Слёзы Шороша Братья Бри

Глава седьмая

«Прощение мести заглянет в глаза»

– Мэ-эт! Просыпайся да вставай без «сейчас встану»! Леща удить идём! – услышал сквозь улетучивающийся сон Мэтью.

– Доброе утро, Малам! Проснулся! Иду!

Малам не стал заходить к нему и прибавил к сказанному через дверь:

– Флягу чаем наполни, лепёшек свежих в мешок положи да орешков баринтовых. Всё на столе на кухне… Дэ-эн! Поднимайся! Рыбалка ждёт!

– Слышу, слышу, Малам! Уже, можно сказать, на ногах!

– Сказать можно много чего! Вон Семимес уже червяков накопал, а я вам по удочке сладил.

Ребята вышли из своих комнат. Малам продолжал:

– Мы-то с Семимесом лёсы к своим палкам привязываем: очень хорошо двухтрубчатник рыбу слышит.

Мэтью заметил в корзине у Малама несколько кусков коры с намотанными на них лёсами.

– Из чего леска, Малам? – спросил он.

– Из конского волоса. Волос волосом приращиваешь до нужной длины, и получается леса, лучше не сыскать: и прочная, и в воде не набухает. Я по три крючка на каждую подвязываю на коротких волосках.

– А этот камешек – грузило? – спросил Мэт.

– Попробуй-ка его на руке. Как? Сгодится?

– Весомый.

– Дай-ка мне, Мэт, – попросил Дэниел.

– Леску порвать попробуй, – предложил ему Малам.

– Похоже, не только леща, а и сазана выдержит, – сказал Дэниел (голос его сделался натужным, передавая напряжение рук).

– Если два леща разом червей заглотнут, она и двух выдержит. Ну, идите мешки в дорогу собирайте.

Вскоре ребята вышли из дома. Семимес поджидал их у липы. По его виду было понятно, что он что-то замыслил.

– Доброе утро, Дэн и Мэт, – сказал он и поманил рукой Дэниела. – Подойди-ка.

Дэниел подошёл к нему, а Мэтью остался у крыльца.

– Я… попросить тебя хочу… об одном, – Семимес заметно мялся.

– Не смущайся, друг, говори.

Семимес покосился на Мэтью.

– Дэн, я только тебе это скажу, – сказал он и пристально посмотрел на него.

– Как хочешь.

– Зазови Лэоэли на рыбалку… С ней рыбалка добрее будет.

– Это ты здорово придумал, Семимес. Ей бы наверняка понравилась эта идея. Но ещё вчера она сказала, что пойдёт к своим друзьям лесовикам…

– Тогда не прошу тебя ни о чём, – перебил его Семимес и опустил голову. – Пойдём, некого ждать. Вон и отец идёт. Видать, козу из хлева вывел.

Не прошли рыболовы и пяти десятков шагов, как Семимес остановился.

– Отец, у меня с головой худо. Лучше я дома останусь… и Слово охранять буду. Дэн, давай мне то Слово, что Повелитель Трозузорт заполучить желает.

Как только он произнёс эти слова, глаза троих его спутников уставились на него. Он увидел в них удивление и вопрос… и, смекнув что-то, потупил взор и виновато согнулся… Малам заговорил с ним:

– Сынок, тебе известно имя Повелителя Тьмы? Даже я не знал его. Откуда же знаешь ты? Ты не рассказывал об этом.

Некоторое время Семимес молчал. Потом, отыскав в себе ответ, сказал:

– Помнил, да забыл. Забыл, да вспомнил. Когда этот… корявырь ударил меня по голове, в глазах у меня потемнело, как будто я умер. Но голос надо мной сказал такие слова: «За твою поганую жизнь большую награду получу я от Повелителя Трозузорта». Вот как было, отец. Вот как было, Дэн и Мэт. Помнил, да забыл. Забыл, да вспомнил.

– Видно, сынок, ум к тебе в голову возвращается. А коли так, на речку тебе идти надо с нами, а не дома сидеть. Глядишь, голова твоя проветрится, и ещё что-нибудь вспомнишь.

– Точно. И наш Семимес, наконец, вернётся.

– Э, Мэт, не надо так.

– Почему же не надо, сынок? Мэт радуется за тебя.

– Ладно, надо… коли радуется… коли радуешься, Мэт.

…Шли ходко. Впереди семенил Малам. То ли в привычке у него было передвигать ноги так, словно они тягались друг с другом, которая из них ловчей, то ли не терпелось ему вытянуть первого леща, который бы задал тон всему лову. Так или иначе, но примером своим он заставлял поторапливаться и своих юных спутников.

– Глядите… вон… кто-то идёт навстречу, – проскрипел Семимес, ткнув рукой в даль.

