Милюль Шильцын Вадим

– В Антарктиде.

– Где живут жирафы?

– В Африке.

– Где живут индейцы?

– В Америке.

– Где живут кенгуру?

– В Австралии.

– Где живёт Бармалей?

– Кто?

– Что такое – Бармалей?

– Не знаю. Зверь, наверное… а, вспомнила! Это матрос Барсуков, которого убил Ваня Васильчиков!

– Ладно, проехали! Будем считать это за ничью – и опять Лена что-то чиркнула в блокнот – где находятся тучи?

– На небе.

– Где находятся волны?

– На море.

– Если солнце скрылось прочь, сразу наступает…

– Ночь!

– Отлично! Под луною песню петь сел на веточку…

– Медведь!

– Неправильно, соловей! – оба, и тётя Лена и Милюль дружно рассмеялись. На этот раз они даже не вспомнили про щелчки, а Лена быстро продолжила игру:

– Возле леса, на опушке вам ку-ку кричит…

– Кукушка!

– Точно! Сколько лет столетнему дубу?

– Сто!

– Сколько лет тебе?

– Пять!.. Ой, шесть… ой… нет, постойте… – Милюль рассмеялась от случайной неловкости – сегодня, кажется, меня поздравили с одиннадцатилетнем. Так?.. Давайте за этот вопрос не будем бить щелбаны?

– Почему же? – грозно спросила тётя Лена, поднимая руку с готовым щелчком.

– Потому что я быстро ответила – нашлась Милюль – это потом я запуталась.

Тётя Лена замерла на секунду, после чего опустила руку и призналась:

– Твоя правда. Щелбан вешать не за что. Хоть ты и сбилась, но, знаешь ли, Надежда, периодически и я оказывалась в тупике – тут она пробежала взглядом по заметкам в записной книжке – во всяком случае, такое нельзя симулировать, или ты гений и вундеркинд. Давай в последний раз попытаемся. Может, я всё-таки отыграюсь?

Милюль гордилась победой, добытой благодаря собственной смекалке, и смотрела на тётю Лену с сочувствием:

– Вы, наверное, замучились со мной. Извините, что я вас утомляю, но вы сами захотели играть в эту игру, вот и нахватали щелчков по лбу.

Тётя Лена потёрла лоб и поблагодарила Милюль:

– Спасибо за сочувствие. Это очень даже благородно с твоей стороны, но, сама понимаешь, любой противник будет сопротивляться до тех пор, пока он не уничтожен до самого основания. Таков закон природы. Поэтому любое благородство, это прямой путь к самоуничтожению. Эх, пропадай моя черепушка! Объявляю последний раунд.

– Последний, так последний – согласилась Милюль, хоть ей почему-то почти совсем расхотелось играть.

– Последний раунд будет сказочным – объявила тётя Лена и тут же заговорила голосом мягким и вкрадчивым – в тридевятом царстве, тридесятом государстве среди белого леса стоит укрытая снегом избушка. И вот, в этой сказочной стране оказываешься ты. Идёшь ты по зимнему лесу, а с неба падает что?

– Снежинки.

– Правильно. А под ногами хрустит что?

– Снежинки.

– А на ветвях висят… что?

– Шишки.

– А сосульки?

– И сосульки.

– А снег?

– А снег на ветвях не висит. Он на ветвях лежит.

– Очень правильно. Подходишь ты к сказочной избушке и видишь, что из трубы валит… что?

– Дымок.

– Поднимаешься ты на крылечко и прямо перед тобой что?

– Дверца.

– Ты берёшься… за что?

– За ручку.

– Тянешь дверцу на себя, а она не открывается. Тогда ты что делаешь?

– Толкаю.

– А она опять не открывается. Тогда ты что делаешь?

– Тогда я стучусь.

– А изнутри сказочный голос спрашивает: «Кто там?»

– Это я.

– Вижу, что это ты. А как тебя зовут?

– Милюль.

– А почему не Надя?

– Потому что мы в сказочной стране.

