Слёзы Шороша Братья Бри

Он любовался камнями долго-долго. Он и не думал о том, что это должно когда-нибудь закончиться. Он будто погрузился в радужный сон… в который не проникла память о Суфусе и Сэфэси, о Мэтью и Семимесе, о Савасарде и Гройорге, о Лэоэли и Эстеан, о Слезе и Слове… в который не проникла страсть что-то совершать… в который не проник вопрос «зачем всё?»… в который не проникли страхи и боль. Дэниел просто жил этой новой жизнью, и в ней не было ничего такого, что заставило бы его подумать о другой. В ней не было ничего такого, что заставило бы его оглянуться назад или обеспокоиться будущим. В ней не было ни прошлого, ни будущего.

В середине пересудов Эстеан вошла в комнату камней, чтобы пригласить Дэниела на ужин. Он лежал около красного стола. Сердце её вдруг нарушило тишину, застывшую над камнями, и заставило тревожное слово выпрыгнуть из груди:

– Дэн!.. Дэн, что с тобой?!

Он не откликнулся. Эстеан склонилась над ним и коснулась его руки. Лицо его было покойно, рука тепла.

– Дэн, – тихо позвала она ещё раз… – Ладно, спи.

Придя в столовую, она попросила Эфриарда сходить к Фелтрауру – что посоветует он? Вскоре брат вернулся, принеся с собой светлое слово:

– Дэнэд выздоравливает. Если его душа, побывав на грани, выбрала камни, пусть они исцелят его, а не слова людей, снадобья врачевателей и пища.

Утром пришла Лэоэли. Узнав о том, что Дэниел не покидает комнаты камней, что он не ужинал и не завтракал, она перепугалась. Страх её не развеяли ни уговоры Эстеан, которая ни на шаг не отходила от неё, ни слова Фелтраура, с которым она повидалась сама. Он сказал ей так:

– Дэнэд покинет камни и вернётся на путь, назначенный ему судьбой, когда один из них выберет его и поможет отделить ложь от правды.

Она не стала перечить хозяевам и не потревожила Дэниела. Она просто ушла… убежала из Палерарда, не простившись ни с кем и унеся с собой нелепую мысль о том, что Дэн… пленник. Эта нелепая мысль заставила её обливаться слезами всю дорогу до Дорлифа.

Дэниел же, пробудившись ото сна, ничему не удивился. Он поприветствовал камни и снова отдал себя в их власть. Так прошёл ещё один день… и ещё одна ночь…

Дэниел открыл глаза. Он полулежал в кресле. Было раннее утро: небо уже окрасило прозрачную крышу из безмерника в неровные, волнами, оттенки фиолетового. Света ещё недоставало, но Дэниел узнал эту комнату – гостиную в доме Фэрирэфа. «Где Лэоэли?» – подумал он и прислушался: из столовой доносились голоса Лэоэли и Раблбари.

– Лэоэли! – позвал Дэниел. – Не слышит. Сама скоро придёт.

Он поднялся с кресла и подошёл к камину: ему захотелось ещё раз взглянуть на рисунки, с которых началась жизнь дорлифских часов.

– Так ничего не разгляжу.

С каминной полки он взял коробочку вспышек и зажёг две свечи по обе стороны от рисунков – часовые ферлинги вперили в него свой суровый огненный взор.

– Не очень-то вы дружелюбны ко мне. Я просто посмотрю – нечего супиться.

Сделав шаг назад, он принялся рассматривать один за другим рисунки, исполненные Фэрирэфом. Через несколько мгновений странное чувство охватило его.

– Почему я узнаю вас?.. что-то в каждом из вас?.. Вы дразните мою память. Но что… что я узнаю в вас? – спрашивал он рисунки и себя.

Он припомнил, как в прошлый раз ему померещилось, будто узор, которым Фэрирэф украсил рисунки, ожил… Из столовой снова донеслись голоса. «Сейчас позовут на чай с ватрушками, и я опять не досмотрю и не вспомню».

Дверь открылась – из столовой в гостиную вошла… (он узнал её) смотрительница зала из галереи Эйфмана. Она повернула голову к нему.

– Доброе утро. Я хотел бы спросить, – сказал Дэниел и, услышав себя, поразился: он произнёс эти слова на другом языке… не на языке Дорлифа… а на том, на котором говорил прежде.

