Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду Энрикес Дайана

«Едем домой».

К такому решению приходят все они, не только Берни. Глубоко в основании Уолл-стрит что-то раскалывается, и отголоски этого землетрясения слышны даже здесь. Звонят в аэропорт, чтоб подготовили самолет. Спешно пакуют багаж. Когда самолет набирает крейсерскую высоту, Мэдофф, наверное, бросает последний взгляд на чарующий пейзаж, оставшийся где-то там, далеко.

Он летит навстречу страшнейшей финансовой буре, еще не зная, что свое он уже отлетал.

Вторник, 16 сентября 2008 года

Финансовый мир шатается.

Lehman Brothers – банкрот. Merrill Lynch продана Bank of America – ясно же, в пожарном порядке, и акции всех брокерских фирм и банков посыпались вниз. Пока регуляторы разбирались, спасать ли AIG, и если да, то каким образом, весь рынок просел вчера на неслыханные 5%. AIG была на грани дефолта по своим кредитным деривативам, грозя утянуть за собой своих контрагентов – других корпоративных инвесторов-гигантов по всему миру.

Наутро Казначейство объявило о пакете антикризисных мер для AIG, но от удара, нанесенного крушением Lehman Brothers, вдруг пошли трещины в других местах. Из-за срочного списания долговых обязательств рухнувшего гиганта старейший в стране фонд денежного рынка (рынок высоколиквидных краткосрочных ценных бумаг) Reserve Primary Fund «разбивает бакс» до 97 центов, нарушая однодолларовый паритет пая (в фонде денежного рынка номинальная стоимость актива фиксирована и приравнена к одному доллару). Новости подстегивают нарастающую панику. Если финансовый крах поразил даже слывшие надежными фонды денежного рынка, десятки лет заменявшие среднему классу банковский сберегательный счет, значит, безопасной гавани просто не существует.

Клиенты Fairfield Greenwich Group, богатые инвесторы, у которых Мэдофф давно ассоциируется с чем-то вроде плутократического фонда денежного рынка, жаждут ясности и покоя.

Сегодня FGG от лица директора по управлению рисками Амита Виджаверджья рассылает ободряющее письмо, начинающееся словами: «Дорогой инвестор…» В письме бегло упоминается, что в портфеле фонда Sentry нет бумаг Lehman, Bank of America или Merrill Lynch. «В настоящее время, – продолжает он, – инвестиционный портфель Sentry полностью состоит из краткосрочных векселей Казначейства США».

В нынешней буре нет ничего надежнее. Так что для инвесторов Fairfield Sentry это радостное известие и еще одно доказательство деловой сноровки Мэдоффа.

Вернее, так было бы, будь это правдой. Но это полуправда, за которой скрывается ложь, помноженная на ошибку.

Накануне в электронном письме, разосланном коллегам утром, в 10.55, Виджаверджья сообщил о своей беседе с Фрэнком Дипаскали, сидящим на телефонах на загадочном семнадцатом этаже офиса Мэдоффа. Дипаскали признался, что почти 20% активов фонда Sentry до сих пор инвестировано в акции и опционы, самые уязвимые инструменты ополоумевшего рынка. И это вряд ли мгновенно изменится, потому что Мэдофф и Дипаскали «не хотят торговать себе в убыток сегодня и надеются на возможности выйти из этих инвестиций завтра утром или в среду».

В следующем телефонном разговоре Дипаскали сказал, что надеется на «упорядоченный выход [из рискованных инвестиций]» назавтра, сообщил партнерам Виджаверджья. И вот это «завтра» наступило, и уже разослано ободряющее, пусть и не совсем достоверное, письмо: в действительности Дипаскали не подтвердил «упорядоченный выход» с рынка, пребывающего в беспорядке.

Обещанный «упорядоченный выход», конечно, чистейшая выдумка. «Выходить» никто ниоткуда не собирается. Нет никаких акций, не будет никаких казначейских векселей, и никакие чрезвычайные еры не нужны. Все это мистификация.

Это вранье не согласуется с последующим враньем Мэдоффа и Дипаскали. Через несколько дней Fairfield Greenwich получит отчеты о состоянии инвестиционных счетов в эти мучительные дни. Они покажут, что и через три дня, считая от сегодняшнего, до самой пятницы Мэдофф не пристанет к спасительной гавани казначейских векселей. Отчеты о состоянии счетов, разумеется, тоже врут, но, похоже, Дипаскали, который истерикует все больше, уже не следит за тем, кому и какую ложь преподносит.

Понедельник, 22 сентября 2008 года

Весь Вашингтон – как один большой оперативный центр. Регуляторы из Федерального резерва, FDIC – Федеральной корпорации по страхованию вкладов, Казначейства (Министерства финансов) и Комиссии по ценным бумагам и биржам сообща пытаются противостоять панике, которая то тут, то там прорывает линию обороны. Чтобы остановить массовый сброс акций, Комиссия возобновляет чрезвычайный запрет на короткие продажи (сделки без покрытия), временно введенный в июле. Это затруднило бы Мэдоффу возможность применять свою излюбленную стратегию «конверсии с разделением страйка», если бы он и впрямь собирался ее применять. Возобновленный запрет касается ценных бумаг большого числа финансовых компаний, в том числе тех, пакеты которых традиционно присутствуют в портфеле фидер-фондов Мэдоффа.

В сегодняшней внутренней переписке Fairfield Greenwich один из партнеров выражает обеспокоенность тем, как эта мера скажется на Мэдоффе и его контрагентах, имея в виду крупные банки, которые гипотетически обслуживают его опционные сделки. Другой партнер задается более фундаментальным вопросом: почему банки вообще соглашаются работать с Мэдоффом именно сейчас, когда рынки практически парализованы? Если он правильно понимает ситуацию, банки сейчас «не связываются с рисковым капиталом».

Фрэнк Дипаскали постарается заверить обеспокоенных партнеров в том, что операции с акциями финансовых компаний уже исключены из их трейдинговой стратегии, так что «запрет на короткие» их не пугает.

Но остается ключевой вопрос: как объяснить, почему среди нарастающей паники находятся банки, готовые как ни в чем не бывало заключать миллиардные сделки с Мэдоффом по все более рискованным опционам?

Самый очевидный ответ, и он же самый немыслимый: никаких сделок нет.

Вторник, 23 сентября 2008 года

Согласно записи в ежедневнике Берни Мэдоффа, сегодня ему наносит визит Соня Кон, учредитель и держатель контрольного пакета акций венского инвестиционного банка-бутика Bank Medici. Жизнерадостная австриячка всегда является в личные владения Берни, будто лучезарная эрцгерцогиня, неизменно приветливая со всеми: ее визиты создают в офисе приподнятое настроение. Кон и Мэдофф знакомы лично больше двадцати лет, и это знакомство сделало ее богатой и уважаемой европейской банкиршей – небо и земля по сравнению с ее статусом рядового брокера с Уолл-стрит до знакомства с Мэдоффом.

Со времени последнего визита Кон в ноябре 2007 года произошло столько перемен. В то время сеть фидер-фондов Мэдоффа под эгидой Bank Medici еще отчитывалась о росте инвестиций. В общем и целом эти фонды и поныне оставались надежным источником наличности для тайной пирамиды Мэдоффа. Но тревога, охватившая рынок после «уик-энда братьев Леман», закралась в душу его даже самых стойких инвесторов.

Никто еще не знает, что сегодня Соня Кон навещает Берни Мэдоффа в последний раз. Никто не расскажет, о чем они говорят за стеклянными стенами его офиса. Более того, по словам конкурсного управляющего, Мэдофф обычно приказывал уничтожать все записи о своих сделках с Кон. Но, судя по чековой книжке, которую он использует в делах с пирамидой, новости скверные.

Через девять дней Мэдофф выпишет чек на 113 млн долларов, изъятых фондом Herald, главной опорой сети Bank Medici. Месяц спустя он выпишет еще один чек – на умопомрачительную сумму в 423 млн долларов. Больше полумиллиарда утечет с его банковского счета, и в самое неподходящее время.

Если такова весть, которую Соня Кон принесла сегодня своему другу Берни Мэдоффу, едва ли он пребывает в приподнятом настроении.

Среда, 24 сентября 2008 года

Чек выписан на 10 млн долларов.

Для разнообразия он выписан на Берни Мэдоффа, а не им самим. Чек отражает активы 35 профсоюзных пенсионных планов, управляемые единым доверенным лицом. Эти мелкие пенсионные планы – идеальные жертвы его пирамиды. Деньги поступают регулярно, заявления о снятии средств обычно предсказуемы, выводимые суммы малы. Эти фонды не так велики, как те, на которые он когда-то зарился, но деньги есть деньги.

И сегодня они как нельзя более кстати.