– Старуха какая-то, – сказал Мэтью.

– Я теперь боюсь встречных старух, особенно тех, что ниоткуда появляются, – сказал Дэниел то ли в шутку, то ли всерьёз.

– Видно, из Парлифа старушка путь держит, – сказал Малам и усмехнулся: – Из ниоткуда.

– Так это же наша парлифская вещунья! Видите, у неё лукошко на голове, – заметил Мэтью.

– Она и есть, – подтвердил Малам. – Гушуги – имя её.

– У меня мурашки по коже. Может, свернём, – предложил Дэниел (странно, но имя старухи, хрипло проползшее совсем близко в воздухе, и вправду заставило его напугаться).

– Нельзя, дорогой Дэн: обидим мы Гушуги эдаким манёвром, – не согласился Малам. – Позже свернём на дорожку, что к речке ведёт. Да вы знаете: третьего дня на Верент по ней ходили.

Дэниел, противясь своей слабости, уставил глаза на старуху, которая всё отчётливее являла знакомые черты, и громко произнёс:

– Предатель нарушит ход тайный восьми:

Ход времени выше поставит судьбы.

– Теперь мы знаем, о ком эти слова, – сказал Мэтью.

– О ком? – спросил Семимес, пытавшийся вникнуть в суть стиха и не только его.

– Помнил, да забыл? – спросил его Мэтью.

– Помнил, да забыл, – с обидой в тоне, но без «Э, не надо так» (держа в голове замечание отца), проскрипел Семимес.

– О Фэрирэфе, – сказал Мэтью.

– Кого на этот раз приговорят её слова?.. По мне, лучше бы свернуть, чем знать это.

– Вот что я тебе скажу, дорогой Дэн: Гушуги на то и вещунья, чтобы не шарахаться от неё, а внимать ей и слова её не чувством, но холодным умом постигать. И соответственно с разумением своим поступать, – спокойно сказал Малам.

Старуха была уже близко, и все притихли… Малам остановился и первым поприветствовал её:

– Доброе утро, дорогая Гушуги.

– И доброе, и худое показали мне нынче зеркала Мира Грёз. Гостей встречаешь?

– Ты наперёд всё знаешь, – ответил Малам.

Ребята переглянулись.

– Приветствуем тебя, бабушка, – сказал Мэтью, когда Гушуги глянула на него из-под лукошка.

Она клюнула своим крючковатым пальцем перед его носом и сказала:

– Тебя помню.

Потом глянула на Дэниела.

– И тебя помню.

– И мы вас на всю жизнь запомнили, бабушка! – нарочито приветливо сказал Дэниел.

– А тебя, – она шагнула к Семимесу, – не знаю.

Дэниел и Мэтью снова переглянулись. Малам же не выдал своего недоумения.

– Дай-ка я тебя потрогаю – глядишь, и вспомню.

Семимес отдёрнул плечо от её руки.

– Э, не надо так! – проскрипел он и шагнул в сторону.

Но она, вдруг что-то почуяв или припомнив из своих ночных видений, преградила ему путь своей кривой, как её пальцы, палкой и заговорила речитативом:

– Сын Озера, спрятанный в кокон в ночи,

Внимай мне чрез силу. Внимая, молчи.

Но Семимес не захотел внимать ей. Потупив голову, он резко отстранил её палку и пошёл по дороге дальше. Вдогонку полетели слова вещуньи:

– Огонь по пятам за тобою бежит,

А рядом тропинка другого лежит.

Ты видел его угасающий лик.

И снова увидишь. Уж близок сей миг.

Семимес остановился.

– Помнил, да забыл… когда он меня по голове ударил, – проскрипел он, не поворачиваясь к старухе.

Она продолжала:

– Прощение мести заглянет в глаза.

Огонь беспощаден – бессильна слеза.

А перестав вещать, прошептала настойчиво:

– Ступайте, ступайте, куда шли!

Для Малама, Дэниела и Мэтью наступившее молчание растянулось шагов на сто. А для Семимеса… Семимес обогнал эти сто шагов ещё на сто и, не опасаясь, что его услышат, ругал судьбу.

– О, если бы Семимес был Семимесом! Разве ж такое могло случиться?.. Жил бы он себе с отцом, ходил бы в лес по грибы да на речку леща удить… Огонь по пятам за тобою бежит… Что ещё за огонь?.. А-а!.. Вон как повернётся: завтра придёт к нам Фэлэфи… огонь невидимый в руках своих принесёт. Огонь этот кокон мой и сожжёт. Чуял я этот огонь в её руках, когда они надо мной кругами ходили. Чего ещё старая ведьма наговорила?..