Смотрительница молча приблизилась к нему.

– В этих рисунках есть нечто неуловимое, что будоражит меня, но я не могу понять, что именно.

– Имя, – сказала она и ушла.

– Имя? Имя я и так знаю, – Дэниел пожал плечами и вернулся к рисункам. – Надо просто смотреть на них… как я смотрел на камни… Где тут имя?.. К чему бы ему здесь быть?..

Узор на одном из листов, заключённых в серебристые рамки, не замедлил с ответом. Он вновь, как и в первый раз, ожил и зашевелился. Он словно показывал, как Фэрирэф вырисовывал его: как вёл линию, как закручивал её, как переплетал её с другой… Вдруг Дэниел, в ужасе, отпрянул от камина.

– Эф, тэ, – прошептал он, когда немного опомнился, – Ф. Т. Это не Фэрирэф!.. не Фэрирэф! Это буквы языка, на котором Фэрирэф никогда не говорил. Это Феликс Торнтон! Ф. Т. Это его инициалы спрятаны в узоре. Это он спрятал их… чтобы сказать, что в Дорлиф придёт его время… Торнтон создал дорлифские часы, когда был здесь… Фэрирэф обманывал и обманывает всех, выдавая часы за своё детище.

Дэниел стоял посреди гостиной Фэрирэфа и не знал, что ему делать… Вдруг какая-то новая мысль обожгла его. Он сжал в руке каменное пёрышко, висевшее у него на груди, и в отчаянии вскричал:

– Лэоэли!

Так он и проснулся, с зажатым в руке пёрышком, подаренным ему Лэоэли. Он раскрыл ладонь.

– Я кричал во сне. Почему? – прошептал он. – Что такого сказало мне пёрышко?.. Не помню. А что сказала мне Лэоэли… тогда, у дома Малама? Она спросила меня: «Скажи, что значит для тебя пёрышко». Она услышала про пёрышко от Фэрирэфа. «Фэрирэф сказал, что тебе будет приятно, если я подарю тебе пёрышко»… Фэрирэф сказал… Что-то здесь не так… Что?.. Почему я закричал?.. Пёрышко из камня… Конский волос… замкнутый конский волос… Зачем это понадобилось Фэрирэфу?.. Не понимаю… Что было в моём сне?.. Дом Фэрирэфа… рисунки на стене над камином… Вспомнил – узор! Узор, спрятавший две буквы: Ф. Т. Феликс Торнтон сделал рисунки дорлифских часов… Фэрирэф – обманщик!.. Но почему я закричал?.. Почему закричал?..

Дэниел поднялся с пола. Подошёл к столу, покрытому белой скатертью. Коснулся руками камней… Подошёл к столу, покрытому красной скатертью.

– Спасибо вам за приют. Теперь я должен идти.

Он не знал, можно ли через зеркальный холл попасть в другую часть дворца, в фиолетовый холл (ему нужно было туда, чтобы подняться в спальню), и решил идти улицей. Обогнув правое крыло дворца, он увидел Эстеан и рядом с ней черноволосую девушку в красном платье. Они сидели на скамейке лицами к озеру.

– Эстеан, Лэоэли! – окликнул он их.

Они оглянулись и поспешили к нему. «Лэоэли!» Не та белокурая, что он когда-то повстречал в Дорлифе, а черноволосая колдунья-зеленоглазка, которая пряталась в ней. Она улыбалась, но в больших зелёных глазах её умещалась и грусть. Эстеан же вся сияла от радости.

– Оставил свои грёзы камням и вернулся к людям?! – воскликнула Эстеан.

– Один сон прихватил с собой.

– Дэн, какой камень тебя выбрал? – спросила Лэоэли (тон её был серьёзен, в отличие от тона подруги).

– Какой камень меня выбрал? – переспросил Дэниел. – Не знаю. Но знаю, что ты сегодня безумно красива.

– Фелтраур сказал, что один из камней выберет тебя, – поторопилась Лэоэли со словами, чтобы не позволить прихлынувшим чувствам лишить её слов. – Ещё он сказал, что этот камень поможет тебе отделить ложь от правды.

– Ложь от правды?..

– Почему я ничего не знаю?! – удивилась Эстеан (в лице её было ещё что-то, кроме удивления). – О чём ты, Лэоэли?

