила граждан оставаться на своих местах до приезда милиции. Однако большинство граждан не жаждало общаться с представителями органов, и некоторые даже на четвереньках драпали из-под столов к выходу.

– Ты, как я понимаю, жаждешь остаться? – спросил Андрей.

– А ты?

– Мой гражданский долг – дать показания. Вылезаем. Думаю, больше стрельбы не будет.

Андрей помог мне выбраться из-под стола, огляделся в поисках официанта, никого не заметил и сказал мне, что сейчас принесет нам водки.

Он исчез из зала, а я быстро достала свой мобильный из сумочки и позвонила Ильичу Юрьевичу, приглашая приехать в известный ему стриптиз-клуб.

– В вас не стреляли, Наталья Петровна? – только уточнил он.

– Даже не пытались.

– Это радует, – усмехнулся Ильич.

Я вспомнила про тетку, на которую смотрела перед выстрелом, повернула голову и увидела, что ее столик пуст. Но на полу валялся небольшой пистолет…

Андрей отсутствовал довольно долго, правда, вернулся с графинчиком и тарелкой с рыбным ассорти на закуску. Он только про рюмки забыл, но мы разлили водку в бокалы из-под шампанского. Как раз когда закусили, появились представители органов.

Мы с Ильичом Юрьевичем беседовали, как старые добрые знакомые, только пока еще не лобызались при встрече. Но еще парочка убийств – и начнем. Андрей ушел с кем-то из сотрудников.

Я рассказала про тетку, под столом которой, естественно, нашли пистолет, и с полной уверенностью заявила, что стреляла не она. Как под столом оказался пистолет, я сказать не могла.

– Трассологическую экспертизу мы, конечно, проведем, но я и так могу сказать, что выстрел был произведен вон из того угла, – кивнул Ильич. – А тетку, похоже, пытались подставить… Жаль, она нас не дождалась.

– Вас большинство посетителей не дождалось, – заметила я.

– Да, граждане у нас несознательные. А вас, Наталья Петровна, почему сегодня вечером сюда понесло?

– Пригласили на ужин – один из потомков царской семьи. Я назвала это место. Понимаете ли, просто хотелось взглянуть… Еще раз убедилась, что любопытство – порок.

Откуда ни возьмись появились люди с телекамерами и диктофонами, жутко напоминающие голодных гиен, жаждущих пищи, – что-то высмотреть или подслушать, причем желательно, чтобы это «что-то» оказалось леденящей душу сенсацией. Некоторые гиены лямзили со столов брошенное любителями стриптиза, покинувшими заведение по-английски, и отправляли в рот.

– Вы со мной в понедельник съездите на смотрины к супруге Юрия Самохвалова? – спросил Ильич.

– Съезжу. Только надо бы еще и мать Людмилы Борисовой взять.

– Возьмем. Часиков в одиннадцать вас устроит? Проснетесь?

Я кивнула, потом поинтересовалась у Ильича, не проведет ли он мне экскурсию за кулисами, например, под предлогом посещения Сониной гримерной. Я как соседка желаю забрать оттуда вещички. А то мало ли что…

– Пошли, – кивнул Ильич, и мы на пару отправились в неприметную боковую дверь.

Андрея я в зале не заметила. Может, его в холле допрашивают? Тело на сцене в эти минуты фотографировали со всех ракурсов – как милицейский фотограф, так и репортеры. Мне стало противно.

За кулисами Ильич ухватил какого-то официанта за лацкан и велел проводить нас к гримеркам девушек. Тот понуро пошел, указывая путь. Несколько девушек сидели на диванчике в коридоре в различной степени раздетости и рыдали. Косметика ручьями текла по лицам.

– За что на нас такая напасть?! – с надрывом спрашивала одна.

– Ну кому не угодили наши девчонки?! – выкрикивала другая.

– Сколько это будет продолжаться?! – всхлипывала третья.

– И Ленка с Юлькой сегодня не вышли на работу, и телефоны у них не отвечают!

Ильич Юрьевич замер на месте, потом продемонстрировал девушкам удостоверение и суровым голосом попросил про Ленку с Юлькой рассказать поподробнее. Им по всем возможным телефонам звонили? Домой заезжали? Родители у них есть? Постоянные мужчины?

Девушки постарались утереть слезы, правда, у них это не очень хорошо получилось, и слезы то и дело наворачивались вновь.

