Слёзы Шороша Братья Бри

Глава шестая

Новосветный загад

Приближался предновосветный полдень. Дэниел и Мэтью пробудились и встали, как и вчера, поздно, наскоро позавтракали и только теперь собирались отправиться в Дорлиф, на площадь. В гостиную вошёл Малам.

– Сынок, вот тебе двадцать пять ферлингов…

– Не надо, отец. У меня есть, я скопил.

– Возьми – пригодятся. Полдня, пересуды и ночь впереди. До утра, думаю, домой не явитесь.

Семимес нехотя принял деньги.

– Мэтэм, вот твои двадцать пять ферлингов, – Малам, отсчитывая по одной, вложил в руку Мэтью пять пятиферлинговых монет. – Трать без оглядки.

– Постараюсь до утра промотать, – Мэтью подмигнул Семимесу.

– Вот и правильно: кто на праздник скупится, того праздник сторонится, – сказал Малам и подошёл к Дэниелу (он стоял у грибной стены). – Остались только твои ферлинги, Дэнэд. Подставляй ладошку.

– Спасибо, Малам.

– В кошель не клади, – проскрипел Семимес, – чтобы ненароком Слезу не выпихнуть, когда руке загорится за ферлингами лезть.

– Научен уже, – ответил Дэниел.

– Дэнэд, дорогой, могу тебе другой кошель дать – с левой стороны к поясу приладишь, – предложил Малам.

– Да не надо – я весь в карманах.

– Ну, ступайте тогда. Мы с Гройоргом попозже на площадь явимся… Новосветное Дерево смотреть. К середине пересудов, думаю, явимся.

– А где он? – спросил Мэтью. – Мы с Дэном ещё не видели его сегодня.

– Вставать надо раньше, – заметил Семимес.

– Да, он рано встал. Позавтракал, взял бревно и отправился подальше от глаз со своими кинжалами упражняться, – сказал Малам и затем обратился к Семимесу: – Сынок, палку время от времени слушай.

– Хорошо, отец.

– Деньги трать – не жалей.

– Ладно.

Семимес, сойдя с крыльца, сразу повернул голову направо и уставил глаза на что-то в кроне липы. Он сделал это нарочно, чтобы привлечь к этому предмету внимание Дэниела и Мэтью. И приём сработал: его друзья разом задрали головы и увидели большой круглый фиолетовый фонарь, который висел на ветке. Свеча в нём не горела: не пришло время. Повинуясь законам симметрии, ребята повернулись налево, к иве: из её кроны выглядывал точно такой же фонарь.

– Здорово! Эти фонари говорят нам, что мы входим в особый день, предновосветный, – сказал Дэниел. – Да, Семимес?

Семимес просиял, словно третий фонарь, но свечка в нём уже загорелась.

– Да, Дэн… Правильно сказал, очень правильно.

– Какой чей? – спросил Мэтью.

– Этот – отцов. На иве – мой. А в цвете на этот раз сошлись. Отец сказал: «Мой пусть будет фиолетовый, как глаза одного нашего гостя». Меня тоже фиолетовый покорил, – сказал Семимес, но объяснять, почему его покорил фиолетовый, не стал.

– Стало быть, расставили ловушки для света?

– Проказник ты, Мэт. Пойдёмте. Дорогой всё вам расскажу. Надо же такое выдумать – ловушки… Фонари увидите у каждого дома. В канун Нового Света их вешают на деревьях, как мы с отцом, или на стойках с крючками. Каждый сам выбирает, в какой цвет покрасить свой фонарь. Если ты думаешь, что небо засветится зелёным, как нынче, или хочешь, чтобы оно засветилось зелёным, то покрасишь свой фонарь в зелёный или купишь готовый зелёного цвета, чтобы самому не красить. Наши отец рано утром покрасил, пока вы спали, а я повесил. Про зелёный это я так сказал, к примеру. Не помню, чтобы небо два года кряду одного цвета было.

– Выходит, вы с отцом ждёте фиолетового неба, – сказал Дэниел.

