Слёзы Шороша Братья Бри

Дэниел присел и проверил на ощупь несколько камней, начав с жёлтого и закончив им.

– Ты меня дурачишь… чтобы отвлечь от грустных мыслей.

– Так камень или не камень этот жёлтый? – спросила Лэоэли, немного наклонив голову набок и лукаво взглянув на него.

– Больше я не поддамся на уловки колдуньи-зеленоглазки. Ты хочешь, чтобы я сказал, что это не камень. Но мой окончательный ответ – камень.

– Тогда подними его.

Дэниел обхватил пальцами жёлтый, размером с кулак, камень и потянул на себя – тот не поддался, будто прирос к земле. Дэниел попробовал другие: красный, потом серый, потом синий. Как ни плотно они лежали друг к другу, ни один из них не выявил такого упрямства, как жёлтый, и каждый из них попрыгал в его ладони.

– Вот тебе подсказка: их едят козы, – сказала Лэоэли.

– Коз я уже заметил около домов. Но мне и в голову не пришло, что они поедают камни.

– Больше нечего есть.

– Нечего есть? А что же тогда едят палерардцы? О! Я же ел жёлтые хлебцы! Просто объедение! Неужели?..

– Эфсурэль! – воскликнула Лэоэли. – Это вовсе не камень, а такое растение. На поверхности среди камней – жёлтый плод эфсурэля. Глубоко в земле – его корень. А через толстый слой камней поднимается стебель.

– Стебель?!

– Стебель. Высотой в два человеческих роста. Так что вставай – тебе всё равно его не вытащить. Для этого у палерардцев есть приспособление.

Дэниел встал и, сделав шаг, пошатнулся.

– Похоже, я совсем расклеился.

– Пойдём у озера посидим, – предложила Лэоэли.

Дэниел и Лэоэли прошли шагов тридцать (Лэоэли поддерживала его под руку) и сели на плетёную скамейку.

– Эти скамейки вокруг озера палерардцы сработали из стебля эфсурэля.

Дэниел потрогал скамейку, постучал по ней пальцами, нарочно поёрзал на ней и заключил:

– Толково сработана.

– Из него всё делают, – похвасталась Лэоэли, словно сама была палерардкой.

– Плетёнки с хлебцами, да?

Лэоэли покосилась на него.

– Не издевайся. Тебе сказать, что делают?.. Луки со стрелами… и даже нити, из которых ткут полотно для рубах и платьев. И много ещё чего.

– То-то я никого не вижу вокруг. Сидят себе палерардцы по домам и колдуют над эфсурэлем: что б из него ещё этакого сделать? И заодно эфсурэль пожёвывают.

Лэоэли покачала головой.

– Ты злой, Дэн. Не вообще злой, а только сегодня.

– Едят только плоды эфсурэля, – раздался голос за спинами Дэниела и Лэоэли.

Они повернулись и встали. К ним подошёл палерардец, сорока-пятидесяти лет, стройный, широкий в плечах. На нём была фиолетовая рубаха, стянутая поясом, украшенным драгоценными камнями. На груди на серебряной цепочке висел иссиня-чёрный камень. Большие голубые глаза его излучали доброту. Он продолжал:

– Их можно есть сырыми, как козы, если так проголодался, что нет сил терпеть. Тогда, наверно, угрызёшь. Можно тушить с грибами. Мы, палерардцы, любим тушёный эфсурэль с дуплянками, хотя дорлифяне и подсмеиваются над нами на этот счёт: дуплянки, мол, годны только для засола. Но лучше всего выходят хлебцы, испечённые из муки эфсурэля. Приветствую тебя, Дэнэд. Я Озуард.

– Доброе утро, Озуард. Хлебцы очень понравились мне. Спасибо.

– Друзья мои, пройдёмся по набережной.

– Озуард, Дэн ещё слаб, и у него кружится голова! – не сдержала своего беспокойства Лэоэли.

– Мне уже лучше, – вступился за свою честь Дэниел. – Давайте погуляем.

– Как хочешь, Дэн. Но тогда я буду поддерживать тебя под руку.

– Согласен, – сказал Дэниел, усмехнувшись.