По их словам, в клубе было принято (или модно) устраивать различные пари, причем спорил весь персонал – стриптизерши, официанты, администрация. Например, на то, что такая-то девушка раскрутит такого-то клиента на такие-то бабки. Или он в течение часа изъявит желание удалиться с ней в комнатку для приват-танцев. Делались ставки, учет велся выпускающим администратором – женщиной, которая следит за тем, чтобы на сцене постоянно кто-то был, включает музыку, устанавливает порядок выхода девушек и так далее. Она же принимала и выдавала деньги победителям.

Вчера, то есть позавчера, в четверг, Лена и Юля изъявили желание затащить в постель одного состоятельного клиента, на Ленкиной машине за ним проследили и в пятницу собрались наведаться к нему в дом. Спорили на то, что им удастся проникнуть в дом (в пятницу), они мужика дождутся и проведут с ним ночь. Девчонки должны были захватить фотоаппарат и для подтверждения своих слов сфотографировать внутреннее убранство дома и – желательно – клиента в нем. Хотя он может и не согласиться на съемку. В таком случае оставался диктофон, на который они запишут разговоры.

Днем они отзвонились одной из девушек (на нее нам показали пальцем). В дом подружки проникли без проблем, фотографии обстановки сделали и собирались ждать вечера и возвращения клиента.

– Вы говорите «дом», – перебила я. – Вы имеете в виду именно дом, а не квартиру?

– Загородный особняк. – И девчонки назвали до боли знакомый мне поселок, где мы жили с Некрасовым. Правда, коттеджиков – или загородных особняков – там было больше двадцати.

– Разве там нет охраны? – удивился Ильич Юрьевич.

– Есть шлагбаум на подъездной дороге с будкой дежурного, – сказала я. – Но пешком можно пройти без проблем. В обход. А на машине их бы не пропустили без согласия хозяина дома.

Ильич внимательно посмотрел на меня. Я пояснила, откуда знаю поселок, все девушки с большим интересом стали меня разглядывать.

– А вы там всех знаете? – решилась спросить одна.

Я покачала головой. В том поселке было не очень принято ходить друг к другу в гости, как в обычном многоквартирном доме, где я живу теперь. Да и с теми женщинами (часть из которых теперь заказывает у меня наряды) мне не очень хотелось вести пустопорожние бабские разговоры за чашечкой кофе. Дети, конечно, играли вместе, мужики выпивали, а вот у женщин общение не складывалось… Хотя там жили и одинокие мужчины. А теперь Некрасов живет с Лидкой Красавиной. Или не живет? Попросить Ильича это выяснить? Наверное, все-таки попрошу… если он соберется в поселок.

– И что дальше? – тем временем спросил следователь у девушек.

Я обратила внимание, что его глаза так и косят на открытые части их молодых тел. Да, мужику рядом с такими красотками должно быть тяжело…

– И больше мы о них не слышали. Телефоны отключены. И дома они не появлялись.

– Так, может, они еще с… мужчиной? – подала идею я.

– На это вся надежда, – вздохнула одна из девушек. – Но теперь мы не знаем, что и думать… После всех этих событий – стреляли в Соню, распяли Люду, сегодня застрелили Катю… За что?!

– А что их всех связывало? – спросил Ильич Юрьевич.

– Работа у нас в клубе, – ответили девушки почти хором.

– Вроде у Сони и Людмилы был один любовник? – подала голос я.

– Людка его на спор окрутила. Только Соня не знала… И на спор же раскрутила на поездку за границу. Она тогда много денег выиграла.

– Как Соня могла не знать, если у вас тут все пари регистрируются? – спросил Ильич.

– Все можно сделать, – знающе улыбнулись девушки. – Не в первый раз.

– Но Соня же – ваша подруга? Разве так можно поступать по отношению к подруге? – воскликнула я.

Девушки пожали плечами, потом одна заметила, что мужиков полезно проверять на вшивость. Юрик Самохвалов проверку не прошел.

– Так, давайте вернемся к бизнесмену из поселка, – предложил Ильич. – Или он не бизнесмен? Поп?

– Нет. Поп к нам только один ходит, – улыбнулись девушки. – Тот мужчина – бизнесмен, но мы не знаем, как его зовут.

– А если увидите, опознаете?

Все тут же закивали.

– Номер дома вам неизвестен?

Девушки на этот раз покачали головами. Ильич Юрьевич повернулся ко мне.

– А может быть так, что в домах поселка нет сигнализации?

– У нас не было. Насчет других сказать не могу. В общем-то, мы как-то не боялись воровства…

– А то, что в доме никого не оказалось? Прислуги, например?

– Мы жили вдвоем с Некрасовым. Прислуги не было. Домом занималась я. Кое у кого прислуга есть, но проживающей в домах, по-моему, нет вообще. Используется приходящая, то есть приезжающая на своих машинах. По-моему, не каждый день. Это же все-таки поселок не для самых крутых.