На следующей неделе в Cohmad Securities будут ждать ежемесячный чек – комиссионные за поставку инвесторов Мэдоффу – на сумму ровно 214 722 доллара и три цента. К тому же он, исполняя роль семейного банкира, обещал помочь Эндрю приобрести новую квартиру в Верхнем Ист-Сайде, которых всего дюжина в современном семиэтажном доме эксклюзивной планировки на Восточной Семьдесят четвертой улице. За квартиру просят больше четырех миллионов долларов.

Конечно, для Берни было бы разумнее отклонить просьбу Эндрю о займе и просто добавить все 10 млн долларов к банковскому счету пирамиды, который тает на глазах из-за панических изъятий хедж-фондов.

Может, Мэдофф опасается, что возбудит слишком много подозрений, если вдруг откажет младшему сыну после стольких лет демонстративной щедрости – и после того, как одолжил куда больше Марку на дом в Нантакете, который они с женой купили в июне. А может быть, Мэдоффу просто хочется, чтобы Эндрю, вышедший победителем из страшной борьбы с раком, порадовал себя шикарным жильем.

Но вот чего он точно не собирается делать – это инвестировать 10-миллионный чек, с тем чтобы полученная прибыль в будущем обеспечила пенсиями трудящихся членов профсоюзов. Он вливает их в денежную реку, питающую его аферу, к вящей выгоде его семьи, как делал столько раз прежде.

Но он не может не видеть, что половодье давно схлынуло.

Четверг, 2 октября 2008 года

Кабинеты Fairfield Greenwich в сорокаэтажной башне на Восточной Пятьдесят шестой улице всего в паре кварталов от комплекса офисов Берни Мэдоффа в «Помаде». Легкая прогулка в этот прохладный облачный день.

Троим прогуливающимся – Джеффри Такеру, Уолтеру Ноэлу и их младшему коллеге главному юрисконсульту Марку Маккифри – требуются пояснения инвестиционной стратегии, которая, похоже, опровергает закон земного притяжения. Применить инструменты, на которые полагается Мэдофф, от голубых фишек до конфиденциальных опционных сделок, крайне сложно – все несет на себе печать леденящего страха, сжимающего рынки. И в такой обстановке кто-то еще захочет заключать сделки с Мэдоффом? Этот вопрос не одну неделю мучит кое-кого из партнеров Fairfield Greenwich.

Такер, Ноэл и Маккифри заходят в офис Мэдоффа. К ним присоединяется Фрэнк Дипаскали с семнадцатого этажа. Амита Виджаверджья поймали по телефону, возможно, в офисе в Гамильтоне на Бермудах.

Мэдофф прибегает к своей испытанной магической формуле: эксклюзивность, конфиденциальность, уверенное знание предмета. Он снова напоминает, что при его-то востребованности у глобальных инвесторов ему не следовало бы даже снисходить до смехотворной проверки на благонадежность. Он упоминает, что приятель из JPMorgan Chase недавно тоже попросил его потолковать с лондонской командой, которая в этом могущественном банке занимается экспертизами, так вот им он просто отказал. «Через неделю опять то же самое», – говорит он, брезгливо морщась. Он снова отказал. Незачем ему жать руки невесть кому и устраивать экскурсию по офису.

Он сообщает по секрету, что его маркетмейкерский бизнес сейчас прибыльнее, чем в предыдущие годы. У него все еще имеется «доступ к ликвидности», небрежно замечает он, как если бы весь мир не оцепенел от ужаса. Оказывается, где-то там полно оборотного капитала для потребителей его «конверсии с разделением страйка» и его маркетмейкинга. Несмотря на всю эту сумятицу, у него дела идут просто отлично.

Призвав на помощь свои познания в истории рынка, он досконально объясняет, как другие фирмы Уолл-стрит попали в беду. Отказавшись от закрытых партнерств в пользу публичных брокерских компаний, управляющие утратили стимул держаться на гребне волны в бизнесе. Они стали заботиться только о том, чтобы достичь намеченного на следующий квартал уровня прибыли. Недолго думая, они связались с экзотическими финансовыми инструментами, в которых ничего не понимали, и погрязли в долгах. Он умеет избегать таких ловушек, говорит он, потому что выстроил весь свой бизнес с нуля.

Это классический Берни. Но это не дает ответов на вопросы, заданные людьми из Fairfield Greenwich.

Мэдофф просто отказывается назвать имена сотрудников фирмы, вовлеченных в реализацию стратегии фонда Sentry. Он не намерен раскрывать иерархию служащих фирмы. Он не назовет тех, чьи подписи требуются для перевода денег с клиентских счетов. Досаднее всего, что он не желает назвать и ни одной из «крупных корпораций» – контрагентов в опционном трейдинге – «по очевидным причинам», говорит он.

Никто не давит на него, никто не требует объяснить, отчего он может заниматься трейдингом, когда никто больше не может. Никто не задает вопросов о недобросовестном опционном трейдинге, выявленном консультантом из Колорадо прошлой весной. Вообще никто ни на чем не настаивает, притом что всего неделю назад в офисах у них происходил постоянный обмен электронными письмами с беспокойными вопросами о том, каким чудом Мэдофф продолжает действовать, когда встал даже валютный рынок, один из крупнейших и активнейших мировых рынков.

Тем не менее и Мэдофф, и Дипаскали невозмутимо подчеркивают, что все, о чем говорили сегодня, должно остаться в секрете.

На следующей неделе люди из Fairfield Greenwich в обычных и электронных письмах клиентам выставят этот визит в наилучшем свете. Но у них самих, выходящих в октябрьскую прохладу, по-прежнему нет ответов, способных унять тревогу инвесторов – и затормозить утечку денег из Fairfield Sentry.

Среда, 8 октября 2008 года

Стенли Чейз, прибывший из Лос-Анджелеса клиент Берни Мэдоффа, из окна своей квартиры на Пятой авеню любуется первыми мазками осенних красок в Центральном парке.

Чейзу чуть за семьдесят, и он все еще внешне привлекательный, высокий, крепкий, загорелый, с белыми как снег волосами и щегольскими усиками кинозвезды. Но он страдает редкой болезнью крови, постепенно слабеет и в июне написал инвесторам своих партнерств, что управление их счетами примет на себя его сын Марк.

Клиентские счета Чейза весь год иссушали банковский счет Мэдоффа, а вчера Чейз сделал еще одно небольшое изъятие. У них давние и очевидно теплые отношения, но про себя Мэдофф гадает, не подозревает ли его Чейз в мошенничестве. Не играет ли он с Мэдоффом, воображая, что тот скорее удовлетворит любую заявку на снятие денег, чем рискнет разоблачением?

Мэдофф не слишком уверен и вряд ли станет задавать вопросы. Позже Стенли Чейз будет яростно отрицать, что вообще знал что-либо об афере Мэдоффа, когда снимал деньги, и тем более не знал этого на протяжении их долгого знакомства.

Надо сказать, что чек, который Мэдофф выписал Чейзу вчера, едва ли сравним с активами в сотни миллионов долларов, предположительно содержавшихся на счетах Чейза, – с состоянием, которое исчезнет, когда обрушится афера Мэдоффа.

С точки зрения Мэдоффа, средства, выводимые со счетов Чейза, – мелочь в сравнении с суммами, которые он перевел недавно в один из своих старейших офшорных фидер-фондов Kingate Euro.

Нет, такой клиент, как Чейз, чей номер в меню быстрого доступа телефона Мэдоффа стоит первым, никогда не сможет навредить пошатнувшейся пирамиде так, как пугливые заграничные клиенты – хедж-фонды.

Когда безоблачный день уступает пасмурному вечеру, Берни Мэдофф и Стенли Чейз встречаются в уютно освещенном ресторане на девятом этаже престижного универмага Barneys – просто ужин двух старых друзей.

Четверг, 16 октября 2008 года

Для Амита Виджаверджья день начинается плохо. Начинается он со звонка из отдела деривативов JPMorgan Chase, одного из всемирных банков, занятых структуризацией и продажей сложных деривативов. Звонят в порядке отслеживания показателей работы фонда Fairfield Sentry.

Виджаверджья выслушивает вопросы сотрудника банка – о чем же еще? – о Берни Мэдоффе. В последнее время из банка звонят чаще и настойчивее, и все, что сообщает Fairfield Greenwich о Мэдоффе, похоже, звучит неубедительно.

Затем банк предъявляет заявки на предстоящие погашения, и они приводят в оторопь руководство Fairfield Greenwich. Один из руководителей лондонского офиса Fairfield на минувшей неделе обменивался электронными письмами со своим коллегой из банка, но речь шла о почти обычном объеме погашений в несколько миллионов евро. А в сегодняшнем запросе обозначена сумма куда больше первоначально намеченной.

Внезапный рывок сумм на погашение, да еще эти придирчивые расспросы о Мэдоффе – что-то явно неладно. Что случилось?