Они пошли… Озуард не спешил заговорить, и это заставило Дэниела искать подходящее начало беседы. Но оно нашлось само собой: рука его как нельзя кстати коснулась кошеля на поясе, и он сразу вспомнил о Слезе, которую дал ему Савасард. Он достал Её и повернул голову, чтобы обратиться к Озуарду. Но мимолётная мысль о том, что Озуард Правитель Палерарда, привела его в некоторое замешательство, и он не решился второй раз обратиться к нему просто по имени.

– …Правитель… – начал было он, но Правитель перебил его:

– Называй меня Озуард: ты наш гость и друг Савасарда, а он нам как сын.

– Озуард, это Слеза Савасарда. Возьми Её.

– Знаю, Дэнэд. Но пусть Она останется у тебя. Вернёшь Её Савасарду, когда увидишь его.

Дэниел потупил голову и сказал:

– Когда я уходил из пещеры, Савасард и Гройорг бились с корявырями, защищая меня… Они поджидали нас. Ничего не подозревая, Нэтэн вышел из пещеры первым и был сражён. Я не знаю, смогут ли они выбраться.

– Думаю, вас предали, друг мой.

Дэниел немного помолчал, потом ответил:

– Но кто?

– Подумай над этим, когда останешься наедине с собой. А о Савасарде пусть твоё сердце не болит: он один из лучших воинов Палерарда и обязательно вернётся.

– Гройорг тоже один из лучших. Мы называем его Гройорг-Квадрат.

– Двое лучших, один из которых Квадрат, – это много больше, чем просто двое. Они вернутся…

Лэоэли шла рядом с Дэниелом, поддерживая его под руку, и молчала.

– Дэнэд, я должен взять с тебя слово, – сказал Озуард. – Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да.

– Не торопись дать его. Если ты не чувствуешь в себе уверенности и тайное знание будет терзать твою душу, ты волен обратиться к Фелтрауру. Он поможет тебе забыть Палерард. Скажу так: ещё не пришло время, когда мы могли бы открыть Палерард дорлифянам. Силы Тьмы велики и коварны, и мы не вправе подвергать наш маленький Мир и народ риску.

– Я готов дать слово, но я изменю себе, если не расскажу о Палерарде своему лучшему другу, Мэту. Озуард, позволь мне сделать это. За Мэта я ручаюсь. Правда, я не знаю, жив ли он.

– Откройся ему, – ответил Озуард.

– Благодарю тебя, Озуард.

– И я тебя, Дэнэд. Говоря о своей уверенности, ты не утаил от меня и своего сомнения. Мне понравилось это. Теперь же, друзья мои, я должен оставить вас, чему, кажется, очень рада Эстеан. Вижу, ей не терпится занять моё место рядом с вами. Мы с Лефеат будем ждать вас к обеду, – сказал Озуард и направился к дворцу.

– Дорлифяне, давайте кататься на лодке! Только чур я на вёслах! – с этими словами, которые весело прыгали по камням, к Дэниелу и Лэоэли подскочила Эстеан. – Бежим к той, с зелёными боками!

Дэниел повернулся, чтобы бежать, но вдруг всё, что было перед его глазами: и зелёная лодка, которую он едва поймал взглядом, и озеро вместе с ней, и скамейки, сплетённые из стебля эфсурэля, и качели, которым только и надо, чтобы всё вокруг потеряло равновесие, поплыло куда-то в сторону. Ноги его не успели подладиться под откуда-то взявшуюся качку, и в следующее мгновение он обнаружил себя распластанным на камнях… Он перевернулся с живота на спину и увидел испуганные лица Лэоэли и Эстеан.

– А где Эфриард? – почему-то спросил он.

Лэоэли и Эстеан в недоумении переглянулись.

– Тебе не плохо? – спросила его Лэоэли.

– Мне хорошо, дорлифянка.

Эстеан рассмеялась, а потом сказала:

– Брат был бы здесь кстати. Он целыми днями пропадает у Фелтраура: познаёт секреты врачевания, они бы нам сейчас очень пригодились.

– А ты какие секреты познаёшь, лесовичка? – спросил Дэниел.

– Это мой секрет, – ответила Эстеан.

– Давай мы тебя в комнату отведём, – предложила Лэоэли. – Полежишь до обеда.

– Хочешь, я за Фелтрауром схожу? – предложила Эстеан.