– Ладно, будем надеяться на лучшее, – вздохнул Ильич Юрьевич. – Может, бизнесмену так девчонки понравились, что он их неделю отпускать не захочет.

У стриптизерш на глаза опять навернулись слезы. Ильич Юрьевич решил расспросить их про сегодняшний вечер и про убитую.

Но, по заявлениям всех четверых, с Самохваловым девушка знакома не была. У нее имелся какой-то тайный поклонник, вроде крутой авторитет, с которым она только и имела дело. Девушки его никогда не видели.

– А откуда знаете?

– Катя сама говорила.

«Мало ли что можно рассказать… – подумала я. – Хотя…»

Я попросила проводить меня к гримерке Сони, и одна из девушек встала. Ильич остался беседовать с тремя другими, пожирая их глазами. Интересно, ему сегодня обломится? У меня он, признаться, вызывал жалость.

Сонина гримерка оказалась крохотной комнаткой с туалетным столиком, заваленным разнообразной косметикой. Перед столом стояло кресло, сбоку – табурет.

– Мы на них обычно ноги кладем в перерывах, – пояснила девушка. – Чтобы немного отошли. А то болят…

Я опустила глаза на пол – там стояли две пары блестящих золотистых и серебряных босоножек на огромных, где-то одиннадцатисантиметровых, каблуках и примерно двухсантиметровой платформе. На моей собеседнице в эти минуты были разбитые домашние тапочки. Я взяла в руку обувку и поразилась ее весу. Неудивительно, что ноги болят. Хотя по лбу, наверное, хорошо бить надоедливых поклонников.

На стене в Сониной гримерке висело несколько нарядов, в которых можно выходить только на сцену стриптиз-клуба – нечто из перьев непонятно какой-то птицы, крашенных во все цвета радуги; из кусочков меха (по-моему, кролика), тоже раскрашенного пьяным художником, да еще и с пришитыми крупными бусинками в самых неожиданных местах. Третий наряд представлял собой нечто воздушное, многослойное, и я задумалась, как это можно надеть и не запутаться. А ведь еще явно нужно публично снимать… И тоже не запутаться!

В туалетном столике было две тумбы, и я решила заглянуть везде – из выставленного на всеобщее обозрение брать домой было нечего. Косметики у Сони дома и так хватает. В левой тумбе оказались прокладки, также лежали сухие и влажные, герметически запаенные салфетки, тампончики для смывания макияжа, туалетная бумага, запасные колготки в нераспечатанных упаковках. Я открыла правую тумбу. Примерно то же самое, внизу – удобные и мягкие тапочки-«зайчики», я запустила руку за них и нащупала какие-то бумаги. Зачем Соне здесь бумаги? По размеру они напоминали тонкую пачку писем. Я достала ее.

– И часто вам поклонники пишут? – спросила я у девушки.

– Зачем нам писать? – удивилась она.

Наверное, нехорошо читать чужие письма, но после всех событий последних дней я все-таки решила взглянуть на то, что Соня хранила у себя на работе – Соня, которая жила одна и могла не опасаться, что кто-то доберется из домашних до ее переписки.

А ведь в ее квартире что-то усиленно искали…

Конверты отсутствовали. Я держала в руках просто пачку сложенных листков. Я открыла первое письмо.

Оно было распечатано на лазерном принтере крупным жирным шрифтом. Я сказала бы, что его писал маньяк – или тот, кто косил под маньяка.

Соне угрожали. Ее обещали убить, если не отдаст чужое.

Писем было шесть. Совершенно одинаковых – словно кто-то запустил распечатку, задав необходимое количество копий…

– Зови Ильича Юрьевича, – сказала я прибалдевшей девушке, которая тоже успела ознакомиться с содержанием посланий.

Ильич прибежал быстро, изучил текст, заметил, что мы зря трогали листы, а то можно было бы попробовать снять отпечатки пальцев, потом замер на месте.

– А ведь этих писем не было, когда я сюда приезжал после покушения на Романову! – воскликнул он. – Не было! Мы же осматривали все!

Он опять задумался на мгновение, потом повернулся к девушке.

– Где гримерка Борисовой?

– Пойдемте, – позвала она. – Ее еще не заняли. Конкурсный отбор назначен на следующую неделю.

В коридоре уже толпилась группка девушек. Все переговаривались шепотом.

У Людмилы Борисовой нашлось три точно таких же письма – без конвертов, без подписи, распечатанных на принтере. Разница была только в обращении – каждую девушку называли по имени: Сонька-шалава или Люська-шалава.