Янко Делла Скьява, зять Уолтера Ноэла и один из основных агентов фондов Fairfield по продажам в Европе, пытается разобраться. Он звонит своим контактным лицам в JPMorgan Chase, но безуспешно.

JPMorgan Chase набирает обороты и требует от Fairfield Sentry 250 миллионов, по сути, все свои вложения. Он также забирает деньги из нескольких других управляемых Мэдоффом фондов, вовлеченных в его сделки с деривативами, включая фонд Herald. Понятно, что банк тревожит нечто большее, чем просто «риск контрагента».

Четверг, 23 октября 2008 года

Мориса Э. Мертенса, директора по инвестициям целевого фонда Нью-Йоркского университета, прибывшего со своим ассистентом, проводят в кабинет Дж. Эзры Меркина в черной гранитной башне на Парк-авеню, 450. Тридцатитрехэтажное здание занимают хедж-фонды, и роскошный офис Меркина на тридцать втором этаже считается в этом сообществе недвижимостью высшего класса.

Мертенс, много лет возглавлявший пенсионный фонд автомобильной компании Ford Motor, довольно рано отошел от дел, но в 1997 году университетский комитет по инвестициям призвал его на помощь. К тому времени университет уже инвестировал в фонд Меркина Ariel, купив первую долю в 20 млн долларов в январе 1994 года. С тех пор вложения (которыми, как считают в комитете, управляет Меркин) значительно возросли и составляют более чем 85 миллионов.

На сегодняшней рабочей встрече Меркин рекомендует университету инвестировать непосредственно в фонд, управляемый Берни Мэдоффом. Правда, Мэдофф занимается клирингом своих сделок сам, и его активы не поступают на кастодиальное хранение третьей стороне, зато он предлагает хороший стабильный доход – из года в год, говорит Меркин.

Мертенс и его ассистент и слушать дальше не хотят. В качестве корпоративного инвестора Нью-Йоркский университет не собирается вкладываться ни в какой «самоклирингуемый» фонд. Мертенс без обиняков отвечает Меркину, что инвестировать в Мэдоффа нецелесообразно.

Почему-то Меркин не говорит: «Но вы уже инвестировали в Берни Мэдоффа через фонд Ariel». Меркин вложил в Мэдоффа около трети активов Ariel, более трехсот миллионов. Всего же на счетах трех его хедж-фондов у Берни лежит, как полагает Меркин, около двух миллиардов долларов. И до того крепка вера Меркина, что уже в этом месяце он положил на свой счет у Мэдоффа еще десять миллионов.

Позже Мертенс скажет: разговор сам собой перешел на другие темы. Закончив обычные дела, сотрудники фонда Нью-Йоркского университета обмениваются рукопожатиями с Меркином и уходят.

Четверг, 23 октября 2008 года

Один из руководителей высшего звена лондонского JPMorgan Chase ставит дату и подпись под сенсационным докладом для Агентства по борьбе с организованной преступностью, одной из британских правоохранительных служб. В разделе, озаглавленном «Основания для подозрений», говорится о сделках со сложными деривативами, в которых задействованы три фонда – партнеры банка, инвестирующие в фирму Bernard L. Madoff Investment Securities.

Банк обеспокоен результатами деятельности Мэдоффа, «которые систематически и значительно превосходят результаты аналогичных фирм, год за годом, даже в существующих условиях рынка, – иными словами, они слишком хороши, чтобы это было правдой, хотя обратное и не доказано», – пишет банкир. В довершение всего Мэдофф отказывается хоть как-то объяснить, каким образом он достигает таких результатов. Поэтому банк уже послал уведомление о погашении инвестиций одному из фондов и готовится изъять деньги из двух других.

После отправки этого первого уведомления ответственный сотрудник банка побеседовал с одним менеджером женевского фонда, продававшего своим клиентам связанные с операциями Мэдоффа деривативы – из тех, что имели отношение к предстоящему погашению. В записанной на диктофон беседе, которая шла по-французски, швейцарский менеджер упоминает о «колумбийских деловых кругах, которые не одобрят» действий JPMorgan Chase, «и заявляет, что стоимость упомянутых фондов не должна упасть, а также едва ли не открыто угрожает безопасности штатных сотрудников банка», – сообщает банкир.

Впечатление от расшифровки этого телефонного разговора, опубликованной позже во французской печати, заставляет согласиться с мнением лондонского банкира, который, по его словам, никогда не заблуждался насчет рискованности сложных деривативов.

–Я понимаю, какой цены вы хотите, – говорит банкир, – но ее вы не получите…

–Вас известили, что цена будет ниже? – спрашивает человек из Женевы.

–Сейчас – да, – отвечает банкир.

Не желая отступать, человек из Женевы говорит чуть сбивчиво:

–Если до этого дойдет… мы же не хотим ссориться… я также настаиваю на втором пункте… понимаете, наши друзья в Колумбии могут наломать дров, если их при… если разозлятся, а мне кажется, что кое-кто пытается их расстроить.

Банкир опешил:

–Это угроза?..

В Женеве смеются, не дослушав вопрос.

–Нет, просто для вашего сведения. В Швейцарии, знаете, люди простые.

В тот же самый день, когда сотрудник JPMorgan Chase сообщает о подозрениях относительно Мэдоффа, из Дубая прибывает один встревоженный бизнесмен на встречу со своим личным банкиром. Подобные встречи сейчас происходят по всему земному шару, потому что каждый ищет убежища от свирепого шторма, разыгравшегося на финансовых рынках. Спасения нет нигде, даже в этом цветущем оазисе на берегу Персидского залива.

Успешный бизнесмен и четверо его партнеров с 2004 года инвестировали в фонд Fairfield Sentry. Он отлично помнит, как банкир рекомендовал ему в качестве альтернативы наличным деньгам хедж-фонд, в течение многих лет обеспечивающий небольшой, но верный и регулярный доход. Ну да, он помнит, какое впечатление произвели на него слова банкира о том, что по части постоянства фонд достиг статуса «легенды». Он был немало польщен тем, что, хотя Sentry считался закрытым для новых инвесторов, банк помог ему сделаться клиентом знаменитого фонда. Инвестиции, которые он с партнерами вложил в инвестиционные счета Sentry, предположительно выросли с тех пор до более чем 5,3 млн долларов.

Но сейчас бизнесмен хочет выйти из дела. Он приказывает своему банкиру погасить все акции Sentry, которые имеются у него и у его партнеров. Он берет с собой бланки бумаг для оформления заявки на погашение и на следующий день возвращает в банк готовые заявки, полагая, что им с партнерами вернут деньги к концу ноября.

Вторник, 4 ноября 2008 года

Сегодня Америка идет на избирательные участки, чтобы решить, кто будет следующим Президентом Соединенных Штатов, сенатор Барак Обама или сенатор Джон Маккейн, а рынок ценных бумаг затевает по этому случаю лихую гонку – индекс S&P 500 взлетает более чем на 4%, а индекс Доу-Джонса на 300 пунктов.

А еще сегодня день, когда Берни Мэдофф почти наверняка впервые задумывается, переживет ли он коллапс 2008 года – да и стоит ли.

Фрэнк Дипаскали на семнадцатом этаже узнает первым: фонд Fairfield Sentry прислал две заявки на погашение в следующем месяце на сногсшибательную сумму в 850 млн долларов. Таким образом, с сентября один только Fairfield Sentry вывел 1,25 млрд долларов, и это не считая миллионов, выведенных мелкими фондами Fairfield Greenwich.

Другие крупные хедж-фонды тоже забирают свои деньги. Но Sentry больше десяти лет был для Мэдоффа главным источником средств. И то, что он же сейчас главный источник забот, быть может, только справедливо.

День за днем он звонит в Палм-Бич, ласково упрашивая старого друга Карла Шапиро поскорее внести 250 млн долларов на свой клиентский счет у Мэдоффа. Деньги идут, отвечает Шапиро. Так и есть. Когда они поступят, на банковском счете Мэдоффа снова заплещется обмелевший денежный пруд.

Может, ему просто нужно достаточно наличных, чтобы выстроить мост между днем сегодняшним и завтрашним, когда Уолл-стрит наконец успокоится и деньги послушно потекут в финансовую пирамиду.

Конечно, любой реалист понимает, что денег Шапиро слишком мало и пришли они слишком поздно. Но этот любой реалист – не Берни Мэдофф. Даже теперь Мэдофф верит, что сумеет упредить катастрофу. Встречи с ним по-прежнему ищут перспективные клиенты. Можно поднажать на Джеффри Пикауэра, чтобы тот добавил еще денег на счета, – вот у кого водятся доллары, миллиарды долларов. А может, и еще кто-то из верных клиентов тоже подбросит денег.

Так или иначе он сможет добыть денег, чтобы остаться на плаву, говорит он себе. Он не признает себя проигравшим или побежденным – разве что уставшим. Он так долго отбивал степ, жонглируя банковскими счетами, нашептывая утешительную ложь, завораживая всех ловкостью ног. Но теперь он нет-нет да и спросит себя: хочу ли я плясать и дальше, даже если смогу?