– Фиолетового… Только отец сам, а я сам. А дурачок Кипик жёлтый фонарь повесил. Вон его дом, а рядом на рябине – фонарь жёлтый. Видите? Он каждый год жёлтый выбирает. А пускай ему повезёт – может, коз да собак пугать не станет.

– А у дома рядом один фонарь синий, другой – розовый, и оба на столбах, – заметил Дэниел.

– Я же сказал: это не столбы, это – стойки, их в землю не закапывают – очень удобно.

– Мне нравится эта затея с фонарями, – сказал Мэтью.

– Ты же говорил: ловушки.

– Я смеху ради сказал.

– Суфус и Сэфэси придумали. Всем нравятся их придумки. Даже насмешникам.

– Классная придумка, – подтвердил Мэтью.

– Дождитесь ночи, друзья мои. Ночью отрадно будет: все зажгут фонари и будут ждать, каким светом небо откликнется.

– Добрый день, Волчатник! – полное розовощёкое лицо, торчавшее из окна дома, мимо которого проходили ребята, поприветствовало Семимеса. – Отец дома?

– Добрый день, Дэфилифэд. Дома пока.

– Зайду к нему за молоком, пока он дома.

– Дело правильное. Очень правильное. Прямо сейчас и иди.

– Только кринку прихвачу.

Когда ребята миновали дом Дэфилифэда, Семимес проскрипел, посмеиваясь:

– Ферлинги улетают, ферлинги прилетают.

Мэтью и Дэниел переглянулись.

– Это я о звонких монетках, – пояснил Семимес.

– Да мы поняли, – сказал Дэниел.

– Про звонкие разве что Кипик не понимает.

– Не понимает? – спросил Дэниел.

– Не понимает. Но в лавку ходит. Мать отсчитает ему сколько нужно – он идёт и меняет свои ферлинги на хлеб. Там-то уже знают, кто пришёл и что ему в сумку положить.

– Бывает, – Мэтью помотал головой.

– А вы заметили, какой фонарь Дэфилифэд вывесил? – спросил Семимес и усмехнулся в ответ на какую-то свою мысль.

– Белый?

– Да, Мэт, правильно – белый. Белый, как само козье молоко. Небось, размечтался о молочном небе. Думает, оно будет молочным дождём ему кринки наполнять, а кошель – ферлинги сберегать, кои нынче Маламу выкладывать принуждён.

Семимес был какой-то другой в этот предновосветный день. В нём было больше весёлости, он был разговорчив, болтал о всякой чепухе, которая залетала ему в голову, и сам радовался этому. В то же время, в речах его, с лёгкостью выпускаемых наружу, проскальзывала язвительность.

– Бывает, – снова сказал Мэтью.

– Смотрите, смотрите! Вот и наш герой – Спапс. Отсюда видать: набил рот своими тщеславными мыслишками о своём слузи. Смотрите – изготовился… Одна из них сейчас порадует наши уши. Только донеси, родной, – не лопни.

Навстречу ребятам шёл скорым шагом, словно и вправду подгоняемый какой-то мыслью, дородный малый.

– Приветствую тебя, Семимес!.. и вас, дорогие гости Дорлифа! Ведёшь гостей Новосветное Дерево смотреть? Уже взялись наряжать, только бы игрушек хватило: больно ветвистое слузи мне попалось, – Спапс говорил быстро, звонким бабьим голосом, не давая Семимесу вставить ни слова. – Игрушки-то прихватили с собой из дома? Побольше бы игрушек. Ладно, я пойду.

Когда Спапс отдалился, Семимес сказал с усмешкой:

– Что я вам говорил?! Десяти шагов не донёс – разродился, как нерадивая роженица. Как он: «Ведёшь гостей Новосветное Дерево смотреть?» Веду, куда глаза ведут. А хоть и Новосветное смотреть. Может, тебе в карман ферлингов отсыпать за смотрины? И так толстый… Как он: «Только бы игрушек хватило». Не смешно ли? Только бы твоему языку прыти хватило донести до всех гостей Дорлифа главную новость – кому в сети самое ветвистое слузи попалось.