На какую-то долю секунды Лена задумалась, но тут же собравшись, продолжила задавать вопросы ещё более размеренным и сладким голосом, изображая невидимого обитателя избушки:

– А скажи-ка, Милюль, из какой ты приехала страны?

– Из России – таким же елейным голоском отвечала Милюль.

– А на чём это ты к нам приехала?

– На беленьком кораблике.

– А кто у вас, в России, самый главный?

– Как и у вас, царь-батюшка.

– А кто главнее царя на земле?

– Боженька.

– А кто такой вождь мирового пролетариата?

– Откуда же мне знать?

– А была ли у вас, в России, революция?

– Может быть и была. Я не видала.

– А кто такой Пушкин?

– Это сказочник такой.

– А кто такой Маяковский?

– Не знаю. Дядя какой-то, который маяк охраняет.

– Ну, не знаешь, так и не знай. – Лена резко и неожиданно прервала мягкое течение сказочного диалога. Облокотив щёку на руку, она глядела в свою записную книжку. Некоторое время длилась тишина. Милюль сделалось скучно. Глядя на задумавшуюся тётю Лену, она мечтала о двух вещах: Поесть и выстрелить из пушки. Даже непонятно, чего хотелось больше. Неожиданно Лена оторвалась от книжечки и спросила, глядя на Милюль в упор. Голос её утерял былую мягкость и зазвенел как у командира на параде:

– Кем тебе приходится Алексей Андреевич?

– Это кто такой? – не поняла Милюль.

– Это наш капитан – сообщила тётя Лена, и ехидно сощурилась.

– Ах, капитан-то… то ли он мне отец, то ли дядька – Милюль упёрлась в явную неразрешимость ситуации и занервничала – Вы давеча сказали, что я его сестрица. Так?

– Так. – Эхом отозвалась тётя Лена.

– А если я его сестрица, то почему тогда Павлик называет меня сеструхой, а его папой? Это вы, наверное, затеяли такую путаницу, и хотите, чтобы я в ней разобралась. Вы сами-то кем мне приходитесь? – раздражение и обида на тётю Лену вернулись к Милюль с новой силой, и сразу забылась атмосфера доброжелательной игры не то в слова, не то в сказку. Тихая ненависть закипала в сердце Милюль. Тётка же, будто не замечая стремительно меняющихся отношений, постукивала ручкой по блокноту и не торопилась что-либо разъяснять. Наконец она разомкнула уста, но заговорила, явно не обращаясь к Милюль. Заговорила сама с собой, со своими мыслями, может быть для того, чтобы как-то выстроить их:

– Выходит, профессор, старая контра, не зря читал нам курс лекций. Всё-то он умел структурировать. Умел любого вывести на чистую воду. Единственное, чего он не знал, так это того, что знание это сила и оружие в руках пролетариата. Пойдём-ка на палубу, Милюль? Подышим воздухом, посмотрим на Ладогу.

– Нет уж, вы мне, пожалуйста, теперь объясните, что к чему и кто есть кто! – заупрямилась Милюль – или он мне отец, или брат? А вы? Если вы мать Павлика, то кем вы приходитесь мне?

– Сама то ты как думаешь? – спросила Лена.

– Я вот и не знаю, кого из вас мне слушать.

– Логическими построениями, основанными на информации извне, ты пытаешься заменить собственное мнение, которого попросту нет – сухо сказала Лена, и тем же тоном продолжила вынесение приговора – Напрашивается следующий диагноз: глубокая депрессия с признаками разрушения личности. Налицо признаки замещения… надо подумать и сформулировать…

– Это вы с кем сейчас разговариваете? – поинтересовалась Милюль.

– Пойдём к капитану – решительно объявила тётка, нагло игнорируя вопрос. Она встала из-за стола и двинулась наружу. Преодолевая внутренний протест, Милюль вышла вслед за нею.