И ему все чаще хочется ответить: нет.

Четверг, 27 ноября 2008 года

День благодарения, и со стороны манхэттенского Вест-Сайда, где проходит традиционный парад «Мейси», несутся веселые вопли, барабанная дробь и перебранка клаксонов. На Ист-Сайде, на Третьей авеню, тихо, в праздник закрыты почти все магазины и учреждения. Прибывшие в «Помаду» люди из Banco Santander видят, что газетный киоск в вестибюле заперт, а сотрудники охраны собрались у стойки секретаря. Их направляют к лифтам, и они поднимаются на девятнадцатый этаж безмолвного здания.

Из едущих в лифте самая важная персона – Родриго Эченике Гордильо, солидный мужчина слегка за пятьдесят, уже двадцать лет входящий в правление огромной испанской банковской компании. Эченике Гордильо прилетел из Мадрида только для этой встречи с Берни Мэдоффом. Он удивлен, что Мэдофф назначил ее на праздничный день, но Мэдофф сказал, что в другие дни он занят, а встреча важная.

По образованию Эченике Гордильо юрист, и здесь он по просьбе председателя правления холдинговой компании, владеющей Banco Santander. У банковского хедж-фондового подразделения Optimal в Мэдоффа инвестировано более трех миллиардов.

За прошедшие шесть лет аналитики Optimal по меньшей мере дважды указывали на недостатки финансового и аудиторского контроля Мэдоффа. Тем не менее команде экспертного отдела и руководству всякий раз удавалось убедить себя, что с Мэдоффом все в порядке, – ведь он столько лет управлял инвестициями, его контролировала Комиссия по ценным бумагам и биржам, у него стабильный и уважаемый брокерский бизнес, и, вообще, он один из старожилов Уолл-стрит с превосходной репутацией.

Но то было до гибели Bear Stearns, банкротства Lehman Brothers, операций по спасению Fannie Mae, Freddie Mac и AIG. Теперь другие времена. Риски нынче весят больше, чем прежде, а репутации – меньше.

Эченике Гордильо с коллегами выходят из облицованного камнем лифта. Мэдофф собственной персоной стоит перед стеклянной дверью, ведущей в офис руководства. На этаже нет больше никого, даже личного секретаря Мэдоффа. Мэдофф устраивается в кресле и после обмена любезностями Эченике Гордильо выкладывает свои вопросы.

К удивлению Гордильо, Мэдофф не пытается его успокоить, улестить или убедить. Когда всплывает тема изъятий, атмосфера становится напряженной, если не грозовой.

Потом в Мадриде пойдут противоречивые слухи о том, что было дальше. По одной версии, Мэдофф предупредил испанцев: заберете деньги сейчас – больше сюда не сунетесь. Двери Мэдоффа – на кону77 млн долларов ежегодных комиссионных за управление активами, поступающие на счет хедж-фондового подразделения банка, – закроются для Santander навсегда. Нет сомнений, что Мэдофф не в первый раз и не только испанцам угрожал такими мерами.

Если сегодня и прозвучали угрозы, то впустую. Встреча завершилась быстро, и банкиры спускаются в лифте обратно в безмолвный вестибюль. Santander, вне всяких сомнений, заберет свои деньги со счетов Мэдоффа.

Среда, 3 декабря 2008 года

В какой-то момент Берни Мэдофф садится поговорить с Фрэнком Дипаскали и убеждается в том, что верному подручному ясна диспозиция. Банковский счет пирамиды в JPMorgan Chase, на котором всего полгода назад было больше 5,5 млрд долларов, съежился до нескольких сот миллионов, чего и близко не хватит на покрытие уже нависших над головой и маячащих на горизонте погашений.

А когда деньги на этом счету в банке закончатся, говорит Мэдофф Дипаскали, инвесторы останутся ни с чем. Он смертельно устал снова и снова наскребать где-то деньги. Все кончено.

Дипаскали давно понял, что Мэдофф проворачивает крупную аферу, да и как не понять? Он изготавливал подложные документы на бумаге и в компьютере, ловко камуфлируя махинации, так что ни одно из полудюжины расследований не вывело их на чистую воду. Он водил за нос регуляторов, бухгалтеров и клиентов по меньшей мере пятнадцать лет.

Позже он заявит, что лгал и себе, успокаивая себя нелепой верой в то, что у Берни есть «другие активы», океаны богатства, скрытые за чертой ограниченного кругозора Дипаскали, но достаточные для исполнения всех обещаний, отражаемых в банковских отчетах.

Если когда-то в мыслях Дипаскали и жил этот утешительный обман, сегодня иллюзии умирают. Если и был где-то сокрытый от взора океан богатства, Мэдофф сейчас вовсю черпал бы из него, чтоб удержаться на плаву. Панический ужас не навсегда сковал рынки. Будь у него еще несколько миллиардов, их, возможно, хватило бы, чтобы выпутаться из беды.

Но всех денег только и оставалось, что на этом, почти исчерпанном, банковском счету, а Мэдофф устал от изнурительных усилий пополнять его. Он хочет использовать оставшиеся деньги на обналичивание счетов ближайших друзей и семьи, а не на чеки, которые следовало бы выписать разным хедж-фондам. Он просит Дипаскали подготовить список избранных счетов и отчет об остатках на них, чтобы можно было по справедливости поделить среди них остающиеся деньги.

Немного позже Дипаскали якобы скользит вниз в лифте, чтобы на продуваемом ветром углу возле «Помады» встретиться со своей сотрудницей, Джоанн (Джоди) Крупи. Сторона обвинения заявит впоследствии, что именно тогда Дипаскали откроет Крупи, что Мэдофф на мели и у него нет активов, за счет которых он смог бы покрыть многомиллиардные долги и расплатиться с клиентами.

Верил ли когда-нибудь Дипаскали в этот обман? Если так, то он стойко переносит утрату иллюзий. Он не хватает первые подвернувшиеся под руку активы и не бежит из страны. Он не сообщает о своем наставнике в ФБР ради смягчения наказания за свои преступления. Он возвращается со встречи на углу и садится выполнять распоряжения шефа. Чеки на подпись Мэдоффу будут готовы к середине следующей недели.

Четверг, 4 декабря 2008 года

Джоди Крупи, угловатая женщина с оливковой кожей и густыми темными волосами, работает у Берни Мэдоффа с 1983 года и предположительно примерно с 2000 года оформляет выписки по банковскому счету по меньшей мере для одного из самых крупных частных инвесторов. Основываясь на конфиденциальных показаниях Дипаскали, обвинение установит, что в ее обязанности входило также составление «ежедневного отчета» для Мэдоффа, отражающего движение на счетах его инвестиционно-консалтингового бизнеса, наряду с полученными, но еще не удовлетворенными заявками на погашение.

Если это так, то сейчас на лежащей перед ней странице написано: катастрофа. На банковском счету меньше трехсот миллионов, а ожидающие своей очереди заявки на погашение подходят к полутора миллиардам – за десять последних дней запросы на изъятие удвоились.

Воскресенье, 7 декабря 2008 года

По сведениям федеральных прокуроров, в этот морозный и ветреный день Фрэнк Дипаскали выходит из своего просторного дома на холме в пригороде Нью-Джерси и едет к расположенной неподалеку кондитерской сети Panera Bread на встречу с Джоди Крупи. Она живет в Вестфилде, Нью-Джерси, но в прошлом месяце купила роскошный дом прямо на берегу Атлантического океана.

Дипаскали признается, что все дни накануне этой встречи они с Крупи постоянно обсуждали, как им объяснять правоохранителям свою работу в фирме Мэдоффа, когда афера окончательно раскроется. Вот и сегодня они бьются над тем же вопросом. По словам Дипаскали, приведенные в официальном обвинении, Крупи говорит ему, что будет «стоять на своем» – будто она всегда считала, что Мэдофф занимается совершенно законными сделками за рубежом.

Крупи будет последовательно отрицать, что когда-либо сознательно помогала Дипаскали обеспечивать гигантскую аферу Мэдоффа. Она будет заявлять о непричастности к преступлению, в котором ее обвиняют федеральные власти, и настаивать, что ее, как и всех прочих, одурачил ее такой умный и респектабельный с виду босс.

То, что случится потом, ни изменить, ни исправить будет нельзя. Еще до конца наступающей недели фирма, которой они служили не один десяток лет, перейдет под федеральный контроль, их хладнокровный вождь Берни Мэдофф будет арестован, а их самих обвинят в том, что они помогли ему построить величайшую в истории финансовую пирамиду.