– Не надо Фелтраура, – запротестовал Дэниел, припомнив его «страшные» слова: «Глаза уже кое-что сказали мне», а потом клубок золотой пряжи на его груди. «Клубок пряжи, – промелькнуло у него в голове. – Судьба – это клубок пряжи… Так, кажется, сказал Семимес».

– О чём ты задумался, дорлифянин? – спросила Эстеан.

– Эстеан… лучше покажи мне комнату, в которой хранятся камни.

– Тогда дай нам с Лэоэли свои руки – мы поможем тебе встать.

…Эстеан открыла дверь и пропустила вперёд Лэоэли и Дэниела, потом вошла сама. Заглянувший было внутрь из зеркального холла с высокими окнами многократный солнечный свет смекнул, что эта комната уже занята другими красками, и поспешил вон, пока щель между дверью и стеной не сошла на нет. Гости и хозяйка оказались в пространстве, с мраком которого едва справлялся маленький словно наполненный красным огнём камень. Можно было хорошо различить, что он находится на небольшом овальном покрытом чёрной скатертью столике, который занимал место у стены прямо напротив входа. Ещё можно было различить, хоть и не так отчётливо, два больших овальных стола вдоль левой и правой стен комнаты (на некотором удалении от них). На столах покоились камни… но на потребу мраку, который по своей тёмной сущности любит всё окутывать тайной и никогда по собственной воле не открывает её, они могли пока лишь дразнить воображение. И то, что витало над этими двумя столами, заставило Дэниела почувствовать – в его клубке пряжи, на каком-то его витке, спрятана эта комната.

– Эстеан, зажги, пожалуйста, свет, – сказал он (нетерпение слышалось в его голосе).

– Не торопи меня, дорлифянин. Я дала им несколько мгновений, чтобы они почувствовали тебя, твою душу.

– Они понимают душу?

– Сам увидишь, – ответила Эстеан и стала зажигать одну за другой свечи.

Дэниел замер в ожидании. Лэоэли стояла рядом. И вот стол, что был справа от входа, залило светом. Он исходил от трёх светильников, каждый их которых свисал с потолка над столом на едва заметной нити и был исполнен в виде прижатых друг к другу левой и правой рук; руки были сложены лодочкой и направлены ладонями вниз.

– Лэоэли! Видишь?! Эти руки словно отдают своё тепло камням! Они говорят: «Не бойтесь нас» и ждут, чем ответят камни, – сказал Дэниел (слова его, то, как они звучали, негромко, проникновенно, выявили его внутренний трепет).

Эстеан подошла к нему, поцеловала в щёку и что-то сказала на языке палерардцев. Лэоэли потупила было глаза (какое-то неожиданное новое чувство побудило её к этому), но тут же справилась с собой (или ей показалось, что справилась) и выпалила:

– Дэн, эта комната и есть секрет Эстеан! Она придумала её и создала! Она хранительница этого собрания камней!

– Лэоэли! Зачем ты выдала меня? Не надо было начинать с этого! Мы же договорились! – сказала Эстеан с видимым волнением.

– Ты сама себя выдала, дорогая Эстеан, – ответила ей Лэоэли.

Дэниел подошёл к столу: камни, камни, камни… на белой скатерти. Ему тут же захотелось сказать про чувства, которые охватили его в этот миг. Но он и сам ещё не понял их. Он прошептал:

– Камнепад!

– Что ты сказал? – спросила Лэоэли (не потому, что не слышала, а чтобы ещё раз услышать).

– Камни словно падают в душу, на самое её дно, туда, где её самый тонкий нерв.

Ещё три пары рук загорелись и тронули своим тёплым светом камни на другом столе. Дэниел метнулся к нему и едва устоял на ногах: у него снова закружилась голова.

– Ты не упадёшь? – Лэоэли коснулась его руки.

Но Дэниел не услышал ни её слов, ни её прикосновения. Он уже отдавал свои чувства камням, которые покоились на красной скатерти. И мурашки уже бежали по всему его телу, словно посланцы, разносившие животрепещущую весть.

– Властители Фаэтра! – шёпот его повис над камнями.

Лэоэли и Эстеан притихли и не мешали ему. Дэниел потянулся рукой к камню.

– Ты красив! Ты… безумно красив! И тебе нравятся мои слова…

Лэоэли приблизилась к Эстеан и взяла её за руку. Та поднесла указательный палец к своим губам.