Едва оказавшись на палубе, они были вынуждены остановиться. Всякие перемещения оказались невозможны, потому что перед ними проходил парад. Как ещё это назвать? Вдоль левого борта катера стройной шеренгой стояла команда. Матроски сияли белизной, а ленты бескозырок трепыхались на ветру. Перед строем торчал капитан и зычным голосом кричал:

– Матросы революционного балтийского флота! Советская власть и коммунистическая партия доверили нам самое современное судно, созданное по последнему слову техники! За такими катерами будущее мирового пролетариата на морях и океанах Земли! Директива товарища Троцкого о развитии москитного флота позволила рабочим Ленинграда начать неповторимый эксперимент и разработать вот это вот чудо!

По сути дела это первый в мире плавающий танк. Мощная броня и высокая маневренность позволяют нам практически вплотную подходить к большим и неповоротливым судам буржуазных стран. Даже если бы на борту не было никакого вооружения, мы могли бы протаранить любой дредноут! Но партия позаботилась о лучшем! Мы вооружены современными торпедными установками и можем наносить смертельные удары врагу!

Мало того. Оружие пролетарской страны должно постоянно совершенствоваться. Поэтому оно совершенствуется, и будет усовершенствоваться всегда! Сегодня мы проводим учебные стрельбы из принципиально нового автоматического орудия, установленного в носовой части катера.

Ставлю боевую задачу: в условиях средней качки проверить скорострельность и прицельность стрельбы по учебной цели. По окончании стрельб провести торпедирование мишени двумя торпедами.

Наши предварительные учения должны пройти успешно, потому что на следующий раз мы возьмём на борт прославленных полководцев красной армии и революционного флота из Москвы. От результатов наших испытаний зависит будущее! Сотни и тысячи катеров, вооружённых двумя и тремя такими орудиями, сойдут со стапелей города Ленина! Ничто не сможет остановить победу мирового пролетариата и торжество коммунизма во всём мире! На нас лежит ответственность за сегодняшние учения! За новое оружие! За победу революции! Да здравствует красный балтийский флот!

Стоящие в шеренге матросы в состоянии, близком к всеобщему ликованию, дружно ответили громким воплем «Ура!» Можно было и не продолжать. И так всенародный восторг команды, проявленный при изучении учебно-боевой задачи, выходил за рамки обыденного, но капитан не унялся и крикнул громче прежнего:

– Да здравствует товарищ Троцкий!

Снова дружное «Ура!» было ему ответом.

– Да здравствует революция! – закричал капитан на пределе человеческих возможностей, и команда ответила ему так самоотверженно и надрывно, что Милюль подумалось, если капитан не уймётся, то дело дойдёт до массового суицида. Но капитан, резко и неожиданно сменил громкий пафос на сухую деловитость и сказал совершенно спокойно:

– Всем приступить к исполнению учебного задания.

Палуба отозвалась барабанной дробью. Это множество ног простучали по ней. Быстрота, с которой матросы разбежались, кто – куда, удивила Милюль сильней, чем громкая речь капитана, чем радостное и энергичное «ура!» В стремительном опустошении палубы не было никакой спешки. Одна лишь чёткая моментальность слаженного человеческого механизма. Проходя мимо Милюль и тёти Лены, капитан кивнул головой и коротко бросил:

– В каюты.

– Алёша, надо поговорить – взмолилась тётя Лена.

– После. Сейчас по местам – жестко сказал капитан и ушёл, не останавливаясь.

Тётя Лена и Милюль развернулись ко входу в каюты и упёрлись в стоящего за ними Павлика. Видимо, он тоже наблюдал построение, а затем разбегание матросов. Во всяком случае, рот его так и оставался открытым.

– Идёмте, дети – стала поторапливать тётя Лена – на корабле приказ командира – закон.

Запихнув обоих детей в коридорчик, она плотно захлопнула железную дверь. Дети послушно дошли до каюты и там сели на нижнюю полку. Лена уселась рядом. Оказалось тесновато. Павлик смотрел в иллюминатор, хотя там ничего кроме волн не было видно. Из динамика громкой связи раздался голос капитана:

– Лево руля!

Катер резко накренился вправо, и Милюль прижало к тёте Лене. С другой стороны на неё навалился Павлик.

– Ого! – вырвалось у мальчика. Тут из динамика донеслось:

– Право руля!

Всю троицу мотнуло теперь уже на Павлика.