Ты видел его угасающий лик.

И снова увидишь. Уж близок тот миг.

Да, да, это про кокон… про мой кокон… В нём мой лик, и снова увижу я его в тот миг, когда кокон превратится в пепел… И эти увидят… О, если бы Семимес был Семимесом!.. А что если старуха накликала беду хуже худой? Что если промашка вышла?.. Как же я так промахнулся?.. Видать, с головой у меня худо было, когда этот ударил меня. Видать, поспешал я, коли снова увижу лик его. Через это и пропаду… Нет, нет, только не это! Только не это! Пускай лучше Фэлэфи, но только не это!..

Шагов через сто Дэниел наконец решился заговорить.

– Малам…

– Спрашивай, Дэнэд. Отчего запнулся? Все мы об одном и том же думаем.

– На этот раз слова вещуньи относились к Семимесу…

– Так, Дэн, про него они и, словно тот огонь, по пятам за ним побежали.

– Постиг ли ты их холодным умом, как меня недавно учил?

Малам усмехнулся и ответил:

– Ум мой не холоден, и чувства мешают размышлять. Но пытаюсь я делать это… И, видно, неспроста вчерашний день палка моя в двух местах разом Семимеса слышала. Слова Гушуги вернули меня к этой неурядице… Одно говорю я себе и об этом же прошу тебя, Мэтэм, и тебя, Дэнэд: не спускайте глаз с Семимеса. Близок тот час, когда прощение и месть пересекутся…

– И что тогда? – спросил Мэтью.

– Увидим, что тогда.

– А как же насчёт того, чтобы соответственно с разумением поступать? – спросил Дэниел.

– Уже то хорошо, друзья мои, что знаем мы, между чем выбирать нам придётся.

– Между чем, Малам? У нас с Дэном пока никакого разумения нет.

– Гушуги дала подсказку нам:

– Не очень-то понятно.

– Как так, не очень-то понятно, дорогой Мэт? Меж прощением и местью окажемся мы… А пуще всего заботиться нам следует о том, чтобы Семимеса от огня уберечь.

– Ну, у речки огонь не страшен: окунём Семимеса с головой – и огня как не бывало. А вот у камина глаз с него не спустим.

– Тот огонь не из камина, Мэт-Жизнелюб, а, думаю, издалека, коли по пятам за ним бежит.

– Малам, с чего это ты вдруг на манер Гройорга заговорил: Жизнелюба вспомнил? – заметил Дэниел. – Похоже, неслучайно. Гостей встречаешь, да?

– Выдала Гушуги план мой. Ничего от неё не утаишь, всё наперёд видит. Не хотел я вам рассказывать до поры. Ну, что ж теперь сетовать – придётся признаваться… Домой в большем числе вернёмся мы, чем из дому вышли. Но сначала, как обещал, леща поудим, – ответил Малам и, нагнав глазами Семимеса, прокричал: – Семимес! Сынок! (Тот обернулся.) Обожди нас!

– Ладно, отец! – крикнул Семимес. (Через мгновение, за которое он успел о чём-то подумать, на глаза у него навернулись слёзы).

Место для рыбалки выбирал Малам, точнее даже, не выбирал, а вёл всех к заранее намеченному… Ребятам оно понравилось: не было высокой сырой травы, какая облепила берега Флейза поближе и подальше этого сурового клока земли, занятого большими камнями. Некоторые из них торчали прямо из воды. Здесь оканчивалась каменная гряда, которая тянулась от горного хребта Танут. Она состояла из остатков гор, унесённых когда-то Шорошом, и разбросанных камней. Ребята, вслед за Маламом, выбрали себе по камню у самой воды, нанизали червяков на крючки и забросили удочки, подковырнув разом в нескольких местах дремотную фиолетовую гладь. Малам, перед тем как ловко махнул своей палкой и запустил червяков за удачей, сказал:

– Не хватай червячка, рыбка. Схватишь – на сковородке окажешься.

Ребята ничего не сказали: у них не было припасено словца к этому случаю, как и не было желания уведомить леща о коварстве наживки. Леска Семимеса только с третьего раза угодила в воду, заставив его оглянуться, сначала на отца, потом на своих друзей, и сказать:

– Помнил, да забыл, когда меня этот… корявырь по голове ударил.

– Ничего, сынок, руки сами вспомнят.

– Руки сами вспомнят, отец.

…Ловили недолго, часа два. Ребята заметили, что между делом морковный человечек упирал свою палку в камень и, прислонив к ней щёку, слушал со вниманием. И в эти мгновения его, точно, интересовал не лещ, что проплывал мимо…

– Мэтэм, будь добр, посмотри-ка, сколько мы наудили, – попросил он.