11. На руинах

Звезда Берни Мэдоффа закатилась, и для его жертв начался долгий, трудный путь. Крах финансовой пирамиды, подобно катастрофическому землетрясению или опустошительному урагану, оставил после себя массу обездоленных, обманутых и неприкаянных. Знакомый мир рухнул, и нужно было найти пристанище, но пока они могли лишь гадать о путях, способных вывести их в менее опасное будущее.

Униженным регуляторам и измученным юристам, вынужденным разбирать завалы, тоже предстояла долгая дорога – от хаоса к спасению.

Каждый переживший катастрофу должен был пройти свой путь, изнурительный и коварный, но едва ли героический. Инспекторы из Комиссии по ценным бумагам и биржам будут стремиться восстановить свою честь. Юристы, нанятые для распутывания аферы Мэдоффа в суде по банкротствам, будут не жалея сил искать спрятанные сокровища, чтобы вернуть их тем, кто разорился. Но сами жертвы аферы, так долго верившие в этого чародея лжи, отправятся на поиски самой труднодостижимой на свете цели – справедливости.

Большинство пускалось в путь, имея лишь смутное представление о том, что ждет их впереди. Им было невдомек, что иные мосты уже смыты. Трагичнее всего то, что за поворотом они не могли разглядеть перекрестка, и не меньше половины из них угодит в лабиринт бессильной ярости и отчаяния.

Вначале было невозможно представить даже число жертв, и тем более – куда они направятся и что там обнаружат. Единственной подсказкой была ошеломляющая цифра, названная самим Мэдоффом: 50 млрд долларов.

Через считаные часы после ареста Мэдоффа многие доморощенные финансовые эксперты в Интернете отмахнулись от этой цифры как от завышенной и неправдоподобной. Другие предположили, что она верна, но отражает лишь бумажные прибыли, а не денежные убытки, – как будто убыток на бумаге, уничтоживший все, чем вы владели, приносит меньше ущерба, чем потеря денег в кошельке. На самом-то деле оценка Мэдоффа была заниженной. Вскоре будет установлено, что на момент ареста Мэдоффа исчезло 64,8 млрд долларов «бумажного» богатства, в том числе наличных на сумму примерно 20 млрд долларов.

Несколько институциональных жертв быстро вышли на свет. Фонд Пикауэра, семейный фонд Чейзов и фонды семьи Норман практически тут же закрылись, ввергнув в ступор и своих сотрудников, и получателей субсидий.

К пятнице 12 декабря несколько элитных хедж-фондов, несмотря на все их прежние заверения о тщательных проверках и экспертизах, застенчиво признались инвесторам, что их тоже ободрали.

По всему миру «дорогие инвесторы» начали получать факсы, электронные письма с вложениями и курьерские доставки с вежливыми посланиями: «… Вчера, как вы несомненно знаете, был арестован Бернард Л. Мэдофф…» (Хотя вряд ли вы знаете, что ваш фонд проинвестировал фактически все свои активы в другой фонд, который инвестировал в три других фонда, и вся эта троица полностью вложилась в Мэдоффа.) «Мы потрясены… консультируемся с юристами… собираем информацию… будем держать вас в курсе дел». Получатели этих писем звонили своим адвокатам, и этим же адвокатам названивали из СМИ.

Особенно острым было потрясение, ужас и замешательство в гигантских донорских фондах Мэдоффа, чьи управляющие так гордились своей осмотрительностью – и понесли такие громадные убытки: Fairfield Greenwich Group, Эзра Меркин, Bank Medici, фонды Tremont. Блоггеры тут же заклеймили их вероятными пособниками мошенника, отказываясь поверить в то, что такой элементарной аферой, как финансовая пирамида, можно столько времени дурачить таких многоопытных профессионалов.

По всей Европе главные банки один за другим стали выпускать заявления для прессы: фонды Optimal испанского Banco Santander инвестировали в Бернарда Л. Мэдоффа… аффилированные с UBS фонды скорее всего инвестировали… банк HSBC мог быть втянут своим отделом управления хедж-фондами… у BNP Paribas под угрозой 500 млн долларов, вовлеченных в сделки и займы хедж-фондов.

Осведомители о биржевых колебаниях, годами вслушивавшиеся в то, как их компаньоны по загородному клубу хвастают или шушукаются о своих инвестиционных счетах у Мэдоффа, разослали журналистам анонимные доносы или оставили голосовые сообщения, назвав все известные им имена.

Списки составлялись, расширялись, уточнялись. Первыми шли, естественно, громкие имена: владелец New York Mets Фред Уилпон и бывший владелец Philadelphia Eagles Норман Бремен; Сэнди Коуфакс – бейсболист, избранный в Зал славы бейсбола; магнат недвижимости и владелец газеты New York Daily News Морт Цукерман; актеры Кира Седжвик, Кевин Бэкон и Джон Малкович; известный киносценарист Эрик Рот; бывшая жена Майкла Дугласа; наследники автора и исполнителя песен Джона Денвера; фонд, основанный Джеффри Каценбергом, одним из основателей голливудской киностудии DreamWorks, совместно с продюсером кинозвезд Дэвидом Геффеном и обладателем «Оскара» Стивеном Спилбергом, чьи фонды тоже пострадали.

Сразу же открылся поразительный географический охват аферы Мэдоффа – своеобразный антипамятник двум десятилетиям финансовой глобализации. Вскоре в списки попали банкиры частных швейцарских банков, сингапурская страховая компания, корейский учительский пенсионный фонд, итальянский банковский холдинг, главные японские банки и страховые компании, гонконгские трастовые фонды, голландские управляющие инвестициями, суверенный фонд благосостояния Абу-Даби, французская наследница косметической империи, члены королевских семей Англии и Монако, две католические школы с острова Санта-Круз, люксембургские хедж-фонды, богатые семьи из Мексики, Бразилии, Аргентины и Дубая. Один европейский юридический консорциум позднее оценит число людей, затронутых скандалом, в три миллиона.

В США видные жертвы включали членов попечительских советов культурных учреждений Нью-Йорка, бывших управляющих с Уолл-стрит, богатых девелоперов из Чикаго, уважаемых деятелей науки из Бостона, фонд из Сиэтла, члена законодательного собрания штата Нью-Джерси и группу пенсионеров из Аспена (штат Колорадо). Небольшую часть своих активов вложил в Мэдоффа даже Международный Олимпийский комитет.

На фоне этого космополитического полотна стали проступать черные пятна низменной обывательской реакции. Новостным интернет-сайтам приходилось регулярно вычищать антисемитские оскорбления из комментариев к материалам о Мэдоффе и его афере. Когда нобелевский лауреат и автор воспоминаний о холокосте Эли Визель, почитаемый за мужество и гуманизм, подтвердил, что Мэдофф украл все вклады в его небольшой благотворительный фонд, многие члены еврейского сообщества сочли это верхом цинизма и предательства, но другие испугались негативной реакции, на которую в столь неспокойные, опасные времена мог спровоцировать толпу Мэдофф.

На одной из дискуссий за завтраком в манхэттенском клубе «21» Визель предложил собственное объяснение того, как мог случиться подобный скандал. «Это же проще простого, – сказал он. – Воображение преступника превосходит воображение невинных». Смысл понятен: преступник способен во всех подробностях представить задуманное им преступление, тогда как его жертвам сама вероятность такого преступления не приходит в голову.

Когда Визеля спросили, сможет ли он простить Берни Мэдоффа, последовало долгое, почти мучительное молчание. И человек, который, кажется, так много – и многим – простил, тихо ответил: «Нет».

Манхэттенский Институт еврейских исследований организовал вечернюю дискуссию группы специалистов для рассмотрения, как выразился ее модератор Мартин Перетц, «гнусности, учиненной Мэдоффом». Аудитория была набита битком. Диспутанты были представительны, вдумчивы и полны тревог. Некоторые опасались, что предательство Мэдоффа наносит удар по узам доверия, которые позволили евреям диаспоры столетиями выживать и преуспевать в финансовых центрах. Но историк Симон Шама напомнил аудитории, что Америка, становясь все более толерантной, только что избрала первого чернокожего президента Барака Обаму; быть может, старая как мир нетерпимость выходит из моды. Кроме того, подчеркнул он, в эти постмэдоффские дни как будто не наблюдается заметных выбросов антисемитского яда.

Присутствующие в аудитории журналисты знали, что это не совсем так: достаточно было просмотреть папку входящих электронных писем.