– Выходим на учебную цель. Приступить к плановому маневрированию! – приказал динамик и катер продолжил методично крениться то вправо, то влево.

– Вот бы посмотреть, как они баржу потопят – мечтательно сказал Павлик.

– Отец предупреждал – отозвалась тётя Лена – когда начнутся учения, всем сидеть в каюте и не мешать.

– Ну, хоть бы краешком глазика – гнусил Павлик – я незаметно дверцу приоткрою и в щёлочку погляжу.

– Нельзя, значит нельзя – упорствовала тётя Лена.

– Ну, мамочка, я же никому не помешаю. Меня и не заметит никто. Кому сейчас до нас дело? – умолял мальчик и мать его, наконец, сдалась. И как ей было не сдаться? Он строил такие рожицы, он был так увлечён и к тому же он был мальчиком, будущим бойцом революционной армии. Почему бы не посмотреть ему на учения через дверцу, вместо того, чтобы сидеть тут с двумя бабами, которых вообще на боевом корабле быть не должно? Да и Алексей уверял, что учения будут совершенно безопасными.

Милюль наблюдала сцену Павликовых упрашиваний и душевных колебаний тёти Лены. «Любопытно – думала она – вчера такой же мальчик умолял меня поглядеть краешком глаза на бурю. Кажется, это не очень хорошо закончилось. Что-то будет теперь?»

– Ну, ступай – сдалась тётя Лена – только обещай мне носа на палубу не совать! Двинешь дверную ручку вниз, и будешь смотреть через щёлочку.

– Честное октябрятское – горячо пообещал Павлик и собрался встать, когда Милюль придавила его локтём к полке:

– Лена, давайте вместе пойдём? – предложила она.

– Какие глупости! – округлила глаза тётя Лена – Во-первых, Надя, ты не мальчик. Во-вторых, ты сегодня не в себе и я не могу за тебя ручаться. В-третьих, надо слушаться старших.

Стало ясно, что Лена ни за что не отпустит Милюль с Павликом и, может быть, даже начнёт драться, если Милюль будет упорствовать. «Павлику, значит, можно, а мне нельзя» – подумала Милюль про себя. Вслух же согласилась, усиленно изображая полную покорность:

– Хорошо, Лена. Я и сама думаю, нечего там смотреть. Я терпеть не могу всякие учения. Другое дело настоящий морской бой.

– Вот и замечательно! – обрадовалась тётя Лена – Кстати, хочешь, мы с тобой пока в морской бой сыграем?

– Очень хочу. Даже чешусь вся – соврала Милюль, хотя понятия не имела, что за новые игры придумала эта затейница.

Отпущенный Павлик выскользнул из каюты, а Лена, радуясь проявлению Милюлиного послушания, полезла копаться в тумбочке под столиком, где по её словам должны были лежать карандаши и тетрадки в клеточку. Милюль оценила ситуацию и поняла, что момент «Х» настал. Сейчас и только сейчас можно сбежать из каюты. Причём бежать надо решительно и быстро, так, чтобы Лена не смогла её настигнуть. Если повезёт, то, может быть, ей, наконец, удастся выстрелить из пушки. Хоть один камень свалится с плеч.

Одним прыжком обманщица оказалась у выхода, выскочила в коридор и с силой захлопнула дверцу за собой. Со скоростью снаряда, движущегося в стволе орудия, Милюль пронеслась по узкому коридору, взлетела по узенькому трапу, оттолкнула Павлика от полуотворённой двери, и, оказавшись на палубе, метнулась к орудийной башне на носу бронекатера. Дверца в башню оказалась не заперта. Открыв её, Милюль пролезла внутрь.

Внутри оказалось ещё теснее и сумрачнее, чем было в каюте. Впрочем, Милюль быстро привыкла к полумраку и с интересом оглядела обстановку. Металлическая лента со снарядами одним концом была заправлена в орудие, а другим спускалась в объёмный деревянный ящик. Ещё несколько таких же ящиков стояли вокруг, прикреплённые скобами к стенам башни. Матрос Барсуков и ещё один, неизвестный, сидели в маленьких железных сёдлах у орудия и вращали какие-то колёсики. Лицо неизвестного было прижато к окуляру прицела, и он не обратил внимания на ворвавшуюся девочку. Барсуков же обернулся, коротко выругался и приказал Милюль:

– Дверь запри, а рот отвори, да пошире!