– Я и сама не знаю о чём. Так вчера сказал мне Фелтраур.

Дэниел изменился в лице: он снова вспомнил о лжи, которая открылась ему во сне.

– Я знаю! Этот камень выбрал меня! – Дэниел приподнял на руке каменное пёрышко, висевшее у него на груди. – Значит, он поможет мне отделить ложь от правды.

– Это аснардат, – сказала Эстеан. – Палерардец сделал это пёрышко из серебристого аснардата.

– Я должен поговорить с Фелтрауром. Но прежде мне нужно привести себя в порядок.

– К Фелтрауру вместе пойдём, Дэн, – сказала Лэоэли. – Ты ведь про пёрышко хочешь спросить, а его подарила тебе я.

– Я сама за ним схожу, дорлифяне, – сказала Эстеан и отвела глаза в сторону: в это мгновение она позавидовала брату (он сумел заставить себя понять что-то раньше неё), и ей захотелось убежать.

– Как знаешь, – сказал в ответ Дэниел.

Эстеан повернулась и быстро зашагала прочь. Лэоэли побежала было за ней, но остановилась.

– Дэн, постой!.. Я должна сказать тебе. Утром, прежде чем отправиться сюда, я зашла к Фэлэфи. Один человек, который поселился на время в её доме, просил передать тебе эти слова: «Одно я знаю точно: я с тобой».

– Мэт?! – воскликнул Дэниел. – Ты видела Мэта?! Как он?!

– Много лучше, чем четыре дня назад. Палерардцы… лесовики принесли его в дом Фэлэфи в тот самый день, когда ты пришёл сюда, только ближе к ночи. Лутул и Фэлэфи к тому времени уже похоронили Нэтэна. Мэт был очень плох, и Фэлэфи почти не отходила от него. Она не могла допустить, чтобы и он умер. Следующим утром я навещала Мэта. Он почти не говорил, так был слаб. А Фэлэфи называла его «сынок».

– Ну а сейчас-то он говорит?

– Говорит. О тебе всякий раз спрашивает. Вчера уже вставал ненадолго.

– Что же ты про меня ему наговорила?

– Пока только то, что ты у лесовиков. Остальное сам расскажешь.

– Мэт… Мэт жив… И ты скрывала это от меня. И за это я должен тебя простить.

– Ты уже простил, помнишь? Ты был слаб, и я не хотела тебя тревожить.

– А Семимес? Он вернулся?

– Мэт сказал, что Семимес побежал вас догонять. Но сначала он помог Одинокому донести Мэта до места, где у того была спрятана лодка. Он не догнал вас?

– Нет.

– Ладно, ты иди. Потом договорим. А то Эстеан с Фелтрауром придут. Он недалеко живёт, его дом… седьмой от дворца.

– Мне в Дорлиф надо. Лучше пойдём к Фелтрауру, а потом в Дорлиф.

– Согласна.

…Фелтраур и Эстеан выходили из дома, когда Дэниел и Лэоэли подошли к нему.

– Приветствую тебя, Лэоэли, и тебя, Дэнэд.

– Доброе утро, Фелтраур, – ответили Дэниел и Лэоэли.

– Коли вы сами пришли, присядем на скамейку.

Все четверо в нерешительности встали перед странной формы плетёной скамейкой прямо перед двухэтажным домом знахаря. Скамейка с высокой спинкой образовывала кольцо, разомкнутое в одном месте для прохода внутрь её.

– Смело заходите и садитесь, – предложил Фелтраур ещё раз.

Все сели. Скамейка оказалась очень удобной.

– Вижу, не озабоченность своим здоровьем привела тебя ко мне, Дэнэд, не так ли? – начал Фелтраур.

– Я здоров и пришёл из-за этой вещи, – Дэниел через голову снял конский волос с каменным пёрышком и протянул его Фелтрауру. – Что здесь не так?

Лэоэли затаила дыхание: что не так в пёрышке, которое она подарила Дэну? Фелтраур взял амулет. Долго разглядывал его… ещё дольше конский волос, он проверил его на ощупь… Потом спросил Дэниела:

– Этот камень выбрал тебя?

– Похоже, да. Во сне я сжал его в руке и отчего-то закричал. Когда проснулся, пёрышко и вправду было в руке. А вот что заставило меня закричать, не помню.