Через неделю после ареста Мэдоффа Антидиффамационная лига (правозащитная организация, призванная противостоять антисемитизму) сообщила о резком росте злобных оскорблений евреев в Интернете, по большей части связанных с Мэдоффом. Тот факт, что Мэдофф и многие из его жертв были евреями, вызвал «у антисемитов настоящий взрыв», – предостерегал Абрахам Фоксман, долгое время возглавляющий организацию. В составленный Антидиффамационной лигой список примеров вошли комментарии, которые появлялись на веб-сайтах многотиражных газет и журналов: «Один еврей-ворюга обирает кучу других евреев-ворюг – вот вам, что называется, преступление без жертв»; «Старая песня: еще один жулик-еврей с Уолл-стрит. Вы лучше покажите еврея, который не жулик, то-то все удивятся!»; «Очередной еврейский вор-меняла. Три тыщи лет одно и то же»…

В реальности преступление Мэдоффа вышло далеко за пределы его первоначальных еврейских связей. Почти все деньги, сгинувшие в результате мошенничества, стеклись к нему после его кризиса наличности 2005 года и поступили от хедж-фондов, разбросанных по всему миру, – от европейских аристократов, теневых русских и суверенных фондов национального благосостояния стран Персидского залива. Эти инвесторы если и слышали о Берни Мэдоффе, то связывали его с подъемом NASDAQ и автоматизацией Уолл-стрит, а не с еврейскими загородными клубами на Лонг-Айленде и в Палм-Бич и не с попечительским советом Университета Ешива.

Но он и правда состоял в членах еврейских загородных клубов – и сотни их членов потеряли десятилетиями копившиеся на бумаге прибыли. Он и правда состоял в совете Ешивы – и вот университет судорожно подсчитывает средства, которые так внезапно исчезли из его целевого капитала. Свои первоначальные сети продаж он строил, полагаясь на «сарафанное радио», а оно работало там, где с самого начала собирались его еврейские друзья и родственники, – в синагогах, в еврейских клубах и курортных местах, в советах еврейских благотворительных учреждений, больниц и школ.

Так что его преступление начиналось как «воровство на доверии» – этот приятно звучащий термин криминологи применяют, когда один член тесно спаянного доверием сообщества злоупотребляет этим доверием, чтобы обворовать членов группы. Такое случается всюду, где члены сплоченной группы настолько верят друг другу, что способны слепо доверять любому нагромождению лжи. Пастор крадет у своих преданных прихожан. Отставной военный использует своих однополчан. Иммигрант с Гаити, из России, из Китая, с Кубы – да из любой страны – запускает руку в карман земляков, которые осели на новой родине.

С самого начала Мэдофф воспользовался доверием и уважением, которые он завоевал в тесно сплоченном еврейском сообществе. Его репутация в этих кругах на первых порах служила ему паспортом финансовой надежности в более широком мире. Свою репутацию он укрепил связями с другими пользующимися доверием членами группы, такими как Эзра Меркин и Стенли Чейз. Его некоммерческие инвесторы включали таких гигантов, как Американский еврейский конгресс, Фонд еврейского сообщества Лос-Анджелеса и женская благотворительная организация «Хадасса». Под конец он стягивал к себе деньги со всех уголков земного шара, но вырос этот урожай на его собственных еврейских корнях.

Так что его афера неизбежно вылилась в еврейский скандал в среде самих евреев. Раввины размышляли о его уроках, еврейский загородный клуб приглашал лекторов с докладами о нем, профессор Университета Ешива включил его в свой курс религиозной этики. Еврейские благотворительные организации и целевые фонды клялись впредь в своей инвестиционной практике быть менее доверчивыми и более придирчивыми. Одни инвесторы посыпали голову пеплом, другие рвали и метали при мысли о том, как дело Мэдоффа может сказаться на евреях, а третьи, мужественно приняв удар, смеялись сквозь слезы. Новостной сайт журнала Jewish Journal завел новый блог для обмена мнениями о том, как разворачивается дело Мэдоффа, и назвал его «Список Свиндлера» [5] .

Важнейшая загадка этих первых дней, которая на месяцы вперед определит реакцию общества, состояла в следующем: кто были жертвы Мэдоффа? Помимо нескольких достойных благотворительных и культурных учреждений, были ли они всего лишь горсткой кинозвезд, плутократов и хедж-фондов, каждый из которых скорбел о потере ста миллионов долларов? Или же это десятки тысяч обычных семей из среднего класса, которые лишились сотен тысяч долларов в пенсионных сбережениях?

К несчастью, второй сценарий оказался ближе к правде. На каждое громкое имя вроде Стивена Спилберга или Ларри Кинга приходилось множество стоматологов, мелких адвокатов, учителей-пенсионеров, водопроводчиков и владельцев мелких предприятий. Примерно на тысяче инвестиционных счетов Мэдоффа фиктивный остаток составлял менее 500 тыс. долларов. Но этого никто не знал – пока не знал.

Были электронные письма и звонки в СМИ от обычных людей вроде домохозяйки из Бруклина, или юриста по вопросам зонирования земель из Корал-Гейблс (Флорида), или работающего неполный день музейного куратора из Коннектикута – и все они объясняли, что они сами или их престарелые родственники жили за счет скромных сбережений, доверенных Мэдоффу кем-то из предыдущего поколения семьи. Теперь у некоторых не осталось ничего, кроме государственной пенсии. Вскоре появились сообщения о канувших в небытие пенсионных планах небольших медицинских бизнесов и местных отделений профсоюза строителей. И все же некоторые из жертв сами не желали объявляться, а кто-то помалкивал, послушавшись совета своего адвоката. Да и до них ли всем было, когда среди жертв оказались создатели киностудии DreamWorks и владельцы New York Mets?

Общество и СМИ не сразу поняли, что важнейший вопрос не в том, сколько вы потеряли, а в том, сколько у вас осталось. Многие знаменитости, если не большинство, потеряли десятки миллионов долларов, но все же у них осталось достаточно по любым разумным стандартам человеческого комфорта. Некоторые из неприметных жертв потеряли всего несколько тысяч, но у них не осталось ничего, за исключением машины, заложенного банку дома и наличных денег в кошельке.

Пожалуй, можно понять, отчего этот важнейший вопрос не всплывал так долго. Первая заповедь инвестирования гласит: «Не складывай все яйца в одну корзину». Трудно было представить, чтобы этим азбучным правилом пренебрегли столь многие и со столь катастрофическими последствиями, – даже распорядители доверительной собственности и пенсионные планы с фидуциарными обязательствами. Обычно крах законной брокерской фирмы среднего пошиба, наподобие фирмы Мэдоффа, не изничтожает все средства клиентов до последнего гроша. В пенсионном плане компании, на банковском счете или в фонде денежного рынка остается достаточно или на худой конец хоть что-то! Про хедж-фонды и говорить нечего – они предположительно обслуживали только состоятельных, бывалых людей, которые, по определению, слишком умны, чтобы рисковать всем состоянием, вкладываясь в один-единственный инвестиционный проект. В частности, по этой причине хедж-фонды на протяжении многих лет регулировались не слишком сурово.

Пожары, землетрясения и ураганы охотно признают форс-мажорными обстоятельствами, требующими чрезвычайных мер для облегчения человеческих страданий. Аферу Мэдоффа к таковым не отнесли. Вначале мало кто даже задавался вопросом: нет ли среди жертв таких, кто попросту уничтожен этим преступлением, жертв, которым требуется немедленная помощь, потому что им не к кому обратиться, – их родственники так внезапно тоже оказались обездоленными?

Поэтому в фокусе общественного внимания оказались блистательные имена богатейших из жертв, для которых убытки от деятельности Мэдоффа были не более чем конфузом. Преступление Мэдоффа, таким образом, оставило впечатление запоздалого возмездия богатым и алчным, тем, кто помог загнать страну в яму, где она и оказалась в 2008 году. Политики опасались вставать на защиту несчастных жертв, в которых всем мерещились одни лишь незадачливые управляющие хедж-фондами да приятели Мэдоффа по загородному клубу.

Вместо того чтобы сосредоточиться на помощи самым нуждающимся из жертв, они все силы бросили на поиск виновных.

В день ареста Берни Мэдоффа, когда опытный юрист по делам о банкротствах Ирвинг Х. Пикард находился в своем манхэттенском офисе, в отделанном серым камнем небоскребе, возвышавшемся над Мэдисон-сквер-гарден, когда ему позвонил из Вашингтона главный юрист SIPC – Корпорации защиты инвесторов в ценные бумаги.

«Не согласитесь ли вы стать конкурсным управляющим Мэдоффа, если понадобится?» – спросил юрист.

Ясно, отчего выбрали именно Пикарда: с подачи SIPC он провел больше банкротных ликвидаций, чем любой другой юрист в стране. Он пообещал немедленно выяснить, нет ли у его юридической фирмы конфликта интересов, мешающего ему принять это назначение.

Это было совсем не ко времени. Шестидесятисемилетний Пикард уже одной ногой был за дверью своей юридической фирмы в Ньюарке (штат Нью-Джерси) с отделением на Манхэттене. Он всерьез рассматривал переход в расположенные в Рокфеллер-центре кабинеты Baker & Hostetler, крупной юридической фирмы из Кливленда, расширявшей свое представительство в Нью-Йорке. Его друг и бывший юридический партнер Дэвид Дж. Шиэн, которому тоже было за шестьдесят, уже работал в Baker & Hostetler и звал его туда. Но официально пока ничего не было решено, и два друга планировали обсудить дальнейшее в первые дни нового года.