– Семимес!..

Неожиданно пространство расцарапал старушечий голос, смутив Семимеса и ещё больше – его друзей. Было в нём что-то пугающее. Было в нём что-то, что пронзительно шептало: «Я по ваши души». И ребята разом, не желая того, услышали: «Я по ваши души».

Из-за ивы вышла старуха… древняя, сухая, согбенная; в сером одеянии: заплатанной серой кофте и морщинистой серой юбке; на голове её глубоко, до самого носа, так, что не было видно глаз, сидел какой-то колпак, похожий на перевёрнутое вверх дном лукошко. Старуха опиралась на кривую, как она сама, палку… как будто нельзя было найти прямую. Не поднимая головы, она поманила ребят рукой. Семимес, преодолев неясное отвратное предчувствие в себе, шагнул в её сторону, Дэниел и Мэтью – за ним.

– Что тебе, бабка? – сдержанно проскрипел Семимес.

Та шаркнула палкой по земле и заговорила речитативом. И первые же её слова отозвались холодом, который пробежал по спинам ребят. И вокруг не осталось ничего, кроме этих слов, и они монотонно оплетали разум:

Старуха перестала выть и через несколько мгновений, которые заполнила немота, вдруг махнула палкой на ребят и выкрикнула:

– Ступайте!

Невидимые оковы упали с их ног, и ноги, снова ощутив жизнь, пошли… но мысли их остались в плену страшных слов, которые продолжали шевелиться в их головах… Через какое-то время (потерянное в круговороте мыслей) Семимес обернулся назад и сказал в никуда:

– Сама ступай прочь, противная бабка! Праздник приближается – нечего людей стращать… Ведьма!

– Она что, ведьма? – спросил, зацепившись за слово, Дэниел. – Откуда она взялась?

– Да не знаю, ведьма она или не ведьма… Слышал я про одну бабку-вещунью. В Парлифе, говорят, живёт. Не она ли? Ежели она, то не ведьма.

– От этого легче, что ли? – заметил Мэтью.

– Говорят, парлифская вещунья в зеркалах, что ей во снах грезятся, будущее видит.

– Во сне поманил меня зеркала клок, – тихо произнёс Дэниел строчку из зловещего стиха.

– Ну и пусть, – возмущённо проскрипел Семимес.

– Что, ну и пусть? – спросил Мэтью.

– А то пусть, что пусть будет так, как будет, – ответил Семимес. – Мы и без неё знали, что дорога нам предстоит нелёгкая.

– Точно, проводник, догадывались, – согласился Мэтью.

– Очень догадывались… Ну, полно вам ступать ногами вперёд, а мыслями назад. Вы, видно, пропустили, как до площади добрались. Посмотрите-ка, какие фонари вокруг площади! А народу сколько уже! Порадуйтесь, друзья мои!

– Пока радуется, – некстати сказал Мэтью и сам исправился: – Шучу.

– Шути, да меру знай, – Семимес покачал головой.

На подступах к площади и по её периметру были расставлены стойки с закреплёнными на них фонарями. Фонари эти отличались от тех, что ребята видели у домов дорлифян. Все они были сделаны в виде конуса, и серебрёная гравировка на них превращала фонари в сверкающие на свету слузи-деревца.

– Эти не из безмерника, как наши, – стеклянные, – пояснил Семимес. – Лесовиками сработаны. Ночью, когда их зажгут, такая красота будет, что взора не отвести.

Народу на площади прибывало на глазах. Одни приходили посмотреть, порадоваться, другие присоединяли к радости дело, третьи – к делу радость. Ушлые хозяева уже устанавливали свои торговые лотки прямо под фонарями, а некоторые из них уже разложили товар: игрушки для Новосветного Дерева, сувениры, фонари и фонарики и разные кушанья.

– Семимес, что это за очередь там? – спросил Мэтью.

– А торговца не видно, – заметил Дэниел.

Семимес усмехнулся.

– Торговец и не нужен: там ничего не продают и не покупают. Давайте поближе подойдём. Сами всё увидите… Видите?