– Ты можешь сказать, откуда оно у тебя?

Дэниел бросил взгляд на Лэоэли.

– Я подарила этот амулет Дэну на Новый Свет. Раньше он принадлежал моему отцу.

– А этот волос? – спросил Фелтраур (в голос его прокралась тревога).

– Пёрышко всегда было на серебряной цепочке. Фэрирэф заменил её на конский волос и посоветовал мне подарить пёрышко Дэну. Он, верно, знал о походе, в который Дэн отправлялся. У нас примета такая…

– Знаю, Лэоэли, – сказал Фелтраур и надолго задержал на ней взгляд.

– Что же не так? – спросила она. – Я тоже должна знать.

– Что ж, слушайте. Это та правда, которую нельзя скрывать, какую бы боль она ни причинила вам обоим, ибо незнание приведёт к новым потерям.

– К потерям?! – изумилась Лэоэли. – Неужели пёрышко виновато в том, что погиб Нэтэн? В том, что ранен Мэт?

– Пёрышко ни в чём не виновато, Лэоэли. Оно, напротив, помогает нам. Оно разбудило Дэнэда, чтобы он открыл ложь. Ложь – в этом волосе. Волос был придан пёрышку не для того, чтобы Дэнэд вернулся, но для того, чтобы он и его друзья попали в западню, как это и случилось.

– Как это возможно, Фелтраур?! – возмутилась Лэоэли. – Это же издавна в обычае дорлифян: тому, кто отправляется в путь, надевают на шею или на руку замкнутый конский волос, чтобы он вернулся домой.

– Не горячись, дорогая Лэоэли. Это вовсе не конский волос.

– Чей же, Фелтраур?! – воскликнула Эстеан.

– Это волос одного из тех, кого дорлифяне и мы называем ореховыми головами.

– Теперь их зовут корявырями, – поправила его Эстеан.

– Это ближе к истине, – сказал Фелтраур.

– Но как волос может привести в западню? – спросил Дэниел.

– О, Дэнэд! Есть люди, которым подвластно то, что неподвластно остальным. Иной наделён даром передавать предметам часть своей силы. И отдав предмету часть самого себя, такой человек (или корявырь) может разговаривать с ним, повелевать им. Корявырь, которому принадлежал этот волос, имел власть над ним до тех пор, пока ты не пришёл в Палерард. Он прослеживал путь волоса, а значит, и твой.

– Я возьму этот волос в Дорлиф и заставлю Фэрирэфа во всём признаться! – сказала Лэоэли (волнения и решимости было в ней поровну).

– Нет, Лэоэли, пока волос останется в Палерарде. Всякий, кто вернётся на ваши земли с волосом, навлечёт на себя беду, как навлёк её Дэнэд.

– Но откуда у Фэрирэфа этот волос? – задался вопросом Дэниел и тут же опустил глаза.

– Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, Дэнэд. Твои глаза сказали об этом, – заметил Фелтраур.

– Откуда, Дэн?! – воскликнула Лэоэли.

– Пусть в этом разберётся Управляющий Совет Дорлифа, а не мы с тобой.

– Ответь же – не мучь меня! – настаивала Лэоэли.

– Дай мне слово, что ты ничего не скажешь Фэрирэфу.

– Обещаю.

– Тот человек, что убил Суфуса и Сэфэси, принёс ему волос. Фэрирэф расправился с ним, чтобы не было свидетелей его предательства. Но один свидетель всё-таки остался.

– Откуда ты это знаешь? Почему ты так уверенно говоришь?

– Я открою тебе это, когда мы будем одни. Фелтраур, Эстеан, простите меня.

– Дэнэду открылась правда, Лэоэли. Верь ему, – сказал Фелтраур.

– Я верю ему.

– Возьми своё пёрышко, Дэнэд, и носи его на себе: оно выбрало тебя и будет защищать.

– У нас так заведено: носить на себе камень, который выбрал тебя, – сказала Эстеан.

– Лэоэли, ты не будешь против, если я дам Дэнэду серебряную цепочку? – спросил Фелтраур.

– Конечно, нет.

– Тогда подождите меня. Я её теперь же принесу.

…Лэоэли и Дэниел вышли из черноты и оказались в лесу. За спинами их остался огромный валун.

– Узнаю Садорн, призрачное обиталище добрых соседей Дорлифа лесовиков!

– Не говори так, Дэн, в твоих словах насмешка.

– Ладно, не буду. Пойдём домой.

– Ты не в ту сторону направился, призрачный дорлифянин. Запомни, может, пригодится: вход на Путь и выход из него в этом камне со стороны Харшида. А Дорлиф – в той стороне. Если поспешим, ещё до пересудов доберёмся.

– Как ты не боишься одна по лесу ходить. Когда выходила из Дорлифа, наверно, ещё совсем темно было?

– Это я только сегодня рано вышла: к тебе торопилась, – ответила Лэоэли и, сделав несколько шагов, спросила о том, что мучило её: – Дэн, теперь мы одни. О чём ты умолчал, когда мы были у Фелтраура?

– Не хочу говорить тебе об этом… да и напрасно уже обмолвился.

– Но ты должен! Фэрирэф – мой дедушка!.. Дэн, не молчи! Твоё молчание пронзает душу!

– Не Фэрирэф создал дорлифские часы.

– Не Фэрирэф?! В уме ли ты, Дэн! Если бы это было так, хоть кто-то бы знал! Такое невозможно утаить!

– Вот видишь, зря я тебе сказал.

– Ладно, прости меня… и говори, – Лэоэли с трудом справилась со своим негодованием.

– Художник, который больше тридцати лет назад волей случая оказался в Дорлифе, сделал рисунки часов. В них, в узоре, спрятано его имя.

– И поэтому ты лишился чувств, когда рассматривал их?

– Похоже, что да. Этот художник – злой человек. Он повинен в смерти моего деда и не только его. Он снова здесь, в Выпитом Озере. Он и зловещий горбун, о котором мне, Мэту и Семимесу рассказал Малам, соединили свои силы в единую силу и свои тела в единое тело и стали повелевать корявырями.

– Дэн, мне страшно от твоих слов!

– Мне тоже страшно. Недавно мы видели Повелителя Тьмы у подножия Харшида. Он летает на горхуне.

– Дэн!

– Это он приказал убить Суфуса и Сэфэси. И он же заставил Фэрирэфа сделать так, чтобы волос корявыря попал ко мне.

– Он охотится за тобой, да?

– Я не должен говорить об этом… Он охотится за мной.

– Я, кажется, догадываюсь из-за чего. Из-за Слезы?

– Не только из-за Слезы. Но пока я не могу сказать больше, чем сказал.

– Но как Фэрирэф поддался ему? Он неслабый человек.

– Ты ещё не поняла?

– Нет.

– Часы – его слабость. Ты же говорила, что он любит их больше всего. Повелитель Тьмы имеет власть над Фэрирэфом, потому что знает тайну часов, а значит, все могут узнать правду.

– Повтори, что ты сейчас сказал! – воскликнула Лэоэли, остановившись.

– Все могут узнать правду. Все дорлифяне.

Лэоэли закрыла лицо руками и зарыдала… Потом, всхлипывая, сказала:

– Только что я поняла смысл слов, которые услышала в детстве в тот самый вечер, когда с отцом и мамой вернулась с озера. Помнишь, я говорила тебе? Фэрирэф разговаривал в саду с каким-то человеком, а мы с отцом невольно подслушали разговор.

– Помню, Лэоэли.

– Тот человек сказал, я хорошо запомнила эти слова: «Я уверен в том, что пленник вернётся, и тогда все узнают правду». Пленник вернулся, да, Дэн?

– У этого человека был сильный, пугающий голос?

– Да.

– Это был горбун, Повелитель Тьмы. А пленник…

– Художник.

– Да. Похоже, он был пленником твоего деда и рисовал для него часы.

– Дэн… отец и мама погибли неслучайно. Верно, отец знал что-то. Он страдал.

– Видимо, он знал, что дорлифские часы придумал не твой дед. Лэоэли, я прошу тебя, не говори никому о часах, ни одному человеку. О предательстве Фэрирэфа я сам скажу Фэлэфи. Но о часах не должен знать никто.

– А Мэт? Мэту ты скажешь?

– Мэту я скажу.

– Дэн?..

– Что?

– Ты из-за меня об этом просишь?.. Спасибо тебе.