– А ты… ты добр и отзывчив. Ты жалеешь меня, ещё так мало узнав обо мне. Я чувствую это… А ты… ты притягательнее десятка камней. Ты многогранен и загадочен. Какая же из твоих граней главная? К какой я должен прикоснуться, чтобы ты откликнулся?.. А ты… ты хочешь что-то сказать мне… Что?..

Вдруг Дэниел оглянулся, будто камни подсказали ему, что он здесь не один, и, увидев знакомые лица, отдёрнул руку.

– Лэоэли… Эстеан… пойдёмте, – сказал он тихим голосом. – Я немного отдохну перед обедом.

Эстеан загасила свечи, и они вышли через зеркальный холл на воздух.

– Дэнэд, – обратилась к нему Эстеан и, когда он повернул к ней голову, продолжила: – Отгадаешь загадку?

– Загадку?

– Про комнату камней. Лэоэли, и ты попробуй отгадать.

– Комната камней. Мне нравится это наивное название, – сказал Дэниел.

– И мне, – сказала Эстеан.

Лэоэли промолчала.

– Ну, загадывай свою загадку, хранительница комнаты камней.

– Ты заметил: один стол покрыт белой скатертью, другой – красной, а маленький, на котором лежит светящийся камень, – чёрной. Почему?

Дэниел прошёл шагов десять молча, потом остановился и ответил:

– Ты выбрала белый цвет для камней, что лежат на поверхности Фаэтра, что видны глазу. Для тех, что прячутся в тайниках гор или под землёй, – красный. А светящийся камень ты выделила. Он наделён особым свойством: он впитывает свет и потом отдаёт его. И мы видим этот свет. Но камень не открывает себя, и мы не понимаем, как он делает то, что делает. Для нас это остаётся неведомым, окутанным тьмой. Поэтому скатерть чёрная.

– По-твоему, загадка такая же наивная, как и название комнаты? – спросила Эстеан (глаза её излучали счастье).

– Вовсе не наивная, – сказал Дэниел и зачем-то добавил: – И ты не наивная.

– А какая я, дорлифянин?

– Не скажу.

– Говори, Дэн, коли затеял, – не удержала своего любопытства Лэоэли.

– Ты… как светящийся камень.

Эстеан рассмеялась. Потом сказала:

– А про чёрную скатерть ты не отгадал. Теперь твой черёд, Лэоэли.

– Прежде ты не загадывала мне этой загадки, Эстеан.

– Прежде я не думала, что это может быть загадкой. Просто, выбирая цвет, я отвечала на вопрос, почему этот, а не тот.

– Какая же твоя разгадка, Лэоэли? – спросил Дэниел.

Лэоэли заметила, что он смотрит на неё как раньше, как в Дорлифе, как на колдунью-зеленоглазку.

– Я и не знала, что ты разбираешься в камнях, – сказала она.

– Я ничего не понимаю в них.

– Я тоже… Про белую и красную скатерти я подумала, как Дэн. А про чёрную… про чёрную моя разгадка простая. Светящийся камень вбирает в себя свет солнца, чтобы показывать путь во тьме. Он и тьма неразделимы. Чёрная скатерть – это тьма, окружающая нас.

Эстеан приблизилась к ней и поцеловала её в щёку.

– Правильно, Лэоэли, – сказала она.

После обеда Дэниел сразу поднялся к себе в комнату. Он устал. Но не оттого, что был слаб. И не оттого, что забота хозяев и Лэоэли была ему в тягость. Все мысли его были об одном, и он томился ожиданием этого. Но пока Лэоэли была в Палерарде, он не мог пренебречь её вниманием и предаться тому, чего жаждал в эти мгновения больше всего…

Раздался стук в дверь, и послышался голос Лэоэли:

– Дэн, к тебе можно?

Дэниел открыл дверь.

– Я пришла сказать, что мне пора в Дорлиф.

– Я провожу тебя.

Лэоэли, не отвечая, смотрела на него. В её глазах была грусть.

– Лэоэли, можно я провожу тебя?

– Чего-то не хватает, правда, Дэн? Вокруг наших слов чего-то не хватает… Мрака поздних пересудов и света дорлифских часов.

– Да, я не забыл.

– Пойдём. Я уже попрощалась со всеми.