Дорлифяне, большей частью дорлифская детвора, подходили к разноцветному сундуку и через щёлку в крышке опускали в него сложенные листочки бумаги.

– Это тоже придумка Суфуса и Сэфэси, – пояснил Семимес. – Загадываешь, какого цвета будет небо, записываешь загад на бумажке, пишешь своё имя и кладёшь бумажку в сундук. Кто угадает, тому будет награда – любая игрушка с Новосветного Дерева, на память. Завтра в полдень огласят везунчиков.

– Мне нравится эта придумка, – сказал Дэниел. – Я тоже свой загад сделаю и в сундук опущу.

– Сделаешь, только поближе к пересудам – сейчас очередь длинная, что стоять зря?.. Не зря, конечно… Бумагу и карандаш на столе возле часов можно взять, нарочно для этого дела поставили.

– Дэн, Семимес, смотрите.

– Это мастера из команды Суфуса и Сэфэси. Карусели ладят. Их на площади с десяток установят.

– Покатаемся, детство вспомним, – как-то грустно сказал Дэниел.

– Известное дело, покатаемся, – сказал Семимес. – В праздник на нашей площади волей-неволей в детство возвращаешься. Только это весело, а не грустно, Дэн-Грустный.

– Это и весело, и грустно, – не согласился и согласился с ним Дэниел. – Как ты вчера сказал: начало всегда лучше.

– Да, Дэн, начало всегда лучше… и то, отчего тебе нынче весело, завтра обернётся грустью.

– Вы тут грустите, а я пойду помогу с каруселями: руки чешутся поделать что-нибудь, – сказал Мэтью.

– Нет, Мэт, сегодня мы грустить не будем. А рукам твоим после похода применение найти надо, – заключил Семимес. – Я с тобой иду, познакомлю тебя с ребятами. А ты, Дэн?

– Вы идите, а я Лэоэли поищу, она где-то здесь должна быть.

Семимес посмотрел по сторонам и сказал:

– Что её искать? Вон она, вместе с Сэфэси слузи наряжает. Она заметила тебя – рукой машет.

– Вижу.

– Беги, да Слезу не оброни.

– Да ладно тебе, проводник, не попрекай, – сказал Мэтью.

Дэниел подошёл к Лэоэли. Она вынимала из коробки украшения и игрушки для Новосветного Дерева и раскладывала их на столе.

– Привет, Лэоэли! Добрый день, Сэфэси!

– Приветствую тебя, Дэнэд! – ответила Сэфэси и, взяв со стола гроздь разноцветных стеклянных шариков, направилась к слузи, чтобы передать её парню, который проворно заберётся по лестнице и отдаст её Суфусу (он стоял на самой её верхотуре).

– Привет, Дэн! – ответила и Лэоэли. – Помогай мне. Видишь, я едва успеваю. Открывай вон ту коробку. Сюда клади самые большие шары, сюда – те, что поменьше, сюда – бусы и гроздья, на эту сторону – игрушки, но бумажные отдельно.

К столу подходили детишки, выбирали то, что им больше нравилось, относили к слузи и отдавали ребятам постарше, которые подыскивали место на нём для каждого украшения. Подле слузи стояли четыре высоченные стремянки, по которым то вверх, то вниз бегали самые ловкие и смелые парни из команды Суфуса и Сэфэси… Так лучезарное слузи превращалось в Новосветное Дерево.

– У вас тут настоящий муравейник, и каждый муравей знает своё место, – сказал Дэниел.

– А как же. Только не место, а дело.

– А как же, – передразнил Лэоэли Дэниел.

– Я видела, ты с друзьями пришёл.

– Мэт и Семимес к другому муравейнику прибились.

– К какому?

– К карусельных дел мастерам. Мэт с детства любит всякие механизмы.

– А ты?

– А я люблю кататься на каруселях и мечтать.

– Кататься на каруселях и мечтать все любят.

– Вот и покатаемся сегодня. Покатаемся?