Вскоре после того, как Пикард, закончив разговор с SIPC, повесил трубку, он сообразил, откуда ветер дует: его фирма долго представляла интересы сенатора от Нью-Джерси Фрэнка Лотенберга – дети сенатора и его семейный фонд были инвесторами, а теперь и жертвами Мэдоффа. Он обсудил потенциальный конфликт интересов со своими партнерами в Ньюарке и полагал, что вопрос улажен: фирма согласна не заниматься исками Лотенберга, чтобы Пикард мог беспрепятственно взяться за дело от имени SIPC.

Вечером, когда Пикард с женой, поужинав в ресторане на Западной Пятьдесят седьмой улице, шли на концерт Бостонского симфонического оркестра в Карнеги-холл, он получил СМС от юриста-партнера: мол, репортеры спрашивают о Лотенберге. Укрывшись от дождя, он перезвонил партнеру и напомнил о конфликте интересов, который создает дело SIPC.

В утренних газетах цитировалось заявление его партнера, сделанное от лица Лотенберга. Значит, Пикарду нужно было выбирать: либо нынешняя юридическая фирма, от которой он отдалялся все больше, либо дело Мэдоффа. Шиэн, с которым SIPC консультировалась насчет кандидатуры конкурсного управляющего, в тот же вечер обсудил это с Пикардом за обедом с женами в уютном бельгийском бистро рядом с Центральным парком.

К полудню воскресенья Шиэн собрал команду партнеров Baker & Hostetler для беседы с Пикардом. Пикарду предложили работу и заверили, что это предложение остается в силе независимо от того, примет ли он назначение SIPC. Рано утром в понедельник 15 декабря он позвонил в свою юридическую фирму, чтобы заявить о немедленном увольнении, а затем сообщил Шиэну, что принимает предложение Baker & Hostetler.

Когда юристы SIPC после полудня пришли в федеральный суд, чтобы договориться о встрече с Пикардом как с конкурсным управляющим Мэдоффа, он находился на «ничьей земле», в коротком промежутке между прежней работой и будущей. Более чем год спустя его новый кабинет на девятом этаже Рокфеллер-центра с потрясающим видом на окно-розетку собора Св. Патрика (всего через улицу!) выглядел так, будто он только что прибыл и еще не успел разложить вещи.

Пикард и Шиэн за годы совместной работы провели с десяток ликвидаций брокерских форм, но стиль работы был у каждого свой.

Под два метра ростом, с аккуратно подстриженными редеющими волосами, Пикард был чрезвычайно методичный, уравновешенный, всегда тщательно, а порой слишком тщательно подбирал слова, дабы не погрешить против юридической точности в разговоре, и по негласному офисному обычаю одевался в консервативные костюмы. Он вырос в Фолл-Ривер (Массачусетс) и был сыном обеспеченного врача-дерматолога и внуком богатых немецких евреев-иммигрантов. Сперва он собирался стать бухгалтером, но передумал и занялся правом.

После нескольких лет работы корпоративным юристом на Уолл-стрит и пяти лет в Комиссии по ценным бумагам и биржам Пикард стал первым федеральным конкурсным управляющим в нью-йоркском федеральном суде по банкротствам. Эту новую должность Конгресс создал при Министерстве юстиции в ответ на рост мошеннических банкротств. Затем Пикард ушел в частную практику и в 1984 году был впервые нанят SIPC для руководства ликвидацией. С годами ликвидация фирм-банкротов стала одной из его специализаций.

Другой половиной этой странной пары был Дэвид Дж. Шиэн, малорослый, лохматый, подвижный, – воинственный соперник в зале суда и едкий насмешник. Он носил седую бороду, почтальонскую сумку через плечо куртки-парки и «чертовски шикарные» очки в черной оправе.

Шиэн был сыном уборщика в городке Кирни (Нью-Джерси). Он заочно окончил колледж и юридическую школу. Чтобы по призыву не попасть во Вьетнам, он добровольно поступил во флотскую военно-юридическую службу (в звании лейтенанта) и отслужил положенный срок в бруклинском Арсенале.

Его гражданская юридическая практика была эклектичной: от дел об ответственности производителя за качество выпускаемой продукции и битв за торговые марки до работы pro bono , на общественных началах, по делам, тянувшим на смертный приговор.

Общим у Пикарда и Шиэна был опыт работы в суде. Если Пикард, по-видимому, прекрасно себя чувствовал в помещениях для переговоров, обсуждая условия мирового соглашения сторон и тонкости судопроизводства – его главный конек, то Шиэн упивался открытой битвой в зале суда и наслаждался интеллектуальными и тактическими задачами сложного судебного процесса. За ним прочно закрепилась слава одного из лучших судебных адвокатов в городе.

С другой стороны, SIPC как учреждение, на которое Пикард и Шиэн будут работать все долгие годы процесса по ликвидации фирмы Мэдоффа, было судном слишком хилым и плохо оснащенным, чтобы доверяться ему в бурных морях, которые им предстояло бороздить.

Задача SIPC, определенная федеральным законом, в соответствии с которым в 1970 году и было учреждено агентство, состояла в том, чтобы требования индивидуального клиента в суде по банкротству непременно удовлетворялись в первую очередь, до претензий таких кредиторов, как владелец сдаваемой в аренду недвижимости или служба уборки, а также в том, чтобы обеспечить фонд для авансовых выплат клиентам, ожидающим рассмотрения своих исковых заявлений в суде. Хотя методика SIPC была лучше прежнего подхода, когда все претензии рассматривали на равных и без выплаты аванса, по существу, эти методы всего лишь приоритет интересов инвесторов в судах по банкротствам. Однако SIPC практически ничего не сделала для ускорения движения очереди ожидающих компенсаций через судебную систему, и в этом будет состоять величайшая трудность жертв Мэдоффа, так как некоторые из них остались без всякого денежного резерва даже для насущных расходов.

Дело Мэдоффа напомнит и о том, что SIPC обеспечивала куда менее действенную «страховочную сетку», чем программы страхования депозитов, созданные для банков, сбережений и займов после Великой депрессии. (Да и странно было бы, если бы Конгресс в 1970 году вознамерился сделать инвестирование в акции таким же надежным, как вложение денег на банковский счет. Акции обеспечивают более высокую, чем банки, отдачу от инвестиций именно потому, что они сопряжены с бльшим риском.) Несмотря на высказывания некоторых законодателей того времени, лишь немногие в Вашингтоне считали, что SIPC должна быть «страховкой» против серьезного мошенничества внутри брокерской фирмы – до тех пор, пока не появились жертвы Мэдоффа.

К 2008 году у SIPC накопился свой опыт участия в судебных тяжбах, но, к сожалению, это был не тот опыт, на который хотелось бы опереться, разбираясь с тяжкими последствиями гигантской аферы Мэдоффа. До сих пор, если брокерская фирма терпела крах по чисто финансовым причинам, все соглашались, что роль SIPC состояла в том, чтобы наблюдать за передачей клиентских счетов в более крепкую брокерскую фирму. Если же активы клиентов были украдены нечистым на руку брокером, ясно, что первой линией защиты клиентов служил работодатель этого брокера.

Но что, если сама брокерская фирма потерпела крах в результате систематического мошенничества – скажем, финансовой пирамиды, подобной пирамиде Мэдоффа? К несчастью, за минувшие годы судебные процессы с участием SIPC в делах, связанных с мошенничеством, оставили за собой хвост половинчатых, а подчас и непоследовательных, решений, которые могли смешать боевые порядки защиты задолго до окончания дела Мэдоффа. По большей части эти судебные споры (если не все они) возникали из-за ликвидаций ничтожных брокерских фирм, продающие грошовые акции, – фирм, чьи клиенты либо имели относительно скромные претензии, либо, в некоторых случаях, были не совсем невинными свидетелями. Такой опыт окажется полностью бесполезен в плане подготовки SIPC к колоссальной работе по ликвидации фирмы Мэдоффа.

А еще SIPC славилась, мягко выражаясь, неровным обслуживанием клиентов. Еще в 1992 году Счетная палата США призывала SIPC объяснить инвесторам, на что распространяется деятельность Корпорации защиты инвесторов и на что не распространяется. Но и двенадцать лет спустя Счетная палата по-прежнему критиковала SIPC за слабые связи с общественностью. У SIPC не было даже отдела по связям с общественностью, чтобы общество получало точные и своевременные сведения о ходе громких дел. Наоборот: всякий раз эту задачу Корпорация взваливала на юриста, нанятого вести данное дело, что было попросту глупо, ибо юристы обычно научены ничего не говорить о процессе вне зала суда или кабинета судьи.