– Это ты кому? – спросил неизвестный. Оторвав лицо от прицела, он обернулся и, увидев Милюль, обронил – Фу ты – ну ты! – после чего опять приник к прицелу и скомандовал – Влево на семнадцать.

Барсуков взялся усиленно крутить ручку колёсика, от чего башня пришла в плавное движение. Милюль захлопнула дверцу, повернула запирающий рычаг и затаилась с разинутым ртом, как и велел Барсуков.

– Вправо на двадцать – приказал неизвестный, и башня поехала в другую сторону. Катер то и дело менял курс и артиллеристы поворачивали башню то в одну, то в другую сторону.

– К артобстрелу товьсь! – донеслось из динамика.

– Открой пасть, Надюха! – крикнул Барсуков. Милюль отворила рот до ноющего напряжения в челюстях.

– Готов! – крикнул неизвестный матрос, отодвигая лицо от прицела.

– Огонь! – крикнул динамик и начался ад.

Заглатывая ленту, пушка стала со страшным грохотом стрелять, и резко откатываться назад. Пустые гильзы выпрыгивали из неё и, дымясь, падали на пол. Неизвестный матрос уже не смотрел в пляшущий окуляр. Привстав над седлом, он вглядывался в бойницу поверх ствола и подкручивал колёсико то в одну, то в другую сторону. Периодически он орал Барсукову:

– Правее!.. Ещё!.. Ещё на три!.. Левее на восемь!..

Барсуков с открытым ртом, из которого капали слюни, крутил ручку то в одну, то в другую сторону. Грохот выстрелов образовал монотонный ритмичный гул. Милюль прижала руки к ушам и присела на корточки, упираясь спиной в запертую дверцу. Дымящаяся гильза подкатилась к ней. Она отпихнула гильзу ногой, но следом уже подкатывалась вторая, а за нею и третья.

– Отстаньте от меня! – крикнула девочка гильзам и, сев на пол, пихала их обеими ногами. Гильзы же всё падали и падали из орудия и катались по полу. Грохот стрельбы, отрывистые команды неизвестного матроса, катящиеся гильзы.… в горячем, дико пахнущем воздухе замкнутого пространства, всё это слилось в непрерывное месиво.

Милюль уже решила: так теперь будет всегда, когда пушка вдруг замолчала. Пустая лента выпала из орудия, а оба матроса, не сговариваясь, повскакали с сёдел. Неизвестный оттащил вплотную к Милюль опустевший ящик, в то время, как Барсуков отцепил от стенки, бухнул на пол около пушки второй, открыл крышку и в мгновение ока заправил новую ленту. Неизвестный уже приник к окуляру и скомандовал:

– Пятнадцать вправо!

Барсуков уже сидел в седле. Мгновенно он принялся поворачивать башню.

– Ещё три! – крикнул матрос и отпрянул от прицела.

Грохот возобновился. Милюль захотелось забраться в пустой ящик, запереться и сидеть там, как в домике, но тут катер дал резкий крен влево. Стрельба прекратилась, а куча пустых гильз поскакала в левую сторону.

– Нормально! – крикнул неизвестный матрос Барсукову.

– Сейчас Мартын даст! – ответил Барсуков.

Чего «нормально» и что такое «даст Мартын» – осталось загадкой для Милюль. Катер вышел из крена и слегка содрогнулся один, потом второй раз. Неизвестный матрос, не глядя ни в бойницу, ни в прицел, зачем-то взялся считать. Он досчитал до шестнадцати, когда где-то далеко снаружи раздался, приглушённый бронёй башни, взрыв. Потом второй.