Они вышли из дворца и через каменную долину направились к скале напротив. Вертикальный выступ её, словно клюв ферлинга, сильно выдавался вперёд. До него было шагов триста, а до головы ферлинга (такой увидел Дэниел скалу) ещё шагов двести.

– Что молчишь, Дэн? Задумался? О чём?

– Задумался? Скорее, окунулся в беспорядок мыслей и чувств… Вот ты о Дорлифе напомнила. А вышли из дворца – под ногами ковёр из камней. Прошло всего несколько дней с того мгновения, когда я и мои друзья, Мэт, Семимес, Нэтэн, повстречали тебя на улице. И это уже далеко. Нэтэна больше нет, навсегда нет. Мэт, Семимес… они пропали. А я даже не ранен. Похоже, твоё пёрышко сберегло меня. Странно, они остались в прошлом, а у меня кружится голова от новой жизни.

– У тебя кружится голова не от новой жизни, – перебила его Лэоэли, – а от того, что ты пережил в эти дни. Ты был на грани.

– Моё сердце тоскует по прошлому. Это счастье, что… – Дэниел не смог договорить.

– Что с тобой, Дэн?

Дэниел справился с волнением и продолжил:

– Счастье, что я хоть немного побыл рядом с Суфусом и Сэфэси. Но я… я не увижу их никогда.

Слёзы выступили на глазах Лэоэли.

– Хорошо это или плохо… что все эти осколки прошлой жизни у меня в голове? Они больно ранят. Я пришёл в Дорлиф, и мне казалось, Дорлиф принесёт мне счастье… Я не понимал, для чего пришёл в Дорлиф. И сейчас не понимаю. Но я пришёл не для страданий, не ради боли. Мне не нужны страдания. Мне нужна Небесная Поляна. Мне нужен праздник Нового Света.

– Он ещё придёт.

– Нет, Лэоэли. Мне нужен Новый Свет с Суфусом на верхушке стремянки подле Новосветного Дерева, с Сэфэси, выкладывающей из коробки украшения для Новосветного Дерева…

– Дэн!

– Я не свихнулся, Лэоэли.

– Дэн, я понимаю тебя.

– Но если нет и больше не будет того Нового Света, который так по-доброму начинался, который так дорог мне, зачем мне какой-то другой? Если нет Суфуса и Сэфэси, зачем мне Эстеан и Эфриард?

– А я… сейчас, в этом времени, а не в тот вечер у часов, тоже зачем?

Дэниел промолчал.

Они подходили к каменному клюву. Он был приоткрыт, и в глубине его была видна расщелина. По обе стороны от клюва стояли палерардцы. На поясах у них висели мечи, а из-за спин торчали луки и стрелы.

– Лэоэли, домой возвращаешься? – спросил её один из четырёх охранников.

– Да, Гарбиард, я ухожу.

– А ты, дорлифянин?

– Дэнэд пока остаётся, – ответила Лэоэли за Дэниела. – Так решил Фелтраур.

– Гости, Дэнэд, набирайся сил.

Лэоэли остановилась.

– Дэн, завтра я тебе что-то скажу. Пообещай, что простишь меня.

– За что?

– За то, что я не сказала этого сегодня.

– Так скажи.

– Я уже решила, что сделаю это завтра. Мне кажется, так будет лучше.

– Плохие вести?

– Не спрашивай.

– Плохие вести о ком-то из моих друзей? – настаивал Дэниел.

Лэоэли отрицательно покачала головой.

– Лэоэли?

– Что, Дэн?

– Прости меня.

– Прощаю. Но и ты меня завтра простишь.

– Прощаю сегодня за завтра.

– До встречи, Дэн, – сказала Лэоэли, вошла в клюв ферлинга и исчезла.

Только Дэниел обернулся, чтобы идти обратно, как увидел Эстеан. «Ну вот я снова в плену, – подумал он. – Когда же я увижу вас?» Эстеан не шла – бежала навстречу ему…

– Проводил? – спросила она.

– Да.

– Голова не кружится?

– Нет.

Эстеан усмехнулась.

– Понимаю, тебе хочется побыть одному. А я думала, мы с тобой на лодке покатаемся. Скоро на озере много народу соберётся.

Дэниел не знал, как выйти из затруднительного положения. Он вовсе не хотел кататься на лодке и быть среди людей… и быть с Эстеан.