– Конечно, покатаемся. Ты не можешь и говорить, и работать? Украшений на столе не остаётся.

– Оранжевый в слезинках, – сказал Дэниел, вынув из коробки большой шар, который заставил его вспомнить о морковном человечке.

– Что? – спросила Лэоэли. – А-а. Нравится?

– Семимес говорил, что оранжевый в слезинках – любимый шар его отца. Похоже, этот самый. Пойду веточку для него подберу. Отпустишь меня?

Лэоэли улыбнулась и ничего не ответила. А Дэниел почему-то не сходил с места и смотрел на неё.

– Что же ты не идёшь?

– Спросить хочу.

– Ты и сам не работаешь, и меня с ритма сбиваешь. Спрашивай.

– Ты какой цвет неба загадала?

– А ты?

– Оранжевый… в слезинках.

Лэоэли засмеялась.

– В слезинках не бывает. Не было никогда, – сказала она и, задержав взгляд на глазах Дэниела, сделала свой выбор (может быть, новый): – Я выбираю фиолетовый.

– Пойду повешу оранжевый в слезинках, а то все веточки займут…

– А-а! – неожиданный пронзительный крик, продравшийся через говор и смех детей, заставил и Лэоэли, и Дэниела вздрогнуть. Они обернулись на крик: это голос Сэфэси напугал их. Она, согнувшись, топталась на месте. Руки её тряслись, в них не было сил, и она с трудом удерживала их у груди. По лицу её, бледному и неживому, по взгляду её глаз, потухшему и потерянному, по движениям её, которые больше не подчинялись ей, слабым и нескладным, было видно, что смерть одолевает её.

Дэниел положил шар на стол и поспешил к Сэфэси – холод был вокруг неё. Он почувствовал его руками и лицом. Это был чужеродный холод, не живой. Он исходил не от Сэфэси, а от того невидимого, что убивало её.

– Сэфэси, дорогая, что с тобой? – спросил он её через эту завесу холода.

– Су… Су-фус, – произнесла она едва слышно дрожащим голосом.

Дэниел поднял голову и закричал:

– Суфус! Сюда! Быстрее сюда! Сэфэси плохо!

Вслед за ним другие голоса позвали Суфуса. Он быстро спустился по лестнице, не отрывая глаз от сестры. Сделал три шага по направлению к ней и вдруг вскрикнул и отшатнулся назад, как будто кто-то невидимый толкнул его в грудь. Он глухо простонал и, преодолевая боль, которая сковала его, снова попытался идти… но ноги его подкосились, и он не устоял и упал на колени.

– Сэ-фэ-си, – прошептал он и через силу поднял руку и протянул к ней.

Сэфэси шагнула навстречу брату и покачнулась. Дэниел подхватил её и помог ей идти. С трудом преодолев расстояние в два шага, она улыбнулась ему, потом опустилась на колени и протянула руку брату. Он взял её в свои.

– Су-фус, – воздух принял от неё слабые звуки и отдал их Суфусу.

– Сэ-фэси, – сказал он и погладил её белокурые локоны.

– Бра-тик… зага-дай… небо, – в глазах её промелькнул блик жизни.

– Твои… гла-за, – ответил он. – Теперь… ты.

– Глаза… Дэ-на: он… пришёл… не зря.

– Да, – прошептал Суфус.

Вдруг пальцы его охватила судорога.

– Сэ-ф… – ещё раз успел он произнести имя сестры, и жизни в нём больше не осталось.

Слеза скатилась по щеке Сэфэси, и это была последняя капля её жизни.

Дэниел склонился над ними и зарыдал…

– Беги за лекарем, парень! – вдруг прямо над собой услышал он чей-то голос.

Он глянул на человека, сказавшего слова надежды. «Фэлэфи, – промелькнуло у него в голове. – Она спасёт их». Подстёгнутый этой мыслью, он помчался к знакомому дому. (Если бы вчера он был вместе с друзьями в «Парящем Ферлинге», он бы узнал теперь в этом человеке того, в чьих глазах Семимес угадал тёмные мысли)…