– Ай, молодца! – крикнул Барсуков, после чего оба подскочили к Милюль, подняли её на ноги и отворили дверцу. Пахнуло свежим воздухом. Неизвестный выскочил наружу и скрылся из виду. Барсуков проорал Милюль в ухо:

– Ну, как? Ошалела?

Милюль постаралась улыбнуться в ответ, но вышло криво. В ушах стоял звон, а ноги премерзко тряслись. В дверцу вновь запрыгнул неизвестный и радостно сообщил:

– Готово!.. Как топор!

Тут же раздался голос из динамика:

– Товарищи бойцы! Объявляется общее построение.

– Бегом к себе! – приказал Милюль Барсуков.

«К себе» Милюль не хотелось. Очень не хотелось. Поэтому вопреки ожиданиям Барсукова, она остановилась перед дверцей и спросила:

– А кто такой Мартын?

– Мартын заведует концом света – неопределённо ответил Барсуков и подтолкнул Милюль в спину – беги, давай, а то все огребём по полной!

По палубе в направлении орудийной башни уже неслась, опережая выбегающих к построению матросов, сердитая тётя Лена. Сердитая – не то слово. Вся её рожа была искажена гневом, волосы растрёпаны, а кожаный матросский ремень в правой руке говорил о самых недобрых намерениях. Милюль сообразила, что бежать надо быстро и совсем не туда, куда посылал её Барсуков. Если бы они были на суше, то бежать надо было бы до самого горизонта. Но на катере далеко не убежишь, поэтому следовало бежать в два раза быстрее. Она рванула вбок и помчалась вокруг башни, чувствуя за спиной топот неминуемой расправы.

Обогнув башню, Милюль устремилась мимо наполовину построенной шеренги матросов, в сторону кормы. Лена пронеслась следом.

– Однако!.. – неопределённо заметил старпом Круглов, глядя им вслед.

Экипаж продолжал стремительно строиться в шеренгу. Построился. Появился командир и обратился к морякам:

– Товарищи матросы революционного балтийского флота! От лица командования поздравляю экипаж бронекатера с успешно выполненным учебным заданием и объявляю благодарность!

– Ура! – отозвался экипаж.

– Особая благодарность артиллеристам Чагину и Барсукову за прицельный огонь из нового скорострельного орудия. Семнадцать точных попаданий в цель. Молодцы!

Оба матроса синхронно гаркнули: «Служу трудовому народу!», когда Милюль, а за нею и жена капитана выскочили из-за надстройки, проскакали вдоль противоположного от шеренги борта в направлении носа катера и скрылись за орудийной башней. Капитан стоял к ним спиной и не видел женской погони, но моряки-то видели. Все. По шеренге пробежал тихий ропот.

– В чём дело? – спросил капитан.

– Товарищ командир, разрешите доложить? – выступил вперёд старпом Круглов.

– Докладывайте.

– С восемнадцатого года не видал подобного бардака – доложил старпом и встал в строй.

Хоть доклад старпома и был краток, но капитану неплохо было бы представить очевидные факты упомянутого бардака. Для ясности. Капитан хотел уже высказать эту истину, как стало понятно: потому и встал старпом в строй, что факты появились сами. Да так появились, что не встань старпом в строй, они бы в него врезались.

Поскольку старпом освободил дорогу, Милюль вихрем промчалась мимо шеренги революционных матросов. Капитанова жена неслась за нею. Так бы и она пробежала мимо. Кто знает, сколько кругов по катеру нарезали бы две гражданки, если бы вместо настоящего командира был какой-нибудь там неизвестно кто? Настоящий командир должен уметь моментально ориентироваться в любой ситуации. Капитан сориентировался и громко гаркнул:

– Стоять!

Жена встала как вкопанная между ним и строем. Осознав нелепость своего положения, женщина начала было конфузиться, но капитан и тут повёл себя орлом. Обращаясь лично к ней, он по-военному чётко скомандовал:

– Елена Громова, напра-во! В каюту шагом марш!

Испытывая противоречивую гамму чувств, тётя Лена промаршировала с палубы. Капитан обратился к матросам:

– Ну что ж, товарищи, прошу извинить меня за неуставные безобразия на катере. Обещаю больше такого не повторять, а теперь берём курс на Ленинград. Всем разойтись и приступить к несению службы.