– Эстеан, Палерард на твоём языке означает Голубой город или, может быть, Огненноголовый город? – спросил он, чтобы словами прикрыть свой молчаливый отказ.

– Доведу тебя до дворца и оставлю одного, – скупым голосом ответила она, вместо того чтобы по обыкновению (когда для этого случался повод) рассмеяться.

– Не обижайся.

Теперь уже Эстеан, чтобы справиться с обидой, которая проскользнула по её глазам и губам, стала рассказывать:

– Много сотен лет назад Палерарда не было. Солнечную сторону Фаэтра населяли два народа, паруанцы и олеардцы. Они жили в вечной вражде меж собою и споры решали войной. Но однажды на Фаэтр обрушилась ещё одна беда, порождённая не жаждой и не волей человека: к нам пришёл тот, кого вы называете Шорошом. Он разрушил все селения обоих народов, и мало кто из людей уцелел. Правителей паруанцев и олеардцев забрал Шорош. И в это страшное время давний предок Фелтраура Далтруан, который тоже врачевал недуги, первым отказался делить людей на паруанцев и олеардцев. Он помогал всем, искалеченным Шорошом и войной. Он понимал, что люди на Фаэтре могут исчезнуть. Однажды он собрал оставшихся в живых паруанцев и олеардцев и предложил им объединиться и построить город, который бы вобрал в себя названия тех и других, – Палерард. Не нашлось ни одного человека, который посмел бы перечить ему, потому что все были благодарны ему и верили ему. Далтруан стал первым Правителем Палерарда… Но это не тот Палерард, что перед твоими глазами. Тот начали строить в другом месте. Но судьба распорядилась по-своему.

– Интересно.

– Правда?

– Да, Эстеан.

– Однажды два мальчика осмелились нарушить запрет и ступили в расщелину, через которую, как считали, на Фаэтр пришёл Шорош. Они долго не возвращались, и их друзья, знавшие об этом, вынуждены были рассказать всё взрослым. Отцы тех двух мальчиков вошли в расщелину и оказались в лесу Садорн. Через какое-то время все четверо вернулись в Палерард. Так был открыт Путь. Он принёс нашему народу благо: наших друзей дорлифян, дорлифское время, коз, грибы, ягоды, орехи, травы. В один из тех далёких дней палерардцы решили построить дворец Правителя напротив входа на Путь. И подле дворца поднялся новый город, нынешний Палерард… Что смотришь? Всё, мы пришли.

– Прости меня, Эстеан. Ты догадалась: мне и вправду хочется побыть одному. Но знай: мне с тобой хорошо. Это – правда.

– Я уже не обижаюсь, Дэнэд. И, кажется, знаю, где ты хочешь уединиться. Помнишь дорогу?

– Помню, Эстеан. Благодарю тебя.

…Дэниел закрыл за собой дверь, оставив по ту её сторону всё, что было не нужно ему теперь, оставив по ту её сторону всех, кто мешал его одиночеству, – всех. Комната камней затаила дыхание.

– Я пришёл. Я вновь в своей хижине. Я дома. Ведь может сбившийся с пути странник остановиться наконец, почувствовав, что он пришёл, и войти в хижину среди камней, которая ждала его?.. И она станет его домом. Вы не рассердитесь, если ваш дом я буду считать и своим домом?.. Вы не сердитесь… Властители Фаэтра, я знаю и вы знаете, что я не такой как вы. Прошу вас: избавьте меня от всего того, что отличает меня от вас.

Дэниел, не торопя время, зажёг все шесть светильников и остановился у стола, покрытого красной скатертью. И стал смотреть… Он смотрел то на все камни сразу, чтобы охватить и почувствовать их Мир в целом, то на отдельную вязь, сплетённую (вольно или невольно?) несколькими камнями, то на один единственный камень. Это зависело не от самого Дэниела, но от желания камней, которые звали его в тот или другой миг. Он прикасался к тому или другому камню, и выражение его лица менялось: с одним выходила лёгкая, радостная встреча (как глоток родниковой воды, когда глотнёшь и скажешь: «О, как хорошо!», ещё глотнёшь и побежишь дальше), другой нужно было просто слушать и пытаться понять, третий так и не открывал своей души, и тогда Дэниел говорил, отнимая от него руку: «Прости, давай отложим разговор».