– Так, пошли к сегодняшней убитой, – велел Ильич Юрьевич, в коридоре столкнулся с кем-то еще из прибывшей бригады и быстро объяснил ситуацию.

«Катька-шалава» получила два письма.

– Девочки, давайте-ка по гримеркам, – сказал Ильич Юрьевич. – Обыщите все, где только могут лежать письма. И скажите честно: кто-то еще из вас получал такие – или похожие – послания?

Все покачали головами.

– Соберите остальных. Сегодня в клубе все, кто тут работает? Или есть выходные?

– Суббота же, – заметила одна. – По пятницам и субботам у нас полный состав.

Другая напомнила про двух отсутствующих и находящихся неизвестно где подружек.

– Их помещения мне покажите!

Больше писем ни у кого не нашлось. Никаких.

Тогда Ильич стал интересоваться, кто мог появляться за кулисами. Он считал, что раз конвертов нет ни в одном случае, письма, вероятно, подкладывали прямо в гримерные. Кто мог это сделать?

Девочки объяснили, что иногда клиенты к ним заходят. Но чтобы один ко всем трем пострадавшим… Такого не было.

Теоретически письма могло подложить множество людей – официанты, уборщицы, менеджеры… Только кому это надо? Если только за приличные деньги. Но кто стал бы платить за это приличные деньги?

Я же стояла в сторонке и раздумывала, связаны ли покушения на девушек с кражей английской коллекции или это совершенно другое дело? Тогда при чем здесь девушки? И что объединяет их, кроме клуба? Соня и Людмила встречались с одним мужчиной – Юриком Самохваловым – и теоретически могли быть связаны с коллекцией, а Людмила точно была. А убитая сегодня Катя? Нет, стриптизерши говорят, что с бизнесменом Самохваловым она даже не была знакома. Какое отношение она могла иметь к коллекции? Следствие, конечно, будет с этим разбираться. Но, может, дела вообще не связаны?!

И кто покушался на меня? Кому я помешала? Что я такого узнала, за что меня стоит убивать?

Внезапно я вспомнила про Андрея Голованова. Вчера я познакомилась с ним в Обществе потомков царской семьи. Сегодня Андрей пригласил меня поужинать. Да, я, конечно, совсем не крокодил и привлекаю внимание мужчин, но неужели у такого крутого парня нет женщины? Ну ладно аристократ Джеймс, который ищет титулованную русскую. Его мгновенный интерес к Соне можно объяснить. А Андрея ко мне?

И, кстати, где он?

Словно уловив мысленный импульс, Голованов нарисовался в конце коридора, заметил меня, подошел и обнял за плечи.

– Мне сказали, что ты здесь. Меня отпустили. А ты когда освободишься? – он посмотрел на Ильича Юрьевича.

– Наталью Петровну никто не задерживает. – Ильич перевел взгляд на меня. – Я вам позвоню.

Я кивнула, и мы с Андреем тронулись к выходу. Отца Богдана я в тот день больше не видели. Девочки сказали, что он был недолго и давно ушел.

– Менты достали, да? – спросил Андрей, заводя двигатель. – Они утомят кого угодно.

– Это их работа, – пожала плечами я. – И как жалко девчонку!

– Знаешь ли, просто так не убивают, – невозмутимо заметил Андрей. – Таким образом, во всяком случае. А ее убийство явно было спланировано заранее. И хорошо спланировано. Человек знал место, знал пути отхода. Ведь никого же не взяли.

– Думаешь, работал профессионал? Наемный киллер?

– Все может быть, – ответил Андрей.

У подъезда он целомудренно поцеловал меня в щечку и уехал. В гости на этот раз не напрашивался.

Англичанин перебирал в памяти всех российских потомков царской семьи, с которыми успел познакомиться. Ему было интересно общаться с двумя из них – своим ровесником, который полжизни провел в горячих точках планеты, и одним стариком. Солдата коллеги англичанина проверили по своим каналам. Все совпадало. Он в самом деле бывал в этих точках, в самом деле воевал и в самом деле обладает неоценимыми навыками. Вот только что он делает в Обществе? С КГБ он не связан, наоборот, у него с КГБ в свое время были проблемы. Значит, его кто-то нанял? Зачем? Вывод напрашивался вполне определенный.

Был еще и умный старикан, очень образованный, что угодно способный объяснить, причем с каких угодно позиций – хоть марксистско-ленинских, хоть христианских, а то еще и что-то из Фрейда ввернет. И всегда так убедительно говорит, что не поверить невозможно! Англичанин отметил старикана как очень подозрительного типа.