Шеренга распалась. Экипаж разошёлся по местам, а капитан, перекинувшись парой слов со старпомом, отправился на корму. Там, у торпедных установок, он нашёл Милюль. Она сидела на канатной бухте и задумчиво смотрела на расходящиеся за кормой серые буруны. Он хотел, было обратиться к ней строго, сообщить, что беготнёй по палубе и даже самим присутствием на катере, она роняет его авторитет, нарушает все договорённости, достигнутые в переговорах перед плаванием. На самом деле капитан лишь вздохнул и сел на бухту рядом. Так они и сидели некоторое время.

– Очень кушать хочется – прервала молчание Милюль.

Капитан не сильно удивился и отвёл её на камбуз. Матрос, исполнявший обязанности кока, пообещал накормить девочку. Сам же капитан прошёл в каюту, где сидели его жена и сын.

– Ну что, юнга – спросил он Павлика – не хочешь ли ты посмотреть на капитанский мостик?

– Конечно, хочу – ответил мальчик – Надька вон все учения видала!

– Тогда отправляйся наверх и скажи старпому Круглову, мол я тебя прислал к нему на выучку.

Павлик воробьём выпорхнул из каюты. Капитан сел рядом с женой, погладил её по колену:

– Не сильно я тебя оконфузил? – спросил он.

– Наоборот – возразила жена – я сама порядочная дура. Угораздило же меня гоняться за ней! Спасибо тебе.

– Ты собиралась со мной поговорить. Про Надежду?

– Алёша – Елена подняла на мужа взгляд – это клинический случай. У твоей двоюродной сестры серьёзное нарушение психики, душевная болезнь в глубокой форме. Я бы уже сейчас изолировала её и заперла, а по прибытии в Ленинград, тут же госпитализировала. Это серьёзно. Она проявляет немотивированную агрессию, но это ещё полбеды. Основная беда в том, что её собственная личность полностью подавлена какой-то иной, невесть откуда взявшейся сущностью. Все представления о себе, о мире и об окружающих, которые были у Надежды, стёрты напрочь. Это иное, которое поселилось в теле твоей сестры, не знает ни тебя, ни меня. Оно пытается приспособиться. Очень изощрённо вживается в получившуюся роль, но это не Надя. Это какой-то дореволюционный монстр! Это даже не хрестоматийный случай. Это нечто уникальное…

– То есть таких случаев твоя медицинская наука не знает? – уточнил капитан.

– Знает. На лекциях нам читали про женщину, душевная болезнь которой заключалась в том, что её левой рукой руководила не она, а какой-то другой человек. Сама больная была взбалмошной и капризной. Она врала врачам, в то время как личность, управлявшая левой рукой, постоянно подавала какие-то знаки. Когда перед больной положили бумагу и карандаш, то рука, независимо от всего остального, схватила карандаш и ну – писать. Эта левая рука постоянно её разоблачала. Спрашивают женщину: «Не пьёте ли вы водку?» Она отвечает: «В рот не беру!», а рука пишет: «Позавчера она выпила бутылку в одно рыло!» Сама же больная даже не подозревала о действиях левой руки. Ей казалось, будто рука не шевелится.

– Не подозревала?

– Вот именно! Её спрашивают, сколько ей лет. Она говорит, что двадцать пять, а рука пишет: «Врёт. Ей уже тридцать два». И так во всём.

Склонив голову и уперев лоб в кулак, капитан задумался. Потом мотнул головой:

– Я только что беседовал с ней и отвёл её на камбуз. По-моему, она совершенно адекватна.

– Вот именно! Более того, она хитра и изворотлива! Только это не она. Это не та Надежда, которая была вчера, позавчера и всегда. Это не школьница и не пионерка. Она не читала Чуковского, слыхом не слыхивала про Маяковского. Она даже не знает, что совершилась революция, и мы строим коммунизм. Она всерьёз полагает, что самый главный – царь. Это ещё чего! Она утверждает, что есть бог! Ты можешь такое себе представить?