Мэтью спрыгнул с камня и подошёл к ведру, в котором плескались не внявшие предупреждению Малама любители лёгкой добычи.

– Так… Мой лещ, три твоих леща, два моих окуня и пять ершей (три моих и два Дэна).

(Три леща – это было не всё, что поймал Малам: нескольких ершей и окуней он отпустил в реку).

– Что ж, надо признаться, не всё получили, за чем шли, – с грустью в голосе подытожил Малам.

– Сколько же ты намечал поймать? – спросил Дэниел.

– С такими рыбаками, как мы, – подхватил Мэтью.

– Рыбёшек поймали, сколько намечал, больше нам и не надо, а вот беззаботность, за коей шли, Гушуги у нас отняла ещё до того, как мы её вдохнуть успели. Ну, ладно, есть как есть. Ведёрко на обратном пути захватим. Вдвоём понесёте, на палке: Мэт с Дэном, или Дэн с Семимесом, или Семимес с Мэтом. Одному-то тяжело будет.

– Мне не тяжело, коли я барана на себе тащил. Но я не понесу, – понурив голову, проскрипел Семимес.

– Отчего же, сынок?

– Я ни одного леща, ни одного окуня и ни одного ерша не поймал. Помнил, да забыл.

(То ли Семимес и вправду помнил, да забыл, как с удочкой да лещом управляться, то ли, пока лещи съедали его наживку, самого его съедали ненасытные мысли про «если бы Семимес был Семимесом…»).

– Не горюй, проводник. Твой баран перевесит всех наших лещей да в придачу рыбёшек поменьше, – сказал Мэтью.

– Не надо так, Мэт. Не надо вчера с сегодня мешать. Вчера баран был, а сегодня – старуха злая.

– Да я и не мешаю. Я к тому, что обед у нас сегодня славный намечается: с лещами, бараном и дорогими гостями. А это ты верно заметил: баран куда как добрее старухи, особенно, когда шкура его на задах на иве висит.

– Ладно, тогда надо, – сказал Семимес, глянув на отца.

– Пойдёмте же наших друзей встречать. Они скоро наружу выйдут в неожиданном для себя месте. А мы им растеряться не дадим.

…Малам вёл ребят через каменную гряду, и по тому, как ловко ноги его вырисовывали для них тропу в этом зубастом лабиринте, было понятно, что она уже давным-давно протоптана у него в голове…

– Остановимся здесь, друзья мои, – сказал он, замедлив шаг. – Не вздумайте ходить сюда без меня: провалы незаметные глазу поджидают неопытных путников меж иных камней.

– Откуда нам ждать гостей, Малам? – спросил Мэтью.

– Из-за того камня выйдут, что кабанью голову собой являет. Видишь?

– Вижу кабанью голову.

– Скоро выйдут? – спросил Дэниел (как и в Мэтью, в нём неожиданно появилось и росло нетерпение).

Малам склонился над своей палкой, чтобы услышать ответ на этот вопрос, и вдруг подскочил и побежал к напоминавшему кабанью голову камню. Ребята последовали за ним. И тут, будто из ниоткуда, раздался знакомый хриплый голос:

– Куда же Малам подевался?! Малам!

– Здесь я, Гройорг! – ответил морковный человечек. – Вас дожидаюсь!

Из-за камня вышли Гройорг и Савасард, исхудавшие, измождённые беспрерывной ходьбой без сна, отдыха и пищи.

– Рад видеть тебя, дорогой Малам! – воскликнул Савасард.

– Как я-то рад, дорогой мой друг! Как я-то рад!

Малам и Савасард обнялись.

– Ты почему убегал от нас?! Я кричал, кричал тебе! А ты будто не слышал! Дай-ка я обниму тебя побольнее, Мал-Малец в помощь мне!

Дэниел и Мэтью тоже поприветствовали Савасарда и Гройорга и обнялись с ними. Лишь Семимес оставался стоять в стороне и глядел на них исподлобья.

– Молодчина, Мэт-Жизнелюб! С эдакой скалы упал с двумя стрелами в боку, а тебе хоть бы что! – радовался за него Гройорг.

– Одинокому и Семимесу спасибо, – сказал Мэтью. – Это они меня у смерти отняли. А потом Фэлэфи с Лутулом не отходили от меня.

– Семимес, дружище, иди сюда – обнимемся! Спасибо тебе за Жизнелюба!

– Помнил, да забыл, – проскрипел Семимес и не сделал ни шагу навстречу Гройоргу.

– Вот те раз! Как это забыл?! Что, не признал нас с Савасардом?!

– Нашего Семимеса корявырь по голове ударил. Вот он и забыл, – пояснил Дэниел.