По сути, SIPC, подобно множеству людей в Вашингтоне, на Уолл-стрит и на всех Мейн-стрит по всей Америке, просто сузила свое поле зрения относительно возможных нарушений на финансовых рынках. По мере того как фирмы становились профессиональнее, а их капитализация росла, опасность большого краха стала казаться эфемерной. К 1996 году чрезвычайный фонд SIPC для покрытия авансовых выплат обманутым клиентам достиг миллиарда долларов, превысив, по представлениям Корпорации, все разумные пределы, – когда и зачем ей могут понадобиться такие суммы, учитывая, что за год она разбирала всего несколько мелких дел? И в тот год SIPC сократила долевые взносы участников, заменив процент от дохода каждой фирмы твердой суммой – 150 долларов в год.

Еще в 1992 году Счетная палата предупреждала, что SIPC не готова к колоссальному краху. Но предупреждение не восприняли всерьез ни Конгресс,ни Уолл-стрит, ни Комиссия по ценным бумагам и биржам, ни инвесторы, ни сама SIPC.

Несмотря на все недостатки, SIPC после 1970 года почти не привлекала внимания общества и Конгресса – просто потому, что играла все менее заметную роль в мире Уолл-стрит. Устойчивые рынки и действенные меры регулирования резко сократили число крахов брокерских фирм. В начале 1970-х годов, в первые четыре года своего существования, SIPC ликвидировала 109 фирм, из них несколько известных. С тех пор ее самым хлопотливым годом был 1992-й, когда у нее в производстве было тринадцать дел. За четыре года перед 2008 годом дел было всего пять, в 2007 году – ни одного. В 2008 году крах потерпели три мелкие фирмы, и уж они точно не привлекли к SIPC внимания общественности.

Ситуация начала меняться 15 сентября, когда Lehman Brothers заявила о своей несостоятельности, возвестив о крупнейшем в истории крахе брокерской фирмы. Но поскольку в Lehman и обслуживание клиентов, и инфраструктура учета были в полном порядке, все прошло гладко. Более 135000 клиентских счетов, на которых было свыше 140 млрд долларов активов, за считаные недели плавно перешли в руки двух других брокерских фирм. Хотя судебные баталии крупных контрагентов Lehman на Уолл-стрит будут продолжаться годами, это массивное банкротство едва ли причинило неудобства розничным клиентам.

А потом грянуло дело Мэдоффа. Фирма Bernard L. Madoff Investment Securities была членом – основателем SIPC, но это еще не означало, что афера Мэдоффа автоматически становится делом SIPC или что его жертвы будут иметь право на ограниченные авансовые выплаты, предлагаемые организацией.

Жертвы явно были не из тех, кого обслуживал легальный оптовый брокерский бизнес Мэдоффа. Клиентами этого бизнеса были такие фирмы, как Fidelity и Merrill Lynch, чьи трейдеры сами принимали решения, что и когда покупать и продавать.

Кроме того, Мэдофф с 2006 года был зарегистрирован в Комиссии по ценным бумагам и биржам в качестве консультанта по инвестициям. Хотя его клиенты открывали свои инвестиционные счета в соответствии со стандартной для брокерской фирмы процедурой оформления документов, они явно полностью полагались на Мэдоффа, чтобы тот от их имени следовал собственной инвестиционной стратегии. Именно по этой причине Комиссия прежде всего и призвала его зарегистрироваться в качестве консультанта по инвестициям.

В туманном законодательстве о банкротстве брокерских фирм кристально ясным было лишь то, что SIPC не обеспечивает покрытие инвестиционно-консалтингового бизнеса члена своей организации.

В дни после ареста Мэдоффа немногочисленный персонал вашингтонского отделения SIPC ломал голову над определением меры своей ответственности. Решение следовало принять прежде, чем все узнают, что произошло. Совет и персонал SIPC, похоже, быстро пришли к выводу, что отказ отвечать по искам, связанным с аферой Мэдоффа, даже если этот отказ возможно отстоять в суде, стал бы политическим самоубийством.

Единственным официальным бизнесом Мэдоффа была брокерская фирма, защищенная SIPC. Даже зарегистрировавшись консультантом по инвестициям, он не открыл отдельного подразделения для клиентов своих консультаций. Все отчеты о состоянии клиентских счетов печатались на бланках брокерской фирмы. И на этих бланках был крохотный, с божью коровку, логотип, оповещающий, что фирма Мэдоффа состоит в SIPC.

Пока в первые недели после ареста Мэдоффа собирались грозовые тучи, SIPC, эта финансируемая Уолл-стрит организация, просто не имела возможности отвернуться от грандиозной аферы, возникшей в недрах Уолл-стрит. Так что совет и персонал SIPC махнули рукой на формулировки и взялись разбираться с претензиями по афере Мэдоффа.

Затем они сделали еще один благородный жест и постановили, что под действие самых крупных авансовых выплат, предлагаемых SIPC, подпадает всякая юридически обоснованная претензия. По закону авансовые выплаты жертвам, предъявляющим претензию, ограничены суммой в 100 тыс. долларов, а авансовые выплаты по претензиям, связанным с ценными бумагами, могут быть подняты до 500 тыс. долларов. Хотя SIPC и не знала, что должно быть на счетах у Мэдоффа или что там еще оставалось, корпорация решила рассматривать каждую претензию к Мэдоффу как претензию по ценным бумагам, а не по деньгам.

Так что не успело большинство разоренных жертв Мэдоффа прослышать о SIPC, как агентство приняло два решения, которые за счет собственных средств SIPC многим из этих жертв весьма бы помогли. Эти широкие жесты в грядущих битвах не добудут ей лавров. SIPC столкнется с самыми трудными в своей истории юридическими проблемами, и разгневанные инвесторы Мэдоффа будут требовать ее полного реформирования.

Но на понедельник 15 декабря эти битвы пока еще в будущем. А пока Пикард и Шиэн отправились на слушания, которые судья Луис Л. Стентон ведет на двадцать первом этаже здания федерального суда неподалеку от Фоли-сквер. В пути их сопровождает старший юрист SIPC, а прямо перед слушанием к ним присоединяются юристы Комиссии по ценным бумагам и биржам. Судья Стентон знаком с вопросом: в вечер ареста Мэдоффа он уже после окончания рабочего дня подписал срочный судебный ордер, наделяющий Ли Ричардса полномочиями немедленно взять под контроль деятельность фирмы Мэдоффа в Нью-Йорке и в Лондоне.

На слушаниях Комиссия предложила, чтобы SIPC было позволено объявить о банкротстве брокерской фирмы, зарегистрированной в США, назначив конкурсным управляющим от SIPC Пикарда, а фирму Baker & Hostetler (точнее, армию юристов во главе с Дэвидом Дж. Шиэном) – советником конкурсного управляющего.

В начале пятого судья Стентон подписал ордер, удовлетворяющий запрос Комиссии после внесения Пикардом залога в 250 тыс. долларов.

Ричардс еще несколько дней будет состоять в руководстве лондонским филиалом – до тех пор, пока британские суды не начнут процедуру банкротства. Он управлял делами из «Помады», куда вечером в понедельник после инструктажа в офисе генерального прокурора прибыли Пикард и Шиэн.

Покидая «оперативный центр» в конференц-зале на девятнадцатом этаже, Ричардс провел экскурсию для двух юристов: через впечатляющий зал трейдинга в черно-серых тонах на противоположном конце этажа, потом вниз по закругленной лестнице к тесным кабинетам администрации и, наконец, к сердцу загадки, на семнадцатый этаж. Офисы этого этажа невзрачны и до странного обычны. С их обликом как-то не вяжется гигантский финансовый ущерб и накал порожденных в этих стенах страстей, отголоски которых вот уже пять дней расходятся, как круги по воде. Всего-навсего простые письменные столы, несколько компьютеров да картотек, и ни души. Возвращаясь наверх, Ричардс со смехом вспомнил, что на прошлой неделе Фрэнк Дипаскали был здесь, но «вышел выпить чашку кофе и не вернулся». Затем Ричардс направился в аэропорт, на рейс в Лондон, а Шиэн и Пикард приступили к работе.

Для этой пары старых друзей ликвидация фирмы Мэдоффа будет возможностью, которая случается раз в жизни, кульминацией их долгих карьер – а еще самым трудным делом из всех, что они провели.

Они и прежде встречались со случаями мошенничества и даже с финансовыми пирамидами. Но с делами такого масштаба – никогда. Список потерь клиентов просто ошеломлял, жертвы были рассеяны по всему земному шару. На месте преступления дежурили агенты ФБР и прокуроры – и местом преступления была сама фирма. Сотрудники, на которых они обычно полагались на этапе сбора информации, сами нанимали адвокатов и помалкивали. Отчетность, которую юристы ожидали обнаружить, найти было невозможно. Зато они обнаружили миллионы страниц каких-то загадочных документов, по большей части старомодных микрофишей, сложенных в тысячи коробок и рассредоточенных по трем разным адресам.