Некоторые рубашки не просвечивают Гарднер Эрл
– Он пользовался пишущей машинкой, – заметил я. – Будет очень неприятно, если вы заявите, что он не писал вам, а потом полиция найдет у него копии послания, адресованного вам.
– Почему вы пришли ко мне?
– Мне нужна информация.
– Какая?
– Меня интересует, какие шаги вы предприняли, чтобы защитить себя от угроз Кэдотта. Детективное агентство, полиция, адвокат… Вас непросто запугать. Вы не из тех людей, которые будут сидеть и ждать удара противника. Вы захотите опередить его.
Иенсен поднял на меня глаза:
– Что вам известно об убийстве? Расскажите мне подробности.
– Сначала я хочу услышать от вас о Лоис Марлоу, – сказал я.
Не колеблясь ни минуты, он начал:
– Я познакомился с Лоис Марлоу года три-четыре назад, как раз после ее развода. Но я понятия не имел, что она была замужем за Кэдоттом. Этот парень – настоящий псих. Я не встречался с ним лично, но он дважды писал мне. Оба раза я выбросил его бредовые письма в корзину с мусором. В течение двух лет Лоис Марлоу выполняла для меня работу на конференциях. Когда я устраивал демонстрацию водных лыж, то всегда приглашал ее прокатиться и заодно заработать. На неофициальных встречах после заседаний Лоис Марлоу была одной из «хозяек», принимавших гостей. Во время показа фильмов о моторных лодках они разносят напитки. Для последней встречи я снял номер в отеле, где проходила конференция. Вот и все. Теперь расскажите об убийстве Кэдотта.
– Его нашли мертвым в номере «Роудсайд-мотеля» в Вальехо. Он приехал туда утром и зарегистрировался под именем Джорджа Чалмерса. В мотеле нет других занятий, кроме раскладывания пасьянсов, лежания в постели и писания писем. Интересно, писал ли он там письма?
– Почему бы и нет? – задумчиво произнес Иенсен. Он помолчал немного и спросил: – А какое отношение ко всему этому имеете вы, Лэм?
– Я представляю интересы клиента. Его имя я не могу вам сообщить. Он тоже получил письмо, написанное в очень угрожающем тоне.
– Все письма Кэдотта таковы, – кивнул Иенсен. – Слушайте, Лэм, вы были откровенны со мной. Я тоже буду откровенен с сами. Я не изобретатель, а делец. Мне удалось получить патент на мотор, который произведет революцию в технике. Не знаю, разбираетесь ли вы в подвесных моторах, но это совершенно новая, многообещающая конструкция. Естественно, в связи с ней у меня много хлопот. Некоторые из конкурентов хотели бы оттеснить меня и завладеть патентом. А для этого им нужно сделать меня уязвимым, найти мое слабое место. Они не гнушаются ничем, придумывают всевозможные ловушки, чтобы поймать меня на горяченьком. Я почти уверен, что письмо Джорджа Кэдотта было одной из таких уловок.
– Почему вы так думаете?
– Такое впечатление создалось у меня после чтения его писем. Бросьте, Лэм, не стройте из себя невинную овечку, ведь вам же известно, как проходят подобные конференции. Требуется подогреть интерес у покупателей, а лучшим способом для этого бывает красивая женщина. Я плачу «хозяйкам» за то, что они развлекают потенциальных покупателей. Они заботятся о том, чтобы бокалы мужчин были наполнены, говорят комплименты, стойко переносят некоторое количество лапанья и присматривают за тем, чтобы покупатель был информирован о деле.
– А потом?
– Что происходит потом – не мое дело. Я не могу отвечать за все. Я просто рассказал, для чего их нанимаю.
– Убийство Джорджа Кэдотта может усложнить ситуацию, – заметил я.
– И очень сильно. Вы уверены, что он был женат на Лоис Марлоу?
– Можете не сомневаться. Где вы были вчера вечером?
– В какое время?
– Я еще этого не знаю.
– Было бы неплохо это выяснить.
– Поверьте, мне это тоже очень интересно. Но у вас есть алиби?
– О чем вы говорите? Неужели у вас есть мнение, что меня можно заподозрить в убийстве этого парня?
– А почему бы и нет? – спросил я, вложив в свой тон немного цинизма.
– Не валяйте дурака, Лэм. Он ничего не значил для меня. Я едва смог вспомнить его имя, а письма выбросил в корзину.
– Когда-нибудь вы говорили с ним?
– Нет.
– Как далеко зашла дружба Баркли Фишера и Лоис Марлоу?
– Не интересовался.
– Как далеко она зашла, когда вы видели их в последний раз?
– Он лакал шампанское, как кот валерьянку, а Лоис подливала ему.
– Зачем?
– Это уловка, – пояснил Иенсен. – Вообще-то я не очень одобряю ее, но в данном случае не возражал.
– Что вы имеете в виду?
– Девушка спаивает мужчину, чтобы иметь возможность удрать от него, пока он будет приводить себя в порядок в ванной.
– С Фишером тоже было так?
– Не знаю. Я с ним в ванную не ходил.
– Ну, судя по всему, Фишеру не удалось добиться многого.
– Фишер – это один из этих долговязых, унылых…
– Покупателей, – подсказал я.
– Потенциальных покупателей, – поправил Иенсен, усмехнувшись. И продолжал: – Да, я действительно получил от Кэдотта пару бредовых писем, но убейте меня, если я помню, о чем в них шла речь. Я только мельком взглянул на эти писульки, смял их и отправил туда, где им самое место, – в мусорную корзину. – Он надолго замолчал, о чем-то задумавшись.
– Я заметил на столе у вашей секретарши книгу для регистрации посетителей, – нарушил я молчание. – Она как раз ее открывала, когда я вошел. А туда случайно не заносятся фамилии тех лиц, которые звонят вам и с которыми у вас назначены встречи?
– А в чем дело? – спросил Иенсен.
– В случае, если Кэдотт звонил вам вчера днем перед отъездом в Вальехо, советую изъять его фамилию из книги.
– С чего вы взяли, что он звонил мне?
– Это мое предположение.
– Он не звонил.
– Я не говорил, что он должен был это сделать. Но если он звонил, вам лучше подумать, как сделать так, чтобы его имени в вашей регистрационной книге не было.
– Его там нет.
– Тогда вам повезло, – сказал я, вставая. – Итак, я сделал все, что мог, – сообщил вам об убийстве.
Мы пожали друг другу руки.
– Почему вы пришли ко мне, Лэм? – спросил Иенсен.
– Мне нужна информация.
– Но пока вы ее не получили?
– Пока – нет, – ответил я, и мы еще раз пожали руки.
Я вышел.
– Всего хорошего, – улыбнулась обольстительная секретарша.
– До свидания, – ответил я.
Выйдя из конторы, я постоял несколько секунд в коридоре, потом открыл дверь и вернулся в приемную. Она была пуста, секретарши не было. Я подошел к двери кабинета Иенсена и бесшумно приоткрыл ее.
Секретарь и шеф стояли, склонившись над столом, Иенсен резинкой стирал какую-то запись в книге для регистрации посетителей, которую она держала открытой перед ним. Они были так поглощены этим занятием, что не заметили меня.
– Думаю, что так будет незаметно, – обеспокоенно сказал Иенсен.
Девушка поджала губы и склонила голову набок.
– Пожалуй, поверх следует написать другую фамилию, – сказала она. – А то получается грязновато.
– Спасибо, – произнес я. – Теперь я получил нужную информацию.
Они оба подскочили, как дети, застигнутые за банкой украденного варенья. Первым пришел в себя Иенсен.
– Рита, – сказал он, – напишите сверху имя Дональда Лэма.
Секретарь склонилась над столом и начала писать. Смотреть на нее было одно удовольствие.
– Думаете, теперь все обойдется, Иенсен? – спросил я.
– Документы будут в порядке, – заверил он. – Я недооценил вас, Лэм.
– Благодарю вас. Теперь расскажите мне, что произошло, когда пришел Кэдотт.
– Я выставил его вон.
– Буквально?
– Буквально.
– А потом?
– Нанял частных детективов, чтобы они разузнали всю подноготную этого парня.
– Результаты?
– Пока никаких. Они не стали следить за ним, а просто копались в грязи… По профессионализму эти парни не сравнятся с вами, Лэм.
Рита повернулась ко мне и посмотрела более чем вызывающе.
– Думаю, что они и в половину не так хороши, – уточнила она.
Я встретился с ней взглядом.
– Кажется, я не прочь купить моторную лодку, – сказал я.
– Мы были бы рады продать вам мотор для нее, мистер Лэм.
– Я запомню ваше обещание, – кивнул я, – и напомните вашему шефу, чтобы он дал мне знать, если его сыщики раскопают что-нибудь.
Я повернулся и вышел.
Глава 7
Я вышел из отеля, прошел два квартала пешком и, убедившись, что за мной никто не следит, поехал на вокзал. Там я достал из ячейки портфель, в котором лежали ключи, копии писем и дневник в кожаной обложке, взятый мной в квартире Кэдотта.
Оттуда я поехал в оклендский аэропорт и успел на самолет, направлявшийся в Рино. Во время полета я мог спокойно, без помех познакомиться с дневником.
Первая запись в нем была сделана четыре года назад в январе. Сначала это были будничные отчеты о прожитых днях – куда ходил, с кем говорил. Но запись, датированная пятнадцатым апреля, показалась мне интересной.
«Кажется, дедушка серьезно болен. Ему становится все хуже. Мне будет очень недоставать его, когда произойдет неизбежное, но, как говорит К., любовь не должна закрывать нам глаза на реальность».
На следующий день:
«К. спросила меня, не заметил ли я, каким взглядом дедушка провожал молодую сиделку, убиравшую у него в комнате. После того как она это сказала, я начал следить и понял, что дедушка не на шутку увлекся сестрой Ортанс. Нелепо думать, что она может воспользоваться теми преимуществами, которые дает ей профессия, но К. настаивает, что у Ортанс именно это на уме. Нет смысла себя обманывать, дедушка сильно изменился за время болезни. Он стал капризным, по-детски раздражительным и, несмотря на свою слабость, одержимым похотью.
Наверное, в свое время он был не промах по женской части. По крайней мере, об этом свидетельствуют семейные предания. Боже всемогущий! Неужели в последнюю минуту Ортанс удастся поймать дедушку на крючок и заставить его переделать завещание?
Мне не хочется думать об этом. Еще меньше хочется писать об этом, но я решил быть откровенным в дневнике… Глупо отрицать, что слова К. встревожили меня».
На следующий день краткая загадочная запись:
«К. позвала меня к себе. Я наотрез отказался обсуждать то, что пришло ей в голову».
На другой день:
«Возможно, К. права, но я не могу принять в этом участие».
Следующая запись:
«Когда К. вошла в комнату, дедушка целовал Ортанс, сидевшую на краю его постели. К. вне себя от ярости. Она убедила меня присоединиться к задуманному ею плану».
На другой день лаконичная запись:
«Дедушка умер в девять тридцать утра».
Следующий листок оставался пустым.
Затем несколько строк:
«Постоянно звонит телефон. Я знаю, что это К., и не подхожу. Я не могу смириться с некоторыми фактами – пока, во всяком случае».
Запись на следующий день:
«Похороны. Никогда не забуду чувства, охватившие меня, когда я стоял у гроба и смотрел на восковое, застывшее лицо дедушки. Что подумали бы присутствующие, если бы смогли увидеть, что происходит в наших душах. К. выглядела преданной внучкой, погруженной в горе, но усилием воли заставляющей себя держаться. Насколько обманчива внешность женщин!»
На другой день:
«Как дорого бы я дал, чтобы стереть из памяти лицо лежащего в гробу дедушки! Несколько лет назад, до того как он так сильно сдал, мне казалось, что его голубые глаза видят человека насквозь. Он был точен и строг в своих суждениях о людях. Даже после смерти его лицо продолжало внушать мне ужас. Меня преследует странное чувство, что он не ушел от нас. Ночью я сплю не больше двух-трех часов и просыпаюсь в холодном поту. Мне кажется, дедушка склоняется над моей кроватью и смотрит на меня».
Запись на следующий день:
«Сегодня вскрыто завещание. Оно оказалось таким, как мы думали. Ортанс не упомянута в завещании. Она, конечно, не присутствовала при чтении, но, вероятно, нашла предлог и справилась у адвоката, не оставил ли ей дедушка чего-нибудь… Но у нее не было времени запустить свои когти в дедушку. Теперь я понимаю, насколько точна была в оценке положения К.».
Следующие страницы дневника свидетельствовали о постепенном изменении, происходившем с Джорджем Кэдоттом. Одна запись гласила:
«Теперь я знаю, только искреннее раскаяние приносит успокоение мятущейся душе. Приятно чувствовать, что ты направил на путь истинный заблудшую душу. Я независим в финансовом отношении и собираюсь посвятить мою жизнь искуплению».
Дальнейшие записи удостоверяли постепенное превращение Джорджа Кэдотта в психически больного.
Последняя запись гласила:
«Лоис сказала, что хочет развестись. Это конец».
Самолет приземлился в Рино. Сунув ключи Кэдотта в карман, а бумаги в портфель, я поехал в «Риверсайд-мотель» и сдал дежурному на хранение портфель, а полученную квитанцию заложил за кожаную подкладку шляпы. Потом я вернулся в аэропорт. До моего обратного самолета оставалось несколько минут, и я позвонил Берте Кул.
– Что это тебя занесло в Рино? – спросила она.
– Прячусь, – ответил я.
– Ну так можешь вылезать на свет божий, – возвестила она. – Скоро у тебя будут гости.
– Кто?
– Фишеры.
– Где?
– В Сан-Франциско. А ты где думал?
– Что-то случилось?
– Случилось все, что только могло случиться. Я пыталась дозвониться тебе в отель. Минерва получила письмо от того психа из Сан-Франциско и учинила Баркли допрос с пристрастием. Он, конечно, раскололся и, треща суставами, рассказал ей все. Они собираются лететь в Сан-Франциско повидаться с тобой.
– Когда?
– Они ушли из офиса час назад.
– Что за женщина миссис Фишер? – спросил я.
– Одна из тех добрых, многострадальных особ, которые всегда принимают на себя заботу о стариках, остаются дома ухаживать за папочкой, в то время как другие дочери выходят замуж. Таким женщинам всегда достается худшее, и они не жалуются на это. Они сами выбирают себе крест и терпеливо несут его. По-моему, она ни разу в жизни не вышла из себя.
– Даже когда узнала, что Баркли провел ночь в квартире Лоис Марлоу?
– У тебя неверное представление о ней, – заявила Берта. – Она не рассердилась. Она разочаровалась. У нее высокие моральные принципы. Она никогда не сможет простить неверности. Если Баркли сказал ей правду, тогда одно дело. Но если он намеренно обманул – совсем другое. Тогда этим делом будет заниматься адвокат.
– Как же так вышло, что она получила это письмо? Я надеялся, что Баркли перехватит его.
– Это ты так думал. А он проворонил его. Вполне в его духе.
– О’кей. Я собирался еще некоторое время не высовываться и дождаться, когда прояснится горизонт, но раз дела обстоят так, я всплываю. В Сан-Франциско я буду через полтора часа.
Я прилетел в город и поехал в отель. Баркли Фишер и его жена ждали меня в холле. Увидев меня, он вскочил.
– Вот Лэм! – воскликнул он. – Вот он, Минерва.
Высокая женщина с лицом добропорядочной матери семейства и крупными формами одарила меня благосклонной улыбкой.
Баркли Фишер представил нас друг другу и добавил:
– Я говорил тебе о нем. Он может теперь рассказать, что именно произошло.
Я подошел к портье и взял свой ключ. Никаких сообщений для меня не было.
– Поднимемся ко мне? – предложил я.
Она кивнула, и мы сели в дребезжащий лифт. Я мог начать разговор прямо на ходу, но мне хотелось немного понаблюдать за супругой Фишера и найти лучший подход к ней.
Но это оказалось пустой тратой времени. Как только дверь моего номера закрылась за нами, Минерва уселась в единственное кресло и сказала, пристально посмотрев на меня:
– Я хочу знать все, мистер Лэм. Я также хочу предупредить вас, что я человек принципа. Я провожу резкую границу между хорошим и дурным. Я вышла за Баркли, чтобы быть с ним в горе и радости. Могу закрыть глаза на легкий флирт, но неверности не прощу никогда.
– Нет и речи о неверности, дорогая, – запротестовал Баркли Фишер и треснул суставом среднего пальца правой руки, извлекая звук, похожий на пистолетный выстрел.
Минерва чем-то напоминала школьную учительницу, которая выговаривает ученику за то, что он плевался жеваной бумагой. Это заставило меня вспомнить свои школьные годы, и я с трудом удержался от желания сказать ей: «Да, мэм».
– Вы имеете дело, – начал я, – с психически больным человеком, миссис Фишер.
– То есть?
– Автор письма, Джордж Кэдотт, страдает комплексом вины. Ему в голову взбрела идея спасти мир от зла.
Она и глазом не моргнула.
– Весьма похвальное намерение. Мне хотелось бы поговорить с мистером Кэдоттом.
– Это невозможно.
Она вздернула подбородок:
– Не понимаю почему, мистер Лэм. Я выслушала одну сторону – Баркли, а теперь мне хочется выслушать мисс Марлоу и Джорджа Кэдотта.
– Вы не можете поговорить с Джорджем Кэдоттом, – пожал плечами я, – потому что он мертв.
– Он умер?
– Очевидно, покончил с собой. Видите ли, он постоянно терзался угрызениями совести, все время бичевал себя и наконец не выдержал той затянувшейся нравственной пытки.
– Я получила от него письмо, – заявила Минерва.
– Оно при вас?
– Да.
Я подождал, но она не сделала попытки достать его.
– Джордж Кэдотт проявил полное непонимание ситуации, – сказал Баркли Фишер. – Я уже говорил об этом Минерве. Я был пьян…
– Я не могу простить опьянения, – бросила Минерва Фишеру.
– …и, очевидно, провел ночь на кушетке в квартире этой девушки, – закончил Фишер.
– Я не прощу неверности, – твердила его жена прокурорским тоном.
– Но, судя по всему, ее и не было, – заметил я.
– Вы, мужчины, стоите друг за друга горой, – сказала Минерва. – Джордж Кэдотт явно не разделял вашего мнения по поводу этой ситуации, мистер Лэм.
– Джорджа Кэдотта там не было, – сказал я.
– Вас тоже, – парировала она.
– Хорошо, – согласился я. – Поедем и поговорим с Лоис Марлоу. Она-то уж была там. Послушаем ее.
– Минерва, дорогая, – взмолился Баркли Фишер, – уверяю тебя, что ничего не было, абсолютно ничего.
Минерва решительно перебила его:
– Будем надеяться, Баркли.
Я решил, что не стоит звонить и предупреждать Лоис Марлоу о визите, потому что она может отказаться.
Мы поехали прямо в «Вистерия Апартментс». Уличные фонари были зажжены, и над крышами домов нависал густой туман, который ветер принес с океана. Воздух был холодным, и Баркли Фишер дрожал.
Но Минерва, казалось, не замечала холода. Она шла медленно и величественно, походкой уверенной в себе женщины. Чувствовалось, что она знает, чего хочет и как этого добиться.
Около входной двери дома я сделал вид, что нажимаю кнопку звонка Лоис Марлоу, а на самом деле нажал две другие, которые, как я выяснил, автоматически отпирали дверь. Прозвучал зуммер, дверь открылась, и мы поднялись наверх, на третий этаж.
Я позвонил в квартиру Лоис Марлоу.
– Опять вы, – протянула она, открыв дверь.
По-видимому, она собиралась выйти, потому что на ней было платье для коктейля, подчеркивающее ее стройную фигуру. Затем она увидела Баркли Фишера.
– Боже мой, и вы?! – узнала она.
Тут выступила вперед Минерва Фишер.
– Моя жена, мисс Марлоу, – представил женщин Баркли.
Лоис Марлоу сделала шаг назад – инстинктивное движение женщины, стремящейся избежать неприятного контакта. Минерва воспользовалась этим, чтобы проникнуть в квартиру. Она сказала:
– Мне хотелось бы поговорить с вами о том, что произошло на конференции, миссис Кэдотт.
Баркли Фишер вопросительно посмотрел на меня.
Я последовал за Минервой в комнату, так как ничего другого мне не оставалось.
Было похоже на то, что Лоис спешит, и нам нужно было брать быка за рога, прежде чем нас выгонят вон.
Лоис Марлоу насмешливо сказала:
– Добро пожаловать! Чувствуйте себя как дома.
– Ну наконец-то, – произнес мужской голос. – Вот и ваш сыщик вернулся.
В гостиной в кресле сидел Морт Эванс с сигаретой в зубах, стаканом в руке и пепельницей на подлокотнике. Стакан был пуст, а пепельница наполовину заполнена окурками. Очевидно, он уже давно здесь обретался.
– Прошу всех сесть, – предложил Эванс. – Вы сэкономили мне много сил и энергии.
– Могу я спросить, кто этот человек? – произнесла Минерва Фишер таким тоном, каким задала бы вопрос гувернантка Викторианской эпохи, обнаружив в постели воспитанницы мужчину.
На этот раз я не позволял себе опередить и сказал:
– Это Мортимер Эванс, детектив из отдела по расследованию убийств, который считает, что Джордж Кэдотт был убит. Он имеет честь расследовать это дело вместе с ребятишками из полиции Вальехо, и ему нравится считать себя незаменимым.
– Благодарю, Лэм, – сказал Эванс. – Вы весьма талантливо упростили все дело. А кто это считает, что Кэдотт не был убит?
Читать бесплатно